После этого Плахов заявил, что он уже все объяснил и больше ничего не скажет. Затем стал изображать негодование по поводу незаконного задержания.
      Удостоверение сотрудника ПГУ и слова Плахова заставили Климова внутренне содрогнуться. Он, которому довелось испытать в жизни немало неожиданных поворотов, был неприятно поражен и в первый момент почти не скрывал этого. Однако к нему быстро вернулись спокойствие и самообладание. Секундного раздумья было вполне достаточно для того, чтобы оценить остроту ситуации, тот урон, который нанесен проникновением "крота" ЦРУ в Комитет государственной безопасности.
      - Не спускайте с него глаз, - приказал Климов контрразведчикам и, обращаясь к водителю, добавил: - Поехали в Лефортово*.
      Автобус тронулся с места и быстро набрал скорость.
      "Странная все-таки штука - логика и диалектика борьбы, - размышлял Алексей Климов, изредка поглядывая на задержанного, - вкладываешь в нее все силы, всю энергию, всю ненависть души. Но поверженный противник вызывает лишь презрение и отвращение. И отношение к нему - не слепая ненависть, не чувство мести".
      Всю неблизкую дорогу до Лефортово Плахов подавленно молчал, словно набираясь сил для новой схватки с теми, кто будет заниматься трудным расследованием его страшного и горького преступления. Пока окончательно не потерпит поражения и не признает себя побежденным.
      "Это - конец, - думал Плахов, - это возмездие за мои прегрешения". Из глубины памяти выплыли строки из песни Владимира Высоцкого, которые сопровождали его отъезд из Бангкока. Те, что запомнились ему роковой обреченностью и показались уже тогда пророческими: "Сгину я, меня пушинкой ураган сметет с ладони" - пел тогда своим узнаваемым хрипловатым голосом Высоцкий. "Вот и случилось - смело ураганом!"
      Он представил наполненные слезами и ужасом огромные глаза жены и дочери. Поверят ли они, безмерно любящие его люди, тому, что услышат очень скоро. Он-то знает, как обстоит дело, но будет сопротивляться неумолимой судьбе. Сколько времени он сможет продержаться?
      И снова оцепенение. И тошнотворный страх. И ожидание неизбежного конца.
      Глава девятая
      Выговор
      от директора Лэнгли
      Печальный некролог
      В кабинете начальника Советского отдела Оперативного Директората ЦРУ в Лэнгли двое мужчин - хозяин кабинета Джеймс Вулрич и Питер Николс, его заместитель. После крайне неприятной информации Джона Каллохена из ФБР и столь же невеселого разговора с шефом ЦРУ Лэнгли Вулрич пригласил Николса срочно зайти к себе.
      "Везунчик" уже несколько минут стоял почти у самых дверей кабинета своего начальника. В руках он держал рюмку с коньяком, предложенную любезным хозяином. Веселая улыбка на его лице постепенно уступала место напряженному ожиданию. При взгляде на сумрачный вид шефа оно стало переходить в неприятное предчувствие. А Джеймс Вулрич молчал, медленно вышагивая по кабинету. Руководитель Советского отдела долго не решался нарушить тягостную тишину, собираясь с мыслями...
      Начало этой тревожной и драматической сцены в кабинете Джеймса Вулрича на пятом этаже здания штаб-квартиры ЦРУ, которое впрямую затрагивает любимое детище Питера Николса - "Пилигрима", читателю уже знакомо.
      Наконец, встревоженный необычной обстановкой и долгим молчанием своего шефа, крестный отец "Пилигрима", бывший резидент ЦРУ в Бангкоке сам начал разговор.
      - Что-нибудь случилось, сэр? Может быть, послать телеграмму в московскую резидентуру и напомнить им о "Пилигриме"?
      - В этом нет необходимости, Питер. Русские только что арестовали "Пилигрима". Я пока не знаю деталей, но сам факт ареста не вызывает сомнений.
      Николс уронил рюмку на пол, она разбилась, осколки стекла разлетелись по кабинету.
