Глава 10

— Алло! Надя, — раздался женский голос, — добрый вечер! Я так хотела с тобой поговорить!

— Кто это? — удивленно спросила Надя. Голос был ей незнаком.

Какая разница! Твоя доброжелательница. — Голос доносился словно издалека, и невозможно было сказать, сколько лет его обладательнице. — Я хочу тебе помочь.

— Как?

— Об этом потом. Сначала расскажи, как ты живешь, чем занимаешься?

— Я… я… ничем не занимаюсь.

— Работаешь?

— Нет.

— Конечно, какая у тебя может быть работа. Ты ведь боишься лишний раз выйти на улицу, правда?

— Да. — Надя вцепилась рукой в трубку. — Правда.

Голос незнакомки был мягким, спокойным. Он убаюкивал. Расслаблял.

— И что же ты делаешь целыми днями, Наденька?

— Ничего.

— Совсем ничего?

— Да. Смотрю телевизор.

— Телевизор? Ты смотришь картинки красивой жизни, которую у тебя украли?

При этих словах у Нади закружилась голова, она пошатнулась. Чтобы не упасть, она схватилась рукой за тумбочку и задела любимую фарфоровую безделушку Анны Семеновны: котика с голубым бантиком на шее. Игрушка упала и разбилась вдребезги.

— Ты что-то уронила? — поинтересовались на том конце провода.

— Это я так… нечаянно.

— Ну ладно, отдыхай. Я тебе позвоню еще. Спокойной ночи!

Надя слушала частые гудки и не понимала: это был сон или явь? Такой мягкий, чарующий голос… С ней давно так никто не говорил. С тех пор как умерла бабушка, никто не называл ее Наденькой, и она уже отвыкла от этого. А тут… «Наденька». Она стояла, прижав трубку к груди, и повторяла тихим шепотом: «Наденька, Наденька»… Эти слова были для нее, как волшебная музыка.

Эта женщина обещала позвонить еще. Но когда?

Она не сказала этого. Почему? Вдруг она позвонит только через неделю? Это невыносимо долго! Надя собрала осколки разбившейся фарфоровой игрушки и выкинула их в ведро.

На другой день Надя осталась дома. Она не пошла на рандеву со Шваброй и Хвостиком, потому что боялась пропустить звонок. Но ждала она напрасно. Незнакомка не позвонила. Надя легла спать со странным чувством опустошености: как будто бы у нее отняли нечто дорогое, принадлежащее только ей.

Следующие два дня тоже были проведены в бесплодном ожидании. На третий день Надя вышла во двор. Швабра и Хвостик встретили ее обиженными восклицаниями. Они не знали, что и подумать об ее отсутствии.

— Мы уже хотели к тебе домой зайти, но подумали, что ты уехала. Сегодня бы точно приперлись, правда? — обратилась Швабра к Хвостику.

— Ага, — подтвердила та, отщипывая маленькие кусочки от слегка заплесневевшего хлеба, найденного в мусорном контейнере.

— Ты чего, заболела? — спросила Швабра.

— Заболела, — соврала Надя. — Плохо себя чувствовала.

— Ясненько, — пропела Хвостик, поворачиваясь к ней спиной и роясь в мусорном баке. Через минуту Надя присоединилась к ней.

Вернувшись вечером домой, Надя, как всегда, сняла одежду в коридоре и, облачившись в халат, прошла на кухню. Ту одежду, в которой она выходила на «охоту», она складывала в коридоре в углу. Прямо на пол. Этим она как бы проводила незримую черту между своей уличной и домашней жизнью. Ей почему-то казалось, что если она смешает одно с другим, то уже никогда не станет прежней Надей. У нее исчезнет имя, и она станет такой же, как Швабра и Хвостик. Только звать ее будут Кикимора или Девушка-без-лица. Или как-то еще в этом роде. Она сидела в кухне и ужинала: пила молоко с белым хлебом, как вдруг раздался телефонный звонок. С минуту-другую она сидела в столбняке, думая, что это — слуховая галлюцинация, а потом рванула в коридор.

