Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Маслав

ModernLib.Net / Историческая проза / Крашевский Юзеф Игнаций / Маслав - Чтение (стр. 15)
Автор: Крашевский Юзеф Игнаций
Жанр: Историческая проза

 

 


– Старик, – сказал он едва слышном голосом, – не могу умереть. Послушай, вынь у меня все из-под головы, мне легче будет умирать.

Слуга, плача, послушался его и вынул все, что у него было под головой; Спытек вытянулся во всю длину, скрестил руки на груди, закрыл глаза, и прежде чем занялся день, он лежал уже холодный и окостенелый. Прибежала Марта, распустив по плечам волосы, ломая руки, громко причитая и страшно плача, так что голос ее слышался по всему замку. Пришла заплаканная Кася, а за нею все остальные женщины; – послали за плачеями, чтобы причитали над телом.

В тот же день начались приготовления к христианскому погребению. Дубовый гроб, по всей вероятности, заготовленный Белиной для самого себя, – он отдал старику; крышку забили, гроб перенесли на пригорок в лесу, ксендзь Гедеон совершил обряд похорон, и все обитатели замка отдали покойному последний долг.

В городище никто не почувствовал горечи утраты, напротив, без него всем стало спокойнее, плакал только старый Собек.

Госпожа, которая накануне так кричала и разливалась слезами, сидела теперь в раздумье и вздыхала. На третий день она уже смеялась, но, опомнившись и сама себя устыдившись, тотчас же всплакнула.

Кася ходила печальная.

Все ждали вестей от своих, Белина от сына, Спыткова от будущего зятя. В течение нескольких следующих дней в голове Марты Спытковой зародились новые мысли: ей стало казаться, что было бы жестокостью выдать Касю за Вшебора.

– Что же, если девушке полюбился другой, и тот другой тоже ее любит и сам человек хороший, да и родители – почтенные люди! Какое дело королю до моей дочери? Покойник мог дать слово за нее, потому что мужчины ведь ничего не понимают в этих вещах! А почему бы мне самой не выйти за Вшебора? Он так жал мне руки, что в жар кидало, и смотрел такими глазами, словно съесть хотел. Это он за Касей из ревности приволокнулся. Не было бы Каси, так он непременно женился бы на мне.

Так рассуждала сама с собой пани Спыткова, а однажды вечером, когда Ганна Белинова подсела к ней, она заговорила с ней по душе:

– Пошли Бог вечный мир моему покойному мужу, – тихо сказала она Ганне, – но при жизни тяжело мне с ним было. Ой, рука у него была железная! Да и Касю мне жаль, что он так легко отдал по первому слову короля. Девчонка не любит Вшебора, хотя я ничего не могу сказать против него, но я-то знаю, что ей нравится кто-то другой.

И она как-то странно покачала головой.

– Вы думаете, что я ничего не вижу? Хе, хе! Кася худеет, плачет по ночам, а кто виноват? Я знаю, я-то знаю…

Она улыбнулась и сказала на ухо Ганне:

– Это все Томко ее очаровал! Дай ему Бог здоровья!

– Но ведь все кончено, вы дали слово королю, – шепнула Ганна.

Спыткова отрицательно покачала головой.

– Эх, все бы это устроилось, – сказала она, – только я не смею вам признаться.

– Ну, ничего, говорите, – спокойно сказала Ганна, глядя ей прямо в глаза, – говорите, пожалуйста, ведь вы знаете, что я ваша приятельница… – Только, чтобы об этом никто не знал, – беспокойно оглядываясь, говорила Спыткова. – Знаете ли вы, что, когда Доливы спасли нас с Касей в лесу, то ведь мы все думали, что мужа моего нет на свете. И я была, как будто, вдова. Всю дорогу до городища Вшебор шел подле моего коня и глядел мне в глаза. Да если бы вы только видели, как смотрел! А когда помогал мне слезать с коня, так сжимал мне руку, что я вся обливалась румянцем. Он никогда не был влюблен в Каську, а только – в меня. Он просто хотел через нее приблизиться ко мне…

Ганна все еще с недоверием качала головой.