      Джеймс Вулрич взял себя в руки. Он уже не одинок в постигшей беде. В присутствии своего заместителя он ощущал чувство ответственности. Нельзя допускать, чтобы другие, пусть они и принадлежат к ближайшему окружению, видели его минутную слабость.
      - Я только что звонил директору. Он советует всем нам сохранять самообладание и работоспособность. Директор не меньше нас с вами переживает потерю этого ценного агента. В конце концов, у каждого агента свой срок. Работа в разведке всегда связана с риском. Мы должны избегать того, чтобы риск был ненужным. К сожалению, мы не всегда можем избежать неудачи. Считайте, что нам не повезло. Впрочем, Питер, у вас есть чем заняться, чтобы компенсировать эту потерю. Не так ли?
      Джеймс Вулрич умышленно утаил от своего заместителя кое-что из того, что своим шепелявым голосом наговорил ему директор ЦРУ, взбешенный провалом "Пилигрима". Зачем лишний раз расстраивать и без того огорошенного неудачей человека?
      Не рассказал Вулрич и о недовольстве шефа тем, что "Пилигрим" попал к русским целым и невредимым. Ведь у агента была возможность уйти из жизни, как это сделал, например, не так давно наш человек из русского министерства иностранных дел!* Зачем же начальник Советского отдела так настаивал на снабжении "Пилигрима" ампулой с ядом! Агент не сумел или не успел им воспользоваться? - "Плохо работаете. Нельзя было допускать, чтобы его захватили живым! И вообще, почему русские раскрыли "Пилигрима"? Да еще так быстро?"
      Вулрич нисколько не поразился тому, что сказал старина Билл об ампуле с ядом. Секреты разведки должны тщательно оберегаться. Собственно говоря, он и сам думал, почему же все так случилось. Ведь "Пилигрим", как сообщал резидент ЦРУ в Бангкоке, панически боялся быть раскрытым контрразведкой и охотно принял предложение американцев снабдить его "чудодейственным лекарством". Почему же он отказался пустить его в ход?
      Нет, Джеймс Вулрич не жаждал смерти агента. Он бы очень удивился, если бы кто-то назвал его кровожадным. Просто таковы были правила игры, и он должен был им подчиняться.
      Джеймс Вулрич всегда считал себя добрым христианином. Как и его боевой заместитель. Как подавляющее большинство офицеров и служащих Центрального разведывательного управления. Как наверняка и сам директор Лэнгли, которого, правда, уже после смерти церковь попытается причислить к богохульникам, хотя и не откажет ему в достойном погребении. К христианской религии в ЦРУ относятся, как и полагается, с должным почтением. В мраморном вестибюле здания разведки в Лэнгли всех входящих и выходящих встречают слова из Нагорной проповеди Христа, призывающие познавать истину, которая должна сделать всех людей свободными. ЦРУ, как ведомство благородной и справедливой страны, направляется божественным провидением. Библейские заповеди окружены благоговейным вниманием. Новозаветные постулаты призывают к кротости, к простоте, к смирению, к борьбе со злом, исходящим от врагов церкви. "Не убий" - из числа таких постулатов. Лишать одного человека жизни по прихоти другого противоречит христианской морали, осуждается в обществе, предается проклятию в церквях.
      Но, конечно, понятно, что американские разведчики - не врачи и не связаны клятвой Гиппократа. Так думает начальник Советского отдела. Поэтому на некоторые христианские заповеди можно не обращать внимания. С практикой убийств в ЦРУ покончено раз и навсегда. Вот и теперь, еще в начале восьмидесятых, президент Рональд Рейган запретил разведке своим указом умерщвлять людей*. "Ни один человек, находящийся на службе у правительства Соединенных Штатов, не должен принимать участия в убийствах или вступать в заговор с целью убийства". Вот так и не иначе.
      Но недаром говорится: если запрещено, но очень хочется, то - можно. Придумано много способов обходить самые строгие и категорические запреты. И вот директивой Рейгана вводится особый "регламент" - разрешается убивать людей, если они сами проявят желание уйти из жизни.
