ГЛАВА 1

Почему-то в голове вертелась дурацкая фраза из какого-то старого кинофильма: «Стамбул — город контрастов». Насчет контрастов Паша не знал, не пришлось их видеть. Этот ленивый южный город больше всего ему напоминал изнеженную восточную красавицу, довольную собой и своим существованием. Паша поправил очки, сползшие на кончик носа, и посмотрел на гида. Он был ему резко антипатичен. Причем без всяких рациональных объяснений. Паша заметил, что симпатии и антипатии возникают обычно спонтанно. Как непогода. Никого не спрашивая. Бывает, что человек — хороший, собеседник — эрудированный, а как чашку возьмет всей пятерней, так сразу интерес к нему и пропадает. Даже смотреть не хочется. Не то что разговаривать. Он знал, откуда в нем эта внимательность к манерам, деталям и штрихам поведения. От бабушки — Веры Константиновны, происходившей из дворянского рода и безмерно гордившейся этим. Сколько Паша помнил себя, бабушка всегда была в «полном порядке», или, как она любила говорить, «комильфо», растягивая французские слова. Как положено. В нос. Французский она знала безукоризненно, безупречно, как родной русский. Была влюблена во французскую литературу и французское искусство. И это было неудивительно. Она всю жизнь преподавала французский в педагогическом институте и выпустила немало способных учеников, что наряду с происхождением являлось еще одним предметом ее гордости. «Машенька Калугина, помнишь ее, — обращалась она к своему единственному внуку певучим голосом, — она еще ко мне на дом ходила. Ты сталкивался с ней неоднократно, она тебе нравилась, закончила наш пед, пошла работать в школу, потом ее отец разбогател, ну ты знаешь, как это сейчас бывает: раз, два — ив дамках, они уехали во Францию, открыли совместный бизнес… Так вот, Машенька прислала мне оттуда очаровательную открытку и написала, что шлет мне тысячу благодарностей за мои уроки. Благодаря им она очень быстро освоилась в Париже и вошла в языковую среду. Я так рада, так рада…» — «Конечно, помню», — поддакивал ей Паша. На самом деле он не помнил ни Машу Калугину, ни ее визиты к бабушке, но для сохранения спокойствия старушки утверждал, что все прекрасно помнит. Сама Вера Константиновна говорила, что память еще ни разу не подводила ее. А тем, у кого в голове ничего не держится, она советует заняться интенсивным изучением иностранного языка. А лучше — нескольких. Очень освежает память и развивает лингвистические способности. Здесь Паша съеживался и мысленно хвалил себя за то, что не признался в своем беспамятстве — старушка незаметно сжила бы его со свету или засадила бы за зубрежку иностранных слов. Но мелкие конфликты, недоразумения и подхалимаж ради семейного мира ничуть не умаляли Пашиной любви к бабушке и его трепетно-нежного отношения к ней.

С матерью все было по-другому. Во-первых, мать не признавала нежностей и сентиментальности. В отличие от Веры Константиновны, которая при каждом удобном случае так и норовила обнять или поцеловать внука, чего Паша, естественно, стеснялся. Во-вторых, мать всегда соблюдала между Пашей и собой некую дистанцию. Может быть, она считала, что иначе Паша вырастет маменькиным сыночком и слюнтяем, как и большинство ребят, воспитанных женщинами? Трудно сказать. Роли в его семье были четко поделены. Мать заменяла отца, бабушка — мать. Строгое дисциплинирующее начало — и мягкая обволакивающая нежность. Поэтому матери Паша побаивался и часто чувствовал себя при ней скованно и неуютно. Впрочем, вероятно, ее сухость и сдержанность просто объяснялись трагическими событиями, которые ей довелось пережить, когда Паша был совсем маленьким. Они с отцом были любителями-альпинистами и буквально бредили горами. Когда им удавалось выкроить время, они ездили отдыхать на спортивную базу в Крыму и там удовлетворяли свою страсть к горам, совершая вылазки на горные хребты. Так было и на этот раз. Внезапно разыгралась непогода, отец сорвался в пропасть, а матери повезло уцепиться за выступ в скале, и ее занесло в пещеру, где она и пролежала трое суток, пока ее не нашли спасатели. С тех пор, как однажды поделилась с Пашей бабушка, мать словно подменили. Она замкнулась в себе и почти перестала улыбаться. И даже сменила профессию. Раньше она была учительницей младших классов, а после смерти мужа стала психотерапевтом, закончив вечерний вуз по этой специальности. Специалистом мать была первоклассным. И очень дорогим. Она владела всеми существующими методами психологических тренингов и техник. Она вскрывала сознание и подсознание пациента, как консервную банку, психоанализ дедушки Фрейда был Для нее как дважды два четыре, она могла ввести в транс, загипнотизировать и внушить почти все, что угодно. Словом, за сравнительно короткое время мать могла сделать из больного подопытного кролика и отбивную котлету.

