Это были торжественные церковные шествия с пением, с остановками для торжественного произношения ектений. Эти шествия имеют два вида и две причины своего совершения. Литии могли совершаться по праздникам; это было своего рода паломничество к храму, в котором, предположим, был престольный праздник или к месту кончины какого-нибудь святого человека, к месту положения его мощей, т. е. праздничная лития. И еще литии совершались во время всенародных бедствий: шествия с мольбой о помиловании.
Многие части богослужения святой Софии Константинопольской мы сейчас встречаем на наших богослужениях, например, пение антифонов. Ектений, безусловно, также были важнейшей частью богослужения Софии Константинопольской: совместная молитва священнослужителя и чад Церкви.
Вторым типом соборно-приходского Устава был Святогробский Типикон. Это — Устав богослужения в церкви, которую православная традиция называет Церковью Воскресения, а Западная — Церковью Гроба Господня. Этот типикон восходит к IV веку. Мы не имеем развернутых описаний служб по этому Уставу; в памятниках сохранилось только описание богослужения на Страстной и Пасхальной седмице. Некоторые исследователи отказываются даже считать его типиконом в полном смысле этого слова.
Однако не соборно-приходским, не мирским Уставам суждено было сыграть главную роль в формировании христианского богослужения. Здесь мы сталкиваемся с одним удивительным обстоятельством: мирские Уставы, соборно-приходское богослужение были вытеснены монашескими Уставами. Вытеснены, конечно, не без остатка, многие части и многие тексты мирских Уставов были включены в монашеские, но, в целом, как тип, монашеский Устав вытеснил соборно-приходские Уставы. Каковы могли быть причины этого явления?
Конечно, христиан привлекала красота и богатство монашеского богослужения. Мы уже говорили о том, какие удивительные авторы церковных песнопений возросли в монашеской традиции, в монашеской жизни. И вот монашеское богослужение стало богатым, необыкновенно красивым, глубоким, стало отражением очень высокой и строгой сосредоточенной жизни, и это не могло не привлечь людей, живших в миру. Это не значит, что они не понимали, что не смогут жить так, как монахи, и не смогут выполнять всех предписаний Устава. Безусловно, уже тогда было ясно, что монашеский устав неосуществим в мирских условиях. Но уже само это принятие монашеских уставов свидетельствует о многом. Христиане как бы сказали: «Нет, мы не можем в полной мере, но мы очень хотим осуществить именно этот тип богослужения. Пусть он будет для нас идеалом, пусть он будет для нас целью, может быть, даже в полной мере недостижимой». В связи с этим можно вспомнить, как и сами нормы, само устроение монашеской жизни всегда являлось светочем, ориентиром для жизни мирян. Как, например, в Древней Руси само устроение семейной жизни было как бы ориентировано на монастырь: подчинение младших старшим, усердная молитва, даже то, что так много икон было в домах. Ориентация на самое высокое, самое строгое.
Какие же монашеские уставы занимают главное место в формировании нашего богослужения? Это два устава. Первый, который мы рассмотрим — Устав Студийского монастыря в Константинополе. Основание этого монастыря относят обычно к V веку, связывая его с именем римского сенатора Студия. Однако, по всей видимости, это легенда. Расцвет Студийского монастыря относится ко времени начальствования там прп. Феодора Студита. Он был игуменом, знаменитейшим игуменом студийского монастыря и скончался в 826 г. Прп. Феодор Студит прославился своей беззаветной исповеднической борьбой с иконоборчеством, в которой участвовали и насельники его монастыря. Это было время удивительного духовного подъема обители, возрастания ее духовного авторитета, ее влияния на жизнь христианского мира.
Какой же устав существовал в Студийском монастыре? За основу прп. Феодор Студит взял Святогробский Типикон, несколько изменив его. На эти изменения более всего повлиял Устав св. Софии Константинопольской. Кроме того, прп. Феодор дополнил его собственными сочинениями и сочинениями насельников его монастыря. Уже здесь мы видим, что различные типиконы оказывали влияние друг на друга. В одном городе была Святая София и Студийский монастырь, и невозможно было не знать, что происходит на соседней улице, в соседней части города. Но дело не только в том, что эти храмы находились рядом, здесь для нас важна незакрытость, незамкнутость на собственном чине.
