"Тиха украинская ночь,
       Прозрачен воздух, звезды блещут…
       Э-э-э… что-то там еще трепещет, не помню, что именно. Листья, вроде бы. Блин, вторую ночь на крыше валяюсь, все бока отлежал. Дранка - не самая лучшая постель, а кольчуга с поддоспешником - не самый лучший костюм для приема лунных ванн".
      Луна, хоть и была уже немного на ущербе, светила ярко. Собственно из-за нее, как подозревал Мишка, ему и приходилось валяться, вместе со своим "спецназом" на крыше "главного корпуса" лисовиновской усадьбы уже вторую ночь подряд.

* * *

      Позавчера дед прислал в Воинскую школу грамотку, в которой было всего лишь два слова: "Сегодня ночью". Это означало, что дедова агентура доложила: заговорщики, наконец, решились действовать.
      Как и было оговорено заранее, Мишка с Кузьмой и Демьяном приехали в Ратное открыто, не таясь. Лишний соблазн для мятежников - уничтожить всех Лисовинов разом. Дмитрий же с Немым привели два десятка Младшей стражи уже в темноте. Перешли Пивень вброд и, добравшись до лаза в тыне со стороны домика лекарки Настены, проникли в село никем незамеченными.
      Первую ночь прождали зря - заговорщики не пришли. Скорее всего, из-за того, что на чистом небе луна светила очень уж ярко, а злодеи, как известно, яркого света не любят. Июньские ночи коротки и, когда небо начало сереть, "спецназ", так ничего и не дождавшись, спустился с крыши и завалился спать.
      Мишка попробовал было переговорить с дедом о возможных причинах несостоявшегося нападения, но тот был после бесполезно проведенной ночи не в том настроении. Отделался лишь короткой фразой:
      – Этой ночью опять ждать станем, спать иди.
      Уснуть Мишка сразу не смог - все перебирал в уме возможные варианты развития событий. Худшего поворота - нападения сразу полусотни человек, можно было, пожалуй, не опасаться. Информационная война сделала свое дело.
      Кожевенники Касьян и Тимофей чуть не на смерть разругались с десятником Фомой. Тот и вправду, не дожидаясь подсказки сплетниц, пообещал поджечь их вонючие мастерские. Братья тоже на обещания в адрес Фомы не поскупились, и пошло, и поехало… Плюс дед предложил братьям заказ на сотню комплектов кавалерийской сбруи, чем обрадовал их несказанно. Тут же сработал и вариант с женихами из "Младшей стражи" - у братьев в семьях подрастало аж пятеро невест.
      Вернулся дед от братьев-кожевенников опять поддатым, да еще и приволок с собой старшего - Касьяна. Тот сразу же прицепился к Анне-старшей с расспросами о стоимости платья - такого же, как у Аньки-младшей и Машки. Узнав о названой матерью цене, Мишка чуть не матюкнулся от удивления. Одно платье шло по цене трех комплектов сбруи с седлами!
      Теперь Касьяна, Тимофея и их сыновей можно было, по всей видимости, не опасаться, десятник Фома, пожалуй, тоже отпадал, потому, что дед клятвенно заверил его, что не допустит переноса дубильного производства на территорию, прилегающую к подворью Фомы.
      Должным образом, однако, сработали не все слухи. Про боярскую грамоту узнало, в конце концов, все село, но напугало ли это заговорщиков, было непонятно. К возможности возвращения Данилы на должность сотника бабы и вообще отнеслись недоверчиво - ну не самоубийцы же у них мужики, чтобы второй раз наступать на те же самые грабли!
      Поссорить между собой Кондрата и Устина из-за лисовиновской холопки, в которую, якобы, влюбились оба брата, не удалось. Как-то они сумели отбиться от "наездов" своих жен, а промеж себя над дурацкой сплетней только посмеялись.