      Так Центральное разведывательное управление получило "легитимное" право лишать жизни тех, кого оно приговорило к "высшей мере". Безусловно, при скрупулезной секретности приводить приговор в исполнение. Вот так в ЦРУ появилась долгожданная и тщательно законспирированная практика умерщвления агентов, которым нельзя было оказаться в руках противника. Агентам вручались миниатюрные ампулы с быстродействующим ядом, в соответствующем камуфляже и с подробными инструкциями, как пользоваться этим "милосердным лекарством".
      Вулрич вспомнил, как он слушал гневную отповедь директора. Можно соглашаться или не соглашаться с шефом. Можно признавать выговор справедливым или необоснованным. Джеймсу Вулричу ясно одно: раздражение начальника Лэнгли вполне понятно, перечить шефу неразумно. Но многое из того, что рассерженный Кейси бросал в трубку, Вулрич не станет пересказывать своему заместителю.
      Конечно, вопросы жизни и смерти решались в Лэнгли без особого напряжения. Всем руководила извечная "целесообразность". Но нельзя не быть солидарным с руководством. Директор ЦРУ совершенно прав. Признания агента, попавшего в руки контрразведки противника, нанесут большой ущерб разведке, да и Соединенным Штатам. Молодец президент, что дал ЦРУ лицензию на убийство, разведчики сумеют ею воспользоваться с выгодой для дела. Конечно, могут быть и неудачи. Никто от них не застрахован! Да дело, строго рассуждая, не в Рейгане. Кто бы ни пришел к власти в Вашингтоне, стратегия национальной безопасности останется прежней. Если и отзовут нынешнюю директиву, примут другую - допускающую удобные толкования.
      Ну, а директор Кейси отходчив. Его гнев долго не продержится. Оправдываться и перечить ему начальник Советского отдела не будет. Что положено Юпитеру, не положено быку*.
      ...Опустив голову, Питер Николс покинул кабинет своего шефа. В дверь осторожно заглянула Кристина, секретарша Вулрича. Она увидела беспорядок в комнате и неодобрительно покачала головой.
      - Пожалуйста, приберите все это. Произошел несчастный случай. Ничего, все образуется и придет в порядок. У меня, Кристина, отчаянно разболелась голова. Я еще немного побуду здесь, а потом все же отправлюсь домой.
      - Конечно, сэр, - говорит верная секретарша, - берегите себя и выздоравливайте поскорее. - Она ни о чем не спрашивает.
      Кристина быстро справилась с уборкой в кабинете. Она собрала осколки, разлетевшиеся по полу, вытерла лужицы растекшегося коньяка. Как большинство женщин, она любила чистоту и порядок. Потом она понимающе посмотрела на шефа и незаметно вышла из кабинета. Она чувствовала: случилось что-то неприятное, и ее шефу именно сейчас надо побыть одному.
      "Волк" Вулрич сидел в своем просторном кабинете, чем-то напоминающем музей. Беззвучно смотрят со стен фотографии и экспонаты жертв его охотничьей страсти. В глазах у некоторых хозяину кабинета чудится укоризна, какая-то неосознанная жалость к сгубившему их охотнику.
      Джеймс Вулрич остался в своем офисе совсем один, наедине со своими думами. Он никого не принимал. Сотрудники его многолюдного отдела со вчерашнего дня уверены, что его нет на работе. Других, жаждущих встречи, не допускала к нему строгая и бдительная Кристина. Она всегда поступала так, оберегая шефа. Трудно пробиться к Джеймсу Вулричу, минуя контроль Кристины Холкрофт! Телефонные звонки к начальнику Советского отдела в основном идут на коммутатор, а здесь она - полная хозяйка.
      Вулрича поглотило все случившееся, он не прикасался к бумагам, заполнившим его большой рабочий стол. Начальника Советского отдела мучили раздумья. И все они так или иначе были вызваны провалом "Пилигрима" в Москве. В уме у Джеймса Вулрича роились версии, их много, он перебирал одну за другой.
