Раиса Крапп
      Прикосновение звёзд
      любовный роман
      Книга первая
      Глава первая
      о том, как горько несчастливое замужество,
      о маленьких радостях и о цене, которую за них приходится платить
      Новое утро возвестило наступление еще одного дня в бесконечной череде однообразных будней. Веселое солнце било в щель неплотно задернутой тяжелой шторы. Яркий луч упал на юную баронессу Ланниган, и она заслонилась рукой она не любила яркого солнца, от него болела голова.
      Пора было спускаться к завтраку, хотя одна мысль о еде вызвала у нее тошноту. Или то была мысль о бароне? Но упаси Боже выйти к столу позже него! Лучше уж не давать ему повода придраться и с самого утра устроить ей скандал - может быть, ему будет лень выискивать другую причину. А если совсем повезет - завтрак пройдет в молчании.
      Барон вошел в столовую на двадцать минут позже обычного. Все это время Гретхен в привычным состоянии терпеливой отрешенности сидела за своим краем стола перед пустыми приборами.
      - Доброе утро, сударь, - Гретхен встала, приветствуя его.
      Барон буркнул что-то нечленораздельное, хотя, возможно, он только прочистил горло. Слуги - едва заслышали шаги хозяина - засуетились, изо всех сил стараясь произвести впечатление озабоченной деловитости. Барон Ланниган залпом осушил бокал вина, крякнул и со звоном поставил его на стол. Слуга немедленно наполнил бокал снова.
      Почти половина завтрака прошла в молчании. Потом Ланниган проговорил, одновременно обсасывая куриную косточку:
      - Баронесса, вы, конечно, помните, что этот надутый индюк граф Ларпосе дает сегодня бал?
      - Да, сударь. Вы вслух читали письмо с приглашением.
      - В таком случае, извольте быть готовы к шести часам.
      - Вы собираетесь поехать?..
      - Разумеется!
      - Я хотела бы остаться дома, - робко попросила Гретхен. - Позвольте мне...
      - Нет! - раздраженно прозвучало на другом конце стола. - Сегодня вы будете от души веселиться. И без того в обществе складывается мнение, что я слишком оберегаю вас от него. Мне эти разговоры ни к чему. Сегодня все должны увидеть, что вы - счастливая и беззаботная любимицы фортуны. Вы поняли, чего я жду от вас?
      - Да, сударь, - едва слышно обронила Гретхен.
      - Что вы там мямлите? - снова раздражась, громко проговорил барон Ланниган.
      - Да, сударь, - поспешно повторила Гретхен. - Но у графа Ларпосе маскарад... У меня нет подходящего платья.
      - О, Создатель, неужели у тебя не нашлось для меня ничего лучше, чем эта безмозглая курица! Разумеется, я позаботился о вашем платье! Его доставили еще вчера. Я пришлю вам его в комнату, когда придет время. И рекомендую оставить дома вашу обычную кислую мину.
      На глаза Гретхен навернулись слезы, и чтобы супруг не заметил их влажного блеска, она поспешно опустила глаза. К счастью, у барона не было сегодня настроения изводить супругу, и все оставшееся до конца завтрака время он игнорировал ее присутствие.
      Что барон действительно хорошо умел делать, так это пускать пыль в глаза. Баронесса Ланниган была очаровательна в наряде индийской принцессы! Дорогие шелковые ткани окутывали ее тонкий стан. В многочисленных украшениях искрились драгоценные камни. Золотые браслеты, усыпанные самоцветами, звенели на запястьях и щиколотках. В прическе светились нити жемчуга. Ясно было, что для барона Ланнигана нет большего удовольствия, чем выполнять любое желание юной супруги, даже не высказанное. И лишь одна Гретхен знала истинную цену и предупредительности барона, и его радушной улыбке, которой он одаривал окружающих. Сама она едва ли могла бы сказать, что за камни блистают в ее диадеме, настолько убил в ней супруг возможность и умение радоваться, наслаждаться удовольствиями жизни.
      С губ ее не сходила улыбка. Но ведь никто не знал, что улыбка эта возникла, как по мановению волшебной палочки, когда, подавая руку выходящей из экипажа супруге, Ланниган прошипел: "Улыбайтесь, черт вас побери!" А обычная болезненная бледность, которая могла напомнить, что счастье молодой женщины отнюдь
      не безоблачно, сегодня скрывалась под причудливой маской.
      Улыбка сияла, а Гретхен благодарила Бога, что глаза ее укрыты в тени маски.
      Маскарад вошел в фазу озорного веселья. Оживленный шум, присущий лишь беззаботной, праздничной, маскарадной сутолоке, повис над пестрой толпой. Зажигательные мелодии так и звали пуститься в пляс. Представители благородных сословий с удовольствием отплясывали танцы, более подобающие крестьянским праздникам - в другое время дамы и господа брезгливо и недоуменно скривились бы, пригласи их кто сплясать котунью. Но сегодня можно было то, что завтра будет уже нельзя. Сегодня можно было хохотать от души, забыв, что надлежит сдерживать буйное проявление чувств. Взрывы смеха слышался в обеденной зале, где длинные столы были уставлены напитками и закусками. Там шло шутливое состязание острословов. Граф Ларпосе едва ли мог рассчитывать остаться неузнанным под своей маской - этого завзятого шутника его меткие экспромты выдали бы в любом костюме.
      Гретхен пользовалась успехом, и в кавалерах для танцев недостатка не испытывала. Все как один пытались угадать ее имя, но Гретхен, одаривая партнера улыбками, не испытывала большого удовольствия от их галантных ухаживаний. Она не могла забыть, что скоро все закончится, что этот праздник, веселье, радость не принадлежат ей. Она здесь, потому что так надо Ланнигану, и не более.
      А она обожала танцевать и веселиться. Правда, кажется, что это было вечность назад. Тогда Гретхен могла танцевать всю ночь напролет и не чувствовать усталости. Бальные туфельки приходили в негодность и к следующему балу нужны были новые... Да полно, Гретхен, было ли это? Может быть ты вспоминаешь прекрасный сон? Барон совсем редко вывозил ее в свет. Несколько раз в доверительной беседе с кем-либо из соседей он с глубокой, сдержанной печалью поведал о своем горе - его юная, любимая супруга неизлечима больна. Таким образом, общество знало, что именно болезнь, а не барон, разумеется, была причиной уединенного образа жизни баронессы Ланниган.
      Пестрые наряды весело мелькали между деревьями сада. Вечерело, и в саду зажглись яркие газовые фонари. Но когда совсем стемнело, фонари вдруг погасли, а гости устремились из залов наружу - распорядитель объявил, что с минуты на минуту они получат возможность насладиться неповторимой красотой фейерверков.
      Оживление, вызванное известием, стихло, не стало смеха и шумных голосов - все притихли в ожидании зрелища. И все же - показалось - огни вспыхнули неожиданно. Ослепительные молнии взвились с земли в небо и рассыпались фантастической красоты соцветиями. Красные, белые, зеленые, голубые букеты расцвели на черном бархате ночного небосвода. Звезды померкли, затмившись скоротечной красотой. Молчание ожидания вмиг сменилось восхищенными вскриками, возгласами восторга. А огни фейерверка взрывались в вышине, чтоб осыпаться огненным дождем, меркли, но навстречу им устремлялись новые огненные росчерки, чтобы расцветить небо еще более изумительным рисунком. На фейерверк нельзя было насмотреться, пресытиться им. И когда с треском разорвался последний заряд, выпустив сотни маленьких ослепительных шаров, люди в саду и перед домом еще смотрели в небо с ожиданием. Но снова зажглись фонари, означая конец дивного зрелища. Гости оживились, стали делиться впечатлениями друг с другом, снова зазвенел смех, из дома донеслись звуки музыки - маскарад продолжался, гостей ждали новые удовольствия и сюрпризы.
      Первым сюрпризом - сразу после фейерверка - стало появление некоего загадочного персонажа. На лице его не было маски, тем не менее, не представлялось возможным угадать, кто облекся в загадочный костюм. Его фигура оставляла впечатление мощи, хотя была совершенно скрыта платьем из темно-синего шелка. Любопытствующим для обозрения оставались кисти рук, да на лице - узкая полоска глаз. Кого он представлял? Араба? Эфиопа? Его странный облик привлекал внимание в маскарадной пестроте. Да он, пожалуй, и сам хотел заинтриговать общество. Глаз не мог скользнуть мимо него. Мало того, что его темное платье резко контрастировало веселой цветистости праздника, сам он со скрещенными на груди руками медленно шел сквозь толпу, возвышаясь над нею. Веселье обтекало его, не затрагивая.
      Он остановился поодаль от Гретхен и повернулся лицом к залу. Она обратила на него внимание, едва он оказался в поле ее зрения. Гретхен с интересом рассматривала таинственного незнакомца, уверенная, что маска надежно скрывает ее любопытство. И она тоже тщетно спрашивала себя, кто мог прятаться под столь загадочным костюмом. Когда она пришла к выводу, что это не может быть никто из знакомых, глаза незнакомца вдруг остановились на ней, и Гретхен поспешно отвела взгляд, будто он мог проникнуть под ее маску.
      Мимо Гретхен пронеслась хохочущая живая цепь, и кто-то решился дерзко нарушить подчеркнутую отстраненность неизвестного - цепь на мгновение разомкнулась, чтобы захватить в себя новое звено. Когда Гретхен обернулась, незнакомца уже не было - бесшабашный вихрь маскарада унес его прочь.
      Барон уже опорожнил немало бокалов, едва ли он пропустил хоть один поднос с хмельными напитками, которые слуги беспрестанно предлагали гостям. И по всему видно было, что он намерен продолжать в том же духе. Он подошел к Гретхен с улыбкой, которую считал одной из самых своих обаятельнейших.
      - Что вы сидите, как клуша? - С улыбающихся губ слетело шипение. - Я хочу, чтобы вы танцевали без перерыва. Если вы собираетесь вести себя как дохлая рыба, дома я задам вам хорошую трепку.
      - Так пригласите меня, сударь, - проговорила Гретхен, - голос ее дрогнул от обиды, и ей стало досадно на это. - По-вашему, я должна сама приглашать кавалеров?
      - Фи-и! Танцевать с уснувшей рыбой? Придумайте что-нибудь посмешнее! Нет уж, позаботьтесь о себе сами, я уверен, вас это не затруднит. Да, не забудьте время от времени ронять маску. Я хочу, чтобы все узнали в вас баронессу Ланниган.
      Барон Ланниган отошел от Гретхен и сейчас же увлек в веселящийся круг даму в красном. Лишившись общества мужа, Гретхен едва сдержала вздох облегчения. У нее мелькнула мысль - не выйти ли в сад и побыть там некоторое время в относительной тишине и уединении. Но желание это было сейчас же отброшено прочь. Удалиться с глаз Ланнигана было бы крайне неосмотрительно. Разумеется, она должна оставаться здесь, в толпе, на его глазах. Она должна постоянно помнить о его даже незримом присутствии. А то, что сама она скоро потеряла его из вида, это вовсе не имеет значения.
      Веселый, живой паспадок сменился плавной, спокойной мелодией распорядитель танцев решил дать передохнуть утомленным танцорам. И тут Гретхен снова увидела незнакомца в синем. Он быстро шел... к ней? Гретхен несколько оторопела, а он, действительно, остановился перед ней.
      - Надеюсь, этот танец у вас свободен, баронесса.
      - Мы знакомы? - удивилась Гретхен.
      - Нет, мы не были представлены друг другу. Но, к счастью, у маскарада свои законы, иначе барон Ланниган не оставил бы вас в одиночестве. Маскарад предполагает, что здесь никто никого не узнает, поэтому приглашая на танец незнакомку, я только соблюдаю правила игры.
      - Но я как раз не незнакомка для вас! Как же вы разгадали, что я баронесса Ланниган?
      - А вот это останется моей тайной, с вашего позволения. Мой образ обязывает их иметь. Однако, если эта тайна смущает вас, давайте считать, что я только что подошел и еще не произнес ни слова. Итак. Прекрасная незнакомка, могу ли я попросить у вас танец?
      - Можете, господин Некто, - улыбнулась Гретхен и подала ему руку.
      Ее маленькая ладошка спряталась в теплой руке незнакомца.
      Ах, Гретхен не помнила, когда она в последний раз танцевала с таким упоением. Ее партнер двигался с удивительной легкостью и естественностью, будто не танцевал, а жил в танце. Руки его были бережны, но он держал ее с уверенной твердостью, может быть, даже - с самоуверенной. Гретхен прекрасно знала фигуры танца, но показалось - он ведет и руководит ею, и ей остается лишь следовать его желаниям.
      Глаза его неотрывно смотрели на нее, будто и впрямь проникали под маску, искали ответного взгляда. Почему он смотрит так? Среди легкомысленного веселья и смеха - как глубоки и серьезны его глаза, не скрытые маской... Они как будто ищут чего-то или хотят сказать?.. А Гретхен, привыкшая прятать опущенный взор, сейчас не уводит своих глаз. И взгляд незнакомца не кажется ей дерзким. Для нее вдруг все перестало существовать кроме их двоих, и влекущей, темной бездонности его глаз.
      Сменилась фигура, дамы поменялись партнерами. Гретхен не слышала слов своего нового кавалера, сердце ее отчаянно колотилось. Ах, как страстно она желала вернуть так скоро промелькнувшие минуты... Его глаза... Она и забыла, что предстоит новая перемена фигур, и когда это случилось, не удержалась от радостной открытой улыбки, встретила ею своего партнера. Как тепло и добро он смотрел... Это и влекло Гретхен - она так мало видела теперь вокруг себя доброты.
      Гретхен вбирала в себя каждое мгновение танца, зная, что теперь долго-долго будет вспоминать их, и воспоминания эти будут одной из ее немногочисленных радостей.
      - Баронесса, - вдруг нарушил молчание незнакомец, и Гретхен вдруг поняла, что за весь танец они не перемолвились и словом, а казалось, было так много сказано, - судьба готовит вам перемену к лучшему. Не испугайтесь, когда она придет.
      - Это тоже роль вашего образа? - с легким удивлением проговорила Гретхен. - Это мой искренний совет вам. Ни о чем не спрашивайте и ничего не бойтесь, - еще более озадачил он ответом, который совпал с последними звуками музыки.
      Он проводил ее к банкетке у стены, склонился в почтительном поклоне, прижав руку к груди.
      - Благодарю вас за доставленное удовольствие, баронесса. Прошу вас помнить мои слова.
      Гретхен озадаченно смотрела ему вслед. "Как скоро все кончилось..." печально подумала она, увидев приближающегося мужа.
      - Поздравляю, сударыня, - язвительно проговорил он. - Вы в точности оправдали мое мнение о вас.
      - Ваше мнение?
      - Разве не вы отплясывали сейчас так самозабвенно?
      - Я выполняла вашу волю, барон...
      - С кем же вы изволили выполнять мою волю?
      - Я не узнала этого человека. Он хранит инкогнито.
      - Прекрасно! Вы ведете себя, как уличная девка, баронесса!
      Ох, Гретхен слишком ясно представляла, какая отвратительная сцена будет дома, дрожь охватывала ее от одной только мысли об этом.
      - Чего вы хотите от меня? - устало и безнадежно проговорила она.
      - Чтобы вы вели себя достойно. Я никому не позволю смеяться за моей спиной.
      Гретхен не ответила, это не имело смысла - барону просто нужен был повод, больше его ничто не интересовало. Она подняла глаза, скользнула взглядом по залу, желая еще раз увидеть того человека... Но незнакомец исчез.
      - Уйдемте, барон, прошу вас.
      - Потакать вашим капризам? - усмехнулся он. - Когда так было? Веселитесь, любезная моя супруга.
      Он повернулась к Гретхен спиной и удалился в толпу.
      "Может быть, сегодня барон решится исполнить то, чего давно желает, совершенно равнодушно, как о чем-то постороннем, не имеющем к ней никакого отношения, подумала Гретхен. - Вот и будет напророченная перемена к лучшему. Нет, она не боится. Пусть только смерть будет милосердной и не принесет слишком сильных страданий..."
      Когда барона подсаживали в экипаж, он был совершенно пьян, заснул тотчас, едва упал на сиденье. "Может быть, сегодня все на этом и кончится?" - боясь слишком надеяться, подумала Гретхен и стала молиться.
      Дома слуги с трудом извлекли хозяина из экипажа и потащили в его спальню. Он едва передвигал ноги - кажется, так и не проснулся толком. С огромным облегчением Гретхен прошла дальше по коридору к своей комнате.
      - Помогите мне, Жаклин, - позвала она горничную.
      С ее помощью Гретхен высвободилась из своего платья. Жаклин расшнуровывала корсет, когда дверь с треском распахнулась, явив глазам женщин барона в неглиже. Гретхен застыла от ужаса, а Жаклин стремительно выскользнула из спальни. Барон шагнул через порог.
      - О, нет!.. Умоляю вас!..
      - Закудахтала! "О, нет! Умоляю вас!" - передразнил он. - О чем это ты меня умоляешь? Кажется, ты еще жена мне! Продажная тварь!
      - Меня продали единственный раз - вам, - холодея, проговорила Гретхен.
      - Что? - удивленно переспросил Ланниган, но одурманенное сознание скользнуло мимо проявленной дерзости, столь неожиданной в сломленной, униженной женщине. - Девка! Готова отдаться первому встречному, даже не спросив его имени, а мужу говоришь "нет"? Может быть, я должен оплачивать тебе каждую ночь, баронесса проституток?
      - Было бы неплохо хотя бы что-то иметь за свои мучения, - непослушным языком выговорила Гретхен.
      Она знала, что каждым словом разжигает ярость Ланнигана, и делала это сознательно - пусть он забудет всякую осторожность и пусть все скорее кончится. - За что вы мучаете меня? Вы не хуже меня знаете, что ваши упреки не имеют ко мне никакого отношения. Вы желаете мне смерти, барон, отчего же так нерешительны? Вы - жалкий трус, барон Ланниган!
      Он наотмашь хлестко ударил Гретхен по лицу. Пощечина швырнула ее на кровать, и Гретхен чуть не перелетела через нее.
      - С огнем шутить изволите, маленькая баронесса, - кажется, ярость даже несколько протрезвила его.
      Ланниган за руку сдернул Гретхен на пол.
      - На колени.
      - Негодяй, - брезгливо проговорила Гретхен, поднялась, выпрямилась перед ним.
      Отчаяние сделало ее безоглядно смелой, она и не хотела оглядываться, осмысливать, к чему приведет ее дерзость.
      - Вы негодяй, барон Ланниган, и я никогда не встану перед вами на колени, я презираю вас. Ну, что вы сделаете мне, ничтожество? Станете бить? Я перестала бояться ваших побоев, оказывается, даже к ним можно привыкнуть.
      Теперь он вложил в удар всю свою злобу. Гретхен отлетела к стене, ударилась о нее и рухнула на пол. Сознание едва теплилось в ней, и Гретхен будто сквозь туман видела надвигающегося на нее мужа. Только вместо лица у него было белое пятно, а слова его гулко звучали где-то далеко и одновременно - прямо в ее голове:
      - Привыкла к побоям, маленькая дрянь? А умирать не привыкла?
      Он сдавил ее шею. Гретхен начала задыхаться, и помимо воли стала цепляться за его толстые пальцы, тщетно пытаясь разжать. Он медленно, по капле выдавливал из нее жизнь. Гретхен захрипела, забилась, губы ее посинели. Неожиданно руки его разжались, и он ткнулся головой в пол рядом с нею. Гретхен упала ничком, ничего не соображая, жадно хватала ртом воздух. Но едва только пришла в себя, метнулась прочь из комнаты.
      Кажется, никто не видел, как она пронеслась по длинному сумрачному коридору и распахнула дверь в крохотную комнатушку в другом крыле замка. Комнатка принадлежала ее нянюшке, покуда та была жива. А потом стояла незанятая, нужды в ней не было.
      Добрая, милая старушка, беззаветно любившая ее... Взять ее с собой было единственной просьбой к барону. Пока она была жива, Гретхен находила у нее если не защиту, то хотя бы утешение. Впрочем, барон в то время еще не вел себя со столь откровенной циничной жестокостью. Бедная нянюшка, хорошо, что она не увидела этого - ее сердце разорвалось бы от горя.
      Гретхен упала ничком на узкую кровать, сжала в руках подушку, уткнувшись в нее лицом. Но это не могло заглушить отчаянных горьких рыданий. Лишь мысль о страшном грехе не позволяла Гретхен наложить на себя руки. Но, кажется, слишком близко была та страшная минута, когда ей будет все равно. Заснула она в слезах...
      Слезы едва просохли, когда плечо ее сжала чья-то рука...
      Глава вторая
      о странном вторжении,
      и о новой беде, постигшей юную баронессу
      Слезы едва просохли, когда плечо Гретхен сжала чья-то рука. Она испуганно вскинулась, - сонное сознание мгновенно выдало ей ужасную подсказку, что барон настиг ее и здесь. То был не барон Ланниган. Но, не успев порадоваться этому открытию, Гретхен испугалась еще больше. Окно почему-то оказалось распахнутым, и в него вместе с назойливым звоном цикад и резким ночным ароматом цветов втекал яркий лунный свет. И в этом неверном свете баронесса увидела рядом с кроватью человека. Окно находилось за его спиной, поэтому для Гретхен он был большим темным силуэтом без лица. Он увидел, что глаза ее испуганно распахнулись, и приложил палец к губам.
      - Кто вы? - едва выговорила она, онемев от страха.
      Неловко попыталась сесть, натягивая на плечи тонкое одеяло.
      - Вы... грабитель?
      - Может быть. Ведь я пришел за главной ценностью этого дома - за вами.
      - Что?!. Уходите немедленно, я позову на помощь!
      - Но вы в ней не нуждаетесь - я не собираюсь причинять вам зло. Ах, баронесса, я лелеял надежду, что мой совет не будет вам пустым звуком.
      - Вы!? - Гретхен вдруг охватила болезненная слабость. - Зачем вы здесь?.. Уходите... пожалуйста...
      - Вместе с вами, баронесса. Разве вы не мечтаете покинуть этот недобрый замок, и здесь, вместе с ним, оставить свое несчастье.
      - Кто вы? - прошептала Гретхен. - Ах, это не имеет значения... Уходите, умоляю вас, Бога ради... Ведь мне придется позвать людей...
      Незнакомец быстро наклонился к ней, и с губ Гретхен уже слетал отчаянный вскрик, - но, упредив его, большая ладонь зажала ей рот.
      - Мне так досадно, что я не сумел не испугать вас. Я так хотел, чтоб вы поверили в мои добрые намерения.
      Гретхен забилась, пытаясь освободиться, но другая его рука скользнула на ее шею, Гретхен успела ощутить легкую тупую боль и сразу затем мгновенная горячая волна дрожью прокатилась по ее телу, отняв силы так, что Гретхен теперь и пальцем пошевелить не могла, не то чтобы защищаться. Веки опустились, ресницы будто накрепко склеились. Но странно - вместе с тем к ней пришло полное равнодушие к собственной участи, и Гретхен впала в некую прострацию.
      Она смутно и без всякого волнения сознавала, что незнакомец завернул ее в свой темный плащ. Необычно мягкая ткань еще хранила его тепло и объяла им Гретхен. Не в силах приподнять веки, она поняла, что вместе с нею незнакомец выбрался в сад.
      Потом она потеряла ощущение времени и происходящего, в сознании образовался провал, потому что когда к органам чувств вернулись их способности, лицо Гретхен обдувал свежий ветер. Наверно, он и вернул ей сознание. Она услышала тяжелый стук копыт о каменистую землю и попыталась открыть глаза. На этот раз ей хоть и с трудом, но удалось это сделать. Луна ушла за тучи, и самый темный час ночи окружал их непроглядным мраком. С темнотой сливался и спутник Гретхен, он был частью этой темноты и, унося ее в черную неизвестность, он теперь пугал.
      Ощущения постепенно возвращались, рождая в душе Гретхен ужас и смятение. Она полулежала в руках своего похитителя, щекой прижимаясь к его груди. Ей еще не доставало сил освободиться от его рук, и еще Гретхен чувствовала, что голова наливается болезненной тяжестью, - так всегда бывало перед приступом.
      "Боже, нет!" - из самого ее сердца вырвалась отчаянная, безнадежная мольба, но с губ сорвался только едва слышный стон. Незнакомец переложил повод в руку, которой крепко обнимал Гретхен за талию, поправил на ней плащ. Положив теплую ладонь ей на голову, он прижал ее к себе. Рука его пахла кожаной упряжью и - странно - клейкими листочками кипариса, только что скинувшими плотные одежки почек. Рука заслонила ее лицо от ночи, от упругого ветра, оставив ее в темноте, заполненной странным запахом. Гретхен обречено закрыла глаза, и новый провал беспамятства стремительно втянул ее в темное ничто без мыслей, без ощущений и чувств.
      А когда сознание опять вернулось к Гретхен, не было уже ни стремительной скачки сквозь ночь, ни ветра в лицо, ни карусели звезд... Она лежала, погрузившись в пышные перины. Гретхен быстро села, с облегчением отметив, что тело снова подчиняется ей. Широкая кровать, находилась в большой комнате, достаточно хорошо освещенной свечами. В этой чужой комнате кроме Гретхен никого не было. Куда же привез ее похититель? Зачем? И куда делся сам?
      Гретхен выбралась из перин, спустила босые ноги на пол, и они сейчас же утонули в высоком пушистом ворсе ковра. Она бесшумно подбежала к окну - за ним была сплошная ночь без просвета, без огонька. Гретхен попыталась поднять раму, но она не подалась ни на дюйм. Она еще возилась с окном, когда услышала шаги, приглушенные дверью, и метнулась к кровати, прыгнула в нее, поджала ноги, потянула на плечи одеяло. Дверь бесшумно отворилась, и в проеме возник разбойник. Он мимолетно скользнул взглядом по своей добыче, напряженно застывшей в глубине кровати, и положил у очага охапку поленьев. Когда пламя весело принялось за дерево, он подошел к кровати, где Гретхен сидела не шевелясь, побелевшими пальцами вцепившись в одеяло.
      - Постарайтесь уснуть, - стараясь придать своему голосу мягкую интонацию, проговорил он. - На дворе ночь, спите спокойно - здесь никто не причинит вам зла. А завтра утром мы обо всем поговорим, и я дам исчерпывающие ответы на все ваши вопросы.
      - Зачем вы это сделали?! - нервно проговорила Гретхен.
      Он вздохнул.
      - Вы проигнорировали мой совет. Вы не хотите поверить, что мною руководит желание ни в малейшей мере не навредить вам. Но оно так и есть, в самом деле. Лягте, закройте глаза, вам здесь некого опасаться.
      - Вы так много говорите, сударь! Отчего не ответить коротко только то, о чем вас спрашивают?
      - Потому что вы сейчас не в состоянии адекватно реагировать на то, что я скажу вам. Вы должны отдохнуть.
      - Но я требую ответа! - голос Гретхен звучал вызывающе.
      Незнакомец чуть улыбнулся, подвинул кресло ближе к кровати:
      - Хорошо, спрашивайте.
      - Назовите себя.
      - Мое имя Ларт. Я не француз, прибыл сюда издалека.
      - Вы похитили меня. Хотите потребовать выкуп у барона Ланнигана?
      - Нет.
      - В таком случае, с какой целью это сделано?
      - Вы больше не вернетесь к своему супругу. Впереди у нас долгое путешествие, я увезу вас в свою далекую страну. Там вы начнете иную жизнь, ту, которой достойны.
      - Боже мой... я поняла... - Гретхен прижала пальцы к виску, поморщилась болезненно. - Вы поставщик... торговец... Ваш товар - женская красота...
      - Вы ничего не поняли. Вы и не способны сейчас что-то понять, когда так измучены. Наш разговор необходимо отложить до утра. Поверьте хотя бы, что до утра вам абсолютно ничто не грозит. Будьте послушны, баронесса, постарайтесь успокоиться и уснуть, вам это крайне необходимо, - он встал. - Не бойтесь ничего. Я буду стеречь ваш покой в соседней комнате, за этой дверью. Спокойной ночи, баронесса.
      Человек со странным именем "Ларт" вышел, оставив Гретхен наедине с ее мыслями и догадками. Едва ли мысли эти благоприятствовали беззаботному сну, - Гретхен закрыла лицо руками. Она ни на минуту не поверила его словам. И кто бы поверил в эту бессмыслицу! Злой умысел и корысть руководят людьми во всех их побуждениях. В ней, в Гретхен, какая-то ценность для этого человека... Но как больно, как жестоко обманули нынче вечером его глаза...
      "Укрепи меня, Господи! Или возьми к себе, дай покой. У меня нет больше сил, я лишь слабая, несчастная женщина, но ты испытываешь меня снова и снова... Я не ропщу, Господи, но силы мои на исходе. Меня страшит мысль, подсказывающая выход. Но я боюсь так же, что не выдержу однажды и поддамся ей... Пощади меня..."
      В изнеможении Гретхен уронила руки. Сорочка спустилась с плеча и, поправляя ее, Гретхен обнаружила, что она порвана. "Ланниган..." - досадливо поморщилась Гретхен. Некоторое время баронесса сидела в оцепенении, потом на коленях переползла на край кровати, встала. В комнате имелся большой шкаф, и за его дверцами Гретхен обнаружила несколько платьев, на других полках было аккуратно разложено новое белье. Перебирая вешалки, Гретхен выбрала шелковый пеньюар. Ей бы хотелось натянуть на себя что-то плотное, закрытое, что дало бы чувство защищенности, но она посмешила бы своего сторожа, если б принялась сейчас, среди ночи, облачаться в платье.
      Шелк холодил, и Гретхен, зябко обняв себя за плечи, подошла ближе к очагу. Она не заметила, как дверь слегка приоткрылась, и в комнату проникло еще одно существо - огромная черная собака с короткой, атласно блестящей шерстью. Лапы ее неслышно ступали по ковру, она остановилась позади Гретхен, принюхиваясь, водила носом. Гретхен захотела согреть спину, обернулась и неожиданно увидела на уровне своей груди черную морду с горящими глазами пламя очага отражалось в них. С криком ужаса Гретхен отпрянула в сторону, заслонилась руками. Собака бросилась от нее в другую сторону. Миг спустя широко распахнулась дверь, и быстро вошел тот ужасный человек.
      - Что с вами? - услышала Гретхен и в следующий момент - укоризненное восклицание: - Урс! Как ты посмел войти! Убирайся!
      Придерживая за плечи, он подвел Гретхен к креслу.
      - Это всего лишь собака, - виновато проговорил он.
      - О, Боже... - помертвелыми губами едва выговорила Гретхен, голос ее дрожал.
      - Простите его, он не хотел вас напугать. Ну, успокойтесь, ничего не случилось, чш-ш-ш, - он положил руку на голову Гретхен, медленно провел по волосам.
      Лицо ее резко белело в полумраке, с ресниц сорвались две слезинки, медленно сползли по щекам, оставив мокрые дорожки.
      - За что вы мучаете меня? - еле слышно, с трудом выговорила она. Разве вам, господин Ларт, лично вам, я причинила зло? За что же вы так со мной?.. Почему вы все не оставите меня? Почему мне нельзя просто жить?..
      Ларт опустился на колени, взял ее руку в ладони.
      - Я бесконечно сожалею о случившемся. Я знаю, жизнь ваша полна страданий, но не спешите и меня причислять к их числу. Может быть, я пришел помочь вам.
      - Помочь? - Гретхен тяжело подняла глаза, выдернула руку. - Вы!? Послушайте, вы... - она в бессильном гневе сжала кулачки. - Оставьте меня! У меня больше нет сил! Хотите мне добра? Сделайте доброе дело - помогите мне уйти из этого мира, это самое больше, что вы можете для меня сделать. Хотите, я на коленях буду умолять вас?
      - Нет. Я помогу вам, но не таким чудовищным способом.
      - Ложь! Все ложь! - сорвалась на крик Гретхен, вскочила...
      Но сейчас же опустилась обратно - в затылке встрепенулась и ожила боль, распускаясь тугим, пухнущим комком.
      - Нет... - всхлипнула Гретхен, запрокидывая голову, вжимаясь затылком в спинку кресла.
      Ларт взглянул в налитые чернотой глаза, в еще более побелевшее лицо и быстро вышел из комнаты. Он сразу вернулся с бокалом в руке. Гретхен, стиснув зубы, перекатывала голову из стороны в сторону, глаза ее были крепко зажмурены. Ларт подсунул ей руку под плечи, крепко прижал голову к себе, поднес бокал к губам.
      - Пейте.
      Она почувствовала терпкую густую жидкость на губах и проглотила ее. Это отозвалось таким пронзительным ударом боли, что Гретхен закричала, оттолкнула руку с бокалом, расплескивая его содержимое. Но Ларт крепче сжал ее, настойчиво проговорил:
      - Пейте!
      - Не могу... - едва слышно выдохнула Гретхен. - Больно... Больно!..
      - Это лекарство, пейте! Или я силой волью вам в рот. Пей!
      Захлебываясь, плача, Гретхен сделала еще несколько глотков, отстранилась.
      - Не могу...
      Ларт отставил бокал на пол и перенес ее на кровать. Он подсунул подушку под плечи Гретхен так, что голова ее оказалась навесу, лежащей на его ладонях. Пальцы гладили виски, шею, зарывались в волосы.
      - Потерпите, потерпите чуточку, Гретти... Сейчас все пройдет, вот увидите. Вам уже легче. Боль уходит. Все будет хорошо...
      Как ни странно - Гретхен не верила своим ощущениям - боль и вправду стала уходить. Но всегда приступ длился несколько часов, изматывал ее до полусмерти, давал обманчивый отдых лишь в минуты беспамятства. Никакие микстуры не помогали. А теперь происходило странное - боль свернулась крохотным комочком, и только в висках продолжало тупо ныть. Но это уже почти что ничего. Это пройдет.
      Гретхен перевела дыхание, все еще не веря, что так скоро избавилась от страдания, проговорила неуверенно:
      - Все... Все прошло...
      Ларт передвинул подушку ей под голову, взбил, осторожно опустил на нее Гретхен.
      - Теперь непременно спать, - сказал он, укрывая ее одеялом.
      Она провела ладонью по лбу, движения ее были неверными, пальцы дрожали. Попыталась улыбнуться.
      - Благодарю вас...
      - Дело всегда убедительнее слов, не так ли, баронесса? - Гретхен медленно подняла на него глаза. - Не надо, я не жду ответа. Но вы согласны, что сейчас вам необходимо спать?
      - Да, я знаю.
      - И вы собираетесь уснуть?
      - Я постараюсь.
      - Позвольте, я останусь здесь, и подожду пока вы не уснете. Я помешаю вам придумывать разнообразные страхи и пугать себя еще больше.
      - Вам не нужно мое позволение...
      Не пытаясь опровергнуть эти слова, он сел в близко придвинутое кресло, взял руку Гретхен, легко погладил ее пальцы. Странно, она не посчитала это дерзостью, напротив, это показалось так хорошо. Потянуло закрыть глаза, сбросить с себя все напряжение, отдаться успокаивающему теплу бережных рук... Скоро дыхание Гретхен стало сонным, тихим, мышцы лица расслабились. Сейчас ничто не говорило о тех страданиях, которые она терпела несколько минут назад. Щеки порозовели, будто и не покрывала их недавно смертельная бледность, разгладились темные стрелки бровей.
      - Благодарю тебя, мать Гелла, - прошептал Ларт. - Возможно, у тебя были более прилежные ученики, но не было более благодарного.
      Глава третья
      где баронесса, наконец, рассмотрит своего похитителя
      и ни на гран не поверит ему,
      а так же еще об одном знакомстве
      Проснулась Гретхен поздно. Открыла глаза и увидела Ларта.
      Низко опустив голову, он сидел в кресле, погруженный в свои мысли. Гретхен, не скрываясь, рассматривала своего похитителя - до сих пор она его почти не видела. Прямые темно-русые волосы челкой спускались до бровей, закрывали уши, плавной дугой ложились на шею. Скрещенные руки бугрились мускулами под тонким полотном просторной рубашки. Распахнутый ворот белой рубашки вызывающе обнажал загорелую шею - вероятно, она была незнакома с шейным платком. Твердый подбородок был сейчас опущен на грудь... Четко очерченные губы... Он был варварски, дико красив, в этом мужчине совершенно отсутствовала светская утонченность, которую Гретхен привыкла видеть в окружавших ее представителях сильной половины человечества. Хотя... как часто это была только внешняя видимость - как смокинг, галстук, безупречной чистоты рубашка... В этом же человеке отсутствовала даже внешняя светскость - от него исходило ощущение первобытной силы.
      В сердце Гретхен проник знобящий холодок предчувствия, что ее снова ждет поражение - снова найдется хозяин ее судьбе, он сделает все, что задумал, и она ни коим образом не сможет помешать, у нее нет ничего, что было бы достойно противостоять этой силе... Да знать бы чего он хочет! Каковы его истинные намерения? Он не сказал правды, а у нее одни только догадки... Он так трогательно заботлив... Ах, ведь вчера она заболевала, а он сумел каким-то образом это остановить! Принудил выпить лекарство... Гретхен нахмурилась, вспомнив, что засыпала, вложив свою руку в его ладонь. Щеки ее порозовели. Как она позволила?! Это было наваждение! Не иначе как ум ее помутился от боли, и она не давала себе отчета в своих поступках, а может... причина в его зелье? Нельзя, ни в коем случае нельзя доверяться ему! Ведь разочарование настанет неизбежно. Гретхен, неужели ты забыла, как это мучительно - разочаровываться? Неужели жизнь не научила тебя быть недоверчивой и осторожной? Нет, довольно. Теперь она знает цену вкрадчивому добросердечию. Да разве он уже не обманул ее, заставив поверить своим глазам, своей доброте, - а в полночь разбойно проник в замок... Этого человека нисколько не заботит ее судьба, ему лишь надо, чтобы она стала покладистой, смирной, чтобы доставляла как можно меньше беспокойства... Он только посредник между ней и кем-то другим, кто нанял его за деньги. Сейчас он их отрабатывает. Или зарабатывает. И чем удачнее вкрадется к ней в доверие, тем успешнее выполнит работу.
      Человек в кресле вздохнул и поднял голову. И встретил устремленный на него взгляд. Улыбнулся.
      - Вы проснулись. Я задумался и не заметил этого.
      Он встал, склонившись, посмотрел внимательно в ее глаза.
      - Кажется, вы чувствуете себя лучше?
      - Как всегда, - проговорила Гретхен, еще более раздражаясь от его участливого тона и показной озабоченности.
      - Как всегда - это не очень хорошо. Оставайтесь сегодня в постели, так будет лучше.
      Гретхен отвернулась и неожиданно почувствовала горячее прикосновение к шее - вздрогнула, отпрянула в ужасе, вспомнив, как накануне он точно таким же прикосновением парализовал ее волю и тело. Помедлив, Ларт снова протянул к ней руку и убрал волосы, открыв шею. И Гретхен поняла, на что он смотрит следы пальцев барона! Она быстро прикрылась ладонью.
      - Негодяй! - голос Ларта стал глухим.
      - Ах, довольно! Избавьте меня от вашего сострадания! - раздраженно бросила Гретхен. - Этот праведный гнев... Как упоительна, верно, вам ваша игра!
      - Что случилось, баронесса? Вы снова переменились ко мне. Мне показалось, вы уснули в другом настроении?..
      - Да... - в горькой усмешке скривились губы Гретхен. - Я слышала, даже между палачом и жертвой возникают странные симпатии. Вам бы хотелось именно этого?
      Через паузу он ровно проговорил:
      - Я принесу вам воду для умывания, а потом ваш завтрак.
      Ларт скоро вернулся с кувшином и полотенцем, налил в таз воды, вопросительно посмотрел на Гретхен.
      - Вас не затруднит ненадолго сесть в постели?
      - Оставьте меня! Я ничего не хочу! Оставьте меня в покое!
      Помедлив, Ларт проговорил:
      - Хорошо, я обещаю, что оставлю вас в покое. Но не раньше, чем вы позавтракаете.
      Гретхен одарила его гневным взглядом, но... подумала, что легче согласиться, чем вступать с ним в препирательства, тогда она скорее избавится от его раздражающего присутствия. Она села, обернула вокруг себя одеяло. Ларт подставил ей таз с теплой водой и губкой. Гретхен отдернула широкие рукава сорочки и обнаружила с горечью, что здесь барон тоже постарался. Она поморщилась сердито и напряглась, ожидая комментария Ларта он не проронил ни звука. Не поднимая глаз, Гретхен отерла губкой лицо и руки, он подал ей полотенце. Потом она нехотя, не ощущая вкуса, поковыряла вилкой в салате, выпила бульон.
      - Благодарю вас, - сказала она скоро.
      Ларт убирал после завтрака, а она откинулась на высоко взбитые подушки, ушла в свои мысли.
      - О чем вы думаете, баронесса? - вернул ее голос Ларта, в руках он держал высокий бокал.
      Вздохнув, она ответила:
      - Вы удивитесь, сударь, но я думала о себе.
      - Придумываете детали воображаемых ужасов? К сожалению, я не в силах помешать вашей фантазии. Но хотя бы отвлеку. Теперь выпейте это.
      - Зачем?
      - Это ваше лекарство.
      В глазах Гретхен появилась опасливая настороженность.
      - Вы испугались? Но вчера оно помогло вам. Я позабочусь, чтобы с сегодняшнего дня вы пили это каждый день.
      Баронессе ничего не оставалось, как покорно проглотить терпкую микстуру. Поморщившись, она отчужденно проговорила:
      - Выходит, для вас не тайна мой неизлечимый недуг? Вы даже припасли какое-то снадобье. Это весьма положительно вас характеризует. Право, разумно принять меры предосторожности на тот случай, как если бы мне вдруг вздумалось умереть или спятить. Разумеется, это следует отсрочить хотя бы до тех пор, пока с вами не расплатятся.
      - Болезнь ваша вылечивается. Вам известно, барон Ланниган пригласил к вам лучших докторов, каких смог найти. Вот он и вправду испугался, что потеряет вас раньше, чем принудит переписать на его имя все ваше состояние. А еще раньше он создал вам невыносимую жизнь, требуя отказаться от всего, что имеете, и чуть не довел до сумасшествия. К сожалению, не многим известно, как садистски изобретательно это грубое животное. Но я - из числа немногих. - Гретхен медленно краснела, не в силах поднять глаза, хотя желала бы сейчас испепелить взглядом человека напротив.
      - Но знаете ли вы, баронесса, что продолжением жутких страданий вы обязаны ему, этот негодяй не позволил докторам довести лечение до конца.
      - Нет! Нет! Вы лжете! - глаза ее гневно засверкали, наполняясь злыми слезами.
      - Я не лгу. Аптекарь исправно готовил вам микстуру, а Ланниган так же исправно опорожнял флаконы и наполнял их какой-то гадостью. - Гретхен закрыла лицо руками. - Простите мне мою неделикатность, баронесса... Я лишь хочу, чтобы вы поняли - я не тот, за кого вы меня принимаете. Подосланному к вам похитителю едва ли понадобилось бы знание обстоятельств вашей жизни. Я знаю о вас много. Иногда мне кажется, я знаю даже ваши мысли... Я догадываюсь, что когда вы сдались и решили выполнить все его требования, вы рассчитывали, что теперь, наконец, вас оставят в покое? Либо барон изберет другой путь, но, так или иначе, все кончится? Действительно, Ланниган подготавливал мнение в обществе о вашей неминуемой ранней смерти. Он уповал на то, что болезнь ваша вернется, и ею можно будет легко все объяснить, возникни такая необходимость. И все шло по его плану. Но знаете ли, отчего он отсрочивал исполнение последнего пункта? Барон Ланниган не просто отъявленный мерзавец - он садист. Ему необходим объект мучений. Вы более всего устраивали его своей слабостью, молчанием, беззащитностью. Не пугайте себя страшными фантазиями, баронесса. Неужели вы можете вообразить нечто хуже того, что вам пришлось пережить в замке?
      - Ах! - воскликнула Гретхен, пытаясь казаться сильной, но вспышка гнева не укрепила ее, наоборот, как будто отняла последние силы, и она едва выговорила. - Делайте свое дело... И неужели вам заплатят больше, если вы проберетесь ко мне в душу?..
      - Что с вами происходит, баронесса? Вы будто потерялись в черной комнате. Но я стою в дверях и протягиваю вам руку - повернитесь же ко мне, нужен всего лишь один шаг! Очнитесь от ваших чудовищных грез. Хотите, я расскажу вам о своей стране и о том, что вы найдете там?
      - Вероятно, вы сочинили дивную сказку... теперь нужен слушатель?
      Помедлив, Ларт проговорил:
      - Как страшно вы жили... Как больно вас обижали...
      - Как вы смеете?! - на ресницах задрожали слезинки. - Вы хуже их всех с вашим притворством... Как вы жестоки...
      - Жесток? Что же тогда ваш супруг, методично избивавший вас до полусмерти? - Она в смятении смотрела на него, слезинки сорвались и быстро скользнули по щекам. Ларт мягко проговорил: - Это не жестокость... баронесса. Я никогда не буду жесток с вами.
      Гретхен спрятала слезы в ладонях. Помолчав, он тихо спросил:
      - Причиной стал я? Мое приглашение на танец?
      Танец... Сердце, и без того истерзанное, сжалось томительной болью... но обида и боль вдруг отошли, уступив место безмерной усталости. Гретхен уже не хотела или не могла гневаться и обличать - она подняла голову, прерывисто вздохнула.
      - Только поводом... - тихо сказала она. - Не будь этого, он нашел бы множество других... - И все же простите мне...
      - Зачем вам надо было являться на маскараде?
      - Я пытался предупредить ваши страхи... Хотя наивно было надеяться, что вы немедля проникнетесь ко мне доверием, но людям так свойственно верить в собственные иллюзии.
      - Вам досадно, что иллюзии ваши не осуществились, верно? - с грустной усмешкой проговорила Гретхен. - Это избавило бы вас от стольких беспокойств. Проникнувшись доверием, я безропотно шла бы за вами, как овца на заклание.
      - Нет, не досадно. Я возлагал на нашу встречу некоторые надежды, но вовсе не верил в них безгранично. Я только пытался использовать любой, самый маленький шанс. Баронесса... вы воспользуетесь малейшей возможностью для побега?
      - Хотите услышать, что я о побеге даже не помышляю? Вы поверите моему "нет"?
      - Но куда вы хотите бежать? Вернуться к нежному супругу? Скажите, почему вы так рветесь назад? Вчера, когда я пришел, вы готовы были звать его на помощь, хотя он только что едва не убил вас. Так почему же?
      - Именно потому, что так или иначе, но там все скоро кончилось бы, тихо сказала Гретхен.
      - Я не верю, что вы искренне хотите умереть. Вы хотите избавиться от той жизни, от чудовищного подобия жизни - так доверьтесь мне, именно другую жизнь я и хочу вам предложить. Оставьте в прошлом все зло, которое вам причиняли, забудьте барона Ланнигана, вы больше не вернетесь к нему, забудьте само это имя - вы больше не баронесса Ланниган, я ни разу не назвал вас этим именем. У вас прекрасное имя - Гретхен.- Надеюсь, вы не собираетесь им воспользоваться? Я не позволяю вам этого!..
      - Вчера вы не возражали, когда были больны.
      Она прикусила губку... Как он называл ее? Гретти... Она и правда, удивившись мимолетно, забыла, что он произнес это имя. Звук его будил смутные воспоминания, ощущение нежности и покоя. Кто-то называл ее так... Может быть, матушка...
      - Вы удачно выбрали время...
      - Я не выбирал. Если хотите, я буду называть вас именем, доставшимся вам от отца. Или вам ближе имя Ланниган? С ним связаны прекрасные моменты прошлого?
      - Довольно, - резко проговорила Гретхен. - Я не хочу больше слушать вас. Ваши сладостные посулы не более материальны, чем мыльные пузыри - не трудитесь. Логикой вы скорее добьетесь желаемого. Мне, действительно, некуда и не к кому бежать. А что до вашего обращения ко мне или со мной... Право, что я могу противопоставить вашим намерениям? Мое иллюзорное противодействие лишь забавляет вас. Я не хочу больше сказок о чем-то небывало прекрасном, что ждет меня вот, совсем уже рядом. Вы теряете чувство реальности в своих фантазиях. Господин Ларт, я убеждена, что вы - исполнитель чьей-то воли. О целях вашего предприятия я могу лишь догадываться, правду вы мне не скажете. Одно я знаю наверняка - они недобрые.
      - Хорошо, больше не будем говорить о будущем. Поверьте хотя бы в настоящее, что сейчас вам не надо опасаться меня, я - ваш слуга и телохранитель.
      - В это я готова поверить. Разумеется, вы заинтересованы в моей сохранности, ведь за это вам заплатят, это обязывает вас быть заботливым и терпеливым, хотите вы того или нет.
      - Именно так. И я рад, что хоть в этом мы с вами достигли взаимопонимания.
      - А где вы вручите меня своему нанимателю? Здесь?
      - Нет, вам придется еще долго терпеть меня рядом с собой. В этом доме мы проведем не менее двух недель - необходимо выждать, чтобы утих шум вокруг вашего исчезновения. А дальше - по обстоятельствам. Следующая наша цель побережье.
      - Ух, как далеко! Впрочем, меня это устраивает. Надеюсь, сейчас вы мне не солгали. А в доме кроме нас есть еще кто-то?
      - Да, разумеется. Хозяева дома, прислуга. И Урс.
      - Урс? Ах, тот ужасный зверь!
      - Вам надо подружиться с ним.
      - Никогда!
      - Урс! - позвал Ларт.
      Дверь сейчас же приоткрылась и вошла собака. Гретхен снова поразилась ее размерам.
      - Чудовище! - проговорила она.
      Собака подошла к хозяину и остановилась, слегка помахивая хвостом.
      - Ты не чувствуешь себя виноватым? - спросил Ларт.
      Пес как-то боком, несмело подошел к кровати и тихонько положил голову рядом с рукой Гретхен. Темные, с желтой искринкой глаза смотрели на нее.
      - Господин Ларт, уберите его, - отодвинулась она. - Что он делает?
      - Просит прощения у вас.
      - Вы уверены? - недоверчиво посмотрела Гретхен на собаку. - Ну... Скажите... что я его простила...
      - Мне кажется, вы сами должны это сделать.
      - Вот глупость какая! Он что, понимает, думаете?
      - Понимает.
      - Ну... Хорошо... Я не сержусь на тебя, Урс. - Пес моргнул и не шевельнулся. - Чего же тебе еще?
      Гретхен несмело протянула руку и провела по черной шелковистой шерсти. Пес повернул голову и, прежде чем она испуганно отдернула руку, лизнул ее ладонь. Потом попятился от кровати и лег у ног хозяина, гордо подняв голову.
      - Кажется, он остался доволен? - нерешительно предположила Гретхен.
      - Да. А вы? Надеюсь, вы не из тех людей, которые собак на дух не переносят.
      - Совсем наоборот. Год назад у меня была замечательная собака. Я очень горевала, когда она вдруг умерла.
      - Мраморный дог по кличке Салли?
      - Вы захотели показать мне, как хорошо подготовились к своему деянию? Не надо, ничего не хочу знать о вашей осведомленности.
      Лар вздохнул:
      - Простите, я снова ступил на недозволенную территорию.
      - Оставьте мне одну, я устала.
      - Отдыхайте. Вот этим звонком можете вызвать меня.
      - Только вас? Мне запрещено общаться с прислугой?
      - Нам следует соблюдать осторожность. Постарайтесь привыкнуть к обществу только нас двоих, - он указал на себя и на собаку. - Довольно долго оно будет ограничено только нами.
      - Я с большим удовольствием лишилась бы и этого общества, - сердито сказала Гретхен.
      Ларт улыбнулся:
      - Такой вы нравитесь мне гораздо больше.
      - Чем дохлой рыбой, как называет меня мой нежный супруг? - усмехнулась Гретхен.
      - Называл. Постарайтесь забыть о нем совсем.
      Глава четвертая
      о том, что Гретхен намерена объявить тайную войну,
      или как бороться с обаянием и непредсказуемостью врага
      Гретхен осталась одна, длинно вздохнула. Значит, побережье? Кажется, Господь услышал ее и дал передышку. Она хотела поверить хотя бы в то, что этот человек, действительно, не представляет для нее никакой опасности - он заинтересован доставить заказчику товар в лучшем виде. Вернее сказать никакой дополнительной опасности. Гретхен усмехнулась: она - товар и вынуждена согласиться, что так оно и есть, если не хочет поверить в посланца волшебной страны. Это можно, если она не хочет увидеть очевидного, что стала предметом торговли. Этот человек безусловно намерен в конце концов обменять ее на хороший куш... Да ведь она давно уже стала товаром, еще тогда, когда добрый дядюшка продал ее Ланнигану... И вдруг Гретхен похолодела от внезапно возникшей мысли: "Ланнигану?!" А если ее снова хотят продать никому иному, как барону? А ведь в долгом и опасном путешествие нет никакой нужды, денежный мешок совсем рядом - ее супруг. Она ведь в самом начале предположила это, но потом почему-то забыла! Что глупость она вообразила будто ее цена настолько велика, что кому-то понадобилось посылать за ней гонца через половину страны! Только в больном мозгу могла произрасти такая нелепица! Конечно, она попала в руки обыкновенным вымогателям! И кто-то другой ведет сейчас переговоры с бароном, а Ларт - только сторож, ловко усыпляющий ее тревоги...
      Гретхен сжалась под одеялом, представив, что в один из недалеких дней ее вернут барону, и он выместит на ней всю злобу за потерю денег... А может, он не станет ничего платить... Что будет с ней тогда? Она в отчаянии прикусила губку - от этих мыслей ей стало совсем плохо. Но зачем похитителям и шантажистам узнавать о ее положении в доме? проникать на маскарад? - она робко пыталась найти уязвимые места в своей догадке и опровергнуть ею. И не находила - разве не могло у них возникнуть намерение похитить ее прямо с маскарада, это было бы проще, чем из замка, но что-то не сложилось... Вот если бы она поддалась своему желанию выйти в сад...
      Гретхен села, обхватила колени руками. Что делать? Рассчитывать ли на помощь прислуги? Кажется, они не в сговоре с бандитами, иначе ей не было бы запрещено общаться с ними. Но как сообщить о себе? Гретхен вскочила и подбежала к окну - нет, рама закреплена намертво, тюремщики предвидели ее намерения. Дождаться, когда кто-то появится внизу, разбить окно и закричать? Но звон стекла привлечет внимание этого разбойника за дверью скорее, чем внизу что-либо поймут. И что кричать? "Я - баронесса Ланниган", - чтобы вернуться к ненавистному барону? Одна лишь мысль об этом приводила Гретхен в трепет.
      Она прерывисто вздохнула. Пока она твердо знала только одно - от Ларта не следует ждать ничего хорошего и при малейшей возможности надо пытаться бежать. Возможно, он отлучится куда-то - ей надо об этом знать. А узнает она, если только заставит его быть при ней неотлучно, ведь тогда он вынужден будет объяснить свое отсутствие. Сможет ли она добиться этого? Если он не изменит свой стиль поведения с нею, то этот план вполне реален... Что ж, во всяком случае, необходимо попытаться реализовать его. Теперь ее очередь сделать ложь своим оружием. Пусть он наслаждается мыслью, что она поверила ему, пусть утратит бдительность - это обернется ей на пользу. Она станет хитрой, изворотливой, она сможет, ведь могут же другие. Куда пойдет, где найдет приют, если побег удастся - об этом Гретхен старалась не думать, она подумает об этом потом, когда выберется из этой западни. Надо уснуть. Надо отдохнуть и набраться сил для той войны, которую решила начать.
      Вечером она удивила Ларта тем, что без возражений принялась за ужин и съела все, что он принес.
      - Вы порадовали меня, - похвалил он свою узницу. - Так гораздо лучше, скоро вам понадобятся силы.
      - Да, это очевидно, - согласилась Гретхен.
      Он внимательно посмотрел на нее, но сказал только:
      - Мы все более и более начинаем понимать друг друга.
      Неприятным открытием для Гретхен стало то, что лгать оказалось совсем не просто. Она так и не смогла выдавить из себя улыбку - боялась, что это будет не улыбка, а гримаса. Вот он как раз вел себе очень непринужденно, чем становился для нее еще неприятнее. И даже снова пришло невольное сомнение справедлива ли она к нему? А если он искренен? "Лицедей! - одернула себя Гретхен. - Только хороший лицедей!"
      Эта раздвоенность мешала Гретхен, она злилась на себя не меньше, чем на него. На себя - за то, что слаба ее защита против его обаяния, на него - за искусную, жестокую ложь.
      Когда после ужина он снова оставил ее одну, она, вопреки своим намерениям, не смогла, не захотела удержать его рядом...
      Было уже позднее утро, когда Ларт постучался и вошел к ней.
      - Ау, леди лежебока! Извольте просыпаться и вставать.
      И первой осознанной мыслью Гретхен было: сегодня у нее все должно получиться! Не открывая глаз, она повернулась на спину и с сонной томностью сказала:
      - Не хочу.
      - А чего же вы хотите?
      - Нежиться в постели и чтобы вы за мной ухаживали.
      - Вот как? - Гретхен услышала удивление в его голосе. - А я собирался предложить вам прогулку.
      - Прогулку? - Гретхен быстро открыла глаза.
      - Почему это вас пугает? Прогулку по саду. Вокруг дома чудесный сад, и в нем не воздух, а панацея от всех болезней.
      Гретхен с облегчением снова закрыла глаза - ей-то пришло в голову, что прогулка эта закончится прямо у замка барона.
      - Видимо, я могу расценить это, как ослабление моего тюремного режима?
      - Не можете, - сердито сказал Ларт. - Потому что этот режим вы сами себе вообразили. Ваше романтическое воображение рисует вам образ прекрасной и несчастной узницы. Должен разочаровать - вы, разумеется, и прекрасны, и несчастны, вот только не узница. Тюрьмы нет, есть только некоторые условия, которые вы должны пока соблюдать.
      - Моя прогулка по саду тоже предполагает какие-то условия?
      - Мое общество.
      - О, это куда лучше, чем ошейник и цепь! Я бы даже сказала, - куда приятнее.
      - О, баронесса, - укоризненно проговорил Ларт. - Итак, вы приняли мое предложение, или в самом деле хотите оставаться в постели?
      - Ни в коем случае! Я с большой радостью принимаю ваше предложение!
      Она снова почувствовала внимательный, испытующий взгляд, но он только сказал с усмешкой:
      - Вы непредсказуемы, как весенний ветерок. Через полчаса я приду звать вас к завтраку.
      - Постойте! Вы полагаете, я должна сама справиться с утренним туалетом? Мне нужна горничная. Каким образом я должна затянуть сзади шнурки?
      В глазах Ларта заиграла усмешка.
      - Спрячьте подальше эти корсеты со шнурками, а лучше - вовсе выбросите из своего гардероба. Зачем вы мучаете себя этими инквизиторскими приспособлениями? Заковывать в латы вашу тоненькую талию! Да позапрошлой ночью я опасался, что переломлю вас, если прижму чуть крепче. - Щеки Гретхен опять начали алеть. - Впрочем, если корсет и в самом деле выполняет для вас роль доспехов, и вы ощущаете себя в нем как в крепости... Если вы настаиваете, я осмелюсь предложить свои услуги.
      - Вон! - красная от гнева, оскорбленная Гретхен запустила в него подушкой.
      Прежде, чем подушка мягко шмякнулась о двери, Ларт склонил голову в поклоне и исчез. Негодяй! Мужлан! Гретхен вскочила и энергично прошлась по комнате, как будто искала объект, на который изольет свой гнев. Гадкий! Гадкий! И это только начало! Так-то он собирается заботиться о ней! Но почему он раскрылся так вдруг?.. Остановись, Гретхен, гнев тебе никакой не помощник, лучше попытайся понять его, вот это то, что нужно: чтобы победить, надо понять врага, его поступки. Что-то было не так в его дерзкой вульгарности. Но она сама?.. Разве она сама не удивила его своим поведением? Этот его удивленный, изучающий взгляд... Она сама, первая повела себя неестественно, и он понял, что она пытается играть с ним в какую-то игру, тут же ответил своей... Его поведение - маленькая месть? Если это так, то он оказался честным с ней, не захотел играть в простака, которого можно обвести вокруг пальца... Если он хотел наказать ее, то цели своей достиг - он заставил ее забыться и в поведении своем уподобиться вздорной лавочнице.
      Итак, он еще и умен. Умный противник - опасный противник. Надо быть осторожней с ним, нельзя совершать опрометчивых поступков. Но цель прежняя хорошенько к нему присмотреться. А это, в свою очередь, означает, что она обязана проглотить оскорбление, потому что явить ему ледяное презрение, значит отдалить его, что вовсе не в ее интересах.
      Когда Ларт постучал в двери, Гретхен была уже умыта, одета и причесана.
      - Вы очаровательны, - склонил Ларт перед ней голову. Гретхен улыбнулась, и улыбка получилась вполне естественной - она начала свое тайное единоборство.
      Он привел Гретхен в маленькую уютную столовую, в которой стоял прекрасно сервированный стол. Завтрак дал ей повод для нового беспокойства. Она ошибалась, когда в какие-то минуты думала о своем похитителе как о невоспитанном хаме. Основы этого мнения начали рушиться, когда Гретхен увидела, что он умеет одеваться с большим вкусом. Причем в платье светского льва чувствует себя очень свободно и естественно. Теперь его поведение за столом ясно показало, что Ларт вырос не в крестьянской хижине. По части манер барону Ланнигану было далеко до этого разбойника. Во время совместных трапез с супругом к горлу Гретхен ни однажды подступала тошнота от вида сальных щек и подбородка. И никак не улучшали аппетит чавканье, хруст и сопение. Гретхен не поднимала глаз от тарелки, и нередко вставала такой же голодной, какой села за стол. Ларт же непринужденно и с привычной ловкостью пользовался многочисленными столовыми приборами. Тревога снова охватила Гретхен - противник был абсолютно непонятен ей, и она уже в который раз ошиблась в его оценке.
      Глава пятая
      об удивительных вещах, которые поведал Ларт,
      а Гретхен обнаружила в себе талант притворщицы
      Они остановились на берегу чистого, ухоженного пруда. Крупные чаши снежнобелых лилий лежали на поверхности. По зеркалу воды торжественно и легко скользили грациозные большие птицы.
      - Они великолепны! - не удержалась Гретхен от восхищения.
      - Хотите покормить их?
      - Да, хочу! Вы что-то прихватили с собой?
      Ларт негромко свистнул и, к удивлению Гретхен, из зарослей сейчас же появилась собака.
      - Урс, принеси хлеб, - сказал Ларт, и пес исчез за кустами.
      - Он принесет? - недоверчиво проговорила Гретхен. - Вы с ним, как с человеком... Он и вправду такой умный?
      - Урсу я обязан жизнью.
      Гретхен посмотрела молча. Ларт улыбнулся.
      - Знаете, почему он в стороне держится? Чувствует ваше отношение к нему. Он деликатен и сожалеет о своем проступке.
      Гретхен недоверчиво покачала головой.
      Скоро собака выбежала из-за кустов, держа в зубах краюху хлеба.
      - Надеюсь, тебя не отхлестали полотенцем, воришка, - рассмеялся Ларт и протянул руку.
      - Можно - я?.. - остановила его Гретхен. - Урс, дай мне.
      Пес разжал зубы и вильнул хвостом. Гретхен присела перед ним, погладила большую голову.
      - Может быть нам попробовать подружиться? - Урс ткнулся влажным носом ей в руку. - Ты замечательный пес, - сообщила ему Гретхен.
      В легкой, увитой розами беседке, их ждали два плетеных из тростника кресла, на таком же плетеном столике, покрытом ажурной салфеткой, стояли фрукты. Плотная тень создавала приятную прохладу. Ларт подвинул Гретхен кресло, Урс лег у входа.
      - Как же вы решились вывести меня в сад? - спросила Гретхен. - А прислуга? Не боитесь, что меня увидят?
      - Но прислуга прекрасно осведомлена, что в доме живет молодая госпожа. Вы уже давно живете здесь.
      - Давно? Что это значит?
      - Баронесса, позвольте обратить ваше внимание, - вы сами нарушаете условие, заговорив на запретную для меня тему. Может лишь для того, чтобы через несколько минут вновь объявить меня лжецом?
      - Кажется, вы не желаете отвечать?
      - Ничего подобного. У меня нет на то никаких причин.
      - Так говорите, - коротко обронила Гретхен, не поднимая головы.
      - Ваше... похищение из замка барона было хорошо продумано и готовилось очень тщательно, мы не могли подвергать вас ни малейшему риску. Нужно было место, где вы могли бы укрыться сразу, едва покинете замок Ланнигана. Эта усадьба была удобна во всех отношениях, поэтому ее выкупили.
      - Купили? Только лишь с целью укрыть в ней меня?!
      - Вам многое будет казаться странным, пока вы не убедитесь во всем сами, пока не вынуждены будете поверить собственным глазам.
      - Хорошо, продолжайте.
      - Новые хозяева въехали в дом, наняли слуг. А еще через некоторое время к ним приехала гостья, близкая подруга владелицы усадьбы. Прислуге запретили любые сношения с нею. Этого было достаточно, чтобы возбудить их любопытство. Благодаря именно этой, не особенно тонкой интриге очень скоро абсолютно все слуги знали, что девушка больна - перенесла нервное потрясение, теперь ее лечит покой и уединение. Дальнейшее любопытство к загадочной персоне стоило трем слугам расцарапанных физиономий и немедленного увольнения. Остальные же уяснили, что чрезмерное любопытство - большой порок.
      - Девица задала тем троим трепку? - рассмеялась Гретхен.
      - О, еще какую! Первое время вы были очень буйной. Впрочем, и сейчас еще нет желающих проверять состояние ваших нервов.
      - Погодите! Моих нервов?..
      - Та девушка была очень похожа на вас. То есть, я не имею ввиду портретное сходство - гостью видели издали, поэтому достаточно было сходства фигуры, роста, цвета волос. Вчера произошла подмена, но прислуга даже не подозревает, что та, которая задавала любопытным трепку, сегодня уже далеко.
      - Неужели в это можно поверить?!
      Ларт молчал. Гретхен рассмеялась:
      - Выходит, я - сумасшедшая?
      - Лучше сказать - душевнобольная.
      - Весьма неожиданная роль... но в нее вписывается любой мой поступок... Это предусмотрительно. А какую роль придумали вы себе?
      - Для здешних обитателей я - безумно любящий вас брат.
      - Вы тоже живете здесь "давно"?
      - Нет. Я совсем недавно приехал навестить свою сестричку. Только три дня назад закончился мой долгий путь сюда, к вам.
      - Не хотите ли вы сказать, что вас и во Франции не было?
      - Именно это я и сказал.
      - И все приготовили другие?
      - Да.
      - Так у вас куча сообщников?
      - Соратников, баронесса.
      - Если их действительно много, может быть, я кого-то знаю?
      - Знаете. Но не время раскрывать их имена. Вы все узнаете, но еще не теперь.
      - А имя вашего хозяина? Как долго вы будете скрывать его?
      Ларт внимательно посмотрел на нее.
      - Надо мной хозяин - один Бог.
      - Я имела в виду вашего нанимателя.
      - Такого человека нет.
      В Гретхен внезапно вспыхнуло раздражение и, будучи не в силах скрыть его, она отвернулась к цветущей стене из роз, протянула руку к пурпурному бутону. "Негодяй, потерявший чувство меры! Как хочется ему увить ловчую сеть вот такими цветами, но в них скрыты шипы!" Гретхен в гневе сжала кулак и... вздрогнула от боли. Сейчас же будто тисками стиснуло ее запястье, побелевшие пальцы сами собой разжались - стебель розы цеплялся за ладонь, вонзив в нее длинный шип. Ларт быстро выдернул его и поднес ранку к губам. Гретхен отобрала руку и спрятала за спину.
      - Дайте сюда! - голос Ларта был столь резким и властным, что Гретхен опешила.
      Она кривилась от боли, не смея более перечить ему, но, в конце концов, не вытерпела:
      - Достаточно. Мне больно.
      - Вот и прекрасно! Я бы с удовольствием еще и отшлепал вас! Вы знаете, что бывает, если в рану попадает грязь? - так же резко проговорил он и, не выпуская ее запястья, почти поволок Гретхен назад в дом. Вырывая руку, она остановилась, насмешливо проговорила:
      - Вы, господин Ларт, может быть думаете, что безумно напугали меня? Вы ошибаетесь.
      - Нет, это вы напугали меня. Я не хочу так нелепо потерять вас.
      - Меня? Или свой заработок?