– И даже потом, моя Ганна, – продолжала рассказывать вдова, – никогда не старался увидеть Касю, а всегда вызывал меня, и, как бывало, станет внизу, а я наверху, да как начнет говорить, а сам с меня глаз не сводит! Мне иной раз, как молоденькой девочке, стыдно было! Ну, что тут еще говорить! Что же делать, милая Ганна, когда он такой упрямый и так влюблен! Уж пошла бы я за него, чтобы только человек не мучился!

Удивилась Белинова, а Марта шепнула ей на ухо:

– Пусть бы только ваш женился на Касе!

У матери, крепко любившей сына, даже лицо просветлело, и она молча обняла Марту за шею.

Между семьей Белинов и Спытковой завязалась самая горячая дружба.

С того времени, как войска ушли из Ольшовской долины, о них не было почти никаких известий. Иногда заезжал какой-нибудь заблудившийся по дороге шляхтич, ехавший к королю, и приносил с собой услышанную где-нибудь новость. Белина мало надеялся на успех и очень тревожился. Повсюду шли разговоры о больших силах Маслава, и хотя русские обещали прислать помощь, но нельзя было рассчитывать, что она подоспеет вовремя.

Каждое утро старик хозяин поднимался на возвышение над воротами, смотрел в долину и слушал.

Не едет ли кто-нибудь? Не раздается ли топот копыт? Нет! Все тихо вокруг! Только лес угрюмо шумел, да плывут в небе облака; иногда из леса выбежит дикая коза, осмотрится вокруг черными глазами, топнет сухой ножкой и умчится.

Однажды утром старик спустился с вышки над воротами и, медленно перебирая ногами, пошел к дому. Теперь около рогаток почти не было стражи; девушки, стиравшие белье, как раз собирались развесить его на солнце, потому что весенний ветер и солнце покрылось загаром человеческие лица, но белят полотно. В это время старая Эля взглянула в сторону леса.

– Ай! – крикнула она. – Смотрите-ка, смотрите, вон скачет, как бешеный, какой-то всадник прямо к городищу! Смотрите, он пригнулся в шее коня и гонит его во всю прыть. Ой, ох, наверное, бежал из боя – наши разбиты!

И все женщины крикнули в ужасе:

– Ай, наши разбиты! – разносилось по всему городищу, и девушки, бросив мокрое полотно, побежали на женскую половину, крича:

– Наши разбиты!

Одни бежали к воротам, другие – на вышку над воротами, все смотрели в долину.

А там скакал, что есть дух, всадник, то и дело подгоняя коня. Заметив стоявших на валах, он стал знаками что-то объяснять им. Всадник летит во весь опор, вот он уж близко. Старый Белина узнал в нем сына и возблагодарил Бога за то, что он остался жив.

– Ганна! Томко жив! Это он едет! – крикнул он.

Мать молитвенно сложила руки. Оба затаили дыхание. Вот уж слышен топот коня, вон он под воротами, на мосту… Въехал и, на ходу соскочив с коня, бросился к ногам родителей.

Поодаль стояла бледная Кася; он взглянул не нее, дыхание у него перехватило, схватился рукою за грудь. Молчание его, казалось, подтверждало догадку о поражении.

Но вдруг из уст его вырвались первые слова:

– Маслав разбит на голову!

– А король?

– Король тяжело ранен! Все поле усеяно трупами! Бой был упорный, долгий, жестокий, смертельный, но в конце концов чернь не выдержала – бросилась в бегство.

Все стали на колени и, сложив руки, поблагодарили Бога.

– Осанна! – подняв руки кверху, возгласил отец Гедеон.

Великий страх сменился столь же великою радостью. Все плача, обнимали друг друга, а ксендз тотчас же повел всех к алтарю.

