– А проще нельзя? – взвыл Афанасьев, который после кудрявых речей Меншикова и беседы бояр в пыточном застенке стал воспринимать научные выкладки госпожи Сильвии фон Каучук весьма нервно.

– Да отчего нельзя – можно, – с некоторой досадой сказала она. – Я имела в виду, что мы переместились в наше время, но остались на том же месте. То есть когда-то здесь был дом старого болвана Боборыкина. Естественно, сейчас его нет, а находится тут бункер нашей лаборатории, откуда мы, собственно, и отправлялись в прошлое. Понятно, что ли?

– Да… конечно. А где… где же ОН?

– Вы имеете в виду Петра Алексеевича? – перешла на сухой, протокольный язык Сильвия. – Как существо, принадлежащее, в отличие от нас, к временной структуре ТОГО времени, он прибудет в наш век с некоторым опозданием.

– С каким же?

Сильвия склонила голову набок и отчеканила:

– Не более минуты, я полагаю.

Афанасьев сел прямо на пол и, обняв руками колени, сидел так неподвижно до тех пор, пока не услышал знакомый голос с нотками тонкой, подчеркнуто доброжелательной иронии. Нет, не голос беса Сребреника. Другого инфернального существа.

Астарота Вельзевуловича Добродеева, советника президента ВША по аналитической и практической магии, куратора миссии «Демократизатор-2020», точнее ее российского отделения. Он мягко, неслышно приблизился к Афанасьеву со спины и произнес следующие дежурные слова:

– С прибытием, Евгений Владимирович. Я смотрю, операция прошла не совсем гладко. Сожалею.

– Откуда… откуда вы знаете? – вздрогнул Афанасьев.

– Умею считать до четырех, – ответил Добродеев. – В данном случае пришлось досчитать только до двух. Ковбасюк и Буббер… что с ними? Они остались там?

– Надеюсь, не навечно, – с преувеличенной бодростью произнесла Сильвия фон Каучук, но именно эта довольно фальшивая нотка оптимизма дала Добродееву понять, что все совсем не так здорово, как тут пытается представить руководительница миссии. Астарот Вельзевулович начал:

– Значит, вернулись только двое и… Машина времени вдруг обволоклась хлопьями светящегося тумана, в котором проскочило несколько нестерпимо ярких электрических разрядов. Когда туман растаял, Добродеев увидел, что на полу, скорчившись, сидит еще один человек. Из его короткого носа с раздутыми ноздрями текла струйка крови, зеленый камзол был перепачкан в древесной трухе. Добродеев вдруг подпрыгнул, забежал спереди и глянул человеку в лицо. Он даже побледнел, что с представителями его расы бывает чрезвычайно редко.

– Он? – резко выдохнул советник президента. – П-петр?

– Почти, – ответила Сильвия, – не Петр, а его клон. Так сказать, Петр Первый номер два. Но проба ДНК, естественно, подлинная. Вы не обращайте внимания на его поведение, Астарот Вельзевулович. Он еще не запрограммирован. Надо будет этим заняться.

Добродеев быстро обрел свой обычный, солидный, спокойно-снисходительный вид и сказал:

– Когда планируете этим заняться?

– Думаю, что с завтрашнего дня. Сейчас я не в состоянии. К такому ответственному делу, как нейропрограммирование мозга, нужно подходить, прошу прощения за тавтологию, со свежими мозгами.

– Не надо, – отрывисто бросил Добродеев.

– В смысле? – не поняла Сильвия.

– В смысле – не надо извиняться. Тем паче за тавтологию. Тем более – передо мной. Передо мной вообще не следует оправдываться. Боюсь, что оправдываться придется перед вице-директором Глэббом, чей племянник остался там и едва ли при допустимых обстоятельствах. Оправдываться придется перед военным министром генералом Бишопом, а Бобе, как известно, чрезвычайно слабо подвержен убеждению. Ему не скажешь: миссия оказалась невыполнима по таким-то и таким-то объективным причинам. Он просто откажется понимать, будет орать, топать ногами, брызгать слюной и сравнивать вас, уважаемая Сильвия Лу-Синевна, с задницей носорога или бегемота.

