Шагнув на палубу, она обомлела. Они находились в центре хаоса, из которого, казалось, невозможно было выделить хоть одну знакомую деталь: небо, море, горизонт... ничего этого не было. Тут Гретхен увидела нечто такое, от чего остановилось дыхание, и она поняла, что всё сдвинулось со своих привычных мест, и она не там искала небо и море. Океан был не под ними - он встал дыбом, стеной, и теперь эта черная, мутная, пенная стена неслась прямо на них. Гретхен так и стояла бы, загипнотизированная жуткой силой, не помышляя о противостоянии ей, когда Ларт толкнул её к перегородке и прижал, прикрывая своим телом. В следующее мгновение Гретхен задохнулась, захлебнулась в лавине воды. В грохоте и вое она различила жалобный визг и разглядела Урса. Убегающая за борт вода тащила за собой добычу, и пес беспомощно катился по поклонной палубе. Гретхен едва не кинулась к нему, но увидела, что пес взят на поводок, лишь благодаря ему и сильным рукам хозяина собаку не смыло за борт.
      Ларт что-то прокричал, но Гретхен не успела услышать - шквальный ветер вмиг разорвал и унёс его голос.
      Глава вторая
      о новом несчастье, переменившем жизнь Гретхен.
      С кораблём было покончено, за его жизнь уже никто не боролся. Люди сделали всё, что могли, а теперь пора было подумать о собственной жизни. Команда собралась у шлюпок, готовая перебраться в них. Гретхен было безумно страшно, и только уверенность Ларта помогала ей сохранять видимость присутствия духа.
      В приспущенной шлюпке уже находились четверо матросов, и Гретхен поняла, что они ждут её. Цепляясь за толстые канаты, она без промедления шагнула за борт, готовая к тому, что шквал ветра сорвет её и швырнёт вниз, в жадный клокочущий котёл моря. Но руки Ларта поддерживали её и разомкнулись, лишь когда передали в другие руки, столь же надёжные. Гретхен усадили на скамью, Ларт с собакой прыгнули в шлюпку, на судне изготовились спускать её на воду. Ларт махнул рукой, и шлюпка быстро и плавно пошла вниз, навстречу черной, в пене бешенства воде. И тут произошло непредвиденное. Судно вдруг резко накренилось, из пробоины с ревом вырвался воздух, шлюпка рухнула вниз, бортом ударилась о воду и перевернулась. Волна захлестнула Гретхен, и она погрузилась с головой, уже не видя, как со вздыбившейся палубы сыплются люди, а судно быстро исчезает в морской пучине.
      Платье облепило и спеленало ноги, Гретхен отчаянно забила руками и внезапно вырвалась на поверхность. Еще не успев этого осознать, почувствовала под руками опору и схватилась за нее. И только тогда поняла, что это Урс, и попыталась осмотреться. Ларту с матросами каким-то образом удалось перевернуть шлюпку, и теперь она плясала, как пустая скорлупа ореха, вырываясь из рук людей. Ларт вытолкнул Гретхен из воды, невероятным усилием она перевалилась через борт и упала на дно. В это время волна ударила сбоку и швырнула шлюпку о борт тонущего корабля, на Ларта, на людей. Послышались крики. Борта судёнышка выдержали удар, шлюпку взметнуло вверх, потом она рухнула в бездонный провал так, что у Гретхен оборвалось сердце. Когда она смогла приподняться и глянуть за борт, там была только вода, клокочущая так, будто где-то внизу, под нею пылал дьявольский, гигантский очаг. И кроме этой кипящей воды ничего не было - ни корабля, ни людей, ни других шлюпок. Не было даже каких-либо признаков, что несколько секунд назад все это здесь было.
      - Ларт! - растерянно позвала Гретхен.
      Только рев ветра и грохот сшибающихся водяных валов был ей ответом.
      - Ларт!!! - что есть силы закричала она, срывая голос.
      Она кричала, звала до изнеможения, падала на дно шлюпки, снова поднималась и звала, всматриваясь в волны с таким напряжением, что перед глазами начинала плыть черная пелена. Несколько раз ей чудились крики, и она вскакивала, сердце готово было выскочить из груди. Но тщетно искала она, что среди волн появится рука или голова - это всего лишь память мучила её, заставляя опять и опять слышать тот их последний крик, крик отчаяния и боли...