Бабушка уже давно была на пенсии. Мать работала. Она принимала пациентов в рядовом районном диспансере, а после основной работы вела частную практику. В специально оборудованной для этого квартире, доставшейся от дедушки, точнее, от его незамужней сестры, старой девы, дожившей почти до девяноста лет. Эта двухкомнатная квартира в районе Чистых Прудов была оборудована под респектабельный офис и наворочена по последнему слову техники. Все внутренние перегородки в квартире были снесены, и сама квартира «слеплена» заново. Как лицо женщины, решившейся на кардинальную пластическую операцию. Паша старался там не бывать. Едва он переступал порог этой квартиры, как ему начинало казаться, что он попадает в какую-то лабораторию, где производят вивисекцию животных. Ему становилось не по себе, и он спешил уйти.

— Посмотрите, пожалуйста, налево… Великолепная мечеть, построенная в седьмом веке нашей эры.

Паша понял, что он слишком глубоко задумался, и перевел взгляд на мечеть. Потом он посмотрел на гида, полного брюнета лет сорока пяти с пышными усами. Что же в нем так раздражало? Наверное, манера слегка причмокивать губами во время пауз. Как будто он пил чай вприкуску с сахаром…

— Теперь у вас, согласно расписанию, — свободное время, — объявил гид. — Полтора часа. Вы сможете побродить по настоящему восточному базару и купить себе и своим близким подарки и сувениры. Приятного времяпрепровождения. Встречаемся у входа. — Гид кивнул и словно растворился в воздухе.

Было невыносимо жарко. Паша повертел головой. Конечно, хорошо бы побродить по базару с кем-то, но, с другой стороны, выглядеть прилипалой тоже не хотелось. Ну не маленький же он, не потеряется, в конце-то концов. И Паша, оглядев группу, спешно отошел от нее. Он очень боялся, что к нему привяжется Мила, пухленькая блондинка с губами, накрашенными ярко-красной помадой. Тогда прости-прощай прогулка по базару. Она будет жужжать над его ухом, как надоедливая оса.

Сам базар напоминал настоящий город. Он был разбит на кварталы многочисленными улочками и проулками, и через несколько минут Паша заблудился в этой паутине проходов.

Паша переходил от прилавка к прилавку, пока не решил остановиться и рассмотреть как следует товары, выставленные на продажу.

Это была лавочка, где торговали разными сувенирами: кинжалами, бусами, пепельницами, курительными трубками, золотыми браслетами, серебряными украшениями и еще всякой всячиной, от которой у Паши зарябило в глазах. Он подумал, что надо бы привезти сувениры для родных. Некрасиво возвращаться с пустыми руками, но он не мог ничего придумать, что именно купить. С бабушкой было более или менее ясно. Ей подойдет все. Любой Пашин подарок будет желанным и красивым. С матерью — сложнее. Она могла посмотреть убийственным взглядом, хмыкнуть или поставить сувенир на полку, вообще не удостоив его внимания. Так уже было. И не раз. Ей требовалось нечто оригинальное, неизбитое. То, что могло бы понравиться ее взыскательному вкусу.