      Кристина изредка появлялась в дверях. Она знает своего шефа - он никогда не откажется от ее помощи и от предлагаемого кофе. Чашка за чашкой любимого напитка, ничего более крепкого он не мог себе позволить. Не отказался он и от принесенной Кристиной таблетки "аспро", которую внимательная секретарша превратила в стакане воды в шипучий напиток, быстро снимающий головную боль. Хотя и не надолго.
      Ну, а пока что ему была нужна информация. Необходимо иметь точную и полную картину того, что же произошло. Только тогда у него появятся материалы для убедительных версий, для анализа и выводов. Появятся и предложения. Но спешить он не будет.
      Полчаса назад он снова пригласил к себе Питера Николса. Вдвоем они договорились о том, о чем следует в первую очередь запросить московскую резидентуру. Завтра же, если не свалят головная боль и нервная усталость, он встретится с Джоном Каллохеном. Ему нужно знать все, что стало известно Федеральному бюро расследований о "Пилигриме". Он уже условился с ним о встрече в столичном управлении ФБР на Пенсильвания-авеню. Джон вовсе не удивлен настойчивой просьбой друга - он сразу же понял, что речь идет об агенте Центрального разведывательного управления в русской разведслужбе. И интерес к этому начальника советского отдела Оперативного Директората Лэнгли вполне ясен.
      Потом Николс ушел к себе. Он будет готовить телеграмму в резидентуру. Вулрич снова погрузился в размышления, прихлебывая принесенную Кристиной очередную чашку крепкого кофе.
      Вопросов, на которые Джеймс Вулрич желал бы получить ответы от свидания с Джоном Каллохеном и от московского резидента ЦРУ, было много. Потом их станет гораздо больше. Когда вовсю заработает механизм запущенной машины расследования.
      Однако было время собираться домой. Джеймс "Волк" Вулрич собрал разбросанные по столу документы, сложил их в сейф и закрыл тяжелую дверцу. Перевернул табличку на сейфе с надписью "открыто" на другую сторону "закрыто". Вышел из кабинета, шаркая ногами. Спустившись на лифте в вестибюль, он постоял еще немного в мемориальном зале. Его взгляд снова скользил по "звездочкам" погибших, увековеченных на стелах. И по фамилиям тех ушедших из жизни сотрудников разведки, которым уже не нужны "звездочки", скрывающие их имена. Вулрич посмотрел на длинные ряды "звездочек" и фамилий. В воспаленной голове начальника Советского отдела возникло видение. Ему почудилась большая мемориальная доска с надписью: "Агенты Центрального разведывательного управления". В длинном скорбном ряду множество фамилий. И псевдонимов, за которыми скрывались когда-то живые люди. Самым последним значится - Плахов Лев Михайлович, 1986 год. И псевдоним, полученный в Лэнгли, - "Пилигрим".
      Версии и гипотезы
      От кабинета начальника советского отдела до кабинета его заместителя на том же, пятом, этаже здания Лэнгли - рукой подать. Но в этот раз расстояние в десяток метров показалось Питеру Николсу долгой и ухабистой дорогой.
      Очутившись у себя, "Везунчик", впрочем, сразу же окунулся в привычную деловую обстановку - назойливые телефонные звонки, непрерывно поступающие телеграммы и письма, встречи со своими прямыми подчиненными и коллегами из других подразделений, возникающие постоянно и, казалось бы, из самых простых ситуаций оперативные проблемы - все это вернуло Николса в обычную рабочую суету. На время он даже забыл думать о "Пилигриме".
      Ближе к вечеру круговорот людей и документов в Советском отделе значительно ослабел. Наверное, как и в большинстве других подразделений Лэнгли. Пульс работы отдела по "главному противнику" стал более ритмичным. Самое время и Питеру Николсу расслабиться, хотя бы немного. Может быть, и странно, но вот тогда Николс, словно освободившись от иных забот, вспомнил о "Пилигриме". К тому же надо было готовить телеграмму Эрику Хонтауэру. Московская резидентура должна включиться в процесс анализа.