      Гретхен не хотела поверить, что осталась одна посреди штормового моря в утлой лодке, которую, забавляясь, швыряли и крутили громадные волны. А когда поняла, что её отчаяние имеет меньше значения, чем самая малая капля в этом море, что равнодушная, бездушная стихия и не заметила, как в один короткий миг оборвала жизни десятков людей, а ей разбила сердце... что Ларт погиб и никакими устремлениями души ничего ни на мгновение не переменишь... Тогда разум Гретхен будто оцепенел. Если бы шлюпка перевернулась опять, Гретхен и тогда не вышла бы из оцепенения ради спасения себя - покорно и равнодушно отдалась бы року. Но шлюпка чудом продолжала держаться на плаву, и если бы Гретхен была способна на минуту осознать свое положение и задаться вопросом, что с ней теперь будет, то без колебаний и страха перед будущим она сказала бы себе: она еще жива, но это нелепая случайность, и скоро всё кончится, надо только подождать.
      Она еще пребывала в мире живых, но сама - уже едва ли живая. Без мыслей, без чувств и желаний, и лишь слабое дыхание свидетельствовало, что в жизнь еще теплится в ней. Она не спала и не бодрствовала, оказавшись в странном состоянии перехода от жизни к смерти - жить ей было нечем, но смерть медлила принять её.
      Глава третья
      где удивительное спасение значит не более,
      чем злая усмешка судьбы
      Гретхен не порадовалась тому, что сила шторма начала, в конце концов, ослабевать - она просто не заметила этого. И солнце, вырвавшись из удушающего плена туч, не вывело Гретхен из прострации. Прошло, вероятно, немало времени, прежде чем ветер совсем развеял тучи, и солнце опять засияло в полную силу. Как будто наверстывая своё отсутствие, лучи его разгорались всё жарче. Гретхен, лежа ничком на дне лодки, оказалась ничем не защищена от солнцепёка. Её мокрое платье быстро сохло, и продрогшую Гретхен сначала охватило влажное тепло, которое скоро сменилось жаром. Она инстинктивно пыталась забиться в тень под скамью, и это дало некоторое облегчение, потом наступил душный вечер. Ночью она дрожала от свежести, а с восходом солнца свежесть улетучилась, и к полудню Гретхен изнемогала от жажды. Только эта, всё более настойчивая потребность живого организма, заставила Гретхен вернуться в реальность. Она всё так же без движений лежала в лодке, но пробудившийся слух против воли ловил плеск воды о борт шлюпки, а вместе с ним - у самого уха - другой странный звук под днищем.
      Гретхен не знала, сколько времени без всякого интереса слушала его, пока не приподнялась, цепляясь за борт неверными руками, и не глянула на то, что было вне шлюпки.
      Никаких эмоций не отразилось в её безжизненном взгляде, которым она окинула песчаный берег, раскинувшийся в обе стороны. Ленивый прибой носил шлюпку взад и вперед по отмели: то к берегу, то она опять скользила в сторону моря. Песок шуршал под деревянной обшивкой днища, солнечные лучи проникали до самого дна и чертили на песке причудливый, изменчивый узор. Гретхен снова уронила голову на руки, и прошли долгие-долгие минуты, прежде чем она перешагнула через борт и побрела на берег.