Сильвия фон Каучук сказала спокойно:

– Моя совесть чиста. Я сделала все, что могла, и даже больше, чем могла. У меня есть все документальные подтверждения моих действий. Я представлю их государственной комиссии. Пусть они сами судят, что было сделано для выполнения задания. В конце концов, туда никогда НЕ ПОЗДНО вернуться, господин советник.

– Никогда не поздно? – задумчиво переспросил Добродеев. – Да, пожалуй, вы избрали наилучшую формулировку для возможной корректировки результатов…

– Таким образом, можно считать, что миссия провалена, а двое членов ее потеряны, не так ли? – злобно спросил генерал Бишоп, собирая в складки свой низкий обезьяний лоб.

Он взирал на Сильвию фон Каучук, Афанасьева и Астарота Вельзевуловича Добродеева с громадного экрана. Перечисленные лица находились в Москве, а генерал Бишоп, разумеется, – в Нью-Йорке. Вместе с ним на экране виднелись вице-директор Борис Глэбб, супруга президента сенатор Кэтлин Буш, а также сам глава государства – Нэви Буш-третий. Где-то за их спинами маячила фигурка госсоветника по политкорректности Жоэля Карамбы. Этот последний слушал с особенным вниманием, надеясь прицепиться к любому слову, нарушающему рамки дозволенного.

Сильвия ответила:

– Я представила вам все документальные материалы по миссии. Так что судить вам. Но лично я не считаю, что операция провалена бесповоротно. К тому же я уверена, что с мистером Буббером и господином Ковбасюком все будет в порядке.

– На чем же основывается ваша уверенность? – все-таки влез в разговор советник Карамба.

Сильвии не дали ответить на этот дурацкий вопрос, потому что слово взял сам президент. Этот последний долго кряхтел, силясь вникнуть в суть обсуждаемой проблемы, а потом, с трудом собравшись с мыслями, произнес:

– Лично я не считаю, что операция прошла дурно. (На.него взглянули удивленно все, даже Афанасьев с фон Каучук.) Так или иначе, но у нас есть клон тамошнего президента, то есть царя. Наши ресурсы вполне позволяют нам организовать повторный заброс спецмиссии в Россию того времени. Так что с этим все обстоит благополучно. Кроме того, я полагаю, что ни с мистером Ковбасюком, ни с мистером Буббером ничего не случится. Все-таки они могут апеллировать к мировой общественности… (Тут даже самому Бушу закралось в голову подозрение, что он несет какую-то редкостную чушь.) Думаю, что нужно приступать к подготовке повторной операции. Но мне хотелось выяснить вот что. Я так и не понял, кто же все-таки забрался в спальню к этому правителю Петру?

«А этот Нэви не так глуп, как может показаться с первого взгляда, – объявил бес Сребреник Афанасьеву. – Кстати, вопрос интересный: кто? Вот тоже силюсь отгадать эту головоломку». Генерал Бишоп сказал:

– Получается, что на царя покушался кто-то из членов миссии.

Афанасьев собрался с духом и произнес:

– Я вот что хотел спросить, господа. Дело в том, что я сам преследовал злоумышленника. Обстоятельства этого преследования вам известны точно так же, как и последствия. По всему выходит, что этот человек – либо голландский купец, либо Буббер, либо Ковбаскж. Так вот, мистер Глэбб, я хотел бы спросить прежде всего вас: вы не давали вашему племяннику какого-либо секретного задания, связанного с царем Петром? Я спрашиваю, потому что это… Гм… В конце концов, мне кажется, что я имею право знать истинное положение вещей. Подлинную, так сказать, правду, как сказал бы князь Ромодановский.

Воцарилось гнетущее молчание. Генерал Бишоп барабанил пальцами по столу. Добродеев взглянул на Афанасьева без особенного удовольствия.

