- А говорят: первое впечатление самое сильное и самое верное.
- Самое сильное - да. Но, часто бывает, и самое обманчивое. Потому и первая матрешка - самая большая, а что у нее внутри, не узнаешь, пока не откроешь.
- А я, баба Нинея, и тебе подарок привез.
Мишка поставил на стол сверкающие свежим лаком резные подсвечники, вставил в них витые свечи, поджег лучинкой. Детишки притихли, уставившись на невиданное зрелище. На простом столе, посреди опрятной, но ничем не украшенной горницы, резные лакированные вещицы и, словно светящиеся изнутри витые свечи, смотрелись предметами, пришедшими из другого мира. Нинея вдруг как-то то ли вздохнула, то ли всхлипнула, Мишке показалось, что глаза у нее увлажнились.
- О чем пригорюнилась, боярыня Гредислава?
Нинея, казалось, даже не удивилась, только усмехнулась невесело:
- Что, Мишаня, думаешь - вторую матрешку достал? Может и достал… Только много их еще, очень много, Мишаня. Доставать тебе, не передоставать… Рассказывай!
Мишка, все-таки, попался, как ни старался он весь вечер не оказаться с Нинеей "глаза в глаза", старуха его все же подловила, и как раз в тот момент, когда он думал, что сам подловил ее! Как и в прошлый раз, слова полились потоком. Мишка рассказал и о разговорах с отцом Михаилом, и о своем визите к Настене, и о собственных размышлениях о том, кто к чему и зачем его готовит. Каким-то чудом удалось проскочить мимо темы Православного рыцарского ордена, скорее всего Нинее просто не пришло в голову этим поинтересоваться, а о "сбое и перезагрузке" Красавы Мишка не смог бы рассказать, если бы даже и захотел - не было в языке двенадцатого века нужных слов и понятий.
- Опять твой поп все напутал! Святая троица, святая троица - все под свою веру подстроить норовит! Не так все на самом деле!
- А как?
- Хочешь знать? А как же скорбь от приумножения знаний?
- Дураком быть - тоже не весело.
- Земного не познавши, небесное постичь хочешь? Слыхал такую пословицу?
- Земное небесным управляется, если не знаешь причин - не поймешь и смысла.
- Интересно с тобой, отрок, давно у меня такого собеседника не случалось. Ну, слушай, если желание есть. Сварог, действительно, - Вседержитель, Отец Творения, создавший первоначальное бытие. Это - верно, а вот насчет Даждьбога, поп твой соврал… Ну, может, не соврал - ошибся. Он, хоть и умен, и наукам обучен, а пошел по стопам людей простых, умствованиями себя не обременяющих: раз - солнечный бог, то, значит, он сам и есть солнце. А на самом деле… ты такие имена слыхал: Хорс, Ярило?
- Слыхал.
- И что они значат?
- Солнце.
- Что, три разных имени?
- У разных народов солнечный бог по-разному назывался: у египтян - Ра, у древних греков Гелиос…
- Так то - у разных, а мы-то - один народ. Так вот: Даждьбог, Хорс и Ярило - не три названия одного, а три сына Свароговых, которые солнце по небу водят, но каждый в свое время. Хорс - от зимнего солнцеворота до весеннего равноденствия, Ярила - от весеннего равноденствия до летнего солнцеворота, а Даждьбог - от летнего солнцеворота до осеннего равноденствия. Вот так-то!
- А осенью?
- А осенью природа умирает, день на убыль идет. Солнце в осень водят опять три брата: Перун, Троян и Яровит. Ну, и где здесь святая троица?
- Но, все равно, похоже!
- Похоже. Как первых людей звали?
- Адам и Ева.
- А по-нашему: Одинец и Дева. Почти одно и тоже. В одном твой поп прав - есть, где-то в глубине времен общие корни, есть, но слишком много времени прошло, слишком далеко мы разошлись. И - Нинея тяжело вздохнула. - Продолжаем расходиться. Сам видел, как Настена от Велесовой мудрости шарахается, страшней она ей кажется, чем христианство, хотя от нас она зла не видела, а христиане ее семью убили.