— Алло!

— Ты узнала меня?

— Да.

— Ты думала, что я уже не позвоню? — Голос был тихи вкрадчив.

— Да… то есть нет.

В трубке раздался легкий смех.

— Не лги. Это бесполезно. Ты испугалась, что уже никогда не услышишь мой голос, так ведь?

— Так, — сказала Надя, и ей стало легче.

— Но разве я могу оставить тебя, моя маленькая бедная девочка? Ты столько страдала, бедняжка!

Надя ничего не могла сказать: в горле встал комок.

— Разве ты должна так мучиться по вине одного-единственного человека? Ты не забыла того врача, который сделал тебе неудачную операцию? Ты не считаешь, что он должен поплатиться за это? Ты не хочешь ему отомстить? Ну скажи, не бойся… Я тебя понимаю…

— Я… не знаю.

— Не знаешь? — Наде показалось, что в голове незнакомки прозвучало разочарование. — Почему? Ты готова смириться со своей жизнью и поставить на ней крест? Ты не хочешь сбросить с души это бремя? Подумай над этим!

— Что… что вы хотите?

— Я уже говорила: помочь тебе.

— Помочь? Зачем?

В трубке воцарилось молчание.

— Мне жалко тебя. Так жалко! — медленно сказала незнакомка.

Я… — Надя не могла говорить. Ее душили слезы. — Я… — Трубка выскользнула у нее из рук, и телефонный аппарат упал на пол. Раздались частые гудки. Надя поставила телефон на место и села на пол, закрыв лицо руками. Ее сотрясали рыдания. Она уже со всем смирилась. И махнула рукой на свою жизнь: пусть все идет так, как идет. И вдруг… Звонит эта незнакомка и будит в ней неведомые ранее чувства и мысли. Говорит о том, что ей нужно сбросить бремя со своей души и отомстить. И это правильно! Разве Лактионов не исковеркал ей жизнь? Она доверила ему самое дорогое, что у нее было, — лицо. А он? Он уничтожил его и тем самым вверг ее жизнь в пучину хаоса и отчаяния. Она докатилась до того, что побирается по помойкам! Настолько ей уже на все наплевать. Ее подруги — Швабра и Хвостик. Это единственные люди, с кем она может переброситься парой слов. Если бы не они, она давно бы разучилась говорить и превратилась бы в настоящую дикарку. И кто виноват во всем этом? Он. Доктор. Лактионов. Почему она должна влачить жалкое существование, которое и жизнью-то назвать трудно, а он тем временем процветает и принимает новых пациентов! Почему? Разве это справедливо? Нет, та женщина права. Он должен поплатиться за это!

Поплатиться, поплатиться… Эти слова стучали в ее голове тяжелым молотом. Поплатиться, поплатиться… мысли реяли, как зловещие черные вороны…

Нет, зло не должно остаться безнаказанным. Надя поднялась с пола. Пошла в ванную и умылась холодной водой. Она вдруг ощутила в себе смелость и решительность. Готовность на поступок.

Незнакомка позвонила через два дня.

— Привет! — веселым тоном сказала она.

— Привет! — откликнулась Надя.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально.

— Ты подумала над моими словами?

— Да.

— И что ты скажешь? — В трубке наступила пауза.

— Я… хочу, чтобы Лактионов поплатился за мои страдания.

— Умница! — раздалось в трубке. — Ты просто прелесть, Наденька. — Слова капали медом и молоком. — Повтори это еще раз! — попросила женщина.

— Я хочу, чтобы Лактионов поплатился за мои страдания.

— Прелесть! Умница! Ты хорошенько запомнила эти слова?

— Да. Но…

— Ни о чем не надо беспокоиться. Я все тебе скажу. Но в другой раз. А сейчас отдыхай. Спокойной ночи, Наденька!

— Спокойной ночи, — прошептала она.

