Дмитрий Красавин
      ...и здесь холодно...
      (Опыт свободного мышления)
      Повесть написана в восемдесят седьмом году. Моя первая попытка отобразить через сюжет художественного произведения различные взгляды на феномен человеческого существования, на единство внутреннего и внешнего миров.
      Глава первая
      "Встреча в Кадриорге"
      Стоял теплый августовский вечер. Под впечатлением только что закончившегося в Кадриоргском дворце концерта музыки Барокко, я вышел в парк и, миновав ограду дворцового комплекса, свернул на узкую извилистую тропку, взбегавшую вверх по холму. Дрожащие звуки клавесина, возникая в глубине пышных, темно-зеленых крон деревьев, слетали с влажных листьев, кружили над травой, увлекая меня еще чуточку побыть наедине с ними, вдали от шума и суеты большого города. Незаметно для себя я оказался в одном из дальних уголков парка. Два маленьких озера и окружающая их темнота, сползающая вниз по раскидистым ветвям грабов, возникли из небытия внезапно, одновременно с появлением маленького старичка, удалявшегося теперь от меня в сторону центральной аллеи. Несколько секунд назад мы, вероятно, шли навстречу друг другу, разминулись, но только теперь я вдруг ясно увидел его лицо одутловатое, неподвижное, с глубоко запавшими глазницами.
      - Валевский, - мелькнуло в памяти.
      - Кирилл Мефодьевич! - окликнул я старика.
      Он поднял опущенную голову, медленно, всем корпусом повернулся назад и посмотрел в мою сторону.
      Я сделал несколько шагов ему навстречу и... остановился. Передо мной стоял незнакомый человек в вельветовом костюме с затертыми до дыр локтями. Расстегнутый воротник рубашки поддерживался большим узлом бледно-голубого с бежевыми разводами галстука, немного сбитым влево. Края галстука, обтрепанные многочисленными касаниями человеческих рук, топорщились в разные стороны морщинистыми нитками. С минуту мы молча смотрели друг на друга.
      - Извините... Кирилл Мефодьевич...? - наконец, неуверенно, не то спрашивая, не то уже извиняясь за ошибку, произнес я.
      - Да. Я Вас помню, - равнодушно, без тени каких-либо чувств отозвался старик и замолчал.
      Я вглядывался в его безжизненное лицо, тщетно пытаясь отыскать в нем знакомые черты всегда немного возбужденного, подвижного Валевского. Все, буквально все в этом человеке мне было незнакомо - начиная от сгорбленной фигуры, неподвижного лица, монотонного голоса и кончая нищенской, неухоженной одеждой.
      - Кирилл Мефодьевич...
      Внезапно морщинки на лице старика задвигались, складываясь в некое подобие улыбки. Он отступил на шаг, зачем-то поднял правую руку, неуверенно пошевелил пальцами, видимо, пытаясь удержать в сознании ускользающие тени мыслей, и тут же его лицо вновь стало безмятежно спокойным. Этого слабого движения чувств оказалось достаточно, чтобы я узнал Валевского. Конечно, это был он. Воспоминания того далекого лета, обрастая все новыми и новыми подробностями, разом закружились в моей голове. Тут же рядом с ними родились боль, страх, какой-то мифический ужас перед угрозой возвращения старой болезни. Я заплакал, кажется...Обрывки бессмысленных фраз, мраморное лицо Валевского, оттеняемое темно-зеленой толщей листьев, пронзительные вскрики какой-то птицы...
      Прошло три дня. Все это время я жил в другом измерении: машинально ел, пил, спал... А может - день-два и не ел, и не спал вовсе. Окружающий мир с его бесконечными заботами и суетой не существовал. По крайней мере, в памяти отсутствуют какие-либо внешние впечатления тех дней.
      Утро сегодняшнего дня - утро моего воскрешения.
      Сейчас полдень. Я сижу на мягком стуле за небольшим письменным столом в своей комнате. В открытую форточку, теснясь и толкаясь, влетают звуки улицы - шумы автомобильных моторов, скрипы тормозов перед светофором, какое-то устойчивое металлическое дребезжание, чей-то кашель, смех...
      Ах, нет! Все это мелко, несущественно. Как много времени я теряю на второстепенное! Главное - это Он. Его мысли, взгляды... Кто еще сможет рассказать о них - о Формирующей Сущности Вселенной, о контактах с ней человека, о видении им нашего общества, нашей страны... В больнице он говорил мне, что обязательно напишет книгу, издаст ее на свои деньги и весь тираж раздарит друзьям, знакомым, просто хорошим людям. Не забудет ни главврача, ни уборщицу тетю Любу...
      ... мраморное лицо, оттеняемое темно-зеленой толщей листьев...
      У меня в руках обычная общая тетрадь, девяносто шесть листов. Посредине обложки крупными буквами выведено: "P E N S I S".
      В переводе с латыни это означает "Мысли". Точно так же назывался до сих пор еще полностью не изданный в СССР труд Блеза Паскаля, французского философа и естествоиспытателя.
      Эту тетрадь Валевский дал мне девять лет назад, когда я, сопровождаемый родственниками, покидал мир психиатрической больницы, возвращаясь в этот, так сказать, "нормальный", мир.
      Кирилл Мефодьевич оставался в мире "том". Он долго махал на прощание рукой, просунув ее через решетку окна, улыбался открыто и радостно - как будто не я, а он сам, прижимая к сердцу спрятанную под рубашку тетрадь, входит в распахнутые двери автобуса, готового с радостным воем мчаться и мчаться вперед, в шумные города, оставляя в прошлом и этот забор, и эти стены, и всю спрятанную за ними безнадежность.
      Таким я его помнил...
      Тетрадь долгое время лежала у меня в письменном столе. Потом я переложил ее в коробку со старыми журналами и в суете текущих дел как-то вовсе забыл.
      Она нашлась месяца два назад среди кипы бумаг, приготовленных женой к обмену на макулатурный талончик. В глубине души зацарапалось чувство вины перед Валевским. В больницу поселка Свободный полетели одна за другой две телеграммы - главному психиатру Сантипову В.И. и заведующему отделением Махову А.И. Сантипову затем я написал письмо с просьбой рассказать о судьбе Валевского после моей выписки из больницы. Впрочем, об этом потом, позже. Пусть вначале с этих страниц заговорит сам Валевский. Откроем его тетрадь.
      Глава 2
      "Тетрадь Валевского"
      ( P E N S I S )
      О добродетели
      20.04.79.
      В душе человека ( если он не "Черт" или не "Ангел" ) добро и зло всегда соседствуют, разница лишь в соотношениях. Это довольно банальная истина. Из своих жизненных наблюдений я знаю, что Человек добродетельный разглядит зачатки добродетели даже в самых отъявленных негодяях, а отъявленные негодяи, в самооправдании своих поступков, всегда сумеют выискать пороки даже у самых добродетельных людей. Все зависит от направленности поиска: каждый находит в других то, что хочет найти. Для добродетельного человека весь мир наполнен светом, для негодяя - кругом тьма и мерзость. Каждый получает то, что искал: добродетель повсюду ощущает радость бытия; порок его убожество и бессмысленность. Воспитывая свои чувства, мысли, свое отношение к жизни, человек либо создает, либо разрушает свое счастье в большей степени, чем это могут сделать внешние обстоятельства.
      Господи, сделай так, чтобы я был счастливым!
      Человек и государство
      25.04.79.
      Если законы государства или произвол чиновников, или само государственное устройство мешают человеку быть счастливым,
      он должен иметь право на публичную критику всего того, что ему мешает жить. Реальное обеспечение права личности ругать, поучать, ненавидеть свое государство должно быть одной из главных задач этого самого государства. В противном случае в государстве невозможны серьезные споры, размышления по всем вопросам государственной жизни. Такое государство обречено на отставание как в экономике, так и в любых других областях своего развития.
      Эта мысль настолько очевидна, что даже не требует приведения примеров. Но почему-то в любом уголке мира, любое государство стремится заглушить голоса инакомыслящих
      06.05.79
      Есть худшая на свете из религий
      Слепая вера в святость вышних лиц.