«Ну, Владимирыч! – выдохнул Сребреник. – Есть же у тебя такая неприятная черточка – доводить начальство до белого каления. Что в семнадцатом веке, что в двадцать первом! Здесь тебя, конечно, на дыбу не вздернут и не станут пытать, но все равно – я тебе не рекомендовал бы задавать такие вопросы этим твердолобым дяденькам и одной еще более упертой тетеньке».

Комиссия на огромном экране безмолвствовала. Наконец заговорил Глэбб. Заговорил нехотя, с усилием:

– Мистер Афанасьев. Начнем с того, что ваш вопрос предельно некорректен. (О, как оживился проклятый Карамба!) Вы потеряли мистера Буббера, а теперь подозреваете его в том, что он выполнял какие-то секретные задания. Так бы и спросили: не давали ли вы, любезный мистер Глэбб, задания Бубберу, суть коего сводится к физическому устранению царя Петра? Верно? Я спрашиваю: верно? Вы так и подумали? Так я вам отвечу, хотя и не следовало бы. Нет, – отчеканил Глэбб, – нет, я не давал ему никакого задания! И вообще, я думаю, что ответ очевиден: попытку покушения осуществил тот самый голландец. При любви царя Петра к иноземцам подозрение падет на него разве что в самый последний момент. Теперь-то они, конечно, думают, что преступник – вы, мистер Афанасьев. Вы весьма ловко дали понять, что виновны – вы. Но это вовсе не означает, что Буббер и Ковбасюк в безопасности. Насколько я вообще могу судить, их могут счесть вашими сообщниками. К тому же, кажется, к ним уже применяли физическое воздействие?

– Да. Вы же знаете.

Тут заговорил генерал Бишоп, быстро, отрывисто, в своей обычной лающе-солдафонской манере:

– А я вот что думаю, черт побери! Господин президент, господа… я думаю, что нужно высадить туда хорошенький отряд морских пехотинцев, освободить наших граждан, а там уже видно будет!

– Морских пехотинцев? – переспросила Сильвия. – Не думаю, что это будет эффективно, генерал Бишоп. К тому же это может повлечь за собой абсолютно непредсказуемые последствия.

– Какие?

Госпожа фон Каучук пустилась в рассуждения, которые показались бы банальными любому мало-мальски соображающему школьнику. Но генерал Бишоп не был школьником, тем паче – соображающим.

– Видите ли, господин генерал. Допустим, вы высадили ваших пехотинцев. Допустим, они освободят наших товаришей. Даже предположу, что операция будет бескровной, только один русский солдат получит небольшую рану, а потом болезнь осложнится из-за антисанитарии, и раненый умрет. А потом окажется, что внук этого солдата, который не должен был умирать, уехал в Америку и пустил там корни. Прапрапраправнучка этого солдата вышла замуж за человека по фамилии Бишоп, у них родился сын, который стал затем крупным военачальником и министром обороны великой державы. И теперь, господин генерал, представьте себе, что этот русский солдат, который должен был жить, умирает из-за того, что его ранил ваш морской пехотинец, которому, собственно, нечего делать в России конца XVI века. Не будет ни потомства, ни американской прапраправнучки, ни ее сына, который станет генералом и министром обороны. Это же все настолько элементарно, господин генерал, что мне даже жаль отнимать у высокой комиссии время подобными рассуждениями, – закончила Сильвия.

Генерал Бишоп вскочил. Его лицо побагровело.

Бес Сребреник шепнул Афанасьеву: «Ну вот, пообщалась Сильвия с тобой и тут же переняла способность портить начальству настроение!..»

Бишоп заорал:

– Вы что, считаете, что я – потомок русского солдата?!

– Почему нет, – спокойно пожала плечами Сильвия. – Не понимаю вашего гнева, господин генерал. В России всегда были хорошие солдаты. Шведский король Карл Двенадцатый, французский император Наполеон и Адольф Гитлер, глава Третьего рейха, не дадут соврать. К тому же не в этом дело.

