– Ну что ж, Мишаня, выходит, что не слабость лося тебя спасла, а то, что ты уже падал, когда он копытом ударил, потому он и промахнулся. Если бы удержатся ты тогда на ногах, мы бы сейчас с тобой не разговаривали. А на деда зла не держи, ему самому тогда хуже всех было, оттого и злился.
      – Я не на деда, я на Немого…
      – Ну а на него-то и вовсе зря! Если хозяин на тебя пса натравил, ты на кого злиться будешь? На пса или на хозяина?
      – Андрей не пес!
      – Человек умеет преданнее любого пса быть! Ты сам подумай: один на всем белом свете, увечный, бессловесный, никем не любимый. У него же и невесты не было, из-за характера его мрачного.
      – А дед ему жизнь спас, а потом в своем доме пригрел…
      – И это - тоже. Он, ведь, о тебе беспокоился, хотел искать идти. А Медвяну - матушку твою - он осторожно нес, чтоб больно не сделать, вспомни-ка.
      – И верно… А я ему рубаху порезал…
      – Ну, понял теперь, что зря старался?
      – Чего - старался?
      – Тебя за стол с мужиками посадили, а ты испугался, что когда в село вернетесь, снова на женскую половину отправят. Вот и решил показать всем, что уже не ребенок.
      – Да я и не думал об этом!
      – Думал, думал. Может другими словами, может другие причины находил, но думал.
      – Да нет же! Что я - дурак совсем?
      – Да, дурак! Что есть мужчина, в первую голову? Защитник и кормилец! Кормильцем ты еще долго не станешь. А защищать тебе некого и не от кого. Вот ты и выдумал врага и решил от него матушку защищать. Все дети во взрослых играют, только ты лишку заигрался!
      – Не я один мать защищал! Дядька Лавр тоже…
      – А вот это - не твоего ума дело! Мал еще! Да и не известно, кого он больше защитил, а ну-ка - ты успел бы нож метнуть?
       "Бабка-то кругом права! Ну что, сэр, опять за пацаном не уследили? Как он Вас подставил-то, а? А вообще-то, если честно, пацан здесь не причем, это меня все время тянет из образа выйти, надоело дитем быть, хоть вешайся!".
      – Ну, и что надумал?
      – И правда: дурак я.
      – Значит, поумнел.
      – Баба Нинея, а ты и вправду бабу Ягу знала?
      – А ты откуда про нее знаешь?
      – Да слышал, как ты Юльке рассказывала…
      – Ты мне, парень, не ври, меня обмануть трудно, ни у кого не выходит… давно уже не выходит.
      – Да я, правда слышал, как ты…
      – Но ты про Ягу уже знал раньше. Так?
      – Так…
      – Откуда?
      – Слышал где-то… или читал, не помню.
       "Блин! Что я несу! Где ЗДЕСЬ об этом прочесть можно?"
      – Читал? Это где ж? У попа вашего, что ли? И что ж там написано?
       "Спасибо, бабуля! Этой версии и будем придерживаться. Считаем, что исследование по древнеславянской мифологии имеется в библиотеке отца Михаила".
      – Написано, что избушка у нее непростая была. Два выхода у нее: один - в мир живых, другой - в мир мертвых. Вернее, дверь-то одна, но избушка может поворачиваться и к миру живых и к миру мертвых. И сама баба Яга - наполовину живая, наполовину мертвая. И чтобы живому пройти в мир мертвых, надо притвориться мертвым. Потребовать, чтобы она тебя накормила, напоила, в баньке попарила, спать уложила. Ну, вроде бы, как ты - свой. Но есть и пить ничего нельзя, только притворяться, что ешь. Тогда она тебя за своего примет и через избушку пропустит.
      – Вон ты о чем! - Мишке показалось, что старуха вздохнула с облегчением. - Вот она, благодарность людская: сколько народу вылечила, от смерти спасла, а ее именем теперь… Да, вот так живешь, живешь, и - на тебе.
      – О чем ты, баба Нинея?
      – Дурак твой поп, и книги у него дурацкие! Не Ягой ее звали.
