Она заставила его выпить лекарство и лечь в постель.
      - Не понимаю, почему господин Джоберти позволяет вам разгуливать по дому, когда вы ещё так слабы, - проговорила она несколько раздражённо, а может быть - нервно.
      Сэр Тимотей виновато улыбнулся.
      - Простите, Гретхен. Я понимаю, в созерцании чужого недуга мало радости.
      Гретхен прикусила губку, мысленно выругала себя за несдержанность, но вслух ничего не сказала, не нашла, что сказать, а оправдываться было неуместно и глупо. Кренстон выглядел теперь намного спокойнее, как будто самая трудная часть разговора, которая его бесконечно волновала, осталась позади. А может быть, микстура Джоберти дала положительный результат.
      Он не попросил Гретхен сесть рядом с его постелью, и она нашла себе место чуть в отдалении. Может быть, она и не преднамеренно заняла именно такое положение, но сэр Тимотей должен был повернуть голову, чтобы её видеть. Это скоро утомляло его, и, говоря с Гретхен, он большей частью смотрел в пространство перед собой. Таким образом, ей стало возможно уйти от его глаз.
      - Я говорил сейчас не о том, о чём следовало... Вернее, мне представилось первостепенно важным не выглядеть лжецом в ваших глазах... И для меня это, в самом деле, главное. Но говорить надо о другом. Я должен снова вспомнить свой недолгий труд на ниве возвращения заблудших душ к Господу нашему, и причины, по которым я от этого пути отказался. Я говорил уже, что был плохим священником, что мне не хватало терпения, смирения и умения прощать. Но когда респектабельный человек рассказывал мне о своих прегрешениях и каялся в них, я не верил его покаянию. Потому, что он уходил от меня, чтобы без зазрения совести то же самое делать и дальше. Это был его образ жизни, способ жизни. Я это знал, но обязан был сказать: "Господь отпускает тебе грехи твои, сын мой". И я произносил эти слова, но в душе моей разгоралась ненависть к ним - жиреющим на несчастьях. Человек не чувствовал ни малейших угрызений совести, грабя последнее, обрекая людей на нищету, а я был ему пособником, благословляя так же и дальше действовать. Я тщетно убеждал себя в необходимости быть терпимым и любить человека, созданного Господом по подобию своему, за грехом видеть творение Господне... Но душа моя не находила покоя. Помните, я говорил вам, что получить приход, подробный моему, считалось большой удачей. Среди моих прихожан были люди высокого достатка, в основном, и довольно высокого положения в обществе. А я стал узнавать их другое лицо, которое, как правило, не скрывают от доктора и священника. И оказалось, что это наиболее растленный слой общества, погрязший в самых мерзких грехах. Картина оказалась столь неприглядна, что я не смог, не захотел мириться. Я думал, что уйду от этого, расставшись с саном... Я бежал от прошлой жизни... Но куда? Где он, совершенный мир? Такого не существует. А в нашем... слишком много подлости, корысти... бессердечия. Поверьте, Гретхен, у меня не было намерения встать на путь разбоя. У меня ещё оставались иллюзии: когда ко мне пришли за помощью, я, искренне желая помочь, обратился к закону в поисках справедливости. Кренстон усмехнулся: - Человек, представляющий закон, и стал первым, кого я решил наказать сам, не рассчитывая и не надеясь больше ни на кого. Способ оказался очень действенным. Просто на удивление, - Сэр Тимотей горько рассмеялся и, помолчав, сказал: - Это не выход, я даю себе в этом отчет. Я противопоставил себя обществу, закону и меня самого объявили вне закона. То есть, закон больше не охраняет меня, никто не понесёт ответственности, что бы он не сотворил со мной. Закон... - он с усмешкой покачал головой. Кстати, за голову Немого Пастора обещано целое состояние! - Как будто размышляя вслух, Кренстон медленно проговорил: - Однажды фортуна отвернётся от меня, я это понимаю. Меня выследят, предадут, заманят в засаду... жизнь моя закончится виселицей. Но до тех пор, пока Немой Пастор символизирует справедливость и закон, злодеям их грехи никто не отпускает, за них воздаётся полной мерой. Негодяи это знают, и стараются обуздать свои хищные инстинкты.