      Потом она пыталась вспомнить, что было с нею в те дни, когда она шла вдоль берега моря, не удаляясь от него. Море будто держало её, как будто манило неощутимой, даже неосознанной, но имевшей необоримую силу притяжения, надеждой. И Гретхен брела и брела, не выпуская из виду синюю безбрежность, столь же бесконечно равнодушную, сколь и жестокую. Ноги ее то утопали в горячем вязком песке, то вдруг сухой его шелест сменялся шепотом зеленой, прохладной травы, то какие-то заросли обступали Гретхен, и она продиралась сквозь них, не отыскивая удобного пути, оставляя на сучьях обрывки кружев и ткани от своего платья. Но всё это вспоминалось неясными, бессвязными образами и картинами. Хорошо помнила она лишь чувство жажды - голод, вероятно, был тоже, но он не мучил её столь жестоко, потребность в глотке воды была куда сильнее. Потом проливной дождь вывел Гретхен из её полуобморочного состояния, и она жадно ловила капли влаги, но они не могли утолить жажды, лишь дразнили. Гретхен испугалась, что ливень быстро кончится, и стала лихорадочно искать способ собрать дождевую воду и сохранить её. Принялась, было, торопливо ковырять ямку в земле, но влага бесследно впитывалась в почву, и Гретхен едва не заплакала, видя это. Потом ей в голову пришла счастливая мысль выстлать ямку большим листом какого-то растения, которых вокруг было в изобилии - и зеленая чаша стала быстро наполняться. Гретхен начала лихорадочно рвать широкие листья и устраивать из них подобие чаш.
      Тогда она, наконец-то, утолила жажду. Ливень не только напоил её, он как будто вдохнул в её душу капельку жизни. Душа Гретхен была по-прежнему опустошена, выжжена горем. Подобно жилищу, спаленному пожаром, всё в ней было черно и обуглено. Пожарище ещё не остыло - свежая боль пекла душу раскалёнными останками того, что недавно было её жизнью. И была там самая жестокая боль, сосредоточие боли - Ларт... Гретхен инстинктивно избегала касаться её, потому что была она столь нестерпима, что впору выть и кататься по земле, а лучше - умереть. И всё же пепелище уже не было столь безжизненным - горькие раздумья закружились над ним черными птицами-плакальщиками, стенающими от горя и муки.
      Гретхен по-прежнему не могла выбраться из тупика, куда заводила её одна и та же мысль: да как же могло случиться, что сильных, закалённых невзгодами мужчин море погубило, а её - совершенно беспомощную, никчёмную - отшвырнуло прочь. Чем заслужила она столь жестокую издёвку?
      Глава четвертая
      о встрече с добрым рыбаком,
      чей домик оказался у Гретхен на пути
      Погружённая в горькие мысли, Гретхен не сознавала, куда и зачем идет. Она не спрашивала себя, что с ней будет, не старалась отыскать людей или след их пребывания с тем, чтобы выйти к человеческому жилью. Она настолько была в прошлом, что никакого будущего и даже настоящего у неё не было. Да, она жива. Но это всего лишь какое-то недоразумение. На самом деле её нет.
      А потом Гретхен наткнулась на рыбацкий домик. Будь он на десяток шагов в стороне, возможно, Гретхен так и брела бы мимо, не видя его. Но так случилось, что он оказался поперёк её пути.
      Гретхен остановилась, разглядывая дощатые стены. До неё понимания как будто не сразу дошло, что именно возникло перед ней. В это время из-за угла домика появился мужчина.
      - Пошла прочь, оборванка, - буркнул он, едва глянув на Гретхен. Но взгляд его вернулся, и он разглядел обрывки кружев на платье. В фасонах женской одежды он разбирался мало, но всё же достаточно, чтобы понять когда-то оно было роскошным, едва ли нищенке пристало носить такое.
      - Ты откуда взялась? - щуря глаза против солнца, спросил он.
      Гретхен не ответила, и он опять окинул её пристальным взглядом.
      - Да ты едва на ногах держишься. Так и быть, краюха хлеба и фляга вина у меня найдётся, пошли.
      Сквозь щели в стенах било солнце, и прохладный сумрак пронзали тонкие, как лезвие стилета, лучи. Домик был, скорее, сараем, где рыбак укрывался от непогоды, мог переночевать, спрятать кое-какие снасти, вёсла, а на зиму - и лодку втащить. Видно, жил рыбак в деревне, но и здесь проводил немало времени, поэтому временное своё пристанище обустроить не поленился. Добротная кровля не зияла дырами, на ворохе старых сетей было устроено удобное ложе, а посередине сарая сложен очаг - над ним висел старый закопчённый котел. Не далее как утром рыбак готовил себе немудрёный завтрак, и от запаха съестного желудок Гретхен скрутился в болезненный комок. От рыбака не укрылось, как она побледнела и громко сглотнула.
