Ямка была готова, он положил туда котелок, предварительно сунув внутрь иконку и просфору, выпрошенную у той же старушки за отдельную плату в двадцать чипов. Засыпал импровизированный гроб землей и вдавил в землю поверх него крестик. Все, можно идти. Пакет бросил на ближайшую кучу мусора.
      - Пошли, Серега.
      Назад они возвращались той же дорогой - Толяныч хотел еще зайти в церковь, поставить свечку. Тут-то и заступили им дорогу четверо немытых, но здоровых мужиков. Исходящее от них амбре чуть не отбило у Толяныча всякую охоту и возможность обонять вообще. Один держал в руках лопату с блестящим от частого употребления штыком, у другого имелся в наличии прут из могильной ограды в виде копья, остальные держали на виду ножи довольно внушительного размера.
      Толяныч огляделся - никого из посетителей и рабочих поблизости не наблюдается, зато со стороны бомжатного городка пялится не одна пара глаз. Потер ладони - шчих-шчих - и ворохнулась внутри загнанная в глубь до поры до времени злоба, словно в душе оплавился какой-то предохранитель. Таких вспышек Толяныч всегда боялся, злоба была холодна и очень-очень расчетлива, и двигался в таких ситуациях он очень быстро, так, что частенько мысль не поспевала за мышечными реакциями.
      - Бабки, резче! - Просипел детина с лопатой. - И шмотки. Уроды долбанные. А то здесь и закопаем.
      Про наган Толяныч даже не вспомнил. Рванул из рукава Мышонка.
      "Ссышь, когда страшно?..." - мелькнуло в мозгу.
      На Мышонка, приплясывающего в руке, никто не обратил ни малейшего внимания. Толяныч оценил ситуацию и подумал, что выстоять против четверых на таком маленьком пятачке будет трудновато, если не сказать большего, и подумал, вернее вспомнил... О Матрене! Девочка в машине, как же она?!! И ярость окончательно залила голову. Сейчас он готов был убивать, как тогда в Сарашагане - после накачек и анти-страха.
      Бродяги стояли полукругом, и Толяныч уже собрался, было, прыгнуть, выбрав целью крайнего с пикой, но Крот-то соображалки не утратил. Вытянул, словно фокусник, из-за пазухи свой крупнокалиберный Стечкин и нехорошо улыбнулся:
      - Закрой помойку, сука. Всем козлам вонючим лечь. Я в воздух не стреляю! - Они поверили и улеглись. Такого оборота бомжи не ожидали. - Для непонятливых объясню: вы или козлы вонючие, или покойники.
      И все это говорилось спокойным, даже доброжелательным тоном...
      - Кто дернется - стреляю! - Толяныч опамятовался и рванул наган из-под куртки. Крот с подозрительным интересом разглядывал бродяг. Теперь уже он, кажется, пробовал их на зуб.
      - Ну и несет же от вас, козлы вонючие!!! - Видно, Сереге тоже надо было разрядиться, и он принялся обкладывать их со вкусом подобранными матюками.
      Толяныч чувствовал, как сдавило голову горячими тисками. Собралось прямо где-то под кожей все происшедшее за эти два дня, словно нагноение, готовое прорваться вот-вот. Один из "козлов" дернулся, и Толяныч рефлекторно нажал на курок - КРАК! - старый туберкулезник не подвел, у бомжа выплеснулся фонтанчик крови из ноги чуть выше колена. Тот заорал. Остальные аж зарылись носами в землю.
      Толяныча слегка поотпустило:
      - Вам же сказано, не дергаться!!! Козлы! Лежите пять минут. Если кто встанет раньше - закопаем всех! Пошли, братан.
      - Может все же пристрелим - на хрена таким жить?
      - Пошли, говорю!!! - Толяныч повысил голос, чувствуя, что может и сорваться и запросто перебить весь здешний бомжатник. Нагноение понемногу рассасывалось, словно одной пули оказалось достаточно. - Пошли отсюда.
      В церковь они заходить уже не стали, а сразу пошли к "Копейке". Что в Москве церквей мало?
