Весь ноябрь шли дожди. Порой они переходили в ливень, и тогда за мощной стеной воды не видно было ни гор, ни прерии. Потоки размывали суглинок, бурлили на камнях, уносясь в океан, тоже не видный, укрытый завесой дождя. Пропитывались сыростью стены, протекали крыши, дым застревал в трубах, бессильный пробиться сквозь водяную препону.
      В казармах и доме Кускова было сыро и холодно, люди ходили злые, беспрестанно чинили и затыкали промоины. Лазурное горячее лето не требовало тщательности работы, зимой здесь раньше никто не бывал, и теперь строители не успевали штопать прорехи.
      А потом вдруг ветер разметывал тучи, срывал траву и кустарник, бил мелким щебнем по палисаду, швырял в вышину чаек и, пригнув вершины поникших мокрых лавров, с воем уходил в ущелье. День-два светило солнце, дымился берег, серый океан кое-где отдавал голубизной, но тяжелые чугунные валы говорили лишь о передышке.
      Во время таких затиший Иван Александрович снаряжал людей в лес продолжать таску бревен для будущей верфи, закладываемой верстах в пяти от форта. Весной собирался строить два небольших судна из калифорнийского дуба, одно для сношений с испанцами и ловли морского зверя, второе для плавания на Аляску. Шхуна «Вихрь», выделенная Барановым обслуживать новое заселение, до крайности нужна была самому Ново-Архангельску.
      Готовил правитель колонии и посылку промысловой партии на Ферлонские камни. Там думал поселить надежную артель котиколовов. Только на этих скалистых островках да в заливе св. Франциска еще водится драгоценный зверь.
      Часть людей Кусков поставил на пахоту небольшой ложбины, загороженной от ветров холмами. Здесь Иван Александрович собирался сеять пшеницу. Капитан Риего сдержал обещание. Из сан-францискской президии прибыло с десяток коней и несколько пар быков. Правда, ни письма, ни даже словесного извещения от коменданта не было. Двое солдат и пастухов пригнали скот к воротам форта, что-то покричали и уехали обратно. Кусков тщательно записал коней и быков на первой странице книги, предназначенной для расторжек с испанцами. Время подарков кончилось, пора заводить торговые дела. Пора и самому побывать в президии, познакомиться с комендантом, с отцами-францисканцами. А заодно оправдаться перед ними и за вмешательство Алексея не в свои дела.
      Три дня Иван Александрович не хотел видеть помощника после того, как Алексей, вернувшись, рассказал о результатах похода, о стычке с солдатами и о посещении дальнего монастыря. Давно уже не видели правителя таким разгневанным.
      Сколько раз говорил тебе, что не политикою заниматься сюда прибыли,сказал он, грохая кулаком по столу.Пускай гишпанцы хоть всех своих диких переловят. Мы торговые люди, и не бонапартовцы, а подданные государя императора! Сеять, пахать приехали, промыслом заниматься! Может, и Василий там драку затеял...
      Алексей молчал. Он знал исключительную преданность Кускова интересам компании, понимал его осторожность и боязнь столкновений. Особенно теперь, когда в Европе творилось бог знает что! Перед отъездом сюда ходили слухи, что Бонапарт опять поссорился с царем, русские войска собираются у польской границы... Видел, как Иван Александрович терпеливо мучился, ведя переговоры с офицерами губернатора, занимаясь пересылкою всех этих писем, и вместе с тем знал, что переубедить его нельзя никакими силами. По согласиться не мог. Выслушав до конца сердитые фразы, Алексей повернулся и вышел из горницы.
      Вслед за ним прошмыгнула Фрося, подслушивавшая у дверей по просьбе Луки. Сам промышленный, ожидавший вызова в сенях, услышав гневный голос правителя и стук кулаком по столу, на всякий случай скрылся в казарму.
      Лексей Петрович...зашептала Фрося сочувственно. Я шанежки горячие испекла... Ты не слушай, что раскричался. Без тебя тут прямо туча тучей ходил. А Лука...Фрося не выдержала, фыркнула и затрясла крепкими крутыми плечами.Почитай, обмочился от страху. Убег в казарму...