Вот поп тебе говорил, что германцы нас давят, а почему? Да потому, что лютичи и бодричи между собой резались яростнее, чем с германцами. Если изредка мирились, так от германцев только брызги летели, а потом - опять за свое… Рюрик-то, ведь, бодричем был, ушел от междоусобиц. Сюда пришел, чтобы единый народ в единую державу собрать, а потомки его - Рюриковичи - опять землю делят, да между собой режутся.
- Да что же, на нас проклятие какое-то лежит, что ли?
- Глупости! Нет никакого проклятия! Воля нужна и сила в одном кулаке! Карать тех, кто разлад вносит, без жалости!
"Ни хрена себе! А бабка-то - государственница! Дай ей силу, она такого шороху наведет, такую великую державу построит от моря до моря… Императрица! Екатерина Великая, не меньше! Только вот, бодливой корове, как говорится, Бог рогов не дал. А может, есть рога, или выращиваются?".
Нинея, похоже, сама смутилась собственной откровенности.
- Не ожидал?
- Да, нет, баба Нинея, что-то такое и должно быть. Рюриковичи и вправду слабеют, единство теряют, между собой грызутся. Если от прежних времен что-то осталось, есть соблазн воспользоваться…
- Вот именно: "если осталось"… Ну, а если бы случилось, ты на чью сторону встал бы?
- Даже и думать о таком не хочу - крови-то сколько прольется! Да и не дадут нам между собой разобраться. Степь, Булгар, Ляхи, Нурманы, Угры, Царьград… Всех и не перечислишь. Обязательно попользуются, не устоим.
- А без крови как? Знаешь способ?
- Не знаю! Что ты от меня хочешь услышать? Чего вы все от меня хотите: ты, дед, Настена, Михаил?
"Клюнет или нет? Я же искренен, меня действительно это волнует, должна она это почувствовать!".
- Смотри-ка, захотел свое место в мире узнать! А не рано? Тебе же всего тринадцать.
- Меня к чему-то готовят, я хочу знать: к чему? С дедом все понятно, с Настеной, вроде бы, тоже, а отец Михаил, а ты?
- Мишаня, Мишаня… дите ты еще, хотя и умное. Ничего-то тебе непонятно, даже с дедом, а уж про остальных…
- Это как?
- А так. Чего ты думаешь дед боится?
- Что сотню добьют. Туровский князь не знает, на чью сторону мы встанем, если он от Киева отложиться вздумает. Ему легче нас угробить, чем постоянно оглядываться.
- И какой выход?
- Я думал: может под руку епископа отдаться? Церкви, чтоб на князей влиять, сила нужна.
- Это ты так думаешь, а дед?
- Не знаю.
- Он от ран оправился?
- Вроде бы получше стал, но нога-то новая не вырастет.
- Но в седле прочно держится?
- Да.
- А равноценная замена ему есть?
- Нет, даже и близко никого… Так ты думаешь, что он хочет на службу вернуться?
- Да, и вернуть его может только князь! Корней хочет тебя с братьями князю показать, чтоб тому понравилось, чтоб внимание обратил. Тогда можно будет намекнуть, что Киев далеко, а князь Вячеслав Владимирович Туровский близко, и верный человек во главе сотни ему будет полезен. Если бы Ярослав Святополчич был жив, то было бы проще - он твоего деда знал и ценил. Или если бы сын его Туровский стол унаследовал бы. Он твоего деда, тоже помнит. А нынешнего Туровского князя - сына Владимира Мономаха - надо чем-то привлечь, удивить, вот тебя с братьями и заставят разные диковинки показывать, смотри, мол, чему сотник Корней даже детей выучить способен! Понял теперь?
- Это что ж, я вроде ручного медведя у скоморохов получаюсь?
- А тебе жалко родному деду помочь?
- Да, нет, но обидно как-то… Хоть бы объяснил.
