Когда Бьянка пришла с этим известием к Маргарите, бедная женщина зашаталась и упала в обморок.

Несмотря на это, отец отдал категорическое приказание, и весь ее штат поспешил помочь ей при одевании, так как король настаивал на том, чтобы она нарядно оделась, и торопил быть готовой к принятию Казимира.

Отчаяние придало мужества ослабевшей и встревоженной женщине. Она порывисто поднялась с ложа и с насупившимся лицом приказала подать ей платье. Все необходимое было уже заранее заготовлено, а тогдашние обычаи требовали, чтобы королевская дочь была окружена пышностью и блеском. Платье из парчи, покрытое воздушной прозрачной материей, тяжелые золотые украшения, ожерелье из дорогих камней, широкий, золотой пояс, бывший тогда в моде, пурпурная накидка, окаймленная мехом, – во все это нарядили бедную жертву, которая, казалось, вовсе не чувствовала и не сознавала, что с нею делается.

Агнесса, спрятавшись в уголочек, плакала, а женщины кругом суетились, пристегивали, подкалывали, завязывали, одевали дорогие кольца на бессильно опущенные руки.

В это время раздался звон колоколов, и Маргарита зашаталась и упала бы, если бы слуги не поддержали ее. На дворе замка был слышен топот коней и звон железного оружия. Маркграф Карл, покрытый блестящими позолоченными латами с огромным пучком страусовых перьев на шлеме выезжал навстречу гостю. Король Казимир с лицом, сиявшим от радости, помолодевший при мысли об ожидавшем его счастье, въезжал в Золотую Прагу, встречаемый криками многочисленной толпы народа.

Пышно растянулся этот польский кортеж, пестревший золотом, состоявший из отборных красивых, рослых людей, роскошно одетых, державших в правых руках щиты, на которых были нарисованы топоры, подковы, небесные светила, хищные птицы и львы.

Казимир ехал впереди на белом коне, прикрытом пурпурной попоной, на которой были вышиты жемчугом орлы.

На голове короля был надет роскошный шлем, на котором красовался орел, как бы собирающийся взлететь. В свите его находились и дряхлые старики, и прекрасная молодежь, и много отборных людей.

Громкие звуки трубы возвещали о прибытии гостей. На улицах города с трудом можно было протолкнуться; за чертой города гостей поджидал епископ Ян из Дражич, который должен был принять гостя с благословением и проводить его в город.

В большой зале нижнего этажа королевского замка стоял в задумчивости король Ян, невестка его Бьянка и шатавшаяся от волнения, бледная, как труп, Маргарита. Король был сумрачен, так как до него лишь доходили звуки, и он не мог видеть всего этого блеска, к которому он так привык. Его охватило сознание своей слепоты, и это сильно его опечалило.

Княгиня ошиблась, предполагая, что бледность и безжизненное лицо сделают ее некрасивой. Наоборот, ее красота, правильные черты мраморного лица, блеск ее черных глаз еще более выделились, благодаря отпечатку скорби. По общим понятием того времени, требовавшим от женщин свежести, здоровья, пышного расцвета, Маргариту, в сущности, нельзя было назвать красивой. Она была какой-то бледной блуждающей тенью, неземным существом. Печаль и страдания, выражавшиеся на ее лице, вызывали к ней сочувствие и сострадание.

Она стояла, как жертва, ожидающая своего палача, когда мимо окон прошел кортеж, и на дворе раздался шум, вызванный прибытием Казимира в Кармоль.

Бьянка, опасаясь за нее, приблизилась к ней, чтобы в случае надобности оказать помощь. Но тут произошло что-то непредвиденное: ослабевшая Маргарита вздрогнула, ожила, вспомнила, что она королевская дочь и, вооружившись гордостью, почувствовала себя сильной.