      Помедлив, Ларт мягко тронул ее за руку, попросил:
      - Идемте, ладонь надо перевязать. Ранка кажется безобидной, но эти шипы так коварны. Не возражайте, прошу вас.
      - Надеюсь, теперь все будет в порядке, - сказал Ларт, завязывая концы бинта. - Этот компресс вытянет всю грязь.
      Помолчав, он проговорил:
      - Я вам не враг, баронесса, и хотел бы доверяться вам во всем. Но сейчас вы сами себе враг. И я должен быть осторожным, чтобы не позволить вам навредить себе. Я вынужден так поступать.
      Гретхен задумчиво посмотрела на него, потом вздохнула, проговорила с сожалением:
      - Что взять с душевнобольной.
      - Ваша душа больна страданием и обидами, которые вам наносили.
      Гретхен судорожно вздохнула, взгляд ее стал враждебным.
      - А знаете, в ту ночь, в замке, я какое-то время думала, что вы наемный убийца. Я подумала, что барон, наконец, решил от меня избавиться.
      - Надеюсь, вы не слишком долго думали, что рядом с вами убийца.
      - Совсем недолго. Я отбросила эту мысль, поняв, что барон не стал бы прибегать к услугам постороннего. Во-первых - ненужный свидетель, во-вторых - лишние расходы, в третьих... Ланниган не отказал бы себе в удовольствии...
      - Довольно, - Ларт накрыл ее руку ладонью. - Не надо об этом.
      - Вы ведь могли не успеть, господин Ларт, - усмехнулась Гретхен. Барон уже вполне созрел для последнего шага.
      - Дорога к вам была слишком долгой. Я прибыл лишь утром того дня, когда мы встретились с вами. Товарищи уговаривали меня повременить, осмотреться... Но я знал, что для вас каждый день... а более того - ночь, - страшная пытка. Возможность избавить вас от нее раньше хоть на сутки, оправдывала мой риск.
      Не поднимая головы, Гретхен проговорила:
      - Думаете, я боялась умереть? Ничуть. Я даже предлагала ему, что напишу записку, чтобы он мог устроить так, будто я сама...
      - Достаточно. Не мучайте себя.
      - Ваш слух оскорблен? - скривив губы в усмешке, проговорила она.
      - Нет. Но я и без того знаю обстоятельства вашего несчастья быть супругой негодяя Ланнигана.
      - Знаете? Да как вы можете знать?!
      - Рядом с вами постоянно был человек. Он не имел возможности стать вашим явным покровителем и защитить от издевательств... Но немалую их часть он от вас отвел. Очень часто в питье барона оказывалось снотворное. И он бы не позволил Ланнигану совершить непоправимое...
      В памяти Гретхен мелькнуло смутное видение, которое она приняла тогда за бред меркнущего сознания: неясная фигура за спиной барона... Ланниган так неожиданно разжал пальцы и ткнулся головой в пол... Мимолетность неверного видения, ее собственное состояние в ту минуту заставили о нем сейчас же забыть. Так неужели не показалось? И кто этот человек, что смотрит на нее с таким сочувствием - друг? враг? Гретхен уже ничего не понимала. Верить ему? Но сколько раз жизнь заставляла ее в очередной раз понять - верить нельзя!.. Довериться, чтобы получить очередной жестокий урок? Нет. Это твердое "нет" Гретхен старательно положила на соответствующую чашу весов.
      Немного позже Ларт показал ей "ее территорию", в пределах которой она могла чувствовать себя совершенно свободно, и которую ограничивали надежно запертые двери и окна. Впрочем, территория эта была отнюдь не маленькой кроме столовой здесь была прекрасная библиотека, и Гретхен почувствовала, что в ней она хотела бы провести гораздо больше времени, чем это позволит ее пребывание в доме. Уютная гостиная привлекала огромными мягкими креслами у камина, устроившись в которых так приятно мечтать, глядя в огонь, или читать, или заниматься любимым рукодельем. Еще в ее распоряжении был музыкальный салон с прекрасно настроенным роялем и просторная застекленная галерея, откуда открывался широкий вид на окрестности. Здесь же начиналась лестница, по которой можно было спуститься в сад.
      - Вы вольны свободно пользоваться всем этим, я вынужден попросить вас только об одном - не пытайтесь вступать в какие-либо отношения с другими обитателями дома.
      - Я постараюсь не дать вам повода быть мной недовольным.
      - Я тоже искренне надеюсь на это. Может быть, тогда вы перестанете считать себя узницей, а дом - тюрьмой.
      Гретхен обезоруживающе улыбнулась:
      - Тюрьмы исчезли бы вовсе, если бы все тюремщики были подобны вам.
      Ларт огорченно вздохнул.
      - Да-да, разумеется, как же я забыл упомянуть о том амплуа, что вы отводите мне? Скажите мне, бедная узница, как вы себя чувствуете? Как ваша рука?
      - Нисколько не болит. Я чувствую себя хорошо, как никогда. Только немного устала.
      - Вам следует прилечь и отдохнуть.
      - О, я не хочу возвращаться в свою комнату! - Гретхен надула губки.
      - В гостиной есть удобный диван. Я принесу сейчас подушку и плед.
      Устроившись на мягком диване, Гретхен потребовала:
      - Развлекайте меня.
      - Почему вы решили, что я собираюсь вас развлекать? - поднял бровь Ларт.
      - Но скучать я могла бы и у себя, в одиночестве.
      - Что ж, это логично. Итак, что вас развлечет, госпожа баронесса?
      - Выбор за вами.
      - В таком случае, я для начала кое-что сообщу вам.
      - Полагаете, это будет весело?
      - Я просто хочу предупредить, что вскоре мне придется на некоторое время оставить вас.
      Выражение игривой легкомысленности ушло с лица Гретхен.
      - Что будет со мной? Вы кому-то перепоручите меня?
      - Нет, мои дела не займут много времени. Я должен получить сообщение и после этого уеду. Возможно сегодня вечером или ночью. С вами останется Урс. Если завтра утром вы обнаружите его около своей кровати, значит, я уехал. Постараюсь вернуться до захода солнца.
      Гретхен опустила ресницы, боясь, что глаза выдадут ее.
      - Все это время я не должна выходить из своей комнаты?
      Помедлив, Ларт проговорил:
      - Мое отсутствие нисколько не свяжет вашей свободы.
      - Даже в сад можно? - удивленно переспросила Гретхен.
      - Да. Но Урс не отойдет от вас ни на шаг, и я должен предупредить - он очень хороший сторож. Урс не позволит вам открыть те двери, за которые вам ходить не следует, поэтому постарайтесь не делать никаких глупостей.
      Гретхен посмотрела на лежащую у ног Ларта собаку и улыбнулась:
      - А если сделаю? Он пустит в ход свои клыки?
      - О, нет, вам не надо бояться Урса, ни при каких обстоятельствах он не причинит вам вреда.
      - Урс, бедняжка, хозяин ставит перед тобой невыполнимую задачу. - Она подняла глаза на Ларта: - Вам так не кажется? Что же ему остается?
      - Я не советую вам пытаться удовлетворить свое любопытство. Как вам понравится вот такое средство воздействия: если Урс сочтет, что вы ведете себя неразумно, он заставит вас лечь на пол и не позволит тронуться с места. Едва ли кто-то придет вам на выручку. Вам придется лежать на полу до моего возвращения. Вам это не понравится, но если вы рассердите Урса, он вас напугает. Впрочем, до этого дело не дойдет, я прав, баронесса?
      - Надеюсь, что правы, - искренне ответила она.
      - Хотите теперь, я вам почитаю?
      - Д-да, наверно, хочу... Испугает ли меня Урс, еще неизвестно, но вы уже напугали.
      - Я этого не хотел. Урс будет вам не сторожем, а хранителем и не позволит только лишь того, что будет вам во вред.
      Гретхен вздохнула:
      - Вы собирались почитать мне.
      - Что вам нравится?
      - Я предпочла бы узнать ваш вкус.
      Из библиотеки Ларт вернулся с толстым томиком и, раскрыв наугад, прочел:
      - "...о, если б мы могли пересылать письмом, все ласки нежные, все страстные лобзанья, объятия и пылкие желанья, что душу мне томят и сердце жгут тайком..."
      - Эдмон Р.! Вы выбрали его! Как хотела я иметь эту книгу у себя в библиотеке! Пожалуйста, начните с самого начала.
      Ларт перевернул назад несколько листов. Гретхен с удовольствием слушала давно читаные ею строки, но через несколько минут ее вниманием завладели иные мысли, голос Ларта отдалился, Гретхен уже не слышала его... Значит, завтра? Так неожиданно быстро исполнилось ее желание... И прочь все сомнения! Нелепо надеяться, что с неба к ней вдруг спустился ангел. Миром правит корысть, всё покупают и продают. Забота? Доброта? Это не высоко ценится. Разве барон не казался заботливым и бесконечно любящим, но за этим было только желание получить за ней богатое приданное. Об этом надо твердо помнить. А Ларт... Видимо, он просто добрый человек, не любит жестокости, а может быть, даже жалеет ее... Но большего, увы, он для нее не сделает...
      - Вы не слушаете, баронесса?
      Она вздрогнула.
      - Ах, простите, господин Ларт. Мне неловко, я, в самом деле, задумалась.
      - Вам не нравится эта пьеса?
      - Напротив, очень нравится. Меня радует, что у нас схожий вкус. Финальную сцену я ни разу не прочитала без слез: "Не уходите... Нет... Когда вернетесь вы, меня уж здесь не будет..." - Боже, как двусмысленно звучат эти слова сейчас! Зачем она это сказала?! Гретхен едва нашла силы закончить фразу: - "Пусть я останусь так... Там Бог меня рассудит".
      Она умолкла. Молчал и Ларт. Это молчание... оно усугубляло смысл прозвучавших слов.
      - Баронесса, - наконец проговорил он, - вам говорили когда-нибудь, что у вас совершенно необыкновенный, чудный голос. Его хочется слушать, как музыку... - Гретхен постаралась выдавить из себя улыбку, - может быть, он не придал значения двусмысленности сказанного? Но ее надежды умерли, когда он закончил фразу: - Даже не вникая в смысл слов.
      Он наклонился близко, пристально посмотрел в ее глаза, так, что она не смогла отвести их.
      - Я оставляю вас с огромной неохотой. Но дела этого избежать нельзя и вместо меня его никто не может сделать.
      "Соберись же! - призвав на помощь все самообладание, приказала себе Гретхен. - Ты обязана немедленно развеять все его подозрения! Иначе он не даст тебе этого шанса ни завтра, ни когда-либо позже. Тебе столько лгали, неужели эти уроки не научили тебя тому же? Немного правды, немного игры... Ну же!"
      - Простите меня... Вероятно, это нервы... Мне вдруг стало страшно. Попытайтесь понять меня, Ларт... - она заставила себя назвать его так, придавая своим словам особую теплоту и доверительность, - только не знаю, сумею ли объяснить... Вам удалось заставить меня забыть мои тревоги и страхи, мне кажется, я начала вам верить... Разумом... Но это не так важно, потому что душою я уже обрела нечто очень важное, главное... Покой... Вечно бояться каждого следующего часа, ждать, что он принесет что-то еще худшее, чем настоящее... Этот гнет так ужасающе тяжел и страшен. И теперь появилось неосознанное эгоистичное желание, чтобы все так и оставалось, чтобы не менять ничего... Я боюсь всякой перемены теперь...
      - Только это?
      - Что же еще? - ясно посмотрела на него Гретхен.
      - Моя недолгая отлучка не принесет никаких перемен. - "Надеюсь, что принесет", - подумала Гретхен. - И я очень скоро буду снова с вами.
      - Не беспокойтесь обо мне. Право, не надо придавать столько значения пустому.
      Глава шестая
      о собачьей самоотверженности и о том
      к каким неожиданным последствиям это может привести
      Когда утром Гретхен проснулась, рядом с ее кроватью, на желтых солнечных квадратах лежал Урс.
      "Вот и все, - с облегчением подумала Гретхен, - конец всем сомнениям". Если она и начала испытывать какую-то симпатию к Ларту, то не до такой степени, чтобы покорно ждать, как распорядятся ею. А сейчас для сомнений и вовсе не осталось времени - необходимо придумать, как избавиться от четвероного стража. Гретхен была уверена, что ей это удастся - как бы усмешливо ни отзывался Ланниган о ее "куриных мозгах", но все же их должно быть больше, чем у собаки. Голова Урса покоилась на вытянутых лапах, казалось, он спал. Но едва Гретхен шевельнулась, пес открыл глаза.
      - Урс, мальчик, здравствуй, - Гретхен опустила руку и потрепала собаку за уши. Пес зевнул, показав длинные белые клыки и сел.
      - Эй, - опасливо проговорила Гретхен, - твой хозяин уверял меня, что этими штуками ты не воспользуешься.
      Она спустила ноги с кровати.
      - Я буду одеваться, а ты подожди меня за дверью. - Пес последовал за ней к двери. Гретхен открыла их. - Иди.
      Пес не шелохнулся.
      - Урс, иди туда! - строго приказала Гретхен.
      Она взялась за ошейник и попыталась вывести пса, но тот уперся передними лапами, без особого усилия сопротивляясь ей. Выпихивать его силой Гретхен не рискнула.
      - Понятно. Взаимопонимания у нас не будет. А может быть, наоборот, пробормотала она, - ты слишком хорошо меня понимаешь.
      Однако терять время было не в интересах Гретхен. Она быстренько завершила утренний туалет и пошла обследовать "свои" владения, надеясь увидеть нечто, что подскажет ей решение проблемы. В столовой, в точности с инструкциями Ларта, она обнаружила накрытый стол. Урс следовал за ней тенью. Гретхен взяла с блюда теплую булку с маслом, но к столу не присела. Тут взгляд ее упал на одну из дверей, ведущих из столовой. За этой дверью начиналась запретная территория. Обходя комнату, Гретхен будто бы невзначай оказалась перед нею. Но едва она потянулась к дверной ручке, услышала позади себя низкие, рокочущие звуки. Обернулась и увидела, как подрагивает верхняя губа собаки, обнажая клыки. Похолодев, но старясь поверить самой себе, Гретхен мысленно проговорила: "Ни при каких обстоятельствах он не причинит мне вреда", и положила руку на дверную скобу. Тотчас Урс метнулся к ней, и Гретхен, вскрикнув, отпрянула назад, но он только проскользнул между нею и дверью. Еще раз предостерегающе рыкнув, он сжал зубами подол ее платья и потянул Гретхен от двери с такой силой, что она едва не упала от неожиданности.
      - Урс, пожалуйста, не сердись! Я больше не буду! - в этот момент слова Гретхен были вполне искренними.
      Теперь она понимала, что Ларт нисколько не преувеличивал разумность собаки, и поняла, что больше не хочет устраивать проверки своему стражу. И еще Гретхен подумала, что была излишне самоуверенна, считая, что ей не составит никакого труда обмануть пса. "Этого не может быть!" - не хотела Гретхен согласиться с таким обстоятельством, но присутствие духа начало покидать ее.
      Бесцельно переходя из комнаты в комнату, Гретхен теперь лихорадочно искала способ осуществить свои намерения. Привязать Урса? А он позволит? И какая веревка его удержит? Едва ли таким клыкам понадобится много времени, чтоб растерзать любую веревку. Да к тому же веревки просто нет, никакой! Запереть? Но как, если он ходит за своей подопечной след в след? А есть ли здесь запирающиеся двери? Кажется, нет... Впрочем, да! В гостиной двери запираются ручкой! А ручку можно подпереть... Например... Стул подставить! Выбрав стул с подходящей спинкой, Гретхен пошла с ним в гостиную, но не внесла, оставила у двери. В гостиной же ей на глаза попалась корзинка с рукоделием - и идея возникла моментально. Гретхен села на скамеечку рядом с дверью, поставила корзинку к себе на колени, и принялась сматывать нитки на один из клубков. "Спокойно, не нервничай, - одернула она себя, разумно полагая, что пес может почувствовать ее нервозность. Гретхен замедлила возбужденное снование рук. Собака лежала у ее ног с закрытыми глазами, но уши настороженно подрагивали. Скоро клубок выскользнул из рук Гретхен и покатился по полу прочь. Урс открыл глаза и проводил его ленивым взглядом. Через некоторое время история с клубком повторилась.
      - Урс, подай! - велела Гретхен, но пес только равнодушно моргнул.
      В четвертый или пятый раз Урс решился - может быть, он подумал, что Гретхен играет с ним, или ему стала досадна строптивость клубка шерсти. Он вскочил и бросился за ним. Гретхен показалось, что ноги ее прилипли к полу. Но в момент, когда зубы пса сомкнулись на шерстяном мячике, она метнулась в двери и захлопнула ее за собой. В то же мгновение сильное тело ударилось изнутри, когти скребли, рвали дерево и медную ручку, но спинка стула уже надежно подперла ее.
      С бешено колотящимся сердцем Гретхен отступала от сотрясаемой двери. Сквозь цветной витраж, вставленный в нее, Гретхен различала мечущуюся черную тень.
      Гретхен повернулась и побежала - скорее к той лестнице, в сад!
      Звон стекла заставил ее стремительно обернуться, и Гретхен онемела от ужаса, увидев, как вместе с осколками витража сквозь дверь выносится длинное, черное тело. Ей показалось, что это происходит ужасно медленно пес медленно приземлился на лапы, и в следующее мгновение все приобрело ужасающую стремительность - Урс бросился на нее, и Гретхен закричала, заслонилась руками. Но вместо ожидаемого страшного толчка или боли от раздирающих плоть клыков, Гретхен услышала жалобное поскуливание. Огромный зверь стоял перед ней и жалобно скулил, с морды на пол часто падали капли крови. Торчали обломки стекла, в шею впился длинный, узкий осколок, похожий на лезвие клинка. Короткая шерсть взмокла и черно лоснилась. Гретхен попятилась в ужасе от содеянного ею, пес шагнул за ней и лег, положив на пол окровавленную морду. Глаза Гретхен наполнились слезами, ноги ее не держали, и она безвольно опустилась на колени.
      - Урс, милый... Прости меня... Зачем же ты прыгнул, глупый...
      Склонившись над израненной собакой, Гретхен горько заплакала. Она плакала о ней и о себе, а пес молча лежал, вытянув к ней морду, смотрел желтыми искринками, изредка помаргивал.
      Ларт вернулся незадолго до заката, и еще со следами дорожной пыли на одежде, вошел к Гретхен. Переступил порог комнаты и замер. Гретхен сидела на полу, забинтованная голова Урса лежала у нее на коленях. Сквозь белое полотно в нескольких местах проступили алые пятна.
      - Что здесь произошло?! Кто посмел?
      Встревоженный Ларт опустился рядом с Гретхен на колени, окинул ее взглядом.
      - Вы сами? С вами ничего не случилось?
      Она отрицательно помотала головой.
      - Но что с Урсом? Кто это сделал?
      - Это я сделала.
      - Вы?! Как?.. - растерянно проговорил Ларт.
      - Простите меня.
      Ларт озадаченно и недоверчиво смотрел на нее, потом перевел взгляд на собаку.
      - Урс? - Ларт наклонился над ним.
      Пес с сожалением оторвал голову от коленей Гретхен, стукнул хвостом о пол в знак приветствия хозяина.
      Ларт взял Гретхен за плечи, заставил подняться с ковра и усадил в кресло.
      - Объясните, что здесь произошло.
      Избегая смотреть ему в лицо, она сказала:
      - Я... хотела избавиться от Урса, и заперла его в гостиной... там, где дверь с витражом... А он прыгнул сквозь стекло.
      Помедлив, Ларт окликнул собаку и вышел из комнаты. Для Гретхен это было худшим наказанием, чем если бы он дал волю ярости и накричал на нее.
      Гретхен осталось лишь наедине со своей виной терзаться запоздалым раскаянием. Наравне с мучительным чувством вины беспокоила ее другая мысль вероятно, теперь ей предстоит узнать недоброго Ларта. Урс для него гораздо больше, чем собака, это друг, и она, Гретхен, смела покуситься на жизнь дорогого Ларту существа... Что ж, теперь она узнает, насколько придуманный ею суровый тюремщик будет соответствовать реальному. Гретхен услышала стук в двери, и сердце ее оборвалось.
      Ларт молча облокотился на каминную полку. Стиснув на коленях руки, Гретхен не поднимала глаз, со страхом ожидая приговора себе. Но он не собирался начинать разговор - ожидание казалось бесконечным. Он ждет ее слов? Переглотнув, Гретхен проговорила:
      - Господин Ларт... я искренне сожалею о случившемся...
      - Я знаю.
      Она несмело подняла глаза.
      - Вы теперь... Вероятно, я заслужила сурового наказания... - она смотрела на него с отчаянием.
      Он заговорил серьезно, без улыбки:
      - Сделать вас еще более несчастной - вы считает меня способным на это. - Помолчав, он медленно продолжал: - Я сказал, что Урс ни при каких условиях не причинит вам вреда. То же относится и ко мне. И душа ваша жаждет поверить в это, но сами вы отчаянно боитесь поверить. Тюремщик стережет и наказывает. Я - слуга ваш и хранитель, и не моя вина, что вынужденно посягаю на вашу свободу. Подобно тому, как детям не позволяют играть с иголками и булавками, так я не могу позволить вам совершить некоторые поступки, последствия коих принесут вам вред. Не бойтесь меня, доверьтесь. Не ищите в моих действиях злого умысла, не перетолковывайте их на свой манер, ведь любой поступок при желании можно истолковать как в пользу добра, так и в пользу зла. Попробуйте доказать человеку, что белое - это белое, когда он уверен, что белое - это черное. Вы же заставляете меня заниматься этим постоянно. И при этом - вы не можете не признать - душа ваша и вправду обрела здесь покой и умиротворение, зачем же вы терзаете ее надуманными страхами, которые толи есть, толи нет, и страхи ваши, думы, все равно ничего не изменят в реальном положении вещей. Я понимаю, что не могу ждать от вас доверия, как бы мне того не хотелось, как бы не было мне больно видеть страх в ваших глазах, который вы пытаетесь скрывать. Ваше воображение пугает вас ужасными картинами, которые, якобы, сулит вам будущее... Хотел бы я знать, что оно вам рисует. Насилие над вами? Но может ли быть худшее, чем то, которому вас подвергали в замке барона? Рабство? Но разве не рабство ваше замужество? Вам довелось испытать худшие формы насилия и рабства - над вашей душой. Я много странствовал, видел много стран и обычаев. Поверьте, даже в гареме какого-нибудь восточного султана вы не испытали бы таких унижений, оскорблений и надругательств. Вашу жизнь превратили в медленную, жестокую пытку, так отчего вам так больно расстаться с нею? Что достойно сожаления в вашем прошлом? Если такое имеется, скажите, и я найду способ вернуть вам то, что вам дорого.
      - Господин Ларт... - заговорила Гретхен и умолкла. - Я не знаю, что сказать... Мне нужно подумать. - Помедлив, спросила виновато: - Как вы нашли состояние Урса?
      - Опасности нет, не тревожьтесь, он скоро поправится.
      - Урс простит меня?
      - Я думаю, он за вами вины не знает, - улыбнулся Ларт. - Наверно, ему эта ситуация представилась иначе, чем нам с вами. Он обязан был оберегать вас, а значит, ни на шаг не отпускать от себя. Вдруг вы остались одна, а это - опасность, и ему понадобилось во что бы то ни стало вернуться к вам, что он и сделал. Но ваша вина?.. Ее нет.
      - Ужасно... - покачала Гретхен головой. - А вы, господин Ларт... вы простите?
      Ларт посмотрел на нее, снова улыбнулся.
      - Если бы вы могли выполнить одно мое условие...
      - Какое? - обеспокоено спросила Гретхен.
      - В моей стране нет многих условностей вашего мира. В частности, принято более простое обращение друг к другу. Вам будет слишком неприятно называть меня просто - Ларт, как вы уже сделали однажды?
      - И... это ваше условие?.. - недоверчиво проговорила Гретхен.
      - Если выполнение его не потребует от вас слишком больших усилий.
      - Я... попробую.
      - Я буду вам признателен. А теперь - я все же намерен переодеться.
      - Ларт... - остановил его в дверях голос Гретхен. - А как обращаются к женщине... в вашей стране.
      - Женщины - особая каста, более высокая. Обращение разное. Но в знак особо доверительных отношений женщина может позволить называть ее по имени, без дополнительных обращений.
      - Я... хотела бы вам это позволить. Это можно?
      - Я буду счастлив получить этот знак вашего доверия мне. Если он искренен.
      - Думаю, что да...
      - Благодарю вас, Гретхен.
      Поклонившись, он вышел. Она закрыла глаза и будто оцепенела, пытаясь заглянуть в собственную душу. Что сейчас произошло? Она думала, что ведет игру, пытаясь убедить его, будто раскаивается и больше никогда... Но одновременно знала, - раскаяние было искренним! Значит, не играла, а следовала велению сердца? Значит, там, в глубине сокровенных даже от самой нее тайников, зрела готовность поверить, принять, довериться... И окончательно сломало преграду, которую она возводила между ним и собой, то, как он повел себя после подстроенного ею несчастья с его собакой... Ведь Урс ему очень дорог... А он - простил, более того - сумел понять...
      Это с легкостью перевесило все, что она старательно складывала на другую чашу весов...
      Глава седьмая
      очень маленькая, дабы не ввести читателя в скуку
      философско-политический экскурсом в страну Ларта
      Гретхен и не заметила, когда присутствие Ларта перестало ее тревожить, а его общество перестало быть тягостным. Она скоро оценила тонкую деликатность этого человека, который умел заметить малейшее изменение ее настроения. Когда ей хотелось одиночества - он уходил. Когда становилось тоскливо - Ларт был рядом и заполнял пустоту времени. Хотелось общения - и разговор был нескончаем; он молчал, когда ей надо было, чтобы он просто был рядом. Ни разу он не был навязчивым. Иногда к Гретхен возвращались сомнения и колебания. Правда, теперь они не были так мучительны - просто ей трудно было принять за безусловную истину то, о чем говорил Ларт. Тогда она становилась ироничной и порой ирония эта бывала злой. Потом Гретхен сожалела и раскаивалась в душе, но Ларт, казалось, принимал все как должное.
      - ...Барон Ланниган не смог бы жить в нашем обществе, по нашим понятиям он - преступник и подлежит наказанию.
      - По каким законам его осудили бы? По законам совести и морали или по правовым?
      - Разумеется, я говорю не про общественное осуждение.
      - Но нарушение каких законов суд мог бы вменить ему в вину?
      - Полно-те, Гретхен! Даже по законам вашей страны - осмелься вы затеять судебное разбирательство - его осудили бы за систематическое истязание, вымогательство и суд нашел бы еще добрых полдюжины пунктов. В моей стране его судили бы за преступление одного закона - преступление против женщины.
      - В вашей стране... Чем же она настолько другая?
      - Вероятно, нашей философией, которая является идейной основой общества.
      - Философия - поле деятельности немногих... А для общества, для народа... вероятно, религия?
      - Да... пожалуй, можно сказать и так.
      - То есть, вы проповедуете иную веру?
      - Если я опять однозначно скажу "да", то введу вас в заблуждение. И испугаю - вы, чего доброго, вообразите нечто вроде мусульманского мира с его жестокостями. Это не так. Религия одна, как Бог един. Но люди на долгом пути своем потеряли истину. Теперь ищут ее, пытаясь обрести вновь, и многие, думая, что к ним пришло откровение, говорят: "Вот истина! Следуйте ей!" И дают Богу различные имена: Христос, Будда, Аллах, хотя они все - Он.
      - А вы познали истину? - сузив глаза, Гретхен выжидающе смотрела на Ларта.
      - Нет. Тайну Бога нельзя познать, к ней можно лишь прикоснуться. Истина существует только для самого Бога. Человеку дано одно стремление к ней, сопряженное с постоянными заблуждениями. А познать... Мы желаем к ней приблизиться настолько, насколько это возможно.
      - И все же, Ларт, что именно скрывается за вашими словами?
      - В нашей стране, как в любой другой - западной, восточной ли, религия лежит в основе идеологии, определенных этических и правовых норм. В жизни многое противоречиво. И нужно знать нравственные истины, дабы не ошибиться в правильности избранного пути. Многие провозглашают: "Бог есть Любовь", но как мало помнят об этом в своих мыслях, поступках. Мы заложили этот постулат в основу всех наших законов. Они основаны на милосердии, любви и доброте.
      - Но Ларт, спросите об этом любого правителя!.. В любой стране! Он провозгласит то же самое!
      - Слова останутся словами. Чтобы они реализовывались в каждом дне жизни общества, необходимо с младенчества воспитывать в его гражданине убеждение, что мораль, совесть, честь, справедливость - лишь это делает человека человеком. Что эти понятия чисто человеческие. Создатель наделил ими лишь единственное из своих творений. Хищник, терзающий жертву, не знает "плохо" это или "хорошо". У него нет выбора. У человека есть. И он всегда знает, хорошее или плохое он творит. И если эти категории не возведены у него в степень внутреннего закона, внутренней потребности, он лишь имеет человекоподобный вид, на деле оставаясь животным. Ланниган - не человек.
      - Об удивительный вещах вы говорите, Ларт... Будто люди вашей страны не живут на той же самой земле, под тем же солнцем... Почему вы другие? Как жили ваши предки?
      - Есть предание о Начале, о событиях незапамятных времен. В ней говорится, что летела над морем горящая птица и уронила людей. Люди не погибли, потому что упали в волны прибоя у побережья большого острова. Они вышли на сушу и были прекрасны. Чужеземцы остались жить с людьми диких племен и многому их учили, в том числе, своим законам.
      - Но что это было, Ларт? Откуда были те люди?
      - Никто теперь не может достоверно судить о тех событиях. И были они в действительности? Это только предание, едва ли его слова надо понимать буквально.
      - А имена тех людей предание сохранило?
      - Немногие. Они звучат странно - Сольтэнолэо, Гральэнтэко... Они чужды как нашему древнему, мертвому теперь языку, так и языку посвященных.
      - Посвященных... - задумчиво проговорила Гретхен. - Особая каста в вашем обществе?
      Глава восьмая
      поет оду взбесившейся мышке,
      а Ларт рассказывает еще кое-что о своей удивительной стране
      Ларт с улыбкой посмотрел на Гретхен.
      - Вы похожи на зайчонка, пригревшегося на лужайке на солнышке. Но лишь пробежит мимо тень облачка, шевельнется ветер в траве - он воображает себе ужасы и пугается того, что придумал.
      - Что изменится, если он будет отважен? Судьба зайцев - дрожать, забившись под куст.
      - Но вы не заяц.
      - Кто же еще? Отвагу надо подкреплять силой.
      - Хорошо, продолжим экскурс в мир зайцев и прочих Божьих тварей. Вы, вероятно, не поверите мне, но однажды я видел, как мышь прогнала кошку. Она подпрыгивала, как мячик, беспрестанно кидалась на морду кошке, кусала за лапы. Незадачливая охотница сначала ошеломленно отдергивалась, пятилась, а вскоре позорно бежала от строптивой "добычи".
      - Вероятно, мышь была бешенная.
      - Я и хотел как раз сказать, что если загнали в угол и уже нечего терять, вы еще не побеждены. Обратите на противника бешенство своего гнева, ярости - нападайте! Станьте львицей, но забудьте навсегда называть себя зайцем. Вы побеждены, когда сдались. Ланнигану вы сдались еще до боя.
      - О, я пыталась!.. - не очень энергично возразила Гретхен.
      - Я знаю, и ни в коем случае не собираюсь осудить вас, Гретти! - Ларт взял ее руку прикоснулся к ней губами. - Простите, что напоминаю вам о вашем прошлом. Разумеется, бой, это неизменные потери, боль, но и торжество победителя, даже если он выходит из боя израненным. К тому же страшит грядущее сражение, но едва вступил в него, страх исчезает, а в бешенстве человек не чувствителен к боли.
      - Ларт, - задумчиво проговорила Гретхен, - вы заставили меня с изумлением подумать: почему в самом деле я не уподобилась той мышке? Ведь терять мне уже было нечего, но было бы так радостно искусать его, исцарапать, увидеть в его глазах ошеломление и, может быть, даже страх.
      Ларт погладил руку, лежащую в его ладони, и этот жест единения и доброты, ласковое тепло ладони возвращало Гретхен спокойствие и уверенность, пока еще столь хрупкие. И Гретхен устояла перед горькой печалью воспоминаний, не позволила им завладеть собою.
      - Ваше воспитание не позволило этого, - сказал Ларт. - Вас слишком хорошо научили держать себя в рамках приличия, по правилам. Мышка же спаслась тем, что забыла о приличиях и о том, как ей надлежит себя вести. Кроме того, вас никто не научил, что красоту можно обратить в непобедимое оружие. Гретхен усмехнулась с печальным недоверием, но сказала о другом:
      - Друг мой, признайтесь, вы нарочно ушли от моего вопроса о таинственных "посвященных"?
      - Ни в коем случае! Вернемся к нему. Итак, вы спросили, не каста ли эта? Кастой можно назвать замкнутое сообщество, образовавшееся в силу традиций, веры - вы это имеете в виду?
      - Да, именно.
      - К Тайному Союзу Равных, это не имеет никакого отношения. Так называется наш высший институт управления государством. В него входит около пятисот человек, выбранных мнением большинства. Выборная система управления у нас сложилась очень давно, монархии не было никогда, разве что вождей полудиких племен можно назвать монархами.
      - Государством руководит тайная организация?!
      - Да.
      - О, Ларт! Я подумала было, что ослышалась. Но я не понимаю - как же можно избрать в тайную организацию?
      - Выбирают не все граждане, лишь сами посвященные принимают в свой Союз нового товарища. Это происходит на одном из их главных - общих собраний. Очередной сбор может объявить любой входящий в Союз, будучи уверенным, что у него есть веский повод. Здесь вносится для обсуждения имя нового кандидата, и после необходимых мероприятий, по прошествии времени Равные в голосовании выражают свое окончательное решение.
      - Что значит - равные?
      - На собрании рядом с аристократом может сидеть гончар или пастух, или многодетная мать.
      - И вы называете это Союзом Равных?! Как это может быть? Социальный статус человека...
      - ...не имеет никакого значения. Если человек считает иначе, он просто никогда не станет членом Союза. Равные права, равно весомое слово любого из членов - важнейшее условие. В нем нет руководящего ядра. Даже Председатель на каждом собрании избирается всякий раз заново, но обычно его открывает тот человек, который собрал людей. Для разрешения какой-то ситуации, возникшей в стране, может быть выбрана Комиссия. Но как только она сделает свое дело, и надобность в ней проходит, она самораспускается.
      - Ларт! В любом объединении со временем появляется лидер!
      - Но не в этом. Член Союза Равных, обнаружив за собой желание стать лидером, либо, что товарищи прислушиваются к его слову с большим вниманием, чем к мнению других, - обязан сам принять меры к устранению этого. Если же они не помогают, то добровольно выйти из Союза. Потому что иначе ему объявят об этом товарищи. Равных не надо вести, указывать дорогу. Они сами направляющее ядро. Кроме того, есть еще Круг Семи, Вершители. Преимущественно они подчинены Союзу Равных, но одно их право совершенно исключительное - контролировать Союз, его дух, если вы понимаете, о чем я говорю, насколько последовательно претворяет он в общество наши нормы жизни и сам следует им.
      - В это трудно поверить... Каким чистым душою должен быть человек, чтобы все это стало для него нормой жизни. И столь же странно слышать о негласном управления государством.
      - Но вы согласитесь, баронесса, что к представителю власти вольно или невольно начинают относиться иначе - "короля играет окружение", не так ли? И человек меняется. И как правило - в худшую сторону. Почему среди людей, обладающих хоть какой-либо властью, оказывается так много недостойных, непорядочных, хотя были они, казалось бы, вполне хорошими людьми? Искушение властью не каждому под силу преодолеть. Наши вожди избавлены от "медных труб", народ их попросту не знает.
      - Но... Круг Семи, вы сказали?
      - Да. Семь человек, которые заслуженно пользуются всеобщим и истинным уважением и любовью, их, действительно, знают. Однако это, если так позволительно сказать, - не приоритетный орган, этим семерым люди доверяют исполнять и контролировать.
      - Все вами сказанное удивительно до такой степени, что похоже на некие утопические мечтания об идеальном обществе. Как можно было на протяжении веков сохранить себя, Ларт? Сохранить свою уникальность, не соблазниться новыми веяниями? Ведь наше время, это время взаимодействия, взаимопроникновения культур разных стран и народов. Я скорее поверила бы в ваши рассказы, Ларт, живи мы... не знаю - в пятнадцатом, шестнадцатом веке, может быть! Но и тогда уже люди бродили по всему миру, узнавали нравы и обычаи чужих земель.
      - Наша страна очень мала по сравнению с мощными государствами Европы, Азии. Я не могу с уверенностью сказать, что все было бы точно так же, живи мы в центре Европы, например. Но от центров цивилизации мы еще дальше, чем Новый Свет, к примеру. И "открыли" нас не на много раньше. Земли наши небольшой архипелаг, удаленный от всех крупных морских путей. Поэтому "открытие" не стало сенсацией, не возбудило ни алчности, ни любопытства. Гостей звать мы не спешили, а вот наши корабли бывали во всех морях, вели торговлю. У нас всегда была хорошая, мощная флотилия, из самых быстроходных и надежных кораблей. Мы ведь островные жители, мореплаватели. И такого, одностороннего проникновения в мир нам вполне хватало. Характер обычаев и нравов большого света вовсе не побуждал к более тесным контактам. То есть общество наше было заинтересовано как можно дольше сохранять существующее положение вещей. А тем, кого тянуло самому все увидеть, познать - их свободы никто не ограничивал. Одни становились моряками, другие уплывали и возвращались лишь через несколько лет, либо не возвращались. Каждый имеет право на свободное волеизъявление.
      - А сейчас? При современном развитом мореходстве неужели вам удается избежать визитов иноземцев?
      - Разумеется, нет. И все же мы стараемся свести их к минимуму. Есть добрые друзья, которым мы всегда рады. Есть и другие, для которых наши гавани закрыты.
      - Вы не впускаете их?
      - Да, именно так. Доставляем им в открытое море запас воды, провизии, если они нуждаются в этом, и выпроваживаем восвояси. Большинство второй раз не приходят - путь слишком далек и опасен. Он не стоит того, чтобы иметь возможность издали полюбоваться нашими живописными побережьями.
      Гретхен рассмеялась.
      - А если они не хотят уходить?
      - Так или иначе, но мы находим способ убедить их.
      Глава девятая
      о том, где в этом мире есть убежище красоте
      и о новых трудностях, которые обещает Ларт
      - Вероятно, ваша страна и впрямь, - удивительный мир любви и доброты. В это чудо трудно поверить, но так хочется верить! Но, Ларт, каким образом все это связано со мною? Далекая, чужая, таинственная страна шлет ко мне своего посланника? Неужели вы сумеете уверить меня, что и это правда?
      - Да, Гретхен, надеюсь, что сумею. Мы не такое уж замкнутое сообщество, как, может быть, вы подумали. Мы стараемся по мере сил нести в мир свои идеалы любви, милосердия, красоты. И, кроме того, мы считаем одной из своих миссий - сберегать красоту. Женская красота - одно из наиболее ярких ее проявлений. Надругательство над этим венцом творения - кощунство, непростительный грех. Во всех религиозных мировоззрениях женщина считается существом вторичным. Это не правильно. Женщина - лоно жизни. И если Бог есть Любовь, то кто как ни женщина пронизана любовью. Это порождение любви и ее источник. Мужчина может прожить без любви, он найдет ей какую-то замену, дело. Женщина, не познавшая любовь - не женщина. В нашей стране обрели вторую родину прекрасные дочери самых разных народов. О вас, Гретхен, нам стало известно около года назад. Последние полгода за вами пристально наблюдали. Обычно это срок более длительный, но в случаях, подобных вашему, дольше ждать нельзя. Круг Семи принял решение о том, что изъятие вас из вашего мира будет актом милосердия и не повредит вам. Я прибыл сюда, чтобы исполнить это решение.
      - Я не ослышалась? Вы сказали, что за мной наблюдали полгода?!
      - Даже чуть больше. Это наблюдение было необходимо, чтобы избежать ошибки.
      - О чем вы говорите, Ларт?
      - Нельзя вмешаться в судьбу женщины, если это лишь усугубит ее несчастье. Мы не имеем права разлучать близких по душе родственников, близких людей. Решения Круга Вершителей бывают разными.
      Гретхен помедлила, осознавая то, что услышала. Потом спросила:
      - Вас интересуют только красивые женщины?
      - В вашем мире судьба женщины незавидна. Любой. Счастливые редки. Но не реально принять участие в каждой, мы только молимся за них. А приходим туда, где зло принесет наибольший вред. Не бойтесь, Гретхен, не терзайте своего сердца. Хуже того, что было в вашей жизни, уже не будет, клянусь вам. Я сделаю для этого все.
      - Вы? Но вы только исполнитель воли... Круга Семи или кого-то еще. Много ли вы можете, Ларт? - горько усмехнулась Гретхен. - Полагаю, мужи высокого ранга, имеющие большое влияние в обществе, не становятся гонцами-исполнителями.
      - Моего влияния хватит, чтобы защитить вас.
      - А кроме того... боюсь, что пославшие вас будут разочарованы. Красота - это в прошлом. Я проклинала свою внешность, и теперь никому в голову не придет назвать меня красивой.
      - Вы прекрасны, Гретхен, вы даже не осознаете, насколько прекрасны. Вы еще расцветете, как цветок, пересаженный на благодатную почву. Пройдет совсем немного времени и вам покажется, что с вами свершилось чудо - будут мечтать об одном только вашем благосклонном взгляде. Вот тогда вы познаете свою власть - тогда станете женщиной. Я сказал уже, женщина - порождение любви. Сейчас вы еще не женщина, ибо утрата символа девственности совершенно ничего не значит.
      - О, Ларт!.. - едва выговорила Гретхен.
      - Вам будет не просто у нас первое время. Знаете отчего? Вам будет невероятно тяжело сбросить оковы морали вашего цивилизованного общества, которыми вы прониклись, и считаете их незыблемо правильными. И даже когда разумом поймете их порочность, захотите расстаться с ними, это будет все еще тяжело. А то, что нравственность этого мира по сути глубоко безнравственна, вы осознаете очень скоро. Это узаконенное порабощения женщины. Разве не ощутили вы этого на себе, едва вступили в брак? Как много обязанностей обрушилось на вас - долг хозяйки дома, долг супруги, обязанность угождать своему мужу-хозяину, терпеть хама и негодяя в любом виде. А права? Да, закон был, как будто, на вашей стороне. Но вы настолько прониклись убеждением, что необходимо терпеть, терпение - добродетель, вы даже сказать никому не смели, что именно происходит за запертыми дверями вашей спальни.
      - Довольно! Довольно, Ларт!
      - Сейчас вы знаете, что я прав. Но ваше воспитание заставляет вас страдать, а речи мои кажутся чудовищно приличными, безнравственными, дерзкими...
      - Да, вероятно вы правы... Но пощадите мои чувства, Ларт! - задыхаясь, проговорила Гретхен.
      - Простите... Я только хотел дать вам повод для размышления.
      Беседы с Лартом далеко не всегда заканчивались для Гретхен желанием опрометью выскочить из гостиной или библиотеки, забиться к себе в комнату и как можно дольше с ним не встречаться. Отнюдь. Подобное было скорее, исключением. Гретхен испытывала удовольствие от долгих разговоров с Лартом. Впервые мнение ее было интересно другому человеку, мысли, рожденные "куриными мозгами" оказывались достойными внимания и уважения. Вынужденно ведя уединенный образ жизни в замке барона Ланнигана, Гретхен находила утешение и забвение в книгах. А библиотека, собираемая многими поколениями Ланниганов, была хоть и бессистемна, но весьма обширна. Здесь можно было найти произведения любых жанров и сфер человеческого познания. Гретхен, начала осваивать ее со светской литературы - с романов о любви, но скоро пресытилась ими, и исследование фонда приняло более серьезный характер. Гретхен нашла то, чего и не искала, - в трудах по философии и богословию она обнаружила поддержку и опору себе. Она много размышляла над прочитанным, восхищалась отдельными постулатами, как откровением, с другими спорила, третьим находила подтверждение в каждом дне своей жизни... Но облекать мысли свои словами Гретхен впервые начала в беседах с Лартом. Он и сам был великолепным собеседником, остроумным, живым. Яркая, образная речь его завораживала, перед Гретхен будто разворачивались удивительные картины другой жизни, другой действительности, которой и принадлежал этот человек. Картины эти были настолько реальны, что, подпадая под их очарование, Гретхен уже не хотела сомневаться в их истинности и жаждала лишь одного - чтобы Ларт разворачивал перед нею все новые и новые полотна.
      Проходил день за днем, пролетал, наполненный прогулками, музыкой и нескончаемыми разговорами. Первоначальное намерение Гретхен порыться в здешней библиотеке, осталось нереализованным. Ларт иногда читал ей вслух, и Гретхен с огромным удовольствием, затаив дыхание слушала его низкий, мягкий голос. Но саму ее к книгам не тянуло - когда перед ней была удивительная, завораживающая, едва-едва приоткрытая книга - Ларт. И ей уже действительно хотелось, чтобы все так и оставалось, чтобы ничего не менять. Перемен она боялась. Но пришел день, когда Ларт объявил, что пора отправляться в путь.
      - Я получил известие. Тот человек, что был вашим незримым хранителем в замке барона, уже на побережье. Пока мы доберемся туда, он приготовит наш корабль к отплытию, чтобы мы могли без промедления выйти в море. Близится сезон штормов, но времени еще достаточно, чтобы избежать спешки. Гретхен, вы не будете возражать, если я предложу вам роль юноши? Нам лучше иметь вид двух путников-мужчин, в начале пути особенно. Я знаю, вы хорошая наездница, но сможете ли выдержать два-три дня верховой езды? Потом уже не будет нужды изображать моего младшего товарища, хватит и вуали на шляпке. Кроме того, даме пристало путешествовать в карет, это поможет избежать любопытствующих глаз. Но все это станет доступно нам немного позже.
      - Разумеется, Ларт, я сделаю все, что вы сочтете нужным. Я хочу лишь одного - как можно быстрее уехать из этих мест.
      Глава деcятая
      рассказывает о начале долгого пути
      и о том, как ценно взаимопонимание
      Весь следующий день они провели в седлах. Солнце без устали поливало жаром все, что лежало под белесым, выгоревшем от зноя небом: деревни и крестьянские поля, рощи взбегающие по холмам, утомленных путников. В недвижимом воздухе не было ни малейшего дуновения, которое принесло хотя бы обманное облегчение. Длинный шлейф пыли долго висел над дорогой, медленно оседал на придорожную траву и деревья. Гретхен старалась держаться бодро и не выдавать своей усталости, потому что Ларт тогда начинал думать лишь о том, где удобнее остановиться передохнуть, и вскоре объявлял привал где-нибудь в тенистой роще, или на берегу ручья. Но Гретхен не хотела этих остановок, потому что над всеми ее желаниями преобладало одно - как можно скорее уехать из мест, где даже под платьем юноши в ней могли опознать супругу барона Ланнигана. К тому же она знала, что Ларт тоже предпочел бы не задерживаться вблизи замка барона. Уже в сумерках они подъехали к постоялому двору у перекрестка дорог. Гретхен была безумно рада приземистому темному строению с вывеской на скрипучих цепях, с сомнительным радушием приглашавшей: "Будьте как дома". Непрезентабельный вид гостиницы не имел для Гретхен никакого значения, она обрадовалась бы сейчас и сараю с охапкой сена, только поскорее бы оставить седло.
      Хозяин проводил их в довольно-таки просторную комнату, обставленную лишь самым необходимым. Наверняка, родились эти, с позволения сказать, предметы мебели, где-то неподалеку, под топором и пилой деревенского столяра. Впрочем, это тоже не имело значения. Гораздо более важным было то, что пыльная духота осталась снаружи, и здесь показалось так прохладно, свежо после целого дня иссушающего пыльного зноя. Гретхен не терпелось остаться одной.
      - Устали, мой юный друг? - участливо спросил Ларт, прикрывая за собой двери.
      - Да, немного, - виновато призналась Гретхен. - Я ведь уже и не помню, когда в последний раз совершала верховую прогулку.
      - Я знаю. Я знаю, что барон запрещал все, что могло бы пойти вам на пользу и держал чуть ли не взаперти в каменных стенах замка, без солнца и свежего воздуха. Но спешить нет никакой необходимости, у нас предостаточно времени впереди. Мы вполне можем остановиться здесь на день или на два.
      - О, нет, Ларт! Ни в коем случае, об этом и речи быть не может! Пожалуйста, я вас прошу - завтра я хочу ехать дальше. Уверяю вас, за ночь я прекрасно отдохну. Пожалуйста, - проговорила Гретхен, умоляюще глядя на Ларта.
      - Хорошо, мы решим это утром. А теперь скажите мне, что вы предпочитаете: хотите ли спуститься вниз или лучше поужинаем здесь, в комнате?
      Гретхен вспомнила грязный сумрачный зал, и таких же сумрачных людей в нем. Они все обернулись, едва Ларт отворил двери. Любопытствующие и заинтересованные взгляды провожали их до тех пор, пока Ларт и Гретхен не скрылись за поворотом узкой лестницы, поднимаясь вслед за хозяином.
      - О, разумеется, лучше здесь, Ларт! Если это возможно. Но есть мне почему-то совсем не хочется.
      - Это от усталости. Сейчас вы умоетесь, и вместе с пылью и потом смоете усталость. Увидите, насколько легче вам станет. И есть сразу захочется.
      Будто дожидалась за дверью этих слов, в комнату вошла пышнотелая женщина с фарфоровым тазом, кувшином и ведром воды.
      - Приготовьте ужин для нас, чуть позже я спущусь за ним, - распорядился Ларт.
      Кивнув, женщина вышла.
      - Я помогу вам, Гретхен. Можете освободиться от верхнего платья, я запер дверь.
      Гретхен с облегчением сбросила на руки Ларта пропыленный плащ, сняла шляпу и куртку, осталась в одной просторной белой рубахе. Она с увлечением плескалась, тихонько повизгивая от прохладной воды.
      - Несказанное блаженство! - простонала она, промакивая полотенцем лицо и откидываясь на спинку стула.
      - Вот вы и оживаете. А теперь надо вымыть ноги холодной водой, и вы забудете об усталости.
      Ларт присел на корточки и снял с нее сапоги, - взгляд Гретхен сделался напряженным.
      - Ларт, оставьте!
      Он невозмутимо завернул штанину до колена и стянул с ноги чулок.
      - Ларт! - лицо Гретхен чуть побледнело.
      Ее порывистое движение встать, пресеклось строгим "Сядьте!", и Гретхен будто приковало к стулу. Ларт не часто демонстрировал ей умение быть властным, но однако, это было не впервые. Гретхен оцепенела, и, вероятно, лишь глаза могли выдать ту бурю, что клокотала в ней. Неприятны ли были ей прикосновения рук Ларта? Вероятно, Гретхен не была бы искренна, заяви она об этом. Сам вид склоненного к ее ногам мужчины - до сих пор к земле гнули ее мог бы отозваться музыкой торжества в сердце любой женщины. Но Гретхен об этом не думала - то, что он делал, он делал, не считаясь с ней, с ее чувствами, с высказанным желанием, которое он просто проигнорировал, и это было больно. Она обязана была оттолкнуть его, но и этого не могла сделать. Гретхен почувствовала себя жалкой, слабой и в чем-то виноватой. Весь ее протест выразился в слезах, которыми наполнились ее глаза. Когда Ларт снизу поднял на нее взгляд, с ресниц скатились слезинки.
      - О, Гретхен! - растерянно воскликнул он. - Простите ради Бога!.. У меня и в мыслях не было желания оскорбить вас... Я не сделал ничего дурного, Гретхен! О, простите меня!
      Гретхен неловко улыбнулась - губы выдавали ее готовность расплакаться, и новые слезинки скатились по щеке.
      - Ах, Гретти... - укоризненно покачал головой Ларт.
      Он поднял ее на руки и перенес на кровать, усадил.
      - Я искренне прошу у вас прощения. Я забылся... Я чувствую вас такой близкой... будто вы сестра мне... Но я забыл, что это не так, что вы не можете разделять моих чувств... Простите мне. - Вдруг взгляд его стал озабоченным: - Гретхен, а ведь хозяин отвел нам двоим одну комнату - вы поняли это?
      - Как?.. - испуганно встрепенулась Гретхен. - Вы тоже будете спать здесь?!
      - Сегодня у него нет лишней комнаты.
      - Но ведь здесь всего одна кровать!..
      - Зато какая широкая! Отдыхайте, я сейчас принесу наш ужин.
      Встревоженная Гретхен вяло принялась за еду, но потом неожиданно почувствовала, как сильно проголодалась. Блюда, приготовленные не слишком умелым поваром, показались ей верхом кулинарного искусства, едва ли не лучшим из всего, что она ела до сих пор. Тарелки скоро опустели. Собирая их в корзину, Ларт сказал:
      - Вон там свежее белье для вас. Ложитесь спать. Я вернусь через четверть часа.
      Некоторое время она сидела, не двигаясь, потом окинула взглядом комнату, которая сейчас показалась вдруг совсем крохотной. Гретхен подошла к окну, распахнула створки. Снизу, со двора донесся плеск воды, и она выглянула в окно. В густых сумерках она рассмотрела Ларта у колодца. Опрокинув в большое деревянное корыто ведро воды, он обливал из ковша спину и грудь. Лунный свет рельефно блестел на мускулистом торсе. Гретхен торопливо и бесшумно притворила окно и, будто застигнутая врасплох, поспешно отошла от него.
      Перед кроватью она остановилась и посмотрела на ее противоположный край, который был невозможно близко. Она впопыхах разобрала постель, убавила свет в фонаре и нырнула под одеяло, устроившись на самом краешке кровати.
      Вскоре послышались шаги Ларта.
      - Гретхен, - тихонько позвал он. - Вы не спите еще? Я не вижу вашего платья. Хозяйка постирает его.
      Поискав глазами, он посмотрел на Гретхен и подошел к кровати, сдернул одеяло с ее плеча.
      - Если бы я не отдал почистить вашу куртку с плащом, вы и их надели бы? Вы уверены, что нынешней ночью я непременно посягну на вашу честь? Только лишь потому, что мы оказались в одной комнате? Видимо вам представлялось, что дверь между нашими комнатами была для меня непреодолимой преградой? Лицо Гретхен залилось ярким румянцем, и она не знала - от стыда или негодования. - Впрочем, вероятно я не прав, сударыня, простите великодушно мою неуклюжесть, - ведь вы сегодня так утомлены, битва с одеяниями, это для вас уже слишком. Разумеется, я должен был предложить свои услуги. Простите меня и примите помощь вашего покорного слуги.
      Откинув одеяло, он поднял Гретхен и поставил ее на кровать, как ребенка.
      - Нет! - отпрянула она. - Не смейте!
      - Так извольте сами сбросить эти пропотевшие тряпки. Вы умоляли меня не задерживаться здесь, значит завтра должны быть свежей и полной сил.
      - Ларт... что вы делаете со мной... не надо так... Я не кукла... Я живая... Если вы и вправду мне друг...
      Несколько мгновений он смотрел на нее, потом помотал опущенной головой:
      - Простите...
      Взял прохладными пальцами ее руку, поднес к губам. С виноватой улыбкой поднял голову.
      - Простите... я веду себя отвратительно.
      Он положил ей на кровать свежее белье.
      - Переоденьтесь, пожалуйста, - и вышел.
      Спать он лег на брошенном у стены плаще.
      Глава одиннадцатая
      в которой трагическая встреча
      все же происходит
      Второй день показался Гретхен куда легче. Небо, наконец, смилостивилось над всеми кто был в пути и накануне изнемогал от зноя. Сегодня солнце уже не было столь беспощадным, приятный ветерок уносил пыль в сторону от дороги и дарил прохладой. Прошедшей ночью Гретхен прекрасно отдохнула - вопреки мыслям, с которыми легла спать, уснула она моментально и всю ночь проспала безмятежно, как младенец, даже ни разу не проснулась. Утром на испытующий взгляд Ларта она могла ответить со всей искренностью: "Не тревожьтесь обо мне - я отлично себя чувствую"!
      Ланниган, его мрачный замок и возможность нежелательных встреч отодвигались от Гретхен все дальше. Если накануне она пугалась любого облачка пыли, двигавшегося навстречу, и от своих тревог и страхов изнемогла больше, чем от целого дня верховой езды, то сегодня ей уже удавалось порой вовсе забывать об этом. Она любовалась пестрыми цветочными лужайками и зелеными просторами, открывавшимися c вершины очередного холма. В полдень они съехали с дороги и углубились в небольшой светлый лесок. Там, в зарослях, они обнаружили маленький ручей и расположились на его пологом берегу, покрытом густой мелкой травкой, будто зеленым ковром. У Гретхен сегодня было отличное настроение, почему-то казалось, что уже ничего дурного не случится, все плохое позади. Они пообедали, и Гретхен прилегла на траву. От плотного обеда ее разморило, потянуло в сон. Утром они выехали рано, опасаясь, что день будет таким же жарким, как накануне. Взглянув на Ларта, Гретхен обнаружила, что и он не спешит подниматься: опершись на локоть, Ларт полулежал и задумчиво смотрел на играющие в ручье солнечные блики. Он почувствовал ее вопросительный взгляд и сказал:
      - Отдохните, сударыня, побудем здесь часок, пусть лошади отдохнут тоже.
      И Гретхен с наслаждением откинулась на траву, закрыла глаза и под птичий щебет и журчание ручья сладко заснула.
      Таким образом, день показался ей совсем не утомительным, а скорее похожим на что-то вроде затянувшейся, но приятной прогулки.
      Уже по-вечернему гасла яркость дневных красок, когда с очередной вершины они рассмотрели впереди маленький городок, крыши его домов виднелись между дальними холмами. Не прошло и часа, как они достигли окраины. Городок был тихим и полусонным. Может быть, это ощущение создавали сумерки, которые уже накрыли долину. Был как раз тот час, когда дневной свет уже уходит, но ламп еще не зажигают. Темные здания с темными непроницаемыми стеклами выглядели не особо приветливо. Ветер лениво гонял по улицам красноватую пыль, высоко взметывал обрывки бумаги, мусор. Но усталым путникам городок сулил отдых, и для Гретхен сейчас не было места желаннее, чем это пропыленное пристанище.
      Комната, предоставленная одной! Гретхен, ни шла ни в какое сравнение со вчерашней. Она производила просто роскошное впечатление. Чистенькая, светлая не смотря на сумерки за окном - хозяин не пожалел свечей. Высокая кровать манила воздушной пеной белоснежных кружев. Но что показалось совсем уж невероятным видением, так это крохотная туалетная комнатка. Вскоре для "молодого господина" принесли вдоволь горячей воды и наполнили большое, глубокое корыто. Заперев двери, Гретхен погрузилась в воду до самого подбородка и так долго блаженствовала, что кажется даже задремала. Расслабленное дремотное состояние нарушил какой-то звук - Гретхен показалось, что из коридора кто-то постучал в двери, но возможно, ей почудилось это сквозь сон. Впрочем, вода и так почти остыла, когда Гретхен, наконец, выбралась из нее.
      Она успела переодеться в свежую рубашку и брюки, прибрать волосы, высоко их заколов, когда в дверь действительно постучали. То был Ларт, и Гретхен откинула запор. Когда она предстала пред ним свежая, причесанная, пахнущая не пылью, а ароматным мылом, Ларт забылся на несколько мгновений, смутив ее своим восхищенным взглядом. Но тотчас спохватился и объявил, что пришел пригласить ее к ужину в свою комнату, где уже накрыт стол.
      Они неторопливо поужинали, потом Ларт проводил Гретхен в ее комнату, пожелал спокойной ночи и пошел проведать лошадей и Урса. Гретхен еще только собиралась раздеться и погрузиться в белоснежные простыни, когда снова раздался короткий стук. Ларт быстро вошел и набросил на двери щеколду.
      - Гретхен, мне очень жаль, но нам надо поскорее уйти отсюда.
      - Что случилось?
      - Не время объяснять. Здесь стало опасно. Одевайтесь поскорее и уходим.
      - А наши вещи?
      - Их придется оставить. Но там ведь нет ничего, что нельзя приобрести снова?
      Когда одетая Гретхен вышла из туалетной, лампа была погашена.
      - Ларт? - испуганным полушепотом позвала она.
      - Я здесь, - так же тихо отозвался он, и Гретхен рассмотрела его силуэт у окна - осторожно подняв раму, он прислушался к звукам внизу.
      - Я спущусь вниз, - обернулся он к ней, - и вы спрыгнете мне на руки. Не бойтесь, я вас не уроню.
      Цепляясь за плющ и выступы, Ларт быстро спустился по стене и поднял руки навстречу Гретхен. Она влезла на подоконник, села на него, свесив ноги наружу и слегка наклонилась над темным провалом. Лучше бы она этого не делала - фигура Ларта с трудом угадывался в темноте, и до него показалось ужасно далеко.
      - Просто отпустите руки, - услышала она его голос, закрыла глаза, сжала зубы, сказала себе, что не вскрикнет, если даже разобьется вдребезги, и соскользнула с наружного карниза.
      Ей казалось, что она будет лететь бесконечно долго, но через мгновение Ларт ловко подхватил ее и поставил на землю. Где-то бубнили пьяные голоса, в другой стороне слышалась непонятная возня. Ларт потянул ее в темноту.
      - А лошади? Урс?
      - Урс с нами.
      Ларт чуть слышно свистнул сквозь зубы.
      Было еще не настолько поздно, чтобы городок окончательно затих и уснул. Хотя Ларт выбирал улочки поукромнее, и темнота скрывала беглецов достаточно хорошо, но остаться совсем незамеченными все же оказалось трудно. Несколько раз, когда Ларт собирался свернуть в очередной проулок, они едва не оказывались лицом к лицу с поздними прохожими. К счастью, в самый последний момент их предупреждали звуки шагов, шарканье, голоса.
      - От кого мы бежим, Ларт?
      - Я был в конюшне, и случайно услышал разговор. Шептались о том, как застать нас врасплох самым наилучшим образом.
      - О, Господи! Но кто это был, Ларт?!
      - Наверняка какие-то проходимцы. Приметили, как засуетились хозяева, и поняли, что не из одного человеколюбия. Вот и решили поживиться, решили, что мы уснем и станем легкой добычей.
      - Но куда мы теперь?
      - К окраине. А там я придумаю что-нибудь. Куплю лошадей или украду. Мне жаль, Гретхен, но здесь нельзя оставаться. К утру нам лучше оказаться как можно дальше.
      - Ларт, я нисколько не устала сегодня, пусть вас это не беспокоит. У меня достаточно сил, а еще больше - желания убраться отсюда куда угодно, только бы подальше. Но даже если бы я от усталости на ногах не стояла, я бы поползла на четвереньках.
      Они не могли знать, что дело обстоит гораздо хуже, чем им думалось.
      ...Сети вокруг них уже раскинули и если покуда еще оставляли призрачную свободу, так из одного лишь куража. То, что Ларту удалось подслушать тайный сговор, было никакой не случайностью. А троица за углом конюшни - нечто другое, чем алчные проходимцы, решившие поживиться от состоятельных путников. Несчастливая случайность заключалась в другом, в том, что как раз в этом городке оказался Лекруж. Снедаемый скукой и бездельем, он взирал, как опускаются на город сумерки, и пытался придумать, чем занять себя. Он любил ночь. В отличие от этого прекрасного времени суток, день обязывал его соблюдать условности и принятые в его кругу приличия. Конечно, все знали, что он повеса и кутила, но, впрочем, весьма безобидный и даже милый. Но его стихией, его подругой была ночь, тогда от видимости приличного тридцатилетнего денди оставался лишь легкий флер. Ночь дарила наслаждения, авантюрные приключения, риск и опасность. А если они и вступали в противоречие с законами и общепринятой моралью, так ночь набрасывала на все непроницаемое покрывало, и к полудню следующего дня Лекруж просыпался тем же милым, безобидным жизнелюбом, каким его знали в свете. И вот в ту минуту, когда скучающий Лекруж размышлял, что эта ночь, к сожалению, не сулит никакого развлечения, Ларт и Гретхен имели несчастье проехать как раз под его окном. Лекруж счел это невероятным подарком своей веселой фортуны...
      - Эй, приятель, - услышали Ларт и, обернувшись, увидел, как дверь, которую они только что миновали, открылась, и из нее появилась темная фигура, за ней другая. - Погоди-ка чуток!
      - Ларт! - испугано шепнула рядом Гретхен, и он обнаружил, что и дорога вперед уже несвободна тоже - будто выросли из-под земли, поперек узкого проулка встали две массивные фигуры.
      "Всего четверо!" - Ларта раздосадовало единственное - невозможность не расставлять на своем пути такие вехи... Урс низко и с угрозой заворчал на подступающие из темноты фигуры. Ларт осмотрелся в поисках какого-либо убежища для Гретхен и увидел низкую дверь, глубоко утопленную в кирпичной стене. Толкнув ее, Ларт убедился, что она заперта. Это не играло никакой роли - достаточно и дверной ниши, Гретхен будет надежно укрыта в ней. Отодвигая женщину к себе за спину, Ларт потянул рукоять шпаги.
      Первый из нападавших едва успел отскочить от молниеносной атаки тонкого жала. Второй достался Урсу и заверещал в ужасе - челюсти пса, сомкнувшиеся на его запястье, заставили выронить оружие и забыть обо всем, кроме собственной боли и горящих глаз огромного зверя. Но двое других бросились на Ларта, и шпага его весело лязгнула, отбивая двойную атаку.
      Втроем им было тесновато, и Урс в какой-то мере помог им, выдернув еще одного. Двое оставшихся оказались не слишком виртуозными фехтовальщиками не прошло и пятнадцати секунд, как один из наглецов наткнулся на острие шпаги Ларта. Его крик почти слился со вскриком Гретхен, оборвавшимся со странной внезапностью. Ларт стремительно обернулся - Гретхен позади него не было, одна лишь дверь. На мгновение Ларт забыл, что еще один клинок только и ждет, чтобы впиться в незащищенную спину - он бросил свое тело на дубовую дверь... и провалился в пустоту. Дверь распахнулись, не оказав ни малейшего сопротивления, и Ларт едва не упал, влетев в непроглядную темноту закрытого помещения. Но темнота была полна недругов - кто-то навалился, повис на плечах и руках - Ларт выпустил бесполезное оружие, выдрал руки из цепких капканов и стал раздавать удары направо и налево, не видя, куда они приходятся. Но цели они достигали и приносили результат - Ларт уже почти высвободился, когда откуда-то сзади вдруг ворвался поток света. Обернуться Ларт не успел - сильный удар на короткое время лишил его сознания...
      - Грег, ты посмотри, что они натворили! Эта его проклятая собака! Сатана, верно тебе говорю! Свену чуть напрочь руку не отхватил, у Кнута из задницы кусок мяса выдрал. Я хотел заколоть эту сатану, - куда там! Отскочил в темноту - будто и не бывало никого.
      - Где Базен?
      - Базена вот этот собственноручно продырявил! Кровища так и хлещет.
      - Он - Базена?! Сволочь! - Ларт застонал от неожиданного и злого удара ногой. - Ты, сволочь, слышишь меня?
      Ларт открыл глаза и увидел высоко над собой лица.
      - Вставай, мерзавец! - носок сапога опять впился в тело.
      Ларта схватили на плечи, за руки, дернули вверх, и он оказался лицом к лицу с Грегом Лекружем.
      - Я не нападал на твоих людей, - сказал Ларт. - Я защищался.
      Он пробежал глазами по лицам вокруг - Гретхен! Куда ее дели? Что с ней?
      - Приятеля своего ищешь? - услышал он вопрос и обернулся, уперся взглядом в шальные, насмешливые глаза, где под веселой бесшабашностью таилась злоба.
      - Чего ты хочешь от нас?
      - Да от тебя-то, правду сказать, ничего особенно и не хотел, пока ты парней моих не начал калечить... Но вот твой приятель - совсем другое дело.
      - Где он?
      - Ты говоришь о маленькой баронессе? Э? Чего замолчал? Язык отнялся? А знаешь ли ты, какое вознаграждение барон за нее назначил?
      - Я дам тебе больше.