      Таскать их мыслей, чувств, идей вериги,
      Слагать им оды, гимны, падать ниц....
      Сплошной парад самоубийц!
      Свобода
      15.05.79
      В причинно-следственном мире человек постоянно сжат в тисках несвободы. Он несвободен уже в выборе часа и места своего рождения. Он входит в мир, и мир властно овладевает им. Вселенная, Солнце, Земля, Луна включают его в системы своих ритмов. Общество, в котором он живет, навязывает ему свои знания, обычаи, язык. Далекие предки отца и матери передают ему свой генетический код. Его психический и духовный мир шлифуют окружающие люди, книги, газеты, кинематограф.... В логическом, причинно-следственном мире каждый его поступок строго детерминирован комбинацией миллионов факторов. Человек не может вырваться из системы ритмов Вселенной, изменить свой генетический код, время и место своего рождения... Если идти по цепочке причинно-следственных связей вглубь времен, то неизбежно приходишь к выводу, что все предопределено еще в тот момент, когда только зарождались звезды.... Можно бесконечно восхищаться Тем, кто так разумно все предопределил, но от горечи признания самого себя марионеткой в причинно-следственном мире никак не уйти.
      Но я не марионетка! Я это доподлинно ощущаю вопреки всем вышеприведенным логическим построениям. Более того, это мое интуитивное ощущение является для меня аксиомой - истиной, не требующей доказательств, стоящей выше любой логики. Исходя из этой аксиомы, полагая ее априори, я прихожу к неизбежному выводу, что закон причинно-следственных связей не является универсальным. По крайней мере, человеческое сознание, безусловно, находится вне законов логики, хотя и может им следовать, сообразуясь со своим свободным выбором. "Лунная соната" не потому гениальна, что Бетховен был мелким буржуа, жившим в Германии, не потому, что он знал музыкальную грамоту, не потому, что существует бесконечное множество материальных причин, в той или иной степени воздействовавших на композитора, а прежде всего потому, что ее творил Гений свободного человека. Признавая за сознанием его нелогичность, признаешь то, что, проявляя себе внутри временного пространства, сознание имеет вневременную природу. Причинно-следственные связи, как бы они не "отражались" в сознании, не могут отнять у него свободу.
      Человек свободен! Человек свободен всегда, везде и при любых обстоятельствах.
      "Привилегии начальникам - визитная карточка диктатур"
      (из разговора двух латиноамериканцев)
      25.05.79.
      Интересная мысль! Спецраспределители, спецбольницы, спецпенсии и т.п. визитная карточка нашего общества. Выходит, у нас - диктатура!? Но в Латинской Америке народы борются с диктаторскими режимами, а у нас вроде как все довольны ( не считая разговоров в курилках). Странная особенность. Я думаю, что второй и главной визитной карточкой диктатуры является полная монополия власть имущих на средства массовой информации в целях полнейшей изоляции страны от внешнего мира. В Латинской Америке диктаторам не под силу оказалась эта задача, а у нас....
      Как долго еще нашим правителям удастся удерживать нас в изоляции?
      Трещит стена в Берлине...
      Круг властьимущих и блага
      01.06.79
      Всякая власть зиждется на поддержке определенного круга людей, которому она дает реальную силу и реальные возможности для использования этой силы. Людей, входящих в круг властвующих, можно условно разделить на две категории: люди идеи и "паразиты".
      Люди идеи вошли в круг властвующих в силу своей убежденности в необходимости этой власти для реализации их идеи. Такие люди обычно преобладают в круге властвующих у истоков становления власти. Ради торжества идеи они готовы самоотверженно защищать и укреплять власть.
      Одновременно или с небольшой задержкой в круг властвующих стремится попасть и вторая категория - "паразиты". Торжество идеи, ради которой создавалась власть, их волнует гораздо в меньшей степени. Они используют авторитет и силу власти для своих целей, ищут свою выгоду (необязательно материальную), т.е. паразитируют на популярности идеи и, в конце концов, дискредитируют и власть, и идею, ее породившую.
      Процесс этот необратим. Скорость его протекания прямо пропорциональна степени различия в возможностях добывания благ между кругом властвующих и подчиненным ему народом. При смене идеи люди старой идеи выбывают из нового круга властвующих, "паразиты" без труда перестраиваются и либо плавно перетекают в новый круг, либо попадают туда с некоторым запозданием, постепенно, благодаря своей природной гибкости, вытесняя людей новой идеи.
      Возражения:
      03.06.79.
      Если люди честно работают на новую власть в ее высших эшелонах, получают деньги или блага за сделанную работу - это вовсе не означает, что они "паразиты". Все мы работаем для того, чтобы иметь блага. Если есть способности, то почему не работать там, где больше платят? А как тебе платят - благами, или опосредствованно, деньгами - какая разница?
      03.06.79. (вечером)
      Все, что написано 01.06.79, справедливо для власти, которая ставит торжество идей высшей целью своего существования. Любая личность для нее по значимости ниже идеи и обязана мириться со своим подчиненным положением.
      Для нормального государства, в котором идейность (построение коммунизма, возвеличение нации и т.п.) не возведена в ранг государственной политики, институты власти подчинены демократическим законам, а идеи, мысли, взгляды отдельных граждан - их личное дело, все сказанное о разделении круга властвующих на две категории - абсурдно.
      Может и для нас, граждан СССР, когда-нибудь идеи станут чем-то второстепенным, и тогда в круг властвующих будут выбирать людей не по степени их приверженности определенным идеям, а по их деловым качествам?
      Но отказ от идейности тоже можно сделать идеей и продолжать кормиться по старой схеме.
      И все же, у каждого человека, будь он человеком идеи или "паразитом", за всеми низменными чувствами, за напускной идейностью скрывается бессмертная Душа, и Ей больно, а значит, перемены неизбежны.
      Я
      10.06.79
      Человек ни в одном обществе не бывает самим собой. Если он принимает компанию, то подстраивается под ее вкусы: c пьяницами - немножко пьяница, с трезвенниками - трезвенник, с театралами - театрал, с болельщиками болельщик. Если он внутренне отторгает себя от компании, то акцентирует свое неприятие (в компании пьяниц старается казаться большим трезвенником, чем он есть на самом деле ).
      Оставаясь наедине с собой, человек мысленно проигрывает различные жизненные ситуации, бывшие в прошлом или моделирует возможные ситуации в будущем, и вновь его Я проявляется только детерменированным другими бесчисленными Я.
      Собственного, "чистого" Я человека во всей его полноте в пространственно-временном континууме не существует. Существуют лишь его бесчисленные проявления, затемненные великим множеством детерминант.
      О любви
      15.06.79
      N любит К и мечтает о взаимности. При этом N считает себя логически мыслящим человеком. Он верит только в логику и кроме логики ничего не признает. Полнейший абсурд!
      Если N любит К, то, рассуждая логически, он должен стремиться оградить ее от негативных эмоций. Не так ли?
      Cамые сильные негативные эмоции, вплоть до психических расстройств, неизбежно несут за собой переживания, связанные со смертью любимого человека. N прекрасно знает, что он смертен, более того - старше К на десять лет! Следуя логике, он должен всей душой стремиться к тому, чтобы не стать для К источником переживаний, разрушающих ее психику. Следовательно, он должен отторгать ее любовь.
      Ибо, взаимная любовь - прерогатива бессмертных.
      Вечность. Движение. Причина-следствие...
      18.06.79
      Попробуем совместить два догмата материализма - о вечности материи и о причинно-следственных связях.
      Дано: событие "А" - причина;
      событие "В" - следствие события "А";
      Т - время, отделяющее нас от момента свершения события "А"
      qT = Тa - Тb - промежуток времени между событиями "А" и "В", равный конечному отрезку времени.
      Смещая в прошлое время действия причины (Тa), мы сместим в прошлое и время действия следствия (Тb ) на одну и ту же величину Т.