Уставом, который сыграл решающую роль в формировании христианского богослужения, мы должны признать Устав Иерусалимский, Устав богослужения Лавры прп. Саввы Освященного. Этот Устав первоначально, как и другие уставы, существовал в памяти, в устной традиции, в устной передаче насельников того или иного монастыря; возникавшие кое-где письменные записи, безусловно, содержали большое количество разногласий, разночтений и во многом не сходились друг с другом.
И вот, в XI веке Никон Черногорец — он сначала подвизался в Раифском монастыре на Синае, а затем в монастыре на Черной горе близ Антиохии — решил зафиксировать богослужебную практику Иерусалима и близких ему палестинских монастырей. И он познакомился с различными уставами, с различными их записями в церквах, храмах и монастырях. Никон обнаружил, что существует два основных типа устава: уставы студийские и уставы савваитские, связанные с Уставом прп. Саввы Освященного. Он выяснил, что в каждом типе устава существует несколько редакций, существуют разногласия, существуют разночтения. Тогда он занялся сравнением уставов и, что интересно, отдал предпочтение иерусалимскому Уставу. Почему? Вот мотивы этого решения. Во-первых, он нашел более древние списки этого Устава, чем студийского. Кроме того, в савваитских уставах он нашел ссылки, как он сам говорит, на Божественные Писания. Значит, то или иное установление подтверждалось указанием Священного Писания, а в студийских уставах он этого не встретил. Вот еще один критерий. И, наконец, третий: Никона Черногорца особенно привлек более строгий устав постов. То, что Устав более строгий, значило, что он лучше, что предпочтительнее держаться его.
Если мы обратимся к основным чертам иерусалимского Устава, к основным его отличиям от уставов студийского типа, то мы должны назвать следующие: верность древним традициям, более продолжительные службы, большее место Псалтири в богослужении и, наконец, введение такого богослужения, которого не было в других уставах. Оно называется «агрипния». По-гречески ????????, от глагола ????????, что значит «бдеть, быть на страже, быть бдительным». Здесь мы встречаемся с тем, что в переводе означает «бдение». Бдение — это богослужение, которое продолжается всю ночь, от захода солнца до первого луча его; введено оно именно савваитским Уставом, и это основное его отличие от уставов студийского типа. Так что та панихида — всенощная, которая существовала в Уставе Великой Церкви (Софии Константинопольской) — не имеет прямого отношения к нашей всенощной. А наша всенощная своим прототипом, своим прообразом имеет «агрипнию» — бдение по савваитскому Уставу. По савваитскому Уставу было значительно упрощено песенное исполнение тех или иных текстов богослужения, т. е. музыкальная сторона богослужения. Более резко в этом Уставе различались будни и праздники; богослужение студийского типа не имело такого ярко выраженного различия будничной и праздничной службы.
Надо сказать, что мнение Никона Черногорца не было его частным суждением, это было суждение Вселенской Церкви. Об этом свидетельствует переход от преимущественного влияния студийского Устава к влиянию савваитского Устава. Когда он произошел? Еще в IX веке многие уставы, более или менее похожие на студийский Устав, называли себя студийскими и ссылались на него. Период с IX по XI век — время преимущественного влияния студийского Устава в христианской церкви, но уже с XII века монастыри ориентируются на Саввину Лавру. И в этом можно усмотреть не только влияние исторических катастроф, разрушения и разграбления Константинополя в 1204 г. крестоносцами, но и причины другого, более глубинного порядка. Ясно, что жизнь монастырей иерусалимской, палестинской областей, жизнь анахоретов, безусловно, была более строгой, чем жизнь насельников городского монастыря, каким являлся Студийский монастырь. Это не значит, что там были какие-то нарушения, но сам темп, само устроение жизни было другим. В удалении, в пустыне, на какой-нибудь пустынной горе, конечно, жизнь была более строгой. И вот сам выбор вселенским суждением именно савваитского Устава должен заставить нас задуматься: во-первых, не мирской, а монашеский устав, и, во-вторых, из монашеских уставов самый строгий, где самые длинные службы, где больше всего чтения Псалтири. Вот такие удивительные закономерности действуют в истории богослужебного Устава, они как бы противоречат рассудку, противоречат обыденной мысли.