      - Да? Так ты при деньгах? Определенно, сегодня ночь сюрпризов. Может быть, я дам тебе возможность выкупить твою собственную жизнь. Но насчет баронессы я еще должен подумать. Она ведь и сама по себе неплохой приз. И я в большом сомнении - стоит ли вообще возвращать ее Ланнигану? - он посмотрел на Ларта, будто ожидал, что тот даст ему нужный совет. - Кто он мне, это Ланниган, родной папа? А денежки у него ни какие-нибудь особенные, у других такие же водятся. И получить их никогда не поздно, - за эту малютку-баронессу знатоки отвалят мне обещанное бароном и еще столько же, верно? - он подмигнул Ларту. - Ты сказать что-то хочешь? Я по глазам вижу, что хочешь. Лучше не надо, не люблю я этого, вот они подтвердят, повернулся он к стоявшим рядом и вдруг с разворота, резко ударил Ларта в лицо - тот отлетел в гущу приятелей Лекружа и руки его оказались моментально скованы множеством чужих рук.
      - Запомни, - презрительно бросил Лекруж, - угрожаю я, но не мне.
      Ларт сплюнул на пол кровь, вытер плечом разбитые губы.
      - Ты тоже запомни - если прикоснешься к баронессе, лучше сразу пойди и закажи заупокойную молитву по себе.
      Лекруж окинул его взглядом, проговорил как будто даже с сожалением:
      - Она тебе нужнее. Сдохнешь тут, придурок.
      Глава двенадцатая
      о том, что встреча со старым знакомым
      не всегда сулит радость
      Гретхен вжалась глубоко в кресло, и старалась не замечать здоровенного малого, который подпирал стену рядом с дверью. Он же, напротив, доставлял себе удовольствие, с медлительной наглостью шаря глазами по ее фигуре. Гретхен показалось, что прошла целая вечность, прежде чем послышались стремительные шаги. Парень тоже услышал их, с усмешкой, ей адресованной, лениво оттолкнулся от стены, выпрямился. Глаза Гретхен наполнились изумлением, когда она увидела вошедшего, но удивление стремительно уступило место замешательству.
      - Господин Лекруж?..
      - К вашим услугам, госпожа баронесса, - он небрежно повел рукой, и страж удалился.
      - Очевидно, вы, наконец, дадите мне разъяснение - что происходит?
      - Ну, разумеется, вы получите все, что пожелаете, моя госпожа. Но в вашем голосе я слышу неприязнь? Нет-нет, мне послышалось, я уверен. Сегодня я не заслужил вашей обычной неприязни. Ведь я вырвал вас из рук негодяя и могу рассчитывать на признательность с вашей стороны, и, может быть, даже на благодарность.
      - Что с тем человеком?
      - О, вам больше не надо его бояться! Его вы больше не увидите.
      - Он жив?
      - Пока еще да.
      - На нем нет никакой вины, господин Лекруж.
      - Как?! Разве этот негодяй не похитил вас?
      - Господин Лекруж, до встречи с вами я была вольна в своих поступках и поступала в соответствии со своими желаниями.
      Грег Лекруж расхохотался.
      - Так вы сбежали от вашего супруга?! Прелестно! Поделом ему! Я прекрасно вас понимаю, баронесса - от чудовища Ланнигана побежишь на край света еще и не с таким субъектом. Но откуда он взялся? Досадно, что вы его предпочли мне. Ведь стоило вам подать мне малейший знак....
      - Это совершенно посторонний человек, господин Лекруж, - прервала его Гретхен. - Он делает свое дело за вознаграждение, я наняла его.
      - Хм-м... Любопытно, чем вы его вознаграждаете? Больно уж ретиво он вознаграждение это отрабатывает...
      - Я требую, чтобы вы освободили его! У вас останусь я, разве вам не довольно этого?
      - Вы почти правы. Вначале мой интерес никак на него не распространялся. Но у него дурной характер, он уже успел со мной поссориться. Что было с его стороны весьма неосторожно. Он даже пообещал, что убьет меня, а я не настолько любопытен, чтобы выпускать на волю бешенного пса и смотреть, что из этого получится. Да что мы все о нем? Бог с ним, он уже в вашем прошлом, баронесса. А нам с вами необходимо попытаться найти-таки взаимопонимание, коль судьба все же свела нас. И я ничуть не сомневаюсь, теперь у меня есть, наконец, шанс добиться вашего внимания.
      - Господин Лекруж, мое мнение о вас вы давно знаете и в свете сегодняшних событий оно нисколько не улучшилось - вы негодяй, господин Лекруж!!
      - А вот вас баронесса, напротив, ничто не в силах испортить. Вы прелестны и в качестве злючки, из ваших уст любое ругательство - музыка. Говорите еще, говорите.
      Он медленно пошел к ней. Гретхен схватила со стола большой кувшин с водой, швырнула им в стекло, но сама броситься в окно не успела - Лекруж настиг ее, схватил за волосы и отшвырнул на середину комнаты. И в этот момент в дверь постучали.
      - Какого черта?! - раздраженно крикнул Лекруж.
      На пороге возник страж Гретхен.
      - Лекруж, кажись Базен отходит, просил тебя позвать.
      - Проклятье! - взревел Грег и резко повернулся к Гретхен. - Если он загнется, твой приятель будет подыхать очень долго! Он будет на коленях вымаливать у меня скорой смерти!
      Он вышел, яростно хлопнув дверью.
      Если бы час назад Лекруж точно знал, что за обладание очаровательной баронессой Ланниган он должен будет заплатить жизнью Базена, и тогда колебания его не длились бы и минуты: Базен был бы принесен в жертву прихоти Грега Лекружа. Но сейчас Грег об этом не думал, он терял самого преданного слугу и товарища, и виноват был, разумеется, этот верзила, с которым тихоня-баронесса так ловко улизнула от мужа. И в голове Грега вертелись мысли о том, какую плату взять с виноватого. Да, надо же выяснить сначала про деньги! Где они? Парня обшарили, пока без сознания был, кошелек у него увесистый, но, похоже, он говорил про другие деньги. Надо вытянуть их у него, а потом развлечься как следует. И еще малютка-баронесса... У Лекружа поднялось настроение, пока он шел к умирающему приятелю. А что поделаешь, в самом-то деле? Видно пришел Базену срок давать отчет Всевышнему. Пожил, покуролесил...
      Грег Лекруж встретился с ним случайно. Принадлежали они к абсолютно различным слоям общества - Базен был из простолюдинов, не имел даже намека на титул или звание, но между ними было так много общего, и они потянулись друг к другу. Жизненные приоритеты и интересы у них были одинаковы, поэтому Базен стал Лекружу дороже и понятнее любого из его высокородных приятелей. Вскоре вокруг них двоих сложилась (в большей степени благодаря Базену) небольшая компания веселых парней без предрассудков - игроков, выдумщиков и искателей приключений. В слишком большой конфликт с законами они не вступали, их проделки можно было счесть за не очень умные шалости. В последнее время Лекруж стал частенько наведываться в этот небольшой городок, где жил Базен. Да и почти все другие из их веселой компании жили здесь же или в окрестностях. Лекруж даже приобрел в собственность небольшой дом. В окне этого самого дома Гретхен могла бы увидеть Грега Лекружа, если бы, проезжая мимо него, вовремя подняла голову.
      Глава тринадцатая
      о неудачливом любовнике или
      как вернее всего приобрести себе врага
      С Грегом Лекружем Гретхен познакомилась в замке супруга около двух лет назад. Родовое поместье Лекружа находилось в той же провинции, что и замок Ланнигана. Более того, они считались соседями, хоть и дальними. В своем поместье Лекруж появлялся крайне редко, поскольку не находил никакой прелести в сельской размеренной жизни, а напротив, считал ее скучной и унылой до тошноты, и мог выдержать не более двух дней. Но в одно из редких посещений родного очага он вдруг приехал в замок засвидетельствовать свое почтение барону и баронессе Ланниган. И между мужчинами неожиданно возникло нечто вроде приятельских отношений, хотя барон после первого визита Лекружа выразил свое мнение о нем предельно коротко: "Мерзавец и прохвост". Грег Лекруж приезжал в замок чаще, чем того можно было ожидать. Впрочем, Гретхен им мало интересовалась и не задавала себе никаких вопросов по поводу его. Как выяснилось вскоре, гостя это мало устраивало.
      Случилось, что однажды, по приезде Лекружа барон вынужден был отлучиться в одно из дальних своих сел. Грег отклонил приглашение сопровождать хозяина в поездке, сослался на недомогание, в котором винил грибной пирог, поданный за обедом. Добрая половина этого пирога перекочевала в тарелку Лекружу, но, оказавшись в желудке, неожиданно взбунтовалась. Лекруж иронизировал над собой, выдавая сентенции о вреде обжорства и жадности. Таким образом, гость отправился отлеживаться в отведенной ему гостевой комнате, барон Ланниган вскочил на своего любимца, сильного и свирепого жеребца Карого, а Гретхен, радуясь, что избавилась, наконец, от общества обоих этих мужчин, укрылась ото всех в библиотеке. Вот туда Грег Лекруж и заявился, едва только убедился, что барон уехал.
      -Вам уже стало лучше, господин Лекруж? - вежливо поинтересовалась Гретхен, не испытывая от этого визита ничего, кроме досады.
      - Я снова чувствую себя полным сил и желаний. Сударыня, простите мне эту небольшую мистификацию. Я прибег к ней от отчаяния, поскольку не видел иной возможности остаться с вами наедине. - Гретхен вопросительно-недоуменно приподняла бровь. - Я давно и безуспешно пытаюсь найти возможность поговорить с вами, госпожа баронесса. Так не судите меня строго за обман вашего супруга.
      - Сударь, поскольку вы все-таки изыскали такую возможность, - говорите, о чем собирались. К чему эти предисловия?
      -Вы правы... Но моя нерешительность от чувств, меня обуревающих... Я никогда еще не был так робок... так растерян... Баронесса! С самого первого визита сюда мною руководило одно лишь желание - видеть вас! И чем дальше, тем желание мое необоримей. Спасите меня! Скажите, что я не погибну от неразделенной любви!
      - Надеюсь, что не погибнете, - не особо тщательно скрывая усмешку в глазах, проговорила Гретхен. - Это заболевание не смертельно и быстро чахнет, если его не питать.
      - Вы смеетесь надо мной, дивное создание! О, как я жажду пролить на вас свет моей любви! Я одарю вас своей нежностью и буду безумно счастлив этим. Баронесса, будьте же милосердны!
      - В чем, по-вашему, должно заключаться мое милосердие?
      - Придите в мои объятия! Пламя желания испепеляет меня и только в ваших силах погасить его!
      Гретхен взяла со стола стакан, наполненный водой, и выплеснула его содержимое на Лекружа.
      - А может быть, и этого будет достаточно? Что там с вашим пламенем, сударь?
      Опешив, Лекруж смотрел на нее. От неожиданности он растерял все свое красноречие. Гретхен встала.
      - Сударь, я уверена, что вы найдете способ побыстрее уехать отсюда и не вызвать никаких подозрений со стороны моего супруга. Я не нахожу ничего привлекательного в вашем предложении стать вашей любовницей. И если вы захотите повторить его, барону Ланнигану станет известно об этом.
      - Вы огорчили меня, - в глазах Лекружа блеснуло нечто жесткое и холодное, как лунный блик на стальном клинке. Но в следующее мгновение он улыбнулся: - Я сделаю, как вы велите. Но... как знать, госпожа баронесса, как знать... Приходят другие времена и приносят свои перемены. Не забывайте о моем существовании, маленькая прелестная гордячка.
      Он уехал из замка на следующий день и после этого надолго исчез. Потом изредка появлялся опять, но ее отстранение и холодный взгляд удерживали его на расстоянии. В последние свои визиты Лекруж убедился, что Гретхен тяжело больна. То был период, когда жуткая депрессия и непрекращающиеся головные боли ввергали ее в такое состояние, что она выпадала из действительности, никого не узнавала, лихорадочно и беспрерывно бормотала что-то невразумительное. Один-два раза Грег Лекруж с позволения барона заходил к Гретхен попроведывать ее. И будь Гретхен в лучшем состоянии, она бы увидела искреннюю жалость в глазах Лекружа. Только о чем? Жалел ли он молодую женщину и сострадал ей? Или жалость его относилась к тому, что красота погибает, так ему и не доставшись?
      Глава четырнадцатая
      рассказывает о новом побеге и о коварном враге,
      нападающем внезапно
      Злая ирония судьбы заключалась в том, что именно этот человек и оказался теперь на ее пути. Когда Гретхен думала о возможности нежелательных встреч, у нее и мысли о Греге Лекруже не мелькнуло - случай все же не мог быть так жесток. Но в действительности оказалось, - мог.
      Теперь, когда Лекруж ушел, опять оставив ее на попечение сторожа, Гретхен тщетно пыталась собраться с мыслями - здравый смысл совершенно покинул ее. Растерянность, страх, тревога за Ларта, состояние безысходности лишали ее возможности хоть сколько-нибудь сориентироваться в ситуации. Гретхен шагнула к окну, но не сделала и двух шагов, как почувствовала бесцеремонную хватку на своем локте.
      - Куда это вы, милочка? Решили, что вы - птичка, и можете выпорхнуть из окна?
      Гретхен почувствовала, как его рука обвивает ее талию и прижимает к большому, дурно пахнущему телу.
      Она рванулась - так лань сломя голову шарахается от угаданной западни.
      - Да-да, сядьте-ка там, крошка, - снисходительно усмехнулся мужчина. А не захотите быть умницей - Грег простит, если слегка вас помну, - он широко склабился.
      Мимо двери кто-то протопал, и он на всякий случай вернулся на свой сторожевой пост.
      Гретхен с трудом воспринимала его слова. У нее дрожали руки и ноги. Она вовсе не собиралась выброситься в окно - сейчас она не была способна на какой-либо расчет или осмысленное действие. Гретхен пошла к окну потому, что задыхалась, и инстинктивно потянулась вдохнуть свежего ночного воздуха, втекающего через разбитое стекло. Теперь она снова села в кресло, - ноги не держали ее. В потемневших глазах росло болезненное изумление - как? почему это происходит с ней? это неправда! ничего этого происходить не может! надо только что-то сделать, и все мгновенно прекратится, окажется видением, обманом!..
      В тишине послышался странный хрип - Гретхен испуганно вскинула голову и окаменела - ее надсмотрщик сползал на пол, царапая стену ногтями, в горле его торчал нож. Ей показалось, что уже бесконечно долго она смотрит в лицо, обезображенное ужасной печатью боли и смерти. Ледяной ужас переполнял ее, захлестывал разум и был длинной в вечность... Но на самом деле уже в следующую секунду Гретхен вздрогнула всем телом от треска оконной рамы, показавшегося оглушительным. И еще целую секунду она не верила, что и вправду видит за окном Ларта. Он висел, цепляясь руками за карниз. От удара ногой рама треснула, но не вывалилась. Гретхен не помнила, как оказалась у окна, с лихорадочной поспешностью распахнула створки. Ларт сильно качнулся на руках и впрыгнул в комнату. Гретхен обеими руками вцепилась в его рубашку, не веря, что он жив, свободен, что он опять рядом. Не говоря ни слова, лишь вздрагивая всем телом, она уткнулась ему в грудь. Он обнял ее за плечи, на короткое время прижал к себе. Потом негромко сказал:
      - Идемте.
      Теперь они прошли сквозь сонный город так, будто во всем городке только они одни и были. Потом Гретхен пряталась на крохотной прогалине в гуще темных кустов. Собаку Ларт оставил с ней и исчез в темноте. Гретхен вцепилась в Урса, обняв его за шею. Она выполняла все, что говорил ей Ларт, но с трудом осознавала, что и зачем он делает. Ее колотила нервная дрожь, сознание пребывало в каком-то оцепенении.
      Близость собаки, этого бескорыстного, надежного существа давала Гретхен опору, так необходимую ей сейчас, когда всякая уверенность в доброте будущего покинула ее. Она прижималась щекой к теплой атласной шерсти. Гретхен уже знала, что освобождением своим они обязаны четвероногому другу, и что-то бессвязно и беззвучно шептала ему, пытаясь выразить свои чувства.
      Урс проник в дом только ему известным способом, - в том, что он обладает поразительной смекалкой, Гретхен уже давно убедилась. Беззвучной черной тенью передвигался он по дому, отыскивая запах хозяина. Людей в доме было не так много, что облегчило Урсу его задачу, к тому же большинство было рядом с умирающим Базеном. А потом пес услышал тихий свист - Ларт был уверен, что собака окажется где-то поблизости, и время от времени чуть слышно подавал ему знак. Дальше было совсем просто. Ларта заперли в чулане, превращенном в темницу, в которой едва можно было повернуться. Никакому силачу не под силу было бы выбить толстую окованную железными полосами дверь, поэтому снаружи к двери никого не приставили. И было у этой двери еще одно уязвимое место - щеколда запиралась железным штырем, Урс не очень долго возился с ним.
      Лошадь, раздобытая Лартом, уносила их прочь от городка, считанные часы назад казавшегося таким желанным, но так внезапно превратившемся в западню. Было новолуние, и только звезды холодно и равнодушно перемигивались высоко вверху, им было абсолютно безразлично, что темнота не только не бежит от их света, но как будто еще больше сгущается вокруг них. Гретхен не понимала, каким образом Ларт знает, куда ехать, как определяет дорогу в этой черноте. Она все еще была сплошной нерв, вздрагивала от крика ночной птицы, вскидывалась от любого шороха - она боялась погони. Ларт молчал, не говорил ей ни слова утешения. Но стоило ей испуганно встрепенуться, и рука его успокаивающим жестом ложилась ей на плечо, прижимала, заслоняла от опасности. И не нужны были слова, чтобы понять невысказанное.
      Постепенно Гретхен успокоилась, вверившись Ларту безоговорочно, положившись на его спокойную уверенность. Она пригрелась в одеяле, которое Ларт тоже где-то раздобыл и закутал в него Гретхен, и даже задремала. Однако не прошло и получаса, как она проснулась от смутного ощущения несчастья. Это было мучительно, когда Гретхен уже знала, в чем оно заключается, но отчаянно отстраняла от себя это знание. Она еще надеялась, что все обойдется. Но как тщательно она не старалась себя контролировать, Ларт вскоре почувствовал что-то, обеспокоено спросил:
      - Гретхен?
      И уже не в силах больше сдерживаться, она всхлипнула, проговорила вздрагивающим, бессильным голосом:
      - Пожалуйста, остановитесь... Я не могу больше...
      Он отстранил ее, бледное лицо выделялось белым пятном.
      - Боже! Я оставил ваше лекарство!
      - Ничего... Я же обходилась без него... - Гретхен нашла силы утешить его. - О, Ларт, Ларт... дайте мне вашу руку! - она прикусила губку, чтобы не выпустить больше слов жалобы. Но руки ее против воли стискивали ладонь Ларта все сильнее.
      Она еще не совсем потеряла себя, но боль наступала, захватывала в свой плен, и Гретхен боялась, что забудет все, и превратится в скулящее от боли животное. Гретхен смутно осознавала, что уже не сидит на спине лошади, а лежит на траве, но когда Ларт снял ее, она не знала - действительность исчезала, становилась размытой, нечеткой, ненастоящей, и Гретхен все более перемещалась в другую реальность, наполненную одной только пронзительной, разрывающей болью.
      - Больно!.. - всхлипнула она. - Почему так больно?!
      Гретхен через силу распахнула глаза и увидела темный перевернутый силуэт, склонившийся над ней. Она поняла, что голова ее лежит на коленях у Ларта, руки его зарываются в ее волосы, по странной траектории гладят виски, затылок. Пальцы то становятся твердыми, жесткими, давят больно, но сейчас же будто извиняются за причиненную короткую боль - ласкают тихо и нежно. Гретхен снова закрыла глаза и прерывающимся голосом взмолилась к нему:
      - Сделай так, чтобы это ушло! Пожалуйста! Пожалуйста!
      Она попыталась расслабиться, но это не получилось - руки дрожали от напряжения, пальцы судорожно сжимали жесткие стебли, секунды тянулись, превратившись в вечность. И вдруг Гретхен заметила, что дыхание уже не срывается, она может дышать глубоко, спокойнее и ровнее, что руки ее бессильно лежат на траве, и во всем теле такая усталость, что более всего ей хочется уснуть. Хотя голова еще болела, однако это была уже не та безумная, оглушающая боль.
      - Ларт... Вы чародей... - не открывая глаз, еле слышно пролепетала она.
      - Вам стало лучше, Гретти?
      - О, да... - Гретхен с усилием приоткрыла затуманенные глаза. Через несколько мгновений веки опять опустились, но Гретхен прошептала: - Я безмерно вам благодарна...
      Затылок ее лежал в широкой мягкой ладони, как в колыбели, согревался нежным ее теплом. И вопреки всему, что с ними произошло, вопреки боли, сердце Гретхен наполнялось тихой радостью и надеждой. Как нечто постороннее, она ощущала, что снова оказалась на спине лошади. Ларт, поплотнее закутал ее в одеяло, прижал голову к своему плечу:
      - Усните, Гретти, ни о чем не тревожьтесь. Все будет хорошо, я клянусь вам.
      Рука его касалась волос Гретхен, щеки, и была такой доброй и уютной. Гретхен подумала о чем-то, от чего ей стало очень жаль этого большого, сильного человека... Мысль тотчас ускользнула из полусонного сознания, но пронзительное чувство сострадания осталось, и по носу Гретхен скользнула слезинка... Она еще не закончила своего короткого пути, когда Гретхен уже спала, прижавшись к груди Ларта, и во сне продолжая чувствовать щекой его тепло.
      Глава пятнадцатая
      в которой Гретхен оказывается
      всерьез разобиженной на Ларта
      Уже перед рассветом Ларт услышал отдаленный лай собак и направил усталую лошадь в ту сторону. Обогнув заросли бузины, он увидел размытые очертания строений, проступающие из тумана. Лай двух здоровенных псов разбудил хозяина.
      Когда Ларт подъехали к дому, тот стоял в дверях, всматривался в приближающийся силуэт.
      - Не найдем ли мы в твоем доме приюта, добрый человек?
      - А кто вы такие? - ответил вопросом крестьянин, настороженно всматриваясь в лицо незнакомца со ссадиной на скуле и с темными пятнами на одежде, очень уж похожими на следы крови.
      - Просто путники. С лихими людьми встретились.
      - Никак женщина? - фермер перевел взгляд на спящую Гретхен.
      - Она больна и к тому же очень устала, ей необходимо пристанище и отдых. Позволь остановиться в твоем доме - я хорошо заплачу.
      - Мы не злодеи какие, давай-ка ее мне. Разносолов не обещаю, но голодными не останетесь.
      Он привел нежданных гостей в теплый, сонный полумрак своего жилья. Гретхен, немного пришла в себя оттого, что ее передавали из рук в руки, и от голосов. Теперь, едва рассмотрев скамью, тотчас опустилась на нее, привалилась к стене и закрыла глаза.
      - Имен-титулов ваших мне знать ни к чему - меньше знать, себе спокойнее, - глухо донесся до нее говорок хозяина. - А тебе, парень, видать крепко досталось. Смотри-ка, совсем сомлела. Жена, что ли?
      - Да, - услышала Гретхен голос Ларта, попыталась открыть глаза, чтобы взглянуть на него, и не смогла.
      Кто-то тронул ее за плечо.
      - Поели бы...
      - Потом, потом... - пробормотала она, на секунду выплывая из омута сна.
      - Несите-ка ее сюда, - сказал другой голос, и она опять почувствовала под щекой широкое и теплое, прижалась к нему теснее и окончательно провалилась в сон.
      - Что случилось? - испуганно села Гретхен, почувствовав чье-то прикосновение и еще не до конца проснувшись.
      - Ничего, - к ней наклонялся Ларт. - Но уже вечер.
      Гретхен обнаружила, что сидит на широкой кровати в окружении больших пуховых подушек, и на ней только батистовая сорочка. Натягивая на плечи одеяло, с блаженной улыбкой откинулась на подушки.
      - Ах, как замечательно я спала!
      - Отдохнули? Как вы себя чувствуете?
      - Великолепно!
      - И все же выпейте лекарство, ночью ваш приступ испугал меня.
      -Лекарство?! - в недоумении переспросила Гретхен. - Откуда?!
      -А запамятовал, что некоторое количество порошка запрятал в пояс, в потайные кармашки для монет. Выпейте.
      Гретхен отстранила руку Ларта, испытующе заглянула в глаза.
      - Вы не умеете лгать, Ларт. Откуда оно?
      - Ну да, я возвращался за ним. Это лекарство нельзя пить время от времени, необходимо точно выдерживать сроки.
      Глаза Гретхен сделались колючими, лицо - отчужденным.
      - Я опрометчиво полагала, сударь, что совместно пережитое нами сделало нас в какой-то степени равными... И незамедлительно получила урок... Должна ли я благодарить вас за него?
      - Грет? Я не понимаю...
      - Как смели вы?! - в ее голосе зазвенели слезы. - Зачем вы возвращались в это шакалье логово? Вам дела нет до моего мнения, мои чувства вам безразличны! - Лицо и глаза Гретхен гневно пылали, но голос предательски дрогнул.
      - Наоборот, Гретти, именно щадя ваши чувства, я не уведомил вас о своем намерении. К тому же вы крепко спали.
      - Вы могли погибнуть!
      - Со мной был Урс.
      - Уходите, не хочу вас видеть! Заберите ваше гадкое снадобье, я никогда больше не стану его пить! Я вполне могла бы обойтись без него, а без вас... а вы... Убирайтесь прочь!
      За ужином Гретхен была молчалива, не поднимала глаз на Ларт. Потом вышла во двор, села на скамью под деревом. Урс сейчас же подошел, ткнулся в колени - с Лартом у него были "по-мужски" сдержанные отношения, но на ласки Гретхен он отзывался с восторженностью щенка и обожал класть голову ей на колени. И теперь он блаженно зажмурился, едва только Гретхен задумчиво погладила его. Через несколько минут к ним подошел Ларт, помедлив, спросил:
      - Вы еще сердитесь, Грет?
      - А... вы? - тихо проговорила она, не глядя на него.
      - Помилуйте, я и не думал на вас сердиться. За что?
      - За мою неблагодарность, конечно. Но... Мне стало так безумно страшно за вас... я забылась... И повела себя, как капризная девчонка.
      -А если я скажу, что мне было приятно ваше искреннее проявление чувств?
      -Я не обидела вас? - Она подняла голову, виновато глядя на него.
      - Ни на минуту, ни даже на мгновение, - улыбаясь, проговорил он.
      - Тогда забудьте мою глупую выходку, я прошу вас.
      - Мне бы не хотелось. Вы были так хороши...
      Глава шестнадцатая
      в которой звезды не благоволят к беглецам,
      а, может быть, и наоборот
      Оседланные кони ждали у ворот. Ларт решил ехать ночью, под покровом темноты. Он был уверен, что Лекруж не легко смирится с тем, что столь дорогая добыча ушла сквозь пальцы. Наверняка весь день по округе рыскали его люди, отыскивая след беглецов, и с рассветом поиски продолжатся. Поэтому Ларту и Гретхен оставлена лишь ночь, и ею необходимо воспользоваться - город Лекружа еще чересчур близко.
      Крестьянин с супругой вышли проводить недолгих постояльцев, тепло простились с ними, пожелали удачи и легкого пути.
      Ларт и Гретхен были в нескольких шагах от коновязи, когда впереди сухо и негромко щелкнуло. В тот же миг Ларт сбил Гретхен с ног и, придавленная тяжестью его тела, она едва ли могла увязать цепь событий, плотно слитых в одно мгновение - вспышка, грохот, короткий стон, нечеловеческий вопль, который тотчас оборвался и бесконечная тишина, наполненная странными булькающими звуками...
      - Грет? - странный, сдавленный тревожный голос, дыхание коснулось лица. - С вами все в порядке?
      - Да.
      - Огня!
      Обомлевшие, перепуганные хозяева до того момента замерли неподвижными силуэтами в светлом проеме двери. Окрик Ларта помог им прийти в себя. Крестьянин схватил фонарь и бросился к ним. Свет выхватил из темноты Ларта, лошадей, а дальше, на грани света и тени было что-то еще - темное, бесформенное, неподвижное. Гретхен поднялась с земли и, отряхивая платье, неосознанно шагнула туда, - Ларт быстро обернулся.
      - Вам не надо быть здесь. Вернитесь в дом.
      Она повернулась и, не прекословя, послушно пошла назад, села у очага, смотрела, как суетилась хозяйка - бледная, испуганная; взгляд приковывали трясущиеся руки женщины. Она хватала какие-то тряпки, что-то бегом несла во двор... Потом сидела рядом с Гретхен, и они вдвоем чутко вслушивались в ночную тишину. Было слышно, как ночная бабочка бьется о стекло лампы. Хозяйка вдруг знобко передернула плечами и проговорила:
      - Собака-то прямо в глотку ему вцепилась. Кабы не собака...
      И снова замолчала до тех самых пор, пока не стукнули ворота. Она торопливо встала, комкая передник. Вошли мужчины. Встретив взгляд огромных испуганных глаз, Ларт ответил на безмолвный вопрос Гретхен:
      - Наш вчерашний знакомый. Он был один.
      Лицо ее дернулось, она судорожно переглотнула.
      - Ничего, - проговорил хозяин. - Считай, повезло вам. Пса своего благодари, парень, а то лежал бы сейчас с дыркой во лбу. Молодчага пес. Садись-ка к огню поближе, погляжу твое плечо.
      Ларт неловко стянул куртку, и Гретхен увидела, что левое плечо его прямо поверх рубахи туго замотано тряпкой - и рубаха, и повязка перепачканы темными пятнами. Усадив Ларта на низкий табурет, хозяин размотал сделанную наспех повязку, стянул рубашку.
      - Ничего, - успокоил он, осмотрев рану, - поверху пуля чиркнула, уже и кровь почти остановилась - заживет скоро. Дай-ка воды, жена, да тряпиц еще. Э, да ты, видно, отчаянная головушка, парень, на тебе ж места живого нету. Это в какую переделку надо попасть, чтобы вот так-то?..
      Не отвечая, Ларт смотрел на Гретхен. Она стояла, не сводя глаз с его тела, иссеченного шрамами, и теперь медленно, как сомнамбула, шла к нему. Остановилась. И вдруг опустилась на колени, прижалась щекой к его руке. Он молча погладил ее волосы.
      - Пожалуйста, проводите ее наверх, - повернулся он к женщине.
      Хозяйка взяла ее за плечи, подняла.
      - Идемте-ка, бедняжка моя. Это дела мужчин.
      Перевязывая Ларта, хозяин проговорил:
      - А ведь она тебе не жена, парень.
      - Не жена.
      - Я это не сейчас понял. И даже не подружка сердечная.
      - Госпожа она, - сказала вернувшаяся хозяйка. - Вся как есть госпожа.
      - Это верно, - согласился с ней супруг. - Да и ты, сдается мне, не простого роду.
      Ларт промолчал. Хозяин сказал:
      - Я это не к тому, чтобы секреты твои вызнать, нам это совсем даже ни к чему. Но доброго человека от лихого я отличить умею. И вижу, что беда за вами след в след идет. Ты вот что, не торопись. Передохни здесь. Поспешать тоже с умом надо, а не очертя голову. Опять же, рана твоя, хоть и не опасна, да в дороге, известно, пыль, пот - всякое случиться может. Крови вон сколь вышло, а с нею и силы. В драке рана тоже не помощник. Мой совет оставайтесь пока у нас. На день, на два - сколько надо, столько и будьте. Не думай, я не потому, что ты щедро платишь. Хоть бы и ничего не заплатил - я помочь хочу, ты мне нравишься. А плата... Сильно виноват я перед тобой. Ведь из-за меня ты чуть на тот свет не отправился, найти-то вас я помог.
      - Чего ты мелешь?! - всплеснула руками жена.
      - Правду говорю. Не хотел, конечно, а получилось, что так оно и есть. Вечером, как с поля возвращался, видел я его. Человек, как человек, сидит себе у дороги, отдыхает, хлеб у него, сыр. Со мной учтиво так поздоровался и спрашивает, далеко ли мой дом. Попросился на ночлег. Тут я безо всякой мысли и брякнул: "Места в доме нет, и так уже двух путников приютил". Сообразил тут же, что лишнее сказал, да уж язык не откусишь. Показал ему к соседу тропку. И ведь думал еще рассказать тебе про эту встречу...
      - Так один он был?
      - Один. Никого поблизости.
      -Что ж, - задумчиво проговорил Ларт, - может оно и к лучшему все.
      Когда он вошел в комнату, которую отвели им хозяева, Гретхен не шелохнулась, сидя на жестком табурете, но огромные темные глаза будто рванулись к нему навстречу.
      -О, Гретти, - с укоризненной улыбкой проговорил Ларт, - вы уже успели истерзать себя мрачными мыслями?
      Какое-то время она смотрела на него молча, потом тихо спросила:
      - Вы собираетесь солгать мне, чтобы успокоить? Боюсь, что у вас опять не получится - все так плохо... Они выследили нас?
      - Гретхен, все хорошо, и мне нет надобности лгать, чтобы сказать вам об этом. Кто выследил нас?
      -Разумеется, Лекруж...
      -Но ведь его нет больше.
      -А если он отправил своего сообщника за остальными?
      -Он был один. Наш хозяин видел его днем, - и Ларт пересказал исповедь крестьянина. - Таким образом, никакого сообщника с ним не было. Я думаю, что он и его приятели разъехались в разные стороны, чтобы вернее напасть на наш след. Посчастливилось именно Лекружу. Но счастье это оказалось неверным и коротким. Вы знали его раньше, Грет? Не хотите рассказать мне об этом человеке?
      -Я расскажу вам... Но меня беспокоит ваша рана. Она и вправду не очень опасна?
      -Настолько, что о ней и говорить не стоит. Всего лишь царапина.
      -Боюсь, что в любом случае у вас не нашлось бы другого ответа, испытующе глядя на него, проговорила Гретхен.
      -Но вы слышали мнение хозяина, Гретхен. Отчего вдруг вы стали так подозрительны ко мне? Я столь часто лгал вам?
      -Нет... Но утаили правду, когда отправились обратно в город.
      -Ах, вот в чем дело! Так вы злопамятны?
      -Нет, - улыбнулась она. - Я просто очень боюсь за вас. - Она невесомо прикоснулась к повязке, угадывающейся под тонким полотном рубашки. - Жаль, что мои руки не умеют исцелять так же, как ваши... Вам очень больно?
      Ларт взял ее руку, поднес к губам.
      - Слова ваши не менее целительны. Что это у вас?
      Он перевернул руку Гретхен ладонью вверх - ладонь была сильно ободрана.
      - Ох, Грет, я ушиб вас! Простите!
      Она молча смотрела на него, и на ресницах задрожали слезинки.
      - Гретхен? - встревожился Ларт. - Что-то еще?
      Она покачала головой.
      - О, Ларт, Ларт... Вам ли просить прощения? Из-за этой ссадины, когда сами рискуете за меня жизнью?..
      - Фу! - облегченно проговорил он. - Вы меня испугали.
      Ларт наклонился и тихонько прикоснулся губами к ладони Гретхен.
      - Я здесь, чтобы любыми способами уберечь вас от невзгод. И не хочу прибавить и капли к тем, что уже выпали на вашу долю. Я здесь, чтобы подставить под них себя. И вовсе не по приказу Круга Семи. Я сам попросил, чтобы за вами отправили именно меня. К сожалению, у меня не очень хорошо получатся, - виновато улыбнулся он. - Не так, как мне хотелось бы.
      Глава семнадцатая
      где сухопутное путешествие подходит к концу
      и начинается морское
      Очевидно, судьба, наконец, сжалилась над ними. Если бы ни страхи Гретхен и настороженность Ларта, оставшуюся часть пути можно было бы назвать приятным, необременительным путешествием. Ему благоприятствовало все: нежаркое солнышко; теплый ветерок, относящий прочь дорожную пыль; добротность придорожных гостиниц и постоялых дворов. Доброжелательность же людей, с кем приходилось встречаться Ларту и Гретхен, напоминала о приветливой крестьянской чете, в чьем доме они нашли приют в ту ужасную ночь.
      Тревоги Гретхен, не находя себе подтверждения, понемногу слабели, и, освобождаясь от них, молодая женщина заметно ожила, повеселела. И вскоре ее более всего беспокоила рана Ларта - она все же воспалилась и заживала медленнее, чем следовало.
      Ларт тоже испытывал досаду из-за этого, но по другому поводу - случись драться, боец из него сейчас был бы плохой. Поэтому он был втройне осторожен и бдителен. К счастью, фортуне наскучило испытывать его, и они благополучно добрались до побережья.
      Легкокрылый парусник стоял на рейде и был похож на большую белоснежную птицу, которая вот-вот взмахнет крылами и легко устремится в даль над безбрежной водяной гладью. Приезда Ларта и Гретхен ждали, и во всякую минуту готовы были поднять якоря. Едва только шлюп доставил долгожданных путешественников на борт, зычные команды боцмана и переливчатые трели его дудки привели всех в движение - загремели якорные цепи, паруса упруго вздул плененный ветер, судно легко скользнуло вперед, набирая скорость.
      Гретхен доселе не только не совершала морских путешествий, но и само море видела впервые в жизни. Бескрайний простор, раскинувшийся во все стороны, отозвался в ее душе благоговейным трепетом, белоснежные паруса, летящие в густой синеве неба, восхищали. Гретхен была удивлена, что на судне царит идеальная чистота, металлические части были начищены до зеркального блеска и сияли на солнце. А комфорт и роскошь приготовленной для нее каюты, просто сразили, - ей почему-то представлялось, что пребывание на судне потребует некой вынужденной аскетичности.
      Удивление, восторг, чувство радостного освобождения настолько захватили ее, что она ни разу не обернулась на побережье, оставляя позади свое прошлое. Она вся была устремлена вперед, в будущее, которого сейчас ничуть не боялась.
      - Ларт! Как здесь чудесно! - обернулась она к нему, восторженно сияя глазами. - Вы рады?
      - Разумеется, Грет. Я, наверное, чувствовал бы то же самое, если бы после долгого и тяжелого пути я вошел под родной кров.
      - О Ларт, бедный Ларт...- в лице Гретхен проступило искреннее сострадание. - Как вы устали! Но теперь вы, наконец, отдохнете. Теперь все опасности позади, да? - голос ее вдруг стал тревожным.
      - Всё позади, - Ларт поспешил развеять ее тревоги. - Теперь ни о чем не беспокойтесь. Посмотрите, сколько у вас друзей вместо меня одного, - повел он рукой, указывая на матросов, деловито снующих на палубе и наверху, у парусов.
      - И вы освободились, наконец, от гнетущего чувства ответственности. Меня это очень радует.
      - Забота о вас никогда не была гнетущей, - улыбнулся Ларт. - И ради счастливого сияния ваших глаз я согласился бы повторить все опять.
      - О,нет! Ради Бога, не говорите так! - с лихорадочной поспешностью воскликнула Гретхен. - Лучше повторите, что все закончилось! Кажется, я скорее соглашусь умереть, чем обречь вас опять на нечто подобное!
      - Я вовсе не хотел вас испугать, - виновато проговорил Ларт, взял руку Гретхен, прикоснулся к ней губами. - Сказал что-то неуклюжее. Простите.
      Гретхен поспешно смахнула слезинки, улыбнулась смущенно:
      - Странно... раньше я не была такой плаксой...
      Ларт медленно провел пальцем по ее щеке, стер влажную дорожку.
      - Сердце ваше становится чутким, как музыкальная струна чувствует и отзывается на малейшее прикосновение. Рушатся каменные барьеры, которые вы возвели вокруг него, чтобы не разорвалось от боли. Все будет хорошо, Грет. Вы верите мне?
      - О, да! Теперь я скорее поверю вашим словам, чем своим глазам или ушам!
      Ларт рассмеялся:
      - Не искушайте! Человек слаб.
      - Только не вы, Ларт!
      Скоро их позвали к обеду, и у Гретхен опять нашелся повод для восхищения и удивления - она никак не ожидала найти на судне столь изысканную кухню. Блюда, поданные на стол, были ей по большей части незнакомы. С интересом прислушиваясь к своими вкусовым ощущениям, Гретхен нашла их изумительными.
      - Неужели и завтра вы приготовите такое же? - не удержавшись, спросила она у кока, который обслуживал их вместе с двумя своими помощниками.
      - Сударыня, разумеется, завтра я приготовлю другое, - слегка обиделся хозяин камбуза. - Сегодня у меня было слишком мало времени. А вот завтра я подам вам кое-что особенное.
      - Ох, нет! - Гретхен как будто даже испугалась.
      - Почему же нет, моя госпожа? - удивился кок.
      - Да разве может быть еще что-то, вкуснее вот этого?!
      Кок от удовольствия зарделся и широко разулыбался, довольный достойной оценкой своего кухарского вдохновения.
      От сытного обеда и бокала вина глаза Гретхен посоловели, и она с удовольствием приняла совет Ларта устроить послеобеденную сиесту. Правда, предварительно ему пришлось разъяснить, что такое "сиеста" и проделать небольшое устное путешествие в иные земли, в которых ему приходилось бывать.
      Под плеск волн о борт шхуны Гретхен сладко и крепко проспала чуть ни до вечера. А проснулась от неприятного сна. Ей снилось море. Она радостно шла к нему, вот уже волны подкатились к самым ногам, и Гретхен наклоняется, погружает руки в волну. Море отбегает назад, а руки окрашиваются красным и красные густые капли стекают с пальцев. Гретхен испуганно смотрит на море и видит, что на нее накатывается высокая кровавая волна. И Гретхен слышит жуткий, отчаянный крик, и понимает, что кричит она сама, и просыпается от этого крика...
      Гретхен вскинулась ото сна, сидела с колотящимся сердцем и еще слышала свой собственный крик. Во рту было сухо. Она встала, налила из графина бокал воды и с жадностью выпила. Раньше ее часто мучили кошмары, и она привыкла не обращать на них внимания. Но они прекратились давно, остались в прежней жизни. "Это только отголосок недавних страхов" - сказала себе Гретхен, но это мало помогло. И лишь когда она побывала в своей туалетной комнате, хорошенько умылась, причесалась, поудивлялась на всевозможные хитроумные приспособления и забавные пустячки, неприятный сон отошел куда-то на задворки сознания, где ему и надлежало быть.
      Когда Гретхен снова поднялась наверх, солнце уже давным-давно перевалило точку зенита. Она прошла по палубе, отвечая на улыбки и приветствия моряков. Ларта она увидела беседующим с капитаном у борта. Он обернулся, услыхав ее голос, и, кивнув собеседнику, пошел ей навстречу.
      - Ох! Что это, Ларт?! - Гретхен уставилась на перевязь из косынки, в которой покоилась рука Ларта. - Вам стало хуже?!
      - Да нет же, Грет, ничуть не хуже. Просто на судне есть доктор, он и приказал мне носить эту повязку.
      - Настоящий доктор? Как это замечательно! Но что он сказал? Нашел рану плохой, запущенной?
      - Ах, Гретти, не ищите поводов для тревог. Он нашел, что от этой царапины вскоре и следа не останется. - Помедлив, он спросил: - Почему вы так смотрите на меня?
      - Ларт, вы избавили меня от стольких бед, вернули саму жизнь... А со мной не хотите поделиться и малой толикой собственной боли. Почему?
      Глаза его стали серьезными, задумчивыми.
      - Я хочу, чтобы вы были счастливы. Чтобы даже малая толика невзгод не омрачала вашего счастья. Мне хочется защитить вас, отвести от вас всякую боль.
      - Разве счастливый человек глух к не своей боли? Разве он не может сопереживать страданию другого? Или я настолько чужая вам?
      - О нет! Нет... Гретти... Я не смогу ответить. Не сердитесь.
      - Сердиться? На вас? - Гретхен покачала головой. И перевела разговор на другое: - Сколько дней нам плыть?
      - Довольно долго. Сейчас мы пойдем вблизи побережья - я должен выполнить еще некоторые попутные поручения. Для этого мы дважды зайдем в порты. Вернее - будем на короткое время останавливаться на рейдах. Все это займет около месяца. Надеюсь, вам не наскучит.
      - Меня это только радует. Я не могу насмотреться на море. А воздух! А эти великолепные запахи!
      - Морские путешествия целебны. После нашего долгого пути и приключений оно очень кстати.
      Глава восемнадцатая
      Прикосновение звезд
      На закате море и небо заиграли чудными красками, таких закатов Гретхен еще не видела. Она как зачарованная смотрела на переливы цветов от нежнейшего розового до алого, растекшегося в полнеба. Большой золотой диск погружался в море, и краски заката густели, наливались багрянцем, одновременно тревожным и парадным. Гретхен стояла у борта до темноты, любуясь угасающим закатом, как отпылавшим огромным яростным костром, который догорал, тлел, вспыхивая неожиданно из-под пепла раскаленным углем.
      Она стояла на самом носу шхуны, глядя вперед, вдаль, вновь очарованная безбрежностью просторов и первозданным невозмутимым покоем, разлитым вокруг. Гретхен вдруг почувствовала себя один на один с могучими стихиями. И в какой-то момент произошло удивительное - у нее возникло ощущение полета. Как будто она не стояла на твердой палубе, а невесомо парила в пространстве, устремляясь к той неуловимой линии, где в одной огромной плавильне плавились небо и море. Новое чувство потрясло ее полным освобождением, ничто не приковывало к земле, не тяготило. Кажется, она, и вправду, могла бы раскинуть руки, прыгнуть в эту безбрежность, беспредельность - легкая, ликующая. И полетела бы рядом с парусами, в их сияющей чистоте, равная, свободная так же, как это море, и небо, и ветер...
      Услышав шаги, Гретхен обернулась со счастливой улыбкой:
      - О, Ларт! Я не сумею вам рассказать, но это было восхитительно хорошо! Мне показалось, что я летела, как большая птица!
      - Рассказывать и не надо. Мне это знакомо. Вот здесь, где вы стоите, и у меня возникает чувство полета. Но я пришел позвать вас вниз. Стало свежо, вы озябнете.
      - Я не хочу уходить, - виновато улыбнулась она. - Позвольте мне еще побыть здесь.
      - Да я вовсе не собирался приневоливать вас! И очень кстати принес вам вашу накидку, - он укрыл ее плечи.
      - Спасибо, Ларт. Знаете... со мной происходит нечто странное... И вокруг меня. Будто какое-то волшебство. Как будто вот это всё, и я - одно... Оно такое же живое, как я, дышит, постоянно меняется, ни на мгновение не замирает, всегда другое. У него есть прошлое и будущее... Оно знает меня, а я узнаю его... вот это, все, что вокруг меня... Я говорю странно и непонятно, да?
      - Нет, не странно. Вы хорошо говорите.
      - Правда? - обрадовалась Гретхен. - Вы понимаете меня? Это как сон с открытыми глазами... как нечто чудесное... И я боюсь уйти, мне кажется, что-то должно случиться, важное, а я пропущу, не увижу.
      - Оставайтесь в своей сказке, - улыбнулся Ларт. - Может быть, с вами и впрямь случится какое-то прекрасное, доброе волшебство.
      Гретхен взглянула на него и только вздохнула благодарно.
      Зажигались звезды, неуловимо вспыхивали светлячками, разгорались ярко. И звезды тоже выглядели необычно, и было их несметное множество. Вначале Гретхен могла бы сосчитать их, но вскоре небо превратилось с черный бархат с россыпью золотой пыли, в которой блестели золотинки, чешуйки и сияли самородки. Чаша неба, полмира, светилась и мерцала, и вдруг - она не поверила глазам - вторая половина сферы, нижняя, осветилась таким же звездным свечением. Гретхен подалась вперед, протерла глаза, думая, что ей чудится. Но это не помогло - море светилось, она оказалась внутри звездной сферы. Гретхен закрыла глаза, чувствуя, как кружится голова от ощущения высоты и полета. Сквозь ресницы она видела, как к ней тянутся тысячи тоненьких звездных лучиков, ей казалось, что она чувствует их прикосновение - холодное и чуть-чуть колючее. Может быть, на самом деле это была только водяная пыль, но Гретхен видела, - звезды тянулись и тянулись к ней своими длинными тонкими лучами. Улыбнувшись, она подставила им лицо. И подумала о том, что их судьбоносное прикосновение произошло раньше, может быть, в ту ночь, когда она танцевала с Лартом. И именно это милостиво переменило ее судьбу. И в душе ее возникла музыка, та самая, под которую она была счастлива.
      Парусник плыл среди звезд, и Гретхен, раскачивалась на волшебных качелях счастья, летела навстречу неведомому. В эти мгновения она искренне верила, что посланцы судьбы не обманут ее.
      Конец первой книги
      Книга вторая
      Глава первая
      рассказывает, что океан являет другую свою сторону,
      жестокую и безжалостную силу.
      Гордое, белокрылое судно стало забавой в злой игре: казалось, что ветер и море швыряют его друг другу, беспомощное, не помышляющее о сопротивлении. Крылья же, утративши белизну, были связаны, прикручены к реям грубыми верёвками, а то и, изодранные штормом, бились в безрассудном отчаянии, будто надеялись сорваться в последний и гибельный, но вольный полёт. Водяная стихия, казавшаяся столь ласковой под голубым небом и ясным солнцем, явила свою злую мощь. Где было ей в безумной пляске водяных гор обращать внимание на чужеродную деревянную скорлупку. Какая разница - раздавить ее рухнувшей горой, у подножия которой она на беду очутилась, или вознести к грязным лохмотьям изодранного неба и, выскользнув из-под неё, скинуть оттуда в бездну.
      ...Дверь каюты рывком распахнулась. Гретхен, измученная неизвестностью больше, чем бесконечными часами жестокого шторма, быстро поднялась навстречу Ларту. Вместе с ним ворвался рёв бури, и как будто удесятерились скрежет и грохот. Они были еще более пугающими оттого, что их происхождение было непонятно, но в изобилии питало воображение, а оно без устали подсказывало одну картину страшнее другой.
      Гретхен торопливо подошла к Ларту, близко, чтобы в лице его увидеть ответ на свой невысказанный вопрос прежде, чем он скажет хоть слово - и перевела дыхание. Ох, ну разумеется, то, что она себе здесь напридумывала всё вздор! Правда, от безмятежности Ларт далёк, но он уверен, он знает, кто будет победителем и в этом испытании, а над страхами Гретхен только пошутит необидно...
      - Ларт! Что там?! - ей пришлось напрячь голосовые связки, преодолевая рёв и грохот.
      - Приключение! - наклонившись к Гретхен улыбнулся Ларт и положил ладони ей на плечи. - Волны и ветер несут нас к берегу. Теперь он уже близко, рукой подать. Капитан решил, что экипажу лучше оставить судно и в шлюпках добраться до суши. Я пришел за вами, Гретти.
      - А мне показалось, что шторм стихает - нас швыряет уже не так сильно.
      - Это потому, что его держат рифы.
      Рифы! Господи, он так спокойно сообщает эти страшные вести?! Он говорит с ней, как с ребенком, не хочет пугать! Но даже её знаний, почерпнутых из книжек, достаточно, чтобы угадать истину. Судно несло... значит, оно не слушается руля... И теперь оно гибнет на рифах, коль люди бегут с него! Рифы! А она-то пыталась объяснить себя непонятный крен судна, думала, что в трюме сместились тяжёлые грузы! Книжные знания Гретхен подсказывали ей: в шторм надо держаться подальше от берега, а рифы - самое опасное и коварное, что подстерегает мореплавателей.
      Теперь Гретхен чувствовала, что корпус совсем иначе содрогается и стонет под неистовыми ударами - волны зашвырнули его на каменные клыки, а теперь пытались снова завладеть игрушкой, сорвать его с рифов. Но когда им удастся это... ведь корпус наверняка повреждён... Тогда в пробоины хлынет вода! Может быть, судну остается жить считанные минуты? Может быть, оно уже сползает с гибельных камней и вот-вот уйдёт в пучины?
      Все эти мысли и предположения стремглав неслись в голове Гретхен, пока она шла за Лартом вверх по перекошенному трапу. Шагнув на палубу, она обомлела. Они находились в центре хаоса, из которого, казалось, невозможно было выделить хоть одну знакомую деталь: небо, море, горизонт... ничего этого не было. Тут Гретхен увидела нечто такое, от чего остановилось дыхание, и она поняла, что всё сдвинулось со своих привычных мест, и она не там искала небо и море. Океан был не под ними - он встал дыбом, стеной, и теперь эта черная, мутная, пенная стена неслась прямо на них. Гретхен так и стояла бы, загипнотизированная жуткой силой, не помышляя о противостоянии ей, когда Ларт толкнул её к перегородке и прижал, прикрывая своим телом. В следующее мгновение Гретхен задохнулась, захлебнулась в лавине воды. В грохоте и вое она различила жалобный визг и разглядела Урса. Убегающая за борт вода тащила за собой добычу, и пес беспомощно катился по поклонной палубе. Гретхен едва не кинулась к нему, но увидела, что пес взят на поводок, лишь благодаря ему и сильным рукам хозяина собаку не смыло за борт.
      Ларт что-то прокричал, но Гретхен не успела услышать - шквальный ветер вмиг разорвал и унёс его голос.
      Глава вторая
      о новом несчастье, переменившем жизнь Гретхен.
      С кораблём было покончено, за его жизнь уже никто не боролся. Люди сделали всё, что могли, а теперь пора было подумать о собственной жизни. Команда собралась у шлюпок, готовая перебраться в них. Гретхен было безумно страшно, и только уверенность Ларта помогала ей сохранять видимость присутствия духа.
      В приспущенной шлюпке уже находились четверо матросов, и Гретхен поняла, что они ждут её. Цепляясь за толстые канаты, она без промедления шагнула за борт, готовая к тому, что шквал ветра сорвет её и швырнёт вниз, в жадный клокочущий котёл моря. Но руки Ларта поддерживали её и разомкнулись, лишь когда передали в другие руки, столь же надёжные. Гретхен усадили на скамью, Ларт с собакой прыгнули в шлюпку, на судне изготовились спускать её на воду. Ларт махнул рукой, и шлюпка быстро и плавно пошла вниз, навстречу черной, в пене бешенства воде. И тут произошло непредвиденное. Судно вдруг резко накренилось, из пробоины с ревом вырвался воздух, шлюпка рухнула вниз, бортом ударилась о воду и перевернулась. Волна захлестнула Гретхен, и она погрузилась с головой, уже не видя, как со вздыбившейся палубы сыплются люди, а судно быстро исчезает в морской пучине.
      Платье облепило и спеленало ноги, Гретхен отчаянно забила руками и внезапно вырвалась на поверхность. Еще не успев этого осознать, почувствовала под руками опору и схватилась за нее. И только тогда поняла, что это Урс, и попыталась осмотреться. Ларту с матросами каким-то образом удалось перевернуть шлюпку, и теперь она плясала, как пустая скорлупа ореха, вырываясь из рук людей. Ларт вытолкнул Гретхен из воды, невероятным усилием она перевалилась через борт и упала на дно. В это время волна ударила сбоку и швырнула шлюпку о борт тонущего корабля, на Ларта, на людей. Послышались крики. Борта судёнышка выдержали удар, шлюпку взметнуло вверх, потом она рухнула в бездонный провал так, что у Гретхен оборвалось сердце. Когда она смогла приподняться и глянуть за борт, там была только вода, клокочущая так, будто где-то внизу, под нею пылал дьявольский, гигантский очаг. И кроме этой кипящей воды ничего не было - ни корабля, ни людей, ни других шлюпок. Не было даже каких-либо признаков, что несколько секунд назад все это здесь было.
      - Ларт! - растерянно позвала Гретхен.
      Только рев ветра и грохот сшибающихся водяных валов был ей ответом.
      - Ларт!!! - что есть силы закричала она, срывая голос.
      Она кричала, звала до изнеможения, падала на дно шлюпки, снова поднималась и звала, всматриваясь в волны с таким напряжением, что перед глазами начинала плыть черная пелена. Несколько раз ей чудились крики, и она вскакивала, сердце готово было выскочить из груди. Но тщетно искала она, что среди волн появится рука или голова - это всего лишь память мучила её, заставляя опять и опять слышать тот их последний крик, крик отчаяния и боли...
      Гретхен не хотела поверить, что осталась одна посреди штормового моря в утлой лодке, которую, забавляясь, швыряли и крутили громадные волны. А когда поняла, что её отчаяние имеет меньше значения, чем самая малая капля в этом море, что равнодушная, бездушная стихия и не заметила, как в один короткий миг оборвала жизни десятков людей, а ей разбила сердце... что Ларт погиб и никакими устремлениями души ничего ни на мгновение не переменишь... Тогда разум Гретхен будто оцепенел. Если бы шлюпка перевернулась опять, Гретхен и тогда не вышла бы из оцепенения ради спасения себя - покорно и равнодушно отдалась бы року. Но шлюпка чудом продолжала держаться на плаву, и если бы Гретхен была способна на минуту осознать свое положение и задаться вопросом, что с ней теперь будет, то без колебаний и страха перед будущим она сказала бы себе: она еще жива, но это нелепая случайность, и скоро всё кончится, надо только подождать.
      Она еще пребывала в мире живых, но сама - уже едва ли живая. Без мыслей, без чувств и желаний, и лишь слабое дыхание свидетельствовало, что в жизнь еще теплится в ней. Она не спала и не бодрствовала, оказавшись в странном состоянии перехода от жизни к смерти - жить ей было нечем, но смерть медлила принять её.
      Глава третья
      где удивительное спасение значит не более,
      чем злая усмешка судьбы
      Гретхен не порадовалась тому, что сила шторма начала, в конце концов, ослабевать - она просто не заметила этого. И солнце, вырвавшись из удушающего плена туч, не вывело Гретхен из прострации. Прошло, вероятно, немало времени, прежде чем ветер совсем развеял тучи, и солнце опять засияло в полную силу. Как будто наверстывая своё отсутствие, лучи его разгорались всё жарче. Гретхен, лежа ничком на дне лодки, оказалась ничем не защищена от солнцепёка. Её мокрое платье быстро сохло, и продрогшую Гретхен сначала охватило влажное тепло, которое скоро сменилось жаром. Она инстинктивно пыталась забиться в тень под скамью, и это дало некоторое облегчение, потом наступил душный вечер. Ночью она дрожала от свежести, а с восходом солнца свежесть улетучилась, и к полудню Гретхен изнемогала от жажды. Только эта, всё более настойчивая потребность живого организма, заставила Гретхен вернуться в реальность. Она всё так же без движений лежала в лодке, но пробудившийся слух против воли ловил плеск воды о борт шлюпки, а вместе с ним - у самого уха - другой странный звук под днищем.
      Гретхен не знала, сколько времени без всякого интереса слушала его, пока не приподнялась, цепляясь за борт неверными руками, и не глянула на то, что было вне шлюпки.
      Никаких эмоций не отразилось в её безжизненном взгляде, которым она окинула песчаный берег, раскинувшийся в обе стороны. Ленивый прибой носил шлюпку взад и вперед по отмели: то к берегу, то она опять скользила в сторону моря. Песок шуршал под деревянной обшивкой днища, солнечные лучи проникали до самого дна и чертили на песке причудливый, изменчивый узор. Гретхен снова уронила голову на руки, и прошли долгие-долгие минуты, прежде чем она перешагнула через борт и побрела на берег.
      Потом она пыталась вспомнить, что было с нею в те дни, когда она шла вдоль берега моря, не удаляясь от него. Море будто держало её, как будто манило неощутимой, даже неосознанной, но имевшей необоримую силу притяжения, надеждой. И Гретхен брела и брела, не выпуская из виду синюю безбрежность, столь же бесконечно равнодушную, сколь и жестокую. Ноги ее то утопали в горячем вязком песке, то вдруг сухой его шелест сменялся шепотом зеленой, прохладной травы, то какие-то заросли обступали Гретхен, и она продиралась сквозь них, не отыскивая удобного пути, оставляя на сучьях обрывки кружев и ткани от своего платья. Но всё это вспоминалось неясными, бессвязными образами и картинами. Хорошо помнила она лишь чувство жажды - голод, вероятно, был тоже, но он не мучил её столь жестоко, потребность в глотке воды была куда сильнее. Потом проливной дождь вывел Гретхен из её полуобморочного состояния, и она жадно ловила капли влаги, но они не могли утолить жажды, лишь дразнили. Гретхен испугалась, что ливень быстро кончится, и стала лихорадочно искать способ собрать дождевую воду и сохранить её. Принялась, было, торопливо ковырять ямку в земле, но влага бесследно впитывалась в почву, и Гретхен едва не заплакала, видя это. Потом ей в голову пришла счастливая мысль выстлать ямку большим листом какого-то растения, которых вокруг было в изобилии - и зеленая чаша стала быстро наполняться. Гретхен начала лихорадочно рвать широкие листья и устраивать из них подобие чаш.
      Тогда она, наконец-то, утолила жажду. Ливень не только напоил её, он как будто вдохнул в её душу капельку жизни. Душа Гретхен была по-прежнему опустошена, выжжена горем. Подобно жилищу, спаленному пожаром, всё в ней было черно и обуглено. Пожарище ещё не остыло - свежая боль пекла душу раскалёнными останками того, что недавно было её жизнью. И была там самая жестокая боль, сосредоточие боли - Ларт... Гретхен инстинктивно избегала касаться её, потому что была она столь нестерпима, что впору выть и кататься по земле, а лучше - умереть. И всё же пепелище уже не было столь безжизненным - горькие раздумья закружились над ним черными птицами-плакальщиками, стенающими от горя и муки.
      Гретхен по-прежнему не могла выбраться из тупика, куда заводила её одна и та же мысль: да как же могло случиться, что сильных, закалённых невзгодами мужчин море погубило, а её - совершенно беспомощную, никчёмную - отшвырнуло прочь. Чем заслужила она столь жестокую издёвку?
      Глава четвертая
      о встрече с добрым рыбаком,
      чей домик оказался у Гретхен на пути
      Погружённая в горькие мысли, Гретхен не сознавала, куда и зачем идет. Она не спрашивала себя, что с ней будет, не старалась отыскать людей или след их пребывания с тем, чтобы выйти к человеческому жилью. Она настолько была в прошлом, что никакого будущего и даже настоящего у неё не было. Да, она жива. Но это всего лишь какое-то недоразумение. На самом деле её нет.
      А потом Гретхен наткнулась на рыбацкий домик. Будь он на десяток шагов в стороне, возможно, Гретхен так и брела бы мимо, не видя его. Но так случилось, что он оказался поперёк её пути.
      Гретхен остановилась, разглядывая дощатые стены. До неё понимания как будто не сразу дошло, что именно возникло перед ней. В это время из-за угла домика появился мужчина.
      - Пошла прочь, оборванка, - буркнул он, едва глянув на Гретхен. Но взгляд его вернулся, и он разглядел обрывки кружев на платье. В фасонах женской одежды он разбирался мало, но всё же достаточно, чтобы понять когда-то оно было роскошным, едва ли нищенке пристало носить такое.
      - Ты откуда взялась? - щуря глаза против солнца, спросил он.
      Гретхен не ответила, и он опять окинул её пристальным взглядом.
      - Да ты едва на ногах держишься. Так и быть, краюха хлеба и фляга вина у меня найдётся, пошли.
      Сквозь щели в стенах било солнце, и прохладный сумрак пронзали тонкие, как лезвие стилета, лучи. Домик был, скорее, сараем, где рыбак укрывался от непогоды, мог переночевать, спрятать кое-какие снасти, вёсла, а на зиму - и лодку втащить. Видно, жил рыбак в деревне, но и здесь проводил немало времени, поэтому временное своё пристанище обустроить не поленился. Добротная кровля не зияла дырами, на ворохе старых сетей было устроено удобное ложе, а посередине сарая сложен очаг - над ним висел старый закопчённый котел. Не далее как утром рыбак готовил себе немудрёный завтрак, и от запаха съестного желудок Гретхен скрутился в болезненный комок. От рыбака не укрылось, как она побледнела и громко сглотнула.
      - Да ты, видать, давненько ничего в рот не брала, а?
      Гретхен судорожно кивнула - большего она не смогла бы сказать, даже если захотела.
      - Садись вон, - кивнул рыбак на кучу снастей и отлил в кружку немного из котелка. - Вот, выпей сначала. А то, ежли не ела дней несколько, так, чего доброго, вполне можешь откинуться от изобильной жратвы. Попей жиденького, а потом, попозже, и хлебца дам.
      Гретхен не почувствовала вкуса, едва ли ни одним глотком проглотив содержимое кружки. Кажется, она удивилась, как быстро кончилось питьё, и даже заглянула на дно... Тут голова у неё закружилась, а когда она пришла в себя, рыбак встряхивал её за плечо.
      - Эй, да ты и впрямь еле живая, вон как сомлела! Ну-ка, ложись да выспись хорошенько. Мне делом надо заниматься, сети ставить, а ты спи. Тут тебя никто не потревожит, да я ещё и двери запру, так что не бойся.
      Кажется, Гретхен уже не слышала, о чём он говорил - слова его слились в усыпляющее монотонное бормотание. Каким ласковым показалось её телу жестковатое ложе на старых сетях! А тепло очага, которое разошлось по сараю, разнося запах дымка и ухи! Каким несказанно сладостным оно было, сулило покой и желанное, пусть даже и краткое, забвение.
      Глава пятая
      плата за милосердие
      Сквозь сон Гретхен почувствовала около себя какое-то движение, мужской голос. Сознание велело ей проснуться, но для этого требовалось усилие, а у Гретхен не было на него сил.
      Сон уже начал снова уносить её, когда грубый толчок резко вернул Гретхен в действительность. Она открыла глаза, силясь вспомнить, где она, но усилие было напрасным. Темнота по-прежнему обступала её, и Гретхен потерла глаза - но мрак не стал менее густым.
      И тут она поняла, что рядом с нею кто-то есть - близко, рядом! Прикосновение его тела и разбудило Гретхен. Её будто ошпарило - Гретхен подкинуло на её ложе, она резко села, с ещё неосознанной надеждой пытаясь разглядеть - кто же с ней рядом.
      - Ты чего скачешь, резвушечка моя?
      В первое мгновение она испытала недоумение - что за странный голос? почему не тот, что она ждала, один лишь звук которого прогонял все её страхи и тревоги... Следующее мгновение было похоже на ослепляющую вспышку боли пробудилась память и лживые иллюзии прыснули прочь.
      - А ты, видать, неплохо отдохнула, коль так ожила? Уж верно Михась заслужил, чтоб его отблагодарили, так, малютка?
      Сиплый смешок окончательно восстановил в памяти Гретхен встречу с рыбаком... несколько глотков какого-то варева... Последнее, что она помнила, перед тем, как провалиться в сон - блаженное тепло очага.
      - Ну, проснулась ты, наконец? - снова услышала она нетерпеливый голос, и, схватив за руку, он дернул её к себе.
      Рывок был таким сильным, что Гретхен упала на него. Он тут же опрокинул её на спину, рука зашарила по бедру, забираясь под юбки. Гретхен молча, не издав ни звука, обеими руками вцепилась ему в волосы и рванула от себя. Мужчина испустил громкий вопль, а так как Гретхен не разжимала пальцев, он не глядя, ударил её кулаком. От боли у Гретхен перехватило дыхание и полыхнуло перед глазами, но сквозь стиснутые зубы не прорвалось ни звука. Она остервенело отрывала его от себя, изо всех сил пытаясь вывернуться из-под тяжелого тела. С ругательствами рыбак приподнялся и начал отцеплять руки Гретхен. На какое-то мгновение она оказалась свободной, вскочила и бросилась к чуть приоткрытой двери, обозначенной контуром слегка разреженной темноты. Но этой свободы был только один шаг - он схватил её за ногу, и Гретхен с размаху рухнула лицом вниз. Причинило ли падение боль, Гретхен не поняла, она ударила свободной ногой во что-то мягкое, чем вызвала новый взрыв проклятий. Ухватив Гретхен за лодыжки, он рванул её к себе и нервно хохотнул - юбки задрались, и в темноте матово засветились стройные ноги. Не выпуская её тонких лодыжек из жестких, как железные уключины пальцев, он резким движением перевернул её лицом вверх и упал на неё всей тяжестью. Теперь ноги Гретхен были придавлены его телом, а руками он предусмотрительно перехватил её запястья, прижал их к жёстким, узловатым сетям за головой Гретхен. Он лишил её всякой возможности сопротивляться. Она задыхалась, раздавленная тяжестью огромного тела. Насладившись её беспомощностью, он чуть приподнялся, давая ей вздохнуть.
      - Ну, чертовка, и отделаю же я тебя! Что, только и осталось глазищами сверкать? Давай-давай, может быть я испугаюсь.
      Он сел ей на ноги, повернул лицом вниз и завернул руки назад. Не смотря на яростное сопротивление, он скрутил их веревкой и снова бросил её на спину.
      - А теперь посмотрим, что ты так защищаешь, - хохотнул он. - Стоит ли оно того.
      Он не спеша, дразня свою беспомощную пленницу, разорвал на груди платье. Ткань, изъеденная солью, иссушенная солнцем, сама расползалась под его руками. Гретхен только хрипло дышала. Когда ладонь его оказалась близко у её лица, она молниеносно вцепилась в неё зубами. Но он был настороже и зубы только скользнули по грубой, задубелой коже. Зато сама Гретхен получила увесистую пощечину.