Надя почувствовала в себе пружинистую легкость. Жизнь обретала давно утраченный смысл. Она отомстит Лактионову. И у нее все пойдет по-другому. Как — она еще не знала. Это откроется ей потом. Сначала надо сбросить с души этот камень. Она не должна страдать в одиночку. Это несправедливо. А после… все разрешится само собой. Она не будет пока ломать над этим голову. Это делать совершенно незачем. Та женщина все скажет. Она желает Наде только добра. Она называет ее Наденькой. Жалеет ее. Понимает.

Следующий звонок раздался ровно через неделю. В голосе незнакомки больше не было чарующих нот. Напротив, в нем звенели стальные нотки. Она говорила четко, без пауз. Надя слушала ее, затаив дыхание. Она боялась что-нибудь упустить, не понять, перепутать.

— Завтра ты доедешь до Савеловского вокзала. Спустишься в камеру хранения. Найдешь ячейку номер пятнадцать. Наберешь код. Запиши его…

Надя схватила записную книжку, лежавшую рядом, и огрызок карандаша.

— Записываешь? — осведомилась незнакомка.

— Да.

Женщина продиктовала код.

— Будь внимательна, ничего не перепутай. Записала?

— Да.

— Хорошо. Откроешь ячейку. Там в маленькой сумочке будет лежать пистолет. Возьмешь его. И поедешь в клинику. К восьми. Поняла?

— Да.

— Он будет там один. Ты наберешь код домофона и войдешь внутрь. Запиши его. Записала? Хорошо. Потом откроешь вторую дверь ключами. Они тоже будут лежать в сумочке. Будь осторожна. Он сидит в своем кабинете. Это вторая дверь по коридору налево. Запомнила? Не слышу!

— Да.

— Ну, тогда действуй. Стреляй с близкого расстояния. Тогда не промахнешься. Для начала подойди поближе. Скажи, что приехала поговорить. Главное — подойти к нему. Так, чтобы он не поднял панику раньше времени. А когда подойдешь, то стреляй. Все поняла?

— Да.

— Наденька… — ласково сказала женщина. — Ты не думай, что я тебя оставлю. Тебе нужно будет найти хорошего хирурга, чтобы он переделал твое лицо. Я помогу тебе. Ведь для этого нужны деньги, большие деньги. Так вот… в камере хранения, в сумочке, кроме пистолета, будут лежать пять тысяч долларов. В конверте. Когда все кончится, в ячейку я положу еще пять тысяч. Тебе хватит на новую операцию. Еще и останется. Ты сможешь куда-нибудь поехать отдохнуть. Ты ведь этого хочешь, да?

— Да, — прошептала Надя. — Да. — Когда-то она мечтала поехать в Испанию. И попробовать там настоящую паэлью. Правда, это было очень давно. В другой жизни. Но ничто не помешает ей осуществить свою мечту в ближайшем будущем. Ничто и никто. Она заслужила это. Как и многое другое. Заслужила!

— Ну хорошо, моя девочка. Тогда договорились. Ты не забыла то, что я тебе сказала?

— Нет.

— Ты сделаешь все, о чем мы только что говорили?

— Да.

— Не испугаешься?

— Не испугаюсь.

— Ну вот и умница! Какая ты смелая и храбрая девочка! Ты отомстишь подонку. И тебе станет намного-намного легче. У тебя наступит новая жизнь. И в ней ты будешь счастлива. Обязательно.

— Обязательно, — прошептала Надя одними губами. — Обязательно.

— Ничего не бойся. Все будет хорошо, все будет хорошо… все будет хорошо… — Голос постепенно отдалялся, словно человек отходил от телефона и посылал свои слова в пустое пространство. — Хорошо… хорошо… — Раздался щелчок. Трубку повесили.

Надя отошла от телефона, слыша, как громко бьется ее сердце. Она вдруг подумала, что та новая жизнь, о которой она столько мечтала, совсем рядом. Осталось только протянуть руку. Она убьет своего обидчика, сделает операцию и поедет в Испанию. Да, все будет именно в такой последовательности: смерть, операция, Испания. В последнее время она скатилась на самое дно жизни, не понимая, что выход — есть. Она не знала этого. Для нее жизнь была кончена. Но вот появилась незнакомая женщина и сказала ей, что надо делать. И как.