- А он и сам еще не знает.
- Как это не знает? Ты же сама только что сказала…
- А как он к князю попадет? Думаешь так просто его допустят?
- Может быть у него при княжьем дворе какие-то старые знакомые остались?
- И он до сих пор не воспользовался?
- Ну… Случай не представился или еще что-то.
- За четыре-то года?
- Не за четыре - он всего год-полтора, как по-настоящему оправился.
- Не к кому твоему деду обращаться. Около князя - все чужие.
- Ну, хорошо, с дедом ты мне объяснила, а с остальными?
- Настена, думается, тебе правду сказала. Если что - ты Людмиле помочь должен будешь. Ко мне ее приводить не бойся, я не хуже Настены знаю, что с лекарками против их воли ничего делать нельзя. При случае, так и передай: Нинея только добра желает, ущерба Людмиле от меня никакого не будет, Светлые боги мне в том свидетели.
- Передам, да будет ли толк?
- Скорее всего, не будет, но все равно передай. А насчет этих… Как ты их назвал?
- Есть такая наука - евгеника. Ее адепты думают, что человеческую породу улучшить можно… Как бы это сказать? Ну, как со скотиной: слабым и дурным потомство производить не дают, а от сильных и… Не знаю я: как объяснить.
- Не тужься, поняла я. Глупость это.
- Но Юлька же…
- И все! Дальше нельзя! Ты слово "гармония" знаешь?
- Да, знаю, а причем здесь…
- А слепых видел когда-нибудь?
- Видел.
- Чем они от зрячих отличаются, кроме зрения?
- Пальцы у них чувствительные, слух острее, обоняние…
- Вот! Слепота - плата за улучшение других качеств. Даром ничего не бывает! Можно улучшать что-то одно, но от этого будет ухудшаться что-нибудь другое. Если понемногу - то не страшно, а если сильно… не бывает таких людей - не выживают они. Если ты так уж древних философов любишь, то вот тебе: не дано человекам божественную гармонию нарушить, наказание за это - смерть или безумие. Ты за Людмилой ничего такого странного не замечал?
- Нет, вроде бы, хотя… Знаешь, злая она, даже с матерью все время собачится, но больных это не касается, если она хочет, то может быть и ласковой и доброй. А в обычной жизни, чуть что, или язвит, или злится.
- Вот видишь, кроме своего дела, ей вся остальная жизнь не мила, это по-твоему как - хорошо?
- Работоголик.
- Что?
- Просто слово такое, означает, что человеку ничего, кроме его работы, не интересно.
- Теперь понимаешь, что дальше продолжать нельзя? Следующий шаг - безумие, а если ее ребенок светлый разум сохранит, то телесно уродом может оказаться. А какой из урода лекарь?
- Шестое поколение, это значит, что Юлькину родословную ведут уже больше ста лет. Ты знаешь, кто этим занимается?
- Конечно, чего ж тут не знать-то?
- Как их остановить?
- Никак.
- Что, такие сильные или далеко запрятались? На силу всегда другая сила найдется, а куда один человек добраться смог, туда и другой сможет! Баба Нинея, ну чего ты молчишь-то? Где они, кто? Время еще есть, Юльке еще не скоро пора рожать придет, я придумаю что-нибудь.
- Дите ты еще, Михайла. Сказок наслушался, злодея тебе подавай, которого найти и убить можно. А нету злодея! Про то, как персидский царь море велел плетьми выпороть, слыхал? Вот и ты так же.
- Не понимаю я, объясни. Баба Нинея, ну чего ты смеешься? Тот царь вовсе не дураком был, ему надо было подданным показать, что кара постигнет любого, кто ему противится, пусть даже это будет слепая стихия. Он потом еще и казнил тех, кто над ним смеялся, потому, что дураками как раз они-то и были, а не царь. Я зарок дал Юльку защищать! Ты же древнего рода, не тупая крестьянка, для тебя это не пустые слова, боярыня Гредислава!