      - А ты совсем недурна, малютка, - отстранившись, он рассматривал её тело, белеющее в темноте. - Впрочем, прелести твои я рассмотрю попозже. Сейчас мне не терпится узнать, какова ты на вкус, бешенная.
      Он приподнялся, расстегивая ремень, и Гретхен мгновенно согнула колени и что есть силы ударила обеими ногами в нависающую над ней тушу. Однако сил у неё оставалось слишком мало, чтобы отбросить его.
      - Еще ни одной не удавалось уйти от Михеля, не получив удовольствия, снова хохотнул он, срывая с неё остатки юбок. - Уж не девица ли ты, бешенная? В таком случае тебе повезло - я стольких лишил этого недостатка, что впору доплату брать за мастерство.
      Глава шестая
      где Гретхен совершает поступок,
      о котором не помышляла никогда в жизни.
      Близилось утро, когда он, захрапел рядом с Гретхен. Она смотрела в посветлевший полумрак, и никогда ещё не жаждала смерти с такой страстью, как сейчас. Она ни о чём не могла и не хотела думать. Даже мысль о Ларте, которая подспудно постоянно была с нею... теперь Гретхен поспешно прогнала её - нет! сейчас в ней всё чернота и изгаженность! и этим она невольно может коснуться его, подумать о нём не так, как он того достоин.
      Глаза её бессмысленно блуждали по ненавистному жилищу - неужели еще несколько часов назад она могла наслаждаться пребыванием здесь? Гретхен уже в который раз с усилием расцепила зубы - они почему-то сами собой сжимались до боли.
      Тусклый отблеск на противоположной стене непроизвольно привлекал взгляд Гретхен, и он время от времени бессмысленно возвращался к светлой полоске посреди сумрака. Наконец и сознание её обратилось к этому отблеску, и она вяло попыталась объяснить себе, что может бросать такой отсвет. Потом мысль об этом потерялась, и она смотрела уже безо всякого интереса, почти бессмысленно. Потом спросила себя снова, забыв, что недавно задавалась таким же вопросом. И вдруг она поняла, что это металлический отблеск. Напрягая зрение, ей удалось частью рассмотреть, а частью дорисовать воображением тяжелый массивный черенок, и Гретхен стало ясно, что в стену воткнут большой нож. Через некоторое время мысль, пришедшая к ней, окончательно сформировалась. Гретхен осторожно села. Удержавшись от стона, она подобрала под себя ноги и встала. Храп не прервался ни на минуту. Гретхен медленно подошла к стене и убедилась, что не ошиблась - это был большой нож с широким лезвием. Он находился выше уровня её груди, но у стены стояла широкая скамья, и Гретхен взобралась на неё. Повернувшись к стене спиной, она почувствовала, что холодная рукоятка коснулась поясницы. Нащупав кистями лезвие, она изо всех сил налегла спиной на рукоять и принялась перерезать веревку. Рук она не чувствовала и, кажется, несколько раз порезалась, прежде чем тугой охват волосяных петель ослабел и несколькими движениями Гретхен высвободила руки.
      Превозмогая ломающую боль в плечах, от которой на глазах выступили слезы, Гретхен поднесла ладони к глазам. Кисти распухли и были черны от крови, запястья тоже растерты верёвками до крови. Гретхен с усилием разжала и сжала пальцы, которые казались чужими.
      Потом осторожно спустилась со скамьи, подняла руки и плотно охватила рукоять ножа пальцами. Подумала, что следовало вытереть ладони - от крови рукоять стала скользкой, но делать этого не стала - пальцы сомкнулись на ней намертво. Гретхен по-прежнему все делала медленно, неторопливо. Осторожно раскачала нож, чтобы дерево ослабило хватку, знала - ей не хватит сил, чтобы выдернуть его, всаженный в дерево мужской рукой. Нож ходил все легче и, наконец, оказался в её руках.
      Как сомнамбула, Гретхен подошла к постели. Она спокойно рассматривала большое нагое тело мужчины. Ничего не изменилось в её лице даже тогда, когда на несколько секунд ей показалось, что перед нею лежит барон Ланниган. "Это еще лучше", - хладнокровно подумала Гретхен. Но наваждение прошло, Гретхен смотрела на рыбака Михеля. Она хорошо видела его - мрак ночи таял, готовясь уступить место утру. Гретхен должна была ударить наверняка, удар должен быть смертельным, потому что второго у неё не будет. Грудь? Да, это лучше всего. Но она не знает, куда должно войти лезвие, чтобы не встретить препятсвия. Гретхен занесла руки над головой и изо всех сил ударила в мягкий живот мужчины.
      Храп оборвался, он широко открыл глаза и уставился на Гретхен. Потом перевел взгляд вниз, на её руки и неожиданно взревел. Она отшатнулась, пальцы, закаменевшие на ноже, выхватили его из раны, и хлынула кровь. Не переставая реветь, он зажал живот руками, закопошился, пытаясь встать. Гретхен отступила, равнодушно глядя на него.
      - Сука! - уже не ревел, а всхлипывал Михель. - Я разорву тебя, гадина! Что ты сделала?
      "Что я сделала?" - с недоумением подумала Гретхен и увидела, что нож с окровавленным лезвием все ещё у неё в руках. С трудом разжав пальцы, она брезгливо отбросила его. "Я сделала то, что хотела, - подумала она. - Я это сделала и больше мне здесь делать нечего".
      Глава седьмая
      рассказывает о скитаниях юной баронессы,
      которые едва ли выпадают на долю даже
      бездомной нищенке
      Пока не рассвело, Гретхен брела вдоль берега. Но едва взошло солнце, ей стало казаться, что она у всех на виду на этом пустом берегу, будто обнаженная. Вот сейчас, сейчас кто-то перестанет таиться от неё и выйдет... подобный Михелю... Гретхен остановилась, озираясь вокруг с таким отчаянием, как будто к ней уже тянулись жадные, липкие, потные руки. Потом сорвалась с места и, спотыкаясь, ринулась в прибрежные заросли. Забившись под куст, она долго плакала, дрожа всем телом. Пальцы ходили ходуном, зубы выбивали дробь. Она затихла, лишь совершенно обессилев. Рыдания и нервная лихорадка отняли у неё последние силы, которых и так уже не оставалось, и Гретхен, в конце концов, впала с долгий сон-забытьё.
      Когда она открыла глаза, сквозь ветви сочился тусклый вечерний свет. Гретхен сжалась в комочек, обхватила колени руками и опять закрыла глаза. "Как хорошо было бы вот так же, как этот день, тихо и незаметно угаснуть..."
      Ночью ей не давали заснуть муки голода. Несколько глотков бульона только раздразнили желудок. Теперь он настойчиво требовал пищи, напоминая о себе жестокими судорогами, как будто Гретхен могла хоть ненадолго забыть о чувстве голода. Рядом ворочался огромный хищный зверь - океан. Заросли, укрывшие Гретхен, тоже были наполнены непонятными шорохами, то тихими, едва слышными, то резкими, похожими на отчаянную борьбу.
      Едва только вверху чуть посветлело небо, Гретхен поднялась - голод погнал её вперед, всё равно куда, лишь бы найти что-нибудь съестное.
      Она почти не думала о насилии, которому подверглась, и о том, что стала убийцей. Это могло бы показаться странным, если не вспомнить об истязаниях, которые, собственно, и составляли жизнь Гретхен в замке супруга-барона - не даром в спящем рыбаке ей померещился барон Ланниган. И едва ли рыбак был более изощренным. И Гретхен точно так же сутками отлеживалась после визитов пьяного супруга. Таким образом, как это не грустно, само по себе физическое насилие не потрясло несчастную Гретхен, мир не пошатнулся в её глазах оттого, что судьба свела её с еще одним негодяем. Восстала Гретхен против другого. После Ларта, заставившего её вспомнить о чувстве достоинства, о праве самой решать свою жизнь и распоряжаться собою, о том, что можно жить с гордо поднятой головой... После Ларта появился Михель. И Гретхен легче было умереть, чем забыть о Ларте, и позволить снова втаптывать себя в грязь. Вот это насилие - над её душой, надругательство над только-только обретенной верой в возможность иной жизни, было для Гретхен чудовищно, непереносимо. И по сравнению с этим менее чудовищной показалось её возможность переступить другую запретную черту, за которой она стала убийцей. Смерть Михеля представлялась ей лишь справедливым возмездием и потому Гретхен не томилась совершенным.
      А впрочем, пожелай она проанализировать свои поступки и чувства, может быть, мысль её пошла бы совсем иным путём. Ведь после того счастливого полета, после взлета на звездных качелях жизнь швырнула её в такую бездну горя, обрушивая одно несчастье за другим, - казалось бы, они должны раздавить её, убить. И, возможно, включились некие защитные силы, которые не позволяли в полной мере осознавать случившиеся и прочувствовать в полной мере. Потому Гретхен как будто отстранилась от всего, что произошло с нею накануне.
      Небо светлело, но в зарослях было ещё темно. Продираясь сквозь них, мокрая с головы до ног от росы, Гретхен не думала, куда шла, не замечала, что заросли прибрежного кустарника сменяются лесными дебрями, а шум прибоя доносится всё глуше. Она шла так, как будто некий взведенный механизм заставлял её двигаться, совершая механическое поступательное движение. Если бы роль лидера взял на себя разум, вероятно, она бы уже капитулировала, потому что действия её не имели никакой реальной, разумной цели, и разум не смог бы такую цель отыскать.
      Шатаясь от изнеможения, Гретхен проламывалась сквозь густой подлесок, вяло прикрывая лицо от веток и сучков. Рубаха Михеля, сшитая из грубого домотканого полотна, спускалась ниже колен и хорошо защищала Гретхен. Но босые ноги были покрыты бесчисленными синяками и свежими царапинами, к тому же Гретхен приобретала новые, то и дело спотыкаясь о валежник, стволы поваленных деревьев, скрытые травой и молодой порослью. В это время в лесу пропитаться было затруднительно: сезон ягод отошел, дикие орехи ещё не вызрели. Грибов было в изобилии, но в сыром виде они были несъедобны. К тому же Гретхен никогда не доводилось заниматься лесным промыслом, она понятия не имела в чём различие съедобных и ядовитых грибов. Иногда ей попадались ягодные кусты, и она жадно обрывала мягкие перезревшие ягоды малины или чёрной смородины. Они осыпались при малейшем прикосновении, и Гретхен ползала на коленях, высматривая их под кустами среди прошлогодней листвы. Она рискнула разгрызть несколько орехов. Мякоть их была явно незрелой, горьковатой, но Гретхен жадно проглотила её. А потом корчилась от резей в желудке.
      Глава восьмая
      лесная дорога и тайные соглядатаи
      Она понятия не имела о том, сколько времени бредёт по этому бесконечному лесу, когда над самой её головой раздался резкий шум, и из ветвей дерева вырвалась большая птица, тяжело полетела прочь. Перепуганная Гретхен метнулась в сторону, под ногами оказался замшелый ствол давно рухнувшего дерева - Гретхен споткнулась о него и свалилась в колючие заросли дикого малинника. Опомнившись от испуга и падения, она первым делом подумала, что глаза, слава Богу, целы. И хотела встать. Вот тут-то её и пронзила такая боль, что тело мгновенно охватила испарина, а к горлу подкатилась тошнота. Гретхен опять похолодела от страха. Боясь шевельнуться, она вообразила, что напоролась на острый сук, и теперь лежит, пронзённая им. Какое-то время она лежала, замерев и прислушиваясь к себе. Потом обнаружила, что постепенно боль сосредотачивается в плече и подвернутой руке. Ко всем несчастьям ей ещё не хватало как раз этого.
      Она долго сидела на земле, бережно прижав к груди повреждённую руку. Плакать сил уже не было, и слёзы безмолвно текли по её лицу. Потом она встала и пошла дальше. Теперь малейший толчок, хлёсткий удар ветки заставлял её страдать от боли. Она раздвигала заросли здоровым плечом и не могла даже прикрыть лицо, продираясь сквозь них. И вдруг - будто судьба смилостивилась над нею - миновав густые заросли орешника, Гретхен оказалась на просторе и обнаружила, что стоит на хорошо наезженной пустынной дороге.
      Эту ночь она провела в придорожной канаве, заваленной толстым слоем сухих прошлогодних листьев. Она сгребла кучу побольше и зарылась в них. Когда Гретхен, поджав ноги, натянула на них подол просторной рубахи, а руку устроила так, что боль едва давала о себе знать, она испытала почти блаженство - этот ночлег показался ей самым уютным и безопасным за последние ночи. Но крепко заснуть она так и не смогла: влажный холод пробирал её насквозь, чувство голода и не думало притупляться, плечо беспрестанно ныло, с тонким нудным звоном висели над ней комары и мошкара...
      Утром Гретхен пыталась припомнить - слышала она стук копыт и голоса людей, или они ей пригрезились. Она почти была уверена, что среди ночи её разбудили эти звуки, раздавшиеся, кажется, над самой её головой. И она обмерла, вжимаясь в листья, в землю, молясь, чтобы её не заметили. Кажется, она думала только о том, что едва лишь всё стихнет, надо немедленно укрыться в лесу, а когда стук конских копыт стих, она... уснула. И теперь, утром Гретхен, кажется, помнила, что ночью по дороге мимо неё кто-то проехал. Но одновременно воспоминание было столь призрачно-зыбким, что она сомневалась возможно, всё происходило только в её сне. Впрочем, сил у неё оставалось так мало, что и теперь реальность наполовину представлялась ей грёзой - голова кружилась от слабости, Гретхен была на грани голодного обморока, всё плыло и качалось у неё перед глазами.
      Разумеется, Гретхен предпочла бы уйти с открытого пространства дороги, в лесу она чувствовала себя более защищённой. Но когда она посмотрела на густые заросли орешника, за которыми начинался лес, они показались ей непреодолимой стеной. Смутно Гретхен подумала о том, что будет идти у самой обочины и всегда успеет спрятаться. Ей было страшно встретиться с людьми, и она не давала себе отчёта в том, что одиночество грозит ей смертью.
      Вероятно, она и бросилась бы в лес, обнаружив приближение людей, но Гретхен никак не могла предположить, что кто-то другой тоже будет использовать заросли как укрытие. Она не почувствовала на себя чужого взгляда, когда оказалась в поле зрения человека, укрытого кроной могучего дуба. Гретхен, провожаемая испытующим взглядом, прошла прямо под ветвью, на которой он затаился, и почти сразу оказалась ввиду другого наблюдателя, уже получившего сигнал-сообщение о лесной бродяжке. А ещё какое-то время спустя она оказалась на виду более дюжины пар глаз, ничуть о том не подозревая.
      Этих парней никак нельзя было назвать сентиментальными, но теперь в глазах их вместе с любопытством было сочувствие и жалость, которые вызывал вид бредущей по дороге, едва живой нищенки. Порой казалось, что её следующий шаг будет последним, сейчас она свалится и больше не сможет подняться. Она явно нуждалась в помощи, но они думали о том, что лучше бы этой бродяжке поскорее убраться прочь - с минуты на минуту здесь могла начаться такая кутерьма, в которой чуть живой нищенке не место. Ещё достанется случайно, попадёт под горячую руку, а много ли ей надо...
      Глава девятая
      делает Гретхен свидетельницей лесного разбоя
      Гретхен всё же упала. Споткнулась и повалилась неловко, пытаясь уберечь руку, которую прижимала к себе другой рукой. Не издав ни звука, закопошилась, пытаясь встать на ноги. Где-то совсем рядом коротко вскрикнула птица, и секунды спустя лес выпустил человека из-за своего зелёного заслона. Подойдя к женщине, он наклонился, помогая ей подняться, но она закричала и шарахнулась он него прочь.
      Озадаченный выражением ужаса, проступившем на чумазом лице, мужчина сказал:
      - Не бойся, я не обижу тебя.
      Вслушавшись не то в бормотание, не то во всхлипывания странного существа, мужчина снова удивился и повторил ту же фразу, но на другом языке. И тут увидел, как взгляд нищей уходит куда-то мимо, и сквозь выражение ужаса и затравленности пробивается нечто похожее на радость. Ноги её подломились, она снова упала на колени, и с отчаянием и надеждой едва слышно проговорила:
      - Святой отец...
      Обернувшись, мужчина увидел позади себя человека в чёрной сутане.
      - Она говорит по-французски, - сообщил он священнику.
      Тот подошел молча, склонился над Гретхен, вглядываясь в глаза, только что горевшие надеждой, но теперь в них снова, как немой крик, бился ужас: теперь, когда человек в сутане подошел так близко, Гретхен увидела, что лицо его укрытой не тенью, а маской. Нет, сама по себе маска не испугала бы Гретхен, это было обычное дело, и увидеть человека в маске можно было не только на карнавале. Любая женщина, любой мужчина, желая остаться инкогнито, хоть днём, хоть ночью мог пройти по улицам города в маске, совершенно не привлекая к себе внимания... Но сочетание маски с платьем священника пугало, настолько оно было противоестественно.
      - Не бойся, мы не сделаем тебе зла. Мы хотим помочь тебе, - снова сказал первый мужчина, выговаривая слова медленно и чётко.
      Они, хоть и с трудом, но пробились к сознанию Гретхен. Она увидела, как человек в маске перевёл взгляд на её руку, а потом чуть прикоснулся пальцами к её плечу. Гретхен отшатнулась.
      - Что у тебя с рукой? - с Гретхен говорил только тот незнакомец, что вышел к ней первым.
      Она не ответила, не спуская глаз со священника. Почему-то ей отчаянно хотелось, чтобы он заговорил. Но он, не произнося не слова, опустился перед ней на колени и начал осторожно ощупывать руку. Когда пальцы его прикоснулись к плечу, Гретхен испуганно дёрнулась. Священник посмотрел ей в лицо, потом обернулся к мужчине. Он так ничего и не сказал, но мужчина, вероятно, умел понимать его без слов. А вот Гретхен не могла понять их намерений вплоть до того момента, пока большая ладонь не закрыла ей рот, а другая рука обхватила её поперёк груди, и Гретхен оказалась крепко прижатой спиной к незнакомцу. Она задрожала, когда человек в сутане стянул с её распухшего плеча просторную рубаху, и пальцы его стали быстро, но достаточно осторожно его обследовать. Потом он крепко сжал плечо и локоть, сделал короткое резкое движение, и Гретхен лишилась сознания от пронизавшей её боли, обмякла тряпичной куклой.
      Бог знает, сколько времени продолжалось её беспамятство, но раздавшийся поблизости резкий звук помог ей прийти в себя. Позже Гретхен решила, что это был громкий свист, но в тот момент она безо всякой мысли открыла глаза и увидела высоко над собой густую зелёную крону, а ещё выше - синее небо. Она смотрела на них ни о чём не думая, пока не перевела взгляд чуть ниже, тогда Гретхен увидела чёрное платье и безмятежность её улетучилась. Одновременно слуха её достиг частый стук копыт и колёс, молчаливый священник в маске, не скрываясь, стоял у дерева и смотрел туда, откуда доносились эти звуки, а так же щелканье хлыста и крик возницы. Гретхен понадобилось лишь немного повернуть голову, и в просвете кустов и деревьев ей стал виден участок дороги. Почти сейчас же перед её взглядом промелькнула коляска, запряжённая парой лошадей и четверо всадников, её сопровождавших.
      И тут грохнули выстрелы, раздались крики, Гретхен различила между ними пронзительный женский голос. Храп лошадей, выстрелы, звон сшибающихся клинков - всё слилось для Гретхен в нечто непередаваемо ужасное. Она не помнила, когда вскочила с травы, теперь она стояла на коленях, прижимаясь к стволу дерева. На мгновение в поле её зрения попала чёрная фигура, неторопливо проходящая сквозь заросли, но потом она не могла оторваться от кошмарного зрелища, представшего её глазам. Лошади без всадников метались по дороге, а тех, что были запряжены в коляску, держали под уздцы какие-то люди, взявшиеся непонятно откуда. Лошади, испуганные шумом и суетой, хрипели, задирали морды, пятились назад. Ещё Гретхен разглядела очень бледную женщину за распахнутой дверцей коляски, она торопливо срывала с себя драгоценности, а потом протянула их окружавшим коляску разбойникам. Но в тот момент женщина увидела священника, и лицо её сделалось совсем белым, как лист бумаги.
      Сердце Гретхен бешено колотилось, перед ней разворачивалось нечто ужасное, и хотя теперь плечи и спины разбойников всё заслонили, ушей её достигали отчаянные крики. Потом разбойники расступились и из коляски вытолкнули мужчину. Он упал на дорогу, его грубо подняли и поволокли. Мужчина упирался и рвался из рук, но его подтащили к дереву и привязали.
      В следующий момент Гретхен забыла про несчастного, потому что внимание её привлекло то, что происходило у коляски. Гретхен снова увидела женщину. Она вырвалась, оставляя клочья платья в руках негодяев, и теперь бежала прочь, подхватив юбки. Один из разбойников вскочил на коня, выдернул из-за голенища кнут и раскрутил его над головой. Потом длинное жало по-змеиному метнулось вслед за беглянкой, обвило её ноги, и женщина рухнула на землю.
      Гретхен не помнила, как она покинула своё убежище. И откуда взялись силы в её измученном, едва живом теле. С отчаянным криком она неслась, не разбирая дороги. Опомнилась, когда её рванули назад, и совсем близко она увидела тёмные глаза в прорезях маски.
      - Не делайте этого! - дрожа всем телом, отчаянно взмолилась она, и голос её прерывался. - Умоляю вас...
      Он больно стиснул ее плечо. Забыв о другом своем, поврежденном плече, Гретхен хотела обеими руками оттолкнуть его, - острая боль заставила её закричать. Силы разом оставили её, Гретхен сникла, опустилась на траву, прижимая к себе больную руку.
      У неё уже не было сил протестовать, когда бандит привычным жестом заткнул за пояс подол длинного платья священнослужителя, поднял её на руки, и, не выпуская Гретхен, поднялся в седло - откуда рядом взялся конь, она не видела. Она ничего не видела - её долго преследовали мольбы и крики несчастных путников.
      Глава деcятая
      в крестьянской хижине успешно исцеляют тело несчастной скиталицы,
      но душа её стремится в небытиё
      Рука разболелась. И хотя она покоилась на перевязи, сделанной из шейного платка одного из разбойников, малейшие толчки отзывались ноющей тошнотворной болью. Ужасный спутник Гретхен на ходу достал плоскую флягу, вытянул пробку и протянул фляжку Гретхен. Жажда мучила её постоянно, и Гретхен казалось, что отныне так будет всегда, рука опередила мысль, губы жадно припали к горлышку фляги. Разбойник что-то сказала, она не услышала, она задохнулась, захлебнулась, из глаз брызнули слезы - во фляжке оказался крепчайший, жгучий напиток. Плача и кашляя, размазывая слёзы по грязным щекам, Гретхен кое-как отдышалась и пришла в себя. И почувствовала, что стремительно пьянеет.
      Ощущение было странным и даже пугающим, она опять едва не заплакала, потому что стало очень жаль себя - каждый, с кем жизнь сталкивала её, делал с ней всё, что хотел, вопреки её воли. Тут Гретхен обнаружила, что боль из плеча быстро уходит куда-то, и ей показалось это даже забавным - она прислушивалась к себе, к новым ощущениям и забыла, что хотела поплакать. Следующее, что обнаружила Гретхен, так это то, что веки странным образом отяжелели, она едва могла поднять их, а когда с усилием все-таки открывала глаза, удивлялась странному зелёному туману, в котором они двигались. Её усилия хватало на несколько секунд, и глаза закрывались снова, и голова тоже клонилась от тяжести. О, почему она не знала, как была счастлива, когда имела возможность приклонить её к груди Ларта... Гретхен поняла, что сейчас всё же расплачется и... заснула.
      А когда проснулась, увидела лицо молодой женщины, которая склонилась к ней, что-то ласково проговорила. Гретхен повела глазами, - она находилась в крохотной комнатушке, заполненной толи утренним, толи вечерним светом. Гретхен лежала на узкой постели, и у неё было какое-то чрезвычайно приятное ощущение, которое она не сразу смогла понять. Слабой, неверной рукой она провела по лицу и волосам и поняла, что это ощущение чистоты. Много дней она не могла даже умыться как следует, и мучительно было чувствовать грязь на своём теле. Морская вода оставила на лице, одежде и волосах мельчайшие кристаллики соли, которые постоянно разъедали и раздражали кожу, смешиваясь с потом, и Гретхен превратилась в чумазое существо с потрескавшимися от жажды губами, с грязной, спутанной копной волос, с разбитыми ногами, покрытыми засохшей грязью и кровью.
      "Неужели я ничего не чувствовала, когда меня купали?" - с недоумением спросила себя Гретхен. Она попыталась напрячь память, и ей показалось, что она смутно помнит блаженное ощущение тепла, плеск воды, струйки на лице она жадно ловит их губами... Пить! Пройдёт ли когда-нибудь чувство жажды? Рядом, на маленьком столе Гретхен увидела кружку, стенки её блестели от влаги, и Гретхен потянулась к ней. Женщина мягко отстранила её руку, приподняла вместе с подушкой голову и плечи Гретхен и поднесла кружку к губам.
      Вот в этой комнатушке, где она была окружена заботливым уходом, ни в чём не испытывала нужды, где не было обстоятельств, которым надо было противостоять, к Гретхен вернулись все чувства, ощущения и воспоминания, и она перестала цепляться за жизнь. Дни и ночи стали для неё одним бесконечным временем без мыслей и желаний. Различались они лишь тем, что ночью её оставляли в покое. Днём её то дело заставляли возвращаться, будили сознание, требовали каких-то усилий. Часто появлялась та самая молодая женщина, и всякий раз память Гретхен с усилием выталкивала её имя. Сандра постоянно о чём-то говорила с ней, то настойчиво предлагала поесть, и она что-то проглатывала, тогда скорее прекращалась эта докучливая забота. Смысл же слов почти всегда проходил мимо сознания Гретхен, но иногда Сандра становилась настойчивой, тогда Гретхен прилагала некоторое усилие, чтобы сосредоточиться и понять, и односложно ответить, в конце концов её снова оставляли в покое.
      Иногда к Гретхен приходила догадка, что она всё же умерла, только как-то странно - всё в ней было пусто, так не может быть живому, а тело отчего-то жило. И тогда она поражалась нелепости случившегося - зачем осталась жить оболочка, лишённая содержания? Кроме этого недоумения в ней жила ещё досада - почему она не погибла вместе с ним? Как она жила раньше, без него? Или она и не жила вовсе? Может, раньше было вот как сейчас, только тогда она ещё не понимала, что может быть по-другому... И потому не страдала в такой степени. Но теперь, когда судьба, позволив ей вкусить от плода счастья, испытать восторг и упоение его сладостью, всё отняла назад, оставив "наслаждаться" полынной горечь и жгучими шипами горя, и помнить при этом об испытанном восторге... Это было не милосердно!
      Глава одиннадцатая
      в крестьянский дом являются гости
      Воспоминания о прошлом терзали душу, настоящее погружало Гретхен в чёрную тоску, будущего просто не было, поэтому чаще сознание её плавало между явью и небытием, и в состоянии этой прострации Гретхен не реагировала на происходящее вокруг неё, она просто ничего не замечала. Точно так же, как не заметила появления в доме посторонних людей.
      Их было трое. Они пришли, укрытые поздними сумерками. Сначала о приближении гостей известил приглушённый стук копыт, потом снаружи, за стеной послышалось фырканье лошадей, звяканье уздечек, скрип сёдел... Хозяева поспешили навстречу, радушно встретили их, и по всему было видно, что прибыли желанные гости. Пока Сандра с матерью хлопотали у стола, а двое разговаривали с хозяином, третий из приезжих заглянул в тесный закуток за дощатой перегородкой. Широко открытые глаза Гретхен не обратились к вошедшему, а он остановился в проходе, с изумлением рассматривал её, и пытался узнать в ней жалкую, чумазую нищенку, похожую на несчастного птенца с перебитым крылом, которого они подобрали на глухой лесной дороге.
      Вместо странного, при последнем издыхании существа неопределенного возраста, на постели лежала юная прелестная женщина. Огонёк свечи мерцал в больших глазах и в тёмном шёлке волос, рассыпанном по подушке. В неярком свете изящные руки, лежащие поверх одеяла, казались алебастрово-матовыми и полупрозрачными, как китайский форфор. Жалкий измученный птенец вдруг обернулся прекрасной дивой, неведомо из какой волшебной сказки попавшей в скудную крестьянскую хижину. Она была непередаваемо хороша, её красота казалась нереальной, не принадлежащей этому миру, а густые тёплые тени положили на бледное лицо печать столь глубокой скорби, что оно тронуло бы даже каменное сердце. И в самом ожесточённом сердце пробудилось бы желание служить этой женщине, сделать всё, чтобы печаль ушла с её лица, и как о мгновении счастья мечталось бы увидеть его, освещённое улыбкой...
      Гость медленно провёл ладонью перед её глазами - ничего не изменилось в лице Гретхен. Помедлив, он повернулся и неслышно вышел.
      Тронув Сандру за плечо, он указал на перегородку.
      - Беда мне с нею, - озабоченно проговорила женщина. - Как мёртвая. Только и удалось добиться, что зовут её Гретхен - Гретти, она сказала.
      Приезжий провёл рукой перед своим лицом.
      - Нет, с глазами у неё всё в порядке. Только она как будто не здесь не видит, не слышит, не говорит. Я думаю, с ней что-то случилось, какая-то большая беда. Но она не плачет. Если бы могла заплакать, ей стало бы легче.
      Мужчина прикоснулся к своему плечу.
      - Руку надо ещё поберечь, но она уже двигает ею. Мне кажется, она забыла, что у неё была повреждена рука, - Сандра недоуменно пожала плечами: - Странная она очень...
      Когда настало время ужина, девушка с миской и кружкой скрылась за перегородкой.
      - Гретти, - позвала она, присаживаясь на край постели, взяла безвольную руку в свои. - Гретти, надо поесть.
      Она легонько похлопала по руке, и Гретхен медленно, нехотя, выплыла из своего небытия.
      - Ты ведь проголодалась, правда? - улыбнулась Сандра. - Я принесла тебе что-то вкусное.
      Ласково приговаривая, она приподняла Гретхен, подложила под спину подушку.
      - Тебе удобно так? - спросила она, не рассчитывая на ответ.
      Гретхен подняла глаза и за спиной девушки уловила движение неясного силуэта. Она прикрыла глаза, пытаясь сосредоточиться, и снова открыла их прислонясь к перегородке, за спиной Сандры стоял человек. Теперь на нём не было сутаны священника, но неизвестно, заметила ли это Гретхен. Она увидела маску, и бледность мгновенно разлилась по лицу, брови сдвинулись. Глаза её отчаянно метнулись к Сандре, потом она отвернулась к стене.
      - Боюсь, вы испугали её, - проговорила Сандра. - Вам лучше уйти.
      - Гретти, - позвала она. - Здесь больше никого нет, посмотри. Пожалуйста, поешь чуть-чуть.
      Уговоры Сандры успеха не имели: Гретхен закрыла глаза и ни словом, ни жестом не реагировала на её увещевания.
      Позже один из приезжих сообщил девушке:
      - Мы заберём её с собой. Тебе придётся тоже поехать с нами, потом Морти проводит тебя обратно.
      Глава двенадцатая
      открывает перед Гретхен новую дорогу
      с самыми нежеланными спутниками
      Сандра разбудила Гретхен задолго до рассвета.
      - Пожалуйста, Гретти, послушай меня и пойми, чего я от тебя хочу. За тобой приехали, и сейчас ты должна ехать. Но я - тоже, я по-прежнему буду с тобой. Ты поняла меня?
      Некоторое время взгляд подопечной оставался равнодушным, и Сандра подумала, что Гретхен не поняла её. Потом в лице молодой женщины что-то мимолетно дрогнуло, Сандре показалось, что она услышала жалобное: "Зачем?.." Но нет, Гретхен лишь коротко и безучастно сказала:
      - Да.
      - Тогда вставай, я помогу тебе одеться.
      - С тем человеком? - вдруг спросила Гретхен, будто не слыша её.
      - Да, мы поедем с ними. А этот человек... Досадно, что ты думаешь о нём плохо. Ты ошибаешься, я давно знаю его, он добрый и справедливый.
      - Так я могу сказать, что не хочу с ним ехать? Он будет добрым и справедливым? - губы Гретхен искривились в подобии горькой усмешки.
      - Гретти, - виновато улыбнулась Сандра, - тебе хотят добра. И я уверена, что когда ты будешь здорова, никто не станет навязывать тебе своей воли.
      - "Мне слишком часто желали "добра"... - хотела сказать Гретхен, но поняла, что это лишние слова. Если и говорить их, то никак не этой славной девушке, уж её-то забота искренняя.
      Гретхен села в кровати.
      - Я могу попросить для себя мужское платье?
      - Мужское? - с сомнением проговорила Сандра. И прикинув что-то, сказала: - Я попытаюсь. Но пока меня не будет, ты должна позавтракать. Управишься сама?
      Через полчаса Гретхен облачилась в костюм, принадлежавший, видимо, соседскому мальчику-подростку.
      Небо только начинало светлеть на востоке, вокруг стояла дремотная тишина, даже птицы еще не проснулись. Едва Гретхен ступила через порог во двор, как снова увидела ужасного предводителя банды разбойников. Ей внушало непередаваемый ужас и отвращение то, что свои преступления он совершал в облике священника, святотатствуя, оскверняя кровью жертв и звание, и сутану. Правда, теперь он мало чем отличался от любого из своих сообщников - на нём были тёмные штаны, заправленные в высокие голенища сапог, рубашка и сюртук. Разве что полотно рубашки было немного тоньше, и вся одежда - добротнее и дороже.
      Разбойник поставил ногу в стремя и без усилия поднялся в седло. Тронул коня, подъехал к ней и протянул руку. Гретхен подалась назад, твёрдо уверенная, что не сядет вместе с ним. Но кто-то сзади подхватил её, и через мгновение она уже была наверху. Она едва не закричала от отвращения, но тёмный пристальный взгляд в прорези маски будто парализовал её, отнял силы. И этот взгляд - он тоже был святотатством, потому что будил в Гретхен воспоминание о других глазах...
      Новая дорога стелилась под копыта лошадей. Куда влекла она Гретхен, к каким несчастьям? В том, что они будут, Гретхен не сомневалась - она оказалась в руках человека, в чьей жестокости убедилась при самой первой встрече с ним.
      Солнце наполовину вышло из-за горизонта, когда перед путниками открылось море. Синий простор распахнулся внезапно - кони вынесли всадников на высокий скалистый берег, и Гретхен увидела синюю гладь, разлившуюся от края до края. В то же мгновение всё её существо пронзила мысль, что где-то там, в этой ласковой безбрежности - Ларт! Она подалась вперёд, и лицо её осветилось безрассудной радостью. Но на одно лишь мгновение. Следующее принесло осознание реального, и она сжала зубы, чтобы не застонать от боли в сердце будто игла вонзилась. Гретхен закрыла глаза, но из-под сомкнутых ресниц всё же выползли слезинки.
      Когда ей удалось справиться с приступом отчаяния, она обнаружила, что её состояние не осталось незамеченным - глаза из-под маски хладнокровно изучали её. Гретхен вспыхнула - этот негодяй не имел права быть свидетелем её слабости, глаза её полыхнули гневом. Она схватила поводья и резко осадила коня.
      - Сандра!
      Девушка удивленно обернулась - Гретхен впервые заговорила с ней по собственной инициативе, но ещё более непривычно было слышать её резкий, повелительный голос.
      - Отдай мне своего коня, Сандра, пожалуйста, - виновато проговорила Гретхен, ей было совестно за свой резкий окрик.
      - Но, Гретти... ты удержишься? - с сомнением проговорила молодая крестьянка. - Ты ещё так слаба...
      Однако разбойник уже спешился и собирался помочь Гретхен сойти на землю. Она быстро скользнула вниз, не желая, чтобы он прикасался к ней. Сандра устроилась за спиной мужчины по имени Морти, Гретхен поднялась в седло, и они продолжили путь. Гретхен не слышала, как некоторое время спустя Сандра тихо спросила у Морти:
      - Почему она так враждебна к Пастору? И так боится его!.. Ведь вы спасли ей жизнь.
      - Она случайно вышла к месту нашей засады и стала свидетельницей... Одним словом, лучше бы ей этого не видеть. А теперь она знает, что все мы злодеи, а Пастор - самый худший из нас.
      - Но Морти, это не справедливо!
      - Ничего. Ей это не мешает выздоравливать. А разубеждать Пастор ни в чём её не хочет. Она видела то, что видела и поверит своим глазам, а не словесным уверениям.
      Глава тринадцатая
      Гретхен не желает мириться с обстоятельствами,
      но строптивость сдаётся перед доводами разума
      Солнце стояло высоко, когда они спешились у ручья на краю рощицы. Гретхен спрыгнула в траву и отдала поводья. Она вошла в ручей, зачерпнула в пригоршни студёной воды и опустила в неё лицо - голова кружилась и слегка подташнивало, но от холодной воды стало гораздо лучше. Она устала больше, чем хотела бы себе в том признаться. И рука снова разболелась, хотя Гретхен старалась оберегать и щадить её. Не обращая внимания на своих спутников, она отошла в сторону и ничком легла в прохладную траву. Вверху над нею в кронах шумел ветер, где-то неподалёку плескались волны, негромко журчал ручей... Наверное ещё совсем недавно Гретхен нашла бы этот уголок очаровательным, а его дикую природу живописной, полной жизненных сил и потому жизнеутверждающей. Но сейчас всё окружающее противоречило её внутреннему состоянию, не совпадало с ним ни одним проявлением, ни нотой, ни самым крохотным штрихом. Оно было равнодушно и потому враждебно Гретхен.
      Она повернулась на спину и высоко-высоко над собой увидела, как, распластав крылья, в небе парит большая чёрная птица. Она была как будто отдельно от суеты листьев в кронах, от неумолчного, беспокойного движения вод... Только бездонная чистая голубизна и чёрный, траурный силуэт одинокой птицы... От слепящего света навернулись слёзы, и Гретхен прикрыла глаза ладонью.
      Она тоже хочет, чтобы её не трогали, оставили в той в пустоте, которой обернулась её жизнь. Но кто-то постоянно вторгается непрошено, незвано, и заставляет жить в соответствии с чужими представлениями и желаниями, не считаясь с тем, что это противно её воле. Разве жизнь её принадлежит всем, кроме неё самой? Сколько она себя помнила, ею всегда распоряжались. Гретхен сцепила зубы - почему она не протестовала, почему не взбунтовалась ни разу? Чем грозило ей непослушание? Разве её положение можно было усугубить? Ларт научил её ценить себя, научил, что каждый человек имеет право быть свободным, имеет право на поступок, на выбор. И даже если нет выбора, всегда можно выбрать между жизнью и смертью. Но смертью в бунте.
      Гретхен не давала себе отчета в том, что уже не равнодушна к своей собственной участи, что пытается смотреть в будущее, которого ещё недавно не существовало для неё. И даже если бы кто-то указал сейчас на эти перемены в ней, Гретхен возразила бы: в жребии "Жизнь-Смерть" я предпочла бы Смерть, но что бы ни было впереди, я не стану покорно сносить обиды и унижения.
      За столь короткое время Ларт что-то смог сделать с нею, она иначе стала смотреть на мир и на своё место в нём. Женщина - высшее существо, и никто не смеет унижать её. Это стало её философией, потому что таковым было миропонимание Ларта. Гретхен усмехнулась. Какой же безмозглой курицей она была, если даже Ларта заставила пробиваться к ней через насилие! Боже, сколько ему понадобилось терпения и доброты... Прости меня, мой бедный друг. Я знаю, ты рядом, ты не оставил меня. - Гретхен снова подняла глаза к большой чёрной птице и не сводила с неё глаз до тех пор, пока чёрная точка не расплылась в заполнивших глаза слёзах. Гретхен опустила ресницы и подумала: "У тебя не будет повода быть недовольным своей ученицей, брат мой Ларт... любимый мой Ларт..."
      Тень упала на лицо - над Гретхен остановилась Сандра. Хорошо, что она здесь, хотя она не защита, и проку от неё будет немного, это Гретхен понимала. Но всё равно хорошо, что Сандра не оставила её наедине с этими ужасными людьми.
      - Нас зовут обедать, Гретти, - Сандра подала ей руку, и Гретхен почувствовала, что и в самом деле голодна - верховая езда и свежий морской воздух, это не неподвижное лежание в постели.
      Пастор жестом пригласил Гретхен сесть на разостланный для неё плащ. Но один лишь взгляд на этого лицемерного негодяя, разом отбил у неё аппетит.
      - Я не хочу есть, - сказала она и решительно повернулась, чтобы уйти.
      Но в то же мгновение на её запястье сомкнулись жесткие пальцы. Она резко обернулась, преисполненная гневом (барон Ланниган чрезвычайно удивился бы, увидев в таком виде свою безропотную, безответную супругу), но он уже выпустил руку и спокойно указал её место. Гретхен обвела глазами остальных. Кроме главаря на неё никто не смотрел, все были заняты трапезой. Сзади к её плечу прикоснулась ладошка Сандры.
      - Не упрямься, Гретти... - шепнула она умоляюще. - Это неразумно.
      "Это и в самом деле неразумно, - сердито подумала Гретхен. - И прав он. Через час я буду очень сожалеть, что не пообедала. А он будет прав".
      Гретхен села на плащ и потянулась к жареной тушке цыпленка.
      Глава четырнадцатая
      ночлег на песчаном мысе
      Они не гнали лошадей, хотя Гретхен видела, что спутники её далеки от беспечного настроения и от того, чтобы считать эту поездку лёгкой, безопасной и полной удовольствия. Не нужны были семь пядей во лбу, чтобы догадаться - они стремятся избегать каких бы то ни было встреч. Путь их по большей части пролегал не по дорогам, а неезжеными тропами, а то и вовсе напрямик через поля и перелески. Копыта лошадей то стучали по каменным обнажениям, то верхушки трав мели сапоги всадников. Было очевидно, что спутники Гретхен хорошо знают эти места, и знают, каким образом стать "невидимым" - они долго ехали длинной ложбиной меж двух крутых откосов, густо заросших кустами диких роз, заплетенных ползучим хвощом и душистым горошком. Время от времени кто-либо из мужчин направлял свою лошадь на склон, и она с трудом выносила всадника наверх. Осмотревшись, он спускался вниз, и маленький отряд продолжал путь. В другой раз они ехали прямо по ручью. Он был мелкий, вода журчала, омывая копыта лошадей. Усталые, они тянулись мордами к воде, и все остановились, дожидаясь, когда лошади напьются.
      Солнце стало клониться книзу, но до вечера было ещё далеко, когда их маленький отряд опять свернул к морю. Со скалистого берега открылся вид на песчаный мыс, который тонким серпом вдавался далеко в море, и образовывал укромный залив с узкой полоской пляжа. Этот пляж с крупным белым песком Гретхен увидела позже, а сейчас он с трудом просматривался сквозь зелень рощи, которая обрамляла залив, огибая его ровной дугой.
      Они спустились с обрыва вниз по едва заметной тропинке - не знай о её существовании, так и не увидишь, не найдёшь. Лошадь Гретхен взял под узцы Морти и осторожно свёл в поводу. Скоро они оказались в прохладной тени высоких сосен, и мужчины стали рассёдлывать уставших коней. Гретхен поняла, что в один день конечной цели путешествия они не достигнут, и на сегодня путь закончен, ночь они проведут на этом песчаном мысе.
      Оставив свою лошадь на попечение кого бы то ни было, Гретхен прошла несколько шагов по пляжу и села на песок лицом в морю. Но вид его будил тоску в её сердце, Гретхен положила руки на согнутые колени и опустила на них голову, закрыла глаза. Вскоре подошла Сандра, помолчав, тронула Гретхен за плечо и спросила участливо:
      - Устала? Может быть ты чего-нибудь хочешь, Гретти?
      Не поднимая головы, Гретхен проговорила:
      - Чтобы меня оставили в покое...
      Молчание Сандры было виноватым. Гретхен вздохнула, подняла голову. Глядя вдаль, она положила ладонь на руку Сандры на своем плече.
      - Извини... К тебе это относится менее всего. Иди, я посижу здесь немного.
      - Да, разумеется, - и Сандра ушла.
      Довольно продолжительное время Гретхен оставалась одна, потом девушка пришла снова.
      - Скоро будет готов ужин, Гретти. Ты не хочешь прежде смыть с себя пыль? И усталость пройдёт, вот увидишь.
      Гретхен едва заметно горько усмехнулась - почти такие же слова сказал ей однажды Ларт... Неужели ей осталось только единственное: воспоминания?
      - Идём, - поднялась Гретхен, отряхивая ладонями песок.
      Мужчины раскинули две небольшие палатки. Одну - для них с Сандрой, вторую - для своего главаря. "Ну, разумеется! - догадалась Гретхен. - Он трепетно хранит своё инкогнито, а спать в маске чрезвычайно неудобно".
      Глава пятнадцатая
      в которой утро преподносит один сюрприз за другим
      Утром следующего дня Гретхен обнаружила нечто, озадачившее и испугавшее её: выйдя из палатки, она беспокойно осмотрелась, так как не обнаруживала никаких признаков присутствия других её спутников. Не было ни Сандры, ни Мигеля, ни Морти. Только Пастор. Из их маленького лагеря исчезли все кроме них двоих. А там, где накануне вечером оставили лошадей, лениво щипал траву только конь Пастора. Осознание, что она осталась наедине с этим опасным человеком, не могло не ввергнуть Гретхен в смятение.
      Он сидел у костра, подогнув под себя ногу, положив скрещенные руки на колено другой, и смотрел в огонь. Он ни разу больше не появился в сутане, но Гретхен слышала, как спутники, обращаясь к нему, называли его "Преподобный" либо "Святой отец".
      Он не переменил положения при появлении Гретхен и ничем не показал, что заметил её. Впрочем, не видя лица его и глаз, трудно было судить об этом наверняка. Гретхен постаралась прогнать с лица выражение тревоги и пошла умыться к роднику, который накануне показал им с Сандрой Мигель.
      Существование этого пресного источника здесь, на песчаной косе в нескольких метрах от моря было удивительно. Родничок, пробиваясь на поверхность, подмывал песок и образовал большую чашу, стенки её кто-то старательно выложил ракушечником, скреплённым глиной. Это препятствовало родниковой влаге быстро впитываться назад в песок. Постепенно вода всё же просачивалась и уходила, но родничок с неутомимой прилежностью щедро восполнял потерю, наполнял большую чашу чистой холодной водой. Гретхен не торопилась возвращаться. Она набирала воду в пригоршни и смотрела, как искрясь на солнце, вытекают из них юркие струйки, опускала лицо в ладони с прозрачной студёной влагой, просто сидела и слушала негромкое уютное журчание. Она бы и совсем не возвращалась в их лагерь, но почувствовала, что останься она здесь ещё - тот человек явится за ней.
      Волей-неволей ей пришлось вернуться. Пастор стоял около своего коня, и по-видимому, долгое отсутствие Гретхен уже начало беспокоить его, об этом свидетельствовало то, как обернулся он на звук её шагов. Повернувшись к Гретхен, он коротко поклонился ей. Она замешкалась на несколько мгновений Гретхен предпочла бы вообще не вступать в какие бы то ни было отношения с этим разбойником... Проигнорировать поклон, - да, это было бы вызовом ему, но... слишком мелочным, вздорным. Гретхен ответила таким же коротким поклоном и, не произнеся ни слова, повернула к палатке. У входа в неё на траве было разостлано свежее полотенце, на котором стоял завтрак.
      - Благодарю вас, - против воли проговорила Гретхен. Одновременно испытывая некоторое облегчение оттого, что еще около получаса сможет занять завтраком.
      К тому времени, как Гретхен управилась с ним, мысли её вошли в более спокойное русло. Осмотревшись и всё обдумав, Гретхен решила, что люди Пастора не покинули их насовсем. По всему было видно, что Пастор ждёт своих сообщников... или кого-то другого. Обе палатки стояли на месте и их не собирались складывать, да и другие вещи не были уложены... Итак, они должны ждать. Теперь Гретхен тяготило другое - как облегчить себе вынужденное пребывание один на один с этим человеком.
      Собравшись с духом, Гретхен встала и направилась к разбойнику.
      - Видимо, мы кого-то ждём?
      Он кивнул. Гретхен чувствовала на себе его тяжёлый взгляд, и спине стало холодно.
      - Вы позволите мне погулять в роще? Или вдоль берега?
      Он снова кивнул, но теперь - с некоторым колебанием.
      - Я не стану уходить далеко, и если меня позовут, я услышу, попыталась она развеять его сомнения, сама забеспокоившись при мысли, что он может передумать и велит ей сидеть здесь, у него на виду. Но он опять кивнул, подтверждая своё разрешение.
      Может быть, Гретхен была излишне мнительной, но ей казалось, что она физически чувствует, как деревья заслоняют её от недоброго взгляда, которым он провожал её. Когда впереди сквозь золотисто-коричневые стволы сосен начала пробиваться голубизна, Гретхен решилась обернуться. Ей казалось, что она всё ещё остаётся доступной взгляду разбойника, но на самом деле между нею и им уже встала стена деревьев. Только тогда напряжение отпустило Гретхен, и она перевела дыхание.
      Ещё минута, и она вышла к точно такому же пляжу, который лежал по другую сторону узкого мыса. Гретхен не стала выходить из тенистой прохлады, сняла куртку, расстелила на песке, усеянном прошлогодней хвоей, сквозь которую пробивались тонкие былинки травы. Она долго сидела в грустной задумчивости, хотя - о чем думала? Ни о чём. Просто наслаждалась уединением, отдыхала от обременительного, тягостного общества, наблюдала суету муравьев, озабоченно торопящихся по своим делам. Потом увидела край гребня в кармане куртки, встала и распустила причёску.
      Она долго и тщательно расчесывала волосы, но движения её были, скорее, машинальны, чтобы чем-то занять себя. Встрёпанные после сна, роскошные волосы превращались в ровное полотно черного атласа, зубцы гребня плавно и легко проходили сквозь него. Гретхен отложила гребень, движением обеих рук приподняла тяжелую массу волос и откинула за спину, тряхнула головой долгий водопад темных локонов укрыл её как плащом, упруго заструился ниже спины. Гретхен повернулась и вздрогнула - чуть поодаль, прислонясь плечом к дереву, стоял Пастор. Опомнившись от неожиданности, Гретхен вспыхнула.
      - Подсматривать гадко! Впрочем, откуда вам-то об этом знать! Об этом известно только порядочным людям!
      Она порывисто наклонилась за курткой и обмерла, потому что услышала негромкий глухой голос:
      - Я не подсматривал, я любовался вами.
      Глава шестнадцатая
      разговор с Немым Пастором
      Она медленно выпрямилась.
      - Вы... не немой?!
      - Нет. Хотя меня называют Немой Пастор, люди думают, что это соответствует действительности.
      - Почему... - у Гретхен пресекся голос, она сглотнула и повторила: Почему вы претворяетесь немым?
      - На то есть причины, - помедлив, ответил он. - Думаю, вам они не интересны. Ну, а кроме того, - губы его были скрыты, но Гретхен почувствовала, как они скривились в мрачной усмешке, - маска ещё не окончательно приросла ко мне. Я не хочу, чтобы мой голос однажды стал моим предателем.
      - Почему вы заговорили сейчас? Видимо, уверены, что у меня не будет возможности опознать вас по голосу? - с вызовом спросила Гретхен.
      - Не пугайте себя, - глухо проговорил он. - Интересно, что вы себе вообразили? Что я прикажу приготовить из вас десерт к обеду? Или съем живьем? Или заточу в подземелье? Или мои фантазии слишком скудны, чтобы состязаться с вашими?
      Гретхен мрачно смотрела на него.
      - Я принял некоторые меры, чтобы мой голос изменился, - сказал Пастор.
      - Зачем вы здесь? Вы же разрешили мне погулять.
      - Прошло много времени. Я начал беспокоиться. К тому же, я не хотел, чтобы моё попустительство стало причиной ваших необдуманных поступков.
      - А, вы пришли посмотреть, не сбежала ли я? Так я должна вернуться? резко спросила Гретхен.
      - Я только беспокоился о вас. Вижу, что напрасно. Вы можете оставаться здесь, если хотите.
      - Здесь? С вами? Не хочу.
      - Одну только минуту.
      Он шагнул к ней, и Гретхен поспешно сделала шаг назад, настороженно глядя на него.
      - Нет-нет, - он отступил, успокаивающим жестом поднял обе руки, - я не подойду к вам. Я не причиню вам зла. Я вынужден был заговорить с вами, чтобы попытаться изменить ваше отношение ко мне. Я понимаю, что стало причиной вашей... недоброжелательности, но...
      - Я не хочу этого слушать!.. - нервно проговорила Гретхен. Казалось, ей стоило большого труда оставаться на месте. Пастор снова поднял руку, жест его можно было понять как просьбу успокоиться. Он отступил ещё на шаг, умоляюще проговорил:
      - Гретти... - При всём желании он не смог бы найти никакого другого слова, еще более неуместного сейчас, которое бы так всё испортило.
      Гретхен вздрогнула, как будто её пронизала внезапная боль. Но вместо стона сквозь зубы просочились слова, полные ненависти:
      - Не смейте!.. Не смейте называть меня так!
      - Но... Сандра сказала мне... Хорошо, я больше не назову вас этим именем, извините, если обидел невольно. Но как называть мне вас?
      Прерывающимся голосом, Гретхен резко проговорила:
      - До сих пор вы обходились... Думаю, моё имя не понадобится вам и впредь.
      - Пусть будет так. Но мне жаль...
      - Довольно... прошу вас... Я помню, что обязана вам жизнью, - Гретхен говорила торопливо и почти бессвязно. - Но... но лучше бы нам не встречаться...
      Гретхен отступала от него, и казалось, что в следующее мгновение она сорвётся с места и бросится прочь. Она и в самом деле повернулась и почти побежала от него.
      - У меня есть предложение! - Разбойник чуть повысил голос. Остановитесь только на минуту, выслушайте меня!
      Гретхен на ходу испуганно обернулась, ожидая от него чего угодно, и увидела, что он положил руку на кобуру на поясе и привычным движением пальцев откинул клапан.
      - С пистолетом в руках вы будете чувствовать себя увереннее? Вот мой пистолет, - он вытащил из кобуры большой пистолет. - Видите, я кладу его сюда. Теперь я отойду, и вы возьмёте его. Это станет гарантией вашей безопасности. Мы должны поговорить. Можете всё время держать меня на мушке, а захотите покончить с этим делом раз и навсегда, нажмите пальчиком вот эту штуку.
      Глава семнадцатая
      разбойник обещает Гретхен покровительство,
      чем повергает в ещё большее смятение
      Он отошёл шагов на двадцать и безмятежно сел на песок спиной к Гретхен. Когда обернулся, она держала пистолет, обхватив рукоять обеими руками. Оружие было направлено на него, но дуло плясало и ходило из стороны в сторону. Пастор улыбнулся и негромко проговорил:
      - Надеюсь, это улучшило ваше самочувствие? Но вы не ожидали, что он окажется настолько тяжёл? Если захотите, прислушайтесь к моему совету. Эта вещица не для ваших рук, если будете продолжать держать его так, как сейчас, то очень скоро устанете, и тогда не попадёте в цель, даже если я подойду к вам вплотную, - в голосе сквозила ирония. - Лучше опустите его вниз, так руки останутся послушны вам и не подведут.
      - Что вы собирались сказать мне, сударь? - резко проговорила Гретхен.
      - Только одно - что не имею в отношении вас никаких дурных намерений.
      - Думаю, у нас разные понятия о дурном.
      - Едва ли. Я бы не был так категоричен в этой оценке.
      - Вот как? - усмехнулась Гретхен. - Вы - убиваете, насилуете, отнимаете то, что вам не принадлежит... Вероятно, вы думаете, что это не так уж дурно?
      Помолчав, пастор с усмешкой проговорил:
      - Боюсь, что проиграю в этом споре - против вашего обвинения слова мои будут слишком легковесны. Да я и не собирался уговаривать вас не верить собственным глазам. А заговорил с вами, чтобы сказать - через день или два мы расстанемся. За эти дни я вами не произойдет ничего плохого.
      - Я бы хотела определённости лишь в одном: я ваша пленница? Или, может быть... добыча?
      - Добыча? - в голосе прозвучала усмешка. - Много ли мне прибыли с безродной, бездомной нищенки? Только лишняя забота, не так ли?
      - Верно, прибыли мало. Но если для вас я лишь обуза, зачем столько личного участия? Нищей ведь совсем не много надо - кусок хлеба, глоток воды. Монетку в пыль кинете, ей и вовсе за счастье покажется. Зачем вам надо было везти меня в ту семью, заботиться об уходе. А теперь... - Гретхен повела рукой, - это что-то да значит, не находите?
      - Сдаюсь и признаю, что вы проницательны и умны! - рассмеялся разбойник. - Вы так ловко уличили меня, что мне остается только признаться уже при первой встрече многое указало на то, что вы не безродная и бездомная нищенка. Врожденный аристократизм не спрячешь под лохмотьями. А с другой стороны - солнце не опалит так лицо и руки бродяжки, чья кожа привыкла и к дождю, и к ветру, и к холоду, и к жаре...
      - Итак, сударь, вы всё же надеетесь извлечь выгоду из нашей нечаянной встречи? Должна разочаровать вас - за меня никто не даст вам и гроша.
      - Я не собираюсь извлекать никакой выгоды. Я не знаю вашего имени, звания и не спрашиваю ни о чем. Вы нуждались в помощи и получили её от нас. В этом заключаются все мои намерения в отношении вас.
      - Значит ли это, что я свободна в своих поступках, и вы позволите мне уйти хоть сейчас?
      Помолчав, он сказал:
      - Я не посягаю на вашу свободу, но не позволю поступить вопреки здравому смыслу. Куда вы пойдёте? Собираетесь вернуться в то плачевное состояние, в котором я вас встретил? Вы ещё не здоровы, и ни я, и никто другой не оставил бы вас на произвол судьбы в таком состоянии.
      - Но в случае, если ваши намерения войдут в противоречие с моим желанием... Вы будете уверять, что лучше меня знаете что мне на пользу, а что во вред? Или просто предпочтете приказать подчиниться?
      Помедлив, он проговорил:
      - Вы способны отдавать себе отчет в своих поступках. Никто не станет приневоливать вас в угоду собственной воле.
      - Вот как?.. Куда вы везёте меня?
      - Я доставлю вас к людям, где вы действительно получите помощь, в которой всё еще нуждаетесь. Мне кажется, вам понадобятся не одни только заботы о телесном здоровье. И дружеская поддержка добрых и честных людей вам будет очень нужна. Именно к таким людям я вас и доставлю. От вас же я хочу сейчас лишь одного: не предавайтесь своим тревогам с таким неистовством. Я боюсь, что если вы и дальше будете ежеминутно пребывать в таком напряжении, вы скоро свалитесь в нервной лихорадке, а это в вашем состоянии крайне нежелательно, вы просто не перенесёте её. Теперь я оставлю вас. Но прежде верните мне пистолет, эта забава не для вас.
      Он встал и пошел к Гретхен. Сердце её обмерло, она вскинула пистолет. Это не остановило разбойника. Гретхен же будто окаменела. Она стояла, а он подошел так близко, что ствол упёрся ему грудь.
      - Ну же! Почему бы вам не очистить мир хотя бы от одного негодяя? - В лице Гретхен испуг сменился смятением, в глазах проступили слёзы. Она видела за маской тёмный блеск глаз. Руки Пастора легли на белые от напряжения пальцы Гретхен. - Отдайте мне эту игрушку, вам станет легче.
      Гретхен подумала, что сейчас что-то произойдёт, каждое мгновение она ждала грохота выстрела, как будто не её палец лежал на курке пистолета, как будто оружие преисполнилось собственной воли... Она выдернула пальцы из ладоней разбойника, быстро отступила назад.
      - Вы - дьявол!
      - Я не лгал вам, говоря, что вы можете ввериться мне и моим друзьям. Здесь вы в полной безопасности, - проговорил он, будто не слыша Гретхен. Не двигаясь с места, он медленно протянул руку к ней: - Дайте мне вашу руку.
      Гретхен подчинилась против своей воли. Он смотрел на её запястье. Растертые грубой волосяной веревкой, они едва-едва заживали.
      - По крайней мере, подобного с вами не случится, за это я ручаюсь вам собственной головой.
      - "Он знает! - обожгла Гретхен догадка. - Он знает, что я такая же убийца, как он! Так откуда же у меня право презирать и бросать ему обвинения? Я - такая же!.."
      Сглотнув, Гретхен сжала кулачок и вырвала у него свою руку.
      - Скоро для вас кончится всё плохое, - сказал Пастор, глядя в море. Повернулся и пошел прочь. Гретхен медленно опустилась на песок.
      Глава восемнадцатая
      белый дом у подножия холма
      Она не знала, сколько времени оставалась там. Когда ушёл тот страшный человек, ей сделалось так одиноко, так пронзительно сиротливо, что слёзы безудержно брызнули из глаз. Её рана была незаживающей, время не притупляла боль, наоборот, она всплескивала то и дело, пронзая нестерпимой мукой всё существо Гретхен вот так, как теперь. Казалось, больнее уже быть не может, но сердце исходило болью, и она готова была кричать: почему, почему Богу угодна смерть Ларта, единственного в целом свете человека, кто понимал не только чувства её и желания, но каждое движение души, даже такое, которое она не в силах была выразить словами. Почему Всевышний даровал ему столь недолгую жизнь? Неужели так надо, так правильно? Закрыв лицо руками, Гретхен плакала тяжело и безутешно.
      А жизнь рядом с нею не приостанавливалась ни на мгновение: шипели волны прибоя, накатываясь на песок, над головой глухо гудели тёмные кроны сосен, в эти "пастельные" звуки врезались хриплые крики чаек, пронзительные и навязчивые, как голоса торговок из припортовых рынков... И одна только Гретхен была выбита из этого устоявшегося мироздания, она была здесь лишней - жалкая, потерянная, не имеющая возможности позаботиться о себе и отстоять себя...
      Она не расслышала шагов в неумолчных проявлениях живой природы и вздрогнула от прикосновения - напротив неё на коленях сидела Сандра. Гретхен прерывисто перевела дыхание.
      - Гретти, милая, ну что ты? Что случилось?
      Гретхен не ответила, молча качнула головой: ничего.
      - Не мучай себя, Гретти. Эти люди не сделают тебе ничего плохого, не бойся их. А если в твоём прошлом есть что-то горькое, тяжкое... Так устроен мир. Бог всем даёт испить из чаши с горечью. И бывает, что больше не хочется жить, но ведь не в наших силах лечь и обрести вечный покой. И надо жить дальше. Собрать крохи, что у тебя остались и с этим попытаться жить дальше, попытаться, Гретхен, - именно этого желает Создатель.
      - Да... Ты права... - Гретхен слабо улыбнулась и чуть сжала пальцы Сандры. - Я так огорчилась, когда увидела, что тебя нет. - Она не хотела, чтоб Сандра жалела её и сменила тему разговора. - Подумала, что уже не увижу тебя.
      - Меня разбудили рано, до восхода солнца. Я надеялась, что мы уезжаем ненадолго, но время шло и я волновалась о тебе, старалась всё сделать как можно быстрее.
      - У тебя были дела?
      - Мы выполняли некоторые поручение Пастора. И, кроме того, нужно было раздобыть ещё одного коня. Мужчины и без меня обошлись бы, но Пастор верно рассудил, что со мной им будет легче. Ведь незнакомцы обязательно привлекут внимание и вызовут расспросы... И будет совсем странно, если с дороги они не захотят промочить горло и не заглянут в пивную. А уж там непременно найдётся парочка, другая бездельников, для кого нету лучше развлечение, чем поболтать с заезжим. Но вот когда рядом с мужчиной сварливая жена - тут совсем другое дело, при ней пиво прогорклым покажется, да она и не пустит мужа в пивнушку. Вот потому Пастор и попросил меня поехать с Мигелем и Морти.
      - Попросил?
      - Ну... да, мне Мигель об этом сказал. Идём, Гретти, мужчины сворачивают лагерь. Мы сейчас перекусим немножко и в путь.
      До полудня было ещё далеко, когда они покинули песчаную косу.
      Как и накануне, ехали малоезжеными дорогами и глухими тропками, уклоняясь от людных мест - второй день пути стал во всём походить на предыдущий. Только Гретхен чувствовала себя гораздо хуже, чем накануне. Во всём теле ощущалась разбитость и болезненная слабость. Порой в глазах у неё темнело, подступала дурнота, и она цеплялась за луку седла, боясь свалиться с коня. Разумеется, она не сообщала спутникам о своём самочувствии, и ничто не заставило бы её проронить хоть слово жалобы. Но Гретхен не сознавала, что её поникшие плечи, нетвёрдая посадка в седле, то, как неловко держит она повод в недавно повреждённой руке - говорят о её самочувствии без всяких слов. Поглощённая не очень успешными усилиями выглядеть как ни в чём ни бывало, она не видела, что Пастор теперь держался с нею рядом, почти колено в колено, только чуточку, на пол шага сзади.
      Ближе к вечеру кое-что произошло. Они ехали сквозь большую буковую рощу, и уже совсем было выехали на опушку, когда Мигель, возглавлявший маленькую кавалькаду всадников, вдруг дёрнул повод, заставив свою лошадь резко повернуть назад, в глубь предвечернего сумрака. Гретхен ехала почти следом, и от неё потребовалось столь же быстрая реакция. Разумеется, она промедлила несколько секунд, и конь её прошёл несколько дальше, чем следовало. К тому времени Гретхен осознала, что нужно поворотить коня, подняла голову, натянула поводья и... увидела впереди, у подножия холма большую усадьбу. Конь, не получая более никаких команд, стоял на месте, а Гретхен, как заворожённая, смотрела сквозь редкие ветви. До усадьбы было не так уж близко, и потускневший свет дня туманил даль, делал её нечеткой, но Гретхен хорошо видела длинную тополиную аллею, что вела в усадьбу, и господский дом, утопающий в зелени - вероятно, там был большой сад. Заросли сливались с тёмно-зелёную массу, но оттого ещё ослепительнее сияли белые стены дома, освещённые низким солнцем... Тут конь под Гретхен дёрнулся, и она увидела, что Пастор перехватил повод её коня. Бросив на Гретхен угрюмый взгляд, он повлёк её прочь от того, на что смотреть ей не следовало.
      Глава девятнадцатая
      Гретхен решается на побег,
      и начало его оказывается весьма успешным
      Ей показалось, что они не проехали и мили, когда Пастор подал знак к остановке. Гретхен не сразу поняла, что этот привал сегодня последний и здесь они останутся на ночь. А когда поняла - у неё не было уже сил обрадоваться. Ей хотелось только одного - оказаться в палатке и упасть в сон.
      И действительно, как только закончился ужин, и она могла уйти в поставленную для них с Сандрой палатку, Гретхен уснула моментально, будто скошенная сном. Однако, среди ночи она неожиданно проснулась - может быть, крик ночной птицы разбудил её. Гретхен слушала сонную тишину, нарушаемую лишь тихим лепетанием листвы. На полотне палатки мельтешили тёмные и светлые пятна - тени веток и листьев, облитые чистым лунным светом. Глядя на этот свет, Гретхен думала о коротком видении - о белостенном доме у холма. Она подумала о людях, которые могут жить в таком красивом доме. С её полусонным сознанием Гретхен представилось, что они должны быть столь же приветливы, насколько привлекательно их жильё, у недобрых, алчных людей дом не будет сиять таким светом... Теперь она не знала, грезила или на самом деле видела высокие круглые колонны и балконы между ними, и большие окна, в которых багрянцем горели закатные пожары.
      Как, должно быть, счастливы те люди!.. И Гретхен нестерпимо захотелось в доброту и покой белостенного дома, попросить помощи у его хозяев. Гретхен забыла о том, что не имеет ни малейшего понятия о тех, кто живёт там; она собственным воображением населила увиденный вдалеке дом и со всей страстью поверила, что найдёт там именно то, чего жаждет всем своим существом.
      Она уже знала, что собирается сделать, но продолжала лежать без движений, обдумывая своё решение.
      Труднее всего оказалось выбраться из палатки. Она едва не разбудила чуткую Сандру, окаменела и перестала дышать, когда та зашевелилась и даже, показалось, подняла голову. Но девушка сонно вздохнула, повернулась на другой бок и затихла, а Гретхен ещё несколько минут стояла без движений, боясь шелохнуться.