      – А как?
      – А вот это ни тебе, ни другим знать не надо. Есть знания, которые до добра не доводят. Может оно и к лучшему, что настоящее имя забыли?
      – Потому, что "во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь".
      – Верно! Сам придумал?
      – Это в тех "дурацких" книгах написано.
      – Да? А еще, что там написано?
      – Ну… Вот еще: "Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после". Ты, ведь, об этом только что говорила?
      – Говорила… А еще помнишь что-нибудь?
      – Помню: "Все вещи в труде; не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием".
      – А еще?
      – Еще? "Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: "посмотри, вот это новое"; но это было уже в веках, бывших прежде нас".
      – А еще?
       "Понравилось? Ну, я тебе сейчас расскажу!".
      – Хочешь еще? "И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она - сеть, и сердце ее - силки, руки ее - оковы; добрый перед Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею".
      – Хорошо тебя поп учит, и ты - молодец. Хорошо учишься.
      – Что ж ты меня хвалишь? Это ж христианские книги.
      – А что, Экклезиаст разве христианином был?
       "Ой! Мамочки! Она Экклезиаста знает! Или у меня опять бред?"
      – Ну так как? Был Экклезиаст христианином?
      – Н-нет, тогда еще христианства не было.
      – Тогда почему книги - христианские? Все - вранье, все - краденое! И все это нам сюда тащат, а от своего, родного отказываться велят, в грязь втаптывают! Огнем и мечом искореняют! Рабами делают, неважно, что рабами божьими. Рабы они есть - рабы. А мы - внуки божьи! Забыл, или вовсе не знал? Учат вас… рабами быть вас учат, а вы учитесь, да ума не прибавляется!
      – Баба Нинея…
      – Молчи! Про женщин он мне рассказал! Я-то все ждала, что ты другое вспомнишь: "И предал я сердце мое тому, чтоб исследовать и испытать мудростию все, что делается под небом: это тяжелое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нем". Упражнялись! Понял? За сколько веков, еще, Экклезиаст предупреждал: думайте своей головой. А вы долдоните по заученному, а толку-то…
      – Баба Нинея, а у нас свои книги есть?
      –Книги? Может и остались где-то. Были, немного, но были.
      – Велесова книга?
      – Не слыхала, может и была…
      – А если написать? Ну, вот ты наговоришь, а я запишу.
      – А попы сожгут.
      – Но можно же тайно, чтоб попы не проведали.
      – Можно, конечно… заболталась я с тобой, а дел-то… Лежи, поправляйся.
       "Однако, сэр Майкл! Позвольте Вам заметить: это и называется фейсом об тейбл, да еще с оттягом. И на пацана не сошлешься, сами напоролись. Но кто же мог знать? Бабка язычница, ведунья-экстрасенс цитирует Ветхий Завет без запинки, да еще и экзамен любимому ученику отца Михаила устраивает. Блин, только и остается повторить за принцем Гамлетом:
       Есть в мире тьма, Гораций, кой чего,
       Что вашей философии не снилось
       Эту бы Нинею, да к нам в девяностые годы, ставила бы общечеловеков в такие позы, что и в "Камасутре" не найдешь. Только вот, что-то очень быстро она закруглилась, когда я про подпольную работу, да подрывную литературу намекнул…".
      – Мисяня!
      Возле постели обнаружилась девчушка лет шести-семи, позади нее топтались два мальчишки, один, примерно, того же возраста, другой - совсем малыш.
      – Здравствуй, красна девица, тебя как звать?
      – Красава, а его Глеб, а его Неждан.
      – Ну вот, а я, как раз наоборот - Ждан.
      – Не-а, баба велела тебя Мисяней звать!
       "Вот те на! Всех родовыми именами кличет, а меня христианским. С чего бы это?".
      – Мисяня, расскажи сказку!
      – Так вам баба Нинея, наверно, все сказки уже рассказала, она же их больше меня знает.
      – А ты расскажи новую!