      Кренстон умолк, Гретхен сидела, прикрыв лицо рукой. Её поразила мысль, пришедшая к ней, в то время как она слушала сэра Тимотея. Мысль о том, что она была бы счастлива, если бы кто-то, подобный Кренстону, пришёл и вернул барону Ланнигану хоть часть того, чем щедро наполнял он жизнь своей супруги. Если б кто-то пришёл ей на помощь в дни, когда Ланниган подвергал её изощренным мучениям! О, как она была бы благодарна!.. Так Кренстон прав?!
      Ошеломлённая Гретхен потеряла всякую способность увидеть, в чём истина, где чёрное, где белое?.. С одной стороны перед глазами её стоял кошмар, увиденный в лесу... С другой стороны - её собственные страдания, когда она оставалась один на один с мучителем, и никто не приходил ей на помощь...
      - Те люди... Мужчина и женщина... Их тоже было за что наказывать?.. не отнимая руки, глухо спросила она.
      - Они много постарались, прежде чем мы захотели встретиться с ними. Я не хочу рассказывать о них... это слишком гнусно. Скажу лишь непосредственно о том, что предшествовало засаде. Мне стало известно, что встречи с Немым Пастором отчаянно добивается молодой крестьянин. Он просил о мести за свою невесту. В смерти семнадцатилетней девушки были виноваты те двое: муж-развратник и безумно ревнивая жена, срывающая всю злость не на виновнике, а на жертве. Вероятнее всего, супруга не хотела доводить дело до убийства. Но девушка была ею замучена. Выяснилось так же, что смерть этой несчастной была не первой на их совести. И мерзавцы своё получили. Впрочем, жизни их не лишили.
      Кренстон умолк, лежал, прикрыв глаза. Потрясённая Гретхен молчала тоже, несколько раз она пыталась заговорить, но слова, готовые сорваться с языка, представлялись ей неуместными, фальшивыми, и она молчала.
      - Вы мне верите? - тихо проговорил Кренстон.
      - Да, - помедлив, ответила Гретхен. - Я верю вам.
      Снова повисло молчание. Потом Гретхен, запинаясь, проговорила:
      - Я хотела бы уйти к себе... Мне нужно... хоть немного привести в порядок хаос в моей голове... Не сердитесь, что оставляю вас...
      Глава сорок пятая
      утро дарит примирение,
      но Джоберти появляется очень не кстати
      Утром следующего дня Гретхен раньше обычного вышла в большую гостиную, смежную со столовой, где они с Кренстоном обычно завтракали. Она была нимало удивлена, обнаружив, что сэр Тимотей опередил её.
      - Доброе утро, господин Кренстон... Вы проснулись так рано или вовсе не ложились спать?
      Сэр Кренстон, созерцавший, как дождь струится по оконному стеклу, обернулся и без обиняков сказал:
      - Мне не терпелось узнать собственный приговор.
      Не отрывая взгляда от её лица, он пошёл ей навстречу, подошёл близко, и она, превозмогая желание отвести взгляд, отвернуться, так близко увидела его ожидающие, беспокойные глаза, помедлила, и... протянула ему руку. Ей показалось, что в какое-то мгновение в глазах его мелькнула почти детская беспомощность, в лице что-то дрогнуло. Потом сэр Тимотей молча склонился к её руке, коснулся губами. И вдруг сказал:
      - Так вот что чувствует помилованный на самом эшафоте!
      - Я была вашим палачом?! - в каком-то болезненном изумлении подняла брови Гретхен.
      - Вы?! О, нет! Скорее, я сам. А вы - ангел-благовест... Гретхен... Кренстон умолк в нерешительности, и лицо Гретхен как будто застыло. - Вы сможете простить мне все те... всю недоброту, что я вам причинил... Или олицетворение вашего страха по-прежнему будет стоять между нами?
      Она в один и тот же момент испытала противоречивые чувства: облегченно перевела дыхание и смешалась.