      Но Алексей поблагодарил Фросю и пошел к морю. Тогда еще не наступила пора дождей, но лето уже кончилось. Небо было пасмурное, серое, океан гнал тяжелые волны. Однотонный грохот и шипенье воды успокаивали, Алексей долго ходил по мокрой гальке. В уме складывались горячие ответы Кускову, и не Кускову только, а всей компании, денежным вельможам Санкт-Петербурга. Для них интересы заключались в морских котах и бобрах, а люди пусть хоть с голоду дохнут. Для них и колониялишь забота о торговле, и Ситха, и вся Аляска... Доброе имя отечества, равноправное со всеми державами положение на берегу, который не принадлежал до сих пор никому, честное отношение к коренным обитателям, отдавшим русским людям свои лучшие земли,пустой разговор и помеха. Если бы не воля и ум Баранова, давно бы здесь не было ничего...
      Очень обидело и поведение Кускова. После всего проделанного, после похода, из которого они могли и не вернуться, такая встреча была незаслуженной. Он даже покраснел, подумав, что сказала бы Конча, увидев, как его отчитали, словно мальчишку. А он еще звал ее в колонию...
      Однако горячность его и обида постепенно проходили. Ровный гул прибоя, беспредельный простор, ветер, мешающий запахи хвои и водорослей, всегда его успокаивали. Остывая, он подумал о том, что Кускову приходится еще труднее и что своим вмешательством в монастырские дела он, Алексей, усугубил эти трудности. Но он не мог упрекнуть себя ни в чем. Если бы пришлось снова оказаться в таком положении, он снова бы поступил так, а не иначе.
      Алексей повернулся к воде. Оксан вздымал темные гривы волн. Они далеко уходили к чуть просветлевшему на горизонте небу. Низкий берег продолжал грохотать, разбрасывая камни и гальку. Но и небо и океан не были грозными и мрачными, так же как и берег, и горы, и прерия, и новый форт с еще не потускневшим палисадом. Все это стало милее и дороже...
      Вскоре начались дожди. Верфью и пахотой Иван Александрович занимался сам, Алексею поручил снаряжать котиколовов. На помощника больше не дулся остыл, да сейчас было и не до этого. Из Сан-Франциско он привез коротенькое послание Александра Андреевича Баранова, доставленное шкипером бостонского судна, заходившего в Ново-Архангельск. Шкипер собирался навестить колонию, но из-за непогоды вынужден был пройти мимо. Александр Андреевич сообщал, что в конце месяца «Вихрь» закончит обшивку киля медью и направится в Росс. Шхуна доставит товары для расторжки: железо, снасти. На «Вихре» прибудут и несколько жен промышленных. На «Вихре» отправится и жена Кускова с детьми.
      Иван Александрович не ждал семью раньше весны Его и тронула забота Баранова и обеспокоила. Видно, перехвалил он главному правителю дела колонии. А кроме того. переход из Ситхи в эту пору труден. Ну, тут, конечно, настояла сама хозяйка. Тихая-тихая, а в любую погоду одна на байдарке управится. Недаром выросла у воды. В байдарке он и увидел ее когда-то в первый раз, наполовину голую, с черными косами, перехваченными вышитым обручем. Девушку окружали смуглокожие сестренки. Старшая дочь вождя, она заменяла им мать, и эта любовь к детям и необычная для индианки самостоятельность покорили тогда Ивана Александровича.
      Сдерживая добрую улыбку. Кусков несколько раз перечитал письмо правителя, затем отправился на берег осмотреть и приготовить алеутские лодки. К приходу «Вихря» нужно промыслить хоть сотню шкурок котов первую добычу нового заселения.
      Вечером в казарме только и было разговоров, что о прибытии судна. Небольшой и хмурый Ново-Архангельск теперь, когда здесь лето ушло, а дождь лил и день и ночь и люди едва успевали просушить одежду, казался самым родным и обжитым местом на земле. Туда приходили корабли, съезжались охотники, зверобои, индейцы. Там были товары и ром, новости и происшествия... Говорили о Наполеоне Бонапарте, захватившем все немецкие земли, беспокоились, что чего доброго посмеет еще напасть на Россию.
      И, думая об опасности, нависшей над родной землей, забывали жестокости и горе, загнавшие их сюда. Несмотря ни на что, там была родина, и они ее дети. Слушали с восторгом одного из поселенцев, старого суворовского солдата, бившего французов при Требии и Нови и перешедшего Чертов мост.
      Побьют и теперь, коли сунется. Весь народ пойдет, помяни слово!