      ***
      Больше приключений не случилось. Разве что заскочили в маркет, где Толяныч разорился на покетбук и простейшие аксессуары - полученный от Лешего софт требовал материального подтверждения. Только уже заворачивая во двор, Крот наконец соизволил спросить:
      - Ну, и что ты Фант надумал?
      - Ага... Еще пять минут... - Он ожидал, что после кладбища возникнет потребность обнулиться. Но не дождался и не знал - как к этому отнестись.
      Наконец Жигуленок подкатил к подъезду, Толяныч, мрачно выпустил последнюю струйку дыма в окошко. Так он пытался оттянуть время, продумывая дальнейшие действия. Ничего путного в голову не шло за исключением все того же серегиного предложения.
      - Параминово и Танюха... Заманчиво, и даже очень заманчиво... Как ты смотришь, Матрешка, на природу?
      Но Матрена - дитя урбанизации - лишь зевала и жмурила свои янтарные глаза. Так что ответа он не находил, и сам не понимал, зачем собственно, надо искать этот самый ответ, когда вот он, родимый, под самым носом, паскуда. И все же оттягивал и оттягивал решение. Может быть потому, что события готовы вновь подхватить и потянуть за собой, а ему это уже не понравилось. Ну вроде бы все - квартирку сожгли, отморозкам нос утерли, даже эту сушеную погань, и ту схоронили почти как положено. Ан нет - все, да не все. Расслабиться так и не удалось. Витает этакое что-то неопределимое, кружит, кружит, а в руки не дается. И мысли Толяныча вот так же ходили кругами, и трудно сказать, что бы он ответил Сереге, да тут уже Крот нажал на тормоз прямо у самого подъезда, а Толяныч открыл, было, рот, глянул по сторонам и так ничего и не сказал.
      Как известно, жизнь играет человеком, а человек играет на трубе - у подъезда на лавочке развалилась Ольга собственной персоной!!! Такая же миниатюрная, но очень томная, не иначе, как от жаркого солнца. Она не спеша потягивала пиво.
      ПУУХХ! Хлопнуло запланированное шампанское, мысленно уже припасенное Толянычем отпраздновать победу, хлопнуло и промыло все извилины не хуже рекламного моющего средства.
      - Фишка тебе так и прет, мерзавец! - Кротельник подмигнул и ткнул его кулаком в плечо. Реакция Толяныча была адекватна. Он протянул Сереге ключи от квартиры:
      - Это тебе. Забирай свои шмотки, да смотри там поосторожней. Может, нас уже ждут... - Сказал и поежился, но шампанское, оно шампанское и есть. Игристое.
      - Не учи дедушку кашлять. - Крот в ответ протянул две связки ключей. А это тебе. Это от дома, а это от машины. От ментов, если что, думаю, откупишься. Я приеду в четверг вечером. Девку можешь взять с собой. Связь держим через токин, у нас там в Михнево недавно новый ретранслятор поставили. Все, я пошел!
      Крот выскочил из машины и, мимоходом чмокнув Ольгу в щеку, скрылся в подъезде. Толяныч переложил наган в бардачок, одернул куртку, вырулил как нельзя более вальяжно, словно за спиной его стоял по меньшей мере шестиосный внедорожник. Ощущение полной нереальности происходящего поднимало такой кураж в душе, что...
      Что?..
      "Чуешь в себе силу невиданную? Так бери доску-сороковку и..." - мысль вышла прям по старому анекдоту.
      - Милая девушка... - Начал он и взял Ольгу за руку. - Что это вы пьете?
      - А что?
      - Сегодня в программе у нас шампанское и омары! - Толяныч забрал у нее бутылку и отшвырнул в кусты. - Карета подана...
      Опустился на одно колено, ему так хотелось подурачиться:
      - Вчера Вы были так добры ко мне, что я чувствую своим долгом отплатить Вам тем же... И прямо сейчас!
      Остановливаться Толяныч уже не мог, да и не собирался.
      - Ну... Повело кота на блядки.
      За спиной стоял Крот, видимо услышал последние слова, но Толяныча это абсолютно не интересовало. Он поцеловал девушке ладошку - маленькую и чуть влажную, приятно пахнущую пивом и солнцем - и поднял ее осторожно (вместе с лавочкой? - вроде бы нет...) на руки:
      - Пшел вон. - Дружески обратился он к Кроту. - До четверга.