- Не смеюсь я, Мишаня, не смеюсь, просто подумала: был бы у меня, в свое время, такой защитник, как ты у Людмилы, может и обернулось бы все иначе. Не смеюсь я - завидую. А объяснить не трудно. Почему близким родственникам жениться нельзя - знаешь?
- Уроды рождаться будут.
- Да не дуйся ты, не смеюсь я над тобой! Ишь какой, слова ему поперек не скажи. А еще про Людмилу говоришь - злая, на родного деда-то кто с ножом кидался? Два сапога - пара.
- Я и не дуюсь. Родственникам и правда жениться нельзя из-за детей.
- А кто следит за этим?
- В церкви записи есть!
- А раньше, когда церквей не было?
- Да не тяни, баба Нинея, я уже забыл, с чего мы начали.
- Вот, вот, так и родство забывают, за много лет.
- Ну, и кто же помнит?
- Женщины, Мишаня, женщины, каждая - свой круг родства, а все вместе - все обо всех.
- И причем же здесь Юлька?
- А притом! Нет никаких злодеев, которых найти и убить можно, лекарки сами счет родства ведут, сами связи выбирают. Каждая сама знает кого от кого родила, а все вместе - все про всех. Настена знает, какая пара Людмиле нужна, чтобы ее способности еще усилить, спросит у знакомых лекарок, где такой мужчина есть. Если они не знают, то спросят у других. Рано или поздно найдут. Ну что, пойдешь воевать против всех лекарок сразу?
- Что ж делать-то?
- С Настеной - ничего, только убить. Но и это не поможет, потому, что Людмила сама хочет, чтобы в ее потомстве лекарские способности усилились. Сам же говоришь, что ее ничего кроме дела не радует.
- Они что, не понимают, чем это все кончиться может? Они же лекарки!
- Понимают. Но они - лекарки. Надеются справиться. Это же их дело - лечить.
- И никакого средства нет?
- Есть, только рано еще им пользоваться, подождать надо, хотя бы годика два или три.
- Баба Нинея!
- И не проси, не скажу. Но когда пора будет, все узнаешь. Обещаю. Не проси, мое слово твердое! Или сомневаешься?
- Нет, не сомневаюсь.
- Вот и ладно. Про деда ты узнал, про Настену тоже, про кого еще хотел?
- Про отца Михаила.
- Ну, с попом твоим ничего сложного нет. Он тебя просто любит.
- И все?
- Думаешь - мало? Он вообще детей любит, а своих нет, нельзя монаху. Ты же ему особенно по душе пришелся. Вот и все. И ничего он от тебя не хочет, просто повезло тебе: хороший человек на жизненном пути встретился.
- Хороший человек? Ты же его чуть не убила! И вообще христиан… как бы это сказать?…
- Никак не говори. Хорошие люди тоже зло творят, если считают, что поступают правильно.
Часть 2
Март 1125 года. Город Туров.
Глава 1
Материн младший брат Никифор принял гостей радушно. По обычаю приказал прямо во дворе поднести приехавшим горячего сбитня, трижды облобызался с дедом, с сестрой, поручкался с Немым, подивился тому, как подросли со времени последней встречи Мишка и близнецы, посетовал, что не приехали племянницы, громогласно приказал топить для гостей баню и, вежливо пропустив перед собой деда, повел всех в дом.
Со времени "осознания себя" Мишка видел Никифора впервые и с немалым удивлением оценил его внешность уже глазами взрослого человека. Заодно глянул впервые мужским взглядом и на мать. До сих пор это как-то и не приходило ему в голову. Мать есть мать - самая добрая, самая красивая, самая родная женщина в мире. А теперь… Было совершенно очевидно, что в молодости мать была диво, как хороша. Да и сейчас, немного старше тридцати, на вкус пятидесятилетнего Михаила Андреевича Ратникова, несмотря на пятикратные роды и темный вдовий наряд, Анна Павловна выглядела весьма и весьма привлекательно. Высокая, статная, русоволосая. Тонкий прямой нос, чуть удлиненные глаза - видать, где-то среди пращуров затесалась толика степной крови.