      Ну, а тем временем необходимо восстановить в памяти всю эпопею с разработкой и вербовкой "Пилигрима" в Бангкоке, завершившуюся для него так удачно. Перебрать в уме события и последнего времени.
      "Прокола" в Бангкоке не могло быть, - решил Николс, - все было тщательно продумано и подготовлено". Бангкокские события - образец конспирации. Привлеченные к делу "Пилигрима" агенты - и Гарри, и Сэлли очень надежные люди. Они многократно проверены, и какая-то утечка информации о "Пилигриме" именно от них исключается. Они и сейчас активно участвуют в операциях бангкокской резидентуры, и новое руководство отзывается об этих агентах с большой похвалой. Да и дела, которые делаются с их участием, исключительно важны для Лэнгли. Нет, Гарри и Сэлли - вне подозрений.
      Теперь - Сантибан. Возможна ли утечка оттуда? Теоретически, конечно, можно допустить эту версию. Но только - теоретически. Сантибан не был посвящен, даже на самом высоком уровне, в мероприятия резидентуры по делу "Пилигрима". Не было никакой необходимости. Да и в резидентуре о том, что Питер Николс занимается русским вице-консулом, знали лишь три человека. Он сам, заместитель резидента и шифровальщик. Впрочем, его, пожалуй, можно исключить из списка, ему был известен лишь псевдоним объекта. Но даже и в этом случае просто невозможно возлагать на этих троих какую-то вину. Николс в своих людях был абсолютно уверен.
      Вернемся к Сантибану. Может быть, у русских есть свой агент в службе безопасности? И он каким-то образом, возможно, чисто случайно, заметил встречу американцев с "Пилигримом"? Крайне маловероятно. Ведь все конспиративные контакты происходили в номерах гостиниц, и он сам, и агент приходили на эти встречи раздельно. Еще более невероятно допустить, что Сантибан установил технику подслушивания в том номере гостиницы, где происходили встречи. Во-первых, у службы безопасности Таиланда своей аппаратуры нет. Во-вторых, специалисты из Лэнгли проверяли все помещения довольно тщательно и с полной гарантией.
      Может быть, был зафиксирован приезд в Бангкок Джеймса? Что делал в Таиланде начальник Советского отдела ЦРУ? Ну, и что из этого следует? Как это обстоятельство могло расшифровать нашу работу по делу "Пилигрима"? Тем более что Джеймс приезжал по линии Джусмага и не мог попасть в поле зрения местных властей?
      Перехват русскими шифрованной переписки бангкокской резидентуры со штаб-квартирой? Это, конечно, серьезно, и неприятно об этом даже думать. Но поверить в эту версию - невозможно. "Пилигрим" знал бы об этом, если дело касалось бы КГБ. Сантибану же вряд ли под силу такая сложная операция. Даже если отвлечься от других факторов, которые делают такое предположение просто фантастическим.
      Но не будем оставлять все эти версии без должного внимания. Надо обсудить с Джеймсом, он мудрый человек. Он поймет ход рассуждений и обязательно найдет в них какие-то грани и нюансы, которые помогут правильному анализу.
      Что же еще? Ошибка московской резидентуры? Разведчик резидентуры, осуществлявший закладку тайника, привел за собой слежку КГБ? Посмотрим, что сообщит Эрик Хонтауэр, мы запрашиваем у него подробный отчет о действиях Бронсона.
      "Везунчик" хорошо знал Хонтауэра и был уверен, что в планах резидентуры не должно было быть осечки. Арнольд Бронсон тоже достаточно опытный работник, хоть и молод. Он мог ошибиться и не заметить наблюдения. Правда, у резидентуры были дополнительные средства контроля за обстановкой, и, кажется, судя по старому докладу Эрика, ничего подозрительного тогда замечено не было. Но - подождем. Как говорится, поживем - увидим.