       "Железная логика! Как можно конкурировать со сказочницей, лично знакомой с бабой Ягой? Только придумать что-то новое. Что ж им рассказать? Карлсон и Электроник отпадают сразу же, как персонажи совершенно невообразимые. Буратино? Тоже не подходит - они не знают, что такое кукольный театр".
      – Мисяня! Ну расскажи!
      – Сейчас, сейчас, Красава, дай только вспомню.
       "Незнайку? Нет, не катит: воздушный шар, автомобиль… Блин! Совсем новое не лезет ни в какие ворота, придется идти в глубь веков. Ну, товарищ Пушкин, выручай!".
      – У самого синего моря жил старик со своею старухой. Старик ловил неводом рыбу, а старуха пряла пряжу…
      Слушали, что называется, затаив дыхание, в очередной раз подтверждая, что классика - всегда классика, понятна всем и во все времена. Единственное, что, на всякий случай, пришлось подправить, это заменить столбовую дворянку на боярыню. Ну, так смысл этого титула и в ХХ веке далеко не все понимают. На бис, с не меньшим успехом пошла история про Машу и трех медведей. Тут, правда, возникли сложности с мебелью. Стулья пришлось поменять на лавки, а кровати… опять на лавки, ничего не поделаешь, уложить медведей вповалку на полати - разрушить сюжет. Зато Крыловская ворона, лишившаяся завтрака вследствие желания стать звездой шоу бизнеса, ни в каких поправках не нуждалась. Разве что, на языке XII века получилось не в рифму. Но, все равно, публика была в восторге.
      Так дальше и пошло: каждый вечер Мишка отрабатывал функцию передачи "Спокойной ночи, малыши", то и дело замечая, в числе слушателей бабку Нинею, и постоянно ожидая вопросов по поводу того, откуда ему известно столько сказок. Слава Богу, Нинея этим интересоваться не стала - какой бы обширной библиотека отца Михаила ни была, наличие в ней сочинений Пушкина, Крылова, Андерсена, Перро и прочих, было бы сущей дичью, а соврать старухе, как Мишка уже убедился, было совершенно невозможно.
      Детский организм заращивал раны быстро. Мишка начал вставать, выбираться на улицу. Особой радости, по правде сказать, это не доставляло. Дождливая осень, и без того - не самое лучшее время для прогулок, а вид мертвой деревни, в одночасье потерявшей практически всех жителей, еще более усугублял тоскливость пейзажа.
      Не принес ожидаемой радости и самострел. У него не оказалось никаких прицельных приспособлений, стрелять приходилось по наитию, которое дается только очень долгими тренировками. Мишка лишь с четвертого раза сумел попасть в толстенную сосну, а попав, тут же об этом пожалел - извлечь глубоко засевший в древесину болт, не повредив его, так и не удалось. Болтов было всего три штуки, и так глупо потерять один из них, было чертовски обидно.
      Сделав выводы из собственной ошибки, Мишка приспособился стрелять в глинистый береговой откос, прикрепляя к нему, в качестве мишеней, опавшие листья. Дело, было, пошло на лад, но тут он потерял второй болт, еще глупее, чем первый. Просто-напросто, случайно нажал на спуск, когда самострел был направлен в сторону реки.
      В общем, настроение было подстать погоде.
      С Нинеей, вроде бы такой ласковой и внимательной, тоже никак не удавалось поговорить на интересующие темы. Она либо вообще уходила от ответа, либо разговор начинал принимать весьма рискованный для Мишки оборот.
      – Баба Нинея, а куда вся скотина из села подевалась? И поля все сжаты, и огороды убраны.
      – Так вон же: ледник мясом забит, амбар зерном полон, и другого всего запасено - не на один год хватит.
      – Но ты же одна не могла все это сделать?
      – Свет не без добрых людей.
      – Ты меня единственного крестильным именем называешь, а не родовым. Почему?
      – А нет его у тебя… Вернее есть, но не такое, как у всех. Я попробовала узнать, да не разобрала.
      – Ну что ты, баба Нинея, у моего отца сначала две девочки родились, а он все сына ждал, поэтому, когда я родился, он меня Жданом и назвал.