      Ещё лежа в палатке, она размышляла - может быть, стоит взять лошадь? Но с другой стороны - потревоженные животные могли выдать её. И кроме того, надо будет прихватить если не седло, так хотя бы уздечку... Однако, едва она высунулась из палатки, эти мысли как ветром выдуло из её головы: в пяти шагах от неё рядом с потухшим костром Гретхен увидела Мигеля и Морти. Мигель спал, завернувшись в одеяло, а его приятель дремал сидя. Теперь ничто не заставило бы Гретхен остаться здесь хоть на одну секунду дольше необходимого. Невесомой тенью выскользнув из палатки, Гретхен юркнула за неё и со всех ног бросилась прочь. О своих раздумьях по поводу лошади она вспомнила, когда была уже достаточно далеко от ночной стоянки, и мрачно усмехнулась. "Ничего, - утешила затем она сама себя, - у пешей есть даже преимущество: бесшумность и незаметность. К тому же, обнаружив кого бы то ни было - преследователей или незнакомых людей, - можно немедленно укрыться в любой впадине, за камнем, а то и просто упасть в густую траву. А до усадьбы и пешком можно дойти, она не должна быть слишком далёко, главное - не ошибиться в выборе направления".
      Ночь до неузнаваемости меняла очертания местности, ночью и знакомая дорога покажется неведомым путем, но Гретхен надеялась, что она всё же разобралась, в каком направлении надо идти. Ещё беспокоила её мысль о том, что, обнаружив её исчезновение, за ней бросятся в погоню, но одновременно где-то глубоко-глубоко неосознанно лелеяла надежду, что разбойник сдержит своё слово - ведь он уверял, что не собирается посягать на её свободу.
      Ночь была лунная и очень ясная. Высоко-высоко раскинулся над миром необъятный бархатный шатер, расшитый волшебными соцветиями звезд - они, будто живые с любопытством глядели с вышины, и мерцали, и переливались живым своим неземным светом. И висел под куполом шатра загадочный фонарь, проливал вниз серебристо-голубоватый свет.
      Гретхен взглянула на звёзды, и сердце её сжалось - она опустила глаза и больше не поднимала их. Волшебное, манящее мерцание звезд обмануло её точно так же, как светящиеся гнилушки в дебрях леса манят заплутавшего путника, вселяя в сердце его напрасную надежду и радость...
      Глава двадцатая
      завершение побега, далёкое от ожидаемого
      Сначала Гретхен разогрелась от ходьбы, а ещё более, вероятно, от внутренней горячки, порождённой ликованием, радостным удивлением от собственного поступка и стремлением скорее, скорее миновать эти луга, лежащие между лагерем разбойников и целью её побега от них. Гретхен не имела даже отдаленного представления, сколько времени ей может понадобиться. Ей казалось, что они остановились на ночёвку неподалёку от усадьбы, но, помня о своём состоянии в конце дня, она не могла доверять собственным ощущениям.
      Мало-помалу лихорадочное возбуждение утихало, ноги уже не так быстро несли её сквозь густые сплетения трав. Всё чаще башмаки путались в ловушках, раскинутых уплетьями дикого горошка и колючими зарослями ежевики, цеплялись за упругие, жёсткие стебли, и Гретхен то и дело спотыкалась, поневоле замедляя шаги. Одежда её намокла от ночной росы и теперь больше холодила, чем грела.
      Вокруг простирался довольно ровный ландшафт, и по нему были разбросаны нечастые холмы - главный ориентир Гретхен. Она хорошо помнила, что виденная ею усадьба лежала у подножия такого холма. В начале, различив вдалеке округлый купол, она бросалась к нему со всех ног, преисполненная уверенности, что это именно тот, что ей нужен! И раз за разом её ждало горькое разочарование - как будто в закатнем обманчивом свете дом с сияющими стенами ей всего лишь привиделся. Гретхен всё более пугала мысль, что она идёт в неверном направлении. Она не могла знать, сколько времени пробирается сквозь ночь неизвестно куда. Она не знала, который теперь час ночи и скоро ли утро. И действительно тьма редеет, или это глаза её привыкли к темноте. То ей хотелось, чтобы скорее взошло солнце и обогрело её - Гретхен насквозь продрогла. То она боялась дня и света, и думала о том, что едва ли отважится продолжить путь, когда ночь перестанет скрывать её. Она замерзла и устала, а главное - утратила свою целеустремленность - желанная цель поманила и бесследно растаяла. Гретхен уже безо всякой радости обнаружила очередной подъём как раз на своём пути. Приостановилась, колеблясь - обойти его или взобраться на вершину, и, цепляясь за стебли трав полезла вверх по склону. Никакой особой надежды она уже не питала, но может быть, удача повернется к ней лицом, и она разглядит сверху деревню или крестьянский домишко...
      На круглой макушке холма посреди каких-то развалин, скрытых травой, заплетённых колючими побегами дикой розы, она остановилась осмотреться. Гретхен смотрела вниз, и перед нею как на ладони лежали ровные аллеи большого парка, клумбы цветников, просторные лужайки... Большой дом стоял тихий, обитатели его спали безмятежным, счастливым сном... Гретхен прерывисто вздохнула и пошла вниз.
      Склон буйно зарос кустами диких роз. Они были не высоки, но разрослись так пышно, что Гретхен скоро отказалась от попыток найти проходы между кустами, до кончиков пальцев натянула длинные рукава куртки и стала продираться напрямик. Она вся искололась об острые шипы. К счастью они не были такими длинными, как у садовых роз. Потом Гретхен увидела впереди стену и поняла, что она отгораживает парк и сад от диких зарослей. Гретхен разглядела, что ограда сложена из необработанного камня, довольно высока, и уже прикидывала, как перебраться через неё, когда увидела прямо перед собой маленькую калитку. Она была закрыта изнутри на деревянную задвижку, вставленную в две скобы. Не составило никакого труда просунуть руку сквозь железные вензеля кованой калитки и легко открыть задвижку. Таким образом, бедная скиталица вскоре оказалась по другую сторону ограды на узкой дорожке, теряющейся в темноте за деревьями.
      У Гретхен зуб на зуб не попадал, её била дрожь от холода и возбуждения. Она почти уже дошла, уже не сводила глаз с прекрасного дома, смотрела на его высокие окна, балконы, увитые зеленью... И тут сонную тишину взорвал лай сторожевых псов. Их оголтелый злобный брёх клубком катился навстречу Гретхен, и всё, что она могла сделать - попятиться к дереву и прижаться спиной к его толстому стволу. Собаки вылетели из темноты и, захлебываясь лаем, бросились к ней. "Вот и всё, - подумала Гретхен, и почему-то ей стало невыносимо обидно именно такое завершение всех её надежд, устремлений и преодолений. - И пусть... и хорошо..." - тут же смирилась она, не желая ни бороться, ни цепляться за жизнь, чувствуя лишь всепоглощающую усталость. Всё поплыло перед её глазами, и она сползла на траву прямо под ноги разъярённым зверям. Её слуха ещё успели коснуться голоса людей и всё перекрывший повелительный приказ: "Огня!" Но осознать этого Гретхен уже не успела.
      Глава двадцать первая
      появление Гретхен вначале вызывает переполох,
      но затем её окружают заботой и вниманием
      Она не видела, как на голоса собак сбежались люди, окружили её.
      - Гляньте-ка, - мальчишка... Откуда он взялся, ночью?.. Да воришка, по всему видать! Вишь ведь, зашёл откуда... Правильно, что собаки его напугали, так ему и надо... Ой, да ладно тебе! Глянь, как лицо-то белеется, можа от страху сомлел, а можа и не от страху...
      Потом они расступились, и к причине ночного переполоха быстрым шагом подошёл высокий человек, рядом с ним торопился слуга, держа фонарь в вытянутой руке. Свет его упал на лицо Гретхен, доселе затемнённое густой тенью от кроны дерева.
      - Эге... - протянул кто-то, разглядев тонкие нежные черты бледного лица.
      Высокий человек наклонился и стянул с головы "мальчишки" дешёвую крестьянскую шляпу - будто чёрный шёлк расстелился по траве, переливаясь бликами в свете фонаря.
      - Кто-нибудь может сказать, что это за девушка? - спросил высокий мужчина - по всему видно, сам хозяин дома.
      Люди вокруг запереглядывались, отрицательно качали головами.
      - Нет, господин Кренстон, не видали её ни разу, - за всех ответил мужчина с фонарём. - Наверно, не здешняя.
      - Хорошо, с этим разберёмся позже. Габи! - окликнул он молоденькую служанку, с любопытством разглядывавшую Гретхен. - Беги к Дороти, скажи, что девушку доставят во флигель. Пусть распорядится немедленно разжечь там очаг. Приготовьте сухое платье и горячее молоко. И смотри, не трещи как сорока про что надо и не надо. Чтобы немедленно всё было готово.
      - Поняла, господин Кренстон! - уже на бегу сообщила служанка, бросаясь выполнять распоряжение.
      Кренстон опять наклонился к Гретхен, подсунул одну руку ей под плечи, а вторую под колени и без усилия поднял - она обвисла безвольно. Но почти в ту же секунду открыла глаза и забеспокоилась, попыталась приподняться, чтобы понять, что с нею происходит.
      - Тихо-тихо, вам не о чем беспокоиться, - тут же услышала она успокаивающий голос.
      - С-сударь... где я?..
      - В моём саду. Мы нашли вас под деревом - вас испугали сторожевые собаки.
      - О... Я вспомнила!.. Я, наконец, пришла!.. - лихорадочно заговорила Гретхен.
      - Не торопитесь, лучше позвольте нам позаботиться о вас - мне кажется, вы чувствуете себя далеко не лучшим образом. Сейчас вам помогут переодеться в сухое, вы согреетесь, тогда и поговорить можно. Мы уже пришли, - Габи распахнула перед ними двери, и тёплый жёлтый свет отпугнул ночь, заставил её отпрянуть прочь от двери.
      - Дороти, займись этой дамой, ты знаешь, что надо делать, - Кренстон опустил свою ношу на неширокую деревянную кровать, застеленную простым полотняным бельём. - В помощь возьми Габи и любого, кто понадобится. Когда ваша подопечная немного оживёт, пошлёшь за мной.
      Ещё раз взглянув на свою находку, насколько нежданную, настолько же и странную, он вышел, склонив в дверях голову.
      Дороти - чопорная женщина с такой прямой спиной, как будто к ней была привязана доска, выглядела безупречно. Гладко прибранные волосы, тёмное строгое платье с глухим белым воротничком никак не позволяли предположить, что женщину разбудили среди ночи и не далее двадцати минут она поднялась с постели. При всей своей чопорности действовала она умело и энергично. Вокруг Гретхен суетились женщины и делали всё так сноровисто, что она даже понять не могла - сколько их. Казалось, что не менее десятка. Она опомниться не успела, как с неё стянули всё до последней нитки, облачили во фланелевую сорочку, предварительно согретую у огня, растёрли до красна ноги и натянули длинные полосатые чулки, удивительно пушистые и мягкие, ласково обнявшие горевшую от растираний кожу.
      - Выпейте немного пунша, милая дама, - сказала Дороти, и перед Гретхен оказался маленький поднос с бокалом горячего вина.
      - Господин Кренстон велел напоить молоком, - напомнила Габи.
      - Я лучше знаю, что необходимо этой даме, - спокойно возразила Дороти. - А ты ступай за господином Кренстоном, пока она не заснула. И поживее.
      Видимо, хозяин был где-то неподалёку, потому что стук в дверь раздался так скоро, что Гретхен не успела ещё выпить пунш. Дороти открыла двери и впустила хозяина.
      - Вам стало лучше? - участливо спросил Кренстон, переставляя табурет ближе к кровати.
      - Окружённая такой заботой, - Гретхен хотела указать на женщин и с недоумением увидела, что в комнате нет никого кроме них двоих. - Сударь...заговорила она, чувствуя необходимость объяснить своё появление, - я увидела ваш дом... и не знаю почему, но я подумала, что именно здесь смогу найти помощь и поддержку. И не ошиблась. Я даже не успела ни о чём попросить, но обо мне уже заботятся столь трогательно...
      - Скажите, ваше дело терпит? Или безотлагательно, немедля кто-то ещё нуждается в помощи?
      - Почему вы так спрашиваете?
      - Потому, что, с вашего позволения, предпочёл бы все серьёзные разговоры отложить до утра.
      - Разумеется... Мне очень неловко, что я переполошила весь дом...
      - Ах, не думайте об этом, - беспечно махнул рукой хозяин. - Вы голодны?
      - Нет, я только очень озябла... Но теперь уже согрелась.
      - Мне кажется, вы нездоровы, а может быть, выглядите так из-за усталости. В любом случае, вам надо отдохнуть, хорошенько выспаться, и лишь потом вы расскажете мне, что привело вас сюда и в какой помощи нуждаетесь. Согласны?
      - Да, согласна.
      - Вот и прекрасно, тем более что у вас уже закрываются глаза, улыбнулся хозяин поместья.
      - Это от пунша, - ответила Гретхен смущённой улыбкой.
      - Значит, вы сейчас же заснёте. Но если вам что-то понадобится, без стеснения говорите об этом - для этого с вами рядом постоянно будет Габи.
      Глава двадцать вторая
      Гретхен находит свою тихую гавань и заботливых друзей,
      но вынуждена быть неискренней с ними
      Гретхен страстно надеялась, что дом Кренстона станет для неё именно тем прибежищем, к которому она стремилась, убегая от опёки страшного человека Немого Пастора. Она так устала от душевной боли, устала ждать очередного подвоха от судьбы и окружавших её людей, устала жить в тревоге и страхе... Подобно кораблю, чудом выжившему в жестоких штормах, истрёпанному и избитому, который, наконец, нашёл тихую, безветренную гавань и вверил себя умелым, заботливым рукам, точно так же счастливый случай и собственное мужество привели Гретхен в этот добрый дом, к добрым людям - она это чувствовала. А может быть, на пределе душевных сил всем сердцем хотела верить в эту последнюю свою надежду.
      Она проснулась едва ли не за полдень, что было естественно после ночи скитаний, разочарований и тревог. И хотя Кренстон трижды интересовался, не проснулась ли дама, переполошившая ночью весь дом, но беспокоить её строго-настрого запретил. Он явился, когда Гретхен была уже умыта, причёсана и хорошо пообедала под строгим присмотром Дороти. Домоправительница сама наполняла тарелки Гретхен и не позволяла отставлять их, пока они не опустеют. Наконец, оставленная в покое и утомлённая такой пристрастной опёкой, Гретхен полулежала в постели на высоко взбитых подушках. Руки её покоились поверх одеяла и на запястьях, из-под длинных рукавов фланелевой сорочки видны были умело наложенные Дороти повязки с заживляющими мазями. Гретхен прекрасно выспалась, и хотя кровать была жестковата, а бельё не таким уж тонким, но она блаженствовала в этой постели и не желала для себя ничего другого. Вот в это время и раздался стук в двери. Габи выпорхнула и вернулась через две секунды с известием, что пришёл господин Кренстон.
      Гретхен встретила его столь благодарным взглядом, что едва ли нужны были дополнительно слова признательности.
      - Я вижу, вы чувствуете себя гораздо лучше, и чрезвычайно этому рад, проговорил хозяин, располагаясь поблизости от Гретхен. - Моё имя сэр Тимотей Кренстон, и вы можете во всём рассчитывать на меня, я готов оказать вам любую помощь, в которой вы нуждаетесь.
      Вот тут-то и кольнула сердце Гретхен первая иголочка-заноза: теперь была её очередь назвать себя, но как? "Баронесса Ланниган"? Она до сих пор страшилась мысли, что судьба уготовит ей встречу с супругом, и уж разумеется, не желала быть ей в этом пособницей. Ларт настоятельно советовал ей забыть имя барона, но что вместо него? В замешательстве Гретхен ответила вопросом:
      - Вы англичанин, господин Кренстон?
      - Я - космополит, - иронично улыбнулся он. - Родился в Англии и ношу фамилию своего отца, но моя мать была француженкой. Отец умер рано, я тогда был настолько мал, что совершенно его не помню. А матушка так и не полюбила прохладную, сдержанную на проявления тепла Англию. Сердце её принадлежало родной Тулузе, туда и вернулась молодая вдова после смерти супруга. Таким образом, по воспитанию и образованию я француз. А вот теперь меня приютила Испания.
      - Испания?! - изумлённо охнула Гретхен.
      - Да, - склонив голову, Кренстон внимательно посмотрел на неё. - Разве вы не знаете, что находитесь на территории Испании?
      - Нет... - в замешательстве Гретхен потёрла пальцами лоб. Потом медленно проговорила: - Был шторм... корабль разбило... я не имела ни малейшего представления, на чей берег меня выбросило... А люди... они говорили со мной по-французски.
      - Это не удивительно - граница Франции не так далеко, и даже среди простолюдинов нередко встретишь умеющих связать несколько французских слов. Возьмите хотя бы прислугу в моём доме - почти все если не говорят, то прекрасно понимают французскую речь. Очевидно, вы заговаривали с ними на французском, на нём вам и отвечали. Но, стало быть, вы потерпели кораблекрушение? Спаслись ли ещё люди с вашего судна?
      - Я... не думаю... - Гретхен провела дрожащими пальцами по лицу. - Я никого не видела больше...
      - Я вижу, что эти воспоминания ещё слишком болезненны для вас, так оставьте, не надо ничего говорить сейчас, я не хочу тревожить вас ими. Я и без того могу представить, чего вы натерпелись, поэтому не тревожьте, не ворошите боль возвращением в страшное. Позвольте спросить ещё только одно как мне называть вас?
      - О... - смутилась Гретхен, - простите, но ваши слова об Испании так ошеломили... Меня зовут Гретхен... Ларт.
      - Добро пожаловать в Тополиную Обитель, мисс Ларт. Я рад, что мой дом оказался на вашем пути.
      Имя Ларта, произнесённое вслух другим человеком нарушило хрупкое равновесие в душе Гретхен, губы её задрожали, глаза наполнились слезами.
      - Ох, я так неуклюж со своими расспросами, - огорчённо проговорил Кренстон, - я, вопреки своему желанию, всё-таки заставляю вас страдать...
      Гретхен остановила его движением руки, не в силах произнести ни слова.
      - Простите... - тихо и виновато сказал Кренстон. - Я хотел бы что-то сделать для вас в искупление свой вины.
      - Называйте меня... просто... Гретхен... - прерывающимся голосом с трудом выговорила она.
      Кренстон поднялся:
      - Право, я не хотел расстраивать вас, мисс Ларт... Гретхен... Вышло так неловко, - он стоял, расстроенный её слезами. - Я уверяю вас, что сделаю всё от меня зависящее... К сожалению, пока вам и нужно не много - покой и заботу друзей...
      - Только тот, кто был лишен их, может понять, как бесценно это "немногое", - Гретхен попыталась улыбнуться.
      Хозяин между тем поклонился и пошёл к выходу, в дверях обернулся:
      - Отдыхайте, набирайтесь сил и поскорее препроводите в прошлое всё недоброе, что с вами случилось. Кстати, для вас уже готовят комнату в доме, там вам будет гораздо удобнее, чем здесь.
      Глава двадцать третья
      приметы ненастья в безоблачной атмосфере
      Итак, на следующий день после её появления в Тополиной Обители сэр Кренстон предоставил в распоряжение Гретхен одну из комнат в господском доме, и ей пришлось покинуть флигель и перебраться в красивую, богато обставленную спальню. Хотя, оставь он ей выбор, она предпочла бы садовую сторожку в самом дальнем конце сада. Но Гретхен лишь вздохнула про себя: платье крестьянского мальчика не ввело в заблуждение - Тимотей Кренстон так же, как и разбойник, вмиг разглядел в ней даму благородного происхождения.
      Причиной уныния Гретхен стало то, что она узнала от щебетуньи Габи. После ухода сэра Кренстона служанка решила, что незваная гостья, может быть, составила себе неверное представление о владельце усадьбы, и посчитала нужным наговорить о нём восторженных слов. И Гретхен услышала:
      - Одного не понимаю, такой замечательный человек - и до сих пор холост!
      - Может быть, он думает, что слишком некрасив, и по этой причине избегает женщин? - машинально проговорила Гретхен, лишь бы что-то ответить, потому что слова Габи и стали второй занозой, которая отныне будет постоянно напоминать о себе.
      - Некрасив?! - Габи уставилась на Гретхен, забыв, что собиралась поправить ей подушку. - А... да, он не из тех смазливых красавчиков, - она неопределенно махнула рукой, - это верно... И теперь я вспоминаю, что он и мне показался... страшноватым, когда впервые увидела его. Но сударыня... Я не смогу вам объяснить, знаю только, что очень скоро вы забудете об этом.
      Гретхен не придала значения восторженным словам Габи, но вот её сообщение, что владелец усадьбы одинок, положило тревожный оттенок на внимание Кренстона к ней и его хлопоты. Ох, она бы предпочла найти здесь любящих супругов, и их детей, домочадцев и слуг, преданных всем сердцем добрым владельцам поместья. Тогда Гретхен не почувствовала бы этого стеснения в общении с Кренстоном. Она слишком хорошо знала, какие чувства и желания пробуждает в мужчинах против своей воли. К сожалению, возможность убедиться в этом ей предоставлялась ни один раз. Гретхен видела собственную вину в том, что доныне не затронула сердца ни одного мужчины, из встреченных ею в жизни, и ни единожды печально задумывалась, пытаясь отыскать порочность в себе, своей внешности, в характере либо поступках, которые становятся причиной того, что низменные страсти неизменно овладевали мужчинами при общении с нею. Ларт? Да, он был не такой, как все другие, но и его сердце осталось холодным, он был рядом с нею, но... отдельно. Гретхен не обманывалась на это счет: Ларт питал к ней сострадание, симпатию, но не более - он не любил её. И вот теперь - Кренстон... Гретхен стала бояться его столь трепетного внимания к её особе.
      Некоторая отсрочка в необходимости рассказывать о себе тоже лишь слегка успокоила Гретхен, это ведь была лишь отсрочка. Рано или поздно Кренстон захочет узнать о ней больше, и сможет ли она быть с ним тогда искренней, даже пожелай этого? Куда они плыли? Ларт ни разу не упомянул ни названия своей страны, ни того, где она расположена. Поведать о том, что однажды в полночь в её спальне объявился таинственный посланец неведомой страны? Разве любому здравомыслящему человеку слова Гретхен не покажутся бредом повреждённого рассудка? Ах, да разве только это? Она желала бы скрыть многое. И даже в последние дни с ней случилось достаточно такого, о чём она могла бы рассказать, разве что Ларту, но никак не Кренстону, человеку, которого знала столь мало.
      За ней, по-прежнему, ухаживала Габи и была постоянно поблизости. Домоправительница Дороти тоже заходила по нескольку раз на дню взглянуть на объект нежданно свалившейся на неё заботы, строго расспросить Габи, что съела подопечная во время завтрака, обеда и ужина, не была ли она беспокойна, не начался ли у неё жар и кашель? Домоправительница трогала голову Гретхен, чтобы лично убедиться, в отсутствии повода для беспокойства. Гретхен очень скоро разгадала за чопорной, строгой неприступностью Дороти её добрейшее и сострадательное сердце. А так же большую житейскую опытность и смётку, которым отдавал должное хозяин и ценил советы своей домоправительницы. Именно поэтому он отменил своё распоряжение послать за доктором для Гретхен - Дороти заявила, что она не видит необходимости беспокоить доктора, у которого хватает забот, а их нежданной гостье требуется лишь покой и отдых. И три-четыре дня проведённые в постели, вкусная изобильная еда и любовная забота не оставят и следа от голубых кругов под глазами и изнурённого вида.
      Дороти велела разыскать на чердаке и привести в порядок большое кресло на колёсах, о котором помнила, вероятно, она одна - Кренстон не имел ни малейшего понятия о его существовании. В этом кресле по распоряжению Дороти Гретхен вывозили на большую солнечную террасу, на которую выходило окно её комнаты.
      Первый "выезд" происходил в присутствии домоправительницы, и когда Гретхен попыталась возразить против этого кресла, доказывая, что способна выйти самостоятельно, Дороти прервала её так строго и непреклонно, что Гретхен тут же и капитулировала. К тому же, кресло оказалось чрезвычайно уютным. Гретхен сидела, обложенная подушками, укрытая пушистым пледом, и грелась в нежарких лучах. Читала, или смотрела на сад и окрестности, широко открывающиеся перед нею, слушала птичье пение, или дремала, откинувшись на подушки... Гретхен как будто физически ощущала, как исчезает угнетавший её груз, невидимый, но столь невыносимо тяжкий.
      И всё же, она постоянно ощущала присутствие тех двух, смутивших её обстоятельств, не смотря на всё расположение хозяина и всех других обитателей гациенды Тополиная Обитель. Они были как два тревожных облака на голубом небосклоне, и любое из них, того и гляди, оживёт, разрастётся так, что заполонит небо, и блеснут молнии, хлестнёт ветер, сметая без следа покой и беззаботность, что царили вот только что и казались столь незыблемыми.
      Глава двадцать четвертая
      рассказывает о сэре Тимотее Кренстоне
      и прочем населении Тополиной Обители
      Вероятно, жизнь в этом живописнейшем уголке, но вдали от общества, имела свои недостатки, а именно - недостаток общения, разнообразия в буднях, но в избытке было вчерашних лиц, и каждый завтрашний день был точной копией прошедшего. Поэтому появление очаровательной Гретхен, насколько милой, настолько же и загадочной, встряхнуло жизнь абсолютно каждого человека в гациенде. Если бы только она знала, сколько вызвала пересудов в кухне, прачечной, на заднем дворе - да всюду, где собиралось более одного человека! Сколько невероятных версий произошедшего с нею было выстроено вокруг её имени! Габи ходила именинницей. Никогда ещё ей не внимали с такой жадностью, ловили буквальное каждое её слово и несли дальше в собственном пересказе, щедро сдобренном предположениями и догадками. Впрочем, все пересуды были проникнуты искренним сочувствием к милой даме, слуги непременно подчеркивали её нетребовательность, покладистость и умение искренне радоваться самым малым удовольствиям - вот эта сторона её характера причислялась к особым достоинствам. А ведь дама эта, без сомнения, была аристократка - в этой догадке все сходились единодушно и кому, как ни слугам было судить об этом со всем знанием дела.
      Вероятно, Кренстону тоже не хватало общения здесь, вдали от светского, да и любого другого мало-мальски сносного общества. Впрочем, достоверно сказать об этом было затруднительно - владелец усадьбы выглядел вполне довольным жизнью, и в отличие от Гретхен никакие тревоги не омрачали его дней. При каждой встрече с нею он был в неизменно хорошем расположении духа, много шутил, желая и ей поднять настроение.
      Всё более узнавая хозяина Тополиной Обители, Гретхен поняла, насколько была не права, высказавши предположение, будто Кренстон сторонится женщин из-за осознания собственной непривлекательности. Нимало не смущаясь этим обстоятельством, он был раскован и лёгок в общении, умён и ироничен - часто довольно едко. Он был широко образован, умел составить и высказать собственное суждение по любому вопросу. Порой они проводили вместе несколько часов кряду, и Гретхен забывалась, увлечёная беседой, и глаза её разгорались, она забывала, что должна быть осторожна. Потом - как правило, уже в отсутствие Кренстона, она испуганно спохватывалась: что же она говорила? Не вырвалось ли у неё некое слово, открывающее ту сторону жизни, над которой Гретхен опустила плотный занавес? И она пыталась заново перебрать в памяти долгие беседы... Но если даже Гретхен и теряла нечаянно крупицы своих тайн, Кренстон был корректен, ни разу не воспользовался оговорками Гретхен, напротив, позволял им ускользнуть от её внимания. Впрочем, для Гретхен это тоже становилось поводом обеспокоиться - а что если от его внимания ничего не ускользает, и он складывал в своей памяти зёрнышко к зёрнышку? Он ни разу не пытался больше расспрашивать Гретхен о её прошлом, что одновременно успокаивало и тревожило её. Почему его не интересует кто она и как жила, какие невзгоды привели её в Тополиную Обитель в столь плачевном состоянии? Или она, в самом деле, не замечая того, выбалтывает о себе больше, чем хотела бы? И Гретхен давала себе слово впредь быть осторожнее и боялась, что ни в её силах противостоять уму и проницательности Кренстона.
      Однако, при всех сомнениях и запоздалых упрёках себе, Гретхен чувствовала, что от сэра Тимотея Кренстона ей не надо ждать беды. Как ни мало знала она его, но суть человека проявляется в самых малых поступках, движениях души, в отношениях с другими людьми. Она не имела возможности наблюдать его в общении с людьми равного ему социального статуса, но вот его поведение со слугами говорило о нём много. Гретхен видела, как он разговаривает с прислугой, как отдаёт распоряжения, и видела искреннюю их преданность ему, даже любовь. Порой она ясно ощущала, что они горды своим господином и рады сделать что-то приятное для него, а его благодарность способна осчастливить их. Для Гретхен было удивительно наблюдать такие отношения между слугами и хозяином, она знала совсем другие: с одной стороны - презрительная жестокость, бесчеловечность, с другой - страх, лень, хитрость и тайное, но нисколько не меньшее презрение, а может, и ненависть.
      Теперь она знала не только со слов Габи, - Кренстон сам сказал ей, что никогда не был женат, и на этот раз Гретхен почувствовала недоумение - сэр Тимотей мог составить счастье любой женщины. Да, он был некрасив. Бог одарил его атлетическим сложением, роскошными волосами, а потом... создавалось такое впечатление, что Создатель потерял интерес к своему творению, и худощавое лицо с неправильными чертами получилось абы как. И хотя оно не было отталкивающим, но и привлекательного не содержало. Однако теперь, когда Гретхен узнавала Кренстона, она видела, что в глазах его светится ум, и в каждом выражении, движении лица лежит печать благородства. Более того, была некая магическая притягательность в его открытой улыбке, равно как и в усмешке в сочетании с быстрым проницательным взглядом, в завораживающей пластике жестов... И Гретхен не находила теперь ни единой причины, по которой сэр Тимотей Кренстон оставался до сих пор холост.
      Глава двадцать пятая
      появление доктора Джоберти
      В один из дней второй недели пребывания Гретхен в Тополиной Обители, она познакомилась с доктором Джоберти. Этот человек был единственным врачом на всю округу, и единственным из соседей, кому сэр Кренстон не только искренне симпатизировал. Более того, между ними возникли серьезные дружеские отношения.
      Гретхен просматривала ноты в музыкальной гостиной, когда голос Кренстона привлёк её внимание, и она подошла к раскрытому окну, став свидетелем их встречи.
      - Джоберти, друг мой, я увидел вашу коляску ещё на аллее! - Кренстон сбежал по ступеням лестницы главного входа. - Как я рад вас видеть!
      - Могу ответить лишь тем же, - передав вожжи подоспевшему молодому слуге, худощавый и очень загорелый человек спустился с козел лёгкой двухместной коляски. - Ромирес, как чувствует себя ваша супруга?
      - Хорошо, господин доктор, слава Деве Марие.
      - Передайте ей привет от меня, да поберегите её, если хотите через два месяца получить здорового крепыша.
      - А как же, господин доктор, обязательно поберегу! - широко заулыбался парень. - И привет ваш передам, вот Луиза будет рада! Спасибо за ваши заботы, господин доктор!
      - Итак, сэр, - доктор повернулся с Кренстону, - вы заставляете меня пребывать в абсолютном неведении и воображать всевозможные причины вашего исчезновения, в большинстве такие, которые покою моему не способствуют.
      - Джоберти? Чем заслужил я ваш суровый выговор?
      - Пол месяца от вас нет вестей - я уже стал думать о вас невесть что, а что прикажете думать? Никто не тормошит меня среди ночи и не тащит сквозь дождь в неизвестном направлении...
      - Друг мой, вынужден прервать живописания того, как я осложняю вам вашу многотрудную жизнь, - бросив взгляд на дом и заметив Гретхен в окне второго этажа, перебил его Кренстон с улыбкой. - Взгляните туда и вы поймете, что у меня был повод позабыть о вас.
      Джоберти поднял голову и... начал протирать глаза:
      - Скажите, я ослеп? Иначе как мог я не увидеть сей изумительный цветок, ангела, парящего в вышине! - его декламация должна бы была звучать с театральных подмостков.
      Гретхен, внезапно сделавшись центром внимания, не ожидала и не хотела этого. Она ещё думала, как должна ответить, когда доктор снял шляпу и склонился перед ней с глубочайшей почтительностью.
      - Позвольте прямо теперь представить вас друг другу: мисс Гретхен Ларт - господин Джоберти, доктор. Гретхен, вы спуститесь к обеду? Мы вас ждём через сорок минут.
      Доктор отвесил ещё один глубокий поклон, и мужчины вошли в дом
      Когда Гретхен спустилась в столовую, Кренстон и доктор уже были там, они стояли у окна и негромко беседовали. Но, едва заслышав её шаги, доктор поспешил к ней навстречу.
      - Мисс Ларт, я разобижен на сэра Кренстона! Он сказал, что вы были больны, но меня к вам не позвали. Ну как он смел не послать за мной! Как он смел лишить меня радости проводить ночи у вашей постели!
      - Но господин доктор... - Гретхен смутили такие проявления чувств малознакомого человека. - Я не была больна... Тем более, не нуждалась в ночных бдениях у моей постели!
      - Да ведь ни в этом суть, как вы не понимаете, мисс?!
      Гретхен почти умоляюще взглянула на подходившего Кренстона.
      - Джоберти, ни слова больше, - улыбаясь, проговорил сэр Тимотей. - Для нового человека ваша экспрессия допустима в весьма ограниченных дозах. Как доктор, вы обязаны быть гуманным, так пощадите мисс Ларт.
      Гретхен показалось, что Кренстон преднамеренно не упустил возможности назвать её "мисс Ларт", и его проницательный взгляд не соответствовал улыбке и шутливому тону. Но в этот раз она держала себя в руках.
      - Прошу вас за стол, - жестом пригласил он и подал руку Гретхен.
      За тем, первым их совместным обедом Гретхен более слушала и наблюдала, нежели говорила сама, позже ей казалось, что она уже тогда была очарована доктором Джоберти, и уже тогда умела разгадать его тонкую добрую иронию.
      Он собрался уезжать сразу после обеда и на предложение Кренстона остаться и немного отдохнуть сказал:
      - Не уговаривайте меня, друг мой. Я и сам хочу этого больше всего. Но боюсь, что если поддамся внутреннему голосу, следующим моим желанием будет желание оставить практику, бросить всех своих больных и остаться в этом доме навсегда. Кому это понравится, спрошу я вас?
      - Не мне, - со смехом ответил сэр Кренстон.
      - И не мисс Джоберти - то-то и оно. Очаровательная мисс Ларт, повернулся он к Гретхен, - что бы я вам тут не наговорил, я очень не хочу увидеть вас в числе моих пациентов, а сейчас, к сожалению, похоже, что это так и есть. Я делаю вам предписание: как можно больше свежего воздуха, верховые прогулки и почаще улыбаться. Вскоре я приеду опять взглянуть на вас, - он склонился к руке Гретхен и коснулся её губами.
      Глава двадцать шестая
      вечер у камина и разговор в отсутствии Гретхен о её будущем
      Ах, эти прогулки верхом! Если бы Гретхен могла хоть на минуту забыть о существовании Пастора, тогда она могла бы наслаждаться ветром, бьющим в лицо, и стремительной скачкой рядом с сэром Кренстоном через цветочные поляны, сквозь высокие травы... Она могла бы любоваться просторами, распахивающимися перед ними в красках зрелого лета... И с любопытством рассматривать древние развалины, которые показывал ей Кренстон, и пытаться представить тех, кто жил в этих стенах столетия назад, когда они ещё не были руинами... Но глядя в распахнутые дали, Гретхен боялась увидеть там всадников на быстрых лошадях, развалины же - вполне подходящее место для засады, а когда конь уносил её в цветущие луга, она могла думать только о том, что они всё больше удаляются от дома.
      Настроение её улучшалось, лишь когда они поворачивали домой.
      Несколько раз она пыталась рассказать сэру Кренстону о своей встрече с Пастором и его людьми, но почему-то было так трудно начать разговор, и Гретхен так и не смогла преодолеть это непонятное препятствие в самой себе.
      Доктор Джоберти приезжал теперь довольно часто. Если он не появлялся в Тополиной Обители три дня, Гретхен уже казалось, что она давно его не видела. Она научилась разгадывать его колючий юмор и достойно отвечать ему. Иногда их разговор превращался в шуточное сражение, и они перебрасывались фразами как мячиком: кто отобьёт, а кто пропустит. Чаще всего дело кончалось тем, что Джоберти поднимал руки и, как истинный джентльмен, сдавался на милость дамы.
      - Вы опасный соперник, мисс Ларт. Вашим врагам не поздоровится, попадись они вам на язычок.
      - У меня нет врагов, господин доктор, - отвечала Гретхен.
      - Дай-то Бог, - Джоберти смотрел на неё каким-то особым, "докторским" взглядом.
      Прошло уже довольно времени с той ночи, когда Гретхен впервые появилась в Тополиной Обители. К ней привыкли, спала острота первоначального интереса, хотя наместо подлинных знаний о её прошлом так и остались одни догадки и фантазии. Но зато окружающие узнавали характер Гретхен, её скромность и доброе сердце. Кто-то из слуг сказал о ней "наш ангелочек", да так и повелось - в разговоре между собой они чаще всего так и называли Гретхен. И уже казалось, что всё так и должно оставаться. Дом сделается пустым и унылым, если в нём прекратится этот мелодичный бархатистый голосок. И неужели за большим обеденным столом сэр Кренстон опять будет сидеть один? И кого будет по-матерински бранить Дороти за гуляние сырым вечером без тёплой накидки? Присутствие очаровательной, милой леди наполнило жизнь обитателей большого дома новым, каким-то особым, радостным, праздничным содержанием.
      Да что слуги! В один из дождливых, ветреных вечеров, когда доктор Джоберти решил заночевать в доме Кренстона, между мужчинами зашёл разговор на подобную же тему. Было уже поздно, и Гретхен оставила их, пожелав спокойной ночи. После её ухода Джоберти и сэр Тимотей неторопливо потягивали лёгкое виноградное вино, сидя перед камином и нисколько не тяготились долгим молчанием. Первым заговорил доктор, взглянув на тёмную лестницу, по которой ушла Гретхен.
      - Вероятно, это судьба, друг мой? То, что эта леди пришла именно в ваш дом?
      Взгляд Кренстона задержался на докторе, но, так ничего и не сказав на это, сэр Тимотей снова отвернулся к огню.
      Но Джоберти это нисколько не обескуражило.
      - Мисс Ларт заставила вас забыть ваши женоненавистнические настроения, не так ли, Кренстон? Как чувствует себя наш закоренелый холостяк? Похоже, он сдает позиции, причем делает это весьма охотно.
      - Джоберти... Мне не хочется шутить на эту тему.
      - А я не шучу. Вы влюблены, и я с удовольствием наблюдая вас в этом качестве. И буду бесконечно рад за вас, если мисс Ларт станет главным украшением вашего дома.
      - Если бы дело было только во мне... Вы не замечаете ничего в поведении Гретхен?
      - Что вы имеете в виду?
      - В самом начале пребывания здесь мисс Ларт была больна. То есть явно нуждалась в уходе, покое... Но тем не менее... я думаю, она была счастливее. А теперь она находит всё меньше поводов для радости. Она становится более нервной, тревожной... менее искренней в проявлении чувств. Вероятно, она понимает, что необходимо рассказать свою историю, но не желает ничего говорить.
      - Я задумывался об обстоятельствах жизни мисс Ларт, какими они могли быть до появления её в вашем доме. И неизменно прихожу к выводу, что обстоятельства эти были довольно печальны.
      - Что заставляет вас так думать?
      - Ну, хотя бы тот факт, что у этой юной леди нет друзей или родных, к кому она могла бы обратиться за помощью, - задумчиво сказал Джоберти. - Будь иначе, вероятно, она уже просила бы вас отправить её письма к ним. Но если дела её и в самом деле обстоят так, как я думаю, мисс Ларт должна испытывать сильное беспокойство за своё будущее. Как ей не думать и не тревожиться о том, что ей некуда идти из вашего дома, но и остаться здесь тоже не предлагает никто. Может быть, вам самому стоит сделать первый шаг? Просите мисс Ларт остаться у вас подольше. Будьте искреннее, поговорите с мисс Ларт откровенно.
      - О чём, Джоберти? Не кажется ли вам, что моя искренность настоятельно рекомендует кое-что открыть Гретхен? И это должно прозвучать прежде всех иных откровений. Но неужели вы можете предположить, что это чистое создание с лёгкостью примет мои признания и примирится с ними?
      - Не усложняйте, Кренстон! Не хотите признаваться - не признавайтесь. Только скажите, что она может сколько угодно долго оставаться в вашем доме, убедите её не спешить покидать Тополиную Обитель. Ведь этого пока достаточно. А потом влюбите её в себя. С вашим умом, обаянием это вполне реальная цель. И когда юная леди будет всей душой любить вас, знать ваше прекрасное сердце...
      - Замолчите, Джоберти! Это говорите вы?! Как вы можете советовать мне при помощи обмана завладеть сердцем мисс Ларт, "влюбить в себя", скрывая худшую свою часть, а потом поставить перед выбором - каким бы дурным я не был, принимайте меня, мисс Ларт, и любите всем сердцем, потому что ничего другого вам не остаётся!
      - Тогда убейте то, что называете "худшим". А труп спрячьте так, чтобы никогда и ничто больше не выплыло. Думаете, я хлопочу только о вас? Мне жаль эту несчастную очаровательную женщину. Ваша любовь и любовь к вам могли бы стать панацеей для неё. В юной, прекрасной женщине я вижу усталость старухи, сгорбленной годами и несчастьями. Новая любовь вернула бы ей желание жить. Спасите ее, Кренстон, если вы влюблены в неё. Вам понадобится терпение и мудрость, умение понять её. Не спешите. Захотите пробежать по недостроенному мосту и обрушите его... А на обломках строить много труднее.
      Глава двадцать седьмая
      прошлое напоминает, что оно не уходит без следа
      Джоберти был абсолютно прав в своих умозаключениях - не смотря на то, что Кренстон был сама приветливость и не давал Гретхен ни малейшего повода почувствовать себя неловко в его доме, она всё чаще задумывалась: что же дальше? Любому гостеприимству наступает предел. До каких пор она может им пользоваться и не пора ли подумать, каким будет её следующий шаг? Эти мысли будили тревогу. Ни родственников, ни друзей, ни средств к существованию... Кренстон так трогательно заботлив... Иногда Гретхен заставала его погруженным в размышление, иногда он казался усталым и удручённым. Но едва лишь обнаруживал присутствие Гретхен, тотчас преображался, и следы прежнего настроения улетучивались вмиг. И всё же... у него есть собственная жизнь, о которой она ничего не знает. Несколько раз он покидал усадьбу - на сутки, на двое. Он предупреждал об этом Гретхен, но не считал нужным объяснять своё отсутствие. И эта уединённая жизнь... Неужели не тяготится он ею - умный, обаятельный, способный стать душою общества... Почему он покинул Францию? Вероятно, на то были причины? Гретхен приходила к выводу, что совсем ничего не знает о сэре Кренстоне, и это тоже не утешало.
      Вероятно, этой тревожностью в одну из ближайших ночей был вызван сон Гретхен. Она проснулась от него в таком ужасе, что не сомкнула глаз до самого утра. Ей снился Михель. Впрочем, сон не показал ей ничего более страшного, чем произошедшее в ту ночь. Но теперь она чувствовала себя раздавленной бесчеловечной злой силой, Михель представлялся огромным жирным чудовищем, насилующим её, и Гретхен задыхалась, парализованная ужасом и омерзением, ей не хватало воздуха, потому что его не было. Обезумев, она кричала, кусалась, рвалась - и вырвалась из кошмара, проснулась в сбитых, влажных от пота простынях. Гретхен ещё чувствовала во рту привкус крови, тело ещё помнило те ощущения, из сна... Она судорожно откинула от себя одеяло, испуганно и одновременно брезгливо отряхнула сорочку, как будто боялась обнаружить рядом с собой нечто гадкое. Гретхен казалось, что жаркая постель хранит остатки сна, что она похожа на западню - стоит только лечь в неё, и снова попадёшь в паутину пережитого кошмара. Ей хотелось окончательно проснуться, насовсем прогнать жуткий сон. Гретхен встала, вылила в фарфоровый таз воду, приготовленную для утреннего туалета, и тщательно умылась. Потом она сидела в кресле до тех пор, пока не озябла - влажная от пота сорочка высыхала и начала холодить. А может быть, Гретхен холодела от своих мыслей. Сон был странным. По какой-то неуловимой схожести он заставлял вспоминать о другом сне - впрочем, о нём Гретхен думала даже слишком часто. О том, сне, который показал ей море, залитое кровью, и когда Гретхен радостно зачерпнула его в ладони, не вода - кровь стекала по её рукам... Как мучительно ей было осознавать потом, что сон-то был вещим. Как будто кто-то чуть-чуть приподнял завесу над будущим, позволил Гретхен заглянуть туда... а она не поняла. Может быть, ей была дана крохотная возможность спасти Ларта! А она не поняла! И вот теперь снова. И она снова не понимает.
      Закутавшись в одеяло, Гретхен думала и о том, что с ней произошло тогда, на берегу. Сейчас ей казалось, что всё это было с кем-то другим. В те дни, среди чудовищных потрясений, обрушивающихся на неё одно за другим, рассудок её должен был претерпеть некие изменения, чтобы заслониться и оградить себя от разрушения. И тогда она воспринимала происходящее иначе, нежели если бы подобное случилось вот теперь. Тогда она будто и не осознала в полной мере ни насилия над собой, ни того, что стала убийцей. Она каким-то образом отстранилась от этих чудовищных событий, как будто сказала себе: этого не было, я не помню этого. И лишь по прошествии достаточного времени, в разговоре с Пастором на песчаной косе, её впервые пронзило осознание, что она - убийца...
      Бесследно ничто не проходит, - теперь память стала безжалостна к ней.
      Глава двадцать восьмая
      неуместное сообщение доктора Джоберти
      и первая размолвка
      Наутро Гретхен чувствовала себя уставшей. Печальные раздумья, вызванные страшным сном, удручающей тяжестью легли на сердце. Но, выйдя к завтраку, она увидела кое-что, от чего воспрянула духом и вспомнила, что теперь она не одна, а среди людей, готовых прийти на помощь.
      - Доктор Джоберти! Как приятно вас видеть прямо с утра!
      - Вы хороши как утренняя зоря, прекрасная мисс! Я завидую тому мужчине, чей день будет начинаться с созерцания этого лика, этих божественно прекрасных глаз!
      - Вероятно, вы появились здесь не только для того, чтобы сообщить мне это? - улыбнулась Гретхен.
      - Я рад, если вы считаете меня способным на подобные сумасбродства! Но увы, всё было несколько иначе. В полночь меня заставили покинуть мою теплую постель, и остаток ночи я бодрствовал рядом с несчастным, нуждавшимся в моей помощи. Утром у меня уже не было сил добираться к себе - дом моего друга, сэра Кренстона оказалась гораздо ближе. И вот я здесь - уставший, голодный, хочу спать, и хочу, чтоб меня пожалели. И надеялся, что именно здесь найду всё это в купе с дружеским участием.
      - Мы готовы предоставить вам сколько пожелаете дружеского участия, сочувствия, еды... - заверил Тимотей Кренстон, входя в столовую. - И... чего вы ещё хотели?
      - Спать!
      - Ох, ну разумеется! ...и самую мягкую перину из всех, имеющихся в доме.
      - Вы настоящий друг, Кренстон! Что ещё нужно человеку? Со мною рядом мой друг и прекраснейшая из женщин - я счастлив.
      - Что ваш больной, господин доктор? - спросила Гретхен, когда они уже сидели за столом.
      - Больной? Ах, тот бедолага, у чьей постели я провел бессонную ночь! Он был ранен ножом. Какие-то негодяи напали на него, когда он возвращался с рынка. Ограбили и едва не отправили на тот свет.
      От внимания Кренстона не ушло то, как Гретхен опустила нож и вилку, и сидела выпрямившись, не поднимая глаз. Сэр Тимотей заговорил с доктором на какую-то отвлечённую тему, и это дало Гретхен возможность прийти в себя. Рука её ещё дрожала, когда она взяла бокал с водой.
      - Кстати, друзья мои, сейчас стоит прекрасная погода, и я подумал, что для мисс Ларт будут очень полезны поездки к морю и купания. Воздух, напоённый запахом моря и морская вода чрезвычайно целительны, я настоятельно рекомендую, - заявил доктор Джоберти в конце завтрака.
      Проводив гостя в отведённую ему комнату, сэр Кренстон вернулся в столовую, где оставил Гретхен. Она стояла, глядя в окно, и, помедлив, он окликнул её:
      - Гретхен...
      Она не обернулась, лишь чуть повернула голову, но так, что Кренстон по-прежнему не видел её лица. Он остановился за её спиной, неуверенно спросил:
      - Вы испуганы?
      Гретхен поспешно покачала головой.
      - Вы не хотите сказать мне?
      - Я... я боюсь моря... - дрогнувшим голосом нервно проговорила она.
      Кренстон взял её за плечи и повернул к себе, взглянул в бледное лицо. И ей вдруг показалось, что он с лёгкостью разгадает то, о чём она думает на самом деле: о негодяях, ограбивших крестьянина, о той паре, что на её глазах попалась в руки разбойникам, и о том, что теперь на их месте могут оказаться она и Кренстон, это ли не прекрасный случай отплатить ей за побег, а сэру Кренстону за убежище, предоставленное беглянке... И ещё о том, почему же она не может преодолеть себя и рассказать о встрече с Пастором?
      - Мы не поедем к морю, - сказал Кренстон. - Что может быть проще?
      - "И я не хочу никаких верховых прогулок! - едва не закричала Гретхен. - Я хочу сидеть здесь, за этими стенами! Мне страшно! Страшно!"
      - Мы никуда не поедем, если вы не захотите, - будто услышал её не прозвучавший крик Кренстон. - Но вы держите свои страхи в себе и молчите. Не молчите, Гретхен. Как я могу защитить вас, когда не знаю от чего? Я не прошу много, мне не нужно никаких объяснений, я готов понимать вас с полуслова... но вы молчите.
      Гретхен отступила от него, закрыла лицо руками:
      - Простите меня, - еле слышно выговорила она.
      Кренстон смотрел на её поникшие, дрожащие плечи, сокрушенно покачав головой, сказал:
      - Может быть, я не должен был ничего этого говорить... Вы услышали упрёк, а я только хотел лучше понимать ваши желания... Разумеется, я хотел бы большего доверия... Но его бессмысленно выпрашивать... Да я и не хотел ни о чём просить... Я не хотел ни о чём просить вас и тем более, упрекать в чём-либо - Гретхен, поверьте, я не кривлю душой... - Кренстон замолчал, боясь окончательно всё испортить. Помедлив, он виновато позвал: - Гретхен...
      Она опустила руки, стояла, не поднимая головы.
      - Простите... Боюсь, я сделал что-то ужасное... побежал по недостроенному мосту и обрушил его... Простите меня, Гретхен.
      Она медленно подняла глаза, но так и не смогла произнести ни слова.
      Глава двадцать девятая
      Джоберти зовут на помощь, и он делает печальное открытие
      Сидя за столом, накрытым к обеду, Кренстон тщетно дожидался, когда выйдет Гретхен. Ему доложили, что мисс Ларт два часа назад вошла в свою комнату и больше оттуда не выходила. Когда прошло полчаса, а Гретхен так и не появилась, Кренстон резко поднялся из-за стола.
      Дважды постучав, отклика он не услышал и отворил двери.
      - Мисс Ларт? - слегка недоуменно позвал Кренстон, шагнув в сумеречный полумрак комнаты. Окна были задёрнуты плотными шторами, сквозь которые свет дня едва-едва просеивался. - Неужели вы решили наказать меня за утренний проступок и подвергнуть обструкции? Или объявили голодовку? - Он подошел к окну, отодвинул тяжёлую штору, впустив яркий солнечный свет. - Если и вправду причина в утренней размолвке, то я... - он обернулся в комнату и тревожно спросил: - Что с вами, Гретхен?
      - Уберите... - еле слышно проговорила она, заслоняясь рукой.
      Кренстон поспешно задёрнул штору, потом быстро подошёл к Гретхен, сидящей в кресле.
      - Боже мой, что с вами?! - он отнял от побелевшего лица её безвольную руку и увидел, что глаза полны слёз.
      На трезвон колокольчика прибежал слуга.
      - Немедленно пошлите за доктором Джоберти! Скажи Рамиресу, что чрезвычайно срочно, пусть даст самых быстрых лошадей. Ступай же! Бегом!
      Всё же это был ещё не сам приступ, и было мучительно именно ожидание его - Гретхен оцепенела в напряжении и страхе чем-либо его спровоцировать движением, усилием разговора. Она вся была захвачена теми ощущениями и изменениями, которые происходили в ней, не в силах отвлечься от них, потому что слишком хорошо знала, к чему они ведут. Разумеется, она знала так же, что в боль нельзя вслушиваться, но теперь, потрясённая возвращением почти забытых страданий, захваченная ими врасплох, она не могла думать ни о чём другом.
      - Наконец-то! - Кренстон встретил доктора на лестнице.
      - Я уж, было, подумал, что меня опять зовут к вам...
      - Что-то случилось с мисс Ларт!
      - То есть? Что с ней случилось?
      - Она говорит, что болит голова... но вы увидите и поймёте лучше. Меня же её состояние просто пугает. Я знаю, что Гретхен очень мужественная женщина. Но теперь с нею происходит что-то... Да, сюда, прошу вас.
      Доктор скрылся за дверью комнаты Гретхен.
      Он оставался там долго, и нетерпение Кренстона растянуло это время в бесконечность. Он мрачно мерил шагами соседнюю комнату. Заслышав звук открываемой двери, он поспешил к доктору.
      - Я дал мисс Ларт сильное успокоительное средство, и теперь она уснула. Поэтому так же успокойтесь - нам есть о чём поговорить.
      - Прошу вас, Джоберти, - Кренстон жестом пригласил доктора садиться в кресло, и сам занял соседнее.
      Вошел слуга, сэр Тимотей рассеянно махнул ему:
      - Принеси что-нибудь... Что хотите выпить, Джоберти?
      - Всё равно.
      - Джоберти, вы выглядите обеспокоенным, - тревожно заговорил сэр Тимотей. - Говорите же, что с нею?
      - Я не успокою вас. Здоровье мисс Ларт расстроено в гораздо большей степени, чем я предполагал. Она долгое время была больна, потом болезнь отступила, и вот - рецидив. Если бы я знал, что она была больна, я бы ждал возобновления болезни со дня на день.
      - Ждали? Почему?
      - В последнее время здоровье мисс Ларт неоднократно подвергалось тяжёлым испытаниям. И в особенности - её психика, её рассудок. Заболевание же как раз и связано с мозговой деятельностью. Теперь вы сами можете понять, что для здоровья мисс Гретхен, подточенного болезнью, пережитые потрясения не могли пройти бесследно. Недавно вы говорили мне, что мисс Ларт становится более нервной, тревожной, но я не обратил на это должного внимания, мы с вами попытались найти этому убедительные причины. Знай я тогда о её заболевании, я бы понял, что это уже и были симптомы приближающейся вспышки болезни.
      - Джоберти!.. Скажите лишь одно, прежде всего... Вы поможете ей?
      - Мисс Ларт на протяжении нескольких лет страдала... впрочем, латынь вам ничего не скажет. Это мучительное и тяжёлое заболевание кровеносных сосудов, питающих мозг. В следствие болезни сосуды претерпевают изменения... со временем изменения становятся необратимыми. Я не могу вам ничего обещать, должно пройти какое-то время, чтобы я увидел - какой результат даст моё лечение. И я думаю, необходимо собрать консилиум - я ни разу не сталкивался с этим заболеванием, мне необходим совет более опытных коллег.
      - Назовите мне имена, и я немедленно отправлю за ними.
      - Я должен посмотреть свои записи - я делаю для себя памятные записки о всевозможных событиях медицинского характера. Пошлите прежде за этой книгой, пусть спросят у мисс Джоберти, она знает.
      - Как проявляется болезнь? - отдав распоряжение, сэр Тимотей в тревожном возбуждении снова повернулся к доктору. - Это что-то подобное заболеванию сына моего садовника?
      - Вы имеете в виду эпилептические припадки? Нет, это другое... Джоберти вздохнул, помолчав несколько секунд, сказал: - А проявляется болезнь в сильных головных болях. Если болезнь не удаётся захватить на ранней стадии или она пущена на самотёк, эти страдания столь непереносимы, что... либо приводят к смерти, любо от них сходят с ума.
      - Но это... невозможно... - сдавленно проговорил Кренстон.
      Глава тридцатая
      доктор Джоберти впервые слышит
      о встрече Гретхен с разбойниками,
      а Кренстон - о Ларте
      - Есть одна странность, - Джоберти поморщился, недовольный собой, обстоятельствами... - Мисс Ларт говорит, что в последние несколько месяцев она принимала некое снадобье, оно не только с лёгкостью снимало приступы, но исчезли все признаки самой болезни! Увы... Я не знаю, о каком лекарстве идёт речь, мне ничего подобного не известно.
      - Джоберти, - Кренстон ухватился за эту новость, - вы расспросили мисс Ларт? Кто давал ей это чудодейственное лекарство? Надо немедленно послать к этому человеку! Джоберти, ну же! Вы узнали?!
      - Лекарством располагал некий господин Ларт. К сожалению, самой Гретхен об этом снадобьи ничего не известно - ни состав микстуры, ни того, где лекарство можно добыть.
      - Но кто такой этот господин Ларт? Что сказала о нём Гретхен?
      Джоберти пожал плечами, невесело сообщил:
      - Она называет его Ларт, просто Ларт - и всё. И когда мисс говорила о нём, это было слишком... невразумительно. Я даже не смог понять, был ли это муж или брат мисс Ларт, другой ли родственник. Кренстон, - Джоберти говорил всё медленнее, - я не уверен, что могу говорить вам о том, что услышал сейчас... Вернее, я знаю, что не должен, но случай мисс Ларт особый...
      - Джоберти, говорите, я умоляю вас... Вы знаете, что для меня эта женщина...
      Помедлив, доктор заговорил опять.
      - Отвечая на мой вопрос, мисс Гретхен заговорила об Ларте... и всё, что она сдерживала в себе, вдруг выплеснулось. Видимо, этот приступ был последней каплей в испытании её мужества. Она так долго была одна лицом к лицу со своей трагедией. К тому же её состояние... страх перед страданием сделал её слабой. Знаете, Кренстон, на моем месте должны были оказаться вы, это был бы перелом в ваших отношениях. Я сожалею, что вместо вас в этот момент рядом с мисс Ларт оказался я. Впрочем, - вздохнул он удручённо, докторам исповедуются чаще, чем вы можете представить.
      - Довольно предисловия, Джоберти!
      - Помните недавнюю бурю? На море тогда был сущий ад, в этот шторм и попало судно, на котором путешествовала мисс Ларт. Видимо, в самом начале шторма оно стало неуправляемо, его понесло на берег. Близи берега его швырнуло на рифы и вскоре судно пошло на дно. Мисс Ларт уверена, что спаслась только она одна, все остальные погибли, в том числе и Ларт. Из её слов... Нет, более - из того, как она говорила, я понял, это был очень близкий ей человек. Мисс Ларт спаслась благодаря тому, что её успели посадить в шлюпку, потом море вынесло шлюпку на берег. Но это был ещё не конец трагедии. В один из дней скитания по побережью она встретила рыбака...
      - Погодите, Джоберти... Кажется, я могу назвать его имя... Рыжий Михель?
      - Именно. Значит, до вас тоже дошли слухи, что в рыбацком сарае обнаружили тело его владельца?
      - Да... Я слышал... Я связал обстоятельства его смерти и... Вы, конечно, обратили внимание, что запястья Гретхен были изранены. Такие раны можно получить, лишь пытаясь высвободить связанные руки... Не так ли?
      Джоберти кивнул, мрачно усмехнулся:
      - Мисс Ларт не догадывается о вашей проницательности, Кренстон.
      - О чём ещё вы услышали?
      - Больше ничего. Моя микстура заставила Гретхен уснуть на полуфразе.
      Откинувшись на спинку кресла, сэр Кренстон мрачно взглянул на доктора.
      - Кажется, я могу дополнить рассказ мисс Ларт. В благодарность, что вы не утаили от меня эту историю.
      - Ещё один пример наблюдательности и логики?
      Не ответив на улыбку Джоберти, сэр Тимотей сказал:
      - У Гретхен была ещё одна встреча... Едва ли она посчитала её менее ужасной, чем та, о которой сказала вам.
      - Что вы имеете в виду? Встреча с кем?
      - С Немым Пастором.
      - Что? - вырвалось у доктора ошеломленно. - О нет, Кренстон! Только не это! - сэр Тимотей не отвечал, и, помедлив, доктор добавил уже тише: - Вот оно что... Какая злая ирония...
      Глава тридцать первая
      счастливо избегнутая опасность
      и обещание, данное Кренстону
      Собирая консилиум, сэр Кренстон разослал посыльных, не считаясь ни с расстояниями, ни с затратами. Среди медицинских светил, которых рекомендовал Джоберти, было имя одного из докторов, лечивших в своё время баронессу Ланниган. Можно только гадать, к чему привела бы новая встреча доктора и его пациентки, но случаю было угодно, чтобы они не встретились: жажда исследования увлекла учёного аж в Индию. К нему ушло письмо доктора Джоберти с описанием заболевания и просьбой дать рекомендации о лекарственных составах и по стратегии лечения, если таковые имеются. Но Джоберти ни разу не упомянул имени своей пациентки. Так никто и не узнал, что только случайность уберегла Гретхен от нового потрясения и нового поворота судьбы ведь сложись обстоятельства по-дугому, и как знать, не ушло бы письмо к барону Ланнигану с сообщением о месте пребывания потерянной супруги барона. К счастью, эта беда миновала Гретхен. Из всего перечня медицинских светил лишь один не отозвался - именно тот, с кем встречаться и не надо было, а все другие отозвались на отчаянный зов сэра Кренстона о помощи и лично прибыли в Тополиную Обитель.
      Крайне встревоженный рецидивом болезни, Джоберти строжайше потребовал, чтобы Гретхен оставалась в постели вплоть до прибытия приглашённых светил. Но их приезд никак не ослабил этого режима, и Гретхен пришлось ещё некоторое время провести в постели при постоянных врачебных наблюдениях, в компании с бесчисленными микстурами, примочками, компрессами согревающими, охлаждающими, отвлекающими... Столь интенсивная терапия утомила её больше, чем сама болезнь, и она вздохнула с большим облегчением, когда доктора закончили свои исследования. Согласившись об общих рекомендациях, они покинули Тополиную Обитель, оставив Гретхен на попечение и заботы хозяина поместья сэра Кренстона и доктора Джоберти.
      Теперь Гретхен окружали лишь те люди, кто уже стал ей близок, и у неё возникло странное ощущение, что она оказалась сосредоточием забот любящей, доброй семьи. Это ощущение было столь приятно, что Гретхен не противилась ему, наслаждаясь искренним участием. Вероятно, сыграло роль то, что несколько дней вокруг неё толпились незнакомые мужи, которые знали о ней что-то такое, чего не знала про себя она сама, и вне её желания учёные мужи решали, что с нею делать.
      Благодаря всеобщим стараниям, предпринятым многочисленным мерам и неустанной опёке доктора Джоберти, Гретхен чувствовала себя не так уж плохо. Она повеселела, и даже глаза начали снова лучиться их непостижимым чарующим светом. А глядя на неё, повеселели и Дороти, и Габи, не говоря уже о сэре Кренстоне и докторе. На радостях Джоберти уступил её мольбам и позволил выйти в сад в сопровождении Кренстона.
      Опираясь на его руку, Гретхен медленно шла по дорожке.
      - Давайте посидим здесь, - указала она на скамью, окружённую розовыми кустами. - Как дивно пахнут розы.
      Она притянула к себе ветку с крупными цветами и вдохнула их тонкий аромат. Потом провела пальцем по стеблю с длинными зелёными шипами, невольно вспоминая, как вогнала такой же шип себе в ладонь, и как сердит был Ларт...
      - Вы устали? - услышала она и заставила себя улыбнуться.
      - Господин Кренстон, не смотрите на меня так... будто хотите увидеть, что у меня под кожей.
      - Я боюсь за вас.
      Гретхен посмотрела на него долго, задумчиво.
      - Не надо. Видите - я не боюсь. Я знаю про своё заболевание достаточно, я столько лет жила с ним. И знаю, что нет никаких оснований ежечасно помнить о нём. Оно напомнит, когда захочет, - она лучезарно улыбнулась.
      - Я восхищаюсь вашей отвагой, Гретхен.
      - Моя отвага? - рассмеялась она. - Ах, оставьте.
      - Гретхен, я хотел просить вас об одном одолжении.
      - Что я могу? - пожала Гретхен плечами.
      - Я прошу вас оставаться в моём доме до тех пор, пока я не увижу, что у вас есть иное пристанище, где вам будет хорошо и безопасно. Обещайте, что позволите мне и впредь заботиться о вас и благосклонно примите любую мою помощь.
      Гретхен молчала, глядя перед собой, потом подняла глаза на Кренстона.
      - Обещаю, - коротко сказала она.
      Глава тридцать вторая
      сон переходит в реальность,
      а реальность становится подобна ночному кошмару
      Опершись ладонями о перила беседки, Гретхен смотрела на пруд. Беседка была устроена так, что одна лишь её сторона опиралась о берег, а вся она располагалась над водой. Под неё заплывали лебеди, и имелся ступенчатый сход к воде, к дощатому помосту, около которого была причалена лодка.
      В воздухе разливался такой покой и тишина, что даже вода зеркально застыла, и в этом зеркале столь ясно отражались прибрежные заросли и высокое небо, что у Гретхен закружилась голова от бездонности, раскрывшейся перед ней. И она вспомнила, что уже испытывала подобное чувство, когда белокрылое судно летело в ночи между звёзд... Ощущение потери бритвой полоснуло по сердцу, и Гретхен сжала зубы, боясь, что сию минуту из глаз хлынут слёзы.
      Сзади зашелестели шаги, Гретхен знала, что это Габи несет её накидку, но не обернулась - она ещё не совладала со своими чувствами.
      Лёгкая пуховая накидка легла мягко, нежно, объяла теплом. Но руки, что укрыли ею Гретхен, вдруг чуть сжали плечи. Неприятно удивлённая, она обернулась. И в ужасе отпрянула назад, вскидывая руки перед собой. В глазах у неё потемнело, будто чёрная сутана закрыла от Гретхен весь мир. Она замотала головой, не желая верить, что этот человек каким-то образом снова появился в её жизни.
      Он отступил на шаг и почтительно склонился перед ней. Но Гретхен это было всё равно - лишь один безумный страх владел ею.
      - Сударыня, - снова этот глухой, насмешливый голос, он вонзался в мозг Гретхен, - я не ожидал, что вы будете так неприветливы. Я только хотел убедиться, что с вами всё в порядке.
      - Вы лжёте, - она судорожно переглотнула. - Вы замышляете что-то... против господина Кренстона... Обещайте, что не причините ему зла!
      Голос её дрожал, она судорожно вцепилась в перила беседки позади себя, будто в них было её спасение.
      - Уверяю, что никакого зла я не замышляю! Я уже сказал, почему я здесь.
      - Тогда уходите... Уходите! - пролепетала она дрожащими губами
      - Ваш страх как будто возрос с тех пор, как мы расстались... Я не вижу причины... Я же отпустил вас, когда вы захотели уйти. Но вам плохо здесь? Причина в Кренстоне?
      - Нет! - отчаянно вскрикнула Гретхен. - Нет! Нет!
      Разбойник отступил назад, потом перепрыгнул через перила и исчез в зарослях. Оцепенев, Гретхен не могла пошевелиться, но, вдруг сломав это оцепенение, она бросилась бежать к дому. За крутым поворотом тропинки она налетела на человека и закричала от ужаса. Но в следующее мгновение прижалась к нему, вцепилась руками, бессвязно бормоча:
      - Вы... Это вы... Боже!..
      - Гретхен, дорогая, что с вами? Что случилось? Вы чего-то испугались? Ну, успокойтесь, всё в порядке. - Обнимая, он гладил её плечи и волосы. Всё прошло, Гретхен... Я услышал ваш крик, вы звали меня. Чего вы испугались?
      Когда безумный страх отступил, и рассудок возобладал над чувствами, она отстранилась, отступила на шаг. Кренстон разжал руки, выпуская её.