      Если принять за аксиому постулат материалистов о вечном движении материи, то мы вправе довести смещение событий по оси времени в прошлое (Т) до бесконечности. В этом случае отношение qТ к Т будет бесконечно мало при любом значении qT  (q T: T = 0 ).
      Причины и следствия, разделенные долями секунды, равно как и разделенные миллиардами лет сливаются в одну точку, т.е. происходят одновременно.
      Все было. Все прошло...
      Материя, движение которой уходит по оси времени в бесконечное прошлое, в причинно-следственном мире неподвижна, мертва.
      Движение материи возможно только от определенного на оси времени Начала. До точки Начала движения не было. Не было времени, не было Причин и Следствий. Законы логики, причинно-следственные связи работают только в случае признания начального момента, момента зарождения...
      Сама логика говорит о том, что ее основой может быть только нелогичность!
      Еще раз про любовь.
      20.06.79
      Плюньте на логику. Любовь не может быть логична.
      Ее нельзя взвесить, измерить. Одну любовь нельзя сравнить с другой ни по каким параметрам: скорости, давлению, температуре... Любовь выходит за пределы логики, и чем меньше она запутана в паутине логических связей причин и следствий, части и целого, денег, квартиры, дачи, нарядов, тем ближе она к вечности, к тому, что не подвластно логике, а следовательно - не подвластно и логическому концу всего материального - смерти.
      В идеале - любовь бессмертна. Следовательно, тот, кто любит, не может быть смертным.
      Все любящие -бессмертны
      Честное имя.
      22.06.79
      Прочитал в "Известиях" статью о необходимости соблюдения предприятиями и организациями договоров на поставку продукции и сырья. Оказывается, созданы специальные Положения о поставках. Многочисленные контролирующие органы перегружены работой по проверкам соблюдения поставщиками договорной дисциплины. Арбитражи не устают заседать, разрешая споры между потребителями, производителями и посредниками. Партийные вожди разных калибров, тесня друг друга, рвутся на передовые рубежи борьбы за качество продукции, количество и своевременность поставок и, как всегда, только путаются под ногами.
      А как же в прежние, стародавние времена купцы заключали сделки путем простого пожатия рук? И ведь держали купеческое слово! Себе в убыток иной раз, а держали! А впрочем, мог ли быть убыток от того, что купец свое честное имя утверждает? Одно только это имя всегда и везде заменяло ему и его партнерам по договорам многочисленные штаты проверяющих, направляющих, контролирующих....Колоссальная экономия! Честное имя - такое капиталовложение, на котором никогда нельзя экономить, потому что оно возвращает сторицей!
      О смысле бессмысленного
      28.06.79
      Интересная деталь. Когда говоришь с марксистами о сознании, они утверждают, что сознание - это свойство материи, высший уровень отражения материей (набором клеток человеческого мозга) окружающей действительности. Вторичное, по отношению к материальному телу человека, сознание развивалось под давлением обстоятельств окружающего мира как средство борьбы, по теории Дарвина, за выживание тела в суровых условиях каменного века. Смысл сознания - сохранение жизни тела.
      Когда пытаешься рассуждать с марксистами о смысле человеческой жизни, они моментально меняют местами первичное и вторичное. С различными вариантами они проводят мысль, что смысл жизни - жить после физической смерти тела в сознании других людей через совершенные при жизни дела, высказанные мысли, чувства...
      Но если сознание - всего лишь свойство смертного тела, и основной его функцией является обеспечение выживаемости тела в материальном мире, то велик ли смысл отразиться, пусть даже и в миллионах аналогичных свойств, уходящих каждую минуту в небытие, тел? Для того, чтобы этим телам дольше жить? Чтобы они получали больше наслаждений перед смертью? Тогда не менее логично провозгласить смысл жизни в продлении жизни или доставлении наслаждений другим, нечеловеческим телам - коровам, овцам, комарам, паукам... Они принципиально мало чем от нас отличаются. Ну разве что ты не отразишься в каком-то там свойстве их умирающих тел.
      Будьте же до конца материалистами! Не наводите тень на плетень заумными рассуждениями о смысле бессмысленной, в рамках вашей теории, жизни.
      "И отдал Бог Россию светлую Сатане, по Его просьбе"
      (протопоп Аввакум)
      01.07.79
      Мерзко и отвратительно наше бытие. Воры правят страной, воры учат морали, воры живут и работают рядом с нами. И сам я - вор, потому что живу в этом воровском мире по его законам.
      Партия...Рулевой нашей экономики, политики, нравственности...Она состоит из рядовых коммунистов и аппарата. Рядовые коммунисты поддерживают существование аппарата и своей массовостью придают ему авторитет. Воровство их ограничено получением мелких преимуществ перед беспартийными: при занятии номенклатурных должностей (руководитель предприятия должен быть обязательно членом партии) , при командировках на работу за рубеж, при поступлении в ряд ВУЗов и т.д. Многие из них не реализуют своих возможностей - кто по глупости, кто из-за обостренного чувства порядочности. Так или иначе, поддержка взносами партаппарата на их совести. Аппарат тянет деньги откуда только может взять. Видели Вы когда-нибудь, чтобы коммунисты скинулись по сотенной и арендовали на заводе помещение для партбюро или красного уголка? Вопрос риторический. Везде и всюду у нас в стране эти помещения партия забирает для своих нужд, даже не оплачивая эксплуатационных расходов, не говоря уже об арендной плате. Дополнительно из заводских фондов изымаются партией деньги на оснащение помещений мебелью, коврами, телерадиоаппаратурой и т.п. Из нашего кармана вытряхиваются деньги на премирование парторгов. Там, где малый штат коммунистов, где нет освобожденных парторгов, там вводятся липовые должности инженеров, чтобы неосвобожденный парторг, занимаясь партработой, мог получать зарплату из фонда предприятия.
      Партия, за наш счет, пропагандирует среди нас свои идеи, программы, организует митинги, демонстрации, ставит памятники своим вождям, переименовывает в их честь города, поселки, улицы...
      У мусульман, христиан, буддистов, у верующих всех религий партия забирает деньги на антирелигиозную пропаганду. Чтобы за их же деньги бороться с их убеждениями! Ведь пропаганда атеизма, прямо или косвенно, осуществляется не только во всех учебных заведениях, детсадах и университетах, но и на предприятиях, в организациях, учреждениях.
      Бюджет... Слово-то какое! Не сразу и поймешь, что это просто-напросто общий карман, в который складывается две третьи заработанных нами денег ( потому и оклады у нас такие низкие! ). Деньги складываются наши, а распределяют их под руководством партии ее верные слуги. Государственную квартиру в центре города, с просторными лоджиями, потолками высотой под три или четыре метра - себе, в серой блочной девятиэтажке на окраине - кому-то из нас; персональную пенсию в 500 рублей - себе, 60 руб. в месяц - кому-то из нас; отдельную палату с телевизором и пальмами в спецбольнице - себе, койку в коридоре переполненной клиники - кому то из нас. Их жены рожают им детей в спецроддомах, их дети учатся в спецшколах или в спецклассах. Они получают продукты из спецраспределителей . И даже хоронят их на спецкладбищах. Самое шикарное из которых они устроили прямо в центре Москвы. Перечень "спец" можно продолжать и продолжать. Разве это не воровство? Впрочем, о воровстве партийно-государственного аппарата можно говорить очень и очень долго. Суть явления ясна. Давайте спустимся на ряд ступенек ниже.
      Может ли человек, живя в стране сплошного дефицита, руководимой шайкой воров, сам оставаться честным? Мне кажется - может. Есть три способа - уйти в запой, заняться йогой и жить отрешенно и праведно, питаясь праной, или... сесть в одиночную камеру.