Пожилой турок неотрывно смотрел на Пашу, как бы приглядываясь к нему. Наконец он понял, что клиент «дозрел» и готов к покупке.

— Паслушай, — он прилично говорил по-русски, но с акцентом. Так, как говорил бы грузин из Абхазии или из Тбилиси. — Тэбе каму пударок? Каму? Мат? Жане? Рубенку? Паша замотал головой.

— Нэ хочешь покупать? — На лице турка отразилось такое удивление, словно ему сказали, что земля покоится на гигантской черепахе. А он-то всю жизнь считал, что на слоне!

— Нет, хочу. Но не знаю что, — выпалил Паша.

— Нэ знаешь? — На лице турка вторично отразилось удивление. — Сматри! — И он стал выкидывать на прилавок один товар за другим.

Паша с отчаянием смотрел на груду вещей, выраставшую перед ним. Он уже пожалел, что остановился у этой лавочки. Надо было идти себе, не останавливаясь. Как теперь отвязаться от него? Или все-таки сделать покупку? Все равно от нее не отвертеться. «Какая разница — сейчас я куплю подарки или потом?»

— Хорошо, хорошо, — успокаивающе сказал Паша. — Сейчас выберу.

Он стал перебирать сувениры. Его взгляд остановился на деревянных светло-коричневых бусах. С легкой изящной резьбой. Он подумал, что, возможно, матери они подойдут. У нее были пышные темно-каштановые волосы, которые она распускала по плечам или закалывала сзади изящной заколкой. Паша представил эти бусы на шее матери и решил, что они ей понравятся. Он отложил бусы в сторону.

Турок восхищенно прищелкнул языком, как бы одобряя его выбор. Паше этот звук напомнил возглас погонщика осла из какого-то фильма. Он невольно поморщился. Солнце жарило вовсю. По шее и спине стекали тоненькие ручейки пота. Он вспомнил, как его отговаривала от этой поездки Надин, и подумал, что надо купить подарок и ей. Хотя между ними накануне отъезда произошла размолвка. Но подарок смягчит ее. Нет такой женщины, которая устояла бы перед подарком. Эту истину Паша твердо вбил себе в голову.

Бабушке он решил купить керамического светло-бежевого слоника с поднятым вверх хоботом. В ее комнате все было, как в музее. Повсюду стояли разные финтифлюшки: декоративные вазочки, поделки из металла и дерева, пасторальные фигурки пастушков и пастушек, расписные тарелочки и блюдца. Слоник будет очень кстати, подумал Паша. Для компании к безделушкам. Слоник присоединился к бусам.

Раздался второе одобрительное прищелкивание языком.

Оставался подарок для Надин. Бус она не носила и безделушками не увлекалась. Может быть, браслет? Или кольцо? Но кольцо покупать опасно. Он может не угадать размер. С браслетом — проще. И тут Паша увидел в глубине лавочки кожаный пояс с красивым узором. Это то, что надо! Изящно и вместе с тем экстравагантно. Он показал пальцем на пояс. Турок проследил за его рукой взглядом. И кивнул головой.

Держа в руках темно-коричневый пояс с желтыми кожаными вкраплениями в виде ромбов правильной формы, Паша подумал, что он с честью решил архитрудную задачу — выбрал подарки для трех дам разного возраста и характера.

И тут он увидел ЕЕ.

Сначала он почувствовал на себе чей-то взгляд. И поднял голову. Внутри его легким червячком зашевелилось беспокойство. Смутное, глухое. Он встретился взглядом с турком, который без всякого выражения смотрел на него. Как на неодушевленный предмет. Паша подумал, что он уже, наверное, давно перестал различать лица туристов. Они все слились для него в некую розово-белую массу, без цвета, вкуса и запаха. Паша достал из барсетки кошелек, чтобы расплатиться. И вдруг подумал, что совершенно забыл спросить, сколько стоит все это добро. И такая забавная ситуация могла произойти только с ним. С растяпистым непрактичным человеком. Когда сегодня утром их группа обсуждала достоинства турецкого шопинга, все с одобрением отметили сказочную дешевизну турецких товаров. «Цену можно сбить в два раза, — с уверенностью сказал Леша, душа и центр туристической группы. — Главное, не пасовать. Они говорят одну цену, называй в два или в три раза меньшую. На середине и сойдетесь. Это точно. Без вопросов».