      Повеселев, затевали уже другой, тоже волнующий всех разговор о едущих сюда женах. Гадали к кому.
      Наверняка твоя Серафима прикатит,подшучивали над Лукой.Она без тебя вовсе усохла. Мужик ты для нее вроде блохи,
      Против обыкновения. Лука не огрызался, а, насупившись, мял свою бороду и не вылезал из угла. Он на самом деле скучал по Серафиме.
      Промышленные тогда приставали к Нанкоку князек все дни проводил в казарме и с неизменным гоготом выслушивали всегда одну и ту же историю о том, как жена Нанкока ходила через день спать к соседу, у которого не было жены. И когда Нанкок ворчал на нее, она удивленно отвечала: «А кто же с ним будет спать?»
      Жалела, значит!
      И в аккурат через день? А по праздникам как же?..
      Звероловы смеялись и отпускали шуточки до тех пор, пока разъяренный князек не вскакивал с нар и, плюясь, выбегал из жилья. На другой день история повторялась.
      К концу ноября дожди утихли на целую неделю. Солнце не показывалось, но ветер сушил размокшую землю, утихомирился океан, партия алеутов выехала на байдарках в залив св. Франциска на поиски морского зверя.
      В один из таких дней караульный форта заметил на горизонте парус. Маленький «Вихрь» подходил к берегам Росса.
      По случаю приезда семьи Иван Александрович решил устроить пирушку. В самой большой горнице монах Кирилл отслужил молебен; кашляя, сказал проповедь. Вместо колокольного звона стреляли из пушки. Больше половины промышленных не поместились в комнате и сенях, стояли с алеутами во дворе, месили грязь и мерзли без шапок на холодном ветру. Многие вспоминали жару и солнце в день освящения форта и удивлялись, что так быстро промелькнуло лето.
      Зато зима тут не боле двух месяцев. И снегу вовсе нету. Помочит, помочит, а там, глянь, обратно теплынь пошла.
      А ты видал?
      Люди, которые были, сказывают...
      Слов богослужения во дворе не было слышно, люди переговаривались и изредка крестились, глядя на стоявших у самых дверей. Но скучно никому не было. Правитель колонии не баловал праздниками, а помимо всего, каждому еще не терпелось увидеть детей и жену начальника. Высадка с «Вихря» производилась вечером, ничего тогда разглядеть не удалось.
      Индейская царевна, бают, была. Дочка самого главного вождя. Из недалеких отселе мест.
      Ну и царевна! Одними косами прикрывалась, а батя в шалаше из корья жил. Известное делодикие!
      Молодая, видать, крепкая.
      А кто ж тебе старую тут возьмет! У них, брат, бабы скоро портятся.
      Говорили главным образом холостые. Семейные находились со своими женами в горнице, рядом с самыми почетными обитателями форта. Только что приехавшие женщины были в сидевших на них коробом петербургских платьях, выданных им Барановым из компанейских складов. Ранее прибывшие в голубых накидках и высоких башмаках,тоже забота главного правителя. Одна Фрося пришла, как всегда, босая, держа башмаки в руках и подоткнув накидку, чтобы не заляпать грязью.
      Жена Кускова стояла впереди всех, женщины почтительно уступили ей место. Она, видимо, гордилась этим и смущалась. Ей было не более тридцати лет, а черные длинные косы, выпущенные поверх наплечного платка, невысокий рост, девичьи бедра и широко поставленные живые глаза на слегка скуластом лице делали ее еще моложе. Два рослых светлоголовых мальчика с мокрыми, торчавшими в разные стороны волосами стояли впереди нее и все время крестились.
      Мужчины, как в церкви, разместились отдельно. Они тоже нарядились по-праздничному, а Иван Александрович надел на шею медаль, пожалованную еще в Ново-Архангельске, и почти на голову выше своих соратников, стоял торжественный и взволнованный. Приезд жены и детей, которых он очень любил, был для него настоящей радостью.
      Алексей на молебне не присутствовал. Пользуясь сухой погодой, он отправился с утра в ущелье осмотреть недостроенную мельницу. Не хотелось оставаться на людях. После размолвки с Кусковым он честно постарался забыть обиду, но прежнего доброго чувства к стараниям и самоотверженному труду правителя уже вернуть не мог. Не компании думал он служить, а отечеству... Иван Александрович не понимал этого и никогда не поймет. Дела компании его плоть и кровь. Правитель колонии умрет не дрогнув, выполняя приказ, но никогда не позволит себе широких самостоятельных действий. Теперь приехали к нему жена, дети, захочется совсем спокойной жизни...