И еще она подумала, что, по странной иронии судьбы, эта женщина предлагает ей десять тысяч долларов. Ровно столько, сколько она накопила на операцию! Надя увидела в этом тайный знак судьбы. Она должна сделать намеченное. Непременно.

Надя легла спать, заведя будильник на восемь утра. Завтра у нее очень ответственный и трудный день. Ей надо хорошенько выспаться и быть в форме. Бодрой, отдохнувшей. Со свежей головой. Иначе тщательно продуманный план может сорваться и все пойдет наперекосяк. А этого допустить ни в коем случае нельзя.

На следующий день раздался странный звонок. От Дины Александровны.

— Приезжайте, пожалуйста, немедленно, — голос Дины Александровны дрожал. То ли от слез, то ли от испуга.

— Хорошо. Выезжаю. — И Губарев повесил трубку. — Что-то случилось, — пояснил он Витьке, — и Лактионова просит меня приехать к ней.

На этот раз Дина Александровна не сидела на диване, а ходила по комнате взад-вперед, обхватив себя руками. Серая шаль лежала на стуле.

— Вчера, когда я выходила из клиники, на меня напали!

— Напали?

— Да.

— Когда это было?

— Поздно вечером. Примерно в начале одиннадцатого.

— Зачем вы приезжали туда?

— Разобраться с делами. Мне надо решить, что делать с клиникой. Продавать или оставлять. Дело в том, что я ни черта не понимаю в медицине, эстетической хирургии и так далее. — Она замолчала.

Странное дело! В устах Дины Александровны даже ругательства звучали изящно и красиво! Удивительная, непостижимая женщина.

— Вы приехали… — вернулся к случившемуся Губарев.

— Да. Я приехала…

— Во сколько?

Дина Александровна метнула на него сердитый взгляд. Майор подумал, что она сейчас скажет, чтобы он ее не перебивал, но — нет. Он ошибся.

— Во сколько? Кажется, в семь.

— В клинике никого не было?

— Были… Была бухгалтер.

— Терентьева?

— Да. И охранник. Я приехала, — Дина Александровна села на диван, скрестив ноги, — два часа провела с Людмилой Александровной. Разбиралась в отчетах, бумагах. Там все так сложно! Потом я ее отпустила. Решила остаться одна. Просмотреть еще раз все бумаги.

— Вы могли забрать документы с собой и просмотреть их дома.

Дина Александровна слегка забарабанила пальцами по подлокотнику дивана.

— Такая мысль приходила мне в голову. Но мне нужно было проверить все по горячим следам. Пока я не забыла объяснения Людмилы Александровны. А потом… мне захотелось побыть в Колином кабинете. Посидеть, представить, что… Впрочем, это неважно, — оборвала она себя. — Я осталась одна. Охранника я тоже отпустила.

— Зачем?

— Я же вам говорю — захотелось побыть одной.

— А уборщицы не было?

— Сегодня у нее выходной. Я перешла в кабинет Николая Дмитриевича, захватив папку с бумагами.

— До этого вы сидели в кабинете бухгалтера? Дина Александровна кивнула головой.

— В Колином кабинете меня охватило странное чувство. Мне показалось, что сейчас откроется дверь — и войдет Коля. Я ощущала его присутствие. Он был где-то рядом, за дверью. Я сидела за Колиным столом и смотрела в стену. — Она повела плечами. — Да, я вспомнила одну вещь, — сказала Дина Александровна громким шепотом. — Когда я подошла к окну, мне показалось, что чья-то тень метнулась в сторону. Но я тогда не придала этому значения. Подумала, что это ветер качнул ветки деревьев. Получается, что меня выслеживали?

Губарев неопределенно пожал плечами. Возникла пауза.

— Что было дальше? — спросил майор.

Примерно в десять часов я решила ехать домой. Вышла из кабинета, закрыла его. Потом закрыла входную дверь. Вышла на крыльцо. И здесь боковым зрением я увидела человека с поднятой рукой. Я быстро пригнулась. Удар пришелся по плечу. Я упала на колени и закричала. Нападавший убежал…

— Вы разглядели того человека, кто напал на вас?