      Остается самое страшное - русский "крот" в Лэнгли. Он, конечно, поделится этими мыслями с шефом. Не хочется верить, но это очень серьезно. Может быть, даже более серьезно, чем все другие версии и предположения. Но ведь тогда должны быть и другие провалы, другие загадочные истории? Вроде бы их не было. Питеру Николсу очень не хочется верить, что русские могли завербовать американского разведчика. "Жена Цезаря должна быть вне подозрений!" А пока оставим эти версии до разговора с Джеймсом. Николс решил больше не возвращаться к неприятным гипотезам.
      Покончив c тяжелыми размышлениями, "Везунчик" вдруг вспомнил странные слова шефа, которые вырвались у Джеймса Вулрича перед тем, как он уж совсем собрался уходить из кабинета: "Для нас всех было бы даром судьбы, если бы "Пилигрим" воспользовался той штукой, которую он получил от вас в Бангкоке". Тогда, в кабинете шефа, он как-то не обратил на них внимания, не уловил их смысла, сраженный сообщением о провале "Пилигрима". А потом, в суматохе дел, и вовсе забыл о них. И вот сейчас вспомнил.
      В памяти отчетливо всплыла сцена в номере гостиницы "Принсес", когда он вручил агенту "эту штуку" и вел трудный разговор на щепетильную тему. Может быть, "Пилигрим" и думал тогда о самоубийстве. Боялся попасть в руки Второго Главного управления КГБ, способности которого хорошо представлял. Боялся, что окажется в тюрьме контрразведки...
      Он, Питер Николс, не жалел тогда красок, чтобы расписать ужасы разоблачения КГБ. Нагонял страх на "Пилигрима" разными байками. Рассказал, например, придуманную кем-то из американских журналистов историю о том, как в лубянской тюрьме сжигают заживо захваченных иностранных агентов. А, может быть, он и сам верит во все такие "страшилки"?
      Он, резидент Центрального разведывательного управления в Бангкоке, делал то, что ему поручили. И в этот раз, и потом, во время других встреч с "Пилигримом", говорил о том, как просто - проглотить таблетку, и "лекарство" подействует мгновенно и совершенно безболезненно. Прозрачно намекал на то, что родные и близкие могут не понять его благородных мотивов, ради которых он вступил в контакт с американцами. Но все - как бы невзначай, вперемежку с обсуждением других вопросов сотрудничества. Впрочем, вполне осознанно и с определенным расчетом. Конечно же, разоблачения не произойдет, если "Пилигрим" будет строго следовать разработанным в Лэнгли условиям связи, гарантирующим безопасность контактов. КГБ не сможет тогда поймать его в Москве. А таблетка дается ему только потому, что он сам этого захотел.
      Как забавный парадокс, как совсем уж смешной эпизод, "Везунчик" вспоминал: когда "Пилигрим" попросил дать ему это "лекарство", он стал отговаривать агента, вновь и вновь повторяя, что если русский будет выполнять рекомендации ЦРУ, ему ничто не угрожает. Так требовали инструкции на этот случай. Агенту внушалось, что это - его собственное решение. И все же "Пилигрим" получил "лекарство". На всякий случай, если возникнут "чрезвычайные обстоятельства". Так сказать, страховочный вариант. Агента уже было не переубедить. Да по существу и необходимости в том, чтобы переубеждать, попросту не было. Все формальности были выполнены.
      И вот теперь "Пилигрим" в руках советской контрразведки. Значит, не воспользовался таблеткой. Не смог или не захотел? Или просто струсил? Интересно, что он теперь рассказывает в КГБ? Вряд ли он молчит. Надо скорее всего считаться с тем, что он выдаст русским все, что знает о Бангкоке, все, чему его обучали. Выдаст все, что у него есть.
