Он ждал ответа, но Грох лишь кривил губы.

– К моему хлопу, к этому висельнику Вядуху, король ездил в гости… А меня в замок не впускают! Вы это понимаете?

Грох процедил сквозь зубы несколько слов.

– Так у нас всегда бывает…

– О чем он думает, этот король? – вопил Неоржа. – Он намерен поступать с нами, рыцарями и дворянами, как с рабами…

Задыхаясь от гнева, пыхтя, Неоржа расхаживал по комнате. Тем временем Грох оглядывался кругом, нет ли чего съедобного. Он не был таким жадным, как хозяин дома, однако радовался угощению, потому что оно избавляло от расхода денег на еду и питье.

Неоржу душила злоба… Он ударил в ладоши и приказал явившемуся в разорванном платье батраку нацедить пива. Принесли жестяной кувшин и глиняные кубки. Они уселись за напитком; Неоржа сопел, Грох охал. У хозяина дома не сходили с уст лошади, прогнанные из Велички… Посетитель разделял его возмущение.

После второго кубка он тихо начал:

– Это верно, что вас обидели… Король не обеднел бы от ваших лошадей, но в этом еще все… Есть гораздо худшие предвестники. Камня на камне не останется.

– Ну! – спросил Неоржа, удивленный. – А какие?

– Они собираются все тут переделать и перестроить.

– Кто?

– Ну, да Сухвильк и король, – тихо ответил Грох, который боялся жаловаться из боязни быть подслушанным.

Неоржа был изумлен.

– Что? Что? Говорите! – воскликнул он, нагнувшись к посетителю.

– Вы ни о чем не знаете?

Хозяин пожал плечами и опорожнил кубок.

– Сухвильк научился в чужих странах таким вещам, о которых у нас никогда не слышали. Он хочет развести у нас виноградники в то время, когда у нас и простые деревья гибнут от холода. Законы! Законы! Я слышал, что их собрали со всех стран, переписали и хотят отменить все обычаи, скопившиеся в течение веков, передававшиеся от поколения к поколению, и вместо них ввести новые законы.

Глаза Неоржи расширились от изумления, но он хорошенько не мог этого понять.

– Что? Что? – тихо бормотал он.

– Теперь мы, судьи, – продолжал Грох, пальцем ударяя себя в грудь, –мы рассматриваем дела, выслушиваем, взвешиваем и судим по совести… Но это, видите ли, им не нравится… Нет… Они велят судить на основании писанного закона.

Он язвительно рассмеялся.

– Но этого быть не может! – воскликнул возмущенный Неоржа.

– А король этого желает, потому что Сухвильк уговорил его, что так делается в других странах.

Горькая улыбка была на его устах.

– Эх! Эх! – добавил он, – берегитесь, господа дворяне! Берегитесь! Что с нами, судьями, приключилось сегодня, то случится завтра с вами. Бросят старые обычаи и растопчут их ногами и переделают это королевство по своему усмотрению, по образцу венгерского или чешского.

Неоржа от ужаса и возмущения молчал.

– Им мало того, что они нас, судей, придавят и сделают рабами закона, – жаловался Грох. – Они хотят все вверх дном перевернуть. Ведь какими здоровыми жилищами были наши деревянные дома… Эх! Король приказывает строить из камня… А жить меж каменных стен – это смерть! Он хочет нас погубить. Господь Бог дал соль для всех. Когда-то можно было ее получить в Величке каждому, сколько нужно было, а теперь!.. Эх! Завели счета, жиды отмечают каждую мерку и записывают в книги.

– А моих коней вон из Велички! – заикаясь простонал огорченный Неоржа. – Вот оно… Вот что… Дворян и рыцарей, – начал он бормотать, –король обиж… Они ему не по вкусу… Он лишь расположен к хлопам и жидам… Этот Левко из Велички, эта скотина, рассказавшая о моих лошадях, – он арендует соляные копи и все, что он скажет, то свято… Моего мужика, хитрого разбойника, король фамильярно хлопает по плечу… А мы? Что мы такое? Кто мы?

– Светопредставление! – произнес Грох, глядя на дно кубка, в котором ничего уже не осталось.

В это время в комнату вошел ксендз Марцин Баричка, простоявший несколько секунд у порога, не замеченный разговаривавшими.

Грох, относившийся к духовенству с большим уважением, поцеловал в руку прибывшего. Неоржа встал, уступив место гостю. Ксендз Баричка, бледный, с пасмурным, угрюмым лицом, уселся.

– Я слышу, что вы, господа жалуетесь на его величество, – произнес он, качая головой.

Неоржа, разводя распухшими руками, обратился к нему с болезненным выражением лица.

– Вы слышали о том, что случилось с моими лошадьми в Величке? Что? Ведь это вопиющее дело! За это Господь должен его наказать!

Ксендз Баричка изумился.

– А какое же у вас право было их там держать! – спросил он.

– Право? – с возмущением воскликнул Неоржа. – Такое право, что испокон веков такие люди, как я… Там кормили по две и по четыре… Дьявол не взял бы за это жида, да и с кормом ничего не случилось бы. Ксендз Баричка покачал головой.

– Это еще не все, – подхватил хозяин. – Послушайте, о чем рассказывает Грох: волосы дыбом становятся.

Ксендз повернулся к судье.

– Ужасно! – произнес Грох. – Я слышал, что собираются писать новые законы.

Баричка улыбнулся.