      Так что, с возможным числом "террористов" всё было пока неясно. Зато успех маркетинговой составляющей PR-кампании превзошел все ожидания. Невест в Ратном было много, и явиться в новомодных платьях на посиделки в Воинской школе хотелось всем. Анна Павловна (сказалось-таки наследственная купеческая жилка) сразу задрала цену так, что ателье "Смерть мужьям" должно было появиться на свет на восемьсот с лишним лет раньше и вовсе не на Невском проспекте в Северной Столице.

* * *

      Лежа на крыше, Мишка, от нечего делать, уже в который раз занялся в уме подсчетом возможного соотношения сил.
       "Сколько же их, все-таки будет? Как там мы с дедом считали?
       Семен - младший брат десятника Пимена. Еще Кондрат с двумя братьями Власом и Устином, да у каждого по взрослому сыну. Получается семь. Теперь Степан-мельник с тремя сыновьями - одиннадцать. Афанасий, из-за которого весной девку-холопку казнили - двенадцать. Десятник Егор, которому дед полбороды отрубил. Этот вообще неизвестно, сколько народу привести может. А еще они могут вооружить несколько холопов. Выходит, десятка два-три…
       Что можем противопоставить мы? У меня два десятка Младшей стражи, плюс Дмитрий, плюс Демьян с Кузьмой и я сам - двадцать четыре. Дед, Лавр, Немой и Алексей - двадцать восемь. Три десятка девок из "бабьего батальона", мать и Листвяна. Получается ровно шестьдесят.
       Плюс заговорщики не знают, что мы их ждем, плюс мы находимся на своей территории и подготовились… Нет у них шансов.
       Но на что же они сами рассчитывают? Про два десятка во главе с Митькой они не знают. Точного количества девок с самострелами- тоже да и не принимают их, наверняка, всерьез. Для них серьезные бойцы только Дед, Лавр, Немой и Алексей- четверо. Ну, может быть, меня с братьями несколько опасаются. Двумя десятками, даже двенадцатью-пятнадцатью бойцами можно легко управиться. К тому же, они думают, что застанут нас врасплох- спящими.
       Да! Еще же есть часовой на колокольне! Сегодня дежурят люди Егора. Значит, без него, все-таки не обойдется. А вчера был дежурным десяток Анисима. Может быть, дело в этом, а не в яркой луне? Формально, часовой должен объявлять тревогу при внешней опасности или при стихийном бедствии, вроде пожара, а если кто-то шляется по ночам, даже и с оружием, часовому до этого дела нет. Впрочем, если драка затянется, ему, все равно, придется поднять шум. Значит, рассчитывают сделать все быстро и тихо.
       Только бы пришли, только бы открыто показали себя. Сколько можно по ночам не спать, ждать нападения? Да и унизительно, в конце концов! У себя дома таиться "аки тать в нощи", ждать ножа в спину, не знать, кому можно верить, кому нет!".
      Полночь уже миновала, облака время от времени прикрывают луну, и наступает полная темнота. В селе ни огонька, но полной тишины нет - возится в загонах скотина, иногда взлаивают со сна собаки… Бряк! Кто-то из ребят слегка стукает о дранку ложем самострела. Звук совсем не громкий, но Мишка от неожиданности вздрагивает, а старший десятник Дмитрий шипит, как очковая змея:
      – А ну! Кого там за тайное место потрогать?
      В ответ - ни звука. Провинившийся затаился.
       "Вот так, сэр Майкл. На Ваших глазах начинает формироваться специфический сленг Младшей стражи. Илья измыслил, Роська нашел применение…".

* * *

      Было это еще в апреле. В один прекрасный день Мишка объявил новообращенным "курсантам", что сегодня они впервые в жизни отправятся к отцу Михаилу на исповедь. Приказал почиститься, причесаться и вообще привести себя в порядок. Мыслями велел обратиться к божественному и припомнить все накопившиеся грехи.
      Ребята перед предстоящим мероприятием заметно нервничали, и Мишка решил, что надо их как-то приободрить, но тут его что-то отвлекло, а когда он все-таки собрался реализовать свое благое намерение, тот оказалось, что этим уже занимается обозник Илья.