А он, Паша, лопух натуральный. С него сейчас сдерут втридорога. И он даже не сможет похвастаться своими трофеями перед другими туристами. Они его просто засмеют и примут за последнего дурака.

Турок смотрел на него. Спокойно. Выжидательно.

И тут снова чей-то взгляд словно прожег его. Паша посмотрел по сторонам. Кругом сновали туристы, деловито и сосредоточенно. Взгляд Паши скользнул внутрь лавочки. Там была ОНА.

Девушка. Явно славянской внешности, закутанная во все черное. Как спеленутая мумия. Для обозрения оставались только глаза, часть лба и нос. Паша слегка вытянул шею. Девушка неотрывно смотрела на него. Пашу поразили ее глаза. Огромные. Зеленые. Турок шевельнулся и, облокотившись о край прилавка, проследил за его взглядом. И тут он увидел девушку и страшно замахал руками. Его лицо побагровело. Налилось кровью. Казалось, сейчас его хватит удар. Турок что-то крикнул. Подбежал молодой человек и поспешно увел девушку.

Паша растерянно перевел взгляд на турка. Тот что-то раздраженно крикнул. И растопырил три пальца. Три доллара, догадался Паша. По доллару за подарок. Самое смешное, что он не мог бы сказать, дорого это или дешево. Паша держал в руках кошелек и смотрел на турка. Тот взмахнул рукой. Паша показал пальцем вглубь лавки.

— Девушка, — сказал он. — Там. Кто она? Турок сделал вид, что не слышит.

— Девушка, — повторил Паша уже громче. — Работница?

И тут торговец чуть ли не насильно вложил Паше в руку сувениры и подтолкнул его к выходу. Павел по-прежнему стоял у прилавка. Как вкопанный. И никуда не собирался уходить. Тогда турок вытаращил глаза и поднял вверх руки, как бы намереваясь ударить его. Паша невольно попятился. Глаза турка налились кровью. Он сделал шаг навстречу Паше. И тогда Павла охватил ужас, он повернулся и бросился бежать.

Остановился он у выхода. И немного правее увидел свою группу. Паша пригладил волосы и поправил очки, сползшие на нос. Он глубоко вздохнул, чтобы успокоить дыхание. И медленным размашистым шагом направился к своим.

— И где ты пропадал? — надула губы Мила. С самого начала она пыталась опекать Пашу и покровительствовать ему. Это называлось «клеить». Паша не мог сказать ей в открытую, что он совсем не подходящий для этого кадр. Во-первых, он не сходился с девушками легко и беззаботно. А во-вторых, и это было главным, — она ему совершенно не нравилась. От нее пахло дешевыми духами, и вся она была какая-то лоснящаяся и гладкая. Как поросенок. И вульгарная донельзя.

И вот сейчас Мила смотрела на него большими светло-голубыми глазами и ожидала ответа.

— Да так. Ходил по базару.

Мы уже думали, что ты заблудился, — добродушно хохотнул Леша, двухметровый гигант со светло-пшеничными волосами.

— Почему? — растерянно спросил Паша.

— Потому что мы потеряли тебя из виду, а потом ты пронесся мимо нас, как заяц, за которым гонятся собаки. Мы тебе кричали, но ты даже не остановился.

— Я не слышал.

— Али-Бабу с кинжалом, что ли, увидел? Мила хихикнула. Ее розовая маечка с глубоким вырезом позволяла девушке продемонстрировать пышную грудь.

— Я? Нет. Али-Баба тут ни при чем. — И Паша рассмеялся.

— Что купил? — спросила Мила, слегка прижимаясь к нему. Самую малость, чуть-чуть. Со стороны это было почти незаметно. Но Паша ощутил локтем ее мягкий податливый живот.