Бледная, но смелая и мужественная, с глазами, горевшими от внутреннего огня, она встретила прибывших. Взгляд ее задержался на Казимире, который шел счастливый и радостный, ища ее глазами. Он ее, вероятно, узнал, но взгляд ее очей, которым она его приветствовала, как острие, пронзил его сердце. Казимир задрожал и, шатаясь, подошел поздороваться с королем Яном. Через секунду он уже подходил к ней. Маргарита опустила глаза.

Она уже ничего больше не видела. Ей велели подать руку жениху. Она протянула ее холодно и безжизненно. Он ей что-то говорил, но она ничего не слышала. Он стоял возле нее, но она на него и не взглянула.

Кругом раздавались голоса и стоял большой шум.

Был дан сигнал, приглашавший занять места при столах; все поспешили на этот зов, и за первый стол рядом с отцом посадили молодую чету. Маргарита села с опущенными глазами. Она слышала какой-то шепот кругом, но сама не издала ни звука.

Маркграф наклонился к прибывшему гостю и на ухо сказал ему:

– Маргарита была немного больна, не обращайте внимания на ее нервное, тревожное состояние. Это в характере женщин жеманиться и казаться печальными в то время, когда, на самом деле, они самые счастливые.

Казимир питал радужные надежды; его не обманули, и действительность оправдала его ожидания, так как княгиня показалась ему чудно красивой.

На следующий день никто не видел бедной Маргариты. Король Ян довольно хладнокровно велел уведомить Казимира, что княгиня нездорова, врач прописал ей отдых, а потому она в этот день вовсе не выйдет.

Казимир встревожился и отправил Кохана на разведку. Последний имел много друзей и знакомых, даже родственников. Впрочем, он настолько был искусен и ловок, что повсюду мог проникнуть и собрать нужные ему сведения. При дворе у него было несколько знакомых дам, за которыми он когда-то ухаживал, потому что в характере Равы было искать везде и повсюду женщин, которые оценили бы его красоту.

В свите княгини находилась прекрасная Житка, с которой он давно уже был знаком, и он пошел ее отыскивать.

Всех сопровождавших Казимира очень гостеприимно приняли, и ему очень легко было разыскать Житку. Когда ей сообщили о его приходе, она вышла к нему с легким оттенком грусти на лице, но обрадованная тем, что прежний ухажер так скоро о ней вспомнил.

Ловкий Кохан начал изливаться перед ней, как он тосковал и как он рад ее снова увидеть.

Житка, кокетливо погрозив пальцем и бросая на него игривые взгляды, с улыбкой его поблагодарила. Она не доверяла этому легкомысленному мужчине. Разговор начался с разных шуточек.

Кохан приглашал ее на танцы на предстоящем торжестве; она жеманничала, не обещая и не отказывая.

– Мы к вам приехали праздновать свадьбу, а вы нас принимаете с кислым лицом и болезнью, – сказал Кохан.

Житка покачала головой, поправляя свои локоны.

– Княгиня невовремя заболела, – добавил Кохан, – но ее болезнь, вероятно, не опасна.

Трудно было вытянуть слово из девушки, осторожно оглядывавшейся по сторонам, так как мимо них проходили чужие, которые подслушивали и могли вмешаться в разговор.

Девушка поднялась, и Кохан пошел вслед за ней в другую комнату, находившуюся внизу, где в это время дня никого из других девушек не было. – Во имя вашего расположения ко мне скажите, что у вас происходит?

Действительно ли она больна, или это вымысел?

– Прежде всего, кто вам сказал, что я к вам расположена? – возразила девушка, как бы обиженная.

Но гнев ее продолжался недолго, и Кохан сумел его преодолеть довольно быстро. Он был красивый молодой человек, и все знали, что он любимец короля.

– Княгиня уже давно больна, – наконец начала Житка, переменив гнев на милость. – Она не может забыть покойного мужа… Она недавно потеряла ребенка…

– Что за беда? – отозвался Кохан, стараясь обратить все в шутку. –Вместо умершего мужа будет иметь живого, а ребенка ей не придется долго дожидаться.