      – … Вот так и получилось, ребятушки, - услышал Мишка, подойдя к сгрудившимся возле Ильи "курсантам" - что первый раз попал я на исповедь только в тринадцать лет. Тетка меня по дороге все стращала: "Не дай Бог, осерчает святой отец, да не отпустит тебе прегрешения! Ты, Илюша не мямли, отвечай громко, внятно, да не ори что попало - думай, о чем говоришь!". Помолчит, помолчит, а потом опять: "Смотри Илюша, осерчает батюшка, да не отпустит грехи!".
      И так она меня этими своими причитаниями накрутила, что я в церковь уже ни жив, ни мертв, со страху, вошел. А поп у нас тогда еще другой был - не тот, что сейчас. Как звали, не упомню уже, больно имечко у него закрученное было, но строгий был… не приведи Господь!
      Поп меня для начала, конечно, спрашивает: "Как звать?" - а я-то помню, что тетка мне громко отвечать велела. Как гаркнул: "Илья!!!" - поп аж отшатнулся! "Что ж ты орешь-то так? Труба Иерихонская, прости Господи!" - говорит. Тут-то меня первый раз задумчивость и охватила. Печные трубы знаю, трубы, в которые дудят, тоже знаю, слыхал, что еще какие-то водяные трубы бывают, а вот иерихонские… - Илья в деланном изумлении пожал плечами и повертел головой. - Хоть убей…
      Ну а поп дальше меня спрашивает, как положено: "Не поминал ли имя Божье всуе, почитал ли родителей?" - Мне бы сказать: "Грешен, отче" - а я все про трубы размышляю. Потом спохватился, прислушался, о чем речь идет, а поп как раз и спрашивает: "Не желал ли осла ближнего своего?". Тут меня и во второй раз в задумчивость ввергло! Слыхал я, что есть на свете такая скотина - осел. Вроде бы, побольше собаки, но поменьше лошади. Но не видел же никогда! Как же я его пожелать могу? Поп опять там чего-то бормочет, а я все про осла размышляю.
      Ну и надоело ему, видать, это дело. По роже-то видно, что я не святой, а каяться ни в чем не желаю! Вот он меня и спрашивает: "Отрок, слышишь ли ты меня?". Я отвечаю: "Слышу, отче". "А если слышишь, то ответствуй мне, отрок, не трогал ли ты девок за тайные места?".
      Тут у меня уж и вообще ум за разум зашел, подхватился я, да как вдарился бечь из церкви на улицу! А сам реву в три ручья! Тетка увидала меня, снова запричитала: "Неужто осерчал на тебя батюшка?". "Осеча-а-ал!". "Господи, Царица Небесная, да за что же?". "За то, что осла за тайные места трога-а-ал!". "Какого осла?". "Ерихонскава-а-а!".
      "Курсанты" хохотали так, что чуть не падали. Мишка тоже ржал, начисто забыв, что приказал личному составу думать о возвышенном. Даже Немой издал что-то вроде прерывистого хрюканья. А история "Иерихонского осла", через некоторое время получила совершенно неожиданное продолжение.
      Дисциплину в Младшей страже Мишка старался насаждать всеми возможными средствами. Немой его в этом начинании поддерживал, но избранная им методика, вследствие бессловесности, была весьма своеобразной. Постоянно таская на плече свернутый в кольцо кнут, Немой, заметив какой-либо непорядок, тут же весьма чувствительно щелкал провинившегося этим самым кнутом пониже спины. Но на этом воспитательный процесс не заканчивался.
      После того, как наказанный, дернувшись от неожиданной боли, вскрикивал: "За что?" - или иным способом выражал недоумение, Немой тыкал указательным пальцем в десятника, чьим подчиненным был провинившийся. Десятник был обязан тут же разъяснить подчиненному, в чем состоит его вина.
      Если объяснить он не мог, или объяснение не удовлетворяло Немого, то следующий щелчок доставался самому десятнику. Владел кнутом Немой виртуозно, и увернуться от наказания не удавалось еще никому.
      Петька, несколько раз попавший под раздачу, попробовал было запретить ученикам своего десятка удивляться или иным способом реагировать на воспитательное воздействие господина наставника Младшей стражи, но выполнить это требование было выше человеческих сил.