      – Нет, не чувствуешь ты себя Жданом. Ты сам для себя Михайла, а когда вглубь себя заглядываешь, где и есть место родовому имени, ты себя опять Михайлой ощущаешь, только каким-то другим. Не понимаешь?
      – Не понимаю.
      – Тебя в честь кого Михаилом крестили?
      – В честь Святителя Михаила Митрополита Киевского.
      – Он кем был?
      – Первым Митрополитом на Руси.
      – Да нет, из какого племени?
      – Болгарином был.
      – Вот смотри: болгарин - человек чужого племени…
      – Но болгары - тоже славяне!
      – Не перебивай! Во-первых, болгары ближние родственники не нам, а булгарам, что на Каме живут. Они только язык и обычаи переняли, а кровь другая, хоть со славянской и перемешанная. Во-вторых, у них давно уже царство, наподобие греческого, то есть, и обычаи они покорежили. В третьих, у них вера греческая, то есть, они и веру пращуров отринули, что славянских, что булгарских. Что там от истинных славян осталось?
      – Но язык-то один?
      – Язык у нас и с чехами и с ляхами один, а ты их своими считаешь?
      – Так они латинскую веру приняли! Ну ладно, не только в этом дело. Нет, не считаю.
      – А чем болгары лучше? Перебил ты меня… Что ж я хотела-то?… Да! Михаил! Чужой нам человек принес нам чужую веру. А про то, что у христиан большая часть не своя, а ворованная, я тебе уже говорила. Так вот: сам чужой, веру принес чужую, а мы должны от всей своей прежней жизни отказаться и жить так, как он нам укажет. Да еще не своим умом укажет, а так, как ему из Царьграда велят. А кто не согласен, тех - огнем и мечом. Ты себя таким Михаилом видишь?
      – Н-нет, пожалуй. Как-то у тебя, баба Нинея все выходит… Полтора века уже прошло, неужели за это время не погнали бы христиан, если бы их вера в народе не прижилась?
      – Да не о том я! Ты себя ощущаешь тем, кто пришел диким людям указывать: как надо жить, а как нет? Славян дикарями считаешь? Ну не всех, так хоть тех, кто крест не принял. Считаешь дикарями?
      – Нет, конечно!
      – А он считал! По его наущению княжий родич Добрыня приказал Новгород поджечь, когда туда попов не захотели пускать. Так со своими поступают? Вот ты бы мою деревню велел поджечь из-за того, что мы попов к себе не пустили?
      – Да что ты говоришь! Нет, конечно!
      – Но ты же святому, в честь которого назван, во всем подражать должен?
      – Ну уж нет! Никого я жечь не собираюсь…
      – Значит, первый Михаил, который на поверхности - не ты. Но есть в тебе еще и другой Михаил, который к вере христианской относится… даже не знаю, как сказать… Проще говоря: не христианин ты, но и в славянских богов тоже не веруешь. Так посторонний человек на чужую брань смотрит, которая его не касается.
      – Вот и нет! У меня душа болит и за тех, и за других, потому, что и те и другие - свои. И брань эта их только ослабляет!
      – Вот этого Михаила я и люблю, его по имени и зову. Понял теперь?
      – Понял.
      – А я - нет! Откуда ты такой взялся? Не бывает таких детей!
      – А ты, Нинея? Ты где училась? Библию на память знаешь, историю народов и государств ведаешь, дискутируешь, как богослов! Таких образованных княгинь или боярынь днем с огнем не сыщешь, а ты в деревеньке глухой сидишь… Ты-то откуда взялась? Не бывает таких деревенских старух!
      – Вот и поговорили, Мишаня. Не бывает таких, как мы. Так может нас и нет?
      – Ну, если ты сейчас еще и древнегреческих философов помянешь, то я точно поверю, что нас нет и все это мне только кажется.
      – А сам-то кого из философов помнишь?
      – Ну… Аристотеля, Геродота, Платона… погоди! Ты меня опять проверяешь?
      – И много ты деревенских мальчишек видел, которые эти имена в разговорах поминают?