— Нет. Все произошло очень быстро. К тому же было темно.

— Это был мужчина или женщина?

— По-моему, женщина. Но это мог быть и мужчина.

— Какого роста примерно был нападавший? Лактионова задумалась.

— Кажется, среднего.

— В чем одет?

— Что-то темное.

— Пальто, плащ?

— Пальто… Вроде бы пальто.

— Кто это мог быть, по-вашему?

— Понятия не имею. Возникло молчание.

— Я так нервничаю, — пожаловалась Дина Александровна голосом обиженной девочки. Майору захотелось погладить ее по руке.

Дина Александровна смотрела на Губарева, словно решала про себя какую-то задачу. Наконец она решительно тряхнула головой, и тяжелые серебряные серьги-колечки звякнули в ушах.

— Я нашла фотографию Колиной любовницы.

— Что?! — воскликнул Губарев.

— Я нашла фотографию Колиной любовницы, — повторила Дина Александровна.

— Почему вы уверены, что это фотография его любовницы?

— Она была вложена в книгу, которая стояла в книжном шкафу. Я случайно взяла ее и нашла там фотографию. Зачем Коле прятать там фотографию чужой женщины?

— Когда это было?

— Несколько дней назад.

— Почему вы сразу не перезвонили мне? Дина Александровна пожала плечами.

— Не знаю.

Вот так просто — «не знаю», и все! Без всяких объяснений.

— Где она? — спросил Губарев.

Дина Александровна раскрыла конверт, лежавший на столе, и протянула снимок Губареву. Он так и впился в него взглядом.

Снимок был небольшим: семь на восемь. Цветной. Молодая девушка. Лет двадцати. Красивая блондинка с безупречными чертами лица. Пожалуй, даже слишком правильными и безупречными. Светло-голубые глаза. Открытый лоб. Пухлые губы. Девушка, любящая орхидеи…

— Вы когда-нибудь раньше видели ее?

— Нет. Никогда.

— Вы думаете — это любовница вашего мужа? — спросил майор, по-прежнему не отводя глаз от снимка.

— Да.

— Я возьму эту фотографию себе.

— Пожалуйста, мне она не нужна, — с нервным смешком сказала Дина Александровна.

— Спасибо за ценную информацию, — сказал майор, вставая и пряча фотографию во внутренний карман пиджака. — Если будут угрозы или вообще возникнет подозрительная обстановка, сразу звоните мне. Договорились?

— Хорошо, — сказала Дина Александровна, опуская глаза.

Пришли результаты из лаборатории: оказалось, что Кузьминой в чашку было подсыпано снотворное. Она уснула, а потом ее подтащили к плите, открыли духовку и засунули туда ее голову. Остальное — известно. Отпечатки пальцев были только на чашке Кузьминой. Братец — или кто там — предусмотрительно стер свои следы.

Губарев постучал карандашом по столу. С некоторых пор у него появилась эта дурацкая привычка: долбить, как дятел.

— Вот тебе и полная картина убийства Кузьминой.

— Братец это, — с уверенностью сказал Витька.

— Похоже на то.

— Убил, взял бабки и дал деру.

— Будем искать.

У майора неприятно стрельнуло в виске. А если это убийство — не последнее? Майор потер лоб рукой. Кто тогда следующий?

— Размышляете?

— Да. Мыслю, — буркнул майор.

— Мыслю — значит, существую, сказал один философ.

— Давно ли ты к философии обратился?

— Недавно. Не обижайтесь, это всего лишь шутка!

— У тебя все шуточки. А у меня сплошная головная боль.

— Купите анальгин.

— Пошел ты! — беззлобно сказал Губарев.

— С удовольствием. Тем более, что рабочий день уже закончился. И пора по домам.

— Иди, тебя здесь никто не держит.

— В самом деле?

— Гуляй, Вася, гуляй!

— Вы по правде или шутите?