      И вот, однажды, в такой же ситуации оказался Роська. Раздался щелчок кнута, крик "Ой! За что?" и Роська узрел направленный на себя указательный палец Немого. За что был наказан его подчиненный, Роська не представлял себе совершенно, но говорить-то, хоть что-нибудь, было надо! И тогда Роська выпалил: "А за то, что осла за тайные места трогал!". Немой хрюкнул, свернул кнут и пошагал куда-то по своим делам.
      С тех пор выражения: "Трогать за тайные места" и "Осел Иерихонский" - получили в Младшей страже широчайшее распространение, и употреблялись в самых разнообразных и неожиданных обстоятельствах и контексте.

* * *

      Очередное облако наползло на обгрызенный с одного бока диск Луны, Ратное снова, на какое-то время погрузилось в полную темноту. И почти сразу где-то там, где находилась усадьба Кондрата, соперничающая размерами с лисовиновским подворьем, залился лаем пес. Это было не негромкое пустобрехство спросонья и для обозначения бдительного несения охранной службы, а полноценное гавканье на кого-то, кто в неурочный час надумал шляться по улице.
      Лай подхватила еще одна собака, потом еще одна… Судя по распространению шума, ночной гуляка двигался в сторону усадьбы сотника Корнея.
      – Приготовиться. - Шепотом скомандовал Мишка. - Кажется, по нашу душу идут.
      На крыше, не то, чтобы началось оживленное движение, но какое-то едва заметное шевеление распространилось от Мишки во все стороны, как волна от брошенного в воду камня. Ребята сбрасывали оцепенение долгого ожидания, поудобнее перехватывали взведенные самострелы, приподнимали головы, вглядываясь в темноту.
      Собачий гвалт дошел до лисовиновской усадьбы и покатился дальше - к колодцу и главным воротам, но привычному уху была заметна разница: до определенного места, собаки действительно облаивали прохожего, а дальше драли глотку просто за компанию. Луна выскользнула из-за облака и… ничего не произошло. Никого и ничего не видно. По всей видимости, подошедший или подошедшие затаились так, чтобы их нельзя было заметить.
      Лай начал было уже утихать, но вдруг снова залился лаем пес, первым поднявший шум. Четвероногий хор повторно преисполнился энтузиазма, но теперь направление определить было уже нельзя - гавкали почти все собаки в селе. Луна, как на грех, снова "выключилась" - сплошная игра на нервах.
       "Элементарно, Сар Майкл! Противник действует в соответствии с известной истиной: "Где лучше всего прятать лист? В лесу!". Как уберечься от того, что тебя выдаст собачий лай? Да сделать этот концерт постоянным! В конце концов собакам надоест горлопанить: ну ходят люди и ходит, днем же не гавкают на каждого прохожего! Так вот и будут подходить по одному, по двое и накапливаться где-то рядом. Заодно, будет время и понаблюдать за объектом атаки".
      – Внимание! - Снова скомандовал шепотом Мишка. - Всем затаиться, за нами наблюдают.
      Всякое проявление жизни на крыше напрочь исчезло, казалось, что ребята даже не дышат. Собаки тоже начали постепенно умолкать и тут по нервам ударил истошный петушиный вопль! Лежащие на крыше тела в унисон вздрогнули, откуда-то сбоку донеслось: "А, что б тебя…" - резко оборвавшееся, видимо от толчка в бок. А по всему селу, на разные голоса, уже перекликались "самодержцы" курятников. Мишке сразу вспомнились шолоховские персонажи, каждую ночь наслаждавшиеся петушиным пением возле распахнутого окошка.
       "Между прочим, сэр, досиделись, ведь, герои "Поднятой целины" до выстрела из темноты… Не напоминает нынешнюю ситуацию? Еще как напоминает!".