Девушка отвернулась от него обиженная, и ему пришлось долго ее упрашивать. Впрочем, ему это не стоило больших трудов, и Житка начала рассказывать.

– Это потому что у нас все очень боятся, – произнесла она. – Мы знаем, какие вы люди и какое для вас имеет значение женщина, будь она хоть королевой.

– Мы не волки и не пожираем людей, – возразил Кохан, смеясь, – потому что в таком случае я бы вас съел в первую очередь, так вы мне пришлись по вкусу.

Житка смеялась. Лесть, в какой бы форме она не была бы преподнесена, хоть и в самой неискусной, всегда оказывает влияние. Девушка, вначале казавшаяся неприступной, засмеялась и стала ласковее. Игривая улыбка замелькала на ее губах, она вызывающе глядела на него, не вырывала своих рук и не сердилась, когда он, во имя прежнего знакомства, позволял себе обнимать ее. Она находила, что в достаточной степени соблюла свое достоинство, не поддавшись ему сразу. Они уселись рядом на скамье. Кохан снова начал расспрашивать.

– Чем больна княгиня?

Продолжительное молчание, предшествовавшее ответу, указывало, насколько Житка затруднялась ответить на этот вопрос.

– Княгиня, – шепнула девушка, опустив глаза, – она…

Она не хочет вторично выходить замуж. Она недавно овдовела, а про вашего короля тут рассказывают страшные вещи.

– Кто? Что? – спросил возмущенный Кохан. – Это клевета!

Житка, которая умела искусно подслушивать, прекрасно знала всю историю Амадеев, о которой Агнеса шепотом рассказывала.

– Клевета, – сказала она, взглянув на своего собеседника, – ну, а это кровавое происшествие с дочерью Амадея!

– Это ложь! – воскликнул возмущенный Кохан. – Наш король невиновен!

Житка не дала ему договорить.

– Я не знаю, – произнесла она торопливо, – но при нашем дворе ваш король имеет врагов. Они настроили Маргариту против него; от них все исходит. Это и есть причина ее болезни.

Кохан насупился.

– Она очень больна? Действительно ли она больна? – спросил он.

– Она больна и не со вчерашнего дня, но с тех пор, как вынуждена была дать отцу слово.

– А что же будет со свадьбой? – спросил Кохан.

– Вероятно, вам придется подождать, – выдохнула девушка.

Кохан притворился, что он интересуется свадьбой ради себя лично, чтобы повеселиться и потанцевать. Он вздыхал, стараясь снискать доверие девушки. Ему удалось выведать от нее о роли, которую играла старая Агнеса, и даже про источник, откуда стала известна история про Амадеев, о Пеляже. Условившись с девушкой, где им снова встретиться, он отправился к королю.

Но он не застал дома Казимира; маркграф, желая развлечь гостя, пригласил его посмотреть приготовления к турниру.

Вскоре зашел разговор о назначении дня свадьбы, с которой Казимир хотел поторопиться.

Своевольный старый Ян, не обращая внимания на болезнь дочери, хотел отпраздновать свадьбу в день святой Маргариты, как раз в день именин княгини. До назначенного им срока осталось достаточно времени, чтобы все приготовить, а также для выздоровления княгини.

Казимир должен был примириться с решением своего будущего тестя и ждать дня святой Маргариты. Между тем, хозяева не жалели никаких расходов и трудов, чтобы развлечь коронованного гостя и его сотоварищей.

Город принял праздничный вид. На рынке были расставлены столы для угощения народа, повсюду играла музыка. Почетная стража проходила по улицам горда. В замке назначено было пиршество и турнир, вечером должны были танцевать и петь.

Вся эта программа соответствовала обычаям, и, несмотря на то, что болезнь Маргариты всех неприятно расстроила, пришлось готовиться к ее выполнению.