      Однако, большинство из нас такой "богатый" выбор не устраивает. Мы поощряем продавца лишней трешкой или шоколадкой, чтобы он припрятал для нас дефицитный товар (своровал его у законной очереди). Мы покупаем ворованные стройматериалы, потому что законным путем их не приобрести нигде, а, значит, ни гараж, ни дачу не построить. Водители служебных машин, тракторов, автокранов, автобусов не откажутся, при случае, своровать один-другой машино-час для личных целей. Мастер обязан писать липовые наряды, иначе, при существующих расценках, зарплата его рабочих будет близка к нулю, и его рабочие знают, что часть денег получают за не сделанную ими работу. На рыбои мясокомбинатах, кондитерских фабриках, на большинстве предприятий легкой и пищевой промышленности руководство всех уровней создает специальные, неучитываемые официально, запасы готовой продукции для дачи взяток всевозможным инспекторам, поставщикам, руководящим органам. Кое-что и с собой прихватывают. Рабочие, глядя на начальство, тоже крадут с родного предприятия, кто что может. И все понимают, что это плохо, мерзко. И никто не знает, как от этого уйти. И люди пьют, матерятся, становятся злыми, обманывают друг друга...
      Тема всенародного воровства воистину неисчерпаема.
      " ...Нет ни истины, ни милосердия, ни Богопознания на земле. Клятва и обман, убийство и воровство и прелюбодейство крайне распространились, и кровопролитие следует за кровопролитием."
      ( Библия. Книга Пророка Осии. Гл.4 стих 1 и 2 )
      Самозарождение пиджака в клеточку
      07.07.79.
      Возьмем семечко от яблока. Какое суперсложное миниатюрное изделие! В одном семечке заключен генетический код большого дерева, скрытый от повреждений в оболочку, приспособленный к реализации при наступлении соответствующих условий окружающей среды (температура, влажность и т.п.). В этом коде заранее уже известен и цвет листьев, и их размеры, форма; вкус и запах будущих яблок; толщина коры... Создал ли человек что-нибудь равное по сложности этому маленькому семечку?
      Человек создал вот эти часы, булавку, пиджак... Сложность и совершенство человеческих изделий несравненно ниже сложности и совершенства "изделий" природы. Но почему-то человек не удивляется выросшему в лесу дереву, цветку... А опубликуй какая-нибудь газета заметку о том, что в лесу, путем случайного соединения атомов, самообразовался пиджак в клеточку, сорок восьмого размера, рост третий - не поверит! Ни один сколько-нибудь здравомыслящий человек не поверит не то, что в самообразование пиджака, а даже в произвольное самозарождение маленькой пуговки с четырьмя симметричными отверстиями под нитку. Но ведь это такая ерунда по сложности в сравнении с яблочным семечком! Тем не менее, находится масса верующих, которые именуют себя материалистами и утверждают, что все живое на Земле возникло в результате случайного соединения миллионов благоприятствующих такому событию причин. Так, в конце концов, появились и семечки от яблони, и яйца от курицы, и человек.... А тех, кто в их басни не верит, они называют темными, невежественными людьми.
      Интересный парадокс человеческого сознания!
      Немного о смысле
      01.08.79
      В чем смысл человеческой жизни? В счастье Человечества? Но Человечество - это и те, кто жил до нас, и те, кто будет жить после, и мы сами. Тем, кто жил раньше, наши прогресс и стремление к счастью не нужны, если полагать, что их сознание было одним из свойств их уже мертвых тел. Тел, которым не суждено возродиться. Не менее абсурдно искать смысл жизни в обеспечении счастливого настоящего современникам. Чтобы кто-то из них дольше жил, больше увидел, больше гаек выточил на работе...
      - Ах, Вася несчастный. Он умер в рассвете лет. Мог бы столько еще всего увидеть - раз сто сходить в кино, съездить в Китай... Он мог бы столько гаек еще наточить!
      Абсурд какой-то. Какое ему, в гробу, до этого дело?
      Может главное - счастье потомков? Но и их ждет точно такая же участь.
      Мне говорят, что надо воспринимать Человечество как неразрывное целое, как нечто уходящее в вечность.. Но это дикость! Человечество как целое абстрактное понятие. Для этого абстрактного монстра недоступны ни мои радости, ни мои слезы. Они живут во мне, живут со мной и, если я умираю, они тоже умирают. Радоваться, страдать, думать, чувствовать может только индивид. Только ему дано быть счастливым или несчастным. Вне человека, вне самого себя искать смысл жизни не более разумно, чем искать смысл существования какого-нибудь механизма или винтика. Ну а если ты не считаешь себя неодушевленным предметом, но, заглянув в глубины своей Души, не можешь отыскать в них неограниченного пространством и временем Начала, то твоя жизнь - занятие крайне бессмысленное. Но прежде, чем свести с ней счеты, оставь суетные дела, уйди в пустыню, как Христос, чтобы ничто тебя не отвлекало от самого главного, и постарайся еще раз, но уже более пристально, вглядеться в бесконечность своего внутреннего "Я". Для человека мыслящего глубоко пессимизм - явление нехарактерное.
      Л о з у н г и.
      09.08.79.
      Планы партии - планы народа!
      Партия - наш рулевой!
      Решения ХХIV съезда КПСС - в жизнь!
      Партия - ум, честь и совесть нашей эпохи!
      С Л А В А К П С С!
      Интересно, есть ли где-нибудь на земном шаре какая-нибудь религиозная секта, с такой же бесцеремонностью и наглостью славящая себя и свое учение? А может кто-то видел над католическим храмом или над синагогой такие, например, лозунги:
      Планы баптистов - планы народа!
      Папа Римский - наш рулевой!
      Решения IV Вселенского Собора - в жизнь!
      Пятидесятники - ум, честь и совесть нашей эпохи!
      С Л А В А Б О Г У!
      Кому-то, может быть, смешно, а нам еще десятки лет под аналогичными лозунгами бродить по центральным площадям городов и поселков....
      Глава 3
      "Поиски"
      "Личности необыкновенно трудно удержаться в этой цивилизации," последняя запись в тетради К.М. Валевского.
      Прошло около двух недель после встречи в Кадриорге. В поисках Валевского я изъездил все пригороды Таллинна. Пытался навести справки в адресном бюро, но все было безрезультатно. На мои телеграммы Махову и Сантипову, посланные еще в июле месяце, ответов так и не последовало. В конце концов, я попросил на работе отгулы и в воскресенье, 10 сентября, выехал поездом в поселок Свободный.
      В понедельник утром я стоял возле здания больницы. За прошедшие девять лет оно почти не изменилось: те же балкончики в виде растворенных ракушечных створок; высокие стрельчатые окна, зарешеченные изнутри кованными прутьями; небольшой мраморный лев у входа, потерявший в схватке со временем кусок бедра и левое ухо. Вот только плющ раньше закрывал стены до второго этажа, а теперь подобрался к самой крыше, да вместо могучих, разросшихся тополей, которые при сильном ветре колотились ветками в окна палат, по краям тротуара росли невысокие березки. Я присел на лавочку возле одной из таких березок и стал ждать прихода сотрудников.
      Первым появился повар - Василий Андреевич Стулов. Потом прошла нянечка со второго этажа (не помню ни имени, ни фамилии). Минут сорок никого не было. Затем из-за угла бакалейного магазина вынырнула старшая медсестра, Лидия Сергеевна, - холостячка с двадцатилетним стажем. А может сейчас и замужем? Хотя, с таким, как у нее, характером разве можно выйти замуж? Медперсонал и больные за глаза называли ее "Инструкция". Она все время гоняла дежурных медсестер за нарушения всевозможных правил и инструкций. В ее присутствии никто из больных не смел во время тихого часа бродить по коридору. Однажды молодой парнишка из двести пятой палаты не успел после обеда в туалет сходить и, боясь получить нагоняй от Инструкции весь тихий час корчился в муках на кровати, пока не сходил по малому под себя... Поток сотрудников постепенно шел на убыль. Последней в дверь вбежала какая-то девчушка лет двадцати. Наверное, новая санитарка.
      Ни Махов, ни Сантипов так и не появились. Ждать дальше было бесполезно.