      - Да ты, видать, давненько ничего в рот не брала, а?
      Гретхен судорожно кивнула - большего она не смогла бы сказать, даже если захотела.
      - Садись вон, - кивнул рыбак на кучу снастей и отлил в кружку немного из котелка. - Вот, выпей сначала. А то, ежли не ела дней несколько, так, чего доброго, вполне можешь откинуться от изобильной жратвы. Попей жиденького, а потом, попозже, и хлебца дам.
      Гретхен не почувствовала вкуса, едва ли ни одним глотком проглотив содержимое кружки. Кажется, она удивилась, как быстро кончилось питьё, и даже заглянула на дно... Тут голова у неё закружилась, а когда она пришла в себя, рыбак встряхивал её за плечо.
      - Эй, да ты и впрямь еле живая, вон как сомлела! Ну-ка, ложись да выспись хорошенько. Мне делом надо заниматься, сети ставить, а ты спи. Тут тебя никто не потревожит, да я ещё и двери запру, так что не бойся.
      Кажется, Гретхен уже не слышала, о чём он говорил - слова его слились в усыпляющее монотонное бормотание. Каким ласковым показалось её телу жестковатое ложе на старых сетях! А тепло очага, которое разошлось по сараю, разнося запах дымка и ухи! Каким несказанно сладостным оно было, сулило покой и желанное, пусть даже и краткое, забвение.
      Глава пятая
      плата за милосердие
      Сквозь сон Гретхен почувствовала около себя какое-то движение, мужской голос. Сознание велело ей проснуться, но для этого требовалось усилие, а у Гретхен не было на него сил.
      Сон уже начал снова уносить её, когда грубый толчок резко вернул Гретхен в действительность. Она открыла глаза, силясь вспомнить, где она, но усилие было напрасным. Темнота по-прежнему обступала её, и Гретхен потерла глаза - но мрак не стал менее густым.
      И тут она поняла, что рядом с нею кто-то есть - близко, рядом! Прикосновение его тела и разбудило Гретхен. Её будто ошпарило - Гретхен подкинуло на её ложе, она резко села, с ещё неосознанной надеждой пытаясь разглядеть - кто же с ней рядом.
      - Ты чего скачешь, резвушечка моя?
      В первое мгновение она испытала недоумение - что за странный голос? почему не тот, что она ждала, один лишь звук которого прогонял все её страхи и тревоги... Следующее мгновение было похоже на ослепляющую вспышку боли пробудилась память и лживые иллюзии прыснули прочь.
      - А ты, видать, неплохо отдохнула, коль так ожила? Уж верно Михась заслужил, чтоб его отблагодарили, так, малютка?
      Сиплый смешок окончательно восстановил в памяти Гретхен встречу с рыбаком... несколько глотков какого-то варева... Последнее, что она помнила, перед тем, как провалиться в сон - блаженное тепло очага.
      - Ну, проснулась ты, наконец? - снова услышала она нетерпеливый голос, и, схватив за руку, он дернул её к себе.
      Рывок был таким сильным, что Гретхен упала на него. Он тут же опрокинул её на спину, рука зашарила по бедру, забираясь под юбки. Гретхен молча, не издав ни звука, обеими руками вцепилась ему в волосы и рванула от себя. Мужчина испустил громкий вопль, а так как Гретхен не разжимала пальцев, он не глядя, ударил её кулаком. От боли у Гретхен перехватило дыхание и полыхнуло перед глазами, но сквозь стиснутые зубы не прорвалось ни звука. Она остервенело отрывала его от себя, изо всех сил пытаясь вывернуться из-под тяжелого тела. С ругательствами рыбак приподнялся и начал отцеплять руки Гретхен. На какое-то мгновение она оказалась свободной, вскочила и бросилась к чуть приоткрытой двери, обозначенной контуром слегка разреженной темноты. Но этой свободы был только один шаг - он схватил её за ногу, и Гретхен с размаху рухнула лицом вниз. Причинило ли падение боль, Гретхен не поняла, она ударила свободной ногой во что-то мягкое, чем вызвала новый взрыв проклятий. Ухватив Гретхен за лодыжки, он рванул её к себе и нервно хохотнул - юбки задрались, и в темноте матово засветились стройные ноги. Не выпуская её тонких лодыжек из жестких, как железные уключины пальцев, он резким движением перевернул её лицом вверх и упал на неё всей тяжестью. Теперь ноги Гретхен были придавлены его телом, а руками он предусмотрительно перехватил её запястья, прижал их к жёстким, узловатым сетям за головой Гретхен. Он лишил её всякой возможности сопротивляться. Она задыхалась, раздавленная тяжестью огромного тела. Насладившись её беспомощностью, он чуть приподнялся, давая ей вздохнуть.