Старый король надеялся на то, что болезнь не имеет серьезного характера и что отдых и спокойствие восстановят силы дочери и дадут ей возможность выйти к гостям.

Казимир старался притвориться веселым, но, в действительности, сильно беспокоился. Когда он забывал о необходимости быть веселым, он впадал в задумчивость и как бы каменел. Тщетно маркграф Карл старался его развлечь. Место для турнира было уже огорожено веревками; были назначены судьи и развешаны щиты участников турнира. Маркграф вместе с гостем в сопровождении следовавших за ним придворных обошли всю площадь, но казалось, что польский король мало интересуется всеми этими рыцарскими состязаниями. Они вскоре возвратились в помещение маркграфа, где могли, оставшись наедине, поговорить друг с другом. Казимир жаждал разговора. Карл, живой и нетерпеливый, не умевший ни минуты оставаться без занятий, лишь только ввел своего гостя к себе в комнату, взял в руки кусок дерева и по привычке, усвоенной им с детства, начал что-то выпиливать.

Это было его любимым занятием даже при гостях. Первая попавшаяся ему в руки палка или кусок дерева служили ему для выпиливания довольно комичных и странных фигур.

Король глядел на него с удивлением; лицо Казимира теперь, когда они очутились вдвоем, выражало глубокую печаль.

– Маркграф, мой брат и друг сердечный, – произнес он, чувствуя необходимость излить свою душу, – вы знаете, как я дорожу мыслью породниться с вашим домом. Я мечтал об этом, еще не видевши Маргариты; теперь, узнав ее, я еще сильнее жажду этого счастья. Но, княгиня…

Карл быстро поднял глаза, устремленные на работу.

– Разве вы женщин не знаете? – отозвался он. – Они имеют свои странности, свои слабости, надо быть к ним снисходительным и многое им прощать. Маргарита недавно понесла большую потерю, лишившись ребенка. Имейте к ней снисхождение.

– Я желал бы с ней увидеться, поговорить, – произнес Казимир. – Она может быть предубеждена против меня, люди злы, и я мог бы ее разубедить и успокоить. Ведь она не так серьезно больна?

Карл, не оставляя работы, подошел к дверям и отправил своего маршалка к сестре, чтобы предупредить ее о посещении жениха.

Маргарита к этому вовсе не была подготовлена; она не была одета и лежала в постели; при ней сидела старая Агнеса. Когда ей сообщили не просьбу маркграфа, а приказание, княгиня очень рассердилась на навязчивость Казимира, но, не смея противиться брату, должна была согласиться принять гостя; не говоря ни слова, лишь смерив грозным взглядом слугу, передавшего приказание брата, она позволила себя нарядить, отдав себя в руки своих камеристок.

Наскоро вынули платье, причесали волосы, принесли драгоценности. Маргарита безучастно относилась к процедуре переодевания; затем она в нарядном костюме, вместо того, чтобы ожидать гостя, сидя в кресле, молча легла на кровать, сильно разгневанная.

Маркграф ввел в комнату бледного Казимира. Свиту, окружавшую Маргариту, попросили удалиться в соседнюю комнату. Жених сел напротив невесты. Вслед за ним несли драгоценные подарки, которые он привез с собой для Маргариты. Шесть молодых юношей, подобранных по красоте и по росту, в ярко-красных кафтанах, на которых были вышиты белые орлы Пястов, несли кованные ящики с приподнятыми крышками, так что видны были лежавшие внутри драгоценности.

Казимир, взяв из рук первого вошедшего отрока самый красивый ящик, с улыбкой положил его к ногам княгини. Юноши, преклонив колени, по очереди складывали у ее ног привезенные подарки. Все это не имело такого варварского вида и не похоже было на ту бедноту, о которой рассказывали Маргарите. Дрожа от волнения, не говоря ни слова, она с изумлением смотрела на драгоценные подарки.