      - Я не знаю, что должна сказать, чтобы не солгать вам... - И вдруг, будто спохватившись, порывисто проговорила: - Ах, разумеется, я простила вас! - Гретхен сжала его руку. - Хотя... это неверное слово... За что должна я прощать или не прощать? Ваша жизнь так сложилась... Многие обстоятельства сделали вас тем, кто вы есть. И большинство их никак от вас не зависели, но вы от них - да. И ещё... когда вы говорили, я... очень хорошо поняла тех людей, которые прибегали к вашей помощи... Окажись я на их месте... я всем сердцем была бы вам благодарна и молилась бы о вашем здравии и благополучии... Но... - Гретхен умолкла, мучительно отыскивая слова, которые объяснили бы Кренстону то, что она чувствует. Слова не находились, и заговорил он сам:
      - Но стена от этого не рухнула? - чуть напряжённо улыбнулся Кренстон. Вероятно, дело не только во мне, Гретхен? Ваше прошлое? - Она подняла голову, на ресницах задрожали слезинки. - О, Гретхен, ангел мой, неужели вы думаете, что ваши тайны страшнее моих? Я никогда не поверю в это и, разумеется, это не так. Я думаю, ваше прошлое полно боли, страданий, и вы потому молчите о нём, что боитесь тревожить страшные призраки. Но они живут в вашей душе и терзают её, так откройте эти тёмные подвалы, пусть злые чудовища уходят прочь! А если что-то останется, отдайте мне часть вашей боли, я буду счастлив разделить её с вами, только бы вас стало легко.
      - Церковь много потеряла в вашем лице, - через силу улыбнулась Гретхен. - Вы одарены большим талантом видеть в человеческих душах.
      - Вероятно, чересчур большим, - невесело усмехнулся Кренстон, - видел слишком много и слишком явно.
      - Да, господин Кренстон, теперь моя очередь, вы правы... В первые дни моего здесь пребывания я говорила себе: "Ты совершенно не знаешь этого человека, ты должна быть осторожна". Но теперь я чувствую, что могу безоглядно довериться вам, и знаю - та причина, о которой я себе напоминала, вовсе не первая, не настоящая. На самом же деле и тогда, и теперь меня пугает другое... именно то, о чём вы сказали. Да, я расскажу вам...
      В эту минуту в дверях появилась Дороти.
      - Господин Кренстон, прибыл доктор Джоберти! - доложила она.
      - Этот господин не признаёт никаких норм приличия! Являться в гости чуть свет! И увидите, - повернулся он к Гретхен, - он, разумеется, опять страшно голоден!
      - Простите, господин Кренстон? - Дороти вопросительно склонила голову.
      - Ну, где же он, Дороти?! - смеясь, воскликнул сэр Тимотей. - Наш скромник доктор не смеет войти без доклада?
      - В передней трое слуг пытаются привести в порядок его платье. Оно совершенно промокшее и всё в грязи.
      - Бедный доктор! Гретхен, я думаю, мы должны поспешить к нему! Встретив её повеселевший взгляд, он улыбнулся и, чуть понизив голос, спросил: - Рады внезапной отсрочке? Но я не тороплю вас.
      Когда они вышли в переднюю, вокруг доктора Джоберти хлопотали уже не трое, а пятеро слуг.
      - Друг мой, какое несчастье опять постигло вас? - удивленно спросил Кренстон.
      - Вы ещё спрашиваете?! Разве не видно, что меня надо немедленно спасать, а уж потом задавать вопросы! - почти возмущенно прозвучал голос Джоберти.
      Впрочем, спустя менее часа, доктор уже пребывал в куда более благодушном настроении. Он успел принять горячую ванну, облачиться в платье хозяина дома и теперь, за припозднившимся завтраком живописал свои злоключения.
      - ...Кренстон, мисс Гретхен, вы не поверите во что превратились дороги! Это гигантское суфле, которое расползается при малейшем к нему прикосновении, погребая в своих недрах всё и вся. Кажется, будто оно вот-вот сомкнётся у тебя над головой. В нем утонули все четыре колеса моей коляски, это я вам без малейшего преувеличения говорю! Нам с этим парнем, что прискакал за мной, приходилось то и дело выталкивать коляску! Право, было бы лучше сразу влезть в упряжь и встать рядом с лошадью! Ехать совершенно невозможно! Я бросил коляску там, в деревне, и уехал от них верхом. Тоже, знаете ли, то ещё удовольствие!