       "Господи, не может быть! А почему не может? Он же не говорил, что мой предшественник мужчина!".
      – Нинея Всеславна, а Вы Максима Леонидовича не забыли еще?
      – Кого?
      – Ученого из Петербурга.
      – Нашел, все-таки, чем бабку уесть! Не знаю я ученого Максима, не слыхала даже. Из греков, что ли?
       "Блин, обидно! А как было бы здорово!".
      – Да, из греков. Он-то, как раз, славян дикарями не считал.
      – Ну хоть один такой нашелся и то - хорошо.
      – И все же, баба Нинея! Меня-то отец Михаил учит, а тебя кто учил? Ну не Яга же тебе про Аристотеля рассказывала.
      – У каждого свой отец Михаил есть… А Яга… Она такое знала, что твоему попу и не снилось. И запомни: мудрость славянскую греки с варягами еще не вытравили. Как знать, может все еще и по-другому повернется…
      А насчет имени своего, ты, мне думается, все понял. Не Ждан ты, а Михайла, только не христианский Михайла, а другой. Но для тебя это - хорошо. Если настоящее имя человека знать, можно ему большой вред причинить, а твоего настоящего имени никто ни узнать, ни понять не сможет. Если уж я не разобралась… Одно слово: везунчик ты, любят тебя светлые боги.
      Потихоньку Мишка начинал тяготиться пребыванием у Нинеи, да и по дому соскучился сильно, а если уж совсем откровенно, то очень хотелось повидать Юльку. Как-то, после всей этой истории, Мишкино отношение к ней изменилось. Начиная с восхищения ее мужеством во время эпидемии и кончая сожалением, что она уехала, когда он спал. Не получилось даже ни попрощаться, ни поблагодарить.
      Единственной отрадой оставались только вечерние посиделки с малышами. Мишка, наконец-то сообразил, какое из литературных произведений ХХ века, можно пересказать им с минимальной коррекцией - "Волшебник изумрудного города".
      Всего-то и пришлось, что переделать американский штат Канзас в Тридевятое царство, да трусливого льва в трусливого медведя. По ходу дела, правда, и летучие обезьяны превратились в летучих собак, но это были уже второстепенные персонажи. Зато с Железным Дровосеком и Страшилой никаких проблем не возникло.
      Сказка шла "на ура" в течение нескольких вечеров, а потом плавно перетекла в продолжение: "Филька-плотник и его деревянное воинство".
      Нинея явно задумала, каким-то образом сохранить деревню, лишившуюся жителей. Мишке, который старался, чем мог, помогать ей по хозяйству, она поручила раз в три дня протапливать печи в опустевших домах. Дрова, запасенные еще прежними хозяевами подходили к концу, и Мишка все чаще задумывался о том, что Нинея собирается делать зимой. Дров на семнадцать домов, не считая единственного обитаемого, требовалась уйма. Кто их будет заготавливать?
      Ответ на этот вопрос пришел, как ни странно, из Ратного. Однажды в пасмурный октябрьский день у ворот остановилась телега, в которой приехала старостиха Беляна в сопровождении двух холопов. Не позволив холопам распрягать, Беляна велела Мишке указать им делянку, на которой жители Нинеиной деревни заготавливали дрова, а сама расцеловавшись со старинной подружкой, тут же завела разговор о здоровье и жизненных обстоятельствах многочисленных родственников и знакомых.
      Торчать с холопами на делянке Мишке было ни к чему, а слушать старушечьи разговоры о том, кто женился, кто помер, у кого кто родился, кто чем болеет и прочее в том же духе, не хотелось совершенно. Просто зайти на минутку в дом, забрать самострел и уйти тренироваться, тоже показалось невежливым, а просто так бродить на улице - глупым. Не зная, чем себя занять, Мишка решил пройтись по дворам и посмотреть: где сколько осталось дров и в порядке ли навесы над поленицами.