Когда он окончил молитву, все окружили Томка; сестра так и повисла у него на шее, мать гладила его по голове, а Кася тайком от людей переговаривалась с ним взглядом, значение которого он только один понимал. Спыткова никогда еще не была с ним так нежна, как сегодня, и все закидывала его вопросами, слушали внимательно и не могли наслушаться… Весь день с утра и до вечера он рассказывал, но и этого было мало, и как только он поднимался с места, его удерживали и упрашивали: говори еще! И только вечером Здана завладела им: выбежала к нему во двор и обняла его руками.

– А Мшщуй? – тихо спросила она.

– Мшщуй здоров и храбро бился, – отвечал Томко. – Посылает тебе шелковый платок; уж не знаю, где он его раздобыл, и прилично ли тебе принять его. Если он не взял его у убитого мазура, но, верно, купил у русина.

Платок был очень красив, но не ради него зарумянилось лицо Зданы. Она быстро схватила его, спрятала, чтобы не увидели люди. Слезы выступили у нее на глазах.

Томко тяжело вздохнул.

– Послушай, Здана! Я знаю, что Кася обручена с другим, и мне не следует думать о ней, но я не могу перестать любить ее… Вот здесь нитка жемчуга для нее, – отдай ей тихонько, чтобы мать не заметила. Слез моих прольется в десять раз больше, чем здесь жемчужин!

Он не мог продолжать и помолчал, стараясь овладеть собой.

– Что же делать? Видно не судьба, – закончил он. – Если бы не я, Вшебор грыз бы теперь песок, а Кася была бы моя. Я спас его из рук Маслава!

И Томко поник головой, как бы сожалея о своем добром поступке.

– Он мне и спасибо не сказал! Только поглядел на меня таким взглядом, словно съесть хотел.

Здана слушала одним ухом, а сама все любовалась своим платком и прижимала его к груди.

– А знаешь ли, что Спытек умер? – сказала она.

Днем как-то не довелось спросить о нем, да и супруга его не вспомнила о покойнике, и теперь Томко вскрикнул от удивления.

– Да неужели?

– Умер, бедняга! Спыткова теперь вдова. И кто знает? Еще многое может измениться… Такая стала с нами ласковая, так с мамой подружилась!

Луч надежды проник в душу молодого воина. Здана пожала ему руку и, зажав жемчуг в руке, побежала к Касе.

Прошло несколько недель; на деревьях распускались почки, над ручкой зазеленели лозы, и черемуха уже развертывала свои листочки, когда однажды к воротам замка подъехали братья Долины.

Томко, стоявший случайно в воротах, приветливо поздоровался с Мшщуем, а на Вшебора даже не взглянул. Зато Спыткова, узнав о его приезде, оделась, как на праздник, и вышла к нему. Касе она позволила остаться в горнице, и та со слезами заперлась у себя.

Прекрасная вдова встретилась с будущим зятем на втором дворе. Он кинул взглядом позади нее, нет ли где ее дочери, но его приветливой улыбкой встретила только мать…

– Знаешь ли ты о моем несчастье? – сказал она, тотчас же сделав печальное лицо. – Умер мой муженек! Осталась я сиротой! Не знаю, что делать, не знаю, кто позаботится о бедной женщине!

И, говоря это, она взглянула прямо ему в глаза и взяла его за руку, словно забывшись от великого горя.

Вшебор все еще высматривал Касю; но он не смел спросить о ней, а вдова совсем не упоминала о дочери.

– Если бы вы видели, как он умирал, – рассказывала она о покойном муже, – так тяжело ему было умереть… И перед смертью хоть бы сказал мне доброе слово!.. Пусть Бог мне простит, но жизнь моя с ним была тяжелая… Мшщуй с Томком пошли искать Здану. Ее не трудно было найти. Как будто случайно, она пошла на валы с девушками, которые расстилали на траву пряжу. Она стояла среди них, вся зарумянившаяся, засунув в рот конец фартучка, головку опустила, а глаза из-под опущенных ресниц уже издали выследили Мшщуя. Маленький уголок шелкового платка выглядывал из-под белой рубашки.

А когда он подошел к ней, то в первую минуту ни он, ни она не могли вымолвить ни слова, и Томко, стоявший поблизости, отчетливо слышал биение их сердец, а потом тихий смех – Здана убежала к девушкам.