      - Позже вас отвезут домой в моём экипаже. Может быть, и дождь утихнет.
      - Это слишком хорошо, чтобы стать действительностью.
      Глава сорок шестая
      Тимотей Кренстон задает вопрос о Ларте
      Гретхен, в самом деле, испытала некоторое облегчение, когда разговор был неожиданно прерван. Но она не посчитала возможным снова откладывать его на неопределённое время. И какой это имело смысл? Она была готова рассказать сэру Кренстону о бароне Ланнигане и о несчастье быть его женой. А события последнего времени... Гретхен не знала, что и как говорить о них. С момента появления Ларта в её жизнь вошло что-то удивительное, несовместное с обыденностью, заставляющее усомниться в его действительном существовании. Ведь она сама так долго не верила Ларту, его "фантазии" не вызывали в ней ничего кроме усмешки недоверия и неприязни к лжецу... И ей так и не довелось ничего увидеть своими глазами, она узнала лишь самого Ларта, и этого оказалось достаточно, чтобы она стала верить каждому его слову. Но это ее вера, Гретхен, а перескажи она историю Ларта постороннему, здравомыслящему человеку... Гретхен боялась, что реакция такого человека будет однозначной: он немедленно заподозрит Ларта в неблаговидных намерениях, а её - в наивности и излишней доверчивости.
      И Гретхен была абсолютно права в своих опасениях. Подсознательно, не давая себе отчета в собственных ощущениях, она чувствовала, что её искренность может иметь далеко идущие последствия. Боль ее ещё не затихла, не было и дня, чтобы Гретхен не думала о Ларте. Она не знала даже, сможет ли вообще заговорить о нём. И возможно, было бы лучше, чтоб не смогла. Потому что малейшее сомнение Кренстона в порядочности Ларта, одно лишь слово неверия в чистоту его намерений могло вызвать в душе Гретхен бурю чувств, направленных против Кренстона. Имя Ларта стало для неё неприкасаемым, и от собеседника потребовался бы большой такт, деликатность, чуткость, если он не хотел вызвать в Гретхен резкую неприязнь к себе, антипатию, а то и ненависть.
      Рассказывая о Ланнигане, Гретхен ещё не знала, заговорит ли о Ларте, и не представляла, чем закончится их разговор.
      Оказалось, что в её жизни было не так уж много событий, и рассказ о них получился не длинным. Она умолкла и стояла, опершись ладонями о перила, рассеяно глядя на мокрый сад. Дождь прекратился и даже проглянуло солнце сквозь поредевшие облака. Помолчав, сэр Тимотей проговорил:
      - Теперь я понимаю, о чём вы говорили. Утром, о тех людей, которые нуждались в моей помощи. Вам было легко увидеть себя на их месте... Гретхен всё так же безучастно смотрела вниз. - Сколько времени вы замужем?
      - Три года, - равнодушно ответила она.
      - У вас не было детей?
      Гретхен отрицательно покачала головой. Кренстон взял её за плечи, повернул к себе.
      - Гретти... - она быстро и тревожно вскинула глаза на него, - душа моя стонет от боли, когда я думаю, что всё это происходило с вами... Я потрясен, я не могу представить негодяя, который целенаправленно истязал вас, доводя до сумасшествия... И рядом с вами не нашлось никого, кто захотел бы защитить вас, помочь? Что я могу сделать для вас? Как мне сделать вас счастливой настолько, чтобы вы позабыли об тех страшных днях? О, Гретхен, милая моя Гретхен! - Он осторожно привлёк её к себе, обнял за плечи, будто хотел охранить её от самой памяти о прошлых невзгодах. Кренстон бережно держал её в своих руках, она была так близко, но он уже почувствовал ту неуловимую перемену, которая произошла в ней. Она не отстранилась сама и не оттолкнула его - она замерла, застыла. Впрочем, может быть, она боялась потревожить его рану.
      Помедлив, сэр Тимотей чуть отстранил её, посмотрел в лицо.
      - Расскажите мне о нём, Гретхен.