      У крайнего дома, в котором, по рассказу Нинеи повесился хозяин, Мишка неожиданно для себя увидел еще одну телегу. Лошадь не была распряжена, но на морде у нее висела торба с овсом. Похоже, что хозяин телеги не собирался оставаться, а был намерен, сделав какие-то свои дела, отправится в обратный путь. Тут же пришла мысль напроситься в попутчики до Ратного, но сначала Мишка решил узнать у старостихи кто это прикатил вместе с ней, да и у Нинеи следовало попросить разрешения на возвращение домой.
      – Ну что, охотничек, зажили ребра? - встретила его вопросом Беляна - Впредь наука будет, выпороть бы тебя, чтоб глупостей больше не творил. Ишь, чего удумал: из дому сбежать!
      – Пороли уже, как раз перед тем…
      – Значит мало пороли, если в разум не привели!
      – Куда уж больше, и так - до беспамятства. Если еще больше, так уж до смерти, а от этого ума не прибавляется.
      – Значит неправильно пороли, порка не для увечья, а для вразумления, а ты, сопляк, язык придержи, когда с тобой старшие говорят! Спросят - ответишь, а пока не спросили, помалкивай.
       "Средневековая педагогика во всей красе! Послать бы тебя, кошелка старая… Ладно, изгаляйся, собака лает - караван идет. В гробу я твои поучения видел, в ритуальной обуви белого цвета. Блин, не учуяла бы моего настроения Нинея, мысли она, конечно, не читает, но эмоции улавливает только так. Глазки, что ли потупить, как почтительному отроку надлежит?".
      – Ты чего вернулся? Я тебе велела за холопами присмотреть, а то они без пригляда наваляют.
      – Ты велела только делянку указать…
      – А сам сообразить не мог? Ступай назад! Скажешь, чтоб сюда пока не возили, пусть разделывают на месте. Шевелись, шевелись, что столбом встал?
      – Я спросить хотел, насчет второй телеги. Может Нинея Всеславна меня отпустит, так я бы до дому с ними…
      – Какой второй телеги? Беляна, ты кого еще привезла?
      Ох как не понравился старостихе вопрос о попутчиках! Мишка только тут и сообразил, что и его Беляна выпроваживала и Нинею разговорами занимала для того, чтобы никто вторую телегу не заметил.
      – Никого я не привозила, он сам увязался.
      – Кто увязался?
      – Поп, сказал, что место самоубийства очистить надо, святой водой окропить…
      – Да как он смеет?!!! Ну, выблядок киевский…
      Нинея легко, словно двадцатилетняя девушка вымахнула из-за стола и, не одеваясь, только захватив теплый платок, метнулась из дома.
      – Черти тебя принесли, Минька! Ну что ты за заноза такая… Господи, ведь убьет же, или разума лишит - Беляна торопливо одевалась, видимо собираясь как-то вмешаться в конфликт - Предупреждала же я его, так нет… все умные, все своим умом, что старый, что малый… Только одни старухи у них дуры, а потом вытаскивай умников с того света…
      Дело, похоже, принимало серьезный оборот - о боевых навыках ведуньи можно было только догадываться, но судя по тому, как перепугалась Беляна… Выбежав со двора Мишка, сам еще не зная, что будет делать припустил к дому Велимира.
      Отец Михаил как раз вышел со двора самоубийцы, сделал несколько шагов и, словно наткнулся на невидимую стену, его, как показалось Мишке, даже слегка пошатнуло. В нескольких шагах перед ним стояла Нинея, но какая Нинея! Старуха исчезла, вместо нее Мишка увидел зрелую женщину, очень сильную, и не на шутку разгневанную. Спина распрямилась, посадка головы сделалась гордой, даже надменной, морщины не исчезли совсем, но стали как-то незаметней, сброшенный на плечи платок открыл высокий лоб, глаза… знал Мишка, как можно утонуть в этих глазах.