      Питер Николс - практик и прагматик до мозга костей. Годы работы в Центральном разведывательном управлении вооружили его всеми секретами агентурной деятельности. Он отлично знает, что агенты занимают ведущее место в системе сил и средств добывания информации и в решении других разведывательных задач. В активе "Везунчика" вербовки высокопоставленных политических и военных деятелей, руководителей и рядовых сотрудников спецслужб, крупных журналистов и научных работников тех стран, куда его направляли из Вашингтона. Главная забота разведчика - максимально "выжать" из агента все, на что он способен, все, что он может дать. "Мы будем платить вам щедро, но всегда соответственно ценности тех сведений, которые будем от вас получать, - говорил Питер Николс "Пилигриму". - Впрочем, я уверен, вы и сами в этом заинтересованы". Николс знал великую притягательную силу того, что в Лэнгли называли "материальным фактором". Как и во многих иных спецслужбах.
      Американский разведчик хорошо знал и кое-что другое: нельзя допустить, чтобы агент попал в руки вражеской контрразведки, последствия этого могут быть крайне неприятны для разведслужбы. Выработавший свой "ресурс" агент обуза для ЦРУ, но от того, кто потерял свою ценность, можно откупиться. Однако еще хуже, если он будет разоблачен и арестован. Очень жаль, что "Пилигриму" не хватило сил и смелости совершить действительно мужской поступок. Захваченный противником агент - это реальная опасность.
      Вот такие разные мысли приходили в голову заместителя начальника Советского отдела, когда завершался очередной рабочий день в Лэнгли.
      Что укрывается
      от острого взора Лэнгли
      На этом повороте драматических событий, разыгравшихся в Москве и Вашингтоне, автор вынужден ненадолго прервать повествование и вмешаться. Нужно поведать читателям о том, что известно в Москве и о чем, возможно, предпочитают не знать в Вашингтоне, пытаясь в лабиринте версий добраться до отгадки тайны провала "Пилигрима". И, может быть, чего не удалось сделать организаторам и исполнителям блистательного плана операции с участием ценного агента, которого предназначали на роль "крота" в Ясеневе.
      Как знать: сколько бы еще драгоценного для ЦРУ времени "Пилигриму" удалось продержаться "на плаву", если бы не трагическая оплошность разведчика "глубокого прикрытия" резидентуры, так неосторожно обронившего в автомашине злополучный "Минокс"! И не удосужившегося доложить об этом резиденту!
      В самом деле, почему от рук русских не "пострадал" Арнольд Бронсон, непосредственный участник операций московской резидентуры с постановкой сигналов и закладкой тайника для "Пилигрима"? Почему его не объявили в Москве "персоной нон грата"? Ведь у Комитета государственной безопасности были для этого причины, и причины нешуточные. В Лэнгли об этом просто не подумали, самоуверенно списав все на другие обстоятельства. Например, на зловещего "крота" КГБ в Вашингтоне.
      В Лэнгли решили оставить Арнольда Бронсона в московской резидентуре и даже рискнули поручать ему немаловажные дела. Хотя, если следовать той же логике о советском "кроте" в Лэнгли, не дававшему покоя множеству солдат тайной войны с русскими, этот "крот", наряду с "Пилигримом", должен был выдать и самого разведчика резидентуры. Ведь Броксона можно было убрать из Москвы, отвести от возможных ударов советской контрразведки, от подозрений в действиях, за которые не милуют ни дипломатов, ни тем более разведчиков. Пристроить в конце концов в одной из многочисленных резидентур ЦРУ, разбросанных по всему свету. Ведь у американской разведки немало забот и ответственных дел, в которых пригодится опыт разведчиков, побывавших в Советском Союзе. Пусть ему даже немного не повезло. За битого двух небитых дают!
      Поистине неисповедимы пути господни! Неужели всех тех, кого всевышний решает наказать, он сначала лишает разума? Зачем же тогда славословить насчет своей богобоязненности? Зачем везде и всюду подчеркивать: "Мы верим в Бога"? Даже чеканить эту сакраментальную надпись на монетах, которые проходят столько грязных и ненадежных рук!