      Сознавая, что становится уже несправедливым, Алексей перестал думать о Кускове и, ускорив шаги, спустился в ущелье.
      Здесь было тихо и немного мрачно. Гранитные стены казались еще темнее и выше, красные стволы чаги, росшей по краям утесов, побурели от дождя, дубовая роща возле водопада оголилась, палый лист и обрывки лиан устлали землю. Зато там, где срывался со скал водяной каскад и каньон, расширяясь, постепенно переходил в долину, возле сруба недостроенной мельницы, Алексей не почувствовал дыхания зимы. Все так же бился и звенел водопад, мягкой волной уходили к горизонту горы, зеленел лес. А свежеотесанные бревна сруба еще более оживляли место. Не хватало только настоящего тепла и солнца.
      Алексей обошел строение, заглянув внутрь. Мельницу ставили на два постава силы водопада хватало с избытком, рассчитывали пустить и сукновальню. Постройка уже была наполовину готова, приостановили окончание ее из-за дождей.
      Помощник правителя давно здесь не бывал. Он вспомнил, как при закладке спорили, где лучше поставить мельницу, и Кусков вымерял шагами пространство. Самолично носил камни для фундамента, а уходя отсюда, каждый раз тащил на плечах бревно, чтобы не возвращаться в крепость «с пустом». Он не щадил ни себя, ни людей.
      Алексей весь день провел в ущелье. Не хотелось возвращаться домой, принимать участие в пирушке. После своего возвращения из похода к индейцам и встречи с Кончей Аргуэлло, после того как его резко отчитал Кусков, ему было трудно заниматься обычным делом. Слова девушки об отношении к ним испанцев, свои личные наблюдения при посещении Риего и Гервасио форта, дальнейшая судьба поселения беспокоили и требовали действия какого, он и сам не знал. А Иван Александрович еще усерднее занялся внутренними делами Росса и почти не обратил внимания на рассказ о встрече с бывшей невестой Резанова. Правда, когда гнев на Алексея утих, он спросил о здоровье сеньориты, но о ее предостережении не захотел слушать.
      Уже стемнело, когда Алексей вернулся в форт. Гулянье, как видно, продолжалось окна казармы были освещены, двери раскрыты настежь, доносились крики и смех. Двое пьяных спали прямо на крыльце. Подвыпивший караульный сидел посреди двора. Светились окна и в правительском доме. Алексей хотел незаметно пройти к себе в горницу, но в сенях столкнулся с Лукой, и тот, еле держась на ногах, завопил вдруг восторженно во весь голос:
      Алексей Петрович! Куда ж ты пропал? Тут прямо тебе весь берег облазил! И, сразу же понизив голос, зашептал: Иди, иди... Давно тебя дожидается.
      Алексей толкнул дверь на половину Кускова. В комнате, где служили молебен, а потом обедали гости, кроме хозяина, никого не было, все прибрано, на столе с разложенными бумагами горели две свечи. Иван Александрович в парадном кафтане и очках читал письмо.
      Я на мельнице был,сказал Алексей, входя и останавливаясь возле порога.Что- нибудь спешное, Иван Александрович? Я думал, поутру займемся. Сегодня праздник...
      Кусков поднял голову, снял очки. Глаза его были воспалены.
      Садись, Алексей,сказал он, опуская бумагу.Праздники время требуют, а у нас его и так не хватает. Завтра корабль снаряжать будем. Александр Андреевич пишет.
      Он пододвинул письмо помощнику. Это было распоряжение Баранова, в котором тот предлагал послать «Вихрь» на Сандвичевы острова, чтобы забрать от Томари владетеля одного из островов груз компанейского судна, разбившегося возле этого острова. Томари присвоил имущество корабля. Александр Андреевич требовал решительных действий, а «буде ослушается сей владетель, испросить помощи короля Томеа-Меа, коей состоит с нами в дружбе. Товары оставить Крулю для расторжки с островитянами, людей же и снасть, а також заготовленное Крулем сандаловое дерево и корень тародоставить в Калифорнию...»
      К письму была приложена инструкция доктору Крулю, а отдельно послание королю.
      Я поеду!