      - Простите, - прошептала она и подняла голову.
      Гретхен молчала, поражённая чувствами, читаемыми на его лице - они выдавали смятение. И вдруг она ужаснулась - как она могла разглядеть что-то в его глазах, в губах, в надломе бровей? Как?! когда они скрыты чёрной маской!
      В панике отпихивая от себя Кренстона-оборотня, Гретхен вырвалась... из сна и увидела, что боролась с обернувшим её одеялом. Переведя дыхание, она поняла: "Сон!" Но облегчения, которое приходит от осознания, что кошмар случился только во сне, не приходило. Ночная грёза была настолько яркая, что Гретхен и сейчас помнила всё с необычайной ясностью. И связность, логика событий была так нехарактерна для сюрреалистической событийности сновидения. Ирреальность сна как будто нашла брешь в разуме Гретхен и странным образом перетекала в настоящее - Гретхен поймала себя на том, что мучительно пытается вспомнить, есть ли в саду пруд, который она видела сейчас во сне. А беседка? Ей казалось теперь, что она была в этой беседке, и действительно смотрела в воду. "Или я ещё не проснулась и продолжаю видеть сон, или схожу с ума", - подумала Гретхен, не в силах разделить сон и явь. Батистовая рубашка липла к телу, и Гретхен захотела подойти к окну, чтобы движение ночного воздуха освежило и привело в чувство. И вдруг поняла, что ни за что не подойдёт к окну, потому что боится тёмных зарослей сада, а сильному мужчине так легко взобраться на террасу по прочным стеблям плюща, густо оплетающего стены. Гретхен испуганно посмотрела в окно, думая, что надо немедленно закрыть его... и не удержалась от крика ужаса - там возник человек, - большой тёмный силуэт, облитый молочным светом луны.
      Глава тридцать третья
      сэр Кренстон застаёт "улитку" вне убежища,
      и Гретхен рассказывает ему о нелепом наваждении
      Человек перемахнул через подоконник, и встревожено позвал:
      - Гретхен?
      - Господин Кренстон! Это вы!.. - выдохнула она.
      - Проклятая птица разбудила-таки вас.
      - Какая...птица?..
      - Филин прилетел и расшумелся в саду, вот я и хотел закрыть ваше окно, чтобы вас не потревожило его уханье.
      - Ох... нет... я и не слышала никакого филина.
      - Но что-то вас испугало? Вы белее простыней.
      - Ваш силуэт... Мне показалось... - она судорожно потянула на себя одеяло и торопливо закуталась в него, как будто её знобило.
      - Вы всё еще боитесь? Хотите, я зажгу свечи?
      - Д-да, прошу вас...
      Подсвечник с тремя свечами осветил его склоненное лицо, а Гретхен казалось, что она еще не до конца освободилась ото сна, потому что его фантомы всё ещё жили в её сознании, наваждение застилало глаза.
      - Гретхен, друг мой, - помедлив, заговорил сэр Кренстон, - соблюдая приличия, я обязан сейчас же покинуть вашу спальню. Но как могу я оставить вас, видя, что вы так взволнованы. Вы испуганы, встревожены - как же могу я оставить вас наедине с вашими страхами? Я знаю, вы предпочли бы, чтобы я именно так и поступил. Порой я вижу в ваших глазах едва ли не враждебность и тщетно пытаюсь найти этому причину. Чем я вызываю в вас такие чувства?
      - О, сэр Кренстон!.. - едва выговорила Гретхен, в отчаянии глядя на него.
      - Отчего вы не хотите довериться мне? Что вас останавливает?
      Он умолк, но теперь и Гретхен молчала. Кренстон ждал, и она подняла голову, тихо проговорила:
      - Я и сама упрекаю себя в неблагодарности, - Гретхен поспешно подняла руку, останавливая его, - Вам не нравится слово, так ведь суть не в нём. Пусть будет - несправедлива. Я спрашиваю себе - почему?
      - И не находите ответа?
      - В том-то и дело, что нахожу... Но это ещё бОльшая несправедливость по отношению к вам... если не сказать безумие...
      Гретхен в самом деле знала теперь причину того внутреннего барьера, который вставал перед нею всякий раз, даже если она хотела что-то рассказать сэру Кренстону. Сон будто разогнал туман смутных, неосознаваемых разумом ощущений. И то, что она поняла теперь, было столь бессмысленно, настолько не имело к нему отношения, что она должна была рассказать о них Кренстону умолчать было бы ещё несправедливее. Но поймёт ли он, что она не виновата, что вопреки её воле из страха, бессилия, несчастий и болезни так причудливо перекинулись мостики, соединив несоединимое...
      - Скажите мне, Гретхен, как бы странно это вам не казалось. Я знаю, сегодня я непозволительно настойчив, но простите мне это... И вы нездоровы, я это тоже помню, но... Маленькая улитка как будто покинула свой домик, - он чуть улыбнулся, - может быть, я застал её врасплох. И боюсь, что утром снова найду её замкнувшейся на все запоры.
      - Я скажу вам... Но пожалуйста, не сердитесь на меня, я заранее прошу у вас прощения - наверное, разум изменяет мне. - На губах Гретхен появилась тень виноватой улыбки - она отвлеклась от своих страхов, бледность стала сходить с лица. Она собралась с мыслями и заговорила: - Однажды мне встретился человек... Одно его присутствие внушало мне страх.
      - Он обошёлся с вами жестоко? - не сразу спросил Кренстон.
      - Нет, - Гретхен медленно покачала головой. - И хотя в минуту встречи с ним я не искала помощи, и не просила о том Бога... но Господь свёл нас на одной дороге. И тот человек заставил смерть отступиться от меня - я жива теперь благодаря ему. Со мной он был неизменно дружелюбен... Но я стала свидетельницей... жуткого события, - голос Гретхен пресёкся. - Я видела, как жесток он может быть...
      - И вы ожидали, что с вами он обойдётся так же?
      - Не знаю... - Гретхен болезненно свела брови. - Я не могу объяснить своего страха перед ним... Страх набрасывается на меня, как... огромная штормовая волна... и оглушает, парализует, просто отнимает возможность дышать... Её ведь не остановишь усилием разума...
      "Я знаю, что такое жестокость, я не понаслышке знаю о побоях и издевательствах...Может потому мне не переносимо видеть истязание других и быть рядом с тем, кто на это способен..." - мелькнуло в мыслях Гретхен, но ничего этого она не собиралась говорить сэру Тимотею.
      - Вы и теперь боитесь того человека? Вы ещё не говорите о нём в прошедшем времени? Почему?
      - Пожалуйста, не осуждайте, не браните меня за глупость, но... Гретхен замолчала, преодолевая себя, и - как в ледяную воду прыгнула: Иногда в вас я вижу его...
      - О, Господи, Гретхен!..
      - Простите мне, ради Бога простите!.. Я понимаю, что, должно быть, я не в своём уме... Но вдруг мелькает он в каком-то повороте головы, в движении руки, в осанке. Особенно, когда я не вижу вашего лица. Вот как теперь - я увидела только силуэт... Я была уверена, что это он... Наверное, виноват сон...
      - Сон?
      - Да. Мне снился сейчас страшный сон. Будто этот человек явился сюда... в сад. Я бежала от него и нашла убежище... в ваших объятиях. А потом увидела, что вы - это он... То есть, ваше лицо оказалось скрыто чёрной маской, как у него...
      - Немой Пастор.
      - Да...
      - Когда вы появились в моём доме, первые ночи были очень неспокойны. Вы разговаривали во сне.
      - И - что?..
      - Вы называли это имя, и я понял, что вам довелось с ним познакомиться.
      - Выходит... вы знали?!
      - Да, знал.
      Глава тридцать четвертая
      Гретхен рассказывает о своих ценностях,
      а Кренстон демонстрирует самодурство
      Некоторое время Кренстон молчал, потом проговорил:
      - Гретти, - от сэра Кренстона не укрылось, как Гретхен вздрогнула, и глаза её метнулись к нему, будто взмолились. Но она не проронила ни слова. Я хочу, чтоб вы знали, как много значит для меня ваше доверие. Вы решились отдать мне кусочек вашего прошлого, и я очень благодарен вам.
      - Не торопите меня... Прошлое ещё так близко, ещё слишком болит.
      - Вы думаете, что одна справитесь успешнее? Простите мне моё нетерпение, оно от желания помочь вам, облегчить ваше состояние, быть хоть чем-то, хоть в самом малом полезным вам...
      - Хоть чем-то?! Господин Кренстон, теперь я слишком хорошо знаю цену этой малости! В дни, когда судьба ожесточается к тебе как к нелюбимой падчерице, всё занимает своё истинное место в ценностях жизни. Когда от голода и холода никак не заснуть, а наместо подушки камень придорожный тогда высшей ценностью становится простая человечность, кусок хлеба, протянутый от чистой души, и самый примитивный кров, лишь бы под ним было тёпло и сухо. Среди злобы, жестокости, бесчеловечности я нашла сосредоточие милосердия и доброты - ваш дом. И обрела много больше, чем кусок хлеба и крышу над головой. Вы приютили нищую и позволили жить, как принцессе.
      - Вы и есть принцесса, - как будто через силу улыбнулся Кренстон, разве по вас не видно... А что касается того немого... В наших местах личность известная. И довольно противоречивая. Жестокий, недобрый... да, это всё о нём. Но есть люди, которые вместо слова "справедливость", произносят его имя.
      - Я уже слышала подобное мнение. - Гретхен вдруг рассмеялась.
      - Я сказал смешное?
      - О, нет, простите мне мой смех. Не ваши слова его вызвали... это мои мысли, - запнувшись, Гретхен всё же призналась: - Я подумала, почему разбойнику не быть справедливым и честным, если "принцессе" случается быть нищей и безродной.
      - "Нищая и безродная", - усмехнулся Кренстон. - Вы верите хотя бы, что находитесь среди бескорыстных друзей?
      - Я чем-то обидела вас? - испуганно проговорила Гретхен, и улыбка исчезла с её губ.
      - Разумеется, нет. Я только прошу вас помнить - вы в безопасности. Здесь есть кому позаботиться об этом. А теперь вы должны немедленно забыть все ваши страхи и крепко уснуть. Джоберти поколотит меня своей палкой, если узнает, что я не давал вам спать, занимая разговорами. И единственное, чем я смогу перед ним оправдаться, так если скажу, будто своим разговором утомил вас настолько, что вы мгновенно заснули.
      - Я готова помочь вам, - улыбнулась Гретхен. - Но... можно вас попросить? Прежде чем уйти, закройте всё же окно.
      - Но филина теперь не слышно, наверное, он улетел. А больше никто не помешает вам, я прогоню всех, кто надумает прятаться за вашим окном.
      С этими словами Кренстон через окно выбрался на террасу.
      - Что вы делаете? - в замешательстве спросила Гретхен.
      - Я буду сторожить ваш сон.
      - Господин Кренстон, я даю вам слово, что ничего не стану бояться. Пожалуйста, идите спать.
      - Друг мой, иногда я становлюсь самодуром и вытворяю всё, что взбредёт мне в голову. Вы ещё не видели меня в таком качестве? Можете смотреть.
      Гретхен было видно, как Кренстон устроился в кресле-качалке спиной к ней. Изумленно приподняв брови, Гретхен сидела, глядя на неподвижную фигуру на террасе, потом тихонько легла, закуталась в одеяло, собралась подумать о том, что сказала Кренстону и услышала от него, - но не успела, так как неожиданно для себя заснула на второй минуте.
      Глава тридцать пятая
      в жизни Гретхен начинается светлая полоса,
      а Джоберти протестует против эксплуатации своей подопечной
      Так уж устроено в жизни - чёрная полоса чередуется с белой. Как бы ни казалось беспросветно, а время проходит, и опять забрезжил впереди просвет, и вот уже покатилось колесо жизни по ровной, гладкой дороге - не колыхнёт, не возмутит покоя. Вперёд и вперёд - к новым испытаниям, дебрям и бездорожью. Но, впрочем, никому знать не дано, что там, впереди, и каждый живёт надеждами, что там - лучше, светлее, теплее и красивее, чем было. Ведь если нет надежды в душе, как жить?
      В жизни Гретхен тоже воцарилось равновесие, которое не нарушалось никакими потрясениями. Возвращение болезни лишь вначале испугало её. Но скоро она смирилась с таким положением вещей, тем более что оно было привычно ей - она столько лет училась жить с этим. И это при том, что в замке барона Ланнигана существование её усугублялось постоянным угнетением, моральными и физическими издевательствами. А теперь она была окружена всеобщей любовью и состраданием, бережной заботой, желанием каждого сделать что-то для "нашего ангелочка", порадовать и вызвать улыбку.
      Приступы ужасных головных болей не повторялись. Может быть, благодаря стараниям доктора Джоберти, пунктуально исполняющего все рекомендации согласно собственным умениям и опыту медицинских светил. А может быть, болезнь потеряла прежнюю силу из-за неизвестного лекарства Ларта. Так или иначе, но Гретхен чувствовала себя довольно неплохо и даже испытывала неловкость по поводу того, что вокруг неё была поднята такая шумиха.
      Сэр Кренстон был так чуток к Гретхен, что иногда ей казалось, будто он успешно учится читать в её душе. Она привыкала к нему. Та ночь, когда Гретхен увидела престранный сон, а потом Кренстон впрыгнул в окно её спальни, каким-то образом сблизила их. Гретхен осознала, что именно стояло между нею и сэром Кренстоном, но это было столь несправедливо по отношению к нему, что она просто отбросила прочь эту преграду, раз и навсегда. Более того, это осознание породило в душе её чувство вины перед Кренстоном. В связи со всем этим отношения между ними стали более тёплыми.
      И, разумеется, Гретхен читала в глазах сэра Тимотея много больше, чем позволял он себе сказать вслух. Ни раз Гретхен спрашивала себя, что она ответит Кренстону, если он попросит её стать его женой? "Ты ведь даже мечтать не могла о таком супруге, - говорила себе Гретхен. - Добрый, любящий муж, красивый дом, покой... Куда ты ещё хочешь? Чего?" Она размышляла об этом безо всякого волнения и душевного трепета, и почти беззвучной струной звенела нотка обречённости. Но до тех пор, пока в душе её не начинало полыхать болью: "Ларт!" И Гретхен понимала, что она может испытывать к сэру Кренстону самые дружеские чувства, самую сердечную благодарность и признательность, может жалеть его, чувствовать свою вину и пытаться чем-то её искупить... но любить - нет. "Ларт!" - и всё той же мукой, тем же стоном отзывалось сердце. Сколько нужно дней, лет, чтобы они ослабли? При том, что она не хочет пожертвовать и самой крохотной долей памяти о Ларте в обмен на утишение страданий. Нет, ни одного дня, ни часа не согласится она отдать забвению - их и так было не много. А Кренстон? Вручить ему руку, бережно храня в сердце память о другом? Это бесчестно. Но уйти от него - куда?
      Вот эти безотрадные раздумья было единственное, что омрачало теперь жизнь Гретхен. Впрочем, для них ей надо было остаться наедине со своими мыслями, а это случалось не так часто. Почти ежедневно теперь наносил визиты в Тополиную Обитель доктор Джоберти, подолгу беседовал с Гретхен, иногда расспрашивал о самочувствии, но чаще он не заострял внимания на этом: вроде бы между делом слушал её пульс, составлял представление о состоянии Гретхен по её настроению, цвету лица, сиянию глаз. Куда более пристрастные допросы он учинял Дороти и Габи, всякий раз оставлял им подробнейшие инструкции и требовал неукоснительного их соблюдения.
      Кстати, Дороти тоже занимала время Гретхен и была бы рада занять его ещё больше. В усадьбе началась пора всевозможных заготовок: варили варенья, мармелады, джемы, сушили и мариновали всевозможные ягоды и плоды из сада. Припасали впрок овощи и зелень, укладывали в бочонки краснобокие яблоки, какие пересыпали опилками и стружками, а какие аккуратно заворачивали в мягкую бумагу... Да мало ли дел на кухне с наступлением осенней порой! И за всем нужен хозяйский, рачительный глаз - Дороти сбивалась с ног. Однажды Гретхен предложила свою помощь, да ещё рассказала секрет хранения свежих помидоров аж до самого Рождества, открытый ей когда-то нянюшкой. Предложенную помощь Дороти приняла с большой радостью, а аккуратными ящиками с помидорами в тот же день заставили в подвале несколько рядов полок.
      Помощница из Гретхен получилась деятельная, понимающая толк в том, что творилось в кухне и подвалах. И Дороти с ещё большим энтузиазмом пользовалась бы содействием Гретхен, но Джоберти, узнав об этой инициативе, категорически запретил ей переутомляться у горячих плит, в испарениях, насыщенных запахами маринадов, уксуса и всевозможных специй. "Не более часа в день!" - его приговор никто не смел оспаривать кроме самой Гретхен, что, впрочем, тоже не имело значительного успеха.
      Вот гулять по саду - сколько угодно. Очень часто в этих прогулках Гретхен сопровождал сэр Кренстон, и тогда она исследовала самые отдаленные уголки огромного сада. Но, к слову сказать, сейчас здесь всюду было полно людей, и если они не виднелись в просветах зелени, так голоса их слышались почти беспрерывно, поэтому никакие пугающие фантазии не мешали Гретхен получать удовольствие от гуляний по саду.
      Какое-то время Гретхен со страхом ждала - не обнаружится ли та самая беседка, в которой застал её Пастор - во сне. Потом она спросила у Кренстона, имеется ли пруд в саду, и, оказавшись на его берегу, с облегчением убедилась, что он ничем не напоминает тот пруд, из сна.
      Глава тридцать шестая
      Кренстон начинает говорить о своём прошлом,
      и первыми же откровениями повергает Гретхен в смятение
      Во время одной из долгих прогулок Гретхен и Кренстон оказались в той части сада, которая взбегала высоко по склону холма. И с этой возвышенности перед ними открылся широкий, просторный вид на окрестности. Время шло к вечеру. Синяя дымка подернула даль, как будто занавесила её прозрачной шторой из воздушно-невесомого индийского газа, и, может быть, поэтому буйная, дикая природа, подступающая к самым стенам, огораживающим сад, показалась Гретхен несколько мрачной, суровой, в отличие от жизнерадостной и весёлой природы родной Франции.
      - Как давно вы живёте здесь, господин Кренстон? - спросила она без какой-либо дальней цели, даже не представляя, к чему приведёт этот невинный вопрос.
      - Пять лет. Вам этот срок кажется долгим или наоборот?
      Гретхен пожала плечами.
      - Вероятно, это зависит от того, нравится вам здесь или нет? Если жизнь тягостна, то и один год растянется в вечность.
      - Нет, для меня эти годы вечностью не обернулись. Мне нравится этот дом, неукротимая природа - в ней что-то от испанской страстности. А более всего мне по душе безлюдность этих мест.
      - О, - не смогла скрыть удивления Гретхен, - даже при том, что вы могли бы стать украшением самого изысканного светского салона?! Никогда бы не подумала, что вы сознательно удалились от общества. - Гретхен всё ещё не сознавала, что ступила на опасную тропу, и беспечно позволяет ей увлекать себя всё дальше в опасную и непредсказуемую область.
      - Так оно и есть... Впрочем, блеск и пустая суета света меня всегда мало привлекали. Настолько мало, что я ловко избежал исполнения всех обязательств и условностей, которые предъявляет жизнь в аристократической среде. Ну, взять хотя бы туалеты - знаете, как я избежал необходимости иметь богатый гардероб, пристально следить за модными веяниями? Почти весь его я поменял на строгое платье священника.
      Гретхен вздрогнула и резко обернулась к своему спутнику. Но сэр Кренстон не заметил её реакции - он по-прежнему смотрел вдаль, и лицо его было задумчиво.
      - В годы юности я сделал выбор - принял решение посвятить свою жизнь служению Господу.
      - Вы... священник?..
      - Теперь уже нет. Пять лет назад я отказался от сана, оставил свой приход и уехал сюда. Во мне оказалось слишком мало смирения и способности прощать, слишком сильные страсти бушевали во мне.
      - Понимаю...
      - Вы думаете, что можете это понять? - ироническая улыбка слегка тронула губы сэра Кренстона.
      - Разумом, да, - пытаясь скрыть нервозность, заговорила Гретхен, не глядя на него. - Почему же не понять? Ведь именно через отказ от простых, плотских радостей жизни святые отцы обретают способность видеть в душах паствы, находить слова, которые возвращают заблудших на верный путь; слова, которые проходят не в уши, а в сердца... Но сколько душевных сил нужно иметь, сколько самообладания и самоотречения, чтобы быть сильнее соблазнов! Да, я могу понять, но почувствовать, как с этим жить изо дня в день, - едва ли.
      Кренстон вдруг повернулся к Гретхен, и стоя перед ней, внимательно, испытующе глядя на неё, проговорил:
      - Нет, Гретхен, вам нельзя понять. Смирение плотских желаний - тяжело, но есть кое-что похуже.
      - Что? - едва слышно выговорила Гретхен, не имея сил вырваться от его тёмных, требовательных глаз и думая о том, что едва ли хочет знать то, о чём спросила.
      - Вы, в самом деле, хотите, чтобы я ответил? - всё так же не выпуская её, спросил Кренстон.
      - Я не знаю... - испуганно проговорила она.
      - Милое, бесхитростное создание, - улыбнулся сэр Тимотей. - Ну разумеется, вы не хотите. И правильно, - к чему вам, когда у вас собственных неприятностей более чем можно вынести человеку.
      - Сэр Кренстон! - недоуменно-обиженно сдвинула брови Гретхен. И тише добавила: - Зачем вы так? Это неправда, то, что вы говорите. Неправда, что мне безразлично, чем вы живёте.
      - Что ж, я рад слышать это, - легко согласился Кренстон, взял руку Гретхен, поднёс к своим губам. - Может быть, мы ещё поговорим об этом. Когда-нибудь потом. Когда вы перестанете бояться.
      Гретхен судорожно сглотнула и опустила глаза.
      - А теперь забудьте о том, что я сказал, вас это, всё-таки, мало касается.
      Глава тридцать седьмая
      возвращение к прерванному разговору
      Даже если бы Гретхен захотела возразить сэру Тимотею, что не испугалась его откровений, едва ли у неё нашлось бы что сказать. Первая же попытка Кренстона быть с нею искренним, моментально всколыхнула в душе Гретхен какой-то необъяснимый, едва ли ни мистический страх перед ним, навеянный смутными ощущениями, аналогиями, ассоциациями. И она не сразу смогла вырваться из их, туманящего сознание, плена. Лишь оказавшись опять в своей комнате, наедине с собой, Гретхен взяла себя в руки, а затем искренне выругала.
      Ну и что с того, что сэр Кренстон был священником? С какой стати это должно отрицательно характеризовать его? Не выдержал обязательств, налагаемых саном? Но открыто отказаться от своего выбора мог только честный, искренний человек! Ведь чаще случается наоборот, когда священнослужитель становится лжецом и лицемером, произносит в проповеди высокие, правильные слова, но поступками своими и всей жизнью утверждает прямо противоположное. Сэр Кренстон предпочёл вернуть себе светское имя и образ жизни. Впрочем, нет, вовсе не это смутило Гретхен... Она знает что, но нет никакой вины Кренстона в том, что её бросает в дрожь от одного слова "священник" и от чёрной сутаны. Наверняка где-то неподалёку, в ближайшем селении есть ещё другой священник, на чьё попечение отдан здешний приход. Неужели она испытала бы те же чувства, что сейчас, доведись ему быть ей представленным?
      Гретхен рассердилась на себя, как если бы это она была сэром Кренстоном, и это на неё бы вздумали возводить несправедливые обвинения.
      "Ты должна молиться о нём и благодарить Бога, что послал тебе сэра Кренстона. Он столько сделал для тебя! Но почему, почему ты отвечаешь такой эгоистичной неблагодарностью?! При том, что он совершенно ни в чём не виновен, а всё дело в твоём больном воображении..." И острое чувство стыда пересилило все другие чувства - ведь сэр Кренстон, безусловно, всё понял по её виду, он понимал и более тонкие движения её души!
      Таким образом, тем же вечером Гретхен не ушла к себе после ужина, а, помедлив, подошла к холодному камину, рядом с которым сидел в кресле сэр Тимотей, раскуривая свою обычную вечернюю сигарету, и остановилась, положив руки на спинку другого кресла.
      - Господин Кренстон, мне хотелось бы исправить впечатление, которое осталось у вас от нашего разговора в саду... Я вас обидела...
      - Это неправда. И вы напрасно терзаетесь.
      - Мне не нужно вашего подтверждения, господин Кренстон, - перебила Гретхен, - вы так добры, что готовы защищать меня от укоров собственной совести. Не нужно, это неправильно. Боюсь, что произвела на вас впечатление чрезвычайно эгоистичной, себялюбивой особы, которая с готовностью принимает попечения, но делается глухой и бесчувственной, едва речь заходит не о её трудностях.
      - Гретхен, Гретхен, что вы такое говорите?! Ничего подобного мне и в голову не приходило! Ох, Гретхен, - он укоризненно покачал головой, пожалуйста, довольно об этом. Вы заставляете меня пожалеть о том приступе болтливости.
      - Это лишь подтверждает, что я оказалась недостойна вашей откровенности, - виновато улыбнулась Гретхен. - Но в действительности мне глубоко небезразличны обстоятельства вашей жизни. Господин Кренстон, если вы не таите на меня обиды, тогда продолжим наш разговор. Мне хотелось бы понять причины, побудившие вас переменить свою жизнь.
      Кренстон встал, подошел к Гретхен. Она открыто, без колебаний ответила на его внимательный взгляд, и ей показалось, что он преодолевает какие-то сомнения, но не в ней, а в себе самом. Кренстон взял её за руку и усадил в кресло. Он медлил начинать разговор, посмотрев на окно сэр Тимотей сказал:
      - Дождь начался... Предвестник осенних дождливых дней. Вы любите осень?
      Гретхен, ожидавшая от него не таких слов, машинально взглянула за окно.
      - Нет, - ответила она, - жёлтые листья вызывают у меня грусть. Я люблю лето, весну.
      - Вы - жизнелюб, - улыбнулся Кренстон.
      - Я? - удивилась Гретхен, вспомнив, сколько раз искренне призывала к себе смерть. Но ведь до сих пор жива. И рассмеялась: - Возможно, вы правы.
      - А мне нравились ненастья, когда стихии будто бы вступают в яростный спор, и оказываются взаимно неуступчивы.
      - Вам нравилось смотреть на это буйство, пребывая за крепкими стенами, в домашнем тепле?
      - Нет, отчего же? Я любил выезжать в бурю, я как будто испытывал себя в противоборстве с ветром, ливнем, грозой. Наверное, во мне силён дух противоречия, непокорности. То есть те качества, которые едва ли могут пойти на пользу служителю церкви.
      Поначалу Кренстон говорил легко, чуть насмешливо, но чем далее вёл он свой рассказ, тем медленнее, задумчивее становилась его речь, всё чаще перемежалась молчаливыми паузами. Гретхен не задавала ему вопросов, не торопила, смутно чувствуя, что Кренстон придаёт их разговору больше значения, чем этого можно было бы ожидать.
      Глава тридцать восьмая
      в которой Гретхен, испытывая шок,
      узнает причину одиночества сэра Кренстона.
      Гретхен сидела тихо, не произнося ни слова. С удивлением и страхом она слушала Кренстона. Эти чувства вызывало не только то, о чём она узнавала, но ещё она видела, какой внутренней борьбой сопровождается монолог сэра Тимотея. Порою он умолкал, и Гретхен ждала, почти уверенная, что на этом он остановится, он явно этого хотел. Но, преодолевая своё желание, руководствуясь какими-то иными целями, неясными Гретхен, он начинал говорить опять.
      Едва ли менее противоречивые чувства владели в эти минуты самой Гретхен, и она не смогла бы сказать, какое из чувств доминирует в её сердце. То ей становилось пронзительно жаль сэра Кренстона, то душа её возмущалась, желая отвернуться от истины обнажаемой им, то в какие-то моменты она переставала верить ему, а сомнения с готовностью нашёптывали: "Он разобижен на весь свет, сбежал от него в своё одиночество, где вынашивает и холит свои претензии к миру... А теперь он просто клевещет, ослеплённый обидами..." Но опять сочувствие и сострадание захлестывали её, и в сердце своём она поспешно открещивалась от сомнений и недоверия ему...
      - Я был совсем ребёнком, когда в нашем доме появилась знатная дама, подруга моей матери приехала навестить её. С нею была девочка, дочь. Гретхен, вы не поверите - я погиб при первом же взгляде на неё. Это была маленькая принцесса с великолепными манерами, врожденной грацией, очень красивая... Дурно было то, что она сознавала, как прелестна и уже умела извлекать из этого выгоду. Она была старше меня на несколько лет. Я обожал её издали, боялся приблизиться, становился при ней косноязычным и катастрофически глупел. Впрочем, едва ли вам может быть интересна заурядная история детской влюбленности, и я говорю о ней только в связи с тем, что впервые получил тогда представление о некоторых вещах, о которых никогда дотоле не задумывался и даже не подозревал. Это случилось, когда нас вдвоём послали с поручением в залу, находящуюся в дальнем крыле. Я был сопровождающим, поскольку девочка не знала расположения нашего большого дома. Шёл я ни жив, ни мертв, душа моя пела, грудь распирало от счастья и гордости. Я шёл впереди неё, нет, не шёл, а летел, не чувствуя пола под ногами. И едва мы скрылись из глаз взрослых, этот ангел дёрнул меня сзади и с необычной злобностью прошипел: "Никогда не смей подходить ко мне, уродец! Гадкий, гадкий урод!" Ноги мои будто вросли в паркет, а она пошла дальше, и я слышал смутно, как она окликнула служанку и велела проводить до нужного помещения. Так я впервые получил представление о своей внешности, а потом понял, что, действительно, рос на редкость некрасивым ребенком. В последующие годы я сторонился девочек. Избегать их мне было совсем не трудно, они успешно помогали мне в этом, - сэр Тимотей коротко рассмеялся. Позже, в духовной школе Орлеанского аббатства, мне было гораздо легче преодолевать физические влечения, чем моим товарищам - я не знал женщин и обстоятельством этим был очень доволен. Ничто не мешало мне отдавать свою страсть наукам, книгам, молитвам. И к неприглядности своей я относился тогда абсолютно спокойно, более того, я умел дать ей реальную оценку. "Урод" - это было преувеличением. Внешность моя ни разу никого не оттолкнула. Далеко не красавец, разумеется, но и не урод. К тому же мне нравился тяжёлый физический труд, который совершенствовал моё тело, а ещё он был хорош тем, что усталость от него вытесняла все другие физические томления. Я с удовольствием выполнял самые тяжёлые работы и чувствовал, как крепнут руки, мышцы преображаются, наливаясь силой. А потом я получил приход, очень хороший, кстати, - большая часть прихожан были люди очень состоятельные, солидные, известные не только в городе, но даже при дворе Его Величества. И вот тогда... тогда начались события удивительные.
      Кренстон встал, прошёлся по комнате, раздавил в хрустальной пепельнице давно погасшую сигарету.
      - Я должен заранее просить у вас извинения, Гретхен. Простите меня... Вам будет неприятен мой рассказ... И может быть, я вскоре пожалею, что не оставил его там, где он был раньше...
      - Вам хочется прекратить его?.. Вы не обязаны посвящать меня в свою жизнь... - тихо проговорила Гретхен.
      Кренстон внимательно посмотрел на неё, потом чуть улыбнулся, сказал:
      - Поздно поворачивать назад, когда прыгнул с обрыва вниз головой. К тому же, боюсь, что ваше воображение будет несогласно с требованием остановиться и станет тревожить вас домыслами. В таком случае я предпочту сказать вам правду.
      - Тогда говорите...
      Но Кренстон медлил. Прежде, чем заговорить, он вынул из шкатулки на каминной полке новую сигарету и раскурил её.
      - Я не был готов к испытанию, которое вскоре встало предо мною. Мои богатые прихожанки, утончённые высокородные дамы, сначала одна, потом другая, третья... воспылали ко мне страстью. В частных беседах и даже на исповеди они признавались мне в своей грешной любви. Поначалу я был ошеломлён, потрясён, винил себя и искал эту свою неясную мне вину, накладывал на себя епитимью, пытался вразумить несчастных... Пока не осознал всю глубину их испорченности. Их влекла даже моя некрасивость - они не таились, что в этом кроется некое извращённое наслаждение, которого они жаждут. Их неудержимо влёк грех. И своей запретностью, противоестественностью он приобретал несравнимую ни с чем сладость. Гретхен, вам никогда этого не понять потому, что вы чисты даже в помыслах своих!
      Гретхен вздрогнула и почувствовала, как по делу её пробежала волна неприятного озноба: на мгновение ей показалось, что она может понять чувства тех избалованных красавиц - в Кренстоне была некая физическая притягательность. Вот теперь, внимая ему всем сердцем, она испытала магнетическую власть его голоса, слов, даже его сомнений и чувства вины. Да, разумеется, надо быть безумной либо чудовищно безнравственной, чтобы поддаться смутным прихотям, более того - не подавлять их, а питать надеждами... Но каким-то образом Гретхен могла понять скучающих, избалованных холённых дам, сделавших молодого священника в чёрной сутане аскета объектом своих вожделений.
      - И знаете, что было результатом, Гретхен? Я стал ненавидеть всех женщин. Мне, не знавшему их, они открылась как существа похотливые, лживые, влекущие к погибели как самыми грубыми, так и самыми изощренными путями. И я распространил мои чувства на всех женщин. Каждая представлялась мне дьявольским орудием, полным гибельного соблазна... Душа моя утратила свою цельность - любовь к моим прихожанам спорила с ненавистью и презрением к некоторым из них. Вот это и стало одной из причин расстаться с тем делом, которому я собирался отдать всю свою жизнь - сердце, преисполненное не любви, а злых, грешных страстей.
      Некоторое время в гостиной висела глубокая тишина. Потом Кренстон спросил:
      - Мой рассказ шокировал вас, Гретхен?
      Она ответила не сразу.
      - Да, я не могу этого отрицать, - наконец проговорила она. - Я мало принадлежала свету, скрытая жизнь аристократии, их пороки... для меня terra incognito. И... мне жаль, что в пору ваших разочарований вы не встретили женщину, которая могла бы стать вам другом и изменить ваши представления... Но теперь я понимаю, почему вы не захотели создать семью...
      Гретхен замолчала, вдруг поражённая мыслью о том, как схожи были мироощущения её и Кренстона при их диаметральной противоположности: сэр Кренстон презирал женщин, а она почти те же чувства испытывала ко всем мужчинам. До тех пор, пока в жизнь её не вошел Ларт.
      Гретхен поёжилась как от боли - мысль о нём, как всегда, тревожила незаживающую рану в её душе.
      Захваченная своими мыслями и ощущениями, Гретхен не замечала пристального, проницательного и одновременно - как будто больного, взгляда сэра Тимотея. Он молчал, не отвечая её последним словам, потому что мог сказать сейчас только единственное: "Я встретил такую женщину, Гретхен. Вас". Но не сказал.
      Глава тридцать девятая
      неожиданные последствия разговора
      А на следующий день за завтраком сэр Кренстон узнал, что откровения его обернулись для него таким образом, которого он ждал менее всего.
      Было прекрасное солнечное утро, тёплые лучи спорили со следами ночной прохлады и с успехом побеждали в этом споре. Но прелесть ясного, свежего утра не могла разогнать смутного беспокойства сэра Кренстона, который провёл неспокойную ночь и с тревожным нетерпением ждал встречи с Гретхен. Так важны ему были её первые слова этим утром, выражение её лица, глаз. Он должен был увидеть и понять, о чём она думает, какой след оставила в ней его вчерашняя исповедь. Но в столовой, за большим столом было бы трудно заглянуть в её глаза и увидеть в них тонкие движения души. Кренстон велел накрыть к завтраку небольшой стол на балконе.
      - Вы хорошо придумали, - улыбнулась Гретхен, выходя к нему.
      Кренстон пошел навстречу и склонился к её руке.
      - Доброе утро, Гретхен. Мне показалось, что вам должна понравиться моя затея позавтракать на свежем воздухе.
      - Так и случилось. Сегодня на удивление тёплое утро!
      Кренстон заботливо придвинул стул Гретхен, помогая ей занять её место, и отпустил прислугу.
      Начало завтрака прошло в молчании. Гретхен казалась естественной, такой, как всегда. Но Кренстон смотрел сегодня особым, пристрастным взглядом и отмечал, что она бледнее обычного, молчаливее, и хотя будто бы не избегает смотреть на него, но особенно прилежно держит глаза опущенными.
      - Как вы себя чувствуете? - спросил он.
      - Хорошо, - посмотрела она на него честными глазами. - Просто замечательно.
      - Вы хорошо спали?
      Она на мгновения промедлила с ответом и сказала:
      - Я отлично выспалась.
      - Вольно же вам хитрить со мною, - улыбнулся сэр Кренстон. Глаза Гретхен сделались ещё честнее. - Вам мешали спать мысли, вызванные вчерашним разговором?
      Гретхен опустила на стол нож и вилку, положила руки на колени.
      - Если по правде, то да.
      - Вы осуждаете меня?
      - Вас?! - теперь Гретхен не надо было претворяться искренней. - Ни в коем случае! Как вы могли предположить такое, когда я отдаю должное вашей честности и достоинству! Ваш поступок вызывает во мне уважение к вам, но никак не осуждение.
      - В таком случае, что беспокоило вас ночью?
      - Сэр Кренстон... - некоторое время Гретхен сидела потупившись, как будто подбирала слова. Потом подняла глаза. - Я лишь теперь смогла оценить ваше великодушие, сэр Кренстон... Я пользовалась вашей добротой, заботой, не подозревая, сколько сил вам понадобилось, чтобы не возобладали ваши... истинные чувства. Я безмерно благодарна вам... Слов недостанет, чтобы выразить мою вам признательность. И я благодарю судьбу, что в самые тяжёлые дни она послала мне именно вас. Но теперь дни те миновали... И я... Позвольте мне ещё раз просить у вас помощи в одном деле.
      - Разумеется, - в замешательстве проговорил Кренстон. - Но о какого рода помощи идёт речь?
      - Я хотела бы как можно скорее избавить вас от своего присутствия в вашем доме...
      - Ах... вот оно что! Вот какие превратные выводы сделали вы... растерянно проговорил Кренстон, собираясь с мыслями.
      - Сегодня мне ещё некуда уйти, - продолжала Гретхен, - но если бы вы дали мне рекомендацию как учительнице или гувернантке, я могла бы поместить в газеты объявление и найти место... Не бойтесь, что я подведу вас...
      - Погодите, Гретхен! Да о чём вы говорите! Вы не можете работать, когда так больны! И разве вы забыли данное мне обещание? - ухватился Кренстон за вовремя пришедшую мысль.
      - Я помню. Но там было условие: "пока у меня не будет другого жилья". Вот я и прошу вас помочь мне его найти. Ведь вы, в свою очередь, обещали мне всестороннюю помощь, разве нет?
      Откинувшись на спинку стула, сэр Тимотей смотрел на Гретхен молча, потом сказал:
      - Мы говорим не о том. Вы вообразили, что всё время вашего пребывания в моём доме мне - из сострадания, приличий ли, приходилось преодолевать чуть ли ни отвращение к вам. Да, я понимаю, я сам сказал о своём презрении ко всем женщинам, и вы не могли сделать иного вывода - он напрашивался сам. Кренстон провёл по лбу пальцами, потом взял со стола бокал с вином, подержал и поставил на место. - Гретхен, я не дам вам рекомендации. Ни о какой работе не может и речи быть, выкиньте это из головы. Не торопитесь исчезать. Я хочу, чтобы вы остались. Я должен кое-что сказать вам... Но ещё не теперь... И тогда вы тоже скажете своё окончательное решение. Дайте мне время, Гретхен...
      Глава сороковая
      Гретхен мучит бессоница,
      в результате ей указывают комнату с ответами
      Будет неверным сказать, что этот разговор выбил Гретхен из колеи, заставил переживать и нервничать. Гораздо больше переживаний было бы в связи с необходимостью покинуть приветливую гациенду сэра Кренстона. Нет, разумеется, Гретхен не лукавила, обратившись к нему со своей просьбой, и была бы рада начать независимую жизнь, найти посильную работу и возможность содержать себя. Но когда Тимотей Кренстон отказался выполнить её просьбу, вместе с огорчением она испытала понятное облегчение: она получила ещё некоторую отсрочку от необходимости сделать шаг в самостоятельную жизнь и оказаться один на один с её суровыми законами выживания. А что касается слов Кренстона о том, что он должен о чем-то сообщить ей, так Гретхен не сомневалась: он намеревался признаться ей в своих чувствах. Это предчувствие Гретхен по-прежнему вносило диссонанс в её отношение к Кренстону, и хотя мысль эта и прежде не давала Гретхен покоя, теперь же она осложнилась признанием Кренстона в его женоненавистничестве. Гретхен искала в свой душе ответ, когда придётся дать его сэру Тимотею, и одновременно страдала за Кренстона, думая о хаосе в его душе, где ненависть вошла в конфликт с любовью. И при этом они оба успешно скрывали свои подлинные мысли и чувства.
      Таким образом, внешне мало что изменилось в размеренной, спокойной жизни дома. Напротив, они даже стали еще чуточку ближе, ведь искренность всегда сближает людей. Если не отталкивает раз и навсегда.
      Это случилось, на пятый или шестой день после того, как они завтракали на балконе. То солнечное теплое утро было одним из последних погожих. Потом небо затянулось плотным серым покровом, то и дело дождь принимался стучать по стёклам, ветер нёс холод.
      Час был уже поздний, но Гретхен никак не могла заснуть. Поначалу она добросовестно пыталась это сделать и долго лежала с закрытыми глазами. Потом ей стало казаться, что камин сегодня натопили слишком жарко, и она откинула одеяло. Через несколько минут опять зябко натянула его до самого подбородка - наверно, ветер пробирался в щели, и от окна тянуло холодом. Потом показалось, что подушка уложена неловко, потом в перине обнаружились какие-то комки... А может быть, виной бессоницы была тревога за Кренстона, который уехал из дому после полудня - хозяйственные дела в отдаленной части владений потребовали его личного присутствия - и до сих пор не вернулся. Промучавшись более часа, Гретхен сдалась - она зажгла лампу и попыталась читать.
      Стояла глухая ночь, густая ненастная темнота подступала к самому окну, стучась дождём. Гретхен позавидовала спящим, ей же не оставалось ничего, как погрузиться в сюжет романа. Впрочем, скоро она поняла, что и это не получается - к ней вторгался свист ветра, стук дождя, шум ненастья в саду и развлекал её, не позволяя увлечься прочитанным. Вдруг ей почудилось, будто она различила стук копыт на подъездной аллее - вот что мешало ей читать! она напряженно ждала этих звуков! Прошло еще две-три минуты, и она убедилась, что не обманулась в своих впечатлениях, когда расслышала приглушённое хлопанье дверей, шаги, невнятный шум... Скоро все стихло, и с мыслью: "Слава Богу, теперь все дома", Гретхен убавила огонь в лампе и уютно свернулась под одеялом, закрыла глаза.
      Однако сонная тишина владела домом недолго. Гретхен показалось, что она едва-едва начала погружаться в сладкий сон, как он отлетел, вспугнутый новыми звуками, вторгшимися в эту беспокойную ночь. Она опять подняла голову, прислушалась - теперь показалось, что по камням аллеи стучат колёса. "Гости в такую пору? Кренстон никого не ждал", - сонно подумала Гретхен, опять опуская голову на подушку. Если кто-то приехал, так она узнает об этом утром. Если не проспит до самого вечера.
      И вдруг приглушённый, но явственно различимый стон заставил ей вскинуться и похолодеть. Окаменев, Гретхен ждала, что снова прозвучит сдержанный, но полный боли голос. От шеи вверх медленно поползли мурашки, охватывая кожу на голове, стягивая её... Этот мучительный стон что-то сдвинул в сознании Гретхен, и без того затуманенном бессонницей. Исчезла граница между реальными событиями, образами снов и тревожных фантазий. В один миг Гретхен представилось, что в дом проникли разбойники, ведь они разыскали её, не даром была та встреча с Немым Пастором... Они ждали Кренстона, он вернулся и угодил в засаду. Лишь терзая человека, можно вырвать у него столь мучительный стон...
      Она уже стояла посередине комнаты, напряжённо ловила хоть какой-нибудь звук. Но тщетно - теперь дом объяла тишина. Гретхен не могла оставаться в неизвестности, это было хуже любой действительности. И кроме того, несомненно в доме кто-то нуждался в помощи. Гретхен машинально набросила на плечи пеньюар и вышла. Коридор, против обыкновения, был освещен, и Гретхен вернулась, чтобы оставить лампу, которой собиралась светить себе. Но когда вновь вышла из спальни, лицом к лицу столкнулась с доктором Джоберти.
      Мало сказать, что Гретхен обрадовалась этой встрече. Кажется, она впервые сделала глоток воздух с того момента, как услышала стон.
      - Милый Джоберти! - воскликнула она, забывая все формальности. Господи! Так это были вы! Ваша коляска! Если бы вы только знали, что я вообразила себе! Но что случилось? Кто-то болен? Из прислуги?
      - Нет, леди Бессонница, слуги, я надеюсь, здоровы. А вот почему вы за полночь разгуливаете босиком по холодному коридору? Вам полагается давным-давно сладко спать в вашей уютной постельке.
      - Ох, мне послышался такой ужасный стон... Кому же понадобилось ваше мастерство, доктор?
      - Хозяину дома, - чуть помедлив, ответил Джоберти.
      - Господину Кренстону? - оторопела Гретхен. - Что с ним? Он заболел?
      - Можете пойти к нему и все узнаете из первых рук.
      - Могу? Но господин доктор... как я могу пойти к нему?
      - Вот так и можете. Он ранен и нуждается в уходе.
      - Ранен?! Боже! Кем?! Он в сознании? Кто с ним сейчас?
      - Мисс, сегодня выдался на редкость беспокойный день, я устал, уж вы мне поверьте. И позвольте откланяться. Откройте вон ту дверь, там имеются ответы на все ваши вопросы. Покойной ночи, друг мой.
      С этими словами доктор раскланялся и, не оборачиваясь, скрылся в конце коридора.
      Глава сорок первая
      где происходит новая встреча Гретхен с Немым Пастором
      Гретхен была в колебаниях.
      Нет, она не может пойти сейчас к Кренстону, он не звал её... Но он ранен... Однако, Джоберти наверняка оставил кого-то у его постели, и в её заботе нет нужды... Но он ранен, ему плохо... Когда ей было плохо, Кренстон приходил, запросто садился рядом, и проводил с нею много часов... Но теперь глубокая ночь, да он уже наверняка спит!..
      Кажется, тело её не нуждалось в руководстве разума и не ждало его согласия - Гретхен неслышно подошла к двери, на которую указал Джоберти, и негромко постучала.
      - Кто?! - услышала она, вмиг оробев, но дверь открыла.
      - Кто?! - со стороны кровати снова донесся раздражённый голос. - Я никого не звал!
      Резкий, неприязненный тон заставил Гретхен тотчас раскаяться в своём опрометчивом поступке.
      - Простите, - смешавшись, пробормотала она, отступая назад. - Я не хотела потревожить вас.
      - Гретхен! - он подался вперёд, всматриваясь в полумрак. - Войдите же, покажитесь мне, наконец! Могли бы понять, что к вам это никакого отношения не имеет. Я ожидал увидеть кого угодно, но не вас, - голос его был болезненно напряжён, и кажется, разговор потребовал от него немало усилий.
      - Доктор сказал, что вы ранены... - Гретхен поспешила подойти к нему и увидела широкую повязку, охватывающую грудь и плечо Кренстона. На лице её отразилось страдание. - О! Неужели на вас посмели напасть какие-то негодяи?
      - Не пугайтесь. Ничего страшного... Просто Джоберти не пожалел своих бинтов, - теперь, откинувшись на подушки, он хоть и был бледен, но почувствовал себя лучше, даже нашёл силы улыбнуться. И виновато добавил: Простите за такую встречу. Но я и мечтать не мог, что вы придёте посочувствовать мне. По крайней мере, не в этот час. Вы не сердитесь?
      - Разумеется, не сержусь.
      - И дадите мне руку в залог того, что я прощён?
      Он взял протянутую руку и поднёс к губам.
      - Теперь хорошо... - проговорил он с закрытыми глазами, касаясь губами её пальцев.
      Помедлив, Гретхен чуть потянула руку.
      - Уже уходите? - сэр Тимотей смотрел на неё обеспокоенно.
      - Нет, не ухожу.
      - Придвиньте вон то кресло, сядьте здесь, рядом.
      Он сопровождал её взглядом и видел, как Гретхен подошла к креслу, склонилась над ним и вдруг вскрикнула, пошатнулась и чтобы не упасть, схватилась за спинку.
      Кренстон живо приподнялся и со стоном откинулся назад - он забыл, что сутана и маска Немого Пастора остались забытыми именно в том кресле, на которое он сам указал Гретхен.
      Она пятилась к двери, глядя на него так, будто увидела в постели ядовитую змею.
      - Гретхен, не уходите, - едва слышно проговорил Кренстон.
      Она вскинула руку, заслоняясь от него, от его слов, замотала головой.
      - Остановитесь, Бога ради... Нельзя, чтобы вы ушли сейчас... Умоляю вас, заклинаю - не уходите... - проговорил он с отчаянием.
      - Зачем? Я не хочу слушать вас... - лихорадочно пробормотала Гретхен.
      - Но вы должны дать мне шанс объясниться! Неужели вы можете... одним махом перечеркнуть Кренстона и видеть во мне только Пастора?.. - теперь он говорил с тоскливой безысходностью. - Гретхен, вы не можете так поступить.
      - Я не хочу ничего слушать... Я не хочу говорить об этом... - дрожащим голосом проговорила Гретхен. - Это чудовищно... Пожалуйста, оставьте меня...
      Лопатки её коснулись двери, она вздрогнула и лихорадочно зашарила рукой позади себя, отыскивая ручку. Он рывком приподнялся, спустил ноги с кровати и встал. Потом неловко опустился на колени.
      - Не уходите... Я не могу отпустить вас...
      Прижавшись спиной к двери, она в ужасе смотрела на его побелевшее лицо, на расползающееся по повязке алое пятно. Губы её задрожали, и она заплакала.
      Плача, она помогла Кренстону подняться и лечь в постель. Он молчал, кажется, все силы его ушли на этот безумный поступок, а Гретхен стояла и горько плакала. Но слёзы эти были благотворны, они помогли освободиться от чудовищного нервного напряжения, грозившего разразиться не тихими слезами, а истерическим взрывом. И когда Гретхен перестала плакать, она была спокойнее.
      - Безумец... - устало сказала она. - Вы растревожили свою рану... Позвать доктора?
      - Нет. Рана заживёт. Я испугался, что не увижу вас больше...
      Она молча смотрела на него, думая о том, что, действительно, минуту назад ею владело единственное желание: бежать из этой комнаты, из дома, оказаться как можно дальше от этого человека...
      - Увидите. Я приду к вам утром, и мы поговорим...
      Он молчал, только смотрел на неё. Гретхен взяла полотенце и осторожно промокнула мелкие капельки испарины, бисером осыпавшие его лоб.
      - Я не обманываю вас.
      Она нервно улыбнулась, закусила губку и, помедлив, пошла к двери.
      - Я сейчас пришлю к вам...
      - Нет, - глухо проговорил он. - Пожалуйста, не нужно никого.
      Неловко помолчав, Гретхен открыла двери.
      - Гретхен!
      Она обернулась.
      - Вы придёте?
      - Да. Хотите честное слово? - она слабо улыбнулась. - Я приду.
      Глава сорок вторая
      окончание долгой ночи
      В предутренний час Джоберти решил взглянуть, спокойно ли спит раненый.
      Не впервые приходилось доктору оказывать подобную услугу сэру Тимотею. Дружба их была длинною в несколько лет, а зародилась в тот день, когда Кренстону понадобилась помощь доктора, причем случилось это уже во второй раз. И если в первый Джоберти удовлетворился коротким объяснением, что несчастье случилось во время тренировочного фехтования, то на сей раз в душе доктора шевельнулись смутные, не совсем оформившиеся подозрения . Сэр Тимотей не стал ждать, когда они разверзнутся пропастью недоверия, отчуждения и подозрительности, - он сам открылся доктору. К тому времени они уже были в приятельских отношениях, симпатизировали друг другу, и Кренстон не ошибся, доверившись Джоберти. С тех пор приятельство начало уверенно перерастать в дружбу.
      Рана, полученная сэром Тимотеем на этот раз, не представлялась доктору жизненно опасной - острие вражеского клинка вспороло мышцы, пройдя почти через всю грудь, но глубоко не проникло. Кого-либо другого эта рана, безусловно, надёжно и надолго уложила бы в постель, но Джоберти хорошо знал жизненные силы Кренстона, как и его способность игнорировать болезненную немощь, отчего, казалось, он выздоравливал гораздо скорее. Потому Джоберти был огорчён, расстроен, но не испуган ранением, полученным сэром Кренстоном. И, придя под утро проведывать друга, он абсолютно не был готов увидеть его с пылающим лицом, с быстрым, нехорошим дыханием. Сэр Тимотей лежал, мокрый от горячечного пота, повязка на груди пропиталась кровью. Озадаченный Джоберти склонился над ним, осторожно прикоснулся ко лбу. Тотчас глаза Кренстона распахнулись, пальцы вцепились в руку доктора.
      - Где она, Джоберти?!
      - Кто? - удивленно спросил доктор.
      - Гретхен! Где она?!
      - У себя, - все так же удивленно проговорил Джоберти. - Ещё ночь, все спят. Но что с вами, Тимотей? Вы в таком состоянии... Я не верю глазам! Кто бы другой, но не вы...
      - Джоберти, Джоберти, зачем вы послали её сюда?.. - часто дыша, лихорадочно пробормотал Кренстон.
      - Зачем?.. Вы на моем месте, вероятно, были бы находчивее. Мисс Гретхен услышала ваш стон, я встретил её уже в коридоре, она учинила мне допрос. Что я должен был солгать ей? И зачем?
      Кренстон слушал с закрытыми глазами, потом, так же, не открывая глаз, сказал - говорил он теперь с трудом:
      - Там, в кресле - уберите... Мы забыли... и Гретхен увидела...
      Джоберти беззвучно хлопнул себя ладонью по лбу. В лице его смешалась досада, чувство вины, осознание непоправимости. Наконец, он глухо спросил:
      - И... что здесь произошло?
      - Она хотела немедленно уйти, бежать... а я знал, что если Гретхен выйдет... я больше не увижу её... Умолял остаться... встал на колени... Тогда она заплакала...
      - Вы встали на колени? Да ведь вас внесли на руках! - Кренстон не ответил. - Друг мой, я бесконечно жалею о том, что произошло, я виноват. Но от запоздалых сожалений и раскаяний что пользы? И рано или поздно это должно было случиться... Что вы должны теперь сделать, так выздороветь как можно скорее. Вместо этого вы довели себя до совершенно беспомощного состояния, до нервной горячки. Вы уснули хоть на минуту?
      - Не знаю... Нет... Гретхен ушла, а я мучительно ищу слова... Я говорю их снова и снова... а она всё дальше...
      Гретхен вздрогнула от негромкого стука в двери, но вслед за этим голос доктора позвал её, и она смогла перевести дыхание.
      То, как быстро она открыла, утомленное лицо и отсутствие даже признаков сна, много сказали доктору. Острое чувство вины перед этой, ни в чём не повинной, страдающей женщиной, поднялось в душе Джоберти. Он тоже готов был встать перед нею на колени и просить прощения.
      - Гретхен... вы нужны ему. Будьте милосердны... хотя бы пока он так болен.
      Гретхен молчала, и, не дождавшись ответа, Джоберти неловко повернулся уйти.
      - Господин доктор... - окликнула его Гретхен. - Вы приходили только за этим?
      - Нет, - он виновато и беспомощно развёл руками, - но не посмел просить вас.
      - О чём?
      - Побыть с ним. Он так беспокоен... - Джоберти саркастически усмехнулся: - Будто его беспокойство удержит вас.
      Гретхен собиралась постучать, но вместо этого ладонь легла на двери и легонько надавила. Помедлив, она переступила порог и уже сделала несколько медленных, будто против воли, шагов, когда поняла, что Кренстон спит. Она остановилась, глядя на него со смешанным чувством удивления, жалости и неприязни. Вдруг сухие губы его с усилием шевельнулись, слова слетели не сразу, потом Гретхен с трудом расслышала:
      - Это вы... чистая, как ангел... Я слышал шелест вашего платья... Теперь только аромат ваших духов идёт ко мне...
      - Я подумала, что вы спите.
      Кренстон приоткрыл глаза.
      - Если вы станете разговаривать, я уйду, - поспешила предупредить Гретхен.
      - Мне нетрудно... сделаться немым, - слабая усмешка чуть заметно обозначилась в углах его губ.
      Гретхен сдвинула брови, испытующе глянула на него, помедлила, прикусив губку.
      - У вас горячка, - сказала она. - Боюсь, вы не даёте себе отчёта в своих словах. Постарайтесь уснуть. А я побуду здесь, с вами.
      - Вы тоже не спали.
      - Либо вы молчите, либо я ухожу! - Гретхен сделала решительное движение к двери.
      - Разумеется, молчу.
      Гретхен подошла к постели раненого. Перемены, произошедшие с ним за несколько часов, против воли вызвали сострадание в её сердце. Лицо блестело от пота, тёмные пряди волос прилипли к взмокшему лбу, сухие губы обметало жаром. Смочив мягкую тряпицу в фарфоровом тазу с водой, Гретхен начала осторожно обтирать лицо сэра Тимотея. Он безотрывно смотрел на неё, потом проговорил:
      - Я не хотел обманывать вас...
      Гретхен положила пальцы на его шершавые губы, и он покорно умолк, ресницы погасили лихорадочный блеск глаз.
      Глава сорок третья
      собирание осколков в музыкальном салоне
      Сэр Тимотей начал вставать, когда, по мнению Гретхен, ему ещё ни в коем случае нельзя было покидать постель. И если ей случалось быть от него поблизости, она невольно с беспокойством следила за каждым его шагом, готовая поддержать, если он вдруг покачнётся от слабости. Никто не требовал от неё выполнения подобных обязанностей. Доктор Джоберти не сказал ни слова в продолжение того, что услышала от него Гретхен в ту безумную ночь. Он покинул Тополиную Обитель на следующий день незадолго до полудня, убедившись, что Кренстону стало лучше, глубокий сон пошёл ему на пользу. Потом он ежедневно навещал сэра Тимотея, а то и дважды в день заезжал в гациенду, но подолгу не задерживался, сетуя на свою занятость.
      Кренстон также ничем не проявлял своих претензий на внимание Гретхен. Но могла ли она забыть о его существовании, помня одновременно, какой заботой окружили здесь ее, и как была она благодарна за эту заботу. Так что же теперь, когда внезапно появился повод хоть в какой-то мере вернуть хозяину той же монетой? В глазах остальных её внезапное отчуждение выглядело бы не иначе, как чёрной неблагодарностью, а недавние слова признательности только шелухой, под которой ничего не содержалось кроме пустоты. В довершение неприятностей ещё и погода как будто приняла сторону Кренстона осенняя промозглая сырость вынуждала оставаться в доме весь день, но не отсиживаться же в своей комнате, - и она проводила которое-то время с сэром Тимотеем. Однако оставляла его, используя малейший к тому повод. Она уходила, томимая противоречивыми чувствами, облегчение горчило тяжелым осадком, остающимся в душе, а досада на Кренстона мешалась с ощущением собственной вины. Однажды в таком состоянии Гретхен оказалась в малом салоне. Здесь было по-особенному уютно: несколько удобных кресел полукругом обступали фортепиано, вдоль стен стояли мягкие банкетки, и было много цветов и зелени.
      Гретхен плотно затворила двери, присела к фортепиано, тронула клавиши. Музыка потекла негромко, в пол-силы, и Гретхен надеялась, что её не услышат. Вероятно, она забылась, увлеклась игрой - пьеса, которую она, не размышляя, начала наигрывать, неожиданно совпала с её настроением. На каком-то эпизоде Гретхен вдруг оборвала игру, закрыла лицо руками и долго сидела так. Звук открываемой двери заставил её резко обернуться - в салон вошёл Кренстон.
      - Простите, Гретхен. Я понимаю, что вы играли не для публики, и менее всего - для меня, но я невольно слушал вашу игру.
      Гретхен ничего не ответила ему, да и не хотела отвечать, просто молча смотрела. Сэр Тимотей прошёл и сел в одно из кресел поодаль.
      - Нам нужно объясниться. Я думаю, вы будете чувствовать себя лучше, если мы перестанем держать в себе вопросы и ответы, а скажем их друг другу. Мне больше нечего скрывать от вас, я с готовностью устраню все недоговорённости, попытаюсь разрешить ваши сомнения.
      - Но я не собираюсь ни о чём спрашивать вас... Свою жизнь вы строите в соответствии со своими желаниями и представлениями. Я не желаю вмешиваться в неё... И по-прежнему благодарна за всё, что вы для меня сделали.
      - Я полагаю, что-то изменилось, стронулось в наших отношениях, и теперь рушится даже то малое, что было.
      - Зачем собирать осколки? Что проку в них? - скептически дрогнули уголки губ Гретхен.
      - Упавшую вазу не оставляют на полу, - вдруг она уцелела.
      - Хорошо, - устало проговорила Гретхен, - поднимем вазу.
      Помедлив, он встал и пошёл к ней. Гретхен вскинула глаза, глядя, как он приближается, и по бледному лицу сэра Тимотея скользнуло подобие улыбки:
      - Я пугаю вас. Даже такой. Но Гретхен... разве открытие, сделанное вами той ночью... было таким уж неожиданным? Вы догадывались.
      - Да, верно, - голос Гретхен вздрогнул, - немало штрихов рисовало мне истину. Но мне было гораздо легче признать себя безумной, а все подсказки ужасным порождением воспалённого мозга... чем поверить... подумать о вас...
      - Вас ужаснуло и потрясло то, что вы увидели на лесной дороге, и имя этому ужасу стало - "Немой Пастор". Это так?
      - Да, - во рту у Гретхен совсем пересохло. Рядом на столике стоял хрустальный кувшин с водой и бокал, но она даже не подумала воспользоваться ими, Гретхен испытывала оцепенение, наверно подобное испытывает кролик, обреченный стать пищей удава.
      - Согласитесь, Гретхен, вы иначе относились бы к Пастору, не случись вам стать невольным свидетелем лесной засады.
      - Вероятно, вы правы. И тогда вам было бы легко вовсе оставить меня в неведении относительно вашей двойной жизни... но... зачем вы делаете это?! Что толкает вас на эти ужасные авантюры?! Вам нравится творить насилие?! Решать о чьей-то жизни и смерти?! Кренстон, зачем вам?!
      - Чудовище, жаждущее крови... Таким я представляюсь вам. Бедная Гретхен, в какой бесконечный кошмар превратилась ваша жизнь в моем доме... рядом с кровожадным монстром, - в голосе его не было издёвки или язвительности - Кренстон говорил серьёзно и печально. - Гретхен... я не собирался пользоваться вашим неведением и ни на минуту не забывал о горькой необходимости открыться вам. Теперь кажется, что я медлил непозволительно долго, но поверьте, я думал об этом каждый день, каждый час, и... не находил нужного момента. Мог ли я сказать вам правду, когда вы только стали приходить в себя, из загнанного существа начали превращаться в очаровательную юную женщину - и опять убить ваш смех, погасить сияние ваших глаз? Или в ту ночь, когда ночной кошмар выбил вас из обычного вашего состояния, и вы рассказали о встрече с Немым Пастором - мог ли я признаться в тот момент? Во время наших прогулок вас не покидала мысль о разбойниках, должен ли был я сказать: "Немой Пастор не там, где вы с тревогой ищите его он рядом с вами". Гретхен, кроме вас у меня ничего и никого нет. Единственный раз судьба как будто бы стала щедрой ко мне. И одновременно поставила перед необходимостью жестоко ударить вас. Неужели это не объясняет, почему я медлил?..
      Глава сорок четвертая
      где Гретхен перестаёт различать чёрное и белое
      Гретхен видала, как нелегко даётся сэру Кренстону этот разговор. Лицо его, и без того болезненно бледное, стало ещё бледнее. Лоб сделался влажным
      - Довольно, - сделав над собой усилие, Гретхен встала, - вы...
      - О, нет, Гретхен! Я должен наконец, сказать!.. Умоляю вас, выслушайте...
      - Я хотела только сказать, что вам необходимо лечь, вы плохо себя чувствуете.
      - Если вы используете это как возможность уклониться от разговора... Не делайте этого, Гретхен...
      - Я останусь с вами.
      Она заставила его выпить лекарство и лечь в постель.
      - Не понимаю, почему господин Джоберти позволяет вам разгуливать по дому, когда вы ещё так слабы, - проговорила она несколько раздражённо, а может быть - нервно.
      Сэр Тимотей виновато улыбнулся.
      - Простите, Гретхен. Я понимаю, в созерцании чужого недуга мало радости.
      Гретхен прикусила губку, мысленно выругала себя за несдержанность, но вслух ничего не сказала, не нашла, что сказать, а оправдываться было неуместно и глупо. Кренстон выглядел теперь намного спокойнее, как будто самая трудная часть разговора, которая его бесконечно волновала, осталась позади. А может быть, микстура Джоберти дала положительный результат.
      Он не попросил Гретхен сесть рядом с его постелью, и она нашла себе место чуть в отдалении. Может быть, она и не преднамеренно заняла именно такое положение, но сэр Тимотей должен был повернуть голову, чтобы её видеть. Это скоро утомляло его, и, говоря с Гретхен, он большей частью смотрел в пространство перед собой. Таким образом, ей стало возможно уйти от его глаз.
      - Я говорил сейчас не о том, о чём следовало... Вернее, мне представилось первостепенно важным не выглядеть лжецом в ваших глазах... И для меня это, в самом деле, главное. Но говорить надо о другом. Я должен снова вспомнить свой недолгий труд на ниве возвращения заблудших душ к Господу нашему, и причины, по которым я от этого пути отказался. Я говорил уже, что был плохим священником, что мне не хватало терпения, смирения и умения прощать. Но когда респектабельный человек рассказывал мне о своих прегрешениях и каялся в них, я не верил его покаянию. Потому, что он уходил от меня, чтобы без зазрения совести то же самое делать и дальше. Это был его образ жизни, способ жизни. Я это знал, но обязан был сказать: "Господь отпускает тебе грехи твои, сын мой". И я произносил эти слова, но в душе моей разгоралась ненависть к ним - жиреющим на несчастьях. Человек не чувствовал ни малейших угрызений совести, грабя последнее, обрекая людей на нищету, а я был ему пособником, благословляя так же и дальше действовать. Я тщетно убеждал себя в необходимости быть терпимым и любить человека, созданного Господом по подобию своему, за грехом видеть творение Господне... Но душа моя не находила покоя. Помните, я говорил вам, что получить приход, подробный моему, считалось большой удачей. Среди моих прихожан были люди высокого достатка, в основном, и довольно высокого положения в обществе. А я стал узнавать их другое лицо, которое, как правило, не скрывают от доктора и священника. И оказалось, что это наиболее растленный слой общества, погрязший в самых мерзких грехах. Картина оказалась столь неприглядна, что я не смог, не захотел мириться. Я думал, что уйду от этого, расставшись с саном... Я бежал от прошлой жизни... Но куда? Где он, совершенный мир? Такого не существует. А в нашем... слишком много подлости, корысти... бессердечия. Поверьте, Гретхен, у меня не было намерения встать на путь разбоя. У меня ещё оставались иллюзии: когда ко мне пришли за помощью, я, искренне желая помочь, обратился к закону в поисках справедливости. Кренстон усмехнулся: - Человек, представляющий закон, и стал первым, кого я решил наказать сам, не рассчитывая и не надеясь больше ни на кого. Способ оказался очень действенным. Просто на удивление, - Сэр Тимотей горько рассмеялся и, помолчав, сказал: - Это не выход, я даю себе в этом отчет. Я противопоставил себя обществу, закону и меня самого объявили вне закона. То есть, закон больше не охраняет меня, никто не понесёт ответственности, что бы он не сотворил со мной. Закон... - он с усмешкой покачал головой. Кстати, за голову Немого Пастора обещано целое состояние! - Как будто размышляя вслух, Кренстон медленно проговорил: - Однажды фортуна отвернётся от меня, я это понимаю. Меня выследят, предадут, заманят в засаду... жизнь моя закончится виселицей. Но до тех пор, пока Немой Пастор символизирует справедливость и закон, злодеям их грехи никто не отпускает, за них воздаётся полной мерой. Негодяи это знают, и стараются обуздать свои хищные инстинкты.