XI, XII, XIII века — это принятие савваитского, или, лучше будет его называть, иерусалимского Устава Вселенской Церковью. И если первоначально в XI в. это Антиохийский патриархат и Малая Азия, то, например, в XII в. Иерусалимский Устав вводится на Афоне, где прежде был принят Студийский Устав. Но на Афоне были удержаны многие особенности первоначального для него Студийского Устава, и таким образом возник устав смешанного типа, который называется Святогорским Уставом — Устав Святой Горы Афон. В XII в. Иерусалимский Устав был принят в Грузии, в XIV в. — в Сербии,
Говоря о жизни Восточной Церкви, хотелось бы указать на некоторые особенные уставы, о которых мы до сих пор не говорили.
Прежде всего, это скитские уставы. Эти уставы существовали еще с IV в. и содержали предписания для келейной жизни монахов, насельников скитов. Самым главным в этом богослужении, в келейных правилах было пение псалмов. Помните, мы говорили, что пение псалмов родило монастыри? Пение псалмов, перемежающееся с короткими покаянными молитвами или тропарями. Таких уставов, по месту их принятия, возникновения, было очень много. Назовем только один: карейский Устав. (Карея — административный центр Афона). Почему это важно для нас? Именно карейский Устав под названием «Правило Святой Горы» был в XIII веке принесен на Русь. И сейчас, встречая в богослужебных книгах чин 12-ти псалмов, мы должны знать, что это наследие древних скитских уставов.
Невозможно не упомянуть дисциплинарную часть уставов. Надо сказать, что чем древнее устав, тем большее место в нем занимает дисциплинарная часть. Если самые древние уставы, которые мы назвали: св. Антония Великого, прп. Пахомия — преимущественно содержат дисциплинарные указания, то по мере развития и усложнения богослужебной части дисциплинарная отходит на второй план.
Скажем и еще об одной части Устава, позже других вошедшей в состав Типикона. Это — Марковы главы. Марковыми они называются по имени инока Марка, который был сначала насельником Лавры св. Саввы, потом — экономом св. Софии Константинопольской и затем — епископом Идрунтским. Но, по-видимому, названный инок не был автором всех тех Марковых глав, которые мы имеем сейчас в Типиконе, Что же такое Марковы главы? Это предписания о соединении подвижных и неподвижных праздников. Например, такая задача: как служить, если Благовещение попадает на Великий Четверг? А если Сретение попадает на Прощеное воскресенье? Марковы главы регулируют эти трудные соединения. И впоследствии мы будем изучать устав богослужения некоторых праздников, и все это изучение практически будет состоять в изучении Марковых глав, например, о том, какие формы может принимать праздник Благовещения; самыми разными гранями обращается он к нам, в зависимости от того, на какой день попадает.
И, наконец, покидая православный Восток, мы переходим к самому краткому обзору русских литургических традиций, русского литургического творчества. На Руси вначале был принят Студийский Устав, причем в различных редакциях. Дело в том, что под влиянием Студийского Устава находились так называемые ктиторские уставы. Ктитор — это основатель какого-либо монастыря, и ктиторский устав — тот устав, который основатель дает монастырю. Одним из самых знаменитых ктиторских уставов был Алексеевский Устав патриарха Алексия, который в 1034 г. основал монастырь Успения Божией Матери в Константинополе. Считается, что именно этот Устав был введен прп. Феодосием Печерским в Киево-Печерской Лавре. Итак, сначала на Русь приходит Студийский Устав, да еще в такой особенной редакции; известны, однако, следы и других редакций Студийского Устава. Кроме того, в рукописных памятниках можно найти следы влияния Устава Великой Церкви Константинопольской — св. Софии.
Но на Руси сразу же начинают развиваться собственные литургические традиции. Очень быстро появляются собственные песнописцы, например, Григорий, инок Печерский (XI в.), и Иаков Черноризец. На Руси сразу проявляется необыкновенная духовная свобода и широта в подходе к богослужению. Например, очень скоро начинают праздноваться новые праздники, неизвестные на Востоке, как, например, праздник Покрова или праздник в честь Всемилостивого Спаса, практически преданный забвению после реформы Патриарха Никона. Можно упомянуть также праздник перенесения мощей свт. Николая из Малой Азии в город Бари, а это, между прочим, было перенесение с Православного Востока на Запад. Отношение к западной традиции, как мы знаем, отнюдь не всегда было благожелательным, однако, это перенесение св. мощей начинает праздноваться, очевидно, как явление некоего Божественного Промысла. Вот такое отсутствие узости, духовная широта и свобода быстро начинают проявляться в русской богослужебной традиции.