Они, действительно, были достойны королевы. Внутри ящиков, обитых шелковыми тканями, искрились в дорогой тяжелой оправе, украшенной эмалью, огромные рубины, сапфиры, аметисты, смарагды, жемчуг различных размеров, белый и окрашенный в розовый цвет.

Вся эта роскошь не изменила настроения княгини; она слегка кивнула головой в знак благодарности, но не высказала никакой радости, не протянула руки, чтобы рассмотреть, и вообще не промолвила ни слова. Маркграф Карл, вынув пояс из ящика, бросил ей его на колени, добавив в шутку, что она выздоровеет, если его наденет на себя. Драгоценный пояс соскользнул с ее колен и с шумом упал на пол. Никто его не поднял. Казимир, видя подобное равнодушие, попеременно то бледнел, то краснел.

Маркграф полагал, что лучший способ сблизить обрученных – это оставить их наедине. Поэтому он удалился на самый конец громадной комнаты и остановился у окна, любуясь представившимся ему видом, освещенным майским утренним солнцем.

После удаления брата Маргарита в первый раз подняла глаза на Казимира, и взгляд ее остановился на нем именно в тот момент, когда он, уязвленный в своей гордости, сидел нахмуренный и разгневанный.

Хотя взгляд княгини не был ласков, однако моментально его расположение духа улучшилось. Нагнувшись к ней, он спросил о ее здоровье. Княгиня задумалась над ответом, наконец уста ее задрожали, и она резко произнесла:

– Я больна, вы это сами видите. Я буду болеть, – добавила она. – Я полагаю, что вам нужна другая жена… Вы вместе со мной введете в дом печаль и грусть.

– Я надеюсь, что у меня найдутся средства их развеять, – произнес Казимир. – Я сделаю все, что вам сможет доставить удовольствие.

– Мне уже ничто не может доставить удовольствия, – сухо прервала его княгиня.

– Позвольте мне питать надежду, что все это изменится, – произнес король.

– Это не может измениться, – возразила Маргарита.

Слова эти сопровождались отталкивающим взглядом. Казимир покраснел, но не потерял самообладания. – Быть может, – сказал он через секунду, – что мои враги очернили меня в ваших глазах и обрисовали мое королевство в самом плохом свете, поэтому вы почувствовали какое-то отвращение ко мне. Убедитесь сами, и вы увидите, что люди лгут.

Княгиня Маргарита гордо покачала головой и нетерпеливым движением ноги оттолкнула пояс, упавший на землю и лежавший у ее ног.

Она засмотрелась в окно, умышленно стараясь избежать устремленного на нее взгляда короля.

– Вы бывали в Венгрии, – отозвалась Маргарита язвительно. – Говорят, что там очень красивые женщины. Их должно быть много при дворе королевы Елизаветы.

Казимир, поняв намек, презрительно пожал плечами и постарался улыбнуться.

– Однако, – прервал он, – красивее вас я не видел в жизни ни при дворе венгерском, ни при каком-либо другом дворе.

Королева ответила на этот комплимент насмешливой улыбкой.

– Я, должно быть, кого-нибудь вам напоминаю.

Казимир, лицо которого после каждой такой колкости покрывалось румянцем, старался оставаться спокойным.

– Ваша милость, – произнес он, – подобных и равных вам вовсе нет на свете.

– Вы, вероятно, у французских трубадуров научились так льстить женщинам, – сказала Маргарита. – Простите меня, но я полагаю, что королю полагает быть более правдивым.

Король, сильно взволнованный и задетый, насупился. Голосом, дрожащим от обиды и огорчения, он произнес:

– Сударыня, я искренен, когда говорю вам, что вы моя единственная надежда на счастье. Будьте более сострадательны ко мне. Я могу вас уверить, что за вашу взаимность я всю свою жизнь посвящу вашему счастью. При этих словах Казимир встал, а маркграф, услышав движение, подошел к разговаривающим.