      Я поднялся с лавочки и, подойдя к дверям, нажал массивную бронзовую рукоятку. Дверь подалась внутрь и впустила меня в небольшой вестибюль, перегороженный до потолка барьером из толстых металлических прутьев. По ту сторону барьера, в зеленой деревянной будке сидела женщина-вахтер, а чуть дальше веером расходились три коридора с белыми проемами комнатных дверей. И этот вестибюль, и веер коридоров были мне знакомы. Вот только наблюдать их приходилось больше с другой стороны решетки. Я зажмурил глаза и на какой-то миг оказался перенесенным в хоровод полузабытых лиц. Реальность и былое, переплетаясь друг с другом, вызвали к жизни сюрреалистические образы молоденьких санитарок со сморщенными старушечьими лицами, закутанных в простыни врачей, пациентов, вперивших в Никуда улыбку Будды... Все эти образы раздваивались, мешались между собой, сливались в нечто бесформенное и постоянно тянулись вверх, заслоняя мелькавшую где-то у окна фигуру Валевского....
      - Кирилл Мефодьевич! - должно быть достаточно громко позвал я, потому что вахтерша испуганно высунула голову из окошечка своей будки и визгливым бабьим голосом переспросила:
      - Чей Кирилл? - но, увидев мое побледневшее лицо, уже более низким тоном поинтересовалась:
      - Что с Вами? Доктора позвать?
      - Извините, - я виновато потупил глаза перед стражем врат, разделяющих два мира. - Где я могу справиться о судьбе одного Вашего пациента? Мне б только адрес узнать...
      - А Вы кто?
      - Друг.
      - Чей?
      - Кирилла Мефодьевича Валевского.
      - А он кто?
      - Он у доктора Махова лечился. Мне хотя бы адрес узнать...
      - Кто ж Вам будет адрес искать? Тут не справочное бюро... А Махов уже четыре года на пенсии отдыхает.
      Я немного замешкался, обдумывая, как поступить дальше. Вахтерша, изучающе оглядев меня с ног до головы, скрылась где- то в глубине будки. Прошло минуты три, может чуть больше.
      - А Вы-то Махова знаете? - послышался вдруг снова ее голос.
      - А как же? Очень даже в хороших отношениях с ним был.
      Я слегка приободрился, обнадеженный возобновлением диалога.
      - Уж коль Вы так о друге знать хотите, - вахтерша снова высунула голову в окошечко будки, - зашли б сами к Махову, может что и узнаете от него. Старичок поболтать любит. Пациентов всех по имени отчеству помнит...
      Она вопросительно посмотрела на меня и, заметив на моем лице выражение нерешительности, окрепшим, уверенным голосом принялась убеждать:
      - Шесть лет назад и я его пациенткой была. Меня соседка через ЖЭК на комиссию сумасшедшей представила, чтобы выселить из коммуналки да зятя своего там с дочкой поселить. Но Анатолий Иванович распознал в чем дело. Два месяца я у него в палате не пробыла. Он похлопотал, где надо и, пристроив здесь на работу, дал флигелек при больнице под жилье. Век его благодарить буду. Вот на прошлой неделе...
      - А Сантипов еще работает у Вас? - не совсем вежливо перебил я женщину.
      Она замолчала, не досказав фразы. Достала из кармана халата носовой платок. Зачем-то развернула его, потом опять скомкала, убрала в карман и наконец, тяжело вздохнув, ответила:
      - Виктор Игнатьевич умер... Год уж скоро... Третий инфаркт был. Потом еще раз вздохнула и, в знак скорби по усопшему, подняла глаза к оклеенному обоями потолку будки.
      Я тоже посмотрел на потолок, затем уперся взглядом в носки собственных ботинок.
      - Так дать Вам адресок Махова? - нарушив молчание спросила вахтерша.
      - Да, конечно, - согласился я.
      Голова вахтерши скрылась внутри будки, вместо нее в проеме окошечка появился трехлитровый молочный бидон, а следом за ним - снова голова.
      - Вот, возьмите. Я ему утром обещалась молока занести, да уж больно поздно сегодня бочку подкатили - целый час прождала. А потом уж некогда было. Он, поди, ждет.
      Я перехватил из ее рук бидончик.
      - Адресок запишите, - напомнила она. - Индустриальная 8, квартира 5. Два квартала - налево, а там чуть пройти... Карандаш-то есть записать?
      - Спасибо, я запомнил.
      - Передайте, что я уж вечером заходить не буду - дочь надобно навестить.
      Я еще раз поблагодарил вахтершу и отправился в гости к Махову.
      ------------------
      Дом Махова я нашел довольно быстро. Хозяин узнал меня. Сказал, что телеграмму ему передали из больницы только неделю назад. Адрес Валевского пришлось узнавать в архиве больницы. Но достоверно известно только то, что Валевский жил по нему в 1980 году. Махов показал мне письмо. которое он собирался со дня на день мне отправить, но все как-то было недосуг... Мы поговорили немного о больнице, о моей болезни, о Валевском, в целом о жизни, о перестройке...
      Фрагменты нашего разговора, а также моих бесед с К.М. Валевским, в период его нахождения в больнице поселка Свободный, я привожу в следующей главе. Фрагментарность приводимых воспоминаний объясняется, главным образом, нежеланием заслонять образ мыслей и характер взглядов на мир Кирилла Мефодьевича Валевского кругом событийных проблем.
      Глава 4
      "Фрагментарные воспоминания"
      11 сентября 1989 года.
      Квартира А.И. Махова в пос. Свободный. Фрагмент беседы с хозяином квартиры.
      М а х о в:
      - Валевского никто судить не собирался. Было заявление коллектива НИИ. Коллектив сомневался в психическом здоровье своего члена. Комиссия рассмотрела, а тут как раз этот "Олимпийский набор", ну, его и оставили, временно, у нас. Определенный уклон в шизофрению у него был, но незначительный. Я особых отклонений в его психике не находил...
      - Вы говорили Сантипову, что Валевский здоров?
      - Я Вам уже сказал, что полностью к психически здоровым людям его нельзя было отнести. Диагноз - параноидная шизофрения - отчасти подтверждался и соответствующей симптоматикой - бредовые идеи о потусторонних мирах, о какой-то непонятной Формирующей Сущности Вселенной... Да и политические взгляды, по тем временам, выходили за рамки нормальных...
      - Это все?
      - Повышенная раздражительность, замкнутость... Я никак не мог к нему подобраться! Сантипов несколько лучше с ним контактировал. Кстати, именно Сантипов не дал мне возможности лечить заболевание на ранней стадии. Он запретил проводить Комарову и Валевскому сеансы краниоцеребральной гипотермии, не позволил применять нейролептические средства...
      - А что за капельницы им ставили ежедневно?
      - Через капельницы им вводили только витамины и глюкозу в качестве общеукрепляющих средств. Это было несерьезно. Я знал. что и Комаров, и Валевский при таком "лечении" опять к нам через годик другой попадут с тем же диагнозом.
      - Но Комаров о потусторонних мирах не говорил!
      - Он жаловался на Советскую власть, винил ее во всех своих личных неудачах, занимался клеветой. По тем временам это тоже вызывало сомнение в психическом здоровье.
      - А раньше Вы говорили, что их можно было и не держать в больнице, что при таком подходе пол страны надо за Вашу решетку запрятать. Как же так?
      - Да, но раз уж попали...Мы должны отвечать за леченье тех, кого к нам направили.
      - Когда Валевский попал к Вам повторно, Вы уже лечили его по всем правилам?
      - К нам больше таких не посылали. Условия не те. А Валевский и Комаров где-то году в восемьдесят втором, как я и предсказывал, были определены профессором Морозовым в одну из клиник Ленинграда.
      - Как сложилась их дальнейшая судьба?
      - Комаров, уже при Горбачеве, бежал в США, а следы Валевского мне отыскать не удалось... Вот, - Махов протянул клочок бумажки, - здесь записан адрес Валевского, где он жил до поступления в нашу клинику.
      Май 1980 года.
      Кабинет главного психиатра больницы. Вечер. Я и В.И. Сантипов* доигрываем шахматную партию.