      - Ну, чертовка, и отделаю же я тебя! Что, только и осталось глазищами сверкать? Давай-давай, может быть я испугаюсь.
      Он сел ей на ноги, повернул лицом вниз и завернул руки назад. Не смотря на яростное сопротивление, он скрутил их веревкой и снова бросил её на спину.
      - А теперь посмотрим, что ты так защищаешь, - хохотнул он. - Стоит ли оно того.
      Он не спеша, дразня свою беспомощную пленницу, разорвал на груди платье. Ткань, изъеденная солью, иссушенная солнцем, сама расползалась под его руками. Гретхен только хрипло дышала. Когда ладонь его оказалась близко у её лица, она молниеносно вцепилась в неё зубами. Но он был настороже и зубы только скользнули по грубой, задубелой коже. Зато сама Гретхен получила увесистую пощечину.
      - А ты совсем недурна, малютка, - отстранившись, он рассматривал её тело, белеющее в темноте. - Впрочем, прелести твои я рассмотрю попозже. Сейчас мне не терпится узнать, какова ты на вкус, бешенная.
      Он приподнялся, расстегивая ремень, и Гретхен мгновенно согнула колени и что есть силы ударила обеими ногами в нависающую над ней тушу. Однако сил у неё оставалось слишком мало, чтобы отбросить его.
      - Еще ни одной не удавалось уйти от Михеля, не получив удовольствия, снова хохотнул он, срывая с неё остатки юбок. - Уж не девица ли ты, бешенная? В таком случае тебе повезло - я стольких лишил этого недостатка, что впору доплату брать за мастерство.
      Глава шестая
      где Гретхен совершает поступок,
      о котором не помышляла никогда в жизни.
      Близилось утро, когда он, захрапел рядом с Гретхен. Она смотрела в посветлевший полумрак, и никогда ещё не жаждала смерти с такой страстью, как сейчас. Она ни о чём не могла и не хотела думать. Даже мысль о Ларте, которая подспудно постоянно была с нею... теперь Гретхен поспешно прогнала её - нет! сейчас в ней всё чернота и изгаженность! и этим она невольно может коснуться его, подумать о нём не так, как он того достоин.
      Глаза её бессмысленно блуждали по ненавистному жилищу - неужели еще несколько часов назад она могла наслаждаться пребыванием здесь? Гретхен уже в который раз с усилием расцепила зубы - они почему-то сами собой сжимались до боли.
      Тусклый отблеск на противоположной стене непроизвольно привлекал взгляд Гретхен, и он время от времени бессмысленно возвращался к светлой полоске посреди сумрака. Наконец и сознание её обратилось к этому отблеску, и она вяло попыталась объяснить себе, что может бросать такой отсвет. Потом мысль об этом потерялась, и она смотрела уже безо всякого интереса, почти бессмысленно. Потом спросила себя снова, забыв, что недавно задавалась таким же вопросом. И вдруг она поняла, что это металлический отблеск. Напрягая зрение, ей удалось частью рассмотреть, а частью дорисовать воображением тяжелый массивный черенок, и Гретхен стало ясно, что в стену воткнут большой нож. Через некоторое время мысль, пришедшая к ней, окончательно сформировалась. Гретхен осторожно села. Удержавшись от стона, она подобрала под себя ноги и встала. Храп не прервался ни на минуту. Гретхен медленно подошла к стене и убедилась, что не ошиблась - это был большой нож с широким лезвием. Он находился выше уровня её груди, но у стены стояла широкая скамья, и Гретхен взобралась на неё. Повернувшись к стене спиной, она почувствовала, что холодная рукоятка коснулась поясницы. Нащупав кистями лезвие, она изо всех сил налегла спиной на рукоять и принялась перерезать веревку. Рук она не чувствовала и, кажется, несколько раз порезалась, прежде чем тугой охват волосяных петель ослабел и несколькими движениями Гретхен высвободила руки.