Кася, сидя в темном чулане, горько плакала, прижавшись головой к стене.

Между тем Вшебор должен был выслушивать излияния вдовы. Наконец, он решился спросить о Касе.

Мать опустила глаза, – видно, ей было неприятен этот вопрос.

– Да ведь она еще ребенок, – сказал она, – и что-то плохо себя чувствует. Даже не знаю, что с нею.

И так вышло, что в этот день Вшебор не видел Каси и был очень этим встревожен и зол прежде всего на мать.

Отсюда братья Доливы предполагали ехать на свои земли; в стране наступило спокойствие, и все спешили к своим домам, хотя они и были разрушены; надо было заново отстраиваться, налаживать хозяйство, собирать разбежавшихся крестьян и заставить их приняться за работу. И тот, и другой очень спешили вернуться, а уехать не могли.

Вшебор ходил, повесив нос, да и Мшщуй не лучше себя чувствовал. На второй или на третий день по приезде, посоветовавшись с Томком, он пошел к матери Зданы и с низким поклоном попросил у нее руки ее дочери.

Ганна Белинова не отличалась многоречивостью, – услышав то, о чем она уже догадывалась, она покачала головой и отвечала так:

– Здана еще так молода! Рано еще ей думать о муже. Да мы и не отдадим ее прежде, чем Томко женится.

– Милостивая пани! Да может ли это быть?

– Это воля моего мужа! – сказала Ганна. – Вот пожените Томко, тогда увидим…

Мшщуй понял, в чем дело, и вечером набросился на брата.

– Ты все еще думаешь о Касе.

– Ну, разумеется! Ведь мы уже обручены! Вот ксендз даст нам благословение, и я заберу ее с собой в наш дом.

– Дома-то еще нет, – возразил Мшщуй, – но не в этом дело. Дом можно быстро поставить. Хуже всего то, что Кася слышать о тебе не хочет.

– А мне какое дело! – отвечал Вшебор. – Пусть только отдадут ее мне, – мы уж как-нибудь поладим.

– Послушай, Вшебор, если бы у тебя было хоть сколько-нибудь разума, ты бы не женился на ней, – сказал Мшщуй. – Взял бы лучше Спыткову, а с ней – половину ее имения и еще то, что она получит с Руси. Та с тебя глаз не спускает…

Вшебор страшно рассердился.

– Вот еще выдумал сватать мне старую бабу! – вскричал он. – Я тебя насквозь вижу и понимаю, чего тебе нужно. Ты хотел бы взять Здану, вот и стараешься подслужиться к ее родным, а я должен за тебя расплачиваться. Не дождешься этого от меня!

Вшебор, не отвечал, улегся на землю и закрыл глаза, давая понять, что не желает продолжать разговор.

Доливы все еще не уезжали; каждый день Спыткова вызывал Вшебора и болтала с ним, пока ему не надоело ее слушать, но ее очень сердило, что он вместо того, чтобы делаться все более нежным, становился все молчаливее и угрюмее.

И однажды он прямо спросил ее, когда же будет свадьба.

– Что же так спешить? Ведь еще совсем недавно у нее умер отец, – отвечала Спыткова. – Разве вы забыли? Еще вдов-сирот можно простить, если она не выждет до срока каких-нибудь шести недель, а уж дочери – никак нельзя не выдержать.

Делать было нечего, – приходилось ждать. Стараясь развеселить его, вдова болтала, шутила, смеялась, сверкала глазами и белыми зубами, и в конце концов ей удавалось вызвать у него улыбку.

В это же самое время подготавливалась страшная измена; Вшебору рыли яму, а он и не подозревал об этом.

Хуже всего то, что и сама пани Спыткова, воспылав любовью к дочери, которую она неожиданно открыла в себе, если и не принадлежала к числу заговорщиков, то знала о заговоре и смотрела на это сквозь пальцы.

И кто знает, не втянули ли в этот заговор и самого отца Гедеона? А уж Белины приложили все усилия, чтобы он удался. – Задумали похитить Касю!