      Кренстон умолк, Гретхен сидела, прикрыв лицо рукой. Её поразила мысль, пришедшая к ней, в то время как она слушала сэра Тимотея. Мысль о том, что она была бы счастлива, если бы кто-то, подобный Кренстону, пришёл и вернул барону Ланнигану хоть часть того, чем щедро наполнял он жизнь своей супруги. Если б кто-то пришёл ей на помощь в дни, когда Ланниган подвергал её изощренным мучениям! О, как она была бы благодарна!.. Так Кренстон прав?!
      Ошеломлённая Гретхен потеряла всякую способность увидеть, в чём истина, где чёрное, где белое?.. С одной стороны перед глазами её стоял кошмар, увиденный в лесу... С другой стороны - её собственные страдания, когда она оставалась один на один с мучителем, и никто не приходил ей на помощь...
      - Те люди... Мужчина и женщина... Их тоже было за что наказывать?.. не отнимая руки, глухо спросила она.
      - Они много постарались, прежде чем мы захотели встретиться с ними. Я не хочу рассказывать о них... это слишком гнусно. Скажу лишь непосредственно о том, что предшествовало засаде. Мне стало известно, что встречи с Немым Пастором отчаянно добивается молодой крестьянин. Он просил о мести за свою невесту. В смерти семнадцатилетней девушки были виноваты те двое: муж-развратник и безумно ревнивая жена, срывающая всю злость не на виновнике, а на жертве. Вероятнее всего, супруга не хотела доводить дело до убийства. Но девушка была ею замучена. Выяснилось так же, что смерть этой несчастной была не первой на их совести. И мерзавцы своё получили. Впрочем, жизни их не лишили.
      Кренстон умолк, лежал, прикрыв глаза. Потрясённая Гретхен молчала тоже, несколько раз она пыталась заговорить, но слова, готовые сорваться с языка, представлялись ей неуместными, фальшивыми, и она молчала.
      - Вы мне верите? - тихо проговорил Кренстон.
      - Да, - помедлив, ответила Гретхен. - Я верю вам.
      Снова повисло молчание. Потом Гретхен, запинаясь, проговорила:
      - Я хотела бы уйти к себе... Мне нужно... хоть немного привести в порядок хаос в моей голове... Не сердитесь, что оставляю вас...
      Глава сорок пятая
      утро дарит примирение,
      но Джоберти появляется очень не кстати
      Утром следующего дня Гретхен раньше обычного вышла в большую гостиную, смежную со столовой, где они с Кренстоном обычно завтракали. Она была нимало удивлена, обнаружив, что сэр Тимотей опередил её.
      - Доброе утро, господин Кренстон... Вы проснулись так рано или вовсе не ложились спать?
      Сэр Кренстон, созерцавший, как дождь струится по оконному стеклу, обернулся и без обиняков сказал:
      - Мне не терпелось узнать собственный приговор.
      Не отрывая взгляда от её лица, он пошёл ей навстречу, подошёл близко, и она, превозмогая желание отвести взгляд, отвернуться, так близко увидела его ожидающие, беспокойные глаза, помедлила, и... протянула ему руку. Ей показалось, что в какое-то мгновение в глазах его мелькнула почти детская беспомощность, в лице что-то дрогнуло. Потом сэр Тимотей молча склонился к её руке, коснулся губами. И вдруг сказал:
      - Так вот что чувствует помилованный на самом эшафоте!
      - Я была вашим палачом?! - в каком-то болезненном изумлении подняла брови Гретхен.
      - Вы?! О, нет! Скорее, я сам. А вы - ангел-благовест... Гретхен... Кренстон умолк в нерешительности, и лицо Гретхен как будто застыло. - Вы сможете простить мне все те... всю недоброту, что я вам причинил... Или олицетворение вашего страха по-прежнему будет стоять между нами?
      Она в один и тот же момент испытала противоречивые чувства: облегченно перевела дыхание и смешалась.
      - Я не знаю, что должна сказать, чтобы не солгать вам... - И вдруг, будто спохватившись, порывисто проговорила: - Ах, разумеется, я простила вас! - Гретхен сжала его руку. - Хотя... это неверное слово... За что должна я прощать или не прощать? Ваша жизнь так сложилась... Многие обстоятельства сделали вас тем, кто вы есть. И большинство их никак от вас не зависели, но вы от них - да. И ещё... когда вы говорили, я... очень хорошо поняла тех людей, которые прибегали к вашей помощи... Окажись я на их месте... я всем сердцем была бы вам благодарна и молилась бы о вашем здравии и благополучии... Но... - Гретхен умолкла, мучительно отыскивая слова, которые объяснили бы Кренстону то, что она чувствует. Слова не находились, и заговорил он сам:
      - Но стена от этого не рухнула? - чуть напряжённо улыбнулся Кренстон. Вероятно, дело не только во мне, Гретхен? Ваше прошлое? - Она подняла голову, на ресницах задрожали слезинки. - О, Гретхен, ангел мой, неужели вы думаете, что ваши тайны страшнее моих? Я никогда не поверю в это и, разумеется, это не так. Я думаю, ваше прошлое полно боли, страданий, и вы потому молчите о нём, что боитесь тревожить страшные призраки. Но они живут в вашей душе и терзают её, так откройте эти тёмные подвалы, пусть злые чудовища уходят прочь! А если что-то останется, отдайте мне часть вашей боли, я буду счастлив разделить её с вами, только бы вас стало легко.
      - Церковь много потеряла в вашем лице, - через силу улыбнулась Гретхен. - Вы одарены большим талантом видеть в человеческих душах.
      - Вероятно, чересчур большим, - невесело усмехнулся Кренстон, - видел слишком много и слишком явно.
      - Да, господин Кренстон, теперь моя очередь, вы правы... В первые дни моего здесь пребывания я говорила себе: "Ты совершенно не знаешь этого человека, ты должна быть осторожна". Но теперь я чувствую, что могу безоглядно довериться вам, и знаю - та причина, о которой я себе напоминала, вовсе не первая, не настоящая. На самом же деле и тогда, и теперь меня пугает другое... именно то, о чём вы сказали. Да, я расскажу вам...
      В эту минуту в дверях появилась Дороти.
      - Господин Кренстон, прибыл доктор Джоберти! - доложила она.
      - Этот господин не признаёт никаких норм приличия! Являться в гости чуть свет! И увидите, - повернулся он к Гретхен, - он, разумеется, опять страшно голоден!
      - Простите, господин Кренстон? - Дороти вопросительно склонила голову.
      - Ну, где же он, Дороти?! - смеясь, воскликнул сэр Тимотей. - Наш скромник доктор не смеет войти без доклада?
      - В передней трое слуг пытаются привести в порядок его платье. Оно совершенно промокшее и всё в грязи.
      - Бедный доктор! Гретхен, я думаю, мы должны поспешить к нему! Встретив её повеселевший взгляд, он улыбнулся и, чуть понизив голос, спросил: - Рады внезапной отсрочке? Но я не тороплю вас.
      Когда они вышли в переднюю, вокруг доктора Джоберти хлопотали уже не трое, а пятеро слуг.
      - Друг мой, какое несчастье опять постигло вас? - удивленно спросил Кренстон.
      - Вы ещё спрашиваете?! Разве не видно, что меня надо немедленно спасать, а уж потом задавать вопросы! - почти возмущенно прозвучал голос Джоберти.
      Впрочем, спустя менее часа, доктор уже пребывал в куда более благодушном настроении. Он успел принять горячую ванну, облачиться в платье хозяина дома и теперь, за припозднившимся завтраком живописал свои злоключения.
      - ...Кренстон, мисс Гретхен, вы не поверите во что превратились дороги! Это гигантское суфле, которое расползается при малейшем к нему прикосновении, погребая в своих недрах всё и вся. Кажется, будто оно вот-вот сомкнётся у тебя над головой. В нем утонули все четыре колеса моей коляски, это я вам без малейшего преувеличения говорю! Нам с этим парнем, что прискакал за мной, приходилось то и дело выталкивать коляску! Право, было бы лучше сразу влезть в упряжь и встать рядом с лошадью! Ехать совершенно невозможно! Я бросил коляску там, в деревне, и уехал от них верхом. Тоже, знаете ли, то ещё удовольствие!
      - Позже вас отвезут домой в моём экипаже. Может быть, и дождь утихнет.
      - Это слишком хорошо, чтобы стать действительностью.
      Глава сорок шестая
      Тимотей Кренстон задает вопрос о Ларте
      Гретхен, в самом деле, испытала некоторое облегчение, когда разговор был неожиданно прерван. Но она не посчитала возможным снова откладывать его на неопределённое время. И какой это имело смысл? Она была готова рассказать сэру Кренстону о бароне Ланнигане и о несчастье быть его женой. А события последнего времени... Гретхен не знала, что и как говорить о них. С момента появления Ларта в её жизнь вошло что-то удивительное, несовместное с обыденностью, заставляющее усомниться в его действительном существовании. Ведь она сама так долго не верила Ларту, его "фантазии" не вызывали в ней ничего кроме усмешки недоверия и неприязни к лжецу... И ей так и не довелось ничего увидеть своими глазами, она узнала лишь самого Ларта, и этого оказалось достаточно, чтобы она стала верить каждому его слову. Но это ее вера, Гретхен, а перескажи она историю Ларта постороннему, здравомыслящему человеку... Гретхен боялась, что реакция такого человека будет однозначной: он немедленно заподозрит Ларта в неблаговидных намерениях, а её - в наивности и излишней доверчивости.
      И Гретхен была абсолютно права в своих опасениях. Подсознательно, не давая себе отчета в собственных ощущениях, она чувствовала, что её искренность может иметь далеко идущие последствия. Боль ее ещё не затихла, не было и дня, чтобы Гретхен не думала о Ларте. Она не знала даже, сможет ли вообще заговорить о нём. И возможно, было бы лучше, чтоб не смогла. Потому что малейшее сомнение Кренстона в порядочности Ларта, одно лишь слово неверия в чистоту его намерений могло вызвать в душе Гретхен бурю чувств, направленных против Кренстона. Имя Ларта стало для неё неприкасаемым, и от собеседника потребовался бы большой такт, деликатность, чуткость, если он не хотел вызвать в Гретхен резкую неприязнь к себе, антипатию, а то и ненависть.
      Рассказывая о Ланнигане, Гретхен ещё не знала, заговорит ли о Ларте, и не представляла, чем закончится их разговор.
      Оказалось, что в её жизни было не так уж много событий, и рассказ о них получился не длинным. Она умолкла и стояла, опершись ладонями о перила, рассеяно глядя на мокрый сад. Дождь прекратился и даже проглянуло солнце сквозь поредевшие облака. Помолчав, сэр Тимотей проговорил:
      - Теперь я понимаю, о чём вы говорили. Утром, о тех людей, которые нуждались в моей помощи. Вам было легко увидеть себя на их месте... Гретхен всё так же безучастно смотрела вниз. - Сколько времени вы замужем?
      - Три года, - равнодушно ответила она.
      - У вас не было детей?
      Гретхен отрицательно покачала головой. Кренстон взял её за плечи, повернул к себе.
      - Гретти... - она быстро и тревожно вскинула глаза на него, - душа моя стонет от боли, когда я думаю, что всё это происходило с вами... Я потрясен, я не могу представить негодяя, который целенаправленно истязал вас, доводя до сумасшествия... И рядом с вами не нашлось никого, кто захотел бы защитить вас, помочь? Что я могу сделать для вас? Как мне сделать вас счастливой настолько, чтобы вы позабыли об тех страшных днях? О, Гретхен, милая моя Гретхен! - Он осторожно привлёк её к себе, обнял за плечи, будто хотел охранить её от самой памяти о прошлых невзгодах. Кренстон бережно держал её в своих руках, она была так близко, но он уже почувствовал ту неуловимую перемену, которая произошла в ней. Она не отстранилась сама и не оттолкнула его - она замерла, застыла. Впрочем, может быть, она боялась потревожить его рану.
      Помедлив, сэр Тимотей чуть отстранил её, посмотрел в лицо.
      - Расскажите мне о нём, Гретхен.
      - О ком? - он скорее угадал вопрос в движении губ, чем услышал его.
      - О Ларте. Или я недостоин знать о нём? Моё знание осквернит вашу память?
      Она закрыла лицо дрожащей рукой.
      - Гретхен? - встревожился Кренстон.
      Она остановила его, уже не скрывая выражения боли в лице и глазах.
      - Ради Бога, простите меня, я не хотел прибавить вам страданий...
      - Вам сказал доктор?..
      - Да. Но я прошу вас, не браните его. Он сделал это из-за искреннего участия к вам. И, кроме того, я услышал о Ларте гораздо раньше, из ваших уст.
      - Нет... - Гретхен растерянно помотала головой, и, будто собралась с мыслями, добавила увереннее: - Нет! Я не говорила вам!
      - Как и о вашей встрече с Немым Пастором, вы рассказали много раньше, чем захотели - в ночном бреду. Тогда же вы призывали Ларта.
      - Ах... вот как... Ларт... Это человек, с которым я бежала от мужа, она попыталась улыбнуться онемевшими губами: - Что может быть банальнее. Не так ли?
      - Гретхен, пожалуйста... Не надо ни о чём говорить сейчас. Вы не можете.
      - Всё равно... Ни сейчас и ни потом... Всё равно...
      - Минуту назад я готов был поклясться, что никогда не заставлю вас страдать! Гретхен, не нужно ни о чём говорить, я не хочу такой цены! Пожалуйста, успокойтесь!
      - Я очень мало могу рассказать вам о Ларте, Кренстон, - проговорила Гретхен, будто не слыша его. Но теперь голос её звучал гораздо спокойнее, только в нём слышалась бесконечная усталость. - Наверное, ничего кроме одного только - впервые в жизни я встретила человека, который стал мне другом. Он и ещё одно существо, - слабо улыбнулась Гретхен, - Урс, здоровенная чёрная зверюга и самое доброе создание, беззаветно преданное, самоотверженное. Собака Ларта. Они спасли меня тогда, в море. Урс не дал пойти ко дну, а Ларт вытолкнул в шлюпку. А потом... потом... я помню только крики... боли и отчаяния... - лицо Гретхен исказилось.
      - Довольно, Гретти!
      Она посмотрела на него с усмешкой отчуждения:
      - Вы исследуете меня?
      - Нет! Почему?..
      - Так называл меня только он... - перебила его Гретхен. - Ларт не был моим любовником, сэр Кренстон, как вы могли подумать.
      - Пожалуйста, Гретхен, хватит...
      И в этот момент она почувствовала такую всепоглощающую усталость и равнодушие, что ей стало абсолютно безразлично, что с нею станет сейчас или завтра, или через год. Ноги ослабели, и Гретхен подумала, что единственное её желание - опуститься на пол прямо здесь, и чтобы все оставили её. Вероятно, это опустошение стало результатом того, что Гретхен, наконец, высказала всё, что грузом лежало на её сердце. Теперь она сказала почти всё, но остальное уже не представлялось важным сейчас, об этом можно было не говорить.
      Глава сорок седьмая
      Кренстон напоминает о своей склонности
      к эгоизму и самодурству,
      a Гретхен обзывает себя дрянью
      С молчаливого уговора ни Кренстон, ни Гретхен никак не упоминали того, что между ними произошло. И казалось, что всё стало как прежде. Но среди прислуги основной темой (известно ведь, любимое заделье для слуг посудачить о господах) стали разговоры о том, что сэр Тимотей души не чает в милой Гретхен. С долей иронического снисхождения - впрочем, вполне доброжелательного, говорили о "причудах" своего господина. Так родители c едва прикрытой гордостью говорят о талантах и достижениях любимого дитя.
      "Причуды" же заключались в том, к примеру, что однажды к обеду подали большую корзину свежей клубники. Это после того, как Гретхен обмолвилась, что любит начало лета, пору созревания клубники. Организовать начало лета даже Кренстону было не под силу, а вот корзину клубники - пожалуйста. Причем непременно из Франции, из Тулузских знаменитых оранжерей. И это поздней осенью, когда холодный ветер носится по саду, свистит в голых ветвях яблонь, а туя, ели, плющ - те деревья и кустарники, чья зелень не боится холодов, совсем потемнели от дождей, и кажется, что им было очень неприютно под хмурым, суровым небом.
      Сэр Кренстон будто задался целью - беспрестанно радовать чем-нибудь Гретхен, и в намерениях своих он преуспевал, выдумки ему хватало. О таких мелочах, как добрых десятка два всевозможных журналов, газет и каталогов, и говорить-то не стоит. Почтовая карета теперь почти ежедневно навещала гациенду Кренстона, доставляя в Тополиную обитель новости большого мира новинки литературы и науки, светские сплетни, каталоги аукционов предметов искусства и недвижимости, модные журналы, бандероли с нотами. В гациенде появились белошвейка и кружевница. Специально для Гретхен они выбирали ткани и прочие аксессуары по каталогам с прилагаемыми образцами, а затем пополняли гардероб Гретхен платьями, которые на любом великосветском приёме стали бы предметом активного обсуждения завзятыми модницами в силу своей элегантности, изящества и неповторимости.
      Однажды к Тополиной обители подошли бродячие музыканты. Кренстон велел их обогреть, накормить, привести в надлежащий вид, а вечером в большом салоне состоялся концерт. Сэр Тимотей был чрезвычайно рад, видя, что смог доставить Гретхен истинное удовольствие. Скрипач был просто великолепен, по-настоящему талантлив, и Гретхен самозабвенно слушала его игру, и глаза её светились искренней радостью.
      А по прошествии какого-то времени сэр Тимотей объявил Гретхен, что вечером её ждёт сюрприз.
      - Сюрприз? Ах, господин Кренстон, вы так неистощимы в своих выдумках, что даже пугаете меня, - улыбнулась Гретхен.
      - О, нет, не пугайтесь! Не огорчайте меня, Гретхен, я вовсе не хочу, чтоб вы боялись! Я хочу порадовать вас. Но я попрошу вас выполнить одну мою просьбу.
      - В чём она заключается?
      - В вашей комнате вы найдёте платье. Наденьте его к ужину.
      - Новое платье? Господи, Кренстон! Зачем мне столько нарядов?!
      - Мне нравится доставлять себе удовольствие. Да, прежде всего, себе. А вы что думали? Я эгоист, милая Гретхен.
      - И эгоист, и самодур - я помню. Но, прежде-прежде всего - вы хитрец, господин Кренстон!
      Сэр Тимотей рассмеялся и спросил:
      - Но вы намерены исполнить мою просьбу?
      - Как же я могу её игнорировать?
      Однако, платье, которое она обнаружила у себя, и в самом деле, вызвало у Гретхен тревогу. Что мог задумать Кренстон, предлагая ей выйти к ужину в бальном платье изумительной красоты? Гретхен беззвучно охнула и прикрыла рот ладонью, когда взгляд её упал на ореховый, инкрустированный столик - на чёрном бархате в большой шкатулке блистал жемчуг. Любая женщина на её месте с восторгом принялась бы разглядывать платье, с упоением извлекать украшения из шкатулки и любоваться ими. А Гретхен стояла, глядела на эту роскошь и терялась в догадках. Безусловно, подарок был царственно хорош! Наряд был изготовлен с тонким вкусом, виртуозно подобраны украшения к нему, но Гретхен чувствовала себя виноватой, неблагодарной - ведь Кренстон хотел обрадовать её, но она не испытывала не то что самозабвенного ликования, а даже никакой особой радости.
      Габи и обе портнихи начали одевать Гретхен задолго до ужина. Первая юбка была сшита из тяжелой ослепительно белой парчи, вторая изготовлена из паутинно-тонкого серебряного кружева столь нежного, что оно казалось сплетенным из лунного света. В изящный замысловатый рисунок вплетались крохотные жемчужинки, и казалось, что ткань светится, переливается перламутровым светом.
      А Габи уже застегивала на Гретхен корсаж из белой парчи. Серебристо-белая пена кружев окутала обнаженные плечи, оттеняя нежную смуглость кожи. Волшебное мерцание дивного колье как будто заставило светиться плечи и грудь. Темные волосы ниспадали мягкой волной и поднятые вверх приоткрывали стройную шею. У Габи оказался талант искусного парикмахера, и из роскошных волос Гретхен, жемчужных нитей и заколок она сотворила элегантную прическу.
      Когда Гретхен была полностью одета, женщины отступили от неё и с восхищением её рассматривали. У Габи на глазах вдруг заблестели слезы, она прижала ладони к щекам и прошептала:
      - Мисс Гретхен! Вы божественно, ангельски прекрасны! Я не видела никого прекраснее вас!
      Гретхен повернулась к зеркалу, придирчивым взглядом окинула себя. Она не нашла, к чему можно бы придраться, ну, разве что лицо было чуть бледновато - она позволила слегка подкрасить себе ресницы и брови, но от румян отказалась. И вдруг явилась мысль: "Золотят пёрышки птичке в клетке". Гретхен едва не топнула ногой, до того разозлилась на себя за эти мысли. Никакая она не птичка в клетке - снимай это платье и лети на все четыре стороны, коль желаешь! И Кренстон ничего не золотит - со всей искренностью, сердечностью, щедростью стремится порадовать её, а она только знай себе куксится. "Дрянь неблагодарная! - выругала себя Гретхен. - Ты-то можешь порадовать его за всё, что он для тебя сделал?!"
      Глядя на себя, Гретхен едва приметно усмехнулась - щеки от гнева покрылись румянцем, глаза загорелись особым светом. При желании это можно принять за проявление волнения, восхищения, смущения... "Любовь с превеликой готовностью желает обмануться", - подумала Гретхен.
      Глава сорок восьмая
      Кренстон предстаёт в ещё одной своей сущности
      Гретхен спускалась к ужину теперь уже без особого волнения - вспышка гнева на саму себя подействовала благотворно. Каких опасностей она ждёт? Признания Кренстона в любви к ней? Разве любовь его всё ещё для неё секрет? Она получила тысячи знаков, раскрывающих его чувство к ней, между ними давным-давно всё сказано, это понимают они оба. Так что признание - лишь формальность. Или она боится предложения руки и сердца? Это только определит её место в доме, который она, согласно всем нормам приличия, должна бы давно покинуть. Но она остается в доме одинокого мужчины, ясно давая тем самым понять, что очень рассчитывает получить предложение и остаться здесь навсегда. Гретхен саркастически усмехнулась: "И при этом ты способна трепетать, ждать с испугом его предложений? Лицемерка! Именно так должна ты выглядеть в глазах Кренстона! Поистине, любовь слепа! Но тебе любовь глаз не застит, так называй свои поступки должными именами".
      Все эти горькие мысли в миг отлетели прочь, когда слуга с бесстрастным лицом открыл перед ней створки двери в большую столовую залу. Сэр Кренстон обернулся к ней, и Гретхен остановилась, едва шагнув в дверной проём, сердце её заколотилось. Он был прекрасен.
      В костюме сэра Кренстона сочетались те же цвета, что в платье Гретхен, и пышность его удивительным образом соединялась со строгостью. Камзол из серебряной парчи облегал фигуру, подчеркивая великолепное телосложение. Шейный платок переходил в жабо из трёх рядов воланов белоснежных кружев с маленькими жемчужинами, подобных тем, которыми было отделано платье Гретхен. На поясе была закреплена шпага в усыпанной жемчугом перевязи.
      Приблизившись к Гретхен, он снял мягкую шляпу с белыми перьями и склонился перед ней с такой грацией и изяществом, которые сделали бы честь любому светскому льву, завсегдатаю высоких приёмов. Затем он выпрямился во весь свой рост и подал Гретхен руку. Только теперь она смогла отвести глаза от него и увидеть убранство зала. До сих пор она не видела ничего, как и слуг, толпившихся у незакрытой двери, с удовольствием и восхищением глядевших на дивно прекрасную пару. Но достаточно было мимолетного взгляда Кренстона, чтобы створки сошлись, оставив их наедине.
      - Сэр Кренстон, вы... ждёте гостей? - растерянно спросила Гретхен, обводя глазами залитую светом залу, с торжественной парадностью накрытый стол.
      - Я ждал только вас, великолепная Гретхен, - проговорил сэр Тимотей, этот вечер только для вас.
      - О, Боже... Мне казалось, что я уже ничему не удивлюсь! - в замешательстве выговорила она. - Но вы... вы снова и снова находите способ ошеломить меня...
      Сэр Тимотей проводил Гретхен к её месту. Сегодня никто не прислуживал им за столом, они оставались вдвоём, и сэр Тимотей сам наполнял бокал Гретхен и ухаживал за нею. Несколько минут молчания дали ей возможность прийти в себя и, насколько возможно, вернуть присутствие духа - на этот раз Кренстон заставил её потерять самообладания. Она привыкла к нему домашнему, простому. Не особенно задумывалась о его социальном статусе и о том, богат ли он. Сэр Кренстон содержал большой дом, не отказывая себе в удобствах, владел поместьем, но такой образ жизни свидетельствовал, скорее, что достаток его обеспечивает скромное существование сельского дворянина, не более. Как-то само собой в сознании Гретхен сложилось мнение о том, что Кренстон не очень богат, однако достаточно, чтобы чувствовать себя спокойным за завтрашний день. А в последнее время он так безоглядно тратил деньги, что состоянию средних размеров это должно было бы наносить довольно тяжёлый урон. Но Кренстона, похоже, это мало удручало. И вот сегодня он предстал перед Гретхен в ином виде, который нисколько не казался чужой ролью, взятой на время. Кренстон чувствовал себя самым естественным образом - в каждом жесте, в манере носить это великолепное платье, во всём абсолютно он был аристократом до кончиков ногтей.
      Когда Гретхен отложила нож и вилку, сэр Тимотей вдруг встал, оправил камзол и направился к ней.
      - Мисс, могу ли я пригласить вас на тур танца?
      У Гретхен вопросительно приподнялись брови:
      - Танец? Но...
      Однако протянутая рука Кренстона ждала её и она, невольно подчиняясь, встала, и вложила в его ладонь свои пальцы. Кренстон вывел её на середину зала и сделал непонятное - хлопнул в ладоши. И в следующую секунду, будто неуловимое свежее дыхание, возникли лёгкие мелодичные звуки, потекли очаровательной мелодией, подхватывая знакомым танцевальным ритмом. Гретхен удивленно поворачивала голову, пытаясь отыскать музыкантов.
      - Что это, Кренстон?! - воскликнула она. - Откуда?!
      - Теперь музыканты в любой час будут к вашим услугам. Но сейчас вы их не увидите, мы одни.
      - Боже мой, сэр Кренстон!.. Я не нахожу слов... Вы пригласили музыкантов? Чтобы они жили здесь, в гациенде? - всё с тем же изумлением, недоверчиво спросила Гретхен.
      - Да, именно так.
      Она не нашлась, что сказать, а в следующую секунду уже и не было необходимости говорить что-либо - Кренстон положил руку на спину Гретхен, и тело её просто отозвалось этому призыву и музыкальному ритму. Прошло какое-то время, прежде чем Гретхен поняла, каким лёгким и приятным партнёром является сэр Тимотей. Гретхен почувствовала себя пушинкой в нежном объятии разумного ветра. Волнующий взгляд Кренстона не отрывался от неё, и Гретхен опять подумала, что он дивно красив. Не той красотой, что видна явно, с первого взгляда, но другой, глубоко потаённой, которую не враз разглядишь, но уж когда увидишь, изумляешься только собственной слепоте, и ещё не сознаешь, какие неодолимые путы-чары мягко пленяют твоё сердце... "До сих пор ни с кем мне не было так же хорошо, как с Лартом, а Кренстон... он... Наверное, когда-нибудь я смогу полюбить его", - вдруг подумала Гретхен. И тут же, из самой глубины души, безжалостно разрывая ее, взметнулся протест, и Гретхен едва не закричала. На глазах её выступили слёзы, она больно прикусила губку. "Нет! - стонала в ней боль, с которой она уже начала сживаться, а теперь та вдруг полоснула внезапно и нестерпимо..." У Гретхен потемнело в глазах, ноги ослабли, как недавно на балконе.
      Глава сорок девятая
      в которой Кренстон просит руки Гретхен,
      рассказывает о своём двойнике и ещё о многом
      Гретхен пошатнулась, и сейчас же крепкая рука обвила её талию.
      - Гретхен! Что с вами? - как будто из далёкого далека услышала она Кренстона.
      - Всё в порядке, - Гретхен не была уверена, что это выговорила она голос был чужой, не её. - Голова закружилась...
      Органы чувств вели себя странно: она услышала вопрос Кренстона и даже ответила на него, но абсолютно не давала себе отчета, как оказалась сидящей на маленьком диванчике у окна. Кренстон толкнул створку, и поток свежего воздуха помог ей прийти в себя. Гретхен открыла глаза, и в этот момент её охватило ощущение, будто она обманута - не эти глаза должны были смотреть на неё с такой тревогой... "Боже... что со мной?.. Это безумие..." - растерянно подумала она.
      - Что, Гретхен, милая? Вам плохо? Вы больны? - Кренстон в смятении искал ответ в её глазах.
      - Нет-нет, - заторопилась она успокоить его, - это просто... закружилась голова. Уже прошло всё.
      - Вы уверены!
      - Разумеется!
      Она попыталась встать, но Кренстон удержал:
      - Не торопитесь, вы ещё бледны.
      Гретхен не могла вырываться из его рук и безропотно уступила им. Кренстон молчал, почему-то это смущало Гретхен, и она подняла глаза, взглянула на него. Ей показалось, что он расстроен.
      - Господин Кренстон, со мной, в самом деле, всё в порядке.
      Он продолжал смотреть молча.
      - Что случилось? - тихо спросила Гретхен.
      - Я люблю вас. Я прошу вашей руки.
      Гретхен показалось, что лицо у неё вытянулось. Как мало прошло времени с момента ее недавних горько-циничных размышлений о предсказуемости поступков Кренстон, о том, что вскоре он, вероятно, сделает предложение, и ей ничего не останется, как ответить согласием... но сейчас это абсолютно не помогло. И разумные мысли, и дар речи покинули Гретхен в миг, когда она в них более всего нуждалась. Она не сразу начала понимать, о чем еще говорит сэр Тимотей.
      - Я люблю вас с первой минуты нашей встречи... там, в лесу. И всё это время, каждый день, и сейчас тоже, меня преследует страх, что я вот-вот вас потеряю. Гретхен, могу ли я надеяться, что вы скажете мне "да"? Не сию минуту, не через неделю... Когда посчитаете возможным... Но позвольте мне надеяться, - помедлив, он заговорил снова: - Я знаю, вас беспокоит неопределённость вашего положения в моём доме... Позвольте объявить вас своей невестой, и всё встанет на свои места.
      Сэр Тимотей взял её руку, прикоснулся к ней губами.
      - Вы не готовы дать мне ответ?
      - Нет... То есть да... - смешалась Гретхен, усилием воли взяла себя в руки и подняла глаза: - Я согласна, господин Кренстон.
      На секунды лицо его сделалось счастливым, глаза ликующе просияли. Гретхен подумала, что сейчас он схватит её в объятия, и едва удержалась, чтоб не ступить шаг назад... Но Кренстон вдруг улыбнулся как-то виновато или неуверенно.
      - С этой минуты моим единственным стремлением будет - чтобы вы никогда не пожалели о своём решении.
      - Я не сомневаюсь, - слабо улыбнулась Гретхен. - Но, сэр Кренстон... Я очень прошу вас - не надо этих затей, - она повела рукой. - Я теперь знаю ваше доброе, благородное сердце, и мне не нужно никаких дополнительных подтверждений... Не сочтите меня неблагодарной - нет таких слов, чтобы выразить сколь благодарна я вам. Мне никогда не суметь отдать вам и сотой доли того, что я здесь получила... А вы всё увеличиваете и увеличиваете мой долг перед вами...
      - Да как вы можете так говорить?! - с жаром прервал её сэр Тимотей. Ведь это всё - только жалкая оправа, вас недостойная. Вы - главное сокровище! Я не устаю любоваться вами, Гретхен! Нет, не любоваться восхищаться, немея от восторга... Непостижимая, всё время разная, как самородок с тысячью граней, и каждая - неповторима. Гретхен, любовь моя, вы вернули мне вкус к жизни, мне нравится тратить деньги, нравится придумывать что-то, лишь бы получить в награду от вас радостную, искреннюю улыбку - то, что дорого мне по-настоящему, и ради чего я готов истратить все свое немалое состояние!
      - Сэр Кренстон... разве вы не должны были отдать свои деньги церкви?
      - Да, я и отдал всё, что имел. Но это было не так уж много - тогда ещё жива была моя матушка, она распоряжалась нашим фамильным состоянием. А я вступил в права наследования несколькими годами позже. К тому времени ни я, ни моё имущество церкви уже не принадлежали. И теперь я рад, что случилось именно так, и я могу баловать вас, не оглядываясь на стоимость моей причуды. Мы уедем отсюда, Гретхен! Куда угодно! Назовите любое место на земле, любой город, где вам хочется жить! Или - хотите? - мы будем путешествовать, узнавать мир, в нём есть столько диковинного...
      - А как же ваши... друзья? - тихо спросила Гретхен. - Немой Пастор сможет покинуть их?
      - Нет, - поколебавшись, ответил Кренстон. - Если кто-то захочет принести к нему свои жалобы и обиды, я думаю, он легко найдёт человека в сутане и маске.
      - Ах... вот как!..
      Кренстон усмехнулся:
      - Я могу сказать вам больше - однажды я уже встречался со своим "двойником". Шайка негодяев занималась грабежом, а их жертвы рассказывали, что руководил разбойниками человек в чёрной маске, одетый как священник. Бесчинствовали они не долго, мы схватили их за очередным разбоем, той же ночью привезли в город и бросили связанными на площади, а главаря - в маске и сутане - выпороли и привязали к позорному столбу. Горожане так и нашли их утром. Больше ни разу ни у кого не возникало желания без моего ведома воспользоваться моим именем.
      - Кренстон... почему вы избрали именно такой образ?.. Священника?
      - Не знаю. Это само собой получилось. Может быть, к тому времени я ещё не отвык от платья священника. А может быть, - Кренстон улыбнулся смущённо-виновато, - это было символом Божией карающей десницы, но тогда, снова надевая сутану, я об этом не думал, - он усмехнулся, - я только сейчас это придумал.
      Они коротко рассмеялись, а потом вдруг возникла молчаливая, какая-то неуютная пауза. И теперь Гретхен беспокоило, что сэр Тимотей стоит слишком близко от неё, и ей хотелось отойти, и она не смела. От этого тело сделалось будто деревянным, ей казалось, что она стоит в неестественной, неловкой позе... Кренстон медленно поднял руку и провёл тыльной стороной пальцев по её щеке, потом ладонь его спустилась на шею, под тёмную волну волос...
      Гретхен не смела поднять на него глаза.
      - Я всё понимаю, - тихо проговорил он. - Я знаю, что моё предложение не ко времени, но лишь в силу обстоятельств я проявил эту поспешность. Вы уходите в мир теней, он вам ближе, желаннее... Но вы живы, нельзя совместить несовместимое - жизнь и смерть. Придёт миг, когда и мы пойдём к ним, как все смертные. Но грех жить лишь ожиданием этого мига. Не бойтесь жить сегодня, Гретхен.
      Глава пятидесятая
      сэр Тимотей видит угрозу их с Гретхен счастью
      и готов принять меры предосторожности
      С этого дня жизнь в Тополиной Обители значительно переменилась новость о том, что скоро в гациенде появится молодая хозяйка, разлетелась широко. Дальние и ближние соседи приезжали познакомиться с невестой сэра Кренстона, заверить в своём дружеском отношении и настоятельно приглашали с ответным визитом. Разумеется, их никто не посвящал в подлинную историю Гретхен, сэр Тимотей сочинил историю о том, как по воле родителей они были обручены ещё в детстве. Но возникли непредвиденные обстоятельства, в силу которых они до сих пор не соединили свои судьбы - здесь Кренстон, не вдаваясь в подробности, обычно делал многозначительную паузу, предоставляя слушателю домысливать эти таинственные обстоятельства. "И теперь, продолжал он, - наперекор всем терниям, мы намерены разрушить преграды и исполнить волю родителей".
      Гретхен забавлялась, наблюдая, как Кренстон с видимым удовольствием водит слушателей за нос, посвящая их в эту сказку, которая при реалистическом взгляде на неё не выдерживала никакой критики. Но его лицо, временами становившееся глубоко несчастным, трагический голос и глаза пробуждали в соседях сочувствие, сострадание, а вовсе не недоверие или скепсис. Уезжали они очарованные скромной, кроткой красавицей, искренне желая счастья ей и Кренстону.
      Когда гости покидали гациенду, Гретхен, бывало, мягко упрекала Кренстона в мистификации, в том, что он беззастенчиво пользовался доверчивостью людей. Кренстон только хохотал в ответ, и Гретхен не выдерживала менторского тона, смеялась вместе с ним.
      - Любовь моя, уверяю вас, люди эти уехали очень довольными. Нанести визит их подтолкнуло и любопытство тоже. Так вы подумайте, с каким багажом они от нас уехали! Как долго можно будет смаковать услышанное, строить догадки, версии, развивать и опровергать их. Да они сейчас просто счастливы! Мы расстались абсолютно довольные друг другом.
      Казалось бы, теперь между Кренстоном и Гретхен, в самом деле, разрушены все преграды, не существует больше недоговорённостей. Гретхен всем сердцем благодарна ему, ей хорошо, спокойно и надёжно рядом с Кренстоном, она счастлива остаться в Тополиной Обители, она согласна стать женой сэра Тимотея, а он влюблён в свою будущую супругу со всей пылкостью нерастраченного сердца и, одновременно, чувство его глубокое, зрелое, мудрое. Именно потому, что Кренстон не был ослеплён своей любовью, он видел вещи во всей их реальности. Потому он не заблуждался относительно чувств Гретхен и причин, по которым она ответила ему согласием. Сердце её ему не принадлежало, оно осталось с другим.
      Он не боялся поединков, кто бы ни был его противником. Много лет он пытался научиться смирению и любви к каждому, сражаться не с человеком, а с врагом человеческим, пленяющим души и умы. В тех сражениях он вооружался любовью и праведным словом. И оказался слаб. Тогда он признал, что существует иное оружие - и это оказалось истинно его. Сейчас в нём было мало смирения. Он стал воином, отважным и сильным, не страшащимся драки, и не было соперника, перед кем бы сэр Тимотей спасовал, отступил... А вот теперь такой соперник появился. Он жил в сердце Гретхен, в её памяти, в сегодняшних мыслях, и Кренстон боялся его... Как сражаться с тем, кого нет?
      - О чём вы задумались столько глубоко, друг мой Кренстон?
      Сэр Тимотей быстро обернулся - он не услышал, как к нему подъехал Джоберти. Доктор спешился и подошёл к Кренстону, стоявшему у изгороди, за которой лежало пастбище - сейчас оно было пусто.
      - Что с вами, Тимотей? - шутливый тон сменился озабоченностью. - Вы чем-то огорчены?
      - Я должен разыскать его, Джоберти.
      - Кого? - недоуменно спросил доктор.
      - Ларта, - резко сказал Кренстон.
      Какое-то время Джоберти всё еще вопросительно смотрел на него, потом осторожно сказал:
      - Но мисс Гретхен уверена, что он погиб...
      - Я тоже хочу убедиться в этом. Сам.
      - Вы боитесь призраков, Кренстон?
      - Я хочу быть счастливым. И не хочу, чтобы однажды кто-то пришёл разрушить моё счастье.
      - А вдруг вы найдёте его живым и здоровым? - помолчав, спросил Джоберти. Не дождался ответа и опять спросил: - Вы ведь не обманываетесь в отношении чувств мисс Гретхен? Она всё ещё любит его.
      - Благодарю, что сообщили мне об этом, - резко проговорил Кренстон. И спокойнее добавил: - Потому я и хочу убедиться - его нет.
      - Вы не ответили - что, если он жив?
      - Эту женщину Господь создал для меня, - медленно заговорил Кренстон. Если она уйдёт из моей жизни, больше у меня уже ничего не будет. - Взглянул на Джоберти, усмехнулся: - Всё ещё ждёте ответа? Я его не знаю. Я не знаю, на что способен ради Гретхен.
      - Если бы нужен был мой совет, я сказал бы вам - не тревожьте призраков.
      - Если бы только они сами оставили меня в покое, Джоберти. Не смотрите на меня так...
      Глава пятьдесят первая
      в которой Гретхен становится женой сэра Тимотея
      В тот день произошло нечто, поначалу слегка обескуражившее и озадачившее Гретхен.
      День был холодный и ветреный. Сэр Тимотей после полудня уезжал куда-то, а когда вернулся, сразу прошёл к себе в кабинет, и до самого ужина Гретхен его не видела. Она читала в библиотеке, уютно устроившись в большом кресле, потом просматривала новые ноты и играла небольшие отрывки из музыкальных пьес, к ужину она спустилась вовремя, но Тимотея ещё не было. Слуга сообщил, что господин Кренстон находится в своём рабочем кабинете. Прождав минут пятнадцать, Гретхен снова позвала слугу и попросила узнать у хозяина, собирается ли он спуститься к ужину.
      - Простите мисс, я как раз шёл сказать вам - пять минут назад господин Кренстон приказал оседлать его лошадь и уехал.
      - Он сказал, когда вернётся? - сохраняя внешнюю невозмутимость, спросила Гретхен.
      - Нет. Господин Кренстон сказал лишь, что хочет прогуляться.
      - Хорошо, ступай.
      Гретхен села к столу, но о каком ужине могла идти речь? Она смотрела в тёмное, совсем ночное окно, косые плети дождя стегали его - к вечеру ненастье усилилось, и пошёл дождь. "Опять?! Боже! Господь мой, позаботься о нём!.." Но почему он оставил её в неизвестности? Это так не похоже на Кренстона с его чутким, заботливым сердцем! Не притронувшись ни к чему, Гретхен вышла из-за стола, потеряно ходила по комнатам, обуреваемая тревожными мыслями, страхом за сэра Тимотея и недоумевая, что заставило его так поступить с нею.
      Время шло, Кренстон не возвращался. Гретхен пошла в библиотеку - оттуда можно было хорошо слышать, когда кто-то подъезжал к дому. Скинув туфли, она сидела в кресле, укрытая мягким пледом. Дом затихал, ночной покой овладевал им. Прислушиваясь к каждому стуку и шороху, Гретхен не заметила, как задремала.
      Ото сна она вскинулась внезапно, испуганно взглянула на часы - полночь давно миновала. "Кренстон! Вернулся он или всё ещё нет?!" Гретхен поспешно сунула ноги в туфли и побежала вниз. Она подумала, что если сэр Тимотей приехал, то в передней она найдёт какое-нибудь тому свидетельство - его мокрый плащ, сапоги, да хотя бы следы на полу. Она решила пробежать через гостиную, чтобы побыстрее оказаться в передней, но, влетев в неё, будто на стену наткнулась: Кренстон, обнажённый по пояс, стоял перед жарко горевшим камином. Он обернулся на звук её торопливых шагов.
      - Гретхен? Почему вы ещё не спите? - удивленно спросил он.
      Слова рвались наружу: полные радости и упрёков, и облегчения. Гретхен на секунду прикрыла глаза и, пробормотав в смущении: "Простите", повернулась, спеша уйти от него прочь.
      - Гретхен! - когда она обернулась, он был уже рядом.
      - Почему вы не сказали?! - вырвалось у неё одновременно гневно и жалобно. - Я умирала от страха!
      - Чего вы боялись?
      - Что вас снова привезут раненого! Что вас могут убить! - на глазах её задрожали слезинки.
      - Это была только прогулка.
      - Прогулка?! Вы сошли с ума?!
      - Я думал о вас и о себе.
      Гретхен замолчала, поняв, что возмущение её неуместно, что происходит не то, что она вообразила и чего весь вечер боялась. Гнев внезапно исчез, и рассудочность вернулась к Гретхен. "Я должна немедленно уйти!" - подумала она, но мысль прошла тенью и растаяла. Теплые отсветы пламени играли на плечах Кренстона, светом и тенью резче обозначая рельеф его мышц. Пытаясь разорвать состояние чувственности, которое затягивало её против воли, Гретхен нервно спросила:
      - Что произошло, друг мой? Какие сомнения мучают вас? Я не понимаю ваших слов, причину их... Если вы усомнились во мне...
      Он смотрел на Гретхен с какой-то безысходной болью, и одновременно с такой любовью, как будто чувство это вдруг снесло все барьеры, сдерживавшие его ранее, и страсть сделалась безудержной, безрассудной. Он смотрел так, что Гретхен вдруг ослабела, а слова его обволакивали и сладким, и тревожным пленом.
      - Я знаю только одно - что безумно люблю вас... Но на счастье мне эта любовь или на горе? Вы рядом, и мне кажется, я узнаю блаженство рая, но одновременно ад разгорается в моей душе...
      Гретхен не могла избежать его прямого, настойчивого взгляда, а бездна глаз затягивала ее, как тянет к себе равно прекрасное и ужасное. Он говорил об аде и рае, и Гретхен видела их отсветы в глазах Кренстона. Ей стало страшно, она готова была в страхе отшатнуться от него. И вдруг он шагнул к ней, сжал плечи.
      - Причина не в вас, ангел мой... Не в вас... - он застонал, как от боли, помотал головой. - Но вы нужны мне, Гретхен! Я схожу с ума от любви к вам, я хочу, чтобы вы стали моей женой!..
      - Но ведь я сказала...
      - Сейчас!
      В одно мгновение она оказалась у него на руках, и у Гретхен вырвалось: "Нет!"
      - Почему?.. - дыхание его показалось ей обжигающе горячим, и в какой-то вспышке памяти это ощущение смешалось с другим - такая же горячая волна, и она, потеряв контроль над своим телом, на руках у Ларта... Всё смешалось, спуталось, и на одно мгновение Гретхен показалось, что она поняла Кренстона, поняла как бывает, когда рай и ад соединяются в одно..
      Глава пятьдесят вторая
      возвращение Ларта
      Ответ, который искал сэр Тимотей, был ближе, чем он мог себе представить...
      - ...Не смотрите на меня так, Джоберти, я решил.
      - Как вы собираетесь его искать?
      - Очень просто - пошлю людей на побережье.
      Джоберти вздохнул:
      - Никого никуда посылать не надо. Человек с большой чёрной собакой разыскивает женщину с потерпевшего крушение судна.
      - Ларт?!
      - Да.
      - Почему... - голос Кренстон прервался. - Почему вы скрывали от меня?!
      - Разве трудно понять? - невесело усмехнулся доктор. - Я люблю вас, Кренстон, я хотел, чтобы вы были счастливы. А теперь... Вы ещё не поняли, что это знание в любом случае сделает вас несчастным? Как бы вы не поступили.
      - Вы уверены, что это он? - глухо проговорил Кренстон. - Абсолютно уверены?
      - Да. Он называет имя женщины. Он разыскивает Гретхен.
      - Простите, Джоберти... я должен остаться один...
      Когда шлюпку кинуло к судну, Ларт вместе с товарищами оказался между двумя бортами. Страшный удар швырнул их к судну, а в следующий миг борт шлюпки обрушился на них, и это было последнее, что мелькнуло перед глазами несчастных. Ларт тоже потерял сознание, но ему повезло больше, чем другим, он находился ближе к носу шлюпки, его ударило о судно, но не раздавило. И ещё его спас инстинкт - в последний миг руки Ларта сцепились в замок, обхватив тело Урса.
      Собака так и оставалась на поводке, боролась с обезумевшими волнами рядом с хозяином. Шлюпкой её не задело, а когда люди так страшно закричали, она, толи от страха, толи почуяв опасность, угрожающую хозяину, кинулась к нему. Едва ли выбивающийся из сил пёс смог бы долго продержаться на плаву, но к счастью, Ларт быстро пришёл в себя. И испытал ещё один удар, не менее страшный, чем борт шлюпки, обрушившийся на головы людей - Ларт не увидел рядом никого и ничего кроме Урса. Вероятно, это довершило бы дело, потому что отчаяние и боль, и ярость штормовых волн совершенно обессилили Ларта. Но тут море будто милостыню им швырнуло - поблизости, в кипящих водах мелькнул какой-то обломок. У Ларта сердце оборвалось от мысли, что им окажется разбитая шлюпка, но это был только кусок мачты.
      Ларт не знал, сколько времени носило их море, цепляющихся за этот обломок. Круглое, гладкое дерево то и дело выскальзывало из-под рук. Ларт ещё как-то ухитрялся помогать Урсу. Пёс тоже пытался выбраться из воды, опереться на спасительный поплавок, но он только тратил остатки сил, а в результате опять соскальзывал в воду. Ларт снова подтягивал Урса к себе, а когда пёс совсем обессиливал, Ларт хватал его за ошейник и удерживал на поверхности, хотя у самого голова раскалывалась от боли, и мутная, тошнотворная пелена наползала на глаза... Очень выручил их прочный кожаный ремень поводка - Ларт сумел обернуть его вокруг мачты, и они с Урсом оказались привязаны к обломку. Не будь этого, волны с легкостью расшвыряли бы их прочь друг от друга. Продолжалось это бесконечно долго. Потом шторм стал стихать, море успокаивалось, однако прошло ещё безумно много времени, прежде чем ног Ларта что-то коснулось, и он отдёрнулся от неожиданности, и тут же до его сознания дошло, что ноги коснулись песка - волны вынесли их на береговую отмель.
      Когда исчезла необходимость каждое мгновение сражаться со смертью, организм сдался, исчерпав все свои возможности. Ларта нашли рыбаки. Они обратили внимание на большого пса. Он громко лаял, не трогаясь с места. Люди подошли и увидели, что собачий поводок застёгнут на запястье у человека, лежащего на песке без сознания.
      Выздоравливал Ларт трудно, долго метался в жару. Простудный кашель доводил его до изнеможения, от него в разбитой голове вспыхивала страшная боль. В полубредовом состоянии Ларту казалось, будто голова его пуста, как детская погремушка, а вместо сухих горошин в неё насыпаны раскалённые угли, их огненные, жаркие отсветы вспыхивали под закрытыми веками. Он слишком ослаб, а силы возвращались медленно. Таким образом, вопреки нетерпению Ларта и его попыткам покинуть больную постель, сделать это ему удалось не скоро.
      Добрые люди приютили его, сострадательно и добросовестно ухаживали за ним и лечили. Рыбацкая семья едва ли рассчитывала на вознаграждение, и велико же было их удивление, когда за бескорыстную доброту щедро воздалось. Хотя главу семьи очень смутила просьба незнакомца отправить одного из сыновей с поручением - уж больно дальняя предстояла юноше дорога. Но, в конце концов, он согласился-таки отпустить сына. Вот был бы он самым последним дуралеем, поступи иначе. Потому, что когда юноша доехал куда надо и явился с письмом Ларта по указанному адресу, ему немедленно, без лишних слов, вручили немыслимо большие деньги! Да ещё и тяжёленький кошель с золотом добавили.
      Едва только Ларт смог держаться верхом, он начал поиски Гретхен. Объездил всё побережье, расспрашивал рыбаков и крестьян. Отчаяние охватывало его, но прекратить поиск означало согласиться, что Гретхен погибла. Упорство его было вознаграждено, когда ему показали шлюпку, вынесенную на берег после того шторма. На борту её было написано название их погибшего корабля, а судёнышко оказалось целёхоньким, без пробоин, и это вдохновило Ларта, вернуло уверенность, что необходимо искать и искать. Потом была ещё одна находка, но она принесла столько нестерпимой горечи, что Ларт не знал, не предпочёл бы он отказаться от этой находки. Это случилось, когда ему рассказали об убитом рыбаке и показали клочья женского платья, найденные в сарае.
      Ларт находил следы Гретхен, но сама она будто растаяла. Он пытался найти объяснение, почему о ней никто не знает, как могло случиться, что она никому не попалась на глаза. Ларт не мог знать, что Гретхен сама старательно избегала встреч с людьми. Тех, кто видел её, по пальцам можно было перечесть. Но Михель уже никому и ничего не мог поведать, а семья Сандры ни за что не проболталась бы о своих отношениях с Немым Пастором, из соседей же никто не знал о девушке, которую они выхаживали. Для себя Сандра и её родители решили, что при первой же возможности сообщат Пастору о незнакомце с собакой, сразу же, как только от Пастора кто-нибудь явится к ним.
      Ларт уже ни раз был близок к отчаянию, но мысль о том, что шлюпка целой и невредимой достигла берега, что произошло это вскоре после шторма, а не спустя несколько недель, питала его слабнущую надежду. И хотя огромная часть побережья была им обследована безрезультатно, Ларт убеждал себя, что у Гретхен были все шансы спастись, он просто не мог согласиться с мыслью о том, что её нет больше, что Гретхен мертва. Чтобы мучительная эта дилемма не вставала перед ним каждый день, он определил себе, что до окончания сезона штормов не покинет этих мест, и будет продолжать упорные поиски.
      Таким образом, едва только Тимотей Кренстон сделал шаг ко встречному поиску, встреча их стала неминуемой. Кренстон узнал бы о нём гораздо раньше, если бы гациенда его не располагалась в глубине материка, на значительном расстоянии от моря, в местах довольно малолюдных. Жители с побережья появлялись здесь не так часто.
      Глава пятьдесят третья
      преддверие открытий
      ...Если бы Гретхен когда-то взбрела фантазия представить, что она будет чувствовать, проснувшись утром в кровати Кренстона, причем оказавшись там вопреки своей воли... Она бы никогда не подумала, что чувствами этими станут покой и умиротворение. Не сознавая того, Гретхен хотела, чтобы ее избавили от необходимости решать, делать выбор. Она так устала сопротивляться течению, которое всё тащит и тащит её куда-то, сопротивление давно превратилось в беспомощное, из последних сил барахтанье. "Вот и всё, - как будто говорило ей это раннее утро. - Больше ни о чём не надо тревожиться. С тобой рядом - твой муж, сильный, надёжный, любящий. И что с того, что сердце твоё не ликует и не трепещет? Тебе спокойно, а это так много".
      Гретхен ни в чём не винила сэра Тимотея. Она знала из романов, что, порой физическое влечение подчиняет себе мужчину, берет верх над рассудком, и в этой страсти глохнут предостережения разума. Теперь испытала, как это бывает. Но ещё она знает теперь, что власть тела всё же слабее силы любви Кренстон был нежен с нею... Или - неистово нежен. И вместо негодования Гретхен преисполнилась тёплой благодарностью к нему.
      Ощущения, которые он заставил её испытать, ошеломили Гретхен своей неизведанностью. Она имела очень мало опыта в интимной сфере. Ланнигана не заботили её ощущения даже в лучший период их семейной жизни. Таким образом, супруг не дал ей ничего кроме отвращения и страданий, и Гретхен представлялось это едва ли ни нормой. И теперь она вдруг поняла, что её ждёт масса открытий в стране, имя которой Любовь. И не забавно ли, что бывший священник станет ей проводником, даже он знает здесь больше, чем она, дама, три года прожившая с мужем!
      Впрочем, что касается "священника", то Кренстон вовсе не был аскетом и святошей. Расставшись с обетами, он вёл образ жизни, естественный для молодого, сильного мужчины и не чурался плотских радостей. Его отношение к дамам высшего сословия осталось неизменным - презрительно-брезгливым. Кренстон полагал, что человека быстро развращает власть, богатство, доступность всевозможных удовольствий. Посему простые люди гораздо чище и искреннее. До недавнего времени в гациенде жила молодая женщина, открыто пользовавшаяся особой благосклонностью господина Кренстона на зависть многим. Она вернулась в село накануне появления Гретхен в Тополиной Обители.
      Гретхен повернула голову и невесомо, чтобы не разбудить Кренстона, прикоснулась щекой к его руке, лежащей на её плече. Он открыл глаза, и взгляды их встретились. Гретхен чуть улыбнулась, но он смотрел без улыбки.
      - Что? - шепнула Гретхен. - Что вы мне скажете? О чём думаете?
      - Что открыл в себе неожиданное и малоприятное... Вчера... я повёл себя не лучшим образом...
      - То есть... Сегодня вы так не поступили бы? - чуть озадаченно проговорила Гретхен.
      Кренстон медлил с ответом, но теперь взгляд его изменился, казалось, он вот-вот расхохочется. Гретхен вопросительно приподняла бровь.
      - Разрешите моё сомнение, прелестное дитя. Ваш вопрос - очаровательная провокация?
      Несколько мгновений смысл фразы не доходил до Гретхен, но вдруг она вспыхнула, щеки порозовели от смущения.
      - О, нет!.. Я вовсе не это имела в виду!.. - поспешно заговорила она.
      - Ох, как жаль! Да отчего же вы не это имели ввиду? - сэр Тимотей забавлялся её смущением.
      - Я только хотела спросить... - пробормотала Гретхен. - Вчера была какая-то причина?.. Я видела, что-то случилось... что выбило вас из вашего обычного состояния. А вы не выслушали меня и смеётесь...
      Кренстон по-прежнему улыбался, но теперь улыбка его показалась Гретхен застывшей, не живой.
      - Причина?.. Я вам о ней не скажу.
      - Не говорите, - покладисто согласилась Гретхен. - Наверное, вам нравится иметь тайны.
      - Нет, - покачал Кренстон головой. - Я был бы счастлив, если бы мне удалось избавиться от них.
      - Так что вам мешает?
      - Избавиться, а не раскрыть.
      Глава пятьдесят четвертая
      о том, что незаслуженные обиды больно ранят
      В тот день Кренстон был в странном, болезненном возбуждении. Гретхен даже подумала с тревогой: уж не возвращается ли лихорадка, или, что ещё вероятнее, он простудился вчера и теперь заболевает... Он то был неестественно весел, то, будто забывшись, задумывался о чем-то, и с лица уходили всякие признаки веселья. Он хотел быть с нею, но одновременно какая-то тяжёлая мысль мешала ему вести себя с обычной обаятельной легкостью. Около полудня, когда Гретхен как раз раздумывала, не послать ли к доктору посыльного с просьбой навестить их, Джоберти приехал без зова. Гретхен этому чрезвычайно обрадовалась: если сэр Тимотей и в самом деле нездоров, то о лучшем посетителе и мечтать не надо. Мужчины удалились в кабинет сэра Тимотея, но находились там не долго. Видимо, доктор приезжал по делу, потому что вскоре они вернулись в гостиную и Джоберти к огорчению Гретхен сообщил, что вынужден откланяться. Видимо, состояние Кренстона не вызвало у него никакого беспокойства, и показалось абсолютно нормальным. Да, к слову сказать, если бы Гретхен была чуть менее озабочена, она увидела бы, что и сам доктор был мало похож на себя - ни разу не пошутил, не уколол Гретхен неизменной "шпилькой".
      После коротких колебаний Гретхен посчитала, что не должна подступать с расспросами к Кренстону. Если он сочтёт нужным, она всё узнает. Если же он считает лишним посвящать её в свои проблемы, она не желает быть навязчивой и ставить его в неловкое положение.
      Проводив доктора, Кренстон вернулся к ней. Во время отсутствия мужчин Гретхен решила заняться своим рукоделием - кропотливая, чуть монотонная работа всегда действовала на неё успокаивающе. Она сидела в низком кресле, стоявшем на большом ковре поблизости от камина и вышивала шёлком по ткани, натянутой на квадратные пяльцы. Кренстон остановился будто в нерешительности, потом спросил:
      - Вы позволите мне сесть вот сюда, на ковер рядом с вашим креслом?
      - Если считаете, что вам будет здесь удобно... - с сомнением проговорила Гретхен.
      - Благодарю вас! - недослушав, Кренстон опустился на ковёр.
      Он прислонился плечом к креслу и стал наблюдать за её работой. Теперь лицо его не было видно Гретхен, а широкие, обтянутые домашним сюртуком плечи, напомнили ей, каким она застала Кренстона вчера ночью в гостиной. Волна нежности поднялась в ней, Гретхен захотелось положить руку на его густые тёмные локоны и сказать: "Не молчите. Я хочу делить с вами ваши заботы". Кажется, этот жест был бы самым естественным, но Гретхен всё больше беспокоило, что после ночи, проведённой вместе, они не стали более близки друг другу. Напротив, как будто возникло некое препятствие, и оно чрезвычайно тревожило сэра Тимотея. Гретхен напоминала себе, что причина кроется не в ночи близости, что-то случилось раньше, а ночь стала следствием... Но это напоминание тотчас заслонялось смутной тревогой и ощущением собственной непонятной вины.
      Кренстон вдруг остановил её руку, медленно забрал иглу из пальцев и вколол в полотно, туго растянутое в пяльцах.
      - Вы нервничаете? Я тоже не люблю, когда смотрят, как я работаю. Не сердитесь на меня... я хочу постоянно видеть вас, я не могу насмотреться... надышаться вами... - Кренстон прижал к лицу её ладонь и глубоко вдохнул: Вы сводите меня с ума...
      Теперь ладонь её лежала в его руке.
      - Я влюблён в ваши руки. В них столько изящества и хрупкой нежности... Я никогда не думал, что одно лишь любование женскими руками может дарить таким восторгом... да я и не видел никогда раньше подобных рук. Видел холёные, унизанные кольцами и перстнями, говорил про себя: "Красивые руки" и не более. А ваши...Я видел вас на кухне, когда вы делали чёрную работу. Я смотрел на ваши руки, и это рождало странное чувство восторга и тревоги эти хрупкие пальчики так ловко держали нож, сноровисто чистили овощи... Да разве это можно? Они так и просятся на полотно. Ах, почему я не подумал заказать ваш портрет!? - вдруг с искренней тревогой воскликнул Кренстон. - Я сейчас же отдам распоряжение привезти художника!
      Он сделал движение подняться, и Гретхен остановила его, положил руку на плечо.
      - Кренстон, что случилось? - вопреки своим намерениям спросила она, когда он поднял голову.
      Он молча смотрел на неё, и взгляд его был... каким-то... тёмным. И вдруг он заговорил, но это был не ответ, а другой вопрос:
      - Гретхен, вы можете сказать мне: "Я люблю вас"?
      Она не отвела глаз, только ресницы чуть дрогнули. Потом она проговорила - лицо казалось безмятежно спокойным, но голос чуточку вздрагивал:
      - Я слишком уважаю вас, сэр Кренстон, чтобы лгать вам.
      В уголках его губ обозначилась усмешка:
      - Я знал столько женщин, которые с легкостью неимоверной произносили: "Я люблю тебя!"
      - Вы хотите, чтобы я научилась этому? - с прежним выражением спокойствия сказала Гретхен, не ожидая, что следующий вопрос Кренстона заставит её потерять душевное равновесие.
      - В вашей жизни был человек, которому вы сказали бы это, не кривя душой?
      - Вы знаете мою жизнь, я рассказывала вам... - напряжённо проговорила Гретхен.
      И Кренстон спросил опять - на этот раз вопрос его был откровенно жестоким:
      - Этот человек - Ларт?
      Гретхен чуть побледнела. От усилия скрыть причиненную ей боль, лицо сделалось как будто надменным.
      - Господин Кренстон... Если вы имеете какую-то цель, скажите мне о ней... я не вижу смысла в этом разговоре... Ларт погиб... так какое значение имеет то, какие чувства я к нему испытывала? Я не допускаю мысли, что вы... ревнуете меня к человеку, которого больше нет!
      Она резко встала, но Кренстон уже стоял перед нею, близко. Он быстро взял Гретхен за плечи, привлёк к себе, обнял, не взирая на её слабые попытки воспротивиться его настойчивости.
      - Простите меня... Ради Бога... простите... - прерывисто выговорил он и умолк.
      Гретхен боялась расплакаться, сдерживалась изо всех сил, отчасти радуясь тому, что лицо её спрятано на груди Кренстона. Её испугал этот прорыв жестокости - иначе она не могла назвать его поступок. Сердце Гретхен отчаянно колотилось, плечи вздрогнули, выдавая её состояние.
      - Простите... - глухо выговорил Кренстон. - Я виноват перед вами... я поступил низко... но назад ничего не вернёшь...
      Гретхен думала, что она понимает Кренстона, но он говорил об одном, а она слышала другое. И единственное, в чём она не заблуждалась, было отчаяние, звучавшее в его голосе. И неожиданно на место горького недоумения и обиды пришло сострадание. Она подняла лицо к нему:
      - Что вас мучит? Отчего вы не хотите поделиться со мной?
      - Я скажу вам. Но ещё не теперь. Скоро.
      У Гретхен непонятно откуда возникло чувство, будто Кренстон пришёл к какому-то решению.
      - Я испугал вас и причинил боль, прошу ещё раз - простите, - голос был виноватым, но теперь Кренстон был гораздо спокойнее.
      - Да... Всё прошло...
      - Вы милосердный ангел, Гретхен. Ваша кротость и доброта - худший укор обидевшему вас.
      - Довольно... пожалуйста...
      - Мне лучше оставить вас, - улыбнулся Кренстон. - Займусь делами. Мы встретимся за обедом.
      Глава пятьдесят пятая
      с Кренстоном происходят пугающие перемены
      Когда сэр Тимотей спустился к обеду, он был такой, как всегда, ничего не напоминало о непонятном эксцессе, что произошел между ними, и Гретхен тоже почти успокоилась, она решила, что дело, так тревожившее Кренстона, благополучно разрешилось.
      Улучшению настроения способствовало и то, что ненастье уходило. Дождь прекратился ещё утром, ветер переменил направление и быстро сгонял облака за горизонт, сквозь них проглядывали ясные, голубые оконца. К полудню небо почти совсем очистилось, солнце беспечно сияло в чистой голубизне.
      За вечерней трапезой Гретхен опять была одна, и хотя она испытала лёгкое недоумение из-за отсутствия Кренстона, но вчерашних переживаний не было и в помине - сэр Тимотей вовремя прислал сказать ей о том, что занят и будет ужинать позже.
      Потом Гретхен вышла на балкон. Сумерки ложились на сад, но ветерок был таким ласковым и тёплым, что она захотела перед сном побродить по саду, посмотреть, как перенесли ненастье кусты зимних роз и полюбоваться их цветами. Днём Дороти отговорила её, сказав, что дорожки в саду мокрые, и Гретхен обязательно промочит ноги. Но теперь, обдуваемые сухим, теплым ветром, они хорошо просохли. Вернулась Гретхен, когда Дороти послала за ней Габи - к тому времени уже почти стемнело.
      По пути к себе Гретхен заглянула в столовую, предполагая застать сэра Тимотея за ужином - впрочем, она не знала наверняка, хочет видеть Кренстона, или напротив, желала бы избежать встречи с ним. Столовая была чисто прибрана и пуста, Гретхен вздохнула с облегчением, в котором сочеталось и чувство, что она поступила как должно, и то, что сэра Тимотея всё же не встретила. Гретхен легко взбежала по лестнице, думая о книге, которая ждала её, и вспоминая, на каком эпизоде прервала чтение. И тут она остановилась - до неё донеслись приглушённые звуки музыки. Играть мог только Кренстон, и уже это вызвало удивление Гретхен. Нет, она знала, что он хорошо играет на фортепиано. Иногда, разучивая новую пьесу, Гретхен увязала в каком-нибудь особенно сложном эпизоде. Тогда на помощь приходил сэр Тимотей, он с легкостью играл прямо с листа, который видел впервые. Однако на просьбы Гретхен просто поиграть для нее, он соглашался редко, обычно отшучивался и просьбу её отклонял.
      Заинтригованная, Гретхен пошла на звуки музыки и поняла, что Кренстон находится в малом музыкальном салоне, где когда-то застал её. Эта комната располагалась в дальнем конце дома, и, вероятно, салон был устроен там именно с целью, чтобы звуки не достигали жилых комнат.
      Когда Гретхен смогла разобрать мелодию, любопытство её как рукой сняло. Гретхен была очень музыкальна, звуки музыки были для нее то же, что буквы, и так же слагали истории, наполненные куда более яркими эмоциями и переживаниями, чем прочитанные в книгах. И теперь она стояла в пустом коридоре, слушала доносящиеся до нее звуки, и душа её цепенела от холода, проникавшего в неё.
      Какое состояние души могло породить такую музыку? О, ещё недавно она знала это состояние - чёрное горе, одиночество и необратимая потеря... Хаос и отчаяние выплёскивались и порой превращали мелодию в какофонию звуков. Сердце у Гретхен останавливалось в мучительном предчувствии, что вот-вот, в следующий миг мелодия разрушится, невыносимая дисгармония взовьется последним всплеском... и оборвется. Гретхен почувствовала, что нервы её напряжены до предела, что она сама вот-вот закричит, зажмёт уши руками и кинется прочь. И тогда она заставила себя шагнуть вперёд, туда, где под руками Кренстона рождалась эта музыка.