– Дадим Маргарите отдохнуть, – произнес он, опираясь на кресло. –Пусть она постарается поскорее восстановить свои силы, чтобы быть в состоянии в день своих именин стать вашей женой. Потому что король, наш отец, назначил на этот день… Его воля, – добавил он с ударением, –должна быть исполнена.

Маргарита в ответ на это подняла глаза и гневно посмотрела на брата. Казимир начал прощаться и протянул ей руку. Княгиня, после некоторого колебания с явным принуждением и отвращением протянула ему белую, узкую, исхудавшую, холодную, как лед, руку, которую он поцеловал. Но лишь только он отвернулся, она поспешила ее вытереть о платье; маркграф Карл, заметив это, укоризненно пожал плечами.

В течение целого дня Казимиру не дали отдохнуть. Он был приглашен к королю Яну к обеду, во время которого балагурили шуты, затем отправился осматривать город, сделал визит епископу, присутствовал на турнире и на скачках; вечером развлекались рассказами о рыцарстве во Франции и Италии и разными играми. Казимир очень поздно возвратился в отведенные ему покои. Он там застал своих придворных и старцев, которых он тотчас же удалил, а также ожидавшего его Кохана. Король торопился поговорить со своим наперсником, который старался сделать веселое лицо, не желая, чтобы другие заметили, сколько неприятного ему пришлось в этот день услышать.

В этот день в числе других к Кохану подошел Пеляж, воспользовавшийся своими связями с Венгрией и знакомством с королевой Елизаветой, показывавшей ему свое расположение, чтобы под предлогом передачи от нее поклона Казимира выведать от приближенных короля о его намерениях, а может быть, и для того, чтобы исполнить какое-нибудь секретное поручение.

Кохану вовсе в голову не пришла мысль о возможности измены.

Пеляж усердно разыграл роль усердного слуги семьи Казимира, приятели и доверенного.

Он исподволь начал соболезновать и бедному королю, достойному, по его мнению, лучшей участи – не получить в жены тоскующую и больную вдову, которую ему навязывали.

– Ваш король лучше всего сделал бы, – добавил он, – если бы постарался отложить венчание, даже если бы пришлось заплатить за это Яну дорогую цену. Эта жена ему не принесет счастья.

Кохан молча его выслушал.

– Этот совет запоздал, – произнес он после некоторого размышления, –потому что мы прибыли на свадьбу. Вино, налитое в бокал, надо выпить.

– Я знаю, – вставил Пеляж, – другую поговорку, которая гласит, что от кубка до рта расстояние велико.

Ловкий и искусный собеседник долго говорил обиняками, стараясь что-нибудь выведать от Кохана, но видя, что придворный, как будто дал обет молчания, и что он от него ничего не добьется, Пеляж распрощался с ним, расточая уверения в своей любви.

В продолжение дня Кохана с разных сторон угощали не особенно приятными известиями. Под вечер Житка сообщила, что княгиня чувствует себя хуже и вследствие неожиданного озноба должна была лечь в постель.

Поэтому на вопрос Казимира о том, что слышно, фаворит пожал плечами. Король был огорчен и печален, а Кохану нечем было его утешить. Он начал оживленно болтать о том, что время все изменить и что нет повода отчаиваться.

– Так и ты видишь причины, из-за которых следует беспокоиться? –спросил король. – Не правда ли? Нам не следует ничего предпринимать! Предсказание старой колдуньи напоминает о себе.

Казимир задумался, свесил голову и опустил руки.

– Еще ничто не потеряно, – произнес он, вооружаясь мужеством. – Если б только удалось обвенчаться и увезти королеву в Краков, тогда рассеялась бы вся ее печаль.

– А не лучше ли было бы, – робко ответил любимец, – отложить свадьбу, не торопиться с ней? Может быть, лучше обождать?

Король сделал отрицательный жест.