Если во Вселенской Церкви Иерусалимский Устав начал распространяться в XII-XIII вв., то на Руси временем перехода к Иерусалимскому Уставу были XIV-ХV вв. Надо сказать, что на Руси были благоговейно и с любовью приняты все предписания Иерусалимского Устава, причем предписания совершенно новые по сравнению с практиковавшимся ранее Студийским Уставом. Например, была сразу принята агрипния — бдение, а бдение это было совершать гораздо труднее на Руси, чем на Востоке, так как ночь на Руси, особенно зимой, гораздо длиннее. Естественно, Иерусалимский Устав вводился постепенно, в одной обители за другой, не везде сразу. Не везде он сразу объявлялся общеобязательным, в приказном порядке. Но к XIV в. он уже полностью утверждается на Руси. Однако и в Типиконе, и в службах мы встречаем следы действия Студийского Устава и следы путаницы, возникшей при переходе с одного устава на другой.
XVI и XVII вв. стали веками расцвета пышной обрядности. Распространились многочасовые колокольные звоны, торжественные крестные ходы, практиковались многочисленные молебны перед литургией, что, конечно, не может не вызывать некоторый перенос акцентов. Распространился «безобразный обычай многогласия», когда из-за обилия текстов и продолжительности службы одновременно в полный голос на разных клиросах могли вычитываться разные тексты. Так и говорится в памятниках: «один поп на одном клиросе поет один канон, другой одновременно — другой». Естественно, это забвение, попрание самого смысла нашего богослужения. Вы помните: «словесная служба». Какая же словесная служба, когда так совершается богослужение? Архиереям приходилось бороться с этим ужасным обычаем.
Возникновение книгопечатания поставило проблему «книжной справы» и возбудило споры по обрядовым вопросам, трагическим последствием которых явился раскол Русской Православной Церкви. В связи с этим нужно напомнить, что прежде, в XIV–ХV вв. на Руси перешли с одного типикона на другой, и этот переход, по словам проф. Дмитриевского, был «тихим и мирным». Вспомним, что на Православном Востоке тоже перешли с одного типикона на другой. И эти переходы не служили причиной каких-то церковных катаклизмов и катастроф, которые были у нас. Однако вдруг почему-то обрядовые вопросы привели к таким ужасным последствиям. Какие же должны были произойти изменения в церковном сознании, чтобы родилось совершенно иное отношение к форме!
И дальнейшие века не были свободны от некоторых искажений церковной жизни, которые вам прекрасно известны; они не могли не вызвать нарушений в богослужебной практике. Однако невозможно рисовать общую картину только в мрачных тонах. Какое бы жизнеописание знаменитого игумена или старца ХIХ–ХХ вв. мы ни взяли, мы встретим рассказ о наведении порядка в жизни монастыря, в духовной жизни иноков, начинавшегося с введения уставного богослужения. Это очень часто встречается в духовной литературе: порядок идет от уставного богослужения. Безусловно, такое рвение, такая любовь к Уставу всегда жила, и невозможно сказать, что когда-то она умерла, и традиции эти прекратились. Например, в рассказах митрополита Вениамина Федченкова, которые собраны под общим названием «Божии люди», есть повествование о том, что молодые люди, семинаристы, приезжают в деревню, где служит какой-то особенный батюшка, и наблюдают церковную жизнь в его общине. Они поражены очень многим. Поражены необыкновенным усердием; там есть интересное замечание о том, что вечерня при сокращении в приходском городском богослужении длится 20 минут, а у этого священника она шла час. Значит, все-таки были люди в глухой деревне, которые служили вечерню целый час, т. е. со всевозможным усердием, причем не в пустом, а в битком набитом храме.