      - О ком? - он скорее угадал вопрос в движении губ, чем услышал его.
      - О Ларте. Или я недостоин знать о нём? Моё знание осквернит вашу память?
      Она закрыла лицо дрожащей рукой.
      - Гретхен? - встревожился Кренстон.
      Она остановила его, уже не скрывая выражения боли в лице и глазах.
      - Ради Бога, простите меня, я не хотел прибавить вам страданий...
      - Вам сказал доктор?..
      - Да. Но я прошу вас, не браните его. Он сделал это из-за искреннего участия к вам. И, кроме того, я услышал о Ларте гораздо раньше, из ваших уст.
      - Нет... - Гретхен растерянно помотала головой, и, будто собралась с мыслями, добавила увереннее: - Нет! Я не говорила вам!
      - Как и о вашей встрече с Немым Пастором, вы рассказали много раньше, чем захотели - в ночном бреду. Тогда же вы призывали Ларта.
      - Ах... вот как... Ларт... Это человек, с которым я бежала от мужа, она попыталась улыбнуться онемевшими губами: - Что может быть банальнее. Не так ли?
      - Гретхен, пожалуйста... Не надо ни о чём говорить сейчас. Вы не можете.
      - Всё равно... Ни сейчас и ни потом... Всё равно...
      - Минуту назад я готов был поклясться, что никогда не заставлю вас страдать! Гретхен, не нужно ни о чём говорить, я не хочу такой цены! Пожалуйста, успокойтесь!
      - Я очень мало могу рассказать вам о Ларте, Кренстон, - проговорила Гретхен, будто не слыша его. Но теперь голос её звучал гораздо спокойнее, только в нём слышалась бесконечная усталость. - Наверное, ничего кроме одного только - впервые в жизни я встретила человека, который стал мне другом. Он и ещё одно существо, - слабо улыбнулась Гретхен, - Урс, здоровенная чёрная зверюга и самое доброе создание, беззаветно преданное, самоотверженное. Собака Ларта. Они спасли меня тогда, в море. Урс не дал пойти ко дну, а Ларт вытолкнул в шлюпку. А потом... потом... я помню только крики... боли и отчаяния... - лицо Гретхен исказилось.
      - Довольно, Гретти!
      Она посмотрела на него с усмешкой отчуждения:
      - Вы исследуете меня?
      - Нет! Почему?..
      - Так называл меня только он... - перебила его Гретхен. - Ларт не был моим любовником, сэр Кренстон, как вы могли подумать.
      - Пожалуйста, Гретхен, хватит...
      И в этот момент она почувствовала такую всепоглощающую усталость и равнодушие, что ей стало абсолютно безразлично, что с нею станет сейчас или завтра, или через год. Ноги ослабели, и Гретхен подумала, что единственное её желание - опуститься на пол прямо здесь, и чтобы все оставили её. Вероятно, это опустошение стало результатом того, что Гретхен, наконец, высказала всё, что грузом лежало на её сердце. Теперь она сказала почти всё, но остальное уже не представлялось важным сейчас, об этом можно было не говорить.
      Глава сорок седьмая
      Кренстон напоминает о своей склонности
      к эгоизму и самодурству,
      a Гретхен обзывает себя дрянью
      С молчаливого уговора ни Кренстон, ни Гретхен никак не упоминали того, что между ними произошло. И казалось, что всё стало как прежде. Но среди прислуги основной темой (известно ведь, любимое заделье для слуг посудачить о господах) стали разговоры о том, что сэр Тимотей души не чает в милой Гретхен. С долей иронического снисхождения - впрочем, вполне доброжелательного, говорили о "причудах" своего господина. Так родители c едва прикрытой гордостью говорят о талантах и достижениях любимого дитя.
      "Причуды" же заключались в том, к примеру, что однажды к обеду подали большую корзину свежей клубники. Это после того, как Гретхен обмолвилась, что любит начало лета, пору созревания клубники. Организовать начало лета даже Кренстону было не под силу, а вот корзину клубники - пожалуйста. Причем непременно из Франции, из Тулузских знаменитых оранжерей. И это поздней осенью, когда холодный ветер носится по саду, свистит в голых ветвях яблонь, а туя, ели, плющ - те деревья и кустарники, чья зелень не боится холодов, совсем потемнели от дождей, и кажется, что им было очень неприютно под хмурым, суровым небом.