Соответственно, очень похожий на свою старшую сестру Никифор, выглядел не купцом, а скорее "благородным разбойником голливудского разлива", только что серьга в ухе не болталась, да борода была не черной, а русой.
А вот манерой поведения брат и сестра разнились кардинально. Скупая, спокойная мимика, плавные жесты, негромкая речь, вполне соответствовали внешности матери. Никифор же был говорлив, громогласен, размашист и, вроде бы, простоват, особенно по сравнению с сестрой.
Однако эти простецкие купеческие манеры показались Мишке несколько наигранными. Очень уж четко (как бы между делом) он раздавал приказы набежавшим со всех сторон не то холопам, не то работникам, слишком уж быстро и толково, прямо "с искрами из подошв", выполнялись его указания - дисциплина, прямо-таки, воинская.
И глаза… Правильно говорится: "зеркало души". Такие же, как у сестры по кошачьи зеленые, у Никифора они были очень внимательными и цепкими. Пока тело размахивало руками, выкрикивало приветствия и приказы, перемещалось от одного гостя к другому, глаза, на секунду замирая то на людях, то на санях с поклажей, словно делали мгновенные снимки. У Мишки возникло стойкое ощущение, что всех их по очереди, не прекращая ритуала встречи, отсканировали, и полученная информация отправлена на обработку.
Кроме всего прочего, Мишка, живший в воинском поселении, срезу же определил, что тело Никифора привычно к тяжести воинского доспеха, а руки с одинаковой легкостью могут играть как с плотницким топором, так и с боевой секирой. Все это не то чтобы настораживало или вызывало недоверие, но заставляло как-то подобраться и не позволяло расслабиться.
А ритуал встречи, между тем, шел по освященному веками порядку: знакомство с семьей - женой и двумя сыновьями, "предварительная" выпивка-закуска, баня, а после нее уже капитальное застолье. Единственный, чуть заметный, сбой в освященной веками процедуре встречи родственников после дальней дороги, произошел, когда дед усадил за стол вместе со взрослыми мужиками Мишку. Никифор лишь слегка приподнял левую бровь и более никак сей казус не прокомментировал, но после бани за столом обнаружились оба его сына Петр и Павел. Старший был на год старше Мишки, младший - ровесник. Дед на "ответные меры" хозяина дома отреагировал юмористически:
- Кхе! Михайла, гляди: Петр и Павел, считай, с апостолами сидим!
Все сдержано посмеялись, и хозяин принялся потчевать гостей. Стал он еще приветливее и Мишка понял, что правильно истолковал случайно подсмотренную во дворе пантомиму. Никифоров приказчик что-то шептал хозяину, многозначительно кивая на пятеро нагруженных с верхом саней, пригнанных в Туров ратнинскими родичами. Видимо, пока они парились в бане, ушлый мужичок успел поинтересоваться содержимым коробов, и увиденное произвело на него самое благоприятное впечатление. Улучив момент, Мишка шепнул деду:
- В санях копались. Довольны.
Дед в ответ лишь коротко кивнул.
Женщин за столом, естественно, не было. Мать принимала на женской половине дома жена Никифора Ксения, которая произвела на Мишку какое-то жалостное впечатление. Была она импозантному Никифору, как говорится, не пара. Бледная, молчаливая, чуть ли не шепотом поздоровавшаяся и, при первой же возможности, поспешившая скрыться с глаз. Может быть дело было в том, что Ксения дохаживала последний срок беременности, а может, от природы была "серой мышкой"… Впрочем и Никифор отнесся к жене, как-то небрежно - представляя гостям, назвал "Ксюхой", а цепляющаяся за материн подол девочка годиков четырех-пяти, и вообще осталась бы безымянной, если бы Мишкина мать сама не спросила, как ту зовут. Похоже, семейной идиллией тут и не пахло.