      Серега забросил свой объемистый баул на плечо, подмигнул и зашагал вразвалочку к остановке, все так же похожий на разжиревшего теннисиста.
      Они проводили его взглядом, переглянулись. Толяныч вздохнул:
      - Ну, на брудершафт!!! - И понес к машине. Матрена снисходительно смотрела сквозь автомобильное стекло.
      7.
      Мощные форты Южного таможенного терминала, проплывали справа последний признак города, или вернее, его форпост, где трасса новой Каширки сжимается до одного ряда под дулами спаренных пулеметов. Контрольный участок, где постовые больше похожи на космонавтов в своих тяжелых бронекостюмах.
      Однако Серега предусмотрительно снабдил свой Жигуленок маячком-опознавателем, сказавшим милиционерам что-то вроде "я свой, я свой", и Толянычу оставалось только сбросить скорость до требуемых десяти кэмэ в час и проползти мимо поста. Дальше трасса вновь разворачивалась скатертью самобранкой, и можно было втопить педаль газа в пол.
      Вырываясь за пределы мегаполиса, словно бы попадаешь в иной мир. Даже солнце, кажется, светит ярче, чем несколько сот метров назад - сказывается простор, от которого в Москве, особенно в ее многоярусном центре, мгновенно отвыкаешь. Каширка расходилась веером в вертикальной плоскости: основная трасса пролегала по эстакаде, вниз уходило шоссе местного значения, словно ромашка, обрамленная лепестками развязок, а ввысь взмывала на ажурных опорах скоростная магистраль класса "супер". Платная, естественно. С высоты эстакады открывался широкоформатный пейзаж ближней пригородной зоны скопление кирпичных особняков, похожих выбитыми окнами на кариозные зубы на фоне весело зеленеющих полей, нескончаемые вереницы опор, тянущих в столицу воду, газ и энергию, очень похожие издалека на шеренги вставших на цыпочки пауков. Смутное время окончилось еще при прошлом президенте, но элита не очень-то торопилась заново обживать свои брошенные виллы.
      Толяныч выбрал основную трассу. Деньги имеются, но на скоростном шоссе его задрипанного вида Жигуль будет смотреться довольно дико. И не ровен час, привяжется транспортная милиция.
      Москва все дальше уходила за спину, и когда наконец мелькнула за окном широченная лента внешней Кольцевой, запрятанная между двумя метров по двенадцать высотой бетонными стенами с двойным накатом, Толяныч наконец осознал, что позади остались не только город, но и еще кое-что, заставлявшее сознание сжиматься в точку. Осознал и заставил ногу ослабить давление на педаль газа. Нервные окончания, до того натянутые до предела от самых кончиков пальцев и вдоль позвоночного столба, наконец-то чуть подраспустились, и уже не торопили руки принимать боксерского положения. Возле указателя "Видное-30" он притормозил и вышел из машины на узенькую техническую дорожку. Оглянулся назад: отсюда уродливый горб Центра выглядел, как клубящееся грозовое облако, прорезаемое в трех местах длинными вертикальными языками пламени - сжигатели мусора выстреливали каждые десять секунд, а если представить, сколько всякой дряни испражняет столица ежедневно... Лучше не стоит.
      Хлопнула дверца и рядом как-то сама собой оказалась Ольга. Сейчас, при свете дня и на трезвую голову, Толяныч заметил, что она не достает ему даже до плеча. Словно специально себя подавая к осмотру, Ольга сделала пару шагов вперед и, опершись о заградительные перила, потянулась, отчего ее растянутый топик ярко-желтого цвета подался вверх, чуть приоткрывая тонюсенькую талию и четче обозначая остроту лопаток. Толяныч оглядел ее как бы заново знакомясь, хотя в ту ночь должен был бы изучить досконально. Одна вот беда - водка память отшибла начисто. Только смутное приятное воспоминание, отголосок...
      - Здорово! - Воскликнула она, оборачиваясь и вскидывая чуть надломленную в локте руку, так похожая на маленькую птичку, севшую на провода.