– День назначен, – воскликнул он, – на нем настаивают и его не отменить. Княгиня хороша, как ангел; я ее люблю, и она должна быть моей!! Слава эти вырвались у него с такой силой, что Кохан принужден был замолчать.

На следующий день возобновились турниры, а Маргарита все еще была больна. Королевский врач не отходил от нее, хотя ничего опасного не предвиделось. Развлечения шли своим чередом, и они были очень пышными, потому что король Ян хотел ими загладить общее грустное настроение, вызванное болезнью его дочери.

Польский король принужден был казаться спокойным, но на душе его скребли кошки.

Известия, приносимые Коханом, который в течение дня под разными предлогами находил возможность приблизиться к Казимиру и секретно шепнуть ему несколько слов, становились с каждым разом все тревожнее.

Болезнь, казалось, прогрессирует и становится опасной; при дворе нельзя было еще об этом говорить. Но маркграф Карл и жена его Бьянка были обеспокоены, огорчены и тщательно старались скрыть свое беспокойство.

На следующий день Маргарита впала в бессознательное состояние, и испуганный врач дрожащим голосом доложил королю, что средства его истощились, что княгине угрожает опасность и что осталось лишь одно –обратиться с просьбой и с молитвами к Всемогущему, располагающему жизнью и смертью.

Король Ян, ставший после потери зрения, более набожным, чем раньше, задрожал и заломил руки. Он велел себя отвести к ложу дочери, но она не узнала его.

Маркграф Карл с изменившимся лицом пришел сообщить Казимиру печальную новость.

Король, вовсе не предполагавший, что какая-нибудь опасность угрожает Маргарите онемел от отчаяния и закрыл лицо руками.

– Я самый несчастный человек! – воскликнул он. – О, Боже мой! Почему ты меня так строго наказываешь за мои грехи?

Тщетно маркграф Карл старался его успокоить.

В этот день все игры, забавы, состязания, все было прервано. При дворе воцарилась глухая, зловещая тишина.

Епископ Ян из Дражниц приехал из Нового Места вместе с духовенством и предложил королю в течение четырнадцати дней служить молебствия с процессиями с хоругвями об исцелении больной и об избавлении от тяжкого несчастья, грозившего королевской семье.

Приказания уже были отданы; во всех костелах звонили в колокола; веселый город внезапно преобразился и погрузился в печаль. Народ начал тесными толпами валить в костелы, в часовни; духовенство со знаменами, с крестами, с пением вышло из Вышеграда, из костелов святого Вита Пресвятой Девы, святого Николая.

Казимир вместе со своим двором отправился пешком в костел при замке, послав предварительно крупную сумму денег духовенству как вклад в костел. Неописуемая тревога охватила всех. Несчастье нагрянуло неожиданно и переход от вчерашнего веселья к молебнам о здравии больной производил ошеломляющее впечатление. Люди видели в этом перст Божий, наказание за вину старого, ослепшего Яна, нагрешившего столько в своей жизни. Призванные врачи не подавали никакой надежды. Больная все время бредила, температура поднималась. Она не узнавала людей, говорила, плакала, кричала, срывалась с постели, жаловалась, а воспоминания о прошлом и настоящее так перепутались в ее голове, что покойный муж, жених, ребенок и история Амадеев, картины страшных мучений – все переплелось и вызывало страшные видения; мучимая и преследуемая ими она издавала отчаянный, пронзительный крик, так что служанки, окружавшие ее ложе, полагали, что она впала в безумие.

После таких вспышек наступала слабость, бессилие и, казалось, что жизнь уже прекращается, но мучения вскоре возобновлялись с той же силой. Эта болезнь вызвала беспорядок и замешательство при дворе короля Яна, несмотря на то, что там всегда был образцовый порядок и благоустройство. Слепой Король то впадал в ярость и возмущался против судьбы, то погружался в угнетавшие его мысли, предаваясь самобичеванию. Совесть его упрекала в том, что он своим упорством, вызвал болезнь и будет причиной смерти дочери.