Застольный разговор бестолково крутился вокруг разных событий: летней эпидемии, дорожных тягот, Мишкиных подвигов во время нападения волков ("апостолы" разинули рты, Никифор глянул на племянника даже с некоторым уважением), последних столичных новостей. Главной новостью, конечно же было постановление Князем Туровским Вячеслава Владимировича - третьего сына Владимира Мономаха. Мишка с изумлением узнал, что никакого Турово-Пинского княжества, собственно, и нет. Оказывается, более тридцати лет назад, перебираясь на Великое Киевское княжение, Святополк II {{ Не путать со Святополком I "Окаянным" - убийцей первых русских святых Бориса и Глеба.}} Изяславович не оставил на Туровском столе преемника, а сохранил Туров за собой - в области Великого княжения. Правда князь в Турове был - Брячислав Святополчич, но был он молод и не княжил, а "сидел на кормлении", так же, как и еще один сын Святополка - Изяслав - "сидел на кормлении" в Пинске. После смерти Великого князя все так и осталось. Правда сын Святополка II Ярослав Святополчич, став князем Волынским, претендовал на Туров и Пинск, как на наследство отца, но ничего не добился. Теперь же Брячислава отправили к брату в Пинск, а в Турове полноправным князем сел Вячеслав Владимирович Мономашич.
"Вот это номер, сэр Майкл! Выходит Вы имеете удовольствие пребывать в княжестве, которого формально не существует! То есть, теперь-то, когда Мономах посадил сюда своего сына Вячеслава, оно, вроде бы, появилось, но раньше-то? То было, то не было. Вот, наверно, почему в учебниках о нем почти ничего нет!".
Потом, уже изрядно "приняв на грудь", дед с Никифором озаботились пошатнувшимся здоровьем Владимира Мономаха и перспективами борьбы за Великокняжеский пост разных ветвей рода Рюриковичей. Мишка прислушивался к разговору с интересом, впитывая информацию о княжеских разборках, а "апостолам" взрослые разговоры довольно быстро надоели и они решили поразвлечься, указав "родственнику из провинции" его истинное, в их понимании, место.
- Минька, а Минька! Разгадай загадку: "В семи сундуках по семь ларцов, в каждом ларце по семь гривен. Сколько всего денег?".
- Триста сорок три гривны.
- А-а! Ты раньше знал! - Разочарованно протянул Петька.
- Чего тут знать-то? Эту загадку три тысячи лет назад в Египте придумали, только звучала она так: "В семи домах по семь комнат, в каждой комнате по семь кошек". Вы ее на купеческий манер переиначили, вот и все.
- Ну ладно, а вот еще загадка…
- Э-э нет! - Перебил двоюродного брата Мишка. - Теперь моя очередь!
- Про коровьи лепешки, небось? - съязвил старший из "апостолов".
- Петька! - дядька Никифор, оказывается, следил за разговором. - Гостей уважать не научился? Рано я тебя за стол пустил!
- Ничего, дядя Никифор, - заступился Мишка - моя загадка как раз купеческая. Слушайте. Три купца поехали в Киев с товаром, там расторговались, купили другого товара и привезли его сюда в Туров. Продали и поделили между собой прибыток. Первому досталась четверть от всех денег, второму - в полтора раза больше, а третьему девять гривен. Вопрос: сколько гривен получил каждый из купцов и какой была вся выручка целиком?
Над столом повисла тягостная тишина. Первым подал голос Никифор:
- Ну-ка, Михайла, повтори еще раз.
Мишка повторил, в глазах Петра и Павла поселилась вселенская тоска.
- Ну! - В голосе Никифора зазвучали грозные нотки. - Чего молчите?
- Не решается это, папаня, смеется над нами Минька.
- А в чулан, на хлеб и воду, пока не решите?
По всей видимости вышеописанный педагогический прием был "апостолам" прекрасно знаком, у обоих на лицах появилось плаксивое выражение, и Мишка решил, что братьев пора выручать.