      - Что?
      - Все. - Она вновь повернулась к пейзажу и обвела его рукой, словно бы протирая тряпочкой. - Москва.
      Толяныч с трудом оторвал взгляд от хрупкой фигурки и вновь воззрился на монстрообразный город, словно на диковинного мутанта. Он вдруг почувствовал, как ворохнулся внутри "сосед", нашаривая почти вслепую точки соприкосновения. Между ним и городом натянулась невидимая, но прочная нить из горечи и злобы. И Толяныч усмехнулся внутренне, омытый неожиданной волной теплого чувства к своему клону, как к настоящей, человеческой личности. Даже холод в глубине души немного отступил, чтоб потом вернуться.
      "Все-таки это часть меня, - подумал он. - Фантик. А что тела нет, так это не беда, брат, в тесноте а не в обиде. Авось уживемся..."
      - Слыхал, что тут на днях мэр обещал? - Спросила Ольга, возвращая Толяныча во внешний мир. - Что за три года построит над центром единый купол. Представляешь, в пределах Садового.
      - Зачем?
      - Ну, что-то там про экологию и внешнюю угрозу... - Ольга сморщила смешную гримаску. - Для повышения безопасности и условий жизни.
      - Понятно. Плохо живут! Ладно, поехали. - Толяныч плюхнулся в машину, заставив подвеску возмущенно крякнуть. - Садись.
      - А куда мы едем? - Наконец-то удосужилась спросить Ольга. Надо же, какое доверие!
      - Есть такое место, Параминово называется. Я там, можно сказать, вырос...
      И снова газ в пол, и снова дорога бросается под колеса с отчаянностью самоубийцы. Толяныч гнал подальше от Москвы и себя самого навстречу лучшим воспоминаниям, навстречу беззаботному детству, словно бы надеясь все бросить позади и все забыть. Знал, что это невозможно, но подгонял своего железного безответного коня.
      Лехина колотая программка не подвела. Пока. А дальше посмотрим: покетбук есть, виртуальные очки тоже, а занозка, что зудит в самом темном уголке сознания, так и черт бы с ней. И ледяной стержень, на славу отточенный, как нож, вошедший в подвздошье - с ним тоже черт. Потом разберемся на досуге, сейчас важнее другое - ОТТЯНУТЬСЯ. Все потом. А что, собственно еще надо? Солнце, скорость, деньги...
      О происхождении переполненной "евриками" карты Толяныч не думал - здесь коррекция сработала, как надо. Есть, и все. Остальное - Фантику.
      Эх-ма, хорошо-то как!
      Матрена у заднего стекла позевывает совсем как дома, а рядом... Рядом раскинула тонкие ножки девушка, потягивается и бросает быстрые взгляды, собирающие морщинки от глаза к виску. Улыбается. Надо бы что-нибудь сказать ей такого приятного, да ладно, вот отъедем еще километров на десять, тогда и скажем. Что-нибудь про омаров, да?
      ХОРОШО.
      Фантик тихонько соглашался - хорошо...
      Толяныч покосился на молчавшую Ольгу, откинувшую спинку сидения до предела. Угловатая коленка туго обтянута джинсой. Жмурится, совсем как Матрешка. Глянул в зеркало на кошку - тоже жмурится, вытянула все четыре лапы в одну сторону. Толяныч пошарил по магнитоле, что-то лирическое выплеснулось из динамиков, сделал потише.
      ХОРОШО.
      Пролетели Расторгуево, как на крыльях. Ни одного патруля не встретилось, вот добрая примета. Тут уж пойдут места совсем почти родные перелески да Пахра, и дальше, дальше.
      Дальше.
      - На Пахру завернем? - Толяныч глянул на Ольгу быстренько, не отрываясь от дороги. - Купаться - вода еще холодная, а вот позагорать вполне реально. Так как?
      Молчит. Улыбается.