В заключение хотелось бы сказать, что история богослужебного устава, которую мы коротко рассмотрели, так сказать, «от Моисея до наших дней», очень часто бывает отраднее для нас, чем общая история Церкви. Часто история Церкви становится описанием ересей, расколов, потрясений, каких-то разделений. Безусловно, мы знаем, что история Церкви — это история святости, но в учебниках рассматривается обычно этот бесконечный грех разделения. В то же время история устава являет нам дыхание Вселенской Церкви, опыт, который заботливой рукой Матери-Церкви собран для нас из разных эпох, разных стран, из разных традиций, собран и дан для нашего научения, для нашего возрастания. История богослужебного устава чаще говорит нам об объединении, о взаимообогащении, взаимодействии, об удивительной открытости всему лучшему, что есть в Церкви. Кроме того, мы неоднократно видели, как принимается устав, может быть, невыполнимый, но более строгий, более прекрасный, содержащий в себе более высокий идеал богослужения.
3. Богослужебное Время.
Когда мы задумываемся о времени, мы всегда встречаемся с тайной времени, с его таинственной природой. Выражается это во многом.
Например, мы знаем, что время течет только вперед, назад никогда; оно протяженно и направлено только вперед. С другой стороны, время циклично: сегодня кончился день, и завтра будет день; недели, месяцы, годы, века, тысячелетия — это некие круги. Мы знаем, что время связано с существованием нашего тварного мира, конец света называют иногда «концом времен», когда времени уже не будет. Мы существуем только во времени и не можем представить себе никакого другого существования, но душа, несомненно, чувствует вечность, которая каким-то непостижимым образом присутствует во времени и может нам являться в нем. И, наоборот, можно предполагать, что и время будет присутствовать в вечности.
Все то, что мы чувствуем и смутно прозреваем о природе времени, можно яснее почувствовать в устроении богослужебного времени, в том, как время астрономическое, принадлежащее тварному миру, включено в богослужебное время, преображено в нем.
Для того чтобы начать разговор о богослужебном времени, мы должны вспомнить о классификации богослужений в Православной Церкви. Центром богослужения является таинство Евхаристии. С Евхаристией связаны два таинства вхождения в Церковь: Крещение и Миропомазание, которые делают возможным участие в евхаристической жизни, и остальные четыре из главных таинств.
Богослужение времени, образованное кругом служб (в данном случае лучше говорить о службах суточного круга) тоже связано с Евхаристией. Таинство Евхаристии нельзя включить в этот круг, потому что природа его иная, не связанная по сути своей с «временами и сроками» — суть таинства Евхаристии не временная, а вечная. Поэтому таинство Евхаристии, которое совершается на литургии, не есть одна из служб суточного круга, и нельзя сказать, что она входит в этот круг. О. Александр Шмеман говорит о том, что таинство Евхаристии неким образом «сопрягается» с богослужением времени, привходит в него, вечно является нам во времени.
«Сопряжение Евхаристии и богослужения времени — это общая и основная форма Устава», — пишет о. Александр Шмеман. Устав регулирует, создает формы вхождения (удивительного и таинственного) вневременного Таинства во временную, преходящую природу нашего мира. Само существование богослужения времени в христианском богослужении являет нам генетическую связь новозаветного богослужения с богослужением ветхозаветным. Богослужебная жизнь апостолов носила двойственный, дуалистический характер: с одной стороны, они участвовали в богослужении храмовом, которое по преимуществу было богослужением времени, с другой стороны — то, о чем говорится в Деяниях апостолов: «преломляли по домам хлеб», в частных домах совершали таинство Евхаристии. Это сопряжение, соединение двух неравнозначных, несравнимых, но соединенных частей богослужения присутствует в жизни христиан с самых ранних времен.
Изучение богослужебного времени должно подготовить нас к тому, чтобы изучать собственно чинопоследование служб, поэтому основные моменты, касающиеся этой темы, нужно знать очень хорошо; не все тонкости и детали будут понятны сразу, но они прояснятся в дальнейшем.
Православное богослужение распределяется по часам, дням, седмицам и месяцам. В богослужебном времени мы можем выделить три круга.
Первый круг — дневной круг богослужения; по-другому его можно называть суточным (менее красивое название).
Второй круг — седмичный (название «недельный» допустимо, но хотелось бы его избегать: слово «неделя» на славянском языке означает не то же самое, что «седмица», это тот день, когда не делают мирских дел, день, отданный Богу — воскресенье).
Третий круг — годовой.