- Тут все просто, смотрите: один купец получил четверть, а другой в полтора раза больше, значит, четверть и еще полчетверти. Сколько будет половинка от четверти?
- Осьмушка. - Еще не понимая, к чему ведет Мишка, неуверенно ответил Петр.
- Верно. Значит, у первого купца две осьмушки, а у второго - три. Так?
- Так.
- Сколько тогда вместе?
- Пять осьмушек!
- А сколько всего осьмушек может быть в чем-то целом?
- Восемь!
- Тогда сколько же осьмушек осталось на долю третьего купца?
- Три!
- Но это - девять гривен. Значит, одна осьмушка… Сколько?
- Три гривны!
- У первого - две осьмушки, у второго - три, у третьего - тоже три. Дальше-то сами посчитаете?
- Ага! У первого шесть гривен, а у второго и третьего по девять, а всего… Погоди, сейчас… Двадцать четыре!
- Правильно. Но сами вы ответ не нашли, поэтому снова моя очередь загадывать. - Мишка поймал себя на том, что сбивается на менторский тон, но резко менять тональность было уже нельзя. - Задумайте число, небольшое - меньше десятка, но мне не говорите, держите в голове. Задумали? Теперь прибавьте к нему пять. Прибавили? Прибавьте еще семь. Отнимите три. Готово? Теперь отнимите задуманное число. Прибавьте семь. Отнимите четыре. Разделите на три. Разделили? У вас получилось - четыре. У обоих!
Эффект превзошел все ожидания! Глаза у "апостолов" чуть не вылезли из орбит, дядька Никифор уронил ложку, даже дедово "Кхе!" прозвучало в иной, чем обычно тональности. Невозмутимым остался лишь Немой, но, опустив глаза, Мишка заметил, что из пирога, который тот держал в руке, во все стороны полезла начинка.
- Кхе! Ребята, да кто из вас купец-то?
Дед был доволен как кот, безнаказанно обожравшийся сметаны.
- Как это?… - Наконец вымолвил Никифор. - Михайла, как это ты? Стой! Не рассказывай, пусть сами догадаются. Три дня вам на раздумья! Слышали? А мне потом объяснишь.
- Дядя Никифор, да это шутка, ради праздника. Дозволь объяснить, сами они не догадаются.
- Папаня! Не догадаемся, дозволь! Тебе же и самому любопытно! - Дружно поддержали Мишку "апостолы".
- Шутка говоришь? - Никифор прицелился в Мишку зеленым кошачьим глазом. - Ну ладно, объясняй.
- Все очень просто. Они задумали число, я его не знаю, но мне и не нужно. Я же их заставил отнять задуманное, значит остались только те числа, которые я сам и назвал. А с ними можно уже делать, что захочешь: делить умножать, хоть кренделем закручивать. И кто бы какое число ни загадал, у всех, все равно, результат одинаковый получится. Некоторое время в горнице стояла тишина, а потом…
- Ха-ха-ха, го-го-го! Хитер! Гы-гы-гы, хоть в крендель… Ой, уморил!
Громче всех, почему-то, смеялся дед, впрочем, Никифор с сыновьями не отставали. Участия в общем веселье не принимал только Немой, сосредоточенно вылавливавший из рукава натекшую туда начинку.
- Парни! Никому - ни слова, поняли? - Никифор грозно простер длань в сторону сыновей. - Я своих друзей завтра удивлю! Я им такой крендель заверну! Ха! Я с ними еще и на деньги поспорю! Михайла, половину выигрыша - тебе!
Пользоваться пьяной щедростью и благодушием Никифора следовало, что называется, "не отходя от кассы".
- А друзей-то у тебя много, дядя Никифор?
- Не бойся, Михайла, десяток ногат заработаешь, а то и побольше!
- Это же - полгривны! - Удивился Мишка.
- А может и гривну, а может и две. Ха! Купцы - народ азартный!