— Купил? — Паша машинально перевел взгляд на руку, в которой были зажаты сувениры, сунутые турком в его ладонь в последний момент. Там были бусы и слоник. Пояса не было. Очевидно, он выронил его, когда бежал.

— Бусы… — Мила выхватила бусы и стала рассматривать их.

Марина Ивановна, стоявшая поодаль, тоже подошла к ним.

— Кому купил? — поинтересовалась она. — Невесте?

При слове «невеста» Мила дернулась и с любопытством уставилась на Пашу.

— Нет, — невольно покраснел он. — Маме.

— Красивые, — вынесла свой вердикт Марина Ивановна. По ее круглому лицу стекал пот. Помада размазалась, и рот напоминал растекшееся пятно от малинового варенья.

— Ничего, — протянула Мила. Она тряхнула волосами и взяла из рук Паши слоника.

— А слоник… кому?

— Бабушке, — и тут Паша разозлился. Допрос она ему, что ли, устраивает? Он забрал слоника и обратился к Леше: — Кого ждем?

— Остальных. Что-то они задерживаются.

— Нагружаются товаром, — пояснила Марина Ивановна, крупная, массивная дама из Омска. В руках у нее была большая сумка, уже чем-то набитая под завязку. — Здесь все так дешево. Просто задаром!

— Да уж вам ли говорить о дешевке? — поддел ее Леша. — Вы у нас мать нефтяного магната.

Сын Марины Ивановны был топ-менеджером крупной нефтяной компании, о чем она с гордостью сообщила в первый же вечер. Он и отправил маменьку развеяться в Турцию. «А я ему говорю, мне все равно куда, — рассказывала Марина Ивановна. — Хоть в Турцию, хоть в Париж!»

— А в Париже вы еще не были? — подтрунивал над ней Леша. — Чем вы на Елисейских Полях будете отовариваться? Шубами или сувенирами?

Но Марина Ивановна лишь лениво отмахивалась от него.

— Не пыли, Леха! Не бери на понт.

У нее были интонации бывшей заведующей секцией в галантерее. Когда сын пошел в гору, она стала разбрасываться деньгами, но изменить себя не смогла. Это было самым трудным и безнадежным делом.

Подошли еще три человека из группы. Леша посмотрел по сторонам.

— Что-то Владик задерживается, — сказал он, ни на кого не глядя.

Марина Ивановна скривила рот в ироничной ухмылке.

Леша и Владик были отличными ребятами. Они сразу стали центром их туристической компании.

И они были геями.

— Педрилы, — протяжно протянула Марина Ивановна, когда Леша с Владиком отошли в сторону. Это было в первый день пребывания в Стамбуле.

— Каждый имеет право на свою личную жизнь, — твердо сказал Паша. Они стояли около гостиницы маленьким кружком. Четыре человека. Паша, Марина Ивановна, Мила и ее подруга Нина.

Марина Ивановна окинула его насмешливым взглядом с головы до ног:

— А вы, молодой человек, часом, тоже не «того» ли?

— Не «того».

— Да ладно вам ссориться по пустякам, — вступилась за Павла Мила. — Пусть живут, как хотят. Правда, Нин? Нам-то какое до этого дело?

Худенькая темноволосая Нина только кивнула головой. Она не расставалась с фотоаппаратом и поминутно останавливалась, делая снимки. Интересно, что их связывает, тогда еще подумал Паша. Мила, явно не обремененная интеллектом, и хрупкая Нина, с интересом разглядывающая памятники Стамбула.

Марина Ивановна была порядочной стервой. Каждый раз при виде «сладкой парочки» — Леши и Влада — она старалась демонстративно подчеркнуть свое отношение к ним. Но ее никто не поддерживал. И поэтому ее попытки осудить сей противоестественный союз пропадали втуне.

— Владик, наверное, сейчас придет, — пришел Паша на выручку Леше.

— А… вот он, — и Леша помахал рукой. Маленький юркий Владик напоминал подростка. Его кожа была гладко-белой. А большие темные глаза напоминали спелый виноград.

— Все в сборе? — деловито спросила Марина Ивановна.