При Казимире находился все время маркграф Карл. Он старался его утешить мыслью, что здоровый организм преодолеет болезнь, что молитвы духовенства, процессии, обеты, вклады в костелы – все это должно помочь.

В действительности, по приказанию епископа во всех монастырях начались беспрестанные молебствия об излечении недуга княгини, и народ, прибывший с разных концов в город, чтобы поглядеть на свадебное торжество, встретил вместо этого страшную печаль.

Все храмы были переполнены, колокола звонили, усиливая тревогу и беспокойство.

В то время, когда вокруг ложа больной столпился весь женский персонал во главе с маркграфиней Бьянкой, а на столе возле больной были расставлены Святые Дары, Казимир сидел один или вместе с молчаливым слепым отцом, скорбя и печалясь.

Постоянно преследовавшая его мысль, что страшное предсказание воплотится в действительность, угнетала его мозг и внушала ему суеверный ужас. Судьба его преследовала. В ушах его раздавалось страшное, грозное, напоминавшее о мести, незабываемое имя Амадеев.

Кохан, видевший его мучения, молча стоял и глядел на Казимира, не смея с ним заговорить. Но он ждал напрасно. Король был так погружен в свои мысли, что никого не видел. Великая радость и надежды, воодушевлявшие его, когда он торопился поскорее приехать сюда, все это пропало, и все его счастье было разбито.

Иногда прибегали к нему с хорошими утешительными известиями, что княгиня отдыхает, спит, что болезнь как будто слабее становится, и он вновь начинал надеяться на лучший исход.

Господь сжалился, молитвы были услышаны. После сна княгине стало легче. Король Ян послал об этом сообщить от своего имени Казимиру, но с этим же известием поспешил маркграф, пришли и другие послы. Все, казалось, ожили.

Но это улучшение продолжалось недолго; хотя в последующие дни лихорадочные проявления уменьшились и не были такими грозными, но слабость увеличивалась, силы истощались, и врачи не предсказывали ничего хорошего. В храмах служба не прекращалась.

Казимир, несмотря на то, что ему не советовали и не хотели его допускать к больной Маргарите из боязни, что вид ее произведет на него тяжелое впечатление, настаивал так упорно и так упоминал о своих правах как жених, что маркграфиня Бьянка взяла его с собой.

В темной низкой сводчатой комнате с завешанными окнами, освещаемой лампадами, горевшими перед иконами, и редкими лучами света, прокрадывавшимися через занавески, лежала на ложе, окруженная стоявшими и коленопреклоненными женщинами, бледная Маргарита, изменившееся лицо которой указывало на внутренние страдания. Глаза ее то раскрывались и неподвижно устремлялись в одну точку, ничего не видя, то закрывались, как будто она засыпала. Но этот сон не был отдыхом. Она беспокойно металась на постели, конвульсивно хватаясь белыми руками за одеяло, которое сиделки каждую минуту поправляли.

Ее бледное лицо по-прежнему было благородно, красиво, но страдание наложило на него свою печать, и оно вызывало к себе жалость.

Один из придворных духовных сидел у распятия, читая молитвы и ожидая момента, когда больная придет в сознание, чтобы ее напутствовать.

Казимир, следуя за Бьянкой, тихонько подошел к самому ложу. Больная как бы почувствовала его присутствие, широко раскрыла глаза, из уст ее вырвался слабый возглас, и она стремительно дернулась на другую сторону ложа.

Король побледнел.

Они стояли в ожидании какого-нибудь утешительного знака.

Бьянка расспрашивала женщин, которые вместо ответа заливались слезами…

Вскоре послышался голос больной. Она говорила, как бы задыхаясь, обрывистыми словами.

– Я не хочу… Не хочу… Снимите с меня перстень… Отнесите подарки… Я умру здесь, меня не повезут… Кровь… Кровь…