      Сэр Кренстон будто задался целью - беспрестанно радовать чем-нибудь Гретхен, и в намерениях своих он преуспевал, выдумки ему хватало. О таких мелочах, как добрых десятка два всевозможных журналов, газет и каталогов, и говорить-то не стоит. Почтовая карета теперь почти ежедневно навещала гациенду Кренстона, доставляя в Тополиную обитель новости большого мира новинки литературы и науки, светские сплетни, каталоги аукционов предметов искусства и недвижимости, модные журналы, бандероли с нотами. В гациенде появились белошвейка и кружевница. Специально для Гретхен они выбирали ткани и прочие аксессуары по каталогам с прилагаемыми образцами, а затем пополняли гардероб Гретхен платьями, которые на любом великосветском приёме стали бы предметом активного обсуждения завзятыми модницами в силу своей элегантности, изящества и неповторимости.
      Однажды к Тополиной обители подошли бродячие музыканты. Кренстон велел их обогреть, накормить, привести в надлежащий вид, а вечером в большом салоне состоялся концерт. Сэр Тимотей был чрезвычайно рад, видя, что смог доставить Гретхен истинное удовольствие. Скрипач был просто великолепен, по-настоящему талантлив, и Гретхен самозабвенно слушала его игру, и глаза её светились искренней радостью.
      А по прошествии какого-то времени сэр Тимотей объявил Гретхен, что вечером её ждёт сюрприз.
      - Сюрприз? Ах, господин Кренстон, вы так неистощимы в своих выдумках, что даже пугаете меня, - улыбнулась Гретхен.
      - О, нет, не пугайтесь! Не огорчайте меня, Гретхен, я вовсе не хочу, чтоб вы боялись! Я хочу порадовать вас. Но я попрошу вас выполнить одну мою просьбу.
      - В чём она заключается?
      - В вашей комнате вы найдёте платье. Наденьте его к ужину.
      - Новое платье? Господи, Кренстон! Зачем мне столько нарядов?!
      - Мне нравится доставлять себе удовольствие. Да, прежде всего, себе. А вы что думали? Я эгоист, милая Гретхен.
      - И эгоист, и самодур - я помню. Но, прежде-прежде всего - вы хитрец, господин Кренстон!
      Сэр Тимотей рассмеялся и спросил:
      - Но вы намерены исполнить мою просьбу?
      - Как же я могу её игнорировать?
      Однако, платье, которое она обнаружила у себя, и в самом деле, вызвало у Гретхен тревогу. Что мог задумать Кренстон, предлагая ей выйти к ужину в бальном платье изумительной красоты? Гретхен беззвучно охнула и прикрыла рот ладонью, когда взгляд её упал на ореховый, инкрустированный столик - на чёрном бархате в большой шкатулке блистал жемчуг. Любая женщина на её месте с восторгом принялась бы разглядывать платье, с упоением извлекать украшения из шкатулки и любоваться ими. А Гретхен стояла, глядела на эту роскошь и терялась в догадках. Безусловно, подарок был царственно хорош! Наряд был изготовлен с тонким вкусом, виртуозно подобраны украшения к нему, но Гретхен чувствовала себя виноватой, неблагодарной - ведь Кренстон хотел обрадовать её, но она не испытывала не то что самозабвенного ликования, а даже никакой особой радости.
      Габи и обе портнихи начали одевать Гретхен задолго до ужина. Первая юбка была сшита из тяжелой ослепительно белой парчи, вторая изготовлена из паутинно-тонкого серебряного кружева столь нежного, что оно казалось сплетенным из лунного света. В изящный замысловатый рисунок вплетались крохотные жемчужинки, и казалось, что ткань светится, переливается перламутровым светом.
      А Габи уже застегивала на Гретхен корсаж из белой парчи. Серебристо-белая пена кружев окутала обнаженные плечи, оттеняя нежную смуглость кожи. Волшебное мерцание дивного колье как будто заставило светиться плечи и грудь. Темные волосы ниспадали мягкой волной и поднятые вверх приоткрывали стройную шею. У Габи оказался талант искусного парикмахера, и из роскошных волос Гретхен, жемчужных нитей и заколок она сотворила элегантную прическу.