      * В.И. Сантипов в 1980 году был главным психиатром больницы поселка Свободный. Будучи женат на двоюродной сестре моего отца, относился ко мне почти по-родственному: поместил в одну из лучших палат, разрешал некоторые вольности с нарушением режима. По пятницам, вечерами, приглашал в свой кабинет на партию в шахматы.
      С а н т и п о в, сделав очередной ход, обращается ко мне с неожиданным вопросом:
      - Ты не занимаешься поисками смысла жизни?
      - Я занимаюсь поисками хорошего хода в этой партии, а смысл жизни пусть ищут юноши - мне уже далеко за двадцать.
      - А как ты относишься к КПСС, к политике государства, к вопросам происхождения Вселенной?
      - Виктор Игнатьевич! Вы зря меня стараетесь отвлечь от игры! Смотрите, какая сейчас будет красивая позиция! - я быстро продвинул ладью в тыл белому королю: - Боюсь, Вам сегодня и белый цвет фигур не поможет.
      Сантипов на некоторое время задумался, перебирая в уме возможные варианты продолжения игры и, наконец, предложил:
      - Согласимся на ничью.
      - Сделайте ход - посмотрим.
      - Тогда сдаюсь.
      Он сгреб фигуры с доски на стол и начал укладывать их в коробку.
      Я посмотрел на часы. Идти в палату было еще рано, а больше одной партии Сантипов не разрешал мне играть.
      - Давай-ка чайку попьем да покалякаем немножко, - предложил он вдруг, закрывая коробку с шахматами: - Не возражаешь?
      Я не возражал. Сантипов встал из-за стола, положил шахматы в белый аптекарский шкаф, а из шкафа вытащил два стакана и бросил в них пакетики с заваркой. Потом поднял стоящий возле стола чайник, убедился, что в нем достаточно налито воды и, включая его в розетку, полуутвердительно спросил:
      - Так значит, тебя ни политика, ни философия не интересуют?
      - Я от политбесед устал еще на работе.
      Сантипов снова сел за стол, выдержал небольшую паузу и перешел к сути проблемы:
      - С понедельника в больнице будет большое пополнение. Из твоей палаты выписываем Канорского и Вишнева. Вместо них поселим двух новеньких.
      - Параноиков или шизиков? - поинтересовался я.
      Сантипов поморщился:
      - Не говори так о больных. Все они, в сущности, несчастные люди. А ты к тому же, и сам еще пациент нашей больницы.
      - Извините, - мне действительно стало неловко за свои слова, - больше не повторится.
      - Твои новые соседи, - продолжил Сантипов, - не обычные больные, отклонения психики у них незначительные, но носят политическую и религиозную направленность. В обычное время власти смотрят на таких людей сквозь пальцы (что с дурака возьмешь?), а сейчас, накануне Олимпиады, приходится принять меры по их временной изоляции от общества.
      - Они что, буйные?
      - Буйных я б к тебе не подселял. Просто, государство их изолирует. Олимпиада - это масса зарубежных гостей: спортсмены, болельщики, журналисты. Не все едут к нам с добрыми намерениями. Не надо забывать, что среди туристов немало таких, которые прибыли в Союз с единственной целью - собрать как можно больше негатива о нашей стране. А какой-нибудь Комаров только и ищет случая, чтобы все Советское грязью облить. Тут они и встретятся. Клейма, что он с отклонениями, у него на лбу нет, сам понимаешь...
      - А Вы б поставили, - сиронизировал я.
      - Тут не до шуток.
      Сантипов нагнулся к кипящему чайнику, вытащил шнур из розетки и, разлив кипяток по стаканам, продолжил свой инструктаж:
      - Всегда помни, что имеешь дело с больными людьми. Всякие споры с ними на политические, религиозные, философские темы - бесполезны. Больному невозможно доказать, что белое - это белое, а черное - это черное...
      - Ты пробовал доказать Камотской, что она не Терешкова? - внезапно огорошил он меня как бы не относящимся к теме разговора вопросом.
      - Я вообще с ней никогда не разговаривал.
      -И не надо. Она забудет о Терешковой только после излечения. Насильно уверять ее в том, что она - это она и никто иной, не только бесполезно, но и вредно.
      Я подвинул к себе горячий стакан с чаем, подул на воду, пошевелил в стакане ложкой:
      - Вы сахар не положили.
      - Ах, да. Извини.
      Сантипов снова встал из-за стола, подошел к шкафу, вытащил из него сахарницу, протянул ее мне:
      - Угощайся.
      Я принял от него сахарницу, подсластил чай. Разговор перешел в русло обычных житейских проблем.
      В тот вечер по странной логике больного человека, не учтенной главным психиатром больницы, я твердо решил в подробностях познакомиться с "ненормальным" мировоззрением своих будущих соседей.
      Июнь 1980 года.
      В понедельник, 2 июня, в палату привели Комарова и Валевского. Первые дни своего пребывания в больнице они держались от всех обиняком - в разговоры с больными и персоналом старались не вступать, на прогулках уединялись в дальних уголках парка. Белая бородка Комарова и сверкавшие на солнце очки Валевского почти всегда мелькали недалеко друг от друга. По интенсивности их колебаний нетрудно было догадаться - спорят между собой собеседники или ведут неспешный разговор на какую-нибудь отвлеченную, малозначащую тему. Однако, при всяком моем приближении к ним, разговоры стихали или намеренно переводились на непонятные для меня рассуждения о способах решения задачи Дирихле. Это несколько задевало мою гордость, и я, первоначально настойчиво искавший контактов с моими новыми соседями, стал демонстративно избегать всяческого общения.
      Конец взаимному отчуждению положил Комаров.
      Середина июня 1980 года.
      Больничная палата номер 23. В палате трое - я, Комаров и старожил больницы, В.Ф.Г.. Только что закончился тихий час. Комаров продолжает отдыхать на кровати. В.Ф.Г., сидя у окна, сосредоточенно рассматривает ногти на левой руке. В таком положении он может сидеть и час и два, пока не тронешь его рукой за плечо. Я, подняв подушку повыше и облокотившись на нее спиной, только что перевернул последнюю страницу очерка И.С. Тургенева "Казнь Тропмана".
      Очерк прочитан, перед глазами все еще стоит громадная толпа людей, пришедших посмотреть на процесс казни. Смотреть на то, как Государство убивает человека, для них хорошенькая забава, чудный способ немного пощекотать нервы. Воображение рисует катящуюся по подмосткам окровавленную человеческую голову с искривленным судорогой ртом...
      - Господи! Какая звериная душа должна быть у человека, чтобы из смерти ближнего устроить развлекательное шоу!
      Эту фразу я произношу, должно быть, вслух, потому что Комаров, очнувшись от дремотного состояния, резко переспросил:
      - Что Вы сказали?
      - Извините, я просто разволновался. Читал "Казнь Тропмана". Слыхали?
      Комаров присел на кровати:
      - И кто это додумался в психбольнице такие книги держать?
      Я не обратил внимания на его реплику. Мне надо было выговориться, найти понимание, и я продолжил:
      - Подумайте только! Среди многолюдной толпы один лишь герой очерка понял - это зрелище оскорбительно для человека, оно унижает, оно недостойно... Лишь один!
      - А зачем же он сам смотрел?
      - Он не смотрел. Он отвернулся в последний момент.
      В.Ф.Г. продолжал рассматривать свои ногти, настолько погруженный в свое занятие, что абсолютно никак не прореагировал на разворачивающуюся дискуссию.
      - Как же Вы собираетесь проситься на выписку, если считаете необходимым отворачиваться от мерзостей жизни? По-страусиному - голову в песок,выходит, достойнее? Отвернуться, закрыть глаза на все Зло мира... Вы же не сможете жить на воле! Для Вас противопоказано лишаться крепких стен и решеток на окнах. - Комаров откинул одеяло и сел на кровати, посматривая на меня со снисходительной усмешкой.