Тут вмешался Добродеев, положив конец беспочвенной дискуссии:

– Я думаю, что мисс фон Каучук права. Силовыми методами тут можно наворотить дел.

Миссис Кэтлин Буш, которая так и не получила возможности порассуждать о дискриминации женщин, проговорила:

– И все-таки я считаю, что и Буббер, и Ковбасюк сумеют выпутаться собственными силами. Все-таки американский гражданин двадцать первого века по уму и развитости должен стоить сотни русских дикарей того периода, в котором вы побывали, мисс фон Каучук. Лучше сосредоточиться на выполнении основной задачи, а шероховатости и огрехи всегда будут возникать по мере выполнения миссии.

Афанасьев не выдержал:

– Жизнь двух человек вы называете «шероховатостями и огрехами»?

«Владимирыч, вруби стоп-кран! – пискнул Сребреник. – Выеживайся для генерала, для президента, но на эту несносную бабу я тебе не советую наезжать!»

Советник Кэтлин Буш отчеканила:

– А вы, мистер Афанасьев, лучше помолчали бы. После того, что произошло, лично я не вижу смысла в вашем дальнейшем присутствии в составе миссии!

Тут поднялся Добродеев. Он сказал решительно:

– Возражаю!

Миссис Буш свирепо глянула на защитника. Тот продолжал:

– Все-таки распоряжением президента состав миссии формирую я. При тех временных потерях, которые мы сейчас имеем, уход Афанасьева будет невосполнимой потерей.

– Почему? – недоуменно вырвалось у Евгения. – Лично я себя таким ценным кадром не считаю и готов поддержать мнение миссис Буш.

– Я повторяю, – сжав губы, произнес Добродеев, – что именно я формирую состав. Господин президент подтвердит мои полномочия.

– Да, да, – важно кивнул тот. – Мистер Добродеефф знает, что говорит и что делает.

На этом секретное заседание высокой комиссии завершилось. Было постановлено продолжать работу. Генералу Бишопу было указано заниматься подготовкой аналогичной миссии в Китай, а не давать указания высококомпетентному советнику Добродееву. По этому поводу Бишоп высказался в чисто Меншиковском духе, употребив максимальное количество «энергичных» слов и оборотов.

По окончании заседания Афанасьев подошел к Астароту Вельзевуловичу и проговорил:

– Я хотел с вами поговорить.

– Самое интересное, что я тоже хотел с вами поговорить, – любезно отозвался тот. – Пройдемте в кабинет, там будет удобнее, к тому же нет прослушивающих устройств.

– Гм, – кашлянул Афанасьев. – Да… конечно.

Из докладной записки главы Комитета по аналитической и практической магии Астарота В. Добро-дееффа вице-директору Глэббу:

«…в связи с нарушениями пространственно-временного континуума возможны прорывы магических терминалов. В частности, представители расы ин-ферналов могут получить возможность использовать магию в практических целях, проще говоря – колдовать. Если же будут предприняты еще несколько попыток проникновения в прошлое, последствия могут стать неконтролируемыми. В частности, может стать недействительным ряд основополагающих физических законов и констант…

(…) Особый разговор о расе так называемых дионов, имеющих инопланетное происхождение и четко отслеживаемых спецслужбами ВША…»

После того как они остались с глазу на глаз, Афанасьев огляделся по сторонам и вперил внимательный взгляд в спокойное, доброжелательное лицо инфернала, который с легкой улыбкой приготовился слушать своего собеседника.

– Астарот Вельзевулович, я все-таки хотел бы узнать, почему вы так настойчиво не хотите отказаться от моих услуг, – сразу приступил к сути проблемы Афанасьев. – Насколько я вообще что-либо понимаю, я причиняю больше вреда, чем пользы, и по моей вине, по крайней мере с моим участием, Ковбасюк и Пит Буббер остались там. Конечно, Буббер не самый приятный человек из тех, кого я знал, однако же дыба и пытки – это уж слишком даже для самого неприятного индивида. Президентша так удачно подала идею выкинуть меня из дела, но вы настояли… А если я сам откажусь? Ведь не потащите же вы меня силком?