      Потом беднягу Арнольда Бронсона, уцелевшего в вихре бурь восьмидесятых, отправят подальше из Москвы, дадут развернуться его тщеславию и кипучей энергии. Арнольд Бронсон не пропадет. Хотя так никогда и не узнает, какую роль ему было уготовано судьбой сыграть в деле "Пилигрима". И во всех последующих событиях.
      Ну, а пока он остается в Москве, и это - часть стратегии Лэнгли, которому нельзя признаваться в неудачах. Не пойманный - не вор.
      Но, как ни странно, советскую контрразведку такое положение дел вполне устраивало. Не нужно тратить усилий, чтобы распознать, кого пришлют на замену разведчику "глубокого прикрытия". Были и другие причины, но автор о них промолчит. Настанет время, и о них станет известно. Такой момент еще не наступил. В данном случае - чем позже это случится, тем лучше.
      Так или иначе, Центральному разведывательному управлению дорого стоила эта ошибка Арнольда Бронсона. "Глубокое прикрытие" не спасло ЦРУ и московскую резидентуру.
      Впрочем, был еще один нелепый и грубый промах ЦРУ, о котором, возможно, не знали Джеймс Вулрич и те, кто готовил операцию. С "Пилигримом" в Москве. Не ведал об этом и московский резидент Эрик Хонтауэр, когда направлял Арнольда Бронсона к "Павлину".
      Начать следует издалека. Представьте себе, что на вашей карте города Москвы, которой вы регулярно пользуетесь, вместо "проспект Мира" красовалось бы "Тверская-Ямская", как называли эту широкую московскую улицу в стародавние времена. Так вот, в инструкции ЦРУ для "Пилигрима", которая была передана агенту в радиограмме из Франкфурта-на-Майне, одна из улиц, по которой "Пилигрим" должен был идти к тайнику, была названа не ее современным именем, а тем, под которым она значилась на старых российских картах. Из "плана связи" ЦРУ это неверное название перекочевало в записку, которую "Пилигрим" составил для себя, когда готовился к выходу к "Павлину". Листок с ошибочным названием улицы и был обнаружен контрразведчиками в кармане рубашки "Пилигрима", когда его задержали с "камнем" у опоры ЛЭП. Нужную для себя опору электропередачи агент на своей схеме пометил крестиком. Это, конечно, было серьезной уликой, обратившей на себя внимание. Однако грубая небрежность Советского отдела Оперативного Директората ЦРУ усугубилась тем, что именно под старым названием улица, ведущая к "Павлину", была обозначена и в изданном в Соединенных Штатах в восьмидесятые годы справочнике, которым пользовались в Лэнгли и в московской резидентуре ЦРУ. "Пилигрим", очевидно, не взглянув на современную карту города, автоматически переписал подсказанное ему разведчиками ЦРУ старое название улицы. Небрежность ЦРУ обошлась ему дорого: она явилась дополнительной уликой его связи с американской разведкой. Плахов, когда записка из кармана его рубашки со схемой пути к "Павлину" попала к Климову, так и не смог объяснить, откуда же взялось название улицы, которого нет на современных картах Москвы.
      Был ли Питер Николс, заместитель начальника Советского отдела и бывший резидент ЦРУ в Бангкоке, вербовавший Плахова в Таиланде, главным ответственным лицом за эту небрежность ЦРУ - трудно судить. Зачем ему самому знать топонимику русских городов? Для этого есть эксперты, существует, наконец, московская резидентура, которой положено следить за подобными деталями. С них и спрос.
      Неприятный осадок от неудачного исхода дела "Пилигрима" исчезнет, и Питер Николс постарается забыть об агенте. Тем более что заместителю начальника Советского отдела совсем скоро предстоит окунуться в новые разведывательные операции, в новую работу, которую задумает его шеф, одержимый, как и он сам, целью внедрить американского "крота" в Ясенево. Стоит ли мучить себя такой "мелочью", как провалившийся агент? Тем более что он вряд ли узнает о случившейся небрежности с названием улицы, которая так осложнит положение "Пилигрима", когда контрразведка задержит его с "булыжником".