      Алексей даже вспыхнул, боясь отказа. Еще час назад он собирался просить Кускова поручить ему лов зверя на Ферлонских камнях. Хоть на время хотелось уехать из форта.
      Больше некому,просто ответил Кусков.
      Они обсудили план сборов, время отправки, наметили примерный срок возвращения. На «Вихре» решили отправить и партию звероловов для высадки на Ферлонских камнях. Старшим партовщиком определили Луку.
      Держись осторожно, Леша,сказал в заключение Иван Александрович и, поднявшись, вздохнул. Он стеснялся высказаться теплее.Зимнее время сейчас, штормы. И на островах там люди, видать, разные. А кроме того, Александр Андреевич сообщает отдельно, что опять мы с Бонапартом, по всей видимости, воевать будем. Он уже вошел в Варшаву. Людям пока не говори, не беспокой понапрасну. Не завоюет он России. Однако в переговорах всяких с чужими соблюдай осторожность. Да судно не оставляй без присмотру. За него и ты и я перед компанией ответчики...
      ...Поздно ночью Алексей возвращался с обхода караулов. Стояла холодная тьма, дул ветер, доносился грохот прибоя. Тучи закрывали небо, и только невысоко над прерией мерцала звезда-одиночка. Там где-то миссия, звон колокола среди холмов, и тоже одинокая девушка... Увидит ли он снова ее когда-нибудь?

      Бугристый остров, в окружности до трех миль, редкая на нем трава, скаты, крики бесчисленной птицы ару. Вот все, что досталось в удел котиколовам, высаженным «Вихрем» на самый большой из Ферлонских камней. На север и юг тянулась еще гряда островков, таких же голых и неприютных, темными зубьями выступающих из океана. Каменная эта цепь образовалась после землетрясений и находилась милях в пятнадцати от залива св. Франциска. Здесь было последнее убежище морских котов и сивучей.
      Лука, семеро алеутов, припасы и байдары были доставлены с «Вихря» на шлюпке. Буруны и скалистый берег не давали возможности судну подойти вплотную. Кусков распорядился захватить для артели и запас дров и воды. По словам бывавших там людей, ни плавника, ни леса, ни ручейка на этих утесах не было.
      Отсалютовав пушечным выстрелом, «Вихрь» взял курс на зюйдвест. Часа два, все уменьшаясь, белели паруса среди водяных стремнин, а потом остался лишь бурливый океан, серое низкое небо, скалы да неумолкаемый крик птиц.
      Самое ни на есть варначье место! выругался Лука, кутаясь от холодного ветра в старый прохудившийся армячишко.Тут тебе прямо погибель одна... Ну, что расселись! обернулся он к алеутам, равнодушно примостившимся у поклажи.Давай оглядим свою инперию.
      Он оставил двоих звероловов сторожить кладь, а сам с пятеркой остальных двинулся обследовать островок. Перво-наперво нужно найти пристанище и узнать, что тут есть на этом чертовом камне. Как и следовало ожидать, ничего утешительного не оказалось. Вулканическая порода была бесплодна, лишь кое-где росла чахлая трава да два-три куста чаппареля. Не было и пресной воды, только в нескольких углублениях скопилось порядочно дождевой влаги.
      Труднее всего выходило с жильем. На всем островке не нашлось ни одной подходящей расщелины или пещеры, где можно было бы обосноваться. Оставалось натянуть под утесом старый парус и соорудить подобие шалаша. Но так прожить всю зиму нельзя. Океан бился о скалы со всех сторон, казалось, и ветер дул со всех румбов. Парус не укрывал от холода, пламя костра металось и гасло, а затем пошел дождь, и впадина сразу наполнилась водой. Остервенясь, Лука сорвал холстину, забрался со всем своим отрядом под перевернутые байдары.
      Часа два артель лежала на камнях. Лука от огорчения заснул.
      Слушай,сказал ему вдруг алеут Пачка. Он был настолько стар, что никто на островах не видел его молодым и никто не мог лучше угадать погоду и выследить стадо морских бобров.Гудит! Пусто, однако, там! Пачка потыкал иссохшим скрюченным пальцем в камень, на котором лежал.Дырка!
      Лука запетушился, вскочил, опрокинул байдару. Потом припал ухом к скале.
      Дождь утих, но океан расходился вовсю, длинные волны били в основания утесов, словно хотели слизнуть островок. Но гул воды не был похож на обычный шум прибоя. Он исходил из самых недр и создавал впечатление, что под каменным сводом находится пустота.