      Превозмогая ломающую боль в плечах, от которой на глазах выступили слезы, Гретхен поднесла ладони к глазам. Кисти распухли и были черны от крови, запястья тоже растерты верёвками до крови. Гретхен с усилием разжала и сжала пальцы, которые казались чужими.
      Потом осторожно спустилась со скамьи, подняла руки и плотно охватила рукоять ножа пальцами. Подумала, что следовало вытереть ладони - от крови рукоять стала скользкой, но делать этого не стала - пальцы сомкнулись на ней намертво. Гретхен по-прежнему все делала медленно, неторопливо. Осторожно раскачала нож, чтобы дерево ослабило хватку, знала - ей не хватит сил, чтобы выдернуть его, всаженный в дерево мужской рукой. Нож ходил все легче и, наконец, оказался в её руках.
      Как сомнамбула, Гретхен подошла к постели. Она спокойно рассматривала большое нагое тело мужчины. Ничего не изменилось в её лице даже тогда, когда на несколько секунд ей показалось, что перед нею лежит барон Ланниган. "Это еще лучше", - хладнокровно подумала Гретхен. Но наваждение прошло, Гретхен смотрела на рыбака Михеля. Она хорошо видела его - мрак ночи таял, готовясь уступить место утру. Гретхен должна была ударить наверняка, удар должен быть смертельным, потому что второго у неё не будет. Грудь? Да, это лучше всего. Но она не знает, куда должно войти лезвие, чтобы не встретить препятсвия. Гретхен занесла руки над головой и изо всех сил ударила в мягкий живот мужчины.
      Храп оборвался, он широко открыл глаза и уставился на Гретхен. Потом перевел взгляд вниз, на её руки и неожиданно взревел. Она отшатнулась, пальцы, закаменевшие на ноже, выхватили его из раны, и хлынула кровь. Не переставая реветь, он зажал живот руками, закопошился, пытаясь встать. Гретхен отступила, равнодушно глядя на него.
      - Сука! - уже не ревел, а всхлипывал Михель. - Я разорву тебя, гадина! Что ты сделала?
      "Что я сделала?" - с недоумением подумала Гретхен и увидела, что нож с окровавленным лезвием все ещё у неё в руках. С трудом разжав пальцы, она брезгливо отбросила его. "Я сделала то, что хотела, - подумала она. - Я это сделала и больше мне здесь делать нечего".
      Глава седьмая
      рассказывает о скитаниях юной баронессы,
      которые едва ли выпадают на долю даже
      бездомной нищенке
      Пока не рассвело, Гретхен брела вдоль берега. Но едва взошло солнце, ей стало казаться, что она у всех на виду на этом пустом берегу, будто обнаженная. Вот сейчас, сейчас кто-то перестанет таиться от неё и выйдет... подобный Михелю... Гретхен остановилась, озираясь вокруг с таким отчаянием, как будто к ней уже тянулись жадные, липкие, потные руки. Потом сорвалась с места и, спотыкаясь, ринулась в прибрежные заросли. Забившись под куст, она долго плакала, дрожа всем телом. Пальцы ходили ходуном, зубы выбивали дробь. Она затихла, лишь совершенно обессилев. Рыдания и нервная лихорадка отняли у неё последние силы, которых и так уже не оставалось, и Гретхен, в конце концов, впала с долгий сон-забытьё.
      Когда она открыла глаза, сквозь ветви сочился тусклый вечерний свет. Гретхен сжалась в комочек, обхватила колени руками и опять закрыла глаза. "Как хорошо было бы вот так же, как этот день, тихо и незаметно угаснуть..."