В трех милях от Ольшовского городища, вглубь страны, у Белинов был кусок земли, деревня и господский дом. Каким-то чудом он уцелел от погрома; из него только взяли все, что можно было увезти.

Старая усадьба была теперь всеми оставлена, потому что после поражения Маслава чернь, боясь мести, смирно сидела по своим углам, и все возвращалось к прежним порядкам. Томко в сопровождении нескольких вооруженных воинов выехал в Борки, которые отец отдал ему во владение, и сам осмотрел их.

Там было тихо и спокойно, как в могиле. Усадьба была совершенно заброшена; в жилой дом свободно залетали птицы, забегали куницы и лисицы, но стены были целы. Люди, которые еще недавно дерзко грабили, разрушали, убивали, – теперь присмирели и делали вид, что они ни о чем не слышали и не видели.

За то время, что Томко провел в Борках, он наслушался там всяких чудес. Приходили к нему деревенские люди, кланялись и потихоньку шептали один на других.

– Вот Мутка – то, правда, ходил с этой чернью, у него полны чуланы награбленного добра, да и Турга не лучше его. А я все время дома сидел, да грыз сырую репу.

А потом приходил еще кто-нибудь и доносил на первого:

– Кисель всему виною, а теперь притаился и представляется, что ничего не знает.

Томко не судил и не обвинял никого, все осмотрел, отдал распоряжения и поехал назад в городище, не признаваясь никому, кроме отца, куда ездил. Доливы все еще не уехали; каждый день собирались в путь и все не могли выбраться.

Мшщуй ждал, чтобы ему пообещали отдать Здану, Вшебор – Касю.

Братья относились друг к другу с полным равнодушием; вечером, сходясь вместе в горнице, почти не обменивались ни взглядом, ни словом, – позевывали и ложились спать.

Однажды, когда они только что проснулись, но еще не вставали, во дворе послышался страшный крик и жалобные причитания, как будто кто-то умер или был близок к смерти.

Вшебор вскочил и стал прислушиваться. Он сейчас же узнал голос Спытковой, – никто не умел так звонко голосить, как она. Он поспешно оделся и выбежал во двор.

Посреди красного двора стояла Спыткова, одетая, как всегда, очень нарядно, и, в отчаянии ломая руки, в которых был белый платок, как будто нарочно приготовленный для вытирания слез, – плакала.

– Спасите меня бедную! Помогите мне – сироте! Похитили дочку мою единственное мое сокровище! Кася моя дорогая! Где ты теперь? Ох, доля моя несчастная!

Тут же стояли старый слуга Белина и Ганна, Здана и все женщины, было много слуг и служащих; все смотрели на вдову, слушали ее причитания, но никто не двигался с места.

Не было только Томка.

Вдруг, как буря, налетел Вшебор.

– Что с вами, милостивая пани, что случилось?

– Ах, что случилось! Несчастная я сирота, Касю мою, единственную мою радость, которую я берегла, как зеницу ока, Касю мою похитили!

– Как? Где? Когда? Кто такой? И на ваших глазах? Среди белого дня? – вскричал Долива.

– Ничего я не знаю, ни кто, ни когда! Не знаю ничего? Пропала словно в воду упала! Нет моего утешения…

Спыткова снова заплакала и прикрыла глаза платком. Вшебор, повинуясь первому побуждению, побежал в конюшню за конем, глаза его засверкали жестоким гневом.

– Убью! – кричал он. – Знаю я, кто это мог сделать, знаю. Не будет ему пощады! Догоню, убью, живым не уйдет он от меня, хоть бы скрылся под землю, добуду его из-под земли! Не уйдет он от меня!

Но, сообразив, что он один не может броситься в погоню, побежал назад в горницу за Мшщуем.

Мшщуй, хотя двери остались открытыми, и он слышал все, вовсе не спешил вставать; он лениво взялся за рукав своего кафтана и высунул босые ноги из-под шкуры.

– Вставай, скорее! На коня, за мной! Похитили мою невесту. Мы должны догнать! Я убью насильника!