— Еще нет Лиды, — вставила Мила.

Лида была преподавательницей из Питера. Она старалась каждый год ездить в туристические поездки и копила на них весь год.

— А Рита с Сашей?

— Вот они. Справа. Разглядывают витрину магазина, — показал на них кивком головы Леша.

Молодая пара держалась особняком. Им вполне хватало общества друг друга.

— Экскурсовода нет, — вставила Марина Ивановна. Ее лицо выпирало из-под белой панамы, как дрожжевое тесто из кастрюли.

— Отоваривается, — хихикнула Мила.

— А Нинка твоя где?

— Тут где-то. Щелкает затвором.

Паша уже в который раз подумал, что зря он сюда приперся. Ему вполне хватило бы отдыха дома. Так нет — и мать, и бабушка в один голос, словно сговорившись, стали уговаривать его поехать в Стамбул. Отдохнуть и посмотреть на исторические памятники. «Я с удовольствием проведу свой отпуск и дома», — попытался отбиться от их натиска Паша.

— Ограничивать свой кругозор… — несколько презрительно сказала Вера Константиновна, — могут только пустые, примитивные люди.

— Хорошо, я — питекантроп, — согласился Паша. — Прямой родственник неандертальца. Скоро возьму палку и буду сшибать плоды с дерева. И учиться разводить костер. Но ехать я никуда не хочу. Мы можем с Надин отдохнуть и в Подмосковье. Чем наша природа хуже? Лес, речка, трава.

Так все дело в Надин? — спросила тогда мать, смотря на сына в упор большими карими глазами.

Паша стушевался.

— Нет, не в Надин.

— А в чем же?

И в тот момент Паша принял решение: он поедет в Стамбул, раз они так этого хотят. Он умывает руки. Точнее, уступает непреодолимому давлению обстоятельств. Стамбул так Стамбул. В конце концов, десять дней — это не месяц. Время пролетит незаметно.

Но Стамбул Паша невзлюбил сразу. Все здесь было слишком ярким, вызывающим, чужим. Запахи, краски, говор. Даже небо — какого-то ядовито-синего цвета. Да еще эта толчея кругом, гортанные выкрики, протяжные возгласы муэдзинов, созывающих правоверных на молитву. Как в каком-то кино, с раздражением думал Паша. И чего все рвутся в Турцию? За покупками? Не могут на Черкизовском или Измайловском рынке отовариться? Приличные люди сюда не поедут. Зачем им эти тряпки-шмотки? Культурные люди поедут в Париж или Лондон. Будут наслаждаться картинами Лувра или красотами Вестминстерского аббатства…

И здесь Паша отвлекся от своих размышлений. Он вспомнил девушку с зелеными глазами, встреченную им в лавке турка. Полчаса назад.

— Девушка, — пробормотал он.

— Что? — брови Милы взлетели вверх.

— Я только что видел девушку. Русскую.

— Туристку?

— Нет, в лавке турка. На базаре.

Работница, — уверенно сказал Леша. — Чертовы турки вовсю эксплуатируют наших девушек. Те обходятся им в копейки. Используют по полной программе. И как работниц, и как проституток. Это фантастически дешево и выгодно. — Леша работал оператором на кабельном телевидении в Питере. — У нас недавно один спецкор побывал в Турции и такой убойный репортаж сварганил о современном рабстве. Эти потомки Османской империи — настоящие рабовладельцы. Они похищают славянских девушек, держат их на голодном пайке, отбирают паспорта, заставляют работать и обслуживать клиентов. Варвары! Наш парень побывал в одной глухой анатолийской деревне и нашел там в подвале россиянку. Чуть живую. То, что она рассказывала, — просто ужас! Ее насиловали по двадцать раз в день. Без перерыва.

— Какие подробности! — насмешливо сказала Марина Ивановна. Она уже сняла панаму и обмахивалась ею.

Носик Милы брезгливо вздернулся.

— И что потом было с той девушкой?