      Ночью ей не давали заснуть муки голода. Несколько глотков бульона только раздразнили желудок. Теперь он настойчиво требовал пищи, напоминая о себе жестокими судорогами, как будто Гретхен могла хоть ненадолго забыть о чувстве голода. Рядом ворочался огромный хищный зверь - океан. Заросли, укрывшие Гретхен, тоже были наполнены непонятными шорохами, то тихими, едва слышными, то резкими, похожими на отчаянную борьбу.
      Едва только вверху чуть посветлело небо, Гретхен поднялась - голод погнал её вперед, всё равно куда, лишь бы найти что-нибудь съестное.
      Она почти не думала о насилии, которому подверглась, и о том, что стала убийцей. Это могло бы показаться странным, если не вспомнить об истязаниях, которые, собственно, и составляли жизнь Гретхен в замке супруга-барона - не даром в спящем рыбаке ей померещился барон Ланниган. И едва ли рыбак был более изощренным. И Гретхен точно так же сутками отлеживалась после визитов пьяного супруга. Таким образом, как это не грустно, само по себе физическое насилие не потрясло несчастную Гретхен, мир не пошатнулся в её глазах оттого, что судьба свела её с еще одним негодяем. Восстала Гретхен против другого. После Ларта, заставившего её вспомнить о чувстве достоинства, о праве самой решать свою жизнь и распоряжаться собою, о том, что можно жить с гордо поднятой головой... После Ларта появился Михель. И Гретхен легче было умереть, чем забыть о Ларте, и позволить снова втаптывать себя в грязь. Вот это насилие - над её душой, надругательство над только-только обретенной верой в возможность иной жизни, было для Гретхен чудовищно, непереносимо. И по сравнению с этим менее чудовищной показалось её возможность переступить другую запретную черту, за которой она стала убийцей. Смерть Михеля представлялась ей лишь справедливым возмездием и потому Гретхен не томилась совершенным.
      А впрочем, пожелай она проанализировать свои поступки и чувства, может быть, мысль её пошла бы совсем иным путём. Ведь после того счастливого полета, после взлета на звездных качелях жизнь швырнула её в такую бездну горя, обрушивая одно несчастье за другим, - казалось бы, они должны раздавить её, убить. И, возможно, включились некие защитные силы, которые не позволяли в полной мере осознавать случившиеся и прочувствовать в полной мере. Потому Гретхен как будто отстранилась от всего, что произошло с нею накануне.
      Небо светлело, но в зарослях было ещё темно. Продираясь сквозь них, мокрая с головы до ног от росы, Гретхен не думала, куда шла, не замечала, что заросли прибрежного кустарника сменяются лесными дебрями, а шум прибоя доносится всё глуше. Она шла так, как будто некий взведенный механизм заставлял её двигаться, совершая механическое поступательное движение. Если бы роль лидера взял на себя разум, вероятно, она бы уже капитулировала, потому что действия её не имели никакой реальной, разумной цели, и разум не смог бы такую цель отыскать.
      Шатаясь от изнеможения, Гретхен проламывалась сквозь густой подлесок, вяло прикрывая лицо от веток и сучков. Рубаха Михеля, сшитая из грубого домотканого полотна, спускалась ниже колен и хорошо защищала Гретхен. Но босые ноги были покрыты бесчисленными синяками и свежими царапинами, к тому же Гретхен приобретала новые, то и дело спотыкаясь о валежник, стволы поваленных деревьев, скрытые травой и молодой порослью. В это время в лесу пропитаться было затруднительно: сезон ягод отошел, дикие орехи ещё не вызрели. Грибов было в изобилии, но в сыром виде они были несъедобны. К тому же Гретхен никогда не доводилось заниматься лесным промыслом, она понятия не имела в чём различие съедобных и ядовитых грибов. Иногда ей попадались ягодные кусты, и она жадно обрывала мягкие перезревшие ягоды малины или чёрной смородины. Они осыпались при малейшем прикосновении, и Гретхен ползала на коленях, высматривая их под кустами среди прошлогодней листвы. Она рискнула разгрызть несколько орехов. Мякоть их была явно незрелой, горьковатой, но Гретхен жадно проглотила её. А потом корчилась от резей в желудке.