      Через несколько минут, по окончании петушиных арий, от дома Кондрата опять покатилась волна собачьего гавканья. И хотя на третьем заходе она была уже не столь активной и длительной, где-то, довольно далеко от подворья Корнея, к собачьим голосам прибавился человеческий, излагавший свое мнение по поводу вокальных талантов и умственных способностей четвероногих секьюрити, в отнюдь не парламентских выражениях.
      Вдобавок, что-то обеспокоило скотину. В загоне под навесом послышалось топотание копыт и лошадиное фырканье. Фырканье оказалось знакомым - давал о себе знать шалопутный характер Зверя.
       "Зверь. Ну и имечко, доложу я Вам, сэр. При всем уважении, называть так своего боевого товарища… Хотя, с другой стороны, он, считай, сам себе его выбрал".

* * *

      На следующий день, после прибытия "эскадры" купца Никифора, Мишка попытался высказать деду свое неудовольствие по поводу поведения серого в яблоках жеребца, на котором ему пришлось выезжать навстречу гостям. Понимания, однако, он, в лице деда, не добился ни малейшего. Скорее наоборот. Его сиятельство граф Корней Агеич наорал на внука, навешав на него сразу кучу разнообразных обвинений.
      Во-первых, как выяснилось, Мишка совершенно избаловал Рыжуху, которая теперь не желала подпускать к себе никого кроме самого старшины Младшей стражи. Во-вторых, Мишка, разъезжая на жеребой кобыле, вел себя "не как будущий воин, а как толстожопая баба" (при чем тут был объем бедер, дед уточнять не стал). В-третьих, лоботрясу, у которого "под носом взошло, а в голове и не посеяно", давно пора было научиться управляться с настоящим строевым конем, а не с вислоухой дохлятиной (и вовсе не была Рыжуха вислоухой, тем более дохлятиной). В-четвертых, в-пятых… В-двенадцатых… Еще немного и обнаружилось бы, что извращенец Мишка сам оплодотворил собственное транспортное средство, но то ли дед иссяк, то ли решил, что пора переходить к конкретным указаниям, слава Богу, до обвинений в скотоложстве, дело не дошло. Короче, даже приближаться к Рыжухе, Мишке впредь было запрещено, а передвигаться верхом предписывалось исключительно на сером хулигане.
      По большому счету, дед был, конечно прав: Рыжуха, несмотря на все свои достоинства, в строевые кони не годилась. И не только по причине низкорослости и общей неказистости экстерьера. В случае "призыва на воинскую службу", ее главные достоинства - добродушие и пофигизм - обращались в фатальные недостатки.
      Строевой конь должен быть бойцом - качество нормальной лошади изначально неприсущее. Но, "а ля гер, ком а ля гер", конь не только средство передвижения, но и оружие. Строевые кони Ратнинской сотни умели, если выдавалась такая возможность, и цапнуть противника зубами, и поломать ему кости ударом передних копыт, и повалить чужого коня ударив грудью или плечом с разбегу.
      Был строевой конь и чем-то вроде спасательного круга - почувствовав, что всадник тяжело ранен или оглушен, он выносил хозяина из схватки, отбиваясь зубами и копытами от тех, кто пытался этому помешать.
      Как ни крути, ни кобыла, даже самая распрекрасная, ни хирургически умиротворенный мерин, ни на что подобное просто неспособны. Дед же оставался верен своему принципу воспитания - хочешь научиться плавать, сигай в воду, да сразу туда, где поглубже. Словно подслушал старый слова отца Михаила: "Сумеешь укротить их, сумеешь укротить и себя!".
      Промучившись пару дней (а чем, как не мучениями можно было назвать то, что даже мундштук в пасть серому хулигану удавалось вложить лишь с пятой-шестой попытки, постоянно рискуя остаться без пальцев?), Мишка решил обратиться за помощью к науке, в лице кинолога Младшей стражи, Прошки.
      Против Мишкиных ожиданий, Прошка и не подумал сразу же идти смотреть "пациента", а начал изводить Мишку вопросами, словно собирался заполнять первую страницу стандартной истории болезни: имя, возраст, происхождение, стаж службы и должность, предпочтения в еде, особые приметы и т.д. и т.п.