      Для меня было очевидно, что он не прав, я был уязвлен тоном его замечаний, разволновался и, вскочив с кровати на пол, в пижаме, босиком, размахивая руками, начал говорить сбивчиво, торопливо:
      - Вы... Вы.. Поймите, наконец. Не замечать и не участвовать - разные вещи! Смотреть это зрелище - значит, быть частью толпы, на потеху которой оно устраивается, значит быть соучастником! Вся эта жаждущая крови толпа соучастники преступления! Все, все они - преступники. Неужели, Вы, человек образованный, не понимаете? Вы! Да что я говорю - читайте Тургенева!
      - Если Вы будете так сильно волноваться, я не буду с Вами разговаривать.
      - А я и не приглашал Вас к разговору!
      Мы оба на какое-то время замолчали. Я положил книгу на стоящую сбоку от кровати тумбочку и, снова упав поверх смятого одеяла, демонстративно отвернулся от Комарова. Прошло пять, десять минут...
      - Разрешите, я перечитаю книгу? - услышал я над собой голос Комарова.
      Мне было все равно, я поднял вверх руку и вяло махнул ладонью:
      - Забирайте.
      ... Спор наш продолжился вечером, когда я уже мог вполне владеть своими эмоциями. Валевский тоже принял в нем участие.
      К о м а р о в, прочитав очерк и возвращая мне книгу, высказал свое мнение:
      - И все же, человек не должен отворачиваться от царящего в мире Зла.
      - А Тургенев к этому и не призывает, - ответил я, положив книгу в ящик тумбочки и усаживаясь на табуретку возле кровати.
      - Он казнит себя за то, что из ложного чувства стыда не смог отказаться от приглашения посмотреть на казнь и в какой-то мере сам стал соучастником преступления.
      - Герой Тургенева, - возразил Комаров, - как, впрочем, и сам Иван Сергеевич, изнежен, щепетилен и слегка надменен. Он постоянно выпячивает себя из толпы, открещивается от нее, как от чего-то низкого и подлого. Я чище, лучше, выше всех вас. Это его противопоставление - " я - толпа" напоминает сверхчеловека Ницше. Желание выделиться во всех его переживаниях превалирует над всеми другими чувствами.
      Валевский, до сего времени молча возлежавший на своей кровати с блокнотом в руках, заинтересовался нашим разговором, отложил блокнот с ручкой в сторону и нашел нужным высказать свое мнение:
      - Извините, что вмешиваюсь. Но я тоже на днях читал эту книгу и по-моему, Вы, - он показал пальцем на Комарова - Владимир Иванович, несколько поверхностно понимаете Тургенева.
      Комаров попытался что-то возразить, но Валевский остановил его жестом руки:
      - Во-первых, если человек, находясь в толпе, пытается отделить себя от нее, это еще не дает Вам право обвинять его в надменности. Если бы от толпы не отделялись одиночки, человечество до сих пор бы не слезло с деревьев. Во-вторых, я хочу напомнить Вам слова апостола Павла из "Послания к Римлянам". Не ручаюсь за точность цитаты - оригинала под рукой нет - но звучит, примерно, так: " Я не знаю, что совершаю: ибо делаю не то, что хочу, а то, что ненавижу. Если же я делаю то, что ненавижу, то это уже не я, а живущий во мне грех делает. Ибо я услаждаюсь Законом Божиим во внутреннем человеке, но вижу иной закон в членах моих, который воюет с законом ума моего и делает меня пленником закона греха".
      Закончив свой устный парафраз отрывка из Новозаветного текста, Валевский поднялся со своей кровати, поправил сбившееся одеяло и вышел в коридор.
      Я недоуменно посмотрел на Комарова:
      - Что он этим хотел сказать?
      - Все предельно ясно. Апостол Павел для Кирилла Мефодьевича - один из величайших мыслителей в истории мировой цивилизации. "Послание к Римлянам" жемчужина философской мысли. Таким образом...
      - Он что - в Бога верит? - перебил я Комарова.
      - Не совсем, но что-то вроде. Так вот, - продолжил Комаров, -человек с развитым умом всегда жаждет насытить свой ум познанием. Тяга к познанию Добра равновелика тяге к познанию Зла. Апостол называет себя пленником греха, так как его жаждущий познания ум одинаково тянется и к безднам Зла и к вершинам Добра. Противостоять искушению все познать - выше сил человеческих. Это искушение (райское яблоко на Древе Познания) - причина грехопадения человека согласно Библии... Я понятно объясняю?
      - Выходит, чтобы стать святым, надо сначала стать убийцей, так?
      - Не совсем так. Чтобы стать, как Вы говорите, святым - надо доподлинно узнать все мерзости мира, все его пороки. Но, - Комаров поднял вверх указательный палец, -познавая Зло, человек не должен переступать той черты, за которой его ждет падение. Он должен познавать Зло, избегая в нем участия. Для мыслящего человека тяга к знаниям - такой же сильный инстинкт, как инстинкт голода или самосохранения. Святой человек находит в себе силы познавать Зло, противопоставляя ему Закон Божий.. Или, - Комаров заметил, как я слегка улыбнулся при упоминании им Закона Божьего, - Закон Совести, Закон Добра, Любви...
      Хотя эти понятия и менее емкие. Тот не святой, кто играя на дудочке танцует в райских кущах, не разумея того Зла, что творится на Земле. На Руси таких людей называли блаженными.
      - Я не думаю, что Тургенев - блаженный
      - Но, - Комаров возвысил голос, - в очерке его герой отворачивается от зрелища казни!
      Он замолчал и, видимо, ожидал аплодисментов. Я чувствовал, что он все равно не прав, несмотря на столь умные рассуждения.
      Выждав несколько секунд, я попытался уточнить:
      - Владимир Иванович, значит, все эти люди на площади, пришедшие насладиться зрелищем казни, имеют более развитый ум, чем герой Тургенева?
      Комаров неопределенно пожал плечами.
      - И потом, - воспрянул я духом, - Вы говорили о черте, за которой неминуемо следует падение... Разве познание того факта, что смертная казнь это отвратительно, невозможно без личного участия в ее свершении? Где же тогда Ваша черта?... Я согласен, необходимо знать о том, что мы живем не в Раю, что в мире есть Зло, что убийство человека - одно из самых мерзких проявлений Зла... Но быть соучастником проявляемого в этом мире Зла...? Разве Тургенев призывает избегать познания Зла, закрывать глаза на мерзости мира? Помилуйте! Он каждой строчкой этого очерка показывает нам Его, показывает во всем Его безобразии. Но, показывая Зло, он показывает и ту границу, за которой познание превращается в соучастие.
      Я сделал паузу.
      - Продолжайте, продолжайте, - одобрил меня Комаров.
      - Герой очерка, - продолжил я уже более спокойным тоном, - переступил границу. Ему не хватило мужества отказаться от приглашения. Поэтому так сильны его нравственные мучения, так велико желание "отвернуться", вернуться за черту, отделить себя от жаждущей крови толпы, от участников убийства. Разве это высокомерие и ницшеанство?
      - Продолжайте.
      - Я все сказал. Я сожалею, что Вы и тысячи других читателей не понимаете Тургенева. Всякое благо, в том числе и благо познания, имеет свои границы, за которыми оно перестает быть благом и превращается в свой антипод. В погоне за острыми ощущениями люди давно пересекли границу между Добром и Злом. Поэтому, куда ни глянь, кругом масса мерзостей. Мы, советские люди, воспитанные на высоких идеалах Коммунизма, скоро скатимся до уровня американцев....
      - А Вы верите в построение Коммунизма? - послышался от двери голос Валевского.
      - Кирилл Мефодьевич, а Вы когда так неслышно вошли? - удивился Комаров.
      - Я уже минут десять тут стою, слушаю. Вы так увлеклись анализом тургеневского очерка, что не замечаете ничего вокруг себя... У молодого человека, надо сказать, неплохое для его возраста мышление.. Так Вы верите в построение Коммунизма? - переспросил он меня.
      - Конечно, верю, - искренне заявил я. - Но Коммунизм можно построить тогда, когда каждый человек научится отличать "толпу" от "народа", когда противостояние личности толпе будет не ницшеанством, а достоинством... Возможно, будущий век нас к этому приблизит...