— Отправили на родину. С трудом. Пришлось связаться с посольством и задействовать дипломатические каналы. Шума было много. Она рассказывала, что приехала по объявлению в газете: требовались молодые девушки от восемнадцати до двадцати двух лет, славянской внешности, для работы официантками и танцовщицами в клубах. Но как только они пересекли границу, у них отобрали паспорта, погрузили в автобус и привезли в деревню. Там им через переводчика объяснили, в чем теперь состоят их обязанности. Популярно и на пальцах. Две девушки пытались бежать, но их поймали и увезли в другое место. Троих забрал какой-то богач в свой гарем. Одна — умерла от побоев. Другая — от истощения. В общем, форменный ужас!

— Поделом! — перебила его Марина Ивановна. — Не надо искать легких заработков. Нашла бы себе работу в России. В офисе или конторе.

Марина Ивановна безумно раздражала Пашу своей бесцеремонностью и наглой уверенностью. Так что ты, Паш, видел современную рабыню, — заключил Леша. — Турецкий аналог рабыни Изауры.

— Изаура, между прочим, жила в доме. На фазенде. И занималась благородным трудом. По дому, — вставила Мила. — Правда, Нин?

Но подруга неопределенно пожала плечами. Она уже забыла, кто такая рабыня Изаура, понял Паша. У нее другой коэффициент интеллекта, не позволяющий смотреть бразильское «мыло».

— Не знаю, — протянул Паша. — На рабыню она была мало похожа.

— А ты что, их много видел? — иронично хмыкнул Леша. — Откуда ты знаешь, как они выглядят?

Мила с любопытством смотрела на Пашу.

— Да… конечно, — пробормотал Паша. Но ему не верилось, что увиденная им девушка — рабыня. Честно говоря, она вообще не была похожа на прислугу или проститутку. «А почему?» — возразил себе Паша. Он что, специалист по проституткам или девушкам, приехавшим на заработки? Жизненного опыта у него — ноль, как любит повторять его мать. И это была сущая правда.

— Сегодня, между прочим, последний день нашего пребывания в Стамбуле, — сказал Леша, поправляя на плече спортивную сумку.

— Ах да, — встрепенулась Мила. — Последний! — И бросила на Пашу призывный взгляд. Но он никак не отреагировал.

— Завтра уже домой. — Марина Ивановна снова водрузила панаму на голову.

— В Сибирь! — хохотнул Леша.

Подошла Лида, преподавательница из Питера. Светловолосая женщина с худощавым задумчивым лицом.

— Теперь все в сборе, — сказала Мила. Она махнула рукой Рите и Саше: — Идите сюда!

Через пару минут откуда-то материализовался гид. Петр Георгиевич, бывший сотрудник российского посольства в Турции, а теперь экскурсовод туристического бюро «Звезда Востока».

— Все тут? — спросил он. — Едем в отель.

Все события последующего дня промелькнули перед Пашей, как отрывки из снов. Он помнил трогательное прощание: как члены группы обменивались телефонами и говорили, что обязательно позвонят и спросят, как дела, как жизнь. Глядя на это, Паша скептически улыбался. Несмотря на нулевой жизненный опыт (по словам матери), он прекрасно понимал, что присутствует при некоей условной театральной сцене. Никто не верил, что они будут звонить друг другу и поддерживать контакты, но все равно переписывали телефоны в записные книжки и лучезарно улыбались на прощание. Мила вывела крупными цифрами свой телефон на розовом листке, вырванном из блокнота, и, кокетливо поведя плечами, протянула бумажку Паше.

— Звони, — улыбнулась она ему. — Надо будет обязательно как-нибудь встретиться. Вспомнить Стамбул…

Пышная грудь так и рвалась наружу из тесной синей блузки.

— Конечно, — сказал Паша. — Вспомнить Стамбул.

Случайно он встретился взглядом с Ниной и увидел ироничную улыбку, скользнувшую по ее губам. Обо всем этом ритуальном прощании она думала точно так же, как Павел. С большим скепсисом и недоверием.

Он сунул протянутые ему от других туристов бумажки с телефонами в сумку. И собрался уже отойти от них и позвонить домой, как Мила нарочито небрежным тоном спросила:

— Ты в каком районе живешь?