– А ты знаешь, кто ее похитил? – небрежно спросил Мшщуй.

– И ты еще спрашиваешь! Ты! Разве ты сам не знаешь? Кто же мог это сделать, если не Томко Белина? – крикнул Вшебор.

– Может быть и он, – спокойно отвечал брат. – Значит, если ее похитили, и она пошла за похитителем, не позвав никого на помощь, по доброй воле, – что же ты-то с ума сошел, чтобы скакать за ней? Что тебе в ней? Да люди будут в глаза тебе смеяться, что ты взял ее после другого, оставил себе чужие огрызки!

– Убью насильника! Убью! – зарычал Вшебор. – Кровью смою свой позор!..

– Убьешь его за то, что он спас тебе жизнь? – возразил Мшщуй. – Да неужели же твоя жизнь не дороже какой-то там девчонки?

Мшщуй посмеивался равнодушно; ему-то хорошо было смеяться над чужой бедой! В это время в открытую дверь вбежала Спыткова.

– Вы хотите гнаться за ними? Ах, я несчастная! Еще и вас убьют! Не пущу я вас! Безумный человек, вы готовы бить и убивать всех ради девушки! Да он вас убьет! А у меня нет никого не свете, кроме вас! Не пущу я вас! Делайте со мной, что хотите!

Эти слова Спытковой и спокойствие брата охладили Вшебора.

Он бросился на лавку с опущенной головой, скрипя зубами, бормоча сквозь зубы проклятья, ерошил и рвал на себе волосы; кулаки у него сжимались, глаза выскакивали из орбит, пот горячими каплями выступал на лбу, ногами он бил о землю.

– Гнаться за ними не буду, но из этого дома мы должны сейчас же уехать! Меня здесь встретило не гостеприимство, а измена. Я знать их не хочу! Вставай, Мшщуй, уедем отсюда! Я не буду спать под одной кровлей с ними, не хочу есть их хлеб.

– Ну, и поезжай, – сказал Мшщуй, – только меня оставь в покое, я не могу с тобой ехать, потому что у меня захромал конь, да я и не желаю уезжать. К чему мне спешить?

Спыткова слушала этот разговор, не отходя от несчастного Вшебора; она даже подсела на лавку и ласковым голосом заговорила с ним:

– Я отрекусь от неблагодарной дочери! – говорила она. – Не пущу ее к себе на глаза! Но что же делать? Что сделано, того уж нельзя поправить! Кто знает, где они теперь, и, наверное, ксендз благословил их… Да вы успокойтесь, давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом. Ведь вы же не можете оставить меня здесь одну, – осталась я совсем сиротой, и кто же позаботится обо мне в моем вдовстве, если не вы?

Услышав, какой оборот принимал разговор вдовы с братом, Мшщуй поспешно набросил на себя плащ и пошел осмотреть своего захромавшего коня, предоставив их друг другу.

Так они просидели на лавке часа два – никто им не мешал. Порешили на том, что Вшебор непременно уедет из городища, но только… за ворота. А там подождет Спыткову и вместе с ней поедет в Понец.

Она так мило упрашивала его, так умела и всплакнуть, и глазами блеснуть, что Вшебор, наконец, сдался.

По-видимому, дорога в Понец была вполне безопасна. Собек уж два раза ходил туда на разведку и уверял, что никогда еще не было там так спокойно, как теперь. Много людей разбежалось, и убытки были огромные, но не так, как в Борках, да и повсюду в стране, все уже возвращалось к старым порядкам.

Вдова непременно хотела вступить во владение имением мужа и распоряжаться там, как хозяйка, а в помощь и в защиту себе она везла Вшебора, чтобы братья Спытка не исключили ее из общего наследия.

Она внушила ему, что он должен взять на себя заботу о ней, потому что покойник именно ему хотел вверить опеку над своей семьей и даже завещал ей это.

Каким образом ей удалось уговорить потрясенного всем происшедшим Вшебора, чтобы он сопутствовал ей, это осталось ее тайной, – но в результате Долива согласился.