      - Спасибо за откровенность, - поблагодарил меня Валевский, прошел к своей кровати, достал из стоящей сбоку от нее тумбочки кружку с ложкой и предложил нам:
      - Пойдемте, возьмем на кухне кипяточку да попьем чайку.
      18 сентября 1989 года.
      Перечитал написанное. Слишком много чисто описательных подробностей, но рука уже не поднимается вычеркивать написанное, а память прибавляет все новые и новые штрихи - наклон головы, движение глаз, саркастическую улыбку, дружеский смех...
      Господи! Помоги мне сосредоточиться на главном - накинь узду на разбушевавшуюся память.
      Необходимо передавать только суть. Обрывать диалоги на середине, пропускать неуместные подробности, описания обстановки, поз, жестов...
      Сжимать, спрессовывать мысли, действия, чувства...
      Июнь 1980 года.
      Валевский, Комаров и я на прогулке в парке.
      В а л е в с к и й обратился ко мне:
      - Вы вчера сказали, что мы, советские люди, скоро скатимся до уровня американцев. Вы, конечно, имели в виду моральный уровень?
      - Разумеется.
      - А откуда Вы черпаете информацию об уровнях морали?
      - Как откуда, - удивился я. - Я живу, разговариваю, читаю газеты, у меня есть глаза... Мне не нравится то, что я вижу и слышу вокруг.
      - А причем тут газеты? Если судить по ним, то вокруг нас все прекрасно.
      - Да, газеты пытаются перевоспитать народ, показывая нашу жизнь исключительно в розовых тонах. Им поэтому у нас мало верят. Но не все же они врут - дыма без огня не бывает. Потом в газетах много говорят о жизни простых людей в странах капитализма, в Америке...
      - Вот по этим газетам, которым, по Вашим словам, мало кто верит, Вы и решили, что уровень морали у американцев ниже нашего?
      - Да что Вы американцев защищаете! Сколько людей от нас к ним за легкой жизнью перебегает, а через год-два все слезами обливаются, из их "Рая" назад, в наш грешный Союз, просятся.
      А я бы назад не пускал. Искали легкую жизнь? Получайте!
      ( Разговоры на тему "Мы - Они" возобновлялись неоднократно. К сожалению, я не запомнил аргументации Валевского в защиту "Их", так как считал свою аргументацию в защиту "Нас", не подлежащей сомнению)
      Глава 5
      "Последняя встреча"
      10 октября 1989 года. Парк Кадриорг. Снова вечер. Вдвоем с Валевским мы бредем по влажной тропинке куда-то в глубь парка. Мелкий дождик серой пеленой отделяет нас от шумного Нарвского шоссе, от увязнувших в мокрой хляби силуэтов деревьев, от прошлого, будущего, настоящего... Я рассказываю о том, как наводил о нем справки в поселке Свободный и в Питере, как, в конце концов, с помощью Антонины Мефодьевны Тамм (сестра К.М.Валевского) нашел его нынешнее место жительства. Он слушает мой рассказ безэмоционально, не перебивая вопросами, не требуя уточнений, не возражая, не кивая согласно головой... Из предварительных бесед с его сестрой, я был готов к такой реакции. Я предложил ему помощь с пропиской в Таллинне. Он ответил, что это невозможно, потому что и паспорт, и все другие документы он сжег еще в апреле 1986 года. Я заметил, что это глупо. "Не глупее, чем жить в этом обществе," - ответил Валевский.
      Из рассказа Антонины Федоровны Тамм.
      "Из "Свободного" он вышел в конце августа 1980 года. Он говорил, что та больница была для него чем-то вроде санатория по сравнению с другими, в которых ему пришлось потом побывать. Второй раз его забрали в психушку в марте 1983 года. Он послал в канцелярию Андропова письмо, в котором приводил сравнительный анализ источников затрат на пропаганду антинаучного, по его словам, атеистического, мировоззрения с источниками затрат на пропаганду религиозного мировоззрения. Начинал с воспитания дошкольников и заканчивал атеистическим лекциями в домах престарелых. Взывал к совести и разуму... Вероятно, это письмо и явилось последней каплей.. Два раза его выпускали на волю, но потом опять увозили в больницу. Один раз - прямо с работы. В Ленинграде была специальная психушка, где почти одних политических "лечили" . Он уже и не писал ничего и не разговаривал, почти..., а его все равно там держали."
      Где-то около получаса мы идем молча. В темных лужах плавают осенние листья, мы ступаем по ним, они погружаются вглубь... Валевский вполне в здравом рассудке. Он способен вести логическую беседу, но она не способна увлечь за собой его чувства. Кажется, ему безразличен весь этот мир, безразличны люди, безразличен я ... Можно ли будет его когда-нибудь вывести из этого состояния? Насколько тактично, насколько уместно сейчас задавать ему какие-либо вопросы?... Он заговорил первый. Так, будто разговор был прерван всего несколько секунд назад:
      - Они кололи мне "патриотические" уколы...
      - Что значит - "патриотические"?
      - Говорили, будут колоть, пока патриотом не стану..
      - А что за лекарства Вы помните?
      - Сульфазин... Часов через шесть после укола температура тела поднималась до 40 градусов, а пить не давали. Очень сильно хотелось пить... И было больно, когда кололи. Под кожей после первого же укола образовался шарик. Они потом всегда в него кололи. Было очень больно. Хотелось кричать. Я не кричал, но было больно...
      Он замолчал также внезапно, как и начал говорить. Прекратился дождь, потом начал накрапывать снова. Мы снова, некоторое время, шли молча. Наконец он продолжил. Он говорил медленно, иногда останавливался посреди фразы, пауза могла затянуться на две-три минуты, потом, как бы заставляя себя говорить, он устало вздыхал и продолжал рассказывать:
      - ....В качестве наказания за плохое поведение они применяли "укрутку". Заворачивали провинившегося больного в мокрую простынь. Простынь, высыхая, сжимала тело с такой силой, что дыхание почти полностью останавливалось. В таком положении больного могли оставлять одного в течение нескольких часов или даже целых суток...
      .... С Комаровым мне довелось встретиться в том же 1985 году. От него я первый раз услышал об утвержденной академиком Бабаяном 26.06.1984 года Инструкции, согласно параграфу 9 которой людей, жалующихся на Советскую власть, следует признавать психически нездоровыми и направлять на принудительное лечение...
      ...последний год меня "лечили" уколами инсулина.
      - Это те, что диабетикам жизнь спасают?
      - Не знаю. Может быть. Я часто терял сознание. Несколько раз находился в состоянии, близком к клинической смерти... В отличие от диабетиков, мне спасали жизнь глюкозой...
      - Кирилл Мефодьевич, Вы, конечно, знаете, что в стране сейчас началась перестройка. Почему Вы боитесь называть имена тех, кто Вас "лечил" такими варварскими методами? Вы могли бы дать мне адреса больниц. Я наведу справки. Неужели Вы полагаете, что все те издевательства, которые творили в них над Вами так называемые "врачи", можно оставить безнаказанными?!
      - То Зло, которое причинили мне, не больше того Зла, в котором мы жили и живем. Посвятить остатки своей жизни мести - значит быть самому побежденным Злом, стать слугой Зла...
      - Но, если Зло оставлять безнаказанным, оно вырастет в еще большее Зло!
      Валевский, казалось, не заметил моей горячности. Он снова надолго замолчал. Мое эмоциональное замечание зависло в воздухе.
      Было часов девять вечера, когда мы вышли к морю. На берегу валялись несколько порванных целлофановых пакетов, консервная банка, осколки бутылки... Гладкая, мраморная поверхность моря тускло светилась в искусственном свете фонарей - такая же отчужденная, неживая, как лицо Валевского. А может, напротив, лицо Валевского, было такое же неживое, отчужденное, как непроницаемая для света, загрязненная людьми поверхность моря? Я остановился и попытался заглянуть в его подслеповато щурившееся глаза. Валевский отвел взгляд в сторону и, тронув меня за рукав плаща, попросил:
      - Пойдемте на остановку. Уже очень поздно... Я устал, и здесь холодно...