Добродеев улыбнулся:

– Видите ли, Евгений Владимирович… Когда вы были там, в 1693 году, у вас не было необычных ощущений? Суть их сводится к тому, что с вами уже бывало подобное. Я имею в виду – что с вами уже случались путешествия во времени.

Афанасьев проговорил:

– Признаться… да, у меня было какое-то странное чувство… дежа вю. Как будто я уже бывал в чужих мне временах. Но ведь это невозможно? Машина времени окончательно создана не так давно. Это невозможно даже теоретически. И.., почему я ни о чем подобном не помню?

– Видите ли, Евгений Владимирович… – снова произнес Добродеев. – Я уже говорил вам, что население нашей планеты не так однородно, как вы, люди, полагаете. Люди максимально техногенны. Они уперлись в свою техническую оснащенность и не хотят влезть внутрь себя. Мы, инферналы, более магические существа, то есть владеем многим из того, что человеческая цивилизация именует колдовством. Но сейчас магия запрещена законодательно, несмотря на то что я, советник президента как раз по этому вопросу, сам иногда позволяю себе маленькие магические радости. Ну, например… – Добродеев сделал короткое округлое движение правой рукой, между его пальцев вспыхнули искорки, разрастаясь и уплотняясь, и он положил в руку Евгения обычную елочную игрушку, какие так любят дети, – круглую, хрупкую, с блестками, полупрозрачную и чуть подсвеченную изнутри.

– Очень просто, – сказал Астарот Вельзевулович. – Это куда проще, чем вы думаете. Это невинный фокус, а вот серьезная магия запрещена законодательно, как я уже вам сообщил. Так вот, люди и инферналы – это равно уроженцы нашей планеты. Но есть еще третья составляющая. Инопланетная. Вам хорошо известны эти существа, Евгений Владимирович. Итак, коротко, но с самого начала: однажды вы отдыхали на даче у вашего друга Николая Ковалева, теперь банкира и известного в Москве человека. Это было шестнадцать лет назад. К вам на дачу явились странного вида парни, бородатый одноглазый старик в плаще и две девушки.

Вся эта компания объявила, что они ни больше ни меньше как потомки земных богов различных пантеонов – греческого, скандинавского. Одноглазый старик вообще объявил, что он – Один, главный ас, скандинавский бог. Выяснилось, что много тысячелетий назад группа жителей далекой планеты Аль Дионна была сослана сюда, на дикую Землю, и их безобразия вошли в анналы мировой истории как «деяния богов». Зевс, Посейдон, Тор, Локи и прочие небожители – это всего лишь космические зэки, нерадивые инопланетяне. А что? Сослали же Буббера на Луну. Почему более развитой и могущественной цивилизации не ссылать своих преступников на близлежащие планеты? (Афанасьев медленно приоткрыл рот.) Так вот, эти существа, именуемые дионами, были прямыми потомками ТЕХ богов-дионов. Ну и по праву наследственности снова захотели стать богами, а помогали им в этом три простых русских парня и один инфернал. Дальше —просто. Инферналом был ваш покорный слуга, а двумя из трех парней – вы, Евгений Владимирович, и Николай Ковалев. (Афанасьев закашлялся.) Самое интересное, что дионы МОГЛИ снова стать богами. Для этого им нужно было отбросить человечество в его развитии на уровень десятитысячелетней давности.

– Как это? – спросил Афанасьев.

– Для этого им нужно было собрать так называемые семь Ключей Всевластия – знаковые артефакты и предметы, которые символизируют ту или иную грань человеческой истории, аспекта бытия. Вы меня понимаете? Так вот, в перечень этих Ключей входили посох пророка Моисея, кинжал с живой кровью Цезаря, трубка товарища Сталина… ну и так далее, думаю, вы избавите меня от необходимости перечислять все. Дионы обладали способностью перемещаться в любую точку времени и пространства, где могли пробыть самое большее двое суток. И вы, Евгений, путешествовали вместе с ними, а потом, собрав все эти Ключи, загнали человечество на пещерный уровень. Люди одичали все и сразу!..