— В отличие от тебя, я хохмить не собираюсь. Я тебя и вправду отпускаю.

— А вы? — спросил Витька.

— А я посижу, поработаю. Поразмышляю. Может быть, какая мысль осенит? В одиночестве хорошо думается. Никто на мозги не капает, не отвлекает.

— Это вы намекаете на меня? На мою продуктивную и своевременную помощь?

— На кого же еще? Ладно, иди! У меня и вправду что-то разболелась голова.

— Тогда заканчивайте работу.

— Ни-ни. Я еще посижу тут немного. Витя встал и потоптался около стула:

— Я пошел!

— Да говорю же, иди.

— Не обидитесь?

— Если сию минуту исчезнешь — нет.

Когда Витька ушел, Губарев вздохнул. Ему действительно хотелось побыть одному. Он взял карандаш и стал рисовать разные геометрические фигуры. Так ему легче думалось.

Лактионова… Улик — никаких. Одни подозрения. Мотив — весомый. Убить мужа и начать новую жизнь. С молодым любовником. Или — без. Взять другого «мачо». За этим дело не станет. Молодых жеребцов, готовых услаждать богатых дам, — навалом. Даже долго искать не придется. Можно почитать объявления в газетах вроде «Спид-инфо». Выбрать то, что подходит. Набрать телефон — и готово!

Нет мужа — можно пуститься во все тяжкие. А в придачу устраивать художественные выставки. Губарев представил, как Дина Александровна со скучающей миной представляет свою выставку журналистам и почетным гостям. Молодая светская женщина…

Кузьмина. Могла убить, чтобы не возвращать кредит. Озлобленность на жизнь, собственная нереализованность могли подтолкнуть ее на это. А братец решил прикарманить деньги себе. И поэтому отравил сестру. Логично? Логично! Неудачник Алкоголик. Человек с такой «характеристикой» может пойти до конца.

Другая подозреваемая — девушка с орхидеями. Так майор окрестил любовницу Лактионова. Никаких следов… Он еще раз побеседовал с охранником и уборщицей. Нет, они ее не видели. Словно она — призрак. Никто о ней не слышал и никто ее не видел. Но это была девушка из плоти и крови. Она приходила в кабинет к Лактионову. Они занимались там любовью. Хотя раньше он снимал ей квартиру. Почему же потом Лактионов отказался от этого варианта? Так было бы удобнее. И безопаснее. Все-таки кабинет — « не лучшее место для интимных свиданий. В любой момент их могли там обнаружить… Кто? Уборщица? Она приходила в строго означенное время. Охранника он отпускал. Жена? Судя по всему, Дина Александровна очень редко появлялась на работе мужа. Лактионов все хорошо продумал. И тем самым исключил риск того, что их застанут врасплох.

Их отношения длятся уже, по крайней мере, год. Это — неоспоримый факт. Год назад Юлька-пулька подслушала телефонный разговор Лактионова и его любовницы. Но отношения могли возникнуть и значительно раньше. Просто любовники никак не обнаруживали себя…

Голова шла кругом. Как найти эту любительницу изысканных цветов? Где Лактионов мог познакомиться с ней? В командировке? На улице? В компании?

Первый вариант, скорее всего, отпадает. Губарев не мог себе представить, чтобы солидный мужчина вроде Лактионова приставал к девушкам на улице. Нет, это не его амплуа. В компании? Но, судя по информации, которой владел Губарев, в компании Лактионов не ходил. Его жизнь была четко регламентирована. Дом — работа. Работа — дом. Да и вряд ли Дина Александровна отпустила бы мужа одного на какое-нибудь мероприятие. Если только она не полная дура. Но таковой Дина Александровна, безусловно, не являлась. Остается — командировки. Был еще один вариант. Эта девушка могла быть как-то связана с Лактионовым по работе. Однако здесь возникало множество «но»…Она была молода. Следовательно, не могла возглавлять фирму или компанию, сотрудничавшую с клиникой. Значит, «прочесывание» контактов — исключается. Остаются командировки. И… медицинские выставки. Если такие были. Конференции… Но здесь опять-таки играет роль фактор возраста. Правда, эта девушка вполне могла входить в обслуживающий персонал. Секретари, сотрудники, отвечающие за организационные вопросы. Нужно поговорить с Ириной Владимировной. Она должна быть в курсе подобных мероприятий.