      Толяныч стрельнул глазом на узкую коленку - тонкие пальчики постукивают в такт музычке, и его словно бросило из холодильника в парилку. Вот оно то, чего не хватало! Бросил тачку на первый же проселок, вздымая маленькую пыльную бурю по ходу - лезвие реки отливало перламутром на безумно-ярком солнце - вдавил тормоз, словно хотел продавить днище и остановить машину подошвой кроссовка. Дернул допотопный ручник, повернулся к Ольге всем корпусом, чувствуя, как нарастает, расширяет зрачки предвкушение чего-то такого... Такого... Подхватил девушку под мышки, потянул чуть вверх и к себе.
      - Так у меня ж купальника нет. - Ее глаза смеются. Смеются, смеются, и делаются больше.
      Ближе. Еще ближе. ЕЩЕ!
      - Это ничего... Ничего... Ничего... - Толяныч словно в бреду повторяет снова и снова, не в силах остановиться, а желтый топик отлетает куда-то назад. - Ничего... - Вздергивает ее к себе на колени.
      Она помогает охотно, вывертываясь из штанов, отстраняется, ускользает, чтобы приникнуть вновь и вновь, ПУФ! - падает на кожзаменитель сидения белый кроссовок, и... Становится так легко и замечательно, а сидение пружинит в такт и в такт, словно машина помогает им соединиться.
      Может она у Крота дрессированная? Ну, пусть помогает.
      Помогает, по-мо-га-ет! АХ!!! И еще. Еще!
      ***
      - ...По-о-озагара-а-аем? - Ольга по кошачьи тянется, упершись босой ногой где-то там, в подголовник сидения, откидывается спиной на руль так, что все ребра проступают, а Толяныч все никак не может выдохнуть воздух, захлебывается и наконец выдыхает в чуть позолоченную пушком окружность близкого пупка. И она покрывается пупырышками. Это забавно.
      - А как же купальник? - Глупо улыбается он, чувствуя растворение холодной стали внутри. Тепло и славно, ну может совсем чуть-чуть липко. Купальник-то как же?
      - Хм... - улыбается Ольга в ответ, не торопясь поменять положение.
      Ее полная бесстыдная открытость тянет магнитом, и Толяныч рассматривает девушку не спеша, смакуя и ничего не пропуская. Оглядывает и проникается восхищением перед этой хрупкостью и гибкостью одновременно, ее бессовестной и сытой ухмылкой, полупрозрачной кожей. И чувствует, как сыро животу и бедрам, о которые она лениво трется смешной челочкой паха.
      Смешно и щекотно.
      А в окно льется солнце. Солнце льется прямиком в него, словно апельсиновый сок в стакан. Шипит, играет, резвится... И невнятный, но очень радостный вопль распирает грудь - ХОРОШО!
      Вопль Толяныч конечно глотает, это пожалуй тоже Фантику, вместе с настроением. Пусть порадуется.
      Вот это девушка! Просто глаз не оторвать.
      - Ладно. Надо ехать. - Говорит он через неопределимое время.
      - Ага. - И Ольга, мимолетно мазанув его губами по губам, плюхается на сидение рядом. - Дай-ка мне футболку пожалуйста.
      Толяныч нащупал требуемое меж сидений, протянул и выбрался на вольный воздух, унося с собой запах свежей спонтанной любви. Во рту - как в Каракумах в полдень, а тут солнышко нежное, как кожа у пупка... Закурил ох, хорошо! - и наконец-то застегнул штаны.
      Следом лениво вытекла Матрена, подошла, потерлась о ногу, намекая на необходимость подкрепиться. Это, кстати, мысль.
      - Хорошо тебе, девочка - можешь мышку поймать, подзаправиться. Матрена посмотрела с укором. Мол, ты че, хозяин, совсем офонарел от потрахушек? Мол, я-то отлично знаю, что ты по пути прихватил кое-что поприличней. - Ладно. Не хочешь мышку - получишь коврижку.
      Пока Толяныч кормил кошку предусмотрительно прихваченным сухим кормом, Ольга привела себя в порядок - натянула топик и кроссовки, причесалась. И все. И тоже покинула авто. Ее джинсы остались лежать там, куда Толяныч в запале безжалостно зашвырнул их до востребования. Говорить она начала еще в салоне и, как показалось, сразу про все начиная с погоды и кончая... Хм, какие пикантные подробности... Щебетала, словно маленькая птичка. Да и похожа на нее здорово - круглые быстрые глаза и острый, с горбинкой, нос. И ножки, тоненькие такие...