      Мишка, конечно знал, что Прохор еще та зануда, но что б настолько! Однако, обнаружив, неожиданно для себя, что ни на один из заданных вопросов толком ответить не может, мнение свое переменил и предложил разбираться со всем этим в присутствии "клиента".
      Прошка, для начала, с профессорским видом (только что очки на нос не нацепил) несколько раз обошел вокруг жеребца, потом бесстрашно раздвинув тому пасть, обследовал зубы, заставив поднять по очереди все четыре ноги, осмотрел копыта, пощупал бабки. Потом помял жеребцу живот и даже залез ладонью в пах.
      Жеребец реагировал на все эти манипуляции на диво спокойно, и только в последнем случае, изогнув шею, попытался цапнуть Прошку зубами за задницу, впрочем, безуспешно.
      – Хороший конь. - Вынес наконец свой вердикт Прошка. И с неожиданным одобрением добавил: - Злой.
      – Чего ж хорошего? - Удивился Мишка.
      – А вот когда он к тебе никого не подпустит, что б в спину не ударили, тогда и будет хорошо. - Пояснил Прохор и продолжил: - Молодой, трех лет еще нет, наверно. Под седлом ходил мало, но к подковам привычен. Прежний хозяин его не жалел - порол нещадно, вон, видишь следы? Так что, плетка ему знакома хорошо. И еще: на левом боку шрам. Точно не скажу, но похоже, что стрела хозяину ногу пробила, а потом уже в него ткнулась, потому и вошла неглубоко. Наконечник у стрелы был плоский - охотничий. Хороший, в общем конь. Откуда он у вас?
      – Да, вроде бы, у татей отбили, а к тем, наверно, попал, когда они обоз с ранеными дружинниками вырезали.
      – Понятно. - Прошка многозначительно кивнул и распорядился: - Неси жрачку.
      – Какую?
      – Репу, морковку, капустную кочерыжку, свеклу… Яблоки есть?
      – Только моченые остались, май же.
      – Не, моченые не годятся. - Отверг мишкино предложение Прохор. - А еще чего-нибудь такое есть?
      Ничего "такого" Мишка больше вспомнить не смог - не будешь же предлагать коню лук или чеснок? Вообще-то, еще по ТОЙ жизни, Мишка знал, что лошади любят крепко посоленный хлеб. Но ЗДЕСЬ хлеб был не тем продуктом, которым угощают скотину, слишком тяжело он доставался и никогда не был в излишке.
      Принесенное Мишкой угощение Прошка разложил в нескольких шагах от коня на некотором расстоянии от одного овоща до другого. Конь сожрал все, в том порядке, как гостинцы были разложены, не отдав никакого, сколько-нибудь заметного, предпочтения одному из продуктов.
      – Надо было сытого угощать. - Прошка сконфужено почесал нос. - Голодный-то он все уплетет.
      Эксперимент пришлось перенести на более позднее время. На этот раз "пациент" все же выказал свои гастрономические пристрастия, они, впрочем, оказались такими же, как и Рыжухи - обнюхав все, что ему предложили на выбор, жеребец в первую очередь схрумкал морковку.
      – Ну вот, Минь, хвалить его будешь морковкой. - Озвучил и без того очевидный вывод, Прошка. - А наказывать - сам знаешь, чем. Теперь давай узнавать, как его зовут.
      Мишка только было собрался спросить: как это можно сделать, как Прошка уже приступил. Все оказалось просто. Держа в руке морковку, чтобы конь не отвлекался, Прошка начал с паузами произносить различные лошадиные клички, каждый раз внимательно наблюдая реакцию жеребца.
      Сначала пошли клички, так или иначе связанные с мастью коня: "Серый", "Серко"… Реакция оказалась нулевая. Тогда Прошка переключился на клички соответствующие дурному характеру "пациента": Буй (глупый), Бесен (бешеный), Стужа (мучение), Досада… Серый хулиган не реагировал никак, пока Прошка, уже отчаявшись, произнес: Зверь!
      Конь коротко вскинул головой и всхрапнул.