Наше богослужение не есть просто законническое, строго регламентируемое распределение служб по времени суток. Это распределение с древнейших времен осмыслялось и наполнялось очень высоким богословским смыслом. В этом осмыслении было не только объяснение причины, почему назначено, например, в этот час молиться, и молиться соборно, всем вместе, — оно содержит в себе и некую помощь в молитве. Если мы обратимся к ранним христианским памятникам, например, до IV века, то увидим, что в различных источниках, у различных авторов время, назначенное для молитвы не одно и то же, но можно выделить нечто общее в этих свидетельствах.
Какое же время с древности назначено для молитвы? Утро, третий, шестой, девятый часы (имеются в виду соответствующие часы по восходе солнца), вечер и ночь или полночь. Надо сказать, что эти указания о времени молитвы развивались и уточнялись, но в принципе до нашего времени остались теми же.
Как же осмыслялись эти часы, указанные для молитвы? Например, св. Киприан Карфагенский говорит о том, что на утреннем богослужении мы должны вспоминать Воскресение Христово: как люди узнали утром о Воскресении Христовом, так и мы каждое утро должны об этом вспоминать. В других памятниках говорится о том, что утром мы должны вспоминать о просвещении Божием. Солнце освещает землю, а Господь просвещает наши сердца, душу, ум. Третий, шестой, девятый часы с древнейших времен соотносились с событиями из жизни Христа и апостолов: третий час — это час ниспослания Св. Духа Апостолам, в шестой час Господь был пригвожден ко Кресту, девятый — время крестной смерти Спасителя.
Вечер традиционно был временем молитвы. Вспомним, что центр нашего богослужения был установлен на Тайной Вечере. Уже упоминавшийся св. Киприан Карфагенский говорит о том, что вечером мы должны вспоминать, что Христос заменяет нам солнце. Зашло солнце, и сейчас наступит тьма, но для христиан нет тьмы, Христос заменяет солнце. И такое поэтическое осмысление этого времени молитвы мы можем чувствовать и в наше время. Например, в песнопении
Свете тихийГосподь называется Светом славы Небесного Отца.
Назовем службы, входящие в состав суточного круга. Дневной круг организован достаточно сложно, надо почувствовать логику этой организации и вникнуть в нее. Назовем, службы одного дня, объединенные одной литургической (богослужебной) темой: в порядке их следования вечерня, повечерие, полунощница, утреня, первый, третий, шестой, девятый часы. Мы не упомянули литургию, но так просто поставить ее в ряд мы не сможем. Место Евхаристии в богослужебном дне требует особых пояснений, так что пока удовлетворимся этим перечнем. Прежде всего укажем на темы тех богослужений, о которых мы еще не говорили.
О смысле вечерней молитвы мы упоминали; однако, в уже сложившемся и развернутом виде, в котором мы имеем вечерню теперь, она имеет еще одну особенную тему — тему чаяния Израиля, ожидания Спасителя. Каждая служба имеет несколько тем, они сменяют друг друга, характер песнопений различен, но есть основной нерв, определяющий общий характер службы. Повечерие (a'podeipnon — после вечери, после ужина) содержит тексты, в основном, покаянные и просительные.
Полунощница связана с воспоминанием о втором пришествии Спасителя. Есть церковное предание, что второе пришествие будет в полночь (основанное на притче о десяти девах), и центральное песнопение полунощницы — «Се Жених грядет в полунощи, и блажен раб, егоже обрящет бдяща…» Его можно услышать и на богослужениях первых дней Страстной седмицы.
Общую тему и характер утрени можно определить как осуществление чаяний Израиля. Утреня — переживание пришествия Мессии, Спасителя. В начале утрени звучит песнопение «Бог Господь, и явися (явился) нам, благословен Грядый во Имя Господне». В каноне — центральном тексте утрени — проходит тема ожидания и встречи Христа.
О темах третьего, шестого и девятого часов мы уже говорили; первый час возник позже других и является продолжением утрени, его тема — начало дня.