– И что же дальше? – затаив дыхание, спросил Евгений.

– А дальше было веселее. Оказывается, сбор всех Ключей был подстроен дионом старой формации, все эти тысячелетия жившим на Земле. Его зовут Лориер. В различных источниках он выводится то как Локи, то как… в общем, нет смысла перечислять все его имена, достаточно назвать лишь одно – Люцифер.

Афанасьев заморгал и удивленно глянул на инфернала, который произносил все это с совершенно невозмутимым и серьезным лицом.

– Лориер в результате и прибрал все плоды нашей с дионами деятельности к своим рукам. Проще говоря, он стал повелителем этого мира, чего, собственно, и добивался.

– Напоминает какой-то мистический боевичок с тертым лейблом «Made n Hollywood», – заметил Афанасьев.

– Да, только это все было на самом деле. Понятно, что условия обитания сразу стали невыносимыми. Когда планета населена шестью миллиардами ну совершенно неотесанных дикарей, сами понимаете, культурному человеку или инферналу проживать среди них затруднительно. Но выход был найден. Как известно, минус на минус дает плюс. Чтобы вернуться к исходной точке, то есть сделать все, как было, следовало разыскать еще семь Ключей Всевластия – Ключей Разрушения и Зла. Среди них были письменные ггринадлежности Ленина, сутана великого инквизитора Торквемады, кувшин для омовения рук Понтия Пилата… Впечатляет, правда?

– Да, – уронил Женя.

Бес Сребреник завороженно молчал: наверно, .даже этому прожженному цинику и неврастенику было интересно послушать такие невероятные и, главное, правдивые вещи.

– И мы стали снова мотаться по мирам, разыскивая и коллекционируя эти очередные семь Ключей. Собрали. Все это было предъявлено Лориеру и, кажется, ему не понравилось, потому что он был развоплощен и практически уничтожен. Нет, он где-то и сейчас присутствует в нашем мире и ожидает реванша. Знаете, как в известном четверостишии про ученых:

Был этот мир глубокой тьмой окутан.

«Да будет свет!» – и вот явился Ньютон.

Но сатана недолго ждал реванша:

Пришел Эйнштейн, и стало все как раньше, – бодро закончил декламацию Астарот Вельзевулович. – Надеюсь только, что в нашем случае реванша ему так и не дождаться.

– А что же сталось с этими магическими существами, с этими дионами?

– Они здесь, – коротко ответил Добродеев. – Здесь, на Земле. Но они лишились своих магических способностей, только и всего. Стали почти как люди. После того как мир вернулся в свое исходное состояние, с непосредственными участниками всех этих событий произошли изменения. У людей, то есть у вас, Евгений, Ковалева и прочих, стерлась память обо всех этих событиях. Ведь мы вернулись в исходную дату, следовательно, НИЧЕГО НЕ БЫЛО. А с другой стороны – все было. Дионы изменились еще сильнее. Одни просто стали как люди, утратив все экстраординарные магические способности своего племени – перемещаться в пространстве и времени, обретать невидимость, читать мысли и сканировать мозг, да мало ли!.. Некоторые из них изменились даже внешне.

– А как они выглядели?

– Да примерно как люди, только средний рост мужчины – около двух метров, а у женщины где-то метр восемьдесят. Крупные особи, в общем. А теперь… Теперь, после утраты и запрета магии, дионы живут среди нас неузнанными. К примеру, жена вашего друга Николая Алексеевича Ковалева – Галя.

– Что – она?..

– Раньше звалась Галлена, женщина из мира двойной звезды, с планеты Аль Дионна. Кстати, она – дочь Лориера.

– То есть… – Афанасьев лихорадочно соображал, – то есть Колян женат на дочери… в-в-в… дьявола, Люцифера?