      Мысль расположиться на травке показалась Толянычу перспективной. Спешить-то некуда. Москва растворилась в дрожаще-пыльном мареве, но ему все еще казалось, что он отдалился недостаточно далеко от... Чего?.. Той дряни, что закопал на кладбище? И от этого тоже.
      - Поехали дальше. - Опять сказал он, глядя Ольге куда-то за ухо. Заскочим в Домодедово, и будет у тебя купальник. Нам еще не раз пруды попадутся, а там вода потеплее, да и почище будет.
      - Поехали! - Звонко соглашается она сразу же и лезет в машину. Толянычу видно, как Ольга возится там, натягивая джинсы.
      Вот это девушка! На все согласна!
      В первой же придорожной палатке Толяныч рассеяно смел всякие шоколадки, чипсы и прочие орешки. Не забыл и про пиво. И, оценив товарный вид, взял четыре шампанского - хорошее название "Надежда", внушает оптимизм, но это будет уже на вечер. Дальше он вел машину столь же рассеянно, прибывая в приятной расслабухе.
      Вдруг Ольга зашлась смехом. Звонкий, он показался Толянычу особенно притягательным. Эта подружка-пичужка определенно ему нравилась и ежесекундно открывала все новые и новые грани для симпатии.
      - Ты чего?
      - Ой, не могу! Ой, щас помру! - Закатывалась Ольга. - Ты только посмотри...
      Толяныч посмотрел - она держала в руке маленький белый комочек. Тряхнула, разворачивая прямо у него под носом. Это оказались трусики. Ее трусики, превращенные грубыми толянычевыми руками во что-то совершенно неопознаваемое. Дыра на дыре не считая естественных.
      - Ой, ты только посмотри! - Она растянула бывшую свою запчасть и лукаво зыркнула сквозь особо выразительную дырку. Смех так и звенел, звенел будоража. - А ты... Ты говоришь "купальник"!
      Толяныч чуть остолбенел сперва, и тут же стал высматривать очередной подходящий съезд с трассы.
      В Домодедово он купил ей и белье и купальник. И еще несколько разноцветных маек, объединенных общим признаком - размера на три больше чем надо. Одну она тут же и напялила в машине, ничуть не смутившись шастающих по улице людей (прохожий орденоносец чуть не утратил вставную челюсть). Здорово получилось - то ли длинная майка, то ли короткое платье. До Параминова они тормозили еще не раз, и даже не два. Крот называл такое состояние "снять давление".
      Давления оказалось с избытком, но и девочка попалась на диво заводная, а Толяныч, хоть и выжатый почти насухо, все никак не мог остановиться...
      ***
      Когда они все же сподобились, довольные друг другом и шальные, подъезжать к Параминову, устоялся вечер, какой бывает только в мае - словно сруб деревенского колодца, от земли на метр, но глу-у-бокий, собака. Закачаешься.
      Дорога вышла длинноватой, но приятной во всех отношениях. Видимо в конце концов Ольга пришла к выводу, что связалась с маньяком, и к обоюдному удовольствию проявила достойный темперамент. В какой-то момент Толяныч спросил, с чего бы это вдруг она заявилась сегодня утром? А если б он так и не появился? Спросил просто так, чтоб разговор поддержать, не надеясь на честный ответ. И услышал жизнерадостное:
      - А мне ты еще позавчера понравился. А тут время выдалось свободное дай, думаю, загляну, тем более ты сам говорил, что с утра уйдешь, а потом дома будешь. Ну и зашла, тебя нет, домофон не работает. Уж больно погодка классная, жаль даже было уходить. Вот и решила подождать. Вот...
      Честный ли ответ, трудно сказать - разве упомнишь, чего там нес по пьяни, если уж на утро не мог вспомнить, с кем вообще был. Да и после сегодняшних кубинских фейерверков это казалось совершенно не важно. Но Толяныч проникся к ней окончательно.
      Руки больше не дрожали, словно нервных окончаний в них не осталось совсем. Матрена дрыхла без задних лап на заднем сидении.