      Глава восьмая
      лесная дорога и тайные соглядатаи
      Она понятия не имела о том, сколько времени бредёт по этому бесконечному лесу, когда над самой её головой раздался резкий шум, и из ветвей дерева вырвалась большая птица, тяжело полетела прочь. Перепуганная Гретхен метнулась в сторону, под ногами оказался замшелый ствол давно рухнувшего дерева - Гретхен споткнулась о него и свалилась в колючие заросли дикого малинника. Опомнившись от испуга и падения, она первым делом подумала, что глаза, слава Богу, целы. И хотела встать. Вот тут-то её и пронзила такая боль, что тело мгновенно охватила испарина, а к горлу подкатилась тошнота. Гретхен опять похолодела от страха. Боясь шевельнуться, она вообразила, что напоролась на острый сук, и теперь лежит, пронзённая им. Какое-то время она лежала, замерев и прислушиваясь к себе. Потом обнаружила, что постепенно боль сосредотачивается в плече и подвернутой руке. Ко всем несчастьям ей ещё не хватало как раз этого.
      Она долго сидела на земле, бережно прижав к груди повреждённую руку. Плакать сил уже не было, и слёзы безмолвно текли по её лицу. Потом она встала и пошла дальше. Теперь малейший толчок, хлёсткий удар ветки заставлял её страдать от боли. Она раздвигала заросли здоровым плечом и не могла даже прикрыть лицо, продираясь сквозь них. И вдруг - будто судьба смилостивилась над нею - миновав густые заросли орешника, Гретхен оказалась на просторе и обнаружила, что стоит на хорошо наезженной пустынной дороге.
      Эту ночь она провела в придорожной канаве, заваленной толстым слоем сухих прошлогодних листьев. Она сгребла кучу побольше и зарылась в них. Когда Гретхен, поджав ноги, натянула на них подол просторной рубахи, а руку устроила так, что боль едва давала о себе знать, она испытала почти блаженство - этот ночлег показался ей самым уютным и безопасным за последние ночи. Но крепко заснуть она так и не смогла: влажный холод пробирал её насквозь, чувство голода и не думало притупляться, плечо беспрестанно ныло, с тонким нудным звоном висели над ней комары и мошкара...
      Утром Гретхен пыталась припомнить - слышала она стук копыт и голоса людей, или они ей пригрезились. Она почти была уверена, что среди ночи её разбудили эти звуки, раздавшиеся, кажется, над самой её головой. И она обмерла, вжимаясь в листья, в землю, молясь, чтобы её не заметили. Кажется, она думала только о том, что едва лишь всё стихнет, надо немедленно укрыться в лесу, а когда стук конских копыт стих, она... уснула. И теперь, утром Гретхен, кажется, помнила, что ночью по дороге мимо неё кто-то проехал. Но одновременно воспоминание было столь призрачно-зыбким, что она сомневалась возможно, всё происходило только в её сне. Впрочем, сил у неё оставалось так мало, что и теперь реальность наполовину представлялась ей грёзой - голова кружилась от слабости, Гретхен была на грани голодного обморока, всё плыло и качалось у неё перед глазами.
      Разумеется, Гретхен предпочла бы уйти с открытого пространства дороги, в лесу она чувствовала себя более защищённой. Но когда она посмотрела на густые заросли орешника, за которыми начинался лес, они показались ей непреодолимой стеной. Смутно Гретхен подумала о том, что будет идти у самой обочины и всегда успеет спрятаться. Ей было страшно встретиться с людьми, и она не давала себе отчёта в том, что одиночество грозит ей смертью.
      Вероятно, она и бросилась бы в лес, обнаружив приближение людей, но Гретхен никак не могла предположить, что кто-то другой тоже будет использовать заросли как укрытие. Она не почувствовала на себя чужого взгляда, когда оказалась в поле зрения человека, укрытого кроной могучего дуба. Гретхен, провожаемая испытующим взглядом, прошла прямо под ветвью, на которой он затаился, и почти сразу оказалась ввиду другого наблюдателя, уже получившего сигнал-сообщение о лесной бродяжке. А ещё какое-то время спустя она оказалась на виду более дюжины пар глаз, ничуть о том не подозревая.