      Только сейчас он понял, что в молодости Нинея была настоящей красавицей. Нет, никаких штампов. Ни роковой дамы в стиле "вамп" в которую в фильмах обычно преображаются старухи колдуньи, ни обворожительной блондинки феи, Мишка не увидел. Дорогу священнику заступила РУССКАЯ ЖЕНЩИНА, та самая, которая "коня на скаку остановит", да только не схватив за узду, а лишь одним повелительным взглядом. Владычица, заставшая в своих владениях мелкого злодея и снизошедшая до того, чтобы покарать его своей собственной рукой.
      Отец же Михаил выглядел плохо. Видимо и его не миновала болезнь, которой переболели почти все жители Ратного, а он, наверняка, не отлеживался в постели, а ходил с температурой напутствовать умиравших, исповедовал, причащал святых тайн, потом отпевал, преодолевая собственный недуг. Постарел, ссутулился, появились седые волосы. И путь сюда, скорее всего, дался ему нелегко, не только физически, но и духовно - наверняка представлял себе с какой силой схлестнется. Но… "делай то, что должен, и будет то, что будет".
      Нинея приподняла правую руку и развернула кисть ладонью в сторону отца Михаила, того снова пошатнуло, он схватился рукой за крест и что-то зашептал. Все сразу стало понятно: ни о какой атаке не могло быть и речи - отец Михаил только оборонялся. Нинея слегка подалась вперед, вперилась взглядом в священника, лицо Михаила посерело, казалось, на нем остались одни, горящие фанатическим огнем, глаза, рот приоткрылся, губы перестали шевелиться, теперь он произносил молитвы только мысленно. Сколько времени это длилось Мишка сказать не смог бы, но в какой-то момент почувствовал, что Нинея прорывается сквозь барьер священных текстов и вот-вот сомнет волю противника. Но отец Михаил не отступал. Понимал, что проигрывает, уже проиграл, однако готов был умереть, но не сдаться!
      – Нинея!!! Не убивай его!!!
      Мишка кричал так, как никогда в жизни. Не голосом - сам не знал чем. И так же, сам не понимая как, внес какую-то дисгармонию в незримую связь сформировавшуюся между Нинеей и отцом Михаилом. И… все кончилось. Нинея опустила руку и расслабилась, отец Михаил, словно не замечая никого вокруг, повернулся и поплелся к телеге, шаркая ногами как древний старец.
      – Собирайся, он за тобой приехал!
      Нинея обронила слова, шествуя (именно - шествуя) мимо Мишки, и он вдруг почувствовал себя маленьким и жалким, мелко нагадившим Великой Владычице, намеривавшейся свершить справедливую кару. Не теряя величественности осанки, Нинея пошагала к своему дому, не обратив ни малейшего внимания на то, как отшатнулась с ее пути старостиха Беляна.
       "Что это было? Я же что-то такое почувствовал. Стоп, ну-ка - все по порядку. Сначала было беспокойство, передавшееся мне от Беляны, потом… потом было удивление от преображения Нинеи и сочувствие Михаилу. Потом… да! Потом было восхищение ими обоими: ее величием и его мужеством! Нет, не мужеством, он явно испугался, но не отступил. Не мужеством - самоотречением! И вот тут-то я и почувствовал… Что? Не знаю, словами не опишешь. Мощнейшее эмоциональное напряжение, восторг. Да, именно - восторг! Восторг, обращенный к ним обоим и образовавшуюся между ними связь. Это сделало меня третьим элементом образовавшейся системы и позволило вмешаться. Значит, если бы мои эмоции касались бы только кого-то одного из них, ничего бы не вышло?
       Блин, знаний не хватает катастрофически… Что за связь образовалась между Нинеей и отцом Михаилом? Резонанс биополей, что-то еще? Неважно, все равно, научного названия этому, наверняка, нет. Она каким-то образом создала из двух живых систем одну, но под своим контролем, а я, сам не знаю как, подстроился и меня туда втянуло еще одной подсистемой, третьим элементом.
       Но я оказался элементом деструктивным. Почему? Очень просто: раз я стал элементом системы, значит образовались связи со всеми остальными элементами. Нинея выстроила систему, в которой она была субъектом, а Михаил объектом управления. Проще говоря, она давила, а он сопротивлялся. Она насильственно внедряла в него поток управляющей информации, а он, не будучи способным этот поток пресечь, пытался его заглушить, читая молитвы.