Это он запланировал на завтра. А сегодня… надо ехать домой. Но прежде — звонок своим. Жене и дочери. Губарев набрал телефон.

— Алло! — Это была Наташка.

И тут он почему-то не мог вымолвить ни слова. Наступила пауза.

— Алло! — повторила жена. — Алло! Перезвоните. Вас плохо слышно.

Губарев повесил трубку. Неизвестно почему, на него напал приступ немоты. И это было уже не первый раз. После того, как они с Наташкой слились в экстазе на диванчике в гостиной, он испытывал какую-то неловкость и смущение. И поэтому, услышав голос жены, вешал трубку. Ну совсем как пятнадцатилетний пацан — звонит девчонке, которая ему нравится. Несколько раз звонила на работу Дашка и спрашивала, когда он приедет к ним. Губарев что-то мямлил и отнекивался под предлогом срочной работы. Вся эта ситуация была донельзя смешной. Со стороны. Ему-то она смешной не казалась. Напротив… Он не знал, как ему теперь вести себя с женой. Как ни в чем не бывало? Или… Но если он будет вести себя так, словно ничего не произошло, то Наташка может обидеться. Она подумает, что этот эпизод не имел для него никакого значения. Женщины, они вообще существа обидчивые. А Наташка — особенно. В молодости дулась по каждому пустяку. Чуть что — и слезы…

Но если рассуждать здраво, то все равно когда-то придется говорить с Наташкой и ехать в гости. Своим глупым поведением он просто тянет время.

Майор откинулся на стуле и прикрыл глаза. Как он устал! Как хочется в отпуск… Правда, слово «отпуск» для него — чистой воды эвфемизм. Вот уже который год он проводит его в Москве. Никуда не выезжая. Вот если бы рвануть на море…

О чем он думает? Губарев открыл глаза. Мечтает об отпуске! Пора домой. А завтра с утра — в «Ваш шанс». Поговорить с Лазаревой.

Утро выдалось на редкость мерзким. Такую погоду Губарев обычно называл «хмурянь». Производное от двух слов: хмурь и дрянь. Небо — гнетуще-серое. Без малейшего просвета. Того и гляди пойдет дождь или мокрый снег. Он быстро побрился в ванной и поставил чайник. Кофе осталось в банке совсем немного. На две-три чашки. Сыр кончился вчера. Надо было сбегать в магазин, но он поддался лени и никуда не пошел. Есть сливочное масло. Можно сделать бутерброд с маслом. И два яйца. Сварить всмятку. Похоже на английский завтрак. Не хватает только овсянки. Но это уже увольте — есть каши! Когда он читал в книжках описание английских завтраков, то удивлялся, как много едят жители туманного Альбиона. Тарелка каши. Одно или два яйца. Бутербродик с каким-нибудь паштетом из телячьей печени. Бекон. Неизменная булочка с джемом. И кофе. Тянет на обед, а не на завтрак. У него сегодня — треть английского завтрака, развеселился майор. Интересно, каким будет ленч?

Из своей комнаты выползла соседка Марья Степановна — или Васильевна. С годами она стала путать свое отчество. Не поздоровалась. Бросила на него тяжелый взгляд и проковыляла к плите. Как будто бы она не может попозже позавтракать! Нет, ей надо обязательно поставить свой чайник в то время, когда майор на кухне. Любопытно, вредность — это качество врожденное или приобретенное? Чайник вскипел. Наскоро сделав бутерброд с маслом и прихватив чайник с банкой кофе, майор ушел к себе в комнату. Отказавшись от яиц. Находиться в кухне со старой мегерой было выше его сил.

Позавтракав, он поехал в «Ваш шанс», прокручивая в уме, как лучше разговорить Лазареву.