Он тотчас же, ни с кем не прощаясь, выехал из городища, велел разбить себе палатку на лугу и до следующего утра поджидал в ней Спыткову.

Весь этот день Спыткова провела в приготовлениях к дороге и в прощальных разговорах с Белинами и остальными своими товарищами по заключению в замке. Она болтала, не переставая, шептала что-то на ухо то одной, то другой, всех обнимала, плакала и смеялась, вздыхала, молилась, торопилась укладываться, о Касе же не было и речи.

Рано утром в сопровождении небольшого отряда, данного ей для охраны, Спыткова двинулась в путь к Понцу вместе со своим опекуном, который всю дорогу молчал, как отравленный, и был зол и бледен.

Через несколько дней после этого Мшщуй, оставшийся в городище из-за своего коня, торжественно обручился с Зданой, и на этот день Кася с мужем приехали из Боркова. Так как свадьбу нельзя было справлять так, как полагалось по обычаю, то решено было отпраздновать оба эти события вместе тогда, когда Мшщуй приедет за Зданой. Прежде всего надо было устроить гнездышко, чтобы ввести в него золотую пташку. Так окончилась двумя свадьбами осада Ольшовского городища, надолго сохранившаяся в местных преданиях.

Прошло еще несколько месяцев… Король Казимир совершал победоносное шествие по стране, в которой он восстанавливал порядок и спокойствие, укреплял христианскую веру, радостно приветствуемый всем населением. Шутливое сватовство Спытковой в присутствии русских послов начинало приходить к осуществлению после победы, одержанной с помощью Руси.

Из Киева было получено обещание выдать за молодого короля дочку Владимира Доброгневу, которая должна была пополнить истощенную казну богатым приданым.

Чехи по приказанию папы и под угрозами Генриха понемногу оставляли все завоеванные ими земли. Возвращалось духовенство, и заново освещались костелы.

Бог снова взглянул милостивым оком на выдержавшую столько тяжелых испытаний сразу.

Приближалась осень, и окрестные леса зазолотились желтыми листьями, когда Белины стали рассылать приглашения родным и соседям на торжественное празднование свадьбы сына и дочери.

Мшщуй, который жил отдельно от брата и имел собственное хозяйство, а с братом после того дня, когда он счел его чуть не изменником за его расположение к Белинам, виделся редко, почувствовал своим долгом, едучи на свадьбу, явиться к старшему брату, как к главе семьи, и попросить у него благословения.

Отправляясь к нему, он заранее был уверен, что встретит неласковый прием. Но он готов был на все, лишь бы совесть его была спокойна сознанием выполненного долга перед старшим братом.

У Вшебора, который всегда горячо брался за всякое дело, уж многое было налажено за это короткое время. Жилой дом был уже совсем отстроен, а в хозяйственных пристройках было много коней и псов, слуг и всякого вооружения.

Он как раз возвращался с охоты, когда брат подъезжал к дому.

– Пришел к вам с поклоном, рушником и караваем, – сказал Мшщуй. – Не смею просить вас на свадьбу в городище, потому что знаю, что вы гневаетесь на Белинов, на меня и на Касю, но не откажите, как старший брат, благословить меня.

Говоря это, Мшщуй встал на колени перед старшим братом, как перед отцом, и склонил голову.

Вшебор обнял его за плечи и молча поцеловал.

– Пусть Бог благословит! – коротко сказал он. – Пойдем со мной в дом. Ты меня совсем забыл, а я, ты знаешь, не люблю кланяться тем, которые меня забывают.

– И я тоже, – отвечал Мшщуй. – Мы, брат, одной с тобой крови.

Оба рассмеялись веселые… Вошли в горницу. Вшебор приказал подать меду, хоть молодого, потому что старый выпила чернь, но крепкого. Чокнулись братья.

Но разговор долго не клеился.

– Ну, а что бы ты сказал, – буркнул Вшебор, – если бы и я тоже женился?

– Милый мой брат, я пожелал бы тебе счастья, как самому себе.