      – Во! - Обрадовался Прошка. - Зверем его зовут! - Потом поскреб в затылке и добавил: - Или просто нравится ему это слово. В общем, Минь, зови его Зверем, не ошибешься. И вот еще, что. Я тебе одну хитрость покажу, он молодой, ему должно понравиться.
      Прошка встал лицом к Зверю, показал ему морковку, а когда конь потянулся к угощению, вдруг смешно и как-то неловко отпрыгнул вбок. Зверь повторил прошкино движение, игриво вскинув переднюю часть тела. Прошка снова прыгнул в сторону, Зверь - за ним. Тогда Прошка сначала попятился, а потом бросился бежать через двор, помахивая за спиной морковкой. Зверь в несколько легких скачков догнал мальчишку, но то увернулся и бросился назад.
      Конь так быстро развернуться не смог, и Прошка успел отбежать, потом снова увернулся. Так они и мотались по двору, пока Прошка не запыхался и отдал морковку Зверю.
      – Вот так каждый день и играй с ним. - Часто дыша, посоветовал Прохор Мишке. - Сначала с морковкой, а потом и просто так. Он привыкнет, будет за тобой, как собачонка бегать. Выводи его в поле, бегай рядом, за гриву держись и беги. Где-нибудь в тесном месте, чтобы он сбежать не мог, хотя бы в загоне, сам за ним гоняйся, пусть он от тебя уворачивается, но не заканчивай, пока ему на спину не вскочишь - пусть привыкает, что ты его всегда оседлать способен.
      Когда подружитесь, тогда и начинай его к воинским делам приучать, но сначала добейся, чтобы он сам мундштук в рот брал и под седлом тебя беспрекословно слушался. В общем, играйте, балуйтесь, становитесь друзьями, а я к нему больше не подойду - строевой конь только одного хозяина знать должен.
      Прошка оказался прав - подружиться с молодым жеребцом Мишке удалось почти без труда. Так, что обучение строевым приемам Зверь поначалу воспринял, как какую-то новую игру - без сопротивления.
      Теперь он вторую ночь подряд ждал хозяина в загоне - взнузданный и оседланный, только со слегка ослабленной подпругой. На всякий случай.

* * *

      Ожидание нападения все длилось и длилось. Полная темнота, сменялась лунным светом, собаки полаивали, провожая крадущихся к лисовиновскому подворью заговорщиков, но в поле зрения, пока, никто не попался. Долго находиться в напряжении невозможно - устаешь, рассеивается внимание, теряется бдительность. Но "спецназу" Младшей стражи эта беда была не страшна, благодаря специальным тренировкам.

* * *

      Учил ребят сидеть в засаде охотник Стерв (во Христе Евстратий) - отец Якова. Поначалу он просто заставлял их подолгу неподвижно стоять, держа на голове кружку с водой. "Курсанты" быстро убедились, что чем сильнее при этом напрягаешься, тем быстрее заболит и онемеет сначала шея, а потом и чуть ли не все тело. Результат - кружка опрокидывается и "курсант" оказывается мокрым.
      Потом, оказалось, что можно сохраняя равновесие потихоньку переминаться с ноги на ногу, шевелить руками, разворачивать туда-сюда торс, и кружка при этом с головы не падает. Постепенно упражнения усложнились. Стерв заставлял учеников, перемещаясь очень медленно, едва заметно, приближаться к дереву и опираться на него для отдыха то рукой, то спиной. Кружка, все равно не падала!
      Позже, на пути к дереву стали разбрасываться толстые коряги, через которые надо было перешагивать, сухие веточки, громко трещавшие, если на них наступали, всякие другие преграды и ловушки. И все время Стерв требовал, чтобы перемещение было очень медленным, почти незаметным для глаза.
      Постепенно ребята научились передвигаться словно привидения - бесшумно и не привлекая к себе внимания. Научились и замирать на долгое время, не напрягаясь и не утомляясь, не теряя способности перейти к немедленным действиям. Некоторые умельцы даже умудрялись помочиться, не уронив с головы кружку, хотя со штанами XII века возни было гораздо больше, чем с их "потомками" девять столетий спустя. Высшим достижением считалось, когда какая-нибудь лесная пичужка, ничего не опасаясь, усаживалась на край кружки, стоящей на голове ученика, чтобы напиться.