      Когда Гретхен была полностью одета, женщины отступили от неё и с восхищением её рассматривали. У Габи на глазах вдруг заблестели слезы, она прижала ладони к щекам и прошептала:
      - Мисс Гретхен! Вы божественно, ангельски прекрасны! Я не видела никого прекраснее вас!
      Гретхен повернулась к зеркалу, придирчивым взглядом окинула себя. Она не нашла, к чему можно бы придраться, ну, разве что лицо было чуть бледновато - она позволила слегка подкрасить себе ресницы и брови, но от румян отказалась. И вдруг явилась мысль: "Золотят пёрышки птичке в клетке". Гретхен едва не топнула ногой, до того разозлилась на себя за эти мысли. Никакая она не птичка в клетке - снимай это платье и лети на все четыре стороны, коль желаешь! И Кренстон ничего не золотит - со всей искренностью, сердечностью, щедростью стремится порадовать её, а она только знай себе куксится. "Дрянь неблагодарная! - выругала себя Гретхен. - Ты-то можешь порадовать его за всё, что он для тебя сделал?!"
      Глядя на себя, Гретхен едва приметно усмехнулась - щеки от гнева покрылись румянцем, глаза загорелись особым светом. При желании это можно принять за проявление волнения, восхищения, смущения... "Любовь с превеликой готовностью желает обмануться", - подумала Гретхен.
      Глава сорок восьмая
      Кренстон предстаёт в ещё одной своей сущности
      Гретхен спускалась к ужину теперь уже без особого волнения - вспышка гнева на саму себя подействовала благотворно. Каких опасностей она ждёт? Признания Кренстона в любви к ней? Разве любовь его всё ещё для неё секрет? Она получила тысячи знаков, раскрывающих его чувство к ней, между ними давным-давно всё сказано, это понимают они оба. Так что признание - лишь формальность. Или она боится предложения руки и сердца? Это только определит её место в доме, который она, согласно всем нормам приличия, должна бы давно покинуть. Но она остается в доме одинокого мужчины, ясно давая тем самым понять, что очень рассчитывает получить предложение и остаться здесь навсегда. Гретхен саркастически усмехнулась: "И при этом ты способна трепетать, ждать с испугом его предложений? Лицемерка! Именно так должна ты выглядеть в глазах Кренстона! Поистине, любовь слепа! Но тебе любовь глаз не застит, так называй свои поступки должными именами".
      Все эти горькие мысли в миг отлетели прочь, когда слуга с бесстрастным лицом открыл перед ней створки двери в большую столовую залу. Сэр Кренстон обернулся к ней, и Гретхен остановилась, едва шагнув в дверной проём, сердце её заколотилось. Он был прекрасен.
      В костюме сэра Кренстона сочетались те же цвета, что в платье Гретхен, и пышность его удивительным образом соединялась со строгостью. Камзол из серебряной парчи облегал фигуру, подчеркивая великолепное телосложение. Шейный платок переходил в жабо из трёх рядов воланов белоснежных кружев с маленькими жемчужинами, подобных тем, которыми было отделано платье Гретхен. На поясе была закреплена шпага в усыпанной жемчугом перевязи.
      Приблизившись к Гретхен, он снял мягкую шляпу с белыми перьями и склонился перед ней с такой грацией и изяществом, которые сделали бы честь любому светскому льву, завсегдатаю высоких приёмов. Затем он выпрямился во весь свой рост и подал Гретхен руку. Только теперь она смогла отвести глаза от него и увидеть убранство зала. До сих пор она не видела ничего, как и слуг, толпившихся у незакрытой двери, с удовольствием и восхищением глядевших на дивно прекрасную пару. Но достаточно было мимолетного взгляда Кренстона, чтобы створки сошлись, оставив их наедине.
      - Сэр Кренстон, вы... ждёте гостей? - растерянно спросила Гретхен, обводя глазами залитую светом залу, с торжественной парадностью накрытый стол.