- Я тебя, дядя Никифор, о другом попросить хотел, если у тебя друзей много…
- Много? - Не дал договорить племяннику Никифор. - Да половина торжища мои друзья, а как узнают, что вы привезли, так и все друзьями станут.
"Внимание, сэр, клиент дошел до нужной кондиции - себя не контролирует. Или притворяется? Все равно, будем брать тепленького!".
- На торжище у вас скоморохи выступают?
- А как же? Праздник же - Проводы зимы, потихоньку уже праздновать начинаем!
- Кощуны языческие поют, похабщину всякую?
- Ну, - Никифор зыркнул глазами в сторону сыновей. - Не без того, на то и скоморохи.
- А согласятся твои друзья, в уплату за проигрыш, пойти на епископский двор всем скопом, да попросить изгнать языческое непотребство с торга?
- Чего это ты, племяш, так скоморохов невзлюбил?
"Точно! Не так он пьян, как показывает! Впрочем, бизнесмен должен сохранять ясность сознания всегда, особенно тогда, когда его пытаются подписать непонятно на что".
- А ты, дядюшка, любишь тех, кто таким же товаром, как и ты, торгует, да еще задешево?
- Ха! - Никифор пропустил фамильярное "дядюшка" мимо ушей. - Да я бы их… А скоморохи-то чем торгуют?
- Зрелищем, развлечением для людей.
- Да разве ж это - товар?
- Все, за что платят - товар.
- Хм, верно… И у тебя такой товар есть?
"Не держит образ онкл Ник - опять взгляд, как через прицел. Впрочем, и Вы, сэр, хороши - он же опытный купец, наверняка чувствует несоответствия формы и содержания. Тщательней надо, сэр Майкл, тщательней".
- Есть у меня такой товар, дядя Никифор, и получше, чем у скоморохов, но для начала, как и в любой торговле, мне помощь нужна. Так как, сводишь друзей к епископу? Только надо, чтобы не два-три человека, а толпа в несколько десятков.
- Хм, ну, если с работниками… И должников призвать… Да всякая шваль, ради любопытства притащится… А что за товар-то, глянуть бы?
- Всего не покажу - места много надо, да и снасть в санях лежит, но кое-что…
Мишка вышел на середину горницы, вытащил все три кинжала и принялся жонглировать.
- Так не только я, но и Кузька с Демкой умеют. И стоя на ногах, и верхом. А еще можем на полном скаку кинжалы в землю воткнуть, а потом, прямо с седла подобрать. И еще разное, только это на улице надо… Хотя, Андрей, передвинь-ка на угол стола подсвечник!
Дождавшись, когда Немой поставит свечу и отодвинется, Мишка отошел в дальний угол и метнул оттуда кинжал. Отточенное до бритвенной остроты лезвие срезало фитиль и свеча погасла, клинок воткнулся в бревенчатую стену горницы.
- Ну, Корней Агеич! - Никифор развел руками, смахнув на пол погашенную Мишкой свечу. - Нет слов! Внуки у тебя…
- Учим молодежь помаленьку. - Дед был сама скромность. - Мы же ратное сословие, Михайла вот, уже в восьмом колене. Пращуры наши еще с князем Олегом на Царьград ходили.
- А как бы все целиком посмотреть? - Невооруженным глазом было видно, что Никифор загорелся идеей. - С конями, там… и со всем прочим.
- А место огороженное шагов двадцать шириной найдется? - спросил Мишка.
- Огороженное?
- Ну, чтобы лишних глаз раньше времени не было.
- Огороженное… огороженное… - Никифор задумчиво потеребил кончик бороды, потом, что-то вспомнив, встрепенулся. - Ха! У меня же один амбар лодейный пустой стоит - ладья до ледостава вернуться не успела. Подойдет?
- Глянуть бы. - Ладейных амбаров Мишка ни разу в жизни не видел, и что это такое мог только догадываться.
- Пошли!
Никифор с пьяной решительностью поднялся из-за стола, его тут же повело в сторону, но Немой одним мощным движением руки вернул хозяина на место во главе стола.