      Но на этом мучения не закончились. Отработав положение "стоя", Стерв заставил парней лежать на земле, держа кружку с водой на спине. При этом тоже надо было тихонечко шевелиться, напрягая и расслабляя то одну, то другую группу мышц, да еще умудряться наблюдать за окружающей обстановкой. В средствах обучения Стерв не стеснялся и иногда доходил до подлинного садизма, укладывая пацанов неподалеку от муравейника. Отползать следовало тоже медленно и бесшумно, и так, чтобы из стоящей на спине кружки не выплеснулось ни капли воды.
      Сначала Мишка думал, что все это будет ужасно скучно - каждое упражнение занимало несколько часов, но очень скоро убедился в своей ошибке. Лежа или стоя, он постоянно был занят делом: медленно напрягал или расслаблял мышцы, перемещал центр тяжести тела, исследовал взглядом каждую травинку, каждую веточку, следил за дыханием. В результате, время пролетало совсем незаметно.
      По ходу дела, он узнал о собственном теле очень много, научился чувствовать каждый его сантиметр, совершать выверенные до миллиметра движения, не теряя при этом ни равновесия, ни контроля за окружающей обстановкой. Наблюдая за другими учениками, Мишка стал замечать, как меняется их осанка, приобретают какую-то звериную грацию движения, взгляд становится цепким, подмечающим любые мелочи.
      Как-то незаметно начала постигаться и "лесная грамота" - читаться едва заметные следы, различаться и правильно интерпретироваться шумы. Стерв буквально лепил из учеников других людей.
      Занятия проходили в лесу, на запасной базе Младшей стражи - точной копии лисовиновской усадьбы в натуральную величину, изготовленной, правда, не из бревен, а из плетней. Плетни были не изделием из столбиков и прутьев, которым обычно обносились огороды, а гораздо более солидным сооружением. Оставленные в подходящих местах деревья и врытые в землю бревна, переплетались стволами молодых гибких деревьев.
      Все получилось достаточно прочным - ограда, стены и крыши домов и хозяйственных построек. Внутри были настелены полы из расколотых клиньями и обтесанных бревен, стояла грубая, но соответствующая размерам мебель, даже в макете кузницы из камней было сложено некое подобие горна. Во дворе, в соответствующем месте высилась поленица дров, под навесом имелся загон для скота, а отхожие места можно было использовать по их прямому предназначению.
      Справились со строительством, конечно не за пару дней, как обещал деду Мишка, но уложились меньше, чем в неделю. Благо рабочих рук хватало - четыре десятка курсантов и привезенная Никифором артель плотников в двадцать человек (еще пятерых плотников сразу отправили на Базу для подготовительных работ). Плотники, правда посмеивались над боярской блажью, но работали качественно и быстро. Даже накрыли корьем крыши, чтобы постройки не промокали во время дождя.
      Мишка сначала сильно беспокоился оттого, что не знает, чему, собственно, учить "спецназ". То, что он видел по телевизору, как он и сам прекрасно понимал, было лишь мизерной частью знаний и навыков бойцов спецподразделений. Но после занятий со Стервом, подкрепленных тренировками по рукопашному бою, проводившимися под руководством деда и Алексея, сделавшегося еще одним наставником Младшей стражи, уверенности у Мишки прибавилось.
      Его собственная программа обучения "спецназа" включала в себя преодоление забора, проникновение на крыши и внутрь помещений. Перемещение от укрытия к укрытию, использование для этого любых пригодных предметов, стрельбу из-за углов, из окон, из других подходящих мест, откуда лучники, обычно, не стреляют. Действия в паре и в малой группе, умение прикрывать друг друга выстрелами из самострелов и бросками кинжалов. И наконец, свалка в тесных помещениях, с использованием тех же кинжалов и кистеней.