       И тут - я, со своим восторгом. Нинея Михаилом, конечно же не восхищалась, он Нинеей, разумеется, тоже. А я восхищался обоими - информационные потоки, несущие взаимоисключающую информацию, гасят друг друга, связи разрушаются, система распадается. Вот и все волшебство - никакой мистики!
       Интересно, как они это восприняли? Наверно, оба - негативно. Нинее я всю малину, пардон, обосрал, а Михаила, хоть и выручил, но колдовством, в его понимании.
       М-да, вот и делай после этого добро людям… Ой, что это с ним?".
      Отец Михаил не дошел до телеги, ноги у него подкосились и он сел прямо на землю, сгорбившись и свесив голову. Мишка подбежал, перекинул безвольную руку монаха через плечо и попытался помочь ему встать, но сил не хватило, хотя был Отец Михаил тощ и весил, наверняка немного.
       "Блин! Да когда же я вырасту! Ну не может двенадцатилетний пацан взрослого мужика кантовать, хоть и такого анахорета. А почему двенадцатилетний? Мне же в июне тринадцать исполнилось! Во, дела закрутились, даже не вспомнил!".
      Мишка вдруг почувствовал, что ему кто-то помогает, и действительно, под другую руку отца Михаила подсела Беляна Веденеевна. Вдвоем кое-как дотащили квелого священника до телеги, уложили, завернув в тулуп.
      – Минька, ты в дом пойдешь, или сразу поедешь?
       "Ага, мадам, боитесь в одиночку к подружке возвращаться, еще возьмет, да превратит, под горячую руку, в крысу или жабу. Хе-хе, вот они - темные суеверия, атеистическая пропаганда, ау, где ты, родимая? Но вы, мадам, однако, еще та штучка: если меня, так пороть, а как сама нашкодила, так за Миньку прятаться?".
      – Пойду, вещи забрать надо, поблагодарить, попрощаться.
      – А не боишься?
      – Меня, как раз в день именин, до беспамятства выпороли, чего мне теперь бояться?
      – Прямо в именины?
      – Ага!
      – За что ж тебя так?
      – Как за что? Для вразумления!
      – Да будет тебе, за что, все-таки?
      – А вот, как сейчас, за слабого вступился. Дураком был, дураком и остался, тогда выпороли, сейчас, даже и не знаю: что Нинея придумает?
      – Так, может, не пойдешь?
      – Сразу, сгоряча, не убила, теперь уже не убьет, а больше я ничего и не боюсь.
      – Как ты ее остановил-то?
      – Самому бы знать!
      – Ну что, пойдем?
      Тут неожиданно подал голос отец Михаил:
      – Не ходи, вертеп дьявольский… душу погубишь…
      – Я, отче, в этом вертепе дней двадцать, и - ничего, даже тебе, вот, помочь сумел.
      – Господь помог, но не испытывай терпения Его… Ведьма зла сейчас…
      Беляна влезла в разговор голосом сварливой тещи:
      – Опомнился, Аника-воин, предупреждала я тебя!
      – Гордыня обуяла… думал справлюсь. Грешен я, прости, сестра, усомнился в словах твоих…
      Отец Михаил зашелся в долгом кашле, на губах выступила кровь.
       "Господи, неужели туберкулез? ЗДЕСЬ это - приговор".
      – Беляна Веденеевна, он хоть ел сегодня?
      – Постился перед подвигом, хотел чистым в бой вступить…
      – У тебя с собой есть, что-нибудь? Нинеиного он не возьмет.
      – Есть, пойдем, я дам.
      Нинея, задумавшись, сидела за столом, все такая же властная и надменная, но сквозь величие уже начали проступать привычные черты деревенской старухи.
      – Красава, смотри какая у нас бабушка красивая стала, ты ее, наверно, такой и не видела никогда.
      –Видела, видела! Только она скоро опять старой станет. Я, когда вырасту, стану ведуньей и сделаю так, стобы она всегда красивой оставалась!