      - Знаешь, я всегда мечтал потрахаться в машине. - Ни с того ни с сего сказал вдруг Толяныч. И чуть было не цапнул себя за язык - вдруг обидится.
      Но Ольга ничуть не смутившись, обхватила его за шею, чмокнула в нос:
      - Ну и как тебе?
      - Здорово! - Честно и восторженно ответствовал Толяныч, получая очередной чмок в ухо. Ну и девушка!
      Она откинулась на сидении, забросила обе руки за голову, и когда он бросал в ее сторону мимолетные взгляды - машина свернула на бетонку, и приходилось быть предельно внимательным, чтоб не угодить в какую-нибудь колдобину - улыбка, адресованная неизвестно чему, блуждала по ее заметно припухшим губам. И Толяныч улыбался, насвистывал, и вообще был катастрофически беззаботен.
      Вечер оказался недюжинно теплым и явно таил в себе еще массу всяких сюрпризов. Приятных или не очень - это уже дело десятое, но чутье подсказывает, что скорее все же приятных. Да и "Надежда" - доброе подспорье.
      Наконец замаячила бетонная ограда с редкими фонарями и угадываемыми путами колючей проволоки - поселок уже совсем рядом. Толяныч вдыхал довольно чистый воздух Подмосковья, и до деревни оставалось еще каких-нибудь метром пятьсот, когда тишину прорезал совершенно шальной женский голос:
      Виновата ли я...
      Виновата ли я...
      Виновата ли я, что люблю?!!!
      - О! Вот и первый кхумен! Сразу видно, жизнь налаживается, раз девицы за ограду побухать выбираются. Давай-ка посмотрим, кто и в чем здесь провинился! - сказал Толяныч, сворачивая с дороги на голос. - Посмотрим?
      - Легко! - Азартно воскликнула Ольга. А девочка оказывается заводная не только в потрахушных авантюрах.
      На параминовской земле Толяныч чувствовал себя полноправным хозяином и, хоть уже не менее полутора лет не был здесь, не допускал даже мысли, что первый же сюрприз обернется чем-то нерадостным. Но в глубине души был готов практически к любому повороту и держал наган под сидением. В поселке он знал практически всех, и этот шалый от майского тепла и алкоголя голос показался до боли знакомым. Где-то они тут рядышком совсем окопались...
      И точно - на бугорке за невысокими кустами расположилась веселая троица. Ба!!! Знакомые все лица.
      Толяныч пулей вылетел из машины, мгновенно опознанный, и был встречен восторженным ревом в три хмельные глотки:
      - Фант!!! УРА!!! - объятия, поцелуи и прочие дела.
      Подрулила Ольга с двумя пузырями шампанского, и Толяныч почувствовал к ней самое настоящее уважение - знает, как положено в компанию входить. Редкое качество. А вообще приятно, когда тебя узнают после столь долгого перерыва, значит помнят, бляха-муха.
      - Знакомься Ольга - это Светки. Светка Иванова. Это - Светка-Малышка, а это - Светка Косая. Знакомьтесь Светки - это Ольга, прошу любить и жаловать!
      - Любим, любим, да еще с такими рекомендациями! - и не понятно, то ли в виду имеется его присутствие, то ли шампанское. Углубляться времени не было, и они грянули из всех орудий...
      Шампанское, это конечно хорошо, но хотелось бы чего посолиднее. Вот так и идет процесс бытия от вешки к вешке, размышлял Фантик, отпущенный в свободное плавание. Сначала драчка, затем женщины, ну и в заключении непременно должна случиться вполне существенная водка. А иначе никак. Ну, разве что последовательность может поменяться, но набор нерушим, как святая троица или три источника и три составные части - таков в целом процесс "разрядки напряженности". Вот бы его в политике применить, то-то жизнь пошла бы что твоя сметана с периной.
      Шампанское кончилось в миг, а водкой Светки запаслись не рассчитывая на прибытие оголодавшего и утомленного огневыми потрахушками Толяныча. Не успели они сообщить последние деревенские новости: кто, что, где и с кем, как водка - раз! - и скончалась. А Толяныч только распробовать и успел. Необходимо было срочно что-то предпринять, и он предложил забуриться наконец к Кроту. Там и пожрать чего найдется, да и посвежело на улице, стоило ночи перехватить эстафету.