Грох начал свои нарекания, все более и более увлекаясь, но на духовного слова его не произвели никакого впечатления, и он равнодушно слушал.

– Это еще не самое скверное из того, что делает король, – молвил он строгим голосом.

Оба собеседника замолчали. Лицо ксендза стало грустным.

– Он хотел иметь наследника, в этом не было ничего плохого, он сватался к этой чешке, которая вскоре умерла… В этом был перст Божий! Вскоре после этого король Ян и его сын сосватали ему Аделаиду Гессенскую… Долго ли он с нею жил? А что теперь делается?

Грох покачал головой.

– Эта немка, которая ему даже двух тысяч копеек в приданое не принесла, а вдобавок еще уродлива…

– Он ведь знал об этом и все-таки женился, – прервал ксендз.

– Я ее видел, – пробормотал Неоржа, – и хотя я короля не люблю, но я его не обвиняю. Она безобразна, не знает по-нашему ни слова, и говорят, что она не совсем нормальная…

– Однако, она его жена.

– За эту жену вам нечего так вступаться, – произнес Грох, – она ни в чем не терпит недостатка. Король питает к ней отвращение, и ее устроили в замке в Жарновце, где она живет, как подобает королеве, но мужа не видит. Она уж больно уродлива…

Грох покачал головой.

– Он не мог с нею жить, – произнес Баричка, – хотя по церковному уставу он должен был… Потому что человек не рожден для роскоши… Он ее удалил… Пускай так… Но зачем же он ищет других женщин… И вводит людей в искушение и соблазн?

Это слова, отчетливо и строго произнесенные ксендзом Баричкой, не нашли сочувствия и подтверждения в его слушателях, отнесшихся к ним так же как Баричка раньше отнесся к жалобам на законы.

Неоржа и Грох опустили глаза. Они тоже были не без греха, а в те времена, когда людские страсти проявлялись с особенной силой, редко кто мог похвалиться праведной жизнью. Поэтому строгий суд ксендза Барички приняли с молчанием.

– Это вина короля, – продолжал духовный, – зачем он дает себя склонить к плохому… Почему он поддается своим страстям; но не меньше виноваты и наши капелланы, которые с ним имеют сношения, живут вместе с ним, видят все его безобразия и не хулят, и не порицают его за это. О его излишествах, вероятно, знает епископ гнезнинский, потому что он часто бывает при короле, знает и ксендз Сухвильк, который почти из королевского замка не выходит, знают и ксендзы… Но ничего не говорят.

Слушатели хранили упорное молчание.

Грох находил, что составление новых законов – это самый страшный грех короля, а Неорже казалось, что изгнание из Велички его коней – еще большее преступление.

– Если бы я был при дворе, – прибавил Баричка, – я не потерпел бы этих любовниц, о которых все знают и на которых указывают пальцами.

– Но в Кракове их нет, – шепнул Грох, указывая рукой в различных направлениях. – Они сидят в королевских поместьях, в Опочне, в Чехове, в Кжечове…

– Везде их полно, – говорил Баричка, продолжая возмущаться, –найдутся и в нашем городе… Это еще не все! – воскликнул он, – люди рассказывают о еврейках!

Грох и Неоржа, услышав это страшное известие, заломили руки от волнения.

– Этого не может быть, – вставил Грох.

Неоржа молчал… Разговор о короле прекратился, потому что по двору проскользнула какая-то фигура, и никто из них не желал быть подслушанным. Один лишь мужественный Баричка готов был всегда и перед всеми повторить свои слова.

Хозяин дома поднялся со своего места и ожидал появления в комнате человека, только что прошедшего через двор.

Двери медленно раскрылись, и на пороге показался хороший знакомый Неоржи, один из семьи Яксов Меховских; это была одна из богатейших семей в прежние времена; некоторые из них и по сию пору сохранили свои богатства; другие обеднели и к числу последних принадлежал вошедший в комнату Якса Микула.

У Неоржи была единственная дочь: говорили, что Микула намерен был к ней свататься, но… Якса принадлежал к двору короля, и на него косо глядели. Когда он вошел, наступило молчание.

По лицу вошедшего сразу можно было узнать о его знатном происхождении, хотя одет он был бедно. У него была красивая рыцарская внешность, но черты его лица были слишком нежными и мягкими для мужчины. В нем было что-то барское, несмотря на его скромную одежду.

Неоржа его холодно принял; он догадывался, что Якса, находившейся при дворе короля, принес ему какой-нибудь выговор или неодобрение. Он предпочитал не говорить с ним о происшедшем.

– Я пришел с вами попрощаться, – отозвался Якса, – потому что боялся, может быть вы уедете. Мне так казалось!

Хозяин пристально на него посмотрел.

– Конечно, мне здесь делать нечего, – произнес он, – но и торопиться мне не хочется, потому что я не желаю, чтобы кому-либо показалось, что я скрываюсь от разгневанного короля.

Якса в ответ молча на него взглянул.

– А что же король? – угрюмо спросил Неоржа.

– На охоте.

– Сердитый?

– Я его почти никогда не видел сердитым, – возразил Якса. – Он на секунду вспылит, но быстро сдерживает себя.

– А, вероятно, он на меня гневается! – воскликнул Неоржа.

Яксе не хотелось прямо высказать то, о чем он думает.

– Я этого не знаю, – проворчал он, – однако я полагаю, что если вы на некоторое время сойдете с его горизонта, то по вашем возвращении забудется обо всем происшедшем.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.