– Ну, дьявол – это всего лишь отлаженная персонифицированная мифологема, удобная для людского восприятия, – заявил Добродеев, удивительно напомнив в эту минуту Сильвию фон Каучук, когда она начинала сыпать своими кошмарными физическими терминами. – Лориер другой. А в Галлене, супруге вашего друга Николая, мало осталось от дионки. Еще меньше дионского в другом уроженце не нашего мира. Правда, в деле с Ключами он и выглядел по-другому, и звался иначе. Да и характер у него был, прямо скажем, совсем иной… Тогда его звали Эллер, он был сыном знаменитого скандинавского бога Тора, и у него была скверная привычка кидаться наследственным папашиным молотом куда ни попадя… Теперь он очень смирный. Поиски Ключей выпили всю его силу. Изменили внешность, почти стерли память… Впрочем, при этом он научился думать, соизмерять, даже сострадать. А раньше он и не чувствовал боли. Теперь ты знаешь его под именем Ковбасюка, чучельника.

– Ковбасюк?! – выговорил Афанасьев. – Да что ты такое говоришь, чтобы я тебе верил? – вырвалось у него. – Боги… Лориер… Ключи Всевластия… инопланетные существа… запрет магии! Неужели все это было на самом деле? Или…

– А зачем, если уж мы перешли на «ты», мне следует врать тебе? – спросил Добродеев. – Сам подумай. По-моему, Евгений, это ты спросил, почему я упорно не желаю выводить тебя из состава миссии. А все очень просто. Просто у тебя уже ЕСТЬ опыт таких путешествий во времени, пусть все воспоминания начисто стерты. Такое не проходит бесследно.

– А почему в таком случае ты не забыл ничего? – подозрительно спросил Афанасьев.

– Потому что инферналы никогда ничего не забывают, – глухо ответил Добродеев. – Это наш дар и наше несчастье. Что бы вы делали, люди, если бы мы не помнили все, решительно все?

Афанасьеву вдруг стало весело при виде помрачневшего лица Добродеева. Он сказал:

– Ну, есть такая хорошая пословица: «Кто старое помянет, тому глаз вон». Наверно, сочинили ее не без участия вашего племени, уважаемый Астарот Вельзевулович.

– Существует также продолжение этой пословицы, о котором почему-то редко вспоминают. Полный вариант звучит так: «Кто старое помянет, тому глаз вон, а кто забудет – оба». Но будем считать, что это лирическое отступление. Одним словом, можешь мне верить, можешь не верить, дело твое. Сути это не меняет. Теперь по тому вопросу, который хотел поднять я. Нужно пополнить состав миссии. Двое в убыль – соответственно двое в прибыль.

– И чьи же кандидатуры вы хотите предложить? – спросил Афанасьев.

– Все очень просто. Первая – Сильвия, второй – ты, третий – Петр Алексеевич за номером два. Четвертым я хотел бы видеть Ковалева.

– Кого?! – воскликнул Афанасьев.

– Николая Ковалева, твоего друга, который вместе с нами участвовал во всех этих делах с Ключами Всевластия и сыграл, между прочим, не последнюю роль.

– Боюсь, что Колян откажется, – сказал Евгений. – Какой смысл ему срываться с насиженного места и бросаться в непонятную авантюру. Такое было возможно, скажем, пятнадцать или двадцать лет назад, когда он был совсем молод, но теперь, когда он солидный банкир, уважаемый человек… Нет, едва ли он согласится. Да и потом – ему нужна цель. А тут какая цель? У меня есть цель – вытащить Ковбасюка и Буббера, которые влипли в том числе и по моей вине. А у него? Что за цель будет у него?

Помогать подменить живого и настоящего царя Петра Великого какой-то… полумумией, ходячим пугалом совершенно без мозгов… без царя в голове, – вспомнил образное выражение Евгений.