      Параминово давно уже не отличалось обилием мужского контингента. Вернее в наличии он конечно был, но... Одно огромное НО - практически все дееспособное мужское население предпочитало охоту вне родного поселка и чаще всего в столице. Так что судя по заблестевшим светкиным глазам отдуваться придется нам с тобой, "сосед"...
      "Ты что? Уж не собрался ли оприходовать еще и этих троих?!! Это ж во внутрь стоять будет!" - ужаснулся целомудренный клон, и пришлось сказать твердое и веское нет, успокоить "соседа". Тем более, что сил на это дело Толяныч пока еще трезво оценивал собственные возможности - осталось не больше чем водки.
      Нет и еще раз нет.
      - Ладно, грузитесь. К Кроту поедем. Вот только еще чего-нибудь надо прихватить... Светки, кто у нас нынче ночью торгует? - А про себя подумал, что не очень-то будет доволен Крот, если узнает, что за гостей Толяныч приволок с собой. Это может против Танюхи бы Серега не возражал. Но до четверга времени еще вагон, так что разберемся, а пока гуляй рванина. Ведь не исключено, что по дороге еще кого-нибудь из местных подхватим. Мир-то, он тесен, тем более в таком небольшом отдельно взятом поселке.
      Девицам было все до ветра, а Толяныч просто радовался шумной компании. Ольга вопреки его опасениям с ходу нашла со Светками общий язык, смеялась, дразня Толяныча взглядом, и он начал потихоньку ощущать прибавление сил. Наличие в желудке шампанских игривых пузырьков в сочетании с тяжеловесностью водки тульского разлива создало невообразимую комбинацию, сравнимую разве что с достопамятным коктейлем "Слеза комсомолки".
      По дороге никого из знакомых не встретилось, а про Танюху Толяныч спрашивать почему-то не стал. Добрались наконец до обширного кротовского дома, да так и зависли.
      8.
      С утра пораньше Ольга отправилась на пробежку!
      Толяныч проводил ее завистливым взглядом единственного способного открыться глаза. Собственную голову пришлось буквально отдирать от подушки. Раз уж проснулся, так лучше сразу решить еще одну важную проблему - права на машину. Нет, не то чтобы он надеялся их прям сейчас получить, но ведь всегда можно выйти из положения.
      Толяныч отправился к знакомому с детства Тольке Кулькову. Лет двадцать тому назад на правах старшего товарища Кулек собирал всю малышню с округи, из которой со временем выковалась довольно дружная команда, учил делать рогатки и лазить по садам за яблоками и клубникой, короче, опекал как мог. Даже клич им придумал романтический, который наводил ужас на всю округу. "АПАНАС!" называется. Нынче, все по-другому: от команды остались только Толяныч да Крот, Кулек теперь не хухры-мухры, а Анатолий Васильевич - зам начальника ГАИ своего родного района, где у него тоже все схвачено и задушено (видимо, это выражение характерно для всех параминовских уроженцев).
      Толяныча он принял с распростертыми объятиями, и проблемы решились буквально за две минуты с помощью двух чипов достоинством в сотню электронных рубликов каждая: мол, больше с друзей не беру. Толик прямо не сходя с веранды проделал на покетбуке несколько простых операций, и порядок. Надо же, и в глубинку проникает технический прогресс. Толянычу оставалось только порадоваться.
      - Ты на серегиной жабе прикатил? - Спросил Толик, принюхиваясь к источаемому Толянычем амбре.
      - Да.
      - Ну, тогда проблем вообще никаких. Я сам ему опознаватель пробивал. Катайся спокойно, даже можно было в базу не вносить. - То есть он честно сказал, что можно было обойтись без жертвы чипами.
      Однако Толик их все же взял, куркуль этакий, и Толяныч восхитился оборотистостью старого приятеля. А тот, видимо в целях компенсации, принес из дома бутылочку, где призывно желтел некий напиток. Можно было и не гадать - чип за сто, что самогонка.