      - Я ждал только вас, великолепная Гретхен, - проговорил сэр Тимотей, этот вечер только для вас.
      - О, Боже... Мне казалось, что я уже ничему не удивлюсь! - в замешательстве выговорила она. - Но вы... вы снова и снова находите способ ошеломить меня...
      Сэр Тимотей проводил Гретхен к её месту. Сегодня никто не прислуживал им за столом, они оставались вдвоём, и сэр Тимотей сам наполнял бокал Гретхен и ухаживал за нею. Несколько минут молчания дали ей возможность прийти в себя и, насколько возможно, вернуть присутствие духа - на этот раз Кренстон заставил её потерять самообладания. Она привыкла к нему домашнему, простому. Не особенно задумывалась о его социальном статусе и о том, богат ли он. Сэр Кренстон содержал большой дом, не отказывая себе в удобствах, владел поместьем, но такой образ жизни свидетельствовал, скорее, что достаток его обеспечивает скромное существование сельского дворянина, не более. Как-то само собой в сознании Гретхен сложилось мнение о том, что Кренстон не очень богат, однако достаточно, чтобы чувствовать себя спокойным за завтрашний день. А в последнее время он так безоглядно тратил деньги, что состоянию средних размеров это должно было бы наносить довольно тяжёлый урон. Но Кренстона, похоже, это мало удручало. И вот сегодня он предстал перед Гретхен в ином виде, который нисколько не казался чужой ролью, взятой на время. Кренстон чувствовал себя самым естественным образом - в каждом жесте, в манере носить это великолепное платье, во всём абсолютно он был аристократом до кончиков ногтей.
      Когда Гретхен отложила нож и вилку, сэр Тимотей вдруг встал, оправил камзол и направился к ней.
      - Мисс, могу ли я пригласить вас на тур танца?
      У Гретхен вопросительно приподнялись брови:
      - Танец? Но...
      Однако протянутая рука Кренстона ждала её и она, невольно подчиняясь, встала, и вложила в его ладонь свои пальцы. Кренстон вывел её на середину зала и сделал непонятное - хлопнул в ладоши. И в следующую секунду, будто неуловимое свежее дыхание, возникли лёгкие мелодичные звуки, потекли очаровательной мелодией, подхватывая знакомым танцевальным ритмом. Гретхен удивленно поворачивала голову, пытаясь отыскать музыкантов.
      - Что это, Кренстон?! - воскликнула она. - Откуда?!
      - Теперь музыканты в любой час будут к вашим услугам. Но сейчас вы их не увидите, мы одни.
      - Боже мой, сэр Кренстон!.. Я не нахожу слов... Вы пригласили музыкантов? Чтобы они жили здесь, в гациенде? - всё с тем же изумлением, недоверчиво спросила Гретхен.
      - Да, именно так.
      Она не нашлась, что сказать, а в следующую секунду уже и не было необходимости говорить что-либо - Кренстон положил руку на спину Гретхен, и тело её просто отозвалось этому призыву и музыкальному ритму. Прошло какое-то время, прежде чем Гретхен поняла, каким лёгким и приятным партнёром является сэр Тимотей. Гретхен почувствовала себя пушинкой в нежном объятии разумного ветра. Волнующий взгляд Кренстона не отрывался от неё, и Гретхен опять подумала, что он дивно красив. Не той красотой, что видна явно, с первого взгляда, но другой, глубоко потаённой, которую не враз разглядишь, но уж когда увидишь, изумляешься только собственной слепоте, и ещё не сознаешь, какие неодолимые путы-чары мягко пленяют твоё сердце... "До сих пор ни с кем мне не было так же хорошо, как с Лартом, а Кренстон... он... Наверное, когда-нибудь я смогу полюбить его", - вдруг подумала Гретхен. И тут же, из самой глубины души, безжалостно разрывая ее, взметнулся протест, и Гретхен едва не закричала. На глазах её выступили слёзы, она больно прикусила губку. "Нет! - стонала в ней боль, с которой она уже начала сживаться, а теперь та вдруг полоснула внезапно и нестерпимо..." У Гретхен потемнело в глазах, ноги ослабли, как недавно на балконе.