– Ну почему же так? Цель всегда может найтись. Это государственное дело. В конце концов, сознавая всю пагубность поставленной задачи для нашей истории, – понизил голос Добродеев, – вовсе и необязательно заменять царя, достаточно лишь убедить этого дурака Нэви, его жену и тупоголового генерала Бишопа в том, что такая замена произведена. А участие в сверхсекретном государственном проекте могло бы принести Ковалеву массу преимуществ. К примеру, льготы в налогообложении и возможности для сверхвыгодного вложения капиталов. Я знаю, что говорю. Так что вы поговорите с Ковалевым, он вас послушает, я-то уж знаю.

– Гм, – протянул Афанасьев.

– Да и лично вам это должно быть выгодно, – добавил лукавый инфернал, прищурившись, – вон, до сих пор ездите на допотопной машине 2005 года выпуска. Дело ли?..

Евгений что-то неуверенно промычал.

– Значит, мы договорились? – улыбнулся Добродеев.

Тут в дверь постучали.

– Договорились? – еще раз произнес государственный советник. – Кстати, если Ковалев не будет вам верить, вы скажите, что хоть экстраординарные способности дионов в его жене угасли безвозвратно, в последующем поколении они могут проявиться во всей красе. Проще говоря, у детей Николая Алексеевича могут иметься такие способности, которые начисто отсутствуют у обычных людей. Это может послужить определенным доказательством. Понимаете меня?

Афанасьев кивнул. Только после этого Астарот Вельзевулович, не повышая голоса, сказал:

– Войдите.

Появилась Сильвия. Вид у нее был утомленный и недовольный, под глазами залегли глубокие тени. Она бросила на стол Астарота Вельзевуловича пачку каких-то растрепанных документов и сказала:

– Вот, пожалуйста, только что проверяла. Не знаю, как мы раньше не могли этого учесть… наверно, просто не накопили достаточной фактической базы, чтобы предвидеть именно такой побочный эффект.

Добродеев оглядел раскинувшиеся перед ним веером листы бумаги, осторожно взял один, перевернул и, глянув, сказал:

– Да я все равно ничего в этом не понимаю. Или вы предлагаете мне влезть в дебри теоретической физики? Так там даже такой черт, как я, ногу сломит. Вы этого хотите?

– Хорошо, – произнесла Сильвия Кампанелла Лу Синь фон Каучук. – Я сама расскажу. Вкратце.

– Только вкратце и без этой вашей… гм… терминологии.

– Договорились, гидрид-ангидрид, – по-меншиковски откликнулась Сильвия. – Терминология… Так вот, я рассчитала, что показатель, который мы условно назвали темпоральным коэффициентом возвращения, равен приблизительно трем целым одиннадцати сотым. Что характерно темпоральный коэффициент очень близок числу «пи», и возможно, что конфигурация имманентных коррелятов…

– Сильвия!!! – взвыли мужчины. – Что означает вся эта ахинея?

– Темпоральный коэффициент возвращения – это величина, при помощи которой определяют отклонение… Тьфу! Буду объяснять на пальцах! – воскликнула она, увидев отчаянное выражение на лицах Афанасьева и советника Добродеева. – Ну вот смотрите. Наше первое путешествие в Россию тысяча шестьсот девяносто третьего года, назовем его Перемещение-один, составило смещение во времени, равное тремстам двадцати семи годам. Это ясно?

– Ага, – откликнулся Евгений, – две тысячи двадцать минус тысяча шестьсот девяносто три равно триста двадцать семь.

– Умница дочка, – сказала Сильвия насмешливо. – Так вот, эта величина, триста двадцать семь лет, и взаимодействует с темпоральным коэффициентом. Проще говоря, темпоральный коэффициент – это процент погрешности…. м-м-м… по-моему, проще некуда? 327 лет делим на 100 процентов и умножаем на три целых одиннадцать сотых, – Сильвия Кампанелла молниеносно проделала в уме вычисления и тут же выдала приблизительный результат: – Примерно десять лет. Если точнее, то десять лет и один месяц.