– Ну, так и пожелай, – рассмеялся старший брат. – А знаешь ли, на ком я женюсь? Да на Спытковой! От своей судьбы не уйдешь. Околдовала меня ведьма! Красота и молодость скоро проходят! Вдова, правда, не так уж молода, но еще хорошо держится и сумела взять меня за сердце. Если кто почувствует, что его любят, то уж и сам полюбит из благодарности! А баба страшно в меня влюбилась!

Подумав, Вшебор прибавил:

– А что бы ты сказал, если бы все три свадьбы отпраздновать сразу?

– Чего же лучше! – воскликнул Мшщуй. – И началась бы в мире и спокойствии новая жизнь!

Братья поцеловались.

– Завтра же поедем к моей бабе! – сказал Вшебор. – Если я ей скажу, что мне так хочется, она сделает все, как я пожелаю. Она пошла бы за мной в огонь и в воду. Ну, значит, завтра на рассвете едем в Понец, заберем бабу, а возы я тотчас же следом за нами вышлю в городище!

Как решил Вшебор, так и сделали; двинулись в путь к той несчастной долине, в которой все пережили такие страшные дни.

Три свадьбы были отпразднованы в воскресенье. Погода благоприятствовала торжеству, съехалось много рыцарства, и дом старого Белины выглядел теперь совсем иначе, чем раньше.

В большой горнице внизу, в которой в тревожные дни собирались все главные участники обороны, теперь были поставлены столы для гостей. Шум веселья и громкие возгласы разносились по обоим дворам замка.

Был уже поздний вечер, и празднество становилось все более шумным и оживленным, когда вдруг все – и гости, сидевшие за столом, и молодежь в соседней комнате – вздрогнули от неожиданности и испуга.

У ворот замка раздался громкий и какой-то необыкновенный, никем не слыханный звук трех труб… Рога и трубы соседей были всем уже известны, их можно было легко распознать, но тут было что-то совсем новое и страшное.

В горнице все повскакали с мест, поспешно хватаясь за мечи; невольно вспомнилось недавнее страшное время. Все бросились к воротам. Белина уже стоял на возвышении над ними, но, едва взобравшись, он проворно спустился вниз, приказывая раскрыть ворота настежь.

– Король, король! – раздавались крики в замке.

Это был, действительно, сам король. Он стоял лагерем неподалеку от городища. Ему сказали, что в замке справляют целых три свадьбы сразу, и государь пожелал повеселиться в кругу своих верных слуг и дружины.

Вся горница сразу наполнилась народом, потому что всем хотелось поглядеть поближе на своего дорогого короля. Заняв приготовленное ему место, король снял свою соболью шапку и осмотрелся вокруг.

– Хозяин! – сказал он. – Не думайте, что я приехал у вам только как гость, нет, я явился сюда, как судья. Здесь есть виновные, которые должны предстать перед мною на суд.

Король сделал знак старому Трепке, и тот начал свою речь такими словами:

– Да, милостивый государь не может простить того, что его воля и его приказ не были выполнены. Подойдите ближе, подлежащие королевскому суду, вы, Марта, вдова Спытка, вы, дочь Спытка Катарина и ты, Томко Белина! По воле государя, дочь Спытка должна была достаться Вшебору Доливе, вы дали ему слово и не сдержали его!

Хоть Трепка говорил все это далеко не грозным тоном, все переглянулись между собой и не знали, что сказать и как поступить. Тогда Томко, взяв за руку жену, сиявшую в тот день великим счастьем и радостью, подошел к королю и опустился перед ним на колени.

– Если и есть тут виновные, то только я один. Пусть же и наказание падет на меня одного!

Подошел и Вшебор и поклонился королю.

– У ног королевских прошу за него; он спас мне жизнь! А вот доказательство того, что я не пострадал из-за него: сегодня я повел к алтарю ту, с которой стою перед тобой…

Король улыбался.

– Хорошо было бы, если бы все были грешны только таким непослушанием! – сказал он, весело смеясь. – Но все же без наказания нельзя этого оставить! – прибавил он, делая знак одному из своих приближенных.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16