      Лука, а за ним Пачка и двое алеутов быстро выбрались из укрытия. Если под ними пещера, вход должен найтись. Действительно, недалеко от того места, где приставали лодки. Пачка натолкнулся на щель между утесами, уходившими в глубину земли. Лука зажег корень чаги, захваченный им на всякий случай, и, освещая смолистым факелом дорогу, перекрестившись, полез в отверстие. Он так продрог и нахолодался, что даже не покуражился своей смелостью. И только очутившись внизу, основательно струхнул.
      Гигантская пустота являлась подземной бухтой. Слабое пламя факела озаряло кусок скалистого выступа, узкую кромку под ногами и уходящую в темень, отблескивающую, спокойную воду. Океан имел сообщение с этим скрытым миром.
      Дела! Лука боязливо отступил назад, ткнул чадившим светильником в разные стороны. Но из кромешной тьмы факел мало что мог выхватить.
      Зато, когда глаза немного освоились с мраком, один из алеутов разглядел небольшое световое пятно, смутно сереющее в глубине налево. Лука оставил спутников на месте, а сам с Пачкой, осторожно продвигаясь, пошел по направлению к свету. Спустя минуты две они очутились в сухой пещере, а пятно оказалось просторным выходом наружу. Вечерний сумрак стоял уже над островом.
      Так было найдено жилье.
      Я ж сказывал: потерпи, найду! говорил теперь Лука, командуя перетаскиванием скарба.Эх вы, каюрщики!
      Назначенный старшим партовщиком, он вообще держался солидно и даже меньше хвастался. Да и не было перед кем. Алеуты что они понимают? Один Пачка еще туда-сюда. А удачу с находкой пещеры Лука приписывал исключительно себе. Не полезь он первым алеуты перетопли бы в подземной воде, и вся недолга.
      Ну, ну, живей! Тут тебе прямо палаты!
      Разложили костер. У одной из стен сложили имущество, бочонки с водой, припасы, разложили шкуры. Пещера оказалась с высоченными сводами, дым легко поднимался вверх, не ел глаза. И хоть ветер и дождь снова усилились, здесь было тепло и сухо.
      Лука выдал спутникам по чарке рому, себе нацедил две. Такая пропорция показалась ему справедливой. Затем торопливо спрятал флягу. В первый раз промышленный самолично распоряжался драгоценной жидкостью и в первый раз почувствовал себя скупым.
      Утром пошли осматривать котиковое лежбище. По словам бостонцев, здесь водилось такое множество зверя, что даже случайные корабельщики увозили отсюда тысячи шкур. За ночь небо немного прояснилось, посветлел океан, можно было рассчитывать застать котов отдыхающими на берегу. В дождь и непогоду они уплывают в море.
      Так и оказалось. Пройдя островерхие утесы, облепленные тучей птиц, даже не взлетавших при появлении людей. Лука и алеуты очутились перед небольшой бухтой. Весь ее низкий и пологий берег был почти сплошь усеян отдыхающими котами. Они лежали густо и неподвижно и издали напоминали нагромождения камней. Лишь несколько старых котов-секачей, приподнявшись на ластах, стерегли стадо, да сбоку, как видно, в группе молодых котов, происходила возня и раздавались крики, похожие на крик овец. Первогодки кувыркались и задирали друг друга, радуясь сухой погоде.
      Лука не рассчитывал начать охоту сегодня, люди не захватили «дрегалок» длинных дубин, которыми бьют котов, но вид лежбища заставил его изменить план.
      Давай дрегалки! крикнул он исступленным шепотом Пачке, тоже с волнением глядевшему на стадо. Такого богатого лежбища старик не видел уже давно.Погоним в ложбину. Тут тебе прямо тысячи! Не доведи господь!
      Ко-ко-ко!качал головой Пачка.Мужичок много, иконка много!
      Невзирая на годы, он рысью побежал к пещере.
      Вооружившись дубинами, алеуты цепью пошли вдоль берега. Впереди двигались Лука и Пачка. Нужно было отрезать животных от воды, не дать им уйти в море, а потом отделить молодых от секачей и маток и загнать подальше на камни. Ценился только мех молодняка, неясный, мягкий, с густым подшерстком.