Каждая из служб суточного круга имеет несколько видов: вечерня может быть малая, вседневная, великая; повечерие бывает малое, великое (до реформы Патриарха Никона существовало также среднее повечерие); полунощница — вседневная, субботняя, воскресная. Утреня — вседневная, с праздничным окончанием и полиелейная, причем последняя может быть частью всенощного бдения или совершаться отдельно. О подробностях этой классификации поговорим позже. Часы тоже могут выглядеть по-разному. Обычно эти часы называются «трипсалмными», потому что в их состав входят 3 псалма. Но и трипсалмные часы имеют свои разновидности: часы обычные, часы великопостные и царские (великие) часы. Царские часы тоже «трипсалмные», но состав этих псалмов не тот же самый, что в часах обычных. Царские часы гораздо обширнее и значительнее, на них поются особые тропари, возглашаются прокимны, читаются отрывки из Ветхого Завета, Апостол, Евангелие. Это совершенно особенное богослужение. Кроме того, часы бывают пасхальные — «беспсалмные», и внешнее их отличие от обычных в том, что они не читаются, а поются. Пасхальные часы не различаются между собой: первый час ничем не отличается от третьего, шестого или девятого.
Особого внимания в порядке служб дневного круга заслуживает начало церковного дня. Известно, что богослужебный день начинается с вечера. Этому есть два объяснения. Первое чрезвычайно просто: в книге Бытия говорится о сотворении мира: «И был вечер, и было утро: день один». Это библейское основание для такого течения дневного круга, но возможны и другие осмысления… Вспомним динамику дня плотского, когда человек живет обычной жизнью: встает утром, полный сил и планов, идет на работу, обедает, потом снова трудится, устает, ужинает, делает домашние дела и, совсем уставший, ложится спать. День в целом имеет характер какого-то упадка; конец его подобен смерти.
Богослужебный день имеет другую динамику, он изменяет, преобразует течение обычного плотского дня. Богослужебный день — стремительный взлет, восхождение; это проявляется уже в том, что день начинается с вечера, когда, казалось бы, уже все кончилось, а для чад Церкви все только начинается. Начинается круг служб, и они, следуя друг за другом, приводят нас к своей вершине — к литургии, которая вырывает нас из течения времени.
Богослужение самой вечерни требует разъяснений. Хотя мы и сказали, что первая служба церковного дня — вечерня, однако такая формулировка имеет характер недостаточный и неточный, правильная формулировка должна быть несколько иной. Первое богослужение церковного дня — это вечерня, перед которой совершается девятый час. В таком виде эта формулировка полнее всего передает смысл соединения двух служб. Вечерня — это первая служба богослужебного дня, а девятый час — последняя служба богослужебного дня. Так что начало и конец богослужебного дня смыкаются, соединяются, они как бы сцеплены. Что же это такое? Просто некая рубрика Устава: перед вечерней вычитать девятый час?
Попытаемся осмыслить и понять значение этого соединения. Владыка Афанасий Сахаров говорит о том, что в этом проявляется своеобразное исполнение апостольской заповеди «непрестанно молитесь». Только кончился один богослужебный день — сразу начинается следующий, без всякого перерыва. Молитва не умолкает, не останавливается ни на минуту. Однако литургическая тема, литургическое воспоминание девятого часа и вечерни — не одно и то же; службы эти сцеплены только в чинопоследовании, темы же их различны. Например, 25 сентября празднуется память прп. Сергия; на следующий день — память св. ап. Иоанна Богослова и свт. Тихона. Представим, что мы были на праздничной литургии в день прп. Сергия, а вечером пришли на всенощную под праздник ап. Иоанна. Перед всенощной должна совершаться малая вечерня. В приходских храмах она не служится, но для нас сейчас это не существенно. Перед малой вечерней должен совершаться девятый час. Так вот, на девятом часе читается тропарь и кондак прп. Сергию — уходящего дня, а вечерня уже посвящена празднику ап. Иоанна и свт. Тихона, т. е. литургические темы этих двух служб — различные; это нужно твердо запомнить.
Мы уже сказали о том, что богослужебное течение времени отличается от астрономического; но богослужебный порядок не ломает, не уничтожает астрономическое время, а лишь преобразует его, придает ему новый смысл. Это можно почувствовать на примере места вечерни в богослужебном дне. Она относится как к уходящему дню, так и к наступающему, к тому дню, с повечерием, полунощницей, утреней и часами которого она соединена одной литургической темой. По содержанию своему литургическому, выраженному в тропарях, стихирах, чтениях, вечерня направлена вперед, к наступающему дню, она начинает день; однако, в ней есть такие моменты, особенности, которые указывают на теснейшую связь ее с днем отходящим. Как это можно почувствовать?