— А? Что? — не понял Паша. — На «Баррикадной».

— С родителями? — Очевидно, напоследок Мила решила выяснить Пашину «профпригодность» к самостоятельной семейной жизни: наличие квартиры, машины, дачи и так далее. Паше стало смешно. Таких девушек его мать называла «рудокопами», а бабушка — «искательницами».

— Да. С мамой и бабушкой. — Паша решил не оставить Миле ни малейшей надежды на изменение его холостяцкого статуса.

— М-м. Учишься? Работаешь?

— Работаю.

— Где?

— В рекламной фирме.

Миле очень хотелось спросить о зарплате, но даже своим куцым умишком она поняла, что такой вопрос — верх неприличия.

— Платят копейки. Да еще задерживают, — добавил Паша.

Его образ таял на глазах у Милы, как спущенный воздушный шарик.

Она скорчила легкую презрительную гримаску и сухо кивнула Паше. На прощание.

Паша был добрым человеком, но иногда его тянуло на рискованные шутки. Он любил сбивать спесь с людей и вообще ставить их на место. Ненавязчиво. Это он унаследовал от матери.

— У нас еще есть одна квартира на Чистых Прудах. Самый центр. Квадратный метр жилья стоит две с половиной тысячи долларов. Да и дом элитный. Наш сосед — председатель Юнистрастбанка. Милейший человек! А мне приходится много работать. Я еще в одном месте вкалываю. Вскоре перейду туда. В одну организацию при мэрии, которая занимается распределением жилищных кредитов.

Прозвучала правда, смешанная с ложью. Пропорции были соблюдены верно. Как в хорошем коктейле. И Паша мог не терзаться угрызениями совести, что он скармливает Миле откровенную туфту. В таком случае Паша потерял бы уважение к самому себе. Квартира на Чистых Прудах, элитный дом, запредельная стоимость одного квадратного метра — это относилось к колонке с грифом «Правда». Сосед — председатель Юнистрастбанка — тоже был. Когда-то. Три месяца назад его застрелил наемный киллер, когда он выгуливал свою собаку около дома. И он действительно был милейшим человеком. Всегда здоровался и спрашивал, как дела. О работе в другом месте Паша неоднократно задумывался. Но еще не определился — куда. Мэрия была выдумкой чистой воды. Но звучало солидно.

Рот Милы открылся, а потом тихо закрылся.

— Ну, ты звони, — сказала она. — Я и сама тебя не оставлю.

«Это точно», — усмехнулся про себя Паша. По этой причине он и дал Миле свой фальшивый телефон. Как и всем остальным. Они были ему не нужны.

По дороге домой Паша думал, что надо сразу позвонить Надин и помириться. Он уже соскучился по ней. Надин… Он называл ее так — на французский манер. Когда они только что познакомились на дне рождения его друга Артема Лебедева, единственного товарища, с кем он поддерживал отношения со школьной поры, Паша сказал:

— Можно, я буду называть тебя Надин?

— Почему Надин? — улыбнулась его новая знакомая. — Лучше Надя.

— У меня бабушка — поклонница всего французского, — ответил Павел.

У Нади-Надин, высокой светловолосой девушки, брови стремительно взлетели вверх, но она ничего не сказала.

Знакомы они были уже год. Надин была привлекательна, умна, иронична и честолюбива. Именно ее честолюбием и объяснялся тот факт, что она работала помощником главного консультанта по кастингу при киностудии «Арион-Т». Хозяин студии — Георгий Васин, известный режиссер, сделавший себе имя еще в советские времена, обладал почти неограниченной властью в мире кинематографа. Кроме студии, у него был пост заместителя председателя Союза кинематографистов, который он, впрочем, все время грозился оставить. Надин говорила Паше, что Васину этот пост опостылел главным образом потому, что всяческие «заслуженные» и «народные» пытались получить любыми путями место под солнцем на его студии. Кто в качестве актеров, кто — режиссеров. Что, естественно, никак не могло нравиться Васину.