      Размахивая дрегалками, звероловы быстро погнали стадо. Сотни котов, молодых и старых, испуганно, неуклюже запрыгали по берегу. Тяжелые и неповоротливые, они упирались широкими ластами в камни, натыкались друг на друга, кричали. Крик их, прерывистый и тонкий, покрывал шум прибоя.
      Живей! Живей! кричал и Лука, ловко орудуя палкой, стараясь отбить детенышей от маток. Огромная самка, раскрыв рот, тяжело подскакивая и переваливаясь своим круглым телом с маленькой головой и рыбьим хвостом, отчаянно закрывала зверят. Но человек был сильнее и ловче, и скоро она отстала.
      Лука и алеуты гнали молодняк в ложбину. Гнали до тех пор, пока измученные коты не выбились из сил и, покорно распластавшись на камнях, уснули. Тогда были пущены в ход дрегалки. Удар по голове и животное перестало жить. А спустя полчаса три с лишним сотни котов валялись по всей котловине и разгоряченные охотой звероловы свежевали их, торопясь управиться дотемна. Снятые шкуры складывали шерстью внутрь, одна к другой, распяливали на деревянных рамах. Завтра они будут сушиться у нагретых на костре камней. Кости и жир послужат топливом.
      Одно только огорчало Луку. Мех здешних котов был жестче и чернее и мало походил на серебристое чудо, какое они добывали на островах Аляски. Но в этом он уже не виноват.
      За три дня упромыслили около тысячи шкур. Лука собирался отправиться на байдарках и на соседние острова, но пошли дожди, охоту пришлось оставить. В ненастье коты не покидают моря. Котиколовы занялись сушкой. В этом деле верховодил Пачка. Сушка шкур занятие тонкое и ответственное, требует опыта и сноровки. Вовремя недоглядел и шкуры зажарятся или сгорят. Среди людей Нанкока Пачка считался лучшим сушильщиком.
      Пока алеуты возились в соседней пещере со шкурами. Луке делать было нечего. Он пробовал отоспаться, но чад и вонь горевшего жира наполняли все подземелье, гнали наружу. Промышленный надевал камлейку, сшитую из рыбьих пузырей; ругаясь, выбирался на свежий воздух. Дождь, перепутанный с ветром и морскими брызгами, не располагал к прогулке, но Лука обходил весь островок, а потом, укрывшись где-нибудь под скалой, пытался представить себя командиром судна, застигнутого бурей в океане. А чаще всего вспоминал жаркую горницу в доме правителя в Ново-Архангельске, беспечальную жизнь, жену Серафиму, ее угрюмую, диковатую ласку. Сманил бес лукавый и непоседливый! До старости прыгать будешь...
      Лука вздыхал, скорбел, однако скоро успокаивался и, вернувшись в пещеру, устраивал для острастки разнос своей артели. Иначе какой же он начальник! Потом пил ром и, обернув голову старым кафтаном, снова ложился спать.
      Несколько дней ветер то свежел, то падал, тучи не расходились, продолжал лить дождь. Водяные валы обрушивались на островок, далеко швыряя камни. Быстро наступали сумерки, а за ними ночь. В холодной тьме не было видно ни воды, ни скал, гудел океан. Затихая и усиливаясь, косил дождь.
      В одну из таких ночей спавший весь день Лука выбрался на скалу «до ветру». Налетевшим шквалом Луку крутнуло, вытолкнуло из-под навеса. Он чуть не упал и потерял направление. Цепляясь за утес и оглядываясь, промышленный вдруг заметил далеко впереди взлетавшую и опускавшуюся красноватую точку. Это мог быть только огонь корабля.
      Судно! завопил Лука.
      Он с трудом отыскал вход в пещеру и, криком разбудив алеутов, снова побежал наверх. Что за корабль и почему держит курс на остров?
      Огонь стал ярче и не так раскачивался. Очевидно, судно шло знакомыми местами и приближалось к маленькой бухте, куда за ходил «Вихрь». А спустя некоторое время ветер донес лязг уключин. Невидимая еще шлюпка подходила к берегу.
      0Кейль швырнул факел в угол пещеры и, запахнув плащ, приблизился к костру. Крепко заколоченный последний ящик двое матросов, согнувшись, понесли к шлюпке. Эту операцию они уже проделали шесть раз. Шесть ящиков с английскими ружьями лежали под грудой камней в той самой пещере, которую Лука считал своим открытием.
      Промышленный окончательно узнал пирата.