      Она старалась ни о чём не думать, когда потянула плотно прикрытую дверь, шагнула в неё и захлопнула за собой, будто отрезая себе путь назад. Кренстон услышал стук и порывисто обернулся на стуле. Наступившая тишина ударила по нервам.
      - Убирайтесь! - резкий, раздражённый голос заставил Гретхен вздрогнуть всем телом. Но она сейчас же поняла, что он не разглядел её - в комнате было почти темно, свечи горели только перед Кренстоном. И в самом деле, следом он проговорил: - О Господи, Гретхен... наверное, вы уже устали слушать мои извинения... Глупо без конца извиняться... и опять позволять себе... Но я думал, вы ещё в саду, - он взглянул на ночные окна и сокрушенно покачал головой. - Мне остается сообщить, что перед вами редкостный образчик глупца, - хмыкнув, проговорил он.
      Кренстон не встал, не подошел к Гретхен, он продолжал сидеть и смотреть на неё. Вдруг он мрачно усмехнулся и сказал:
      - Милая Гретхен, вам лучше держаться от меня подальше. Ступайте, крепко заприте двери, лягте в свою тёплую постельку и помечтайте о... - он резко умолк, оборвал сам себя. - Уходите!
      Гретхен, будто слепая, нашарила позади себя дверь, и, не помня как, оказалась снаружи. Уже когда она заторопилась прочь, и слёзы жгли глаза, Гретхен поняла, что Кренстон был пьян, а на фортепиано рядом с подсвечником стоял бокал. И в эту секунду Гретхен вздрогнула, - будто в подтверждение из-за двери донесся резкий звон разбитого стекла.
      Гретхен вбежала в свою комнату, прижалась спиной к двери и дала волю слезам. С Кренстоном происходило что-то ужасное, теперь Гретхен была действительно напугана. К тому же она решительно не понимала причину перемен, с ним происходящих. Если прошлая ночь принесла ему разочарование, так к чему эти его переживания - она ни на что не претендует, она готова уйти так же, как пришла. Но он по-прежнему говорит о своей любви, и в глазах его, в голосе, Гретхен чувствует нечто большее, чем чувствовала раньше... Так что происходит с ним? На секунду явилась мысль молча уйти из его дома. И Гретхен поняла, что никуда она не уйдет, пока Кренстон сам не захочет отпустить - Немой Пастор без всякого усилия отыщет и настигнет её, ведь здесь повсюду его люди.
      Как она ликовала, "сбежав" от разбойников! Ей и в голову не приходило, что она в точности следует расчетам Кренстона. Это он вывел ее на край рощи, показал свой дом, сияющий в лучах заката. Он безошибочно угадал, что Гретхен всем своим существом устремится к представшему ее глазам убежищу. Он знал, как разителен будет контраст, когда он грубо одернет ее лошадь, и Гретхен переведет глаза с прекрасного дома-дворца на него - грубое чудовище. Однажды Гретхен спросила Кренстона, что, если бы она все же не решилась бежать в ту ночь? "Вы должны были прийти в мой дом, я нашел бы для этого другой способ", - ответил он.
      Одетая, Гретхен лежала на кровати ничком и, глядя сухими глазами в пустоту, мучительно пыталась понять причину такого состояния Кренстона. Стук в двери сорвал ее с кровати, голос Кренстона заставил побледнеть.
      - Гретхен... Позвольте мне войти. Мы должны объясниться.
      Она похолодела от мысли, что сейчас он войдёт к ней... Но даже если бы дверь была заперта, она откинула бы запор. Он был здесь хозяин, а она никто, бездомная нищая, живущая в его доме из милости. Безуспешно пытаясь укрепиться остатками самообладания, Гретхен подошла к двери и отворила её перед Кренстоном. Глядя в белое как мел лицо, в огромные потемневшие глаза, он не выдержал, прикрыл глаза ладонью. Гретхен машинально отметила, что волосы у него влажные - вероятно, сэр Тимотей сунул голову под холодную воду, прежде чем идти к ней.
      - Нет... - пробормотал он. - Нет... Простите...
      Кренстон повернулся и быстро пошёл прочь.
      Глава пятьдесят шестая
      бегство Кренстона и вопросы к Дороти
      В оцепенении Гретхен стояла перед раскрытой дверью. Она слышала, как Кренстон стремительно прошел по коридору, быстро спустился по лестнице, шаги его удалились и стали совсем неслышны. Она еще напряженно вслушивалась, когда громкий стук входной двери заставил ее вздрогнуть всем телом. Несколько секунд спустя легкий порыв ветра дохнул ей в лицо - то было движение воздуха, вызванное коротким сквозняком.
      Это будто вывело Гретхен из оцепенения. Она сорвалась с места, побежала вниз. В гостиной она едва не налетела на домоправительницу.
      - Дороти, милая! - всхлипывая, заговорила Гретхен. Она забыла обо всяких условностях, умоляюще сжимала рука. - Что происходит, скажи? Я ничего не понимаю! Бога ради, объясни, что случилось, что происходит в доме?
      - Мисс Гретхен! В каком вы состоянии! Немедленно в постель! Я сейчас поднимусь к вам и дам успокоительных капель, - внутренняя "затянутость" на все шнурки уже ни раз помогала женщине в сложные моменты.
      - Дороти! Дороти! Мне не нужно капель, поговори со мной! Мне плохо! Скажи, что я должна сделать? Уйти? Дороти, помоги мне! - Гретхен шагнула к домоправительнице, ткнулась в темное сукно на ее груди.
      Лицо Дороти сделалось растерянным и совершенно беспомощным.
      - Мисс Гретхен! - она еще пыталась ухватиться за знакомые интонации, но их уже не было в ее голосе, и Дороти растеряно повторила: - Мисс Гретхен, деточка... Идемте, бедная моя...
      Она обняла Гретхен за талию, повела ее, ничего не видящую от слез, к лестнице.
      - Куда он ушел, Дороти?
      - Я не знаю, увы... Пронесся как ветер... Я слышала, он кликнул Рамиреса... И они вдвоем ускакали...
      - Почему?.. Почему?.. Что я сделала?!
      - Вы?! - искренне изумилась Дороти. - Бог с вами, мисс Гретхен! Что вы могли сделать, ангел мой? Да причина вовсе не в вас!
      - А в чем?
      - Я не знаю. Но уверена - вы ни при чем.
      - Но он бежал от меня!
      - Здесь что-то не так. Не терзайтесь, милая мисс Гретхен. Лучший выход сейчас - крепко уснуть. Придет утро, все трудности покажутся не такими уж неразрешимыми. Давайте, я уложу вас, деточка.
      - Дороти, я не хочу...
      - ... И попрошу вас слушаться меня! - оставьте свои возражения, я лучше знаю, что сейчас нужно делать.
      Она ловко расстегнула крючки на платье Гретхен, потянула рукава вниз, и Гретхен опомниться не успела, как оказалась в одном корсете и нижней юбке. Еще несколько секунд - корсет упал в кресло, а юбка с шуршанием легла к ногам Гретхен. И уже ночная сорочка непонятно как оказалась на ней... Гретхен совсем раскисла, ослабела от слез и переживаний и уже без возражений позволяла Дороти делать все, что та считала нужным. Она все еще всхлипывала, когда оказалась в постели, заботливо укрытая теплым одеялом. Скоро капли, которыми Дороти все же напоила ее, заставили веки стать тяжелыми, обремененными сном.
      - Спите, деточка, - домоправительница присела на край кровати и ласково погладила Гретхен по голове. - Поверьте мне, все будет хорошо. Я не должна, права не имею судить... но ведь всякому ясно, что господин Кренстон души в вас не чает. И то, что вам представляется сейчас ужасной бедой, через какое-то время, может быть уже завтра, объяснится совсем не так, как видится вам сегодня. У мужчин ведь иные заботы, чем у нас, у женщин. И часто они делаются скрытны лишь от желания избавить нас от лишних, с их точки зрения, переживаний, - вздохнула Дороти. - Лишь из лучших своих побуждений они оставляют нас в неведении и неизвестности, думая, что творят нам доброе дело. А сэр Кренстон... - Дороти улыбнулась, - он готов пылинки с вас сдувать.
      На губах Гретхен обозначилась вздрагивающая улыбка, ей стало казаться, что в произошедшем больше ее мнительности, чем действительных фактов. Разумеется, все прояснится и увидится в другом, совсем не трагическом свете.
      - Спасибо, милая Дороти. Вы правы в каждом слове, а мне стыдно, что я повела себя как глупая истеричка... Извините меня. Я вполне успокоилась и буду спать.
      - Вот и замечательно, - Дороти легко сжала ее пальцы. - Спите спокойно, мисс Ларт.
      Глава пятьдесят седьмая
      визит доктора в Тополиную Обитель в отсутствии хозяина
      Но утро не принесло перемен, и день тоже был наполнен какими-то бессмысленными делами и тревогой. Гретхен не находила в душе своей ничего, на что могла бы опереться в думах своих, надеждах и чаяниях, все было смутно и неопределенно. Кренстон по-прежнему отсутствовал, не было даже каких-либо известий о нем. Гретхен заставляла себя не подходить к окну, не вслушиваться в доносящиеся к ней звуки. Она пыталась занять себя чем-то, чтобы отвлечься, может быть. Но все валилось из рук и получалось не так: в рукоделии путались нити, клавиши сделались непослушны и звучали не так, а пальцы, казалось, мешали друг другу - все вызывало досаду и раздражение.
      Когда, около полудня, Гретхен услышала приглушенный стук копыт, она забыла о том, что хотела сохранять видимость сдержанности и невозмутимости, как то и пристало воспитанной даме. Она вскочила, рассыпая листы, испещренные нотными значками, и метнулась в коридор, к окнам, выходящим на подъездную аллею. Ее разочарование смешалось с долей облегчения, - во всаднике, спешивающимся у парадной лестницы, она узнала Джоберти. Стараясь унять торопливый стук сердца, Гретхен заторопилась в переднюю встретить доктора. Она еще лелеяла надежду, что услышит сейчас от Джоберти нечто такое, от чего вмиг улетучатся все мрачные мысли, и опять вернется ощущение безмятежности и гармонии. И Гретхен невольно ускоряла шаги, торопя эти мгновения. Но вот она встретила взгляд доктора и каким-то запредельным чувством поняла, что надежды ее напрасны, и одновременно укрыла свои подлинные чувства за маской доброжелательности и приветливости.
      - Господин доктор! Вы как нельзя более кстати! А я, было, начала скучать от мысли, что мне придется обедать в одиночестве.
      Джоберти склонился поцеловать руку Гретхен, затем сказал:
      - Увы, милая Гретхен, мне придется вас огорчить. Меня ждут. Я завернул в Тополиную Обитель лишь на несколько минут, перемолвиться с хозяином парой слов.
      - К сожалению, господина Кренстона нет дома со вчерашнего вечера.
      - Да-да, мне уже сказали, - несколько поспешно, как показалось Гретхен, проговорил доктор. Впрочем, с той же долей уверенности она могла бы сказать, что поспешность эта - лишь плод ее предвзятого воображения.
      - Отчего бы и вам не развеяться? - спросил Джоберти. - Распорядитесь заложить коляску и навестите мисс Джоберти, к примеру. Со времени нашего с ней последнего визита в Тополиную Обитель, в доме только и разговоров, что о вас. Супруга почему-то предъявляет мне претензии о том, что господин Кренстон заточил вас в своей гациенде. Старшая дочь не дождется вашего ответного визита к нам - мисс Джоберти превознесла ваши музыкальные таланты, абсолютно справедливо, замечу, - и дочка надеется, что вы растолкуете ей какие-то сложные места в пьесе, которую она разучивает. Ну а младшие сгорают от нетерпения просто увидеть вас, - наслушавшись рассказов матушки, они вообразили вас волшебным эльфом. Таким образом, если вы вдруг появитесь перед ними, они будут просто счастливы, и уверяю, что скучать вам не придется. Я, в свою очередь, был бы счастлив доставить вас в мой дом, но, увы, меня, в самом деле, ждут.
      Прежде чем ответить, Гретхен колебалась мгновение: может быть, действительно, сесть и уехать от мучительного ожидания, от терзающих сердце раздумий, от одиночества...
      - Благодарю вас, доктор. Я надеюсь вскоре познакомиться с вашей семьей, и сделаю это с удовольствием... Но прежде я должна подождать господина Кренстона. Ведь даже в вашем доме я не смогу не думать о том, не случилось ли с ним чего плохого.
      - Честное слово, мне жаль. Я уж, было, вообразил, что почти уговорил вас. Что ж, позвольте мне откланяться, милая Гретхен, я загляну в Тополиную Обитель попозже, когда Кренстон будет дома.
      Он еще раз склонился к руке Гретхен, повернулся и пошел к дверям.
      - Доктор Джоберти! - окликнула его она, и Джоберти обернулся.
      Она стояла и смотрела на него, такая тоненькая и хрупкая, что Джоберти не особенно удивился бы, окажись она в самом деле сказочным эльфом... Большие темные глаза на бледном лице были так выразительны, что он почти услышал их крик: "Где он, Джоберти?! Зачем он уехал и куда?! Что происходит, скажите мне?! Ведь вы знаете, знаете!" И доктор испугался, что в следующую минуту должен будет отвечать на эти вопросы, но что отвечать и как? Те ответы, которые он знал, не годились сейчас.
      - Берегите себя, милый Джоберти, - тихо сказала Гретхен. - На дорогах так неспокойно.
      - Благодарю вас, мисс Гретхен, - склонил голову доктор и быстро вышел.
      Уже и стук копыт давно смолк на аллее, а Гретхен, прикусив губку, все стояла так, как оставил ее Джоберти.
      Глава пятьдесят восьмая
      человек, к которому Гретхен торопится спросить о Ларте
      Гретхен не услышала, когда Кренстон вернулся домой. Случилось это на третью ночь. Измученная, усталая Гретхен, впервые за эти ночи уснула, хоть и тяжелым, но глубоким, как беспамятство, сном.
      Вероятно, он распорядился тотчас доложить о том, что мисс Гретхен проснулась, и он может войти к ней. Едва Гретхен закончила утренний туалет, как в дверь постучали.
      - Входите, - позвала она, не отрывая глаз от мутного тумана, которым было наполнено нынешнее холодное, сырое утро.
      - Гретхен... - услышав голос, она обернулась прежде, чем он выговорил ее имя.
      Кажется, она готова была броситься к нему, но осталась на месте, глядя с другого конца комнаты. Сначала она подумала, что он болен и едва держится на ногах, но тут же эту мысль перебила другая, что перед ней смертельно уставший человек, и даже мысль о том, что Кренстон пьян, успела мелькнуть в ее голове, прежде чем она шагнула к нему навстречу и в тревоге спросила:
      - Что случилось, господин Кренстон?!
      Он закрыл за собой двери и теперь смотрел, как Гретхен приближается к нему.
      - Что случилось? - повторила она, вглядываясь в бледное, осунувшееся лицо. Даже когда он был ранен, и рана, безусловно, причиняла ему страдания, даже тогда она не могла разглядеть в его лице того, что находила в нем сейчас. - Не молчите, Тимотей! Ваше молчание пугает меня! Говорите! Я хочу знать, что вас мучит и хочу разделить с вами ваши трудности.
      - Милая... милая Гретхен... Как вы добры... Я недостоин вашего великодушия. О, если бы возможно было заставить чувства молчать, и слышать лишь рассудок... Но чувства лишили меня разума... и я заставляю страдать вас, мой дивный ангел... любовь моя... страдать от моего безумия. Если вы когда-нибудь... потом... сможете понять и хоть сколько-то оправдать меня... я могу только просить вас об этом. И просить прощения за то, что так долго и малодушно отдалял эту минуту...
      - Кренстон, я не понимаю ваших слов... О чем вы говорите?
      Он шагнул к Гретхен, как будто в нерешительности тронул её волосы, плечи, потом осторожно обнял её, прижал голову к своей груди.
      - Простите меня, Гретхен, простите... - и через долгую, тягостную паузу: - Ларт жив.
      Целое бесконечное мгновение она стояла не шелохнувшись. Потом вскрикнула, забилась бессмысленно, как бьётся птица, пойманная в ладони, и вдруг начала безжизненно выскальзывать из его рук.
      Сознание вернулось к Гретхен через несколько минут. Ресницы её дрогнули, и ещё прошли секунды, прежде чем память возвратилась тоже. Тогда глаза её широко распахнулись, и Кренстону показалось, что чёрное пламя опалило его.
      - Это правда... что вы сказали?.. Это не для того... чтобы... сделать мне больно?.. - сдавленные рыдания рвались из её груди. Гретхен не в состоянии была понять, что это она сама сказала Кренстону очень жестокие слова. Но таким бездонным горем были полны её глаза - вовсе не радостью, что потрясённый Кренстон смог только выговорить:
      - Это правда.
      - Где?.. Где он?.. - голос ее дрожал и рвался.
      Кренстон взял со стола колокольчик и позвонил.
      - Проводите сюда нашего гостя, - приказал он вошедшему слуге.
      Кажется, Гретхен сомневалась в том, что слышала. Она с большей вероятностью ожидала, что слова вдруг вывернутся изнанкой смысла, и она узнает о том, что сражена безумием и воспринимает реальность в искаженном виде, или вот-вот очнется от какого-то мучительного бреда... Сдвинув брови, она пыталась разгадать смысл происходящего, уловить то, что, вероятно, проходило мимо ее внимания и сознания... "Гость... Человек, который что-то знает?.. Ах, зачем?.. Заразить душу новыми надеждами... от них так больно..."
      Она вдруг дернулась из кресла, лихорадочно заторопилась выбраться из него. Кренстон нашел человека, который знает о Ларте!! Да почему же она сидит здесь, а не бежит к нему со всех ног?!
      - Гретхен, куда вы?
      - Мне нужно... Пустите... пожалуйста... - бормотала она, всюду натыкаясь на его руки и оттого болезненно морщась, - Я должна...
      - Вам никуда не нужно, он уже здесь, - проговорил Кренстон, и Гретхен услышала голос, позвавший ее:
      - Гретти...
      - Как долго тебя не было, Ларт! - беспомощно всхлипнула она и шагнула к нему навстречу, и тут темнота начала стремительно сжиматься вокруг нее, и Гретхен более всего испугалась, что в этой темноте опять потеряет Ларта, и успела лишь вскрикнуть испуганно, но уже не почувствовала, как его руки подхватили ее.
      Но, странным образом, страх не оставил ее даже в беспамятстве. И отчаяние, что она опять теряет Ларта, потащило ее назад из глубины, в которой тонул, глох ее разум. Сначала она различила голоса, доносящиеся к ней так, будто голова ее была обложена толстым слоем ваты. Потом начала различать слова и узнала встревоженный голос Кренстона:
      - ...послать за доктором... опасно...
      И другой, обладающий сейчас для Гретхен такой волшебной живительной силой!
      - Кажется, она приходит в себя... Гретти, вы меня слышите?..
      Чья-то рука трогает ее руку, берет в ладони, и теплые губы прикасаются тихо... Это он!.. Это он!..
      - Ларт... - едва шевельнулись непослушные губы.
      Книга третья
      Глава первая
      совместный обед выбивает Гретхен из колеи
      Гретхен не замечала вокруг себя ничего, кроме того, кто вернулся к ней из мертвых. Она почти ничего не говорила, только смотрела на Ларта, и будто сердцем самим слушала его голос. И важно было даже не то, что он говорил, а сам голос, звуками которого наслаждалась Гретхен, поэтому на губах ее порой невпопад появлялась тихая, отрешенная улыбка. Когда Ларт спрашивал о том, что случилось с нею в эти месяцы, она торопливо отвечала:
      - Ах, какое это имеет значение?! Вы живы! Живы! Я знаю только это!
      Гретхен садилась на ковер, обнимала за шею Урса, гладила ладонями его короткую, атласную шерсть. Псу это явно нравилось, и кажется, он сожалел, что сейчас уже непозволительно сделать вид, будто он снова забылся, опять вскинуть лапы на плечи Гретхен и по-щенячьи восторженно облизать ее щеки.
      Это были минуты и часы безудержной, ничем не омраченной радости. Сейчас Гретхен не способна была ни к какому логическому умозаключению, раздумью или озабоченности. И в этом состоянии своем она была подобна растению, лишенному разума, которое вынесли из подвала под простор лучезарного неба, и листья его бездумно нежились в солнечных потоках, каждой малой частичкой вбирая их энергию, впитывая силу из чистого воздуха и ласкового дыхания ветра. Гретхен забыла, где она находится. Да и какое это имело значение, если самое лучшее место во всем мире то, где Ларт опять с нею!
      А потом Кренстон пригласил их к обеду. И вот тогда между бровями Гретхен легла маленькая морщинка. Кренстон... В этом, самом светлом и добром месте кроме нее и Ларта есть еще Тимотей Кренстон, и "светлое, доброе место" - дом сэра Кренстона, в котором она обещала стать хозяйкой... женой... Эти мысли враз всколыхнулись, замелькали, пока еще не требуя задуматься в поисках трудных, а может, и не существующих решений и ответов. Пока они только пугали, нарушая безоглядную радость, омрачая ясную лучезарность ее.
      Под конец трапезы она едва сдерживалась, чтобы не расплакаться. На первый взгляд причины для этого не было никакой: подали великолепный обед с роскошными, парадными блюдами. Слуги, прислуживающие за столом, надели парадные платья и демонстрировали великолепную выучку. Атмосфера обеда отнюдь не была напряженной - мужчины обменивались репликами, и это вполне соответствовало застольной светской беседе.
      Если бы только Гретхен могла не замечать, что исчезла без следа легкость и непринужденность сэра Кренстона! Теперь это был аристократ, в совершенстве владеющий искусством за манерами и этикетом скрывать истинные свои чувства.
      Если бы не веяло холодом безликости от слуг, меняющих блюда, наполняющих бокалы! Их глаза ни только ни разу не потеплели улыбкой как обычно, более того - в этот раз они прилежно избегали взгляда Гретхен.
      И она сделала чудовищное открытие - в этом доме никто кроме нее не был рад появлению Ларта!.. Мысль об этом была столь ужасна, так невозможна и несправедлива, что глаза Гретхен едва не наполнились слезами, и она торопливо опустила взгляд на кушанье, стоящее перед ней. Она бессмысленно ковыряла в нем вилкой и пыталась призвать на помощь все свое самообладание, одновременно боясь, что не справится с собой, и слезы закапают на блюдо. Но, когда Гретхен нашла в себе силы опять поднять глаза, она мысленно послала благодарение Богу, потому что никто не заметил ее расстроенных чувств.
      После обеда Гретхен почувствовала необходимость остаться одной. И очень кстати Ларт спросил у хозяина, где он мог бы написать несколько писем.
      Она ушла к себе в комнату, но одна оставалась недолго - короткий стук в двери и голос сэра Тимотея сообщил о нежданном визитере. Кренстон вошел к ней, и Гретхен ощутила, как между ним и ею мгновенно образовалось некое напряжение. Хотя теперь перед ней был тот самый Кренстон, которого она привыкла видеть, а не незнакомый аристократ с выражением непроницаемой отчужденности. Но Гретхен не знала цели его визита, и это ее беспокоило. Вернее, причин и поводов для разговора было достаточно, но ни одна из них не обещала радости Гретхен.
      - Гретхен, что так расстроило вас за обедом? - вдруг спросил он, заставая ее врасплох. Что-что, но этого вопроса она не ожидала.
      Глава вторая
      Кренстон ждет от Гретхен свидетельства
      прежнего расположения к нему
      Растерянная Гретхен не могла собраться с мыслями, чтобы дать хоть какой-то вразумительный ответ Кренстону, и все, что она сумела сказать, так это именно то, что чувствовала:
      - Я... не хочу отвечать на это, - пробормотала она.
      Кренстон смотрел внимательно, не отводя глаз, будто читая в выражении ее лица, во взгляде ответ на свой вопрос. Гретхен даже чуть-чуть улыбнулась - печальная улыбка обозначилась в уголках ее губ, - и едва не сказала: вы ведь и так все знаете, зачем же спрашивать.
      - Если бы я увидел в этом человеке малейшую фальшь, несоответствие вашим представлениям о нем, я не привел бы его к вам, - сказал Кренстон, вновь заставляя сердечко Гретхен вздрогнуть в смятении - она не чувствовала в себе достаточно сил, чтобы обсуждать это.
      - Господин Кренстон... боюсь, я не способна сейчас говорить о чем-либо...
      - Мне не нужно, чтобы вы говорили со мной.
      - В таком случае... зачем вы пришли...
      - ... господин Кренстон, - невесело усмехнувшись, он закончил фразу вместо Гретхен. - Я пришел услышать от вас - Тимотей. Такая цель кажется вам смешной? А для меня это станет свидетельством того, что вы все еще видите во мне своего друга.
      И вдруг Гретхен пронзило мгновенное осознание того, что Кренстон вернул ей Ларта. И разумеется, он давал себе отчет, чем это может обернуться для него самого... Ведь всякому здравомыслящему человеку понятно, что у Кренстона не было абсолютно никаких причин разыскивать Ларта и приводить в свой дом. Напротив, он должен бы быть крайне заинтересован в том, чтобы эти двое никогда не нашли друг друга, потому что встреча их означает крушение всех его надежд...
      - Друг ли вы мне... - через силу заговорила Гретхен. - О, Кренстон! Тимотей! Сейчас у меня голова идет кругом... Я слишком потрясена, чтобы осознать то, что случилось, и то, что вы для меня сделали... - Гретхен переглотнула, снова заговорила: - Одно я знаю, - едва ли кто-то сделал бы для меня большее... Я счастлива, и это вы сделали меня счастливой, Тимотей... Больше я ничего не сумею сейчас сказать вам.
      - Мне остается лишь молиться, чтобы вы не стали думать обо мне иначе. Даже тогда, когда вы будете способны разумно оценить все мои поступки. Впрочем, - чуть насмешливо улыбнулся Кренстон, - счастливые люди великодушны. И не помнят зла.
      - Зла? - в голосе Гретхен прозвучало изумление. Теперь она в достаточной степени взяла себя в руки, и могла говорить с Кренстоном более-менее спокойно. - О чем вы говорите? Вы и зло - несовместны. Если я и видела некоторые ваши поступки и намерения в черном цвете, то лишь потому, что смотрела сквозь собственные страхи и несчастья, сквозь горький опыт прошлого... Вы знаете это. - Гретхен прерывисто вздохнула. - Потом мне оставалось только запоздало сожалеть о несправедливости по отношению к вам.
      Кренстон положил руки ей на плечи, повел ладони вниз по ее рукам. Взгляд его был пристальным и как будто усталым.
      - Тимотей, вы должны поверить мне, в том уголке моего сердца, который отныне принадлежит только вам, там светло, там только любовь и благодарность...
      И в это мгновение Гретхен будто обожгло, ослепила мысль, полыхнувшая молнией - она поняла наконец, что подразумевал Кренстон под словами "когда будете способны оценить все мои поступки"... Та ночь, когда он потребовал: станьте моей женой! немедленно! А ведь он знал!.. Тогда он уже знал, что Ларт жив!..
      Смятение, непонимание, отчаяние, выплеснувшееся из широко открытых глаз, рассказали Кренстону больше, чем объяснили бы слова. Теперь она смотрела с каким-то жалобным недоумением, и этот взгляд был непереносим для него, Кренстон отступил, выпуская ее руки и хрипло проговорил:
      - Вы вправе назвать меня негодяем. Мне нечего сказать в свое оправдание... Кроме одного - я безумно люблю вас, Гретхен...
      "...и потом... потом он поехал на побережье... нашел Ларта и привез..." Губы Гретхен дрожали, когда она выговорила:
      - Если бы я умела распахнуть перед вами свое сердце... я без колебаний сделала бы это... потому что там нет ничего, что я хотела бы скрыть от вас, Тимотей...
      Она протянула к нему руки, и Кренстон осторожно, будто недоверчиво взял в ладони ее вздрагивающие пальцы, потом прижал их к губам.
      - Гретхен... Я знал очень мало женщин, столь же достойных счастья, как вы...
      Глава третья
      Ларт обещает вести честную игру
      Сэр Тимотей сидел перед камином, поставив руку на подлокотник, опустив на нее голову. Он сидел в неподвижности, и длительное время наблюдая его со стороны, можно было подумать, что он дремлет в этой позе. И не мудрено - уже прошло Бог знает сколько времени с тех пор, как большие часы в гостиной сообщили о полуночи. Но он не спал и быстро поднял голову на звук открываемой двери - в темном проеме стоял Ларт.
      - Вы позволите?
      - Входите, - Кренстон сдержанно кивнул на второе кресло.
      Некоторое время лишь потрескивание догорающих в камине поленьев нарушало ночную тишину. Затем, все так же глядя на короткие язычки пламени, Кренстон проговорил:
      - Что будем делать, господин Ларт?
      - Я не знаю, - помедлив, ответил Ларт. - Это решит Гретхен.
      - И вы согласитесь с ее решением, каким бы оно ни было? - сузив глаза, снова спросил Кренстон.
      - Разумеется, - голос Ларта был абсолютно бесстрастным, разве что глуховат немного - видимо это было следствием жестокой простуды, болезнь еще не совсем его оставила, Ларт иногда покашливал.
      - Теперь я вижу, что Гретхен была права - возможно, вы ее лучший друг, но не более. Наверно, сердце ваше всецело принадлежит другой, ведь невозможно остаться равнодушным к этой женщине, пробыв с ней рядом хоть какое-то время.
      - Гретхен обсуждала с вами наши отношения? - сдержанно улыбнулся Ларт.
      - Я не правильно выразился... Едва ли это было обсуждение.
      - Это не имеет значения. Как и то, что свои чувства к Гретхен я никак не назвал бы равнодушием. Сейчас только одно имеет значение - то, что сделает ее счастливой. Если она решит, что будет счастлива с вами, значит, она останется здесь. Я уеду один, зная, что она жива, благополучна и вы будете для нее надежной защитой от жизненных невзгод.
      - Господин Ларт! - Кренстон не скрывал, что слова Ларта воодушевили его надеждой. - С тех пор, как я встретил Гретхен, это неземное создание, - и я не устаю благословлять тот час, - с тех пор я живу одним лишь стремлением дать ей то, чего она достойна. Я затрудняюсь сказать, что значит для меня Гретхен - слова кажутся мне слишком скудными и малозначительными. Я люблю ее. Никогда в жизни я не был более счастлив, чем в те минуты, когда Гретхен согласилась соединить наши судьбы, стать моей женой. Я никого и никогда не просил ни о чем, привык во всем полагаться только на себя. Но вас я прошу, я готов умолять вас - не отнимайте у меня Гретхен!
      Откашлявшись, Ларт проговорил:
      - Гретхен не бездушная вещь, которую можно взять, забрать с собой или оставить. Она решит сама. Условимся лишь об одном, господин Кренстон, - не торопите ее с выбором. Нужно дать ей время вновь обрести душевное равновесие. Разговор об этом должен возникнуть лишь тогда, когда уйдет радостная лихорадка, и Гретхен снова станет спокойна.
      - Но об этом я должен бы просить вас! Ведь сейчас она с негодованием отбросит саму вероятность вновь расстаться с вами. Господин Ларт, я надеюсь, вы не намерены в ближайшее время покинуть Тополиную Обитель? Оставайтесь моим гостем, я прошу вас.
      - Благодарю вас, господин Кренстон, я воспользуюсь вашим гостеприимством. И Гретхен тоже останется в вашем доме до тех пор, пока не сделает окончательного выбора. Господин Кренстон, не ждите от меня какой-либо нечестности. Я глубоко уважаю ваше чувство и обещаю вести себя абсолютно честно по отношению к вам.
      Некоторое время сэр Тимотей смотрел на Ларта молча, потом медленно проговорил:
      - Господин Ларт... мне искренне жаль, что жизнь противопоставила нас друг другу... Вот вам моя рука, господин Ларт... Между нами женщина, удивительная, дивная, сокровище всей жизни... И я счастлив, что в сердце моем нет по отношению к вам чувства враждебности! Напротив, ко мне приходит мысль: если бы этот человек мог стать мне другом... Я рад, что Гретхен стала связующим звеном между нами.
      Глава четвертая
      выбор Гретхен
      Прошло около двух недель после появления Ларта в Тополиной Обители. Гретхен забыла свои огорчения по поводу того, что Ларт - нежеланный гость в доме Тимотея Кренстона. Сердце ее наполнялось тихой радостью, когда она видела, что Кренстон не только не испытывает антипатии к Ларту, но напротив, мужчины прониклись искренним дружеским расположением друг к другу.
      Слуги, справедливо заподозрив в Ларте опасного соперника сэру Кренстону, тоже с удовольствием расстались со своей неприязнью к гостю - те, кто был посвящен в истинное положение дела, а именно: Кренстон, доктор, Ларт и Гретхен, уговорились представить Ларта братом Гретхен. Разумеется, сделано это было не по причине недружелюбия слуг, более важной представлялась возможность избегнуть нездорового любопытства соседей к ситуации, домыслов и сплетен. Таким образом, никто в округе, даже семья Джоберти не знала, кто такой в действительности, этот господин Ларт. А прислуга охотно и с облегчением признала в Ларте любимого братца милой Гретхен. Ну в самом деле, кому же это первому взбрело в голову, что господин Ларт может угрожать счастью их любимого хозяина. Ведь он ведет себя именно как брат, и не более. А лицо ангелочка-Гретхен сияет от счастья, и глаза светятся такой радостью, когда она смотрит на вновь обретенного братца! Так ведь это и понятно, и пусть будет грешно тому, кто заподозрит в ее родственных чувствах что-то другое, ведь она едва не потеряла брата, так как же ей не радоваться такому счастью! И слуги без долгих раздумий перенесли любовь к Гретхен на обожаемого ею "брата", со всеми вытекающими из этого последствиями.
      Гретхен была счастлива. И какое имеет значение, что осень не балует солнцем, а из серой пелены, клубящейся наверху вместо неба, то и дело начинает просеиваться мелкий, холодный дождь. Ничто не может разрушить солнечного состояния ее души. Ну право же, достаточно взглянуть на нее вот хоть сейчас, когда, сидя на толстом ковре поблизости от Ларта, она играет с Урсом. Пес позабыл обо всякой солидности, и как щенок, с готовностью кидался за своим поводком, который Гретхен бросала прочь. Схватив его, пес несся назад, но отдать не спешил, и начинался следующий этап забавы. То они тянули поводок каждый к себе, то Урс делал вид, что потерял всякий интерес к игре, ронял его на пол, отворачивался, а то и ложился, опустив голову на лапы. Но стоило Гретхен потянуться за "собственностью" Урса, пес вскакивал, хватал поводок и в полном восторге носился по гостиной. Гретхен вовсе не была в обиде на жадину, и от души хохотала, сидя на полу.
      Ларт с улыбкой наблюдал за ними. Обычно в этот час в гостиной бывал и Кренстон, но сегодня его не было дома. Ларт вдруг протянул руку и положил ее на голову Гретхен. Она резко обернулась, с изумлением посмотрела на него все это время Ларт был чрезвычайно скуп на проявление каких-либо чувств, и вдруг этот ласковый жест. Что он значил?
      - Нам очень повезло, что вы встретили именно Кренстона, не так ли, Гретти?
      - Да... он хороший человек.
      - Более чем хороший. Я убеждаюсь, что господин Кренстон очень достойный человек, честный и надежный.
      - Ларт... что вы собираетесь сказать мне?.. - осторожно спросила Гретхен.
      - Вы намеревались стать супругой господина Кренстона.
      Ларт не спрашивал, он напоминал о реальном положении вещей. В лице Гретхен не осталось ничего от радостного возбуждения, теперь оно ясно отражало стремительно меняющиеся чувства: удивление, недоумение, вопрос, даже желание сказать что-то в оправдание... Но она ни сказала ни слова, ждала молча.
      - Вы намерены сдержать обещание, данное господину Кренстону? Он, в самом деле, был бы замечательным супругом для вас.
      Гретхен молчала. От усилия проникнуть в подоплеку слов Ларта, между ее бровями пролегла тоненькая морщинка, но это не помогло, Гретхен ничего не понимала, потому что мысль о том, что Ларт собирается оставить ее здесь, заполонила все ее существо, лишая воли и разума. Разве не подразумевалось само собой, что они снова вместе?! Оказывается, не подразумевалось, оказывается, это лишь фантазия, придуманная ею, и никак не соответствующая действительности... Ее дорога закончилась здесь. Гретхен опустила голову, не желая показать слезы, навернувшиеся на глаза. Но Ларт не позволил ей этого тронул за подбородок, заставил поднять голову. Слезинки сейчас же сорвались с ресниц, оставили на щеках две дорожки.
      - Вы так скоро отвыкли доверять мне свои горести? Предпочитаете держать их при себе? - медленно проговорил Ларт.
      Губы у Гретхен задрожали, она едва удержалась, чтобы совсем не расплакаться.
      - Слезы отчаяния вместо доверия? Ах, Гретти! Ведь это ни я изменился, а вы. Я вернулся к вам с прежними намерениями и желаниями, может быть даже более сильными, чем прежде. Но за время нашей разлуки с вами произошло многое, я нашел вас иной, в чем-то мне незнакомой. Я знаю, что с господином Кренстоном вас связывает нечто большее, чем дружеское расположение, поэтому я должен спросить о ваших намерениях. Помните, я говорил, что мы не разлучаем близких людей.
      - Я должна... ответить немедленно?... - с трудом выговорила Гретхен.
      - Не должны. У меня уже есть ваш ответ, - чуть улыбнулся Ларт, осторожно провел пальцем по мокрой дорожке.
      В этот момент дверь распахнулась, и вошел Тимотей Кренстон, разогретый быстрой скачкой, с румянцем на щеках. Он остановился, как вкопанный, и улыбка моментально исчезла с его губ. Гретхен быстро встала, шагнула к нему.
      - Тимотей... Отпустите меня... - вздрагивающим голосом выговорила она.
      Гретхен увидела его растерянные глаза, потом лицо Кренстона потемнело, как будто смутная тень легла на него, взгляд ускользнул от Гретхен, сэр Тимотей повернулся и вышел без единого слова.
      Глава пятая
      посвящает читателя в секрет дома
      Когда Кренстон пришел в себя, он обнаружил, что находится в своем рабочем кабинете, расположенном позади библиотеки. Он не знал, почему забрел сюда, видимо, просто - в убежище. Рабочая комната как нельзя лучше годилась в качестве норы, куда уползает зверь зализывать раны или умирать. В ней даже окон не было, и явиться туда никто не мог - домашние давно привыкли, что без разрешения в эту комнату ни ногой, запрещалось так же тревожить хозяина, когда он находился в своем кабинете, без крайней на то необходимости.
      Не зажигая света, Кренстон запер дверь на ключ, и сел, опустив голову на сцепленные руки. Для него исчезло все - время, пространство, и сам он растворился в этой глухой темноте. Но одно осталось - такая же глухая, беспросветная тоска. В нем умерло все, и все потеряло значение кроме живой, трепещущей боли.
      Хотя пришел он в эту комнату без определенных намерений, постепенно намерения эти определялись, и Кренстон подумал, что ноги сами собой привели его именно туда, куда надо.
      Он вынул спички, зажег свечи. Не глядя, достал из ящика стола несколько листов бумаги, обмакнул перо в чернила...
      Закончив писать, сэр Тимотей обвел глазами кабинет. Он смотрел "чужим" взглядом, как будто все предметы, его окружающие, вдруг сделались ему незнакомы, а может быть, они остались в прошлой жизни. Кренстон как будто перешагнул некий предел, а все, чем он жил раньше, осталось по другую сторону.
      Он выдвинул поочередно ящики стола, открыл бюро секретера. Наскоро переворошив бумаги, кое-что извлек и положил перед собой.
      Когда Гретхен, не находившая себе места, вызвала слугу и спросила, где именно находится сейчас господин Кренстон, его стали искать. Скоро обнаружили, что дверь кабинета приоткрыта, но Кренстона в кабинете не было. Однако, он оставил следы своего пребывания там - на столе обнаружили три письма: одно для Дороти, и два других, запечатанных, для Джоберти и Ларта.
      Маленькая комнатушка, в которой Кренстон захотел устроить свой кабинет, раньше была всего-навсего захламленной кладовой, и слуги не понимали, чем приглянулась она хозяину, когда он велел привести ее в порядок. Он проводил здесь много времени, нередко запирая двери кабинета на ключ. Эта комната охранялась особыми, вовсе нехарактерными для господина Кренстона строгостями. И абсолютно никто из домашних не знал, что из старой кладовки имелся тщательно скрытый выход из дома. Через него Кренстон входил в тоннель, проложенный под холмом, и далее, под землей. Таким образом покидая дом, он, незамеченным, оказывался с противоположной стороны холма, в отдаленном овраге, где обычно его уже ждал оседланный конь.
      Соорудили этот тайный ход, когда гациендой владел другой человек. В те годы, теперь уже отошедшие в глубины прошлого, места здешние были неспокойны, а жители считались крамольниками, вольнодумцами и мятежниками. Так вот, тогдашний хозяин поместья и был связан с этими вольнодумцами. Более того, это был один из руководителей повстанцев, и комитет нередко собирался в его доме для обсуждения дел и принятия решений. В целях безопасности тогда и прокопали повстанцы этот подземный тоннель. Секрет его хранился тщательно, и лишь через много лет хозяин сделал его подробное описание. Случилось это примерно за год до смерти бывшего мятежника, прожившего долгую и славную жизнь. С тех пор тайна гациенды хранилась у нотариуса. На запечатанном конверте значилось: "Вручить новому владельцу".
      Прошло несколько лет прежде, чем появился адресат, кому надлежало вручить письмо, потому что наследники осваивали Американский континент, и лишь формально вступили в права наследования, старое поместье в Испании их мало интересовало. На некоторое время они забыли об усадьбе, а потом поручили своему поверенному заняться ее продажей. Новым хозяином поместья стал сэр Тимотей. Таким образом, приобретая гациенду, он стал и обладателем ее тайны.
      Тогда он не имел ни малейшего представления о том, будет ли эта забавная достопримечательность дома иметь какое-либо практическое применение. В то время он еще не знал, что довольно скоро обретет второе имя - Немой Пастор. И тайный выход из дома станет ему крайне необходим и не менее привычен, чем парадная дверь.
      За хорошо скрытой массивной дверью, ведущей из кабинета, находилась вполне благоустроенная комната с хорошей вентиляцией, столом, кроватью, и прочей необходимой мебелью. Кренстон мог там переодеться, отдохнуть, если было необходимо, а однажды он около двух недель отлеживался в этой комнатке, залечивал полученную рану, опекаемый другом-доктором.
      Кроме Джоберти в тайну хода был посвящен только один из людей Немого Пастора.
      Глава шестая
      письма
      "Моя добрая Дороти, обстоятельства вынуждают меня спешно покинуть этот, полюбившийся мне приют. Я уезжаю из Испании, но куда именно - пока еще не знаю, не решил. Я тотчас сообщу тебе мой новый адрес, едва только он у меня будет, с тем, чтобы ты могла переправлять корреспонденцию, пришедшую на мое имя. Не знаю, скоро ли вернусь в этот дом, поэтому во всем, что касается ведения его, я всецело полагаюсь на тебя. Рассчитай лишних слуг, сократи хозяйство - проводи любые мероприятия, которые сочтешь нужными.
      Мисс Гретхен и господин Ларт могут оставаться в Тополиной Обители как угодно долго. Но не исключено, что они захотят уехать. Путь им предстоит неблизкий, потому позаботься, чтобы у них было все необходимое для долгого путешествия, от лошадей и экипажа до теплой одежды. Я очень на тебя рассчитываю, сделай все, как нужно.
      С искренним уважением и симпатией сэр Тимотей Кренстон".
      Это письмо, самое легкое, Кренстон написал последним. Вторым было письмо, адресованное Джоберти:
      "Дорогой друг! Как мы с вами и предполагали, события последнего времени изменили ситуация не в лучшую сторону и непоправимо ее осложнили. Надежды мои не оправдались, и последние новости свидетельствуют со всей очевидностью, что брат мисс Гретхен, глубоко мною уважаемый, должен увезти ее. Помните, я рассказывал вам, что обстоятельства долго не позволяли нам с Гретхен соединить свои судьбы, - видимо, я слишком рано поверил в свою счастливую звезду... Хотя - никто не виноват в том, что так сложилось. Я уезжаю тоже и немедленно - вот такую уступку своему малодушию намерен я сделать. Где остановлюсь, еще не знаю. Я буду писать вам. Благодарю вас за все, Джоберти. Очень надеюсь, что мы еще встретимся. Ваш Тимотей".
      А начал он с самого трудного письма, долго сидел, не прикасаясь пером к бумаге, подолгу обдумывал очередную фразу. Он старался быть сдержанным и лаконичным, не позволяя прорваться чувствам, которые он испытывал, и излиться им на бумагу - зачем говорить о том, как больно ему в этот час, что он раздавлен обломками сияющего дворца, выстроенного из мечтаний и надежд. Бесплотные, они оказались невыносимо тяжкими. Но зачем говорить об этом? Чтоб вложить в них укор: о, как вы жестоки! Бессмысленно, глупо.
      "Господин Ларт, не судите меня за малодушие - я поступаю так, как считаю правильным. Слова Гретхен были импульсивными, и потому - искренними. Я знаю, что она может передумать, видя перед собой живой укор совести, тогда она начнет анализировать и искать "правильное" решение. Но я не хочу этим пользоваться - я слишком ее люблю.
      Однако осмелюсь просить вас время от времени писать мне о том, как сложится дальнейшая судьба Гретхен. И еще более важное: если когда-либо вы поймете, что мисс Гретхен лучше было остаться, чем уехать, что она осознала это и сожалеет о прошлом поступке - не удерживайте ее, дайте возможность вернуться. Меня тревожит то, что Гретхен ослеплена своим чувством к вам, она не понимает, что оно не находит отклика в вашем сердце. Господин Ларт, я так и не узнал, куда и зачем вы увозите Гретхен, - она желает следовать за вами, и этого достаточно. Я могу лишь надеяться, что не ошибся в вас, и вы действительно обладаете именно той высокой степенью благородства, которую я увидел в вас. Это может служить поручительством будущего благополучия Гретхен. Но если она будет несчастна, если осознает, что совершила ошибку, не дайте ей совершить вторую - убедите вернуться в Тополиную Обитель. В этом доме ее будут ждать всегда, сколько бы лет не прошло, и в сердце моем она будет жить до тех пор, покуда жив я сам.
      Я полагаю, что вы не пойдете в море до окончания сезона штормов. Этот дом - в полном вашем распоряжении. Если вам удобно, оставайтесь в нем на все время этого вынужденного ожидания. Со своей стороны - я настоятельно рекомендую поступить именно так. Когда решите покинуть Тополиную Обитель, примите великодушно все заботы Дороти, ей даны указания на этот счет".
      Глава седьмая
      сэр Тимотей определяет судьбу Гретхен
      Кренстон был прав: если бы Гретхен была оставлена возможность сто раз подумать, прежде чем принять окончательное решение, то, вполне возможно, на сто первый раз она решила бы сдержать слово, данное сэру Тимотею. Не потому, что так велело ей сердце, - то, что оно велело, Кренстон слышал. Но Гретхен подчинилась бы собственным умозаключениям, возросшим пышным цветом на благодатной почве двух предпосылок.
      Первая из них заключалась в ее чувстве обязанности Кренстону, в ее благодарности и сострадании к нему. Слишком много она узнала о нем, слишком много между ними случилось. И взятая в осаду этими чувствами, Гретхен не нашла бы в себе сил опять сказать Кренстону: "Отпустите меня!" потому, что теперь сказать это было бы для нее все равно, что заявить: "Когда мне нечем было жить, дышать, тогда моим воздухом стало ваше благородство и бесконечная доброта. Но мои черные дни остались в прошлом. И теперь вы больше не нужны мне". Заявить это было бы неприемлемо для Гретхен.
      И было еще другое, что вторгалось в ее мысли с маниакальной навязчивостью - ощущение, что Ларт по отношению к ней так же руководствуется лишь чувством долга, что он испытал бы облегчение, "пристроив" ее в хорошие руки, и уж разумеется, избавился бы от многих хлопот и тягот, причем совесть его имела все основания быть абсолютно спокойной.
      Мысль эта, еще не до конца сформировавшаяся, полуощущение, впервые возникла, когда Ларт заговорил об ее обещании, данном Кренстону, и о том, намерена ли она сдержать свое слово. Застигнутая врасплох, Гретхен испытала боль и отчаяние, но лишь на короткие мгновения, потому что следующие слова Ларта немедленно исцелили ее. Но потом... потом ощущение горечи и некой потери вернулось.
      Да, Кренстон был прав: останься он рядом с Гретхен, он не потерял бы ее. Но только сердце ее - осталось бы с ним тоже? Обладая ее телом, не утратил бы он безвозвратно душу Гретхен? Или он предпочел бы удовлетвориться этим, чем потерять ее совсем? Кто знает, о чем думал Кренстон? Какие мысли и предчувствия заставили его поступить так, как он поступил? И действительно, был ли этот поступок малодушным, как он сам назвал его, или напротив, потребовал от него мужества и самоотречения ради счастья любимой им женщины...
      Как бы то ни было, Кренстон сознательно облегчил Гретхен необходимость сделать выбор. Облегчил, но не избавил совсем. Она обречена была унести с собой смутные сомнения и страхи, оставляя в Тополиной Обители существенную часть себя, часть своей души. Ведь невозможно было представить, что Гретхен перелистнет прошлое, как страницу прочитанной книги, закроет ее и никогда не оглянется назад, забудет людей, сделавших для нее так много...
      Кренстон позаботился даже о том, чтобы людская хула не коснулась ее, чтобы в сердцах всех, кто узнал ее, сохранился бы образ прекрасный и чистый, и чтоб мысли о ней были полны сочувствия и сожаления, сетований на неласковую судьбу, помешавшую соединиться двум прекрасным людям... Пусть домысливают ее судьбу в силу собственного воображения, но пусть Гретхен неизменно останется в этих фантазиях достойной любви и сочувствия. Об этом было письмо к Джоберти, - доктор захотел, чтобы и Ларт прочел его. А позже еще несколько людей "удостоятся" особого доверия взглянуть на короткий текст письма. Число их будет очень ограничено, но вполне достаточно, чтобы желание сэра Тимотея исполнилось - о последних событиях в Тополиной Обители в обществе начало складываться именно то мнение, которое ему было нужно.
      Но это случится позже. А в первые часы и дни неожиданный отъезд Кренстона и его письма (слова, адресованные Дороти и Джоберти удивительным и стремительным образом стали известны всей прислуге) были подобны грому среди ясного неба, разрушительной катастрофе. И как при настоящей катастрофе, люди вели себя по-разному. Джоберти и Ларт в полной мере сохранили самообладание, не позволили ни мыслям, ни эмоциям взять верх и выплеснуться наружу. Люди, работавшие в гациенде или служащие в доме, были растеряны и ошеломлены. Такой отъезд хозяина выбил почву из-под их ног - ведь исчез объект их заботы, ради кого делалось все в доме, а теперь - зачем? для кого? кому нужен их труд? Оставались, правда, еще гости: мисс Гретхен и господин Ларт. И из этих двоих, разумеется, более всего нуждалась в опеке Гретхен. И с нею обращались так, что еще более усугубляли ее состояние. Бесхитростная Габи входила к Гретхен с подозрительным блеском в карих глазах, а след несчастья и печали на всем облике Гретхен повергал девушку в такое уныние, что она стремглав выбегала из комнаты, чтобы без помех выплакаться где-нибудь в уголке. Все были с Гретхен столь предупредительно заботливы и внимательны, что это походило на обращение с человеком, только что похоронившим кого-то очень близкого. А Гретхен... Ей было плохо. Очень. Что могла она чувствовать, зная, кто всему виной? Никто иной, как она разрушила покой Тополиной Обители. И то, что никто не видел этой ее вины, вовсе не приносило ей облегчения, ведь получалось, что она не по праву пользуется людской жалостью и сочувствием, а знай они правду, - кому бы захотелось ее жалеть. Да и теперь - не все так уж слепы. Дороти. Проницательность и житейская умудренность подсказывали ей истинное положение вещей. И в глазах Дороти Гретхен не видела ни сострадания, ни сочувствия. Одновременно домоправительницу не в чем было упрекнуть, ее поведение было безукоризненным, а только Гретхен остро не хватало особого, ласкового, почти материнского тепла ее глаз.
      Глава восьмая
      неожиданный визит
      Теперь Гретхен хотела бы как можно скорее покинуть Тополиную Обитель, и вздумай кто-то обвинить ее в трусливом бегстве, она и не подумала бы возразить, согласилась бы: "Да, я трусливая, неблагодарная, я знаю, пусть. Но я хочу бежать отсюда, от всех этих добрых людей потому, что не по заслугам мне их доброта..." Может быть, Гретхен надеялась убежать не из дома Кренстона, а от укоров собственной совести, но сейчас она не могла, не хотела разбираться в своих чувствах - ей было плохо, и она искала спасения
      А на дворе стояло зимнее ненастье, и все, будто сговорившись, в один голос твердили, что нет никакой возможности пускаться сейчас в дорогу, равно, как и необходимости делать это. Джоберти категорически заявил, что они должны остаться в Тополиной Обители самое меньшее на три недели, потому что дороги местами абсолютно непроходимы, и только самые неотложные дела вынуждает людей покидать в это время теплый и надежный кров. Услыхав это, Гретхен беззвучно застонала. О, нет! Три недели! Это вечность!
      Дороти и слов тратить не захотела в обсуждение этой темы. Она бесстрастным голосом, но совершенно безапелляционно заявила, что гости оставлены на ее попечение. Она отвечает перед господином Кренстоном за их благополучие, и, естественно, за здоровье. Потому она не позволит им покинуть дом и уйти в дождь, слякоть, в ледяной ветер. Да помилуйте, о чем тут говорить?!
      Гретхен же хотелось вопреки всем разумным доводам умолять Ларта: "Уедем! Пожалуйста!" Но нет, она не умоляла, настолько у нее еще хватало сил и самообладания. Да Ларт, скорее всего, сам понимал ее невысказанные желания. И если не считал нужным им потакать, значит это было нужно. Он заботится о ней самой, о ее здоровье и безопасности - Гретхен оставалось только горько усмехаться про себя: она менее всех понимает, что ей хорошо, а что плохо. А то, что она утратила сон, что она боится встречаться с людьми, ожидая в любую минуту упреков - ведь рано или поздно должны они понять про ее лживость... Нет, нет! Конечно, она не права. Окруженная добротой, зачем она ищет в людях неискренность? Все дело в ней, в том, что она утратила душевный покой, стала болезненно нервной. Надо просто верить Джоберти, Ларту, ведь они и в самом деле, знают, что для нее лучше. Вот в последние дни Ларт просит ее за ужином принимать какое-то лекарство, растворенное в бокале вина. Почему-то она почти обиделась на него из-за этого: "Я абсолютно здорова! Мне не нужны лекарства!" Хорошо хоть не высказалась вслух, хватило ума промолчать. Да ведь молчание бывает красноречивей слов. Глупая, неблагодарная, напыщенная гусыня. Что же это с ней происходит? Неужели она, виноватая перед Кренстоном, Дороти, Джоберти... перед всеми, пытается уверить себя, что это они виноваты перед нею, не понимают ее, обижают... Стыдно... Стыдно...
      В таком хаосе чувств и мыслей пребывала теперь Гретхен, не находя себе опоры, сомневаясь во всем, в себе самой прежде всего, и в своем решении. От этих мучительных размышлений и острого недовольства собой даже ночью покоя не было. Видно, неспокойная совесть навевала плохие сны.
      Но все проходит. Все. И наконец-то Ларт объявил ей, что завтра они могут отправиться в путь. Правда, пока только до побережья, а там опять надо ждать, когда хорошая погода установится надежно. Но это Гретхен пропустила мимо ушей, это было не важно. Они уедут из этого дома!.. Гретхен знала, что рада, она очень хочет уехать, она так ждала... Только вот отчего же хочется плакать?
      В ночь накануне отъезда Гретхен никак не могла заснуть. Только-только дремота опускалась на веки, Гретхен испуганно вскидывалась от того, что казалось, будто дождь стучится в окно, - сон моментально отлетал прочь, и она испуганно вслушивалась в тишину ночи. Облегченно переведя дыхание, она снова опускала голову на подушку, но исподволь подкрадывались мысли о том, не передумает ли Ларт ехать, или что-то случится, и им скажут: "Вы сами видите, нельзя пускаться в дорогу". Или, скорее всего, утром за окнами опять безутешно заплачет дождь, омывая стекла окон печалью...
      Потом она на какое-то время забылась некрепкий сном, и когда истончился раздел между сном и реальностью, испуг опять вырвал ее из объятий бога сновидений: Гретхен испугала бредовая мысль о том, как же это она заснула, ведь теперь непременно случилось что-то плохое. Она распахнула глаза и увидела лунные квадраты на полу - небо совсем очистилось от облаков. Гретхен лежала, смотрела на эти светлые квадраты, а по переносице медленно сползла слезинка, упала на подушку. "Тимотей... - горько прошептала Гретхен, - ну зачем - так все..."
      Кажется, о Кренстоне она и не думала, и вырвалось это неожиданно для нее самой. В действительности же Гретхен думала о нем постоянно. И мысли о нем были столь горьки, что горчила от них любая радость. Радости просто не было места среди печали и горечи. Для тонко чувствующей Гретхен с ее обостренным эмоциональным восприятием мира, был слишком тяжек подобный внутренний разлад, душевная дисгармония. Ей никогда не приходилось поступаться своей совестью. Иногда она думала, что жизнь щадит ее, не ставит перед ней соблазна пойти на компромисс, "договориться" с совестью. И вот теперь она чувствовала себя именно в такой ситуации - совесть беспокоила ее, состояние тревожности не проходило.
      Она закрыла глаза, и слезинка опять впиталась в подушку.
      - Гретхен... - вдруг прошелестел в комнате приглушенный голос.
      Глава девятая
      прощание с Немым Пастором
      Негромкий голос прозвучал для Гретхен как оглушительный громовой раскат. Вздрогнув всем телом, она резко села.
      - Тимотей! - выдохнула она. - Вы?!
      - Не пугайтесь. Я не призрак.
      - Я не вижу... где вы... - напряженно вглядываясь в темноту, Гретхен тщетно пыталась разглядеть силуэт человека.
      Помедлив, Кренстон проговорил:
      - Это не нужно... боюсь испугать вас.
      - Почему? Чем?
      И опять не сразу он ответил:
      - На мне слишком много черного.
      Какие-то мгновения смысл фразы проникал в сознание Гретхен, потом она почувствовала, как внутри похолодело, и, сделав над собой усилие, спросила:
      - Ко мне пришел Немой Пастор?
      - Нет!.. - поспешно возразил сэр Тимотей. Потом сказал: - За мной были долги, и я только что отдал их. Потому я пришел к вам в этом обличьи. Но я не хотел, чтобы вы меня видели, был намерен соблюдать осторожность...
      - С вами все в порядке? - встревожилась Гретхен.
      - Разумеется.
      Теперь Гретхен видела его - голос помог ей определить, откуда он доносится, а затем и рассмотреть в темноте еще более темный силуэт Кренстон сидел поодаль в кресле, скрытый глубокой тенью.
      - Снимите маску...
      Шорох платья и обозначившееся светлое пятно сообщили, что Кренстон исполнил ее просьбу.
      - Вы вернулись...
      - Я не уходил, - тихо прошелестел его голос. Кренстон помолчал, прежде чем продолжить: - Мне не хватило сил отказаться от возможности еще несколько дней быть с вами рядом...
      - Вы все время были здесь?! В доме?!
      - Нет. Почти в доме.
      - Я не понимаю...
      - Не надо.
      - Но вы больше не исчезнете? - тихо спросила Гретхен.
      - Вы забыли? Завтра вы покинете Тополиную Обитель. Я пришел проститься с вами.
      Гретхен прикусила губку и не нашла ответа словам Кренстона. Она сжимала на груди одеяло, но нервная дрожь, охватившая ее и заставлявшая голос дрожать, была не от холода. Пытаясь овладеть собой, Гретхен всматривалась в светлое пятно, угадывая лицо Кренстона. Оно было так далеко и смутно, почти неразличимо. Гретхен хотела видеть его. Он сказал - проститься. И Гретхен хотела видеть его прекрасные черты, впитать их памятью своей, всем сердцем. Он был бесконечно дорог ей, так, что невозможно выразить словами, но может быть, ее глаза скажут ему об этом, забыв о покровах условностей, потому что это - прощание...
      - Тимотей... подойдите ближе... мне это нужно...
      Помедлив, он встал и шагнул к ней. Лунный свет облил высокую фигуру, облаченную в длинную черную сутану. Но даже одеяние пастора не могло скрыть его физического совершенства - широкие плечи были налиты силой, опоясывающий талию ремешок лишь подчеркивал мощь торса. Движения его были завораживающе пластичны. Он был прекрасен. Кренстон опустился на колено перед кроватью.
      - Вы плачете?
      - Я так рада видеть вас!
      - Но вы плачете...
      - Моё сердце полно горечи... - улыбка вздрагивала и ломалась, Гретхен протянула к нему руку.
      Он бережно принял ее ладонь в свои и прижался к ней лицом.
      - Это нехорошо, Грет... Неправильно...
      - Что?
      Сэр Тимотей почувствовал страх в ее голосе и понял: Гретхен подумала, что он намерен высказать ей все свои упреки. Кренстон поднял лицо, чуть улыбнулся.
      - Неправильно хотя бы то, что вы испугались сейчас. А может, вас это пугает?
      Гретхен скользнула глазами по его черной сутане.
      - Ах, какое значение оно имеет?!
      - И еще более неправильно, что, вновь обретя утраченное, вы не можете быть счастливой в полной мере.
      - Ценой вашего несчастья... - как эхо, проговорила Гретхен.
      - Вы сделали меня богаче на любовь. До встречи с вами сердце моё было слепым и глухим, а я и не знал, как оно увечно. Я люблю вас, и свет моей любви останется в моем сердце даже потом, когда вы, мой ангел, будете далеко от меня. И поверьте, Гретхен, я буду гораздо более счастлив, зная, что вы счастливы тоже, чем тогда, когда сознавал бы: вы со мной, но лишь потому, что увязли в силках и петлях обстоятельств, рассудочности... И эти петли связали ваши крылья, сломали их... Согласитесь, моего ума хватило бы на то, чтобы увидеть и понять это, - снова улыбнулся Кренстон. - Гретхен, любовь моя, я хочу, чтобы вы были счастливы. И если я значу для вас что-то сделайте это для меня, будьте счастливы безоглядно.
      - Тимотей... - едва слышно проговорила Гретхен. - Вы... вы придумали все эти слова мне в утешение?..
      - О, нет, - покачал головой Кренстон. - У меня было время для раздумий. Когда схлынул первый неистовый шквал эмоций, я обратился к разуму. Я знаю, что мог бы принудить вас остаться со мной, от меня потребовалось бы совсем немного усилий. Причем вы были бы искренне уверены, что это ваше собственное решение. Но еще я знаю, что мне не нужна Гретхен плененная. Вы должны быть по-настоящему счастливы, чудная, дивная, любимая моя. Я этого искренне хочу. А я... Мне будет за вас спокойно. Сейчас мне стало легко, я рад, что смог вам об этом сказать. Хотя я не собирался появляться перед вами, просто хотел побыть рядом, слушать ваше дыхание... Но я рад, что получилось именно так. И... знайте еще... я остаюсь, неизлечимо раненый вами... но сладостна мне эта боль и бесконечно дорога... И если ваша жизнь не сложится... если что-то случится... - возвращайтесь. К другу или к мужу... это не важно. Просто знайте, что вам есть куда возвращаться. Вот здесь, в этом доме вы всегда желанны...
      Глава деcятая
      плаванье к чужим берегам, или время оглушенных чувств
      Берег медленно отдалялся, Гретхен смотрела на него, и ей казалось, что судно стоит на месте, а испанское побережье уплывает от нее в даль, в прошлое. Она помнила, как недавно начинала другой морской путь, и как была счастлива. Тогда она не прощалась с прошлым, она просто порвала с ним, когда бросила взгляд назад, и далеко-далеко увидела очертания берега. В следующее мгновение она опять всем своим существом устремилась вперед, в солнечную лучезарность, в сияние бликов на море, в неизведанность, в чудо. Она помнила восхитительное состояние окрыленности, выпущенной на свободу птицы, которую ждало впереди только самое прекрасное. Гретхен не знала тогда, какие черные дни готовила ей судьба, но и дни тихой, спокойной радости ждали впереди тоже. Было горе, но был и Тимотей Кренстон, и ничего этого Гретхен теперь не хотела отдавать забвению, старалась унести в душе своей, не обронив ни крупицы.
      В будущее заглянуть она не пыталась - слишком жестоким был урок, продемонстрировавший ей непредсказуемость грядущего и тщетность попыток предугадать его. Из этого урока Гретхен вынесла науку ценить мгновения настоящего, в котором судьба пока благосклонна. И Гретхен думала, что отныне будет помнить правило: "Не предавайся радости сверх меры и печалься чрезмерно".
      Кажется, точно такое же состояние наступило в природе: море было благодушным, устойчивый и постоянный ветер дышал приятной прохладой, солнце ровно грело, спокойно отмеряя положенный ему, ежедневный путь, иногда скрываясь за воздушно-легкими облачками.
      Точно так же, легкой тенью наплывали мысли о Кренстоне, не повергая в глубокую печаль - сэру Тимотею удалось внести покой в смятенную душу Гретхен. В ночь, когда Кренстон не устоял перед потребностью проститься с Гретхен, хотя бы взглянуть на нее напоследок, он, щадя чувства любимой, сумел найти самые нужные слова, которые будто заговором-панацеей легли на ее смуту. И стихла тревога. Чувство вины перед Кренстоном хоть и не ушло совсем, сделалось все же не таким пронзительным, нестерпимым. Тимотей сумел подменить ее мысли и чувства ощущением, что не Гретхен уходит от него, а он сам ее отпускает. И как бы ни мал был нюанс, а переменил многое. Лишь много позже Гретхен сможет понять, что сделал для нее Кренстон. Он слишком ее любил, и принес свою любовь на жертвенный алтарь ее благополучия. И если Гретхен еще не обрела гармонии в отношениях с миром, все же в душе ее наступило некое равновесие. Так эскулап, движимый состраданием, оглушает чувства страдальца доброй пинтой крепкого напитка, перед тем, как приступить к делу. Вот так же и чувства Гретхен утратили остроту и яркость. И это было милосердно.
      Время не спешило и не тянулось. Не окрашенное человеческими эмоциями, оно шло так, как ему и надлежало. Неторопливое пробуждение, туалет, завтрак. Потом прогулки по палубе, любование переменчивым океаном. Порой случались нечастые события, вносящие некоторое разнообразие. В стороне прошли киты, и можно было видеть фонтаны воды, выпускаемые ими. Стая летучих рыб пронеслась рядом, и было удивительно и забавно смотреть, как стремительно вырываются из воды серебристые рыбешки, летят, как крылья распуская плавники. А то несколько дельфинов долго сопровождали судно, и Гретхен смеялась, наблюдая целое представление, которое устроили эти веселые, добродушные и очаровательные создания. И конечно, беседы с Лартом, неизменно внимательным и заботливым. Вроде бы все вошло в спокойное русло, и нечего более желать. Но Гретхен казалось, что мир потерял яркость и живость красок.
      А потом наступило ясное солнечное утро, когда Ларт встретил Гретхен какой-то особенно радостной улыбкой.
      - Я хочу вам кое-что показать, - сказал он.
      Гретхен, уже предчувствуя, что именно собирается показать ей Ларт, поднялась вслед за ним на палубу. Он указал на далекий горизонт, к которому стремилось их судно, и там, вдали, Гретхен разглядела размытый синей дымкой берег. Она смотрела, и сердце ее сжималось. Путешествие подходило к концу, а будущее было еще более неопределенным, чем этот, затуманенный далью край земли. Ведь она не стремилась именно к этому берегу, Гретхен просто шла туда, куда вел ее Ларт. Но теперь его миссия подходила к концу. До сих пор Гретхен об этом не задумывалась. Нет, неправда, она не хотела задумываться, прогоняя подобные мысли, потому что ничего кроме тревожащего чувства они с собой не приносили. И вот теперь к ней подступили не мысли, а сам этот миг, когда вопросы, которые она гнала от себя, исчезнут, и она окажется лицом к лицу с ответами.
      - Мы почти у цели, Гретхен, - с улыбкой повернулся к ней Ларт. - Вы не рады?
      - Я рада, - выдавила она ответную улыбку. - Просто... наверно, я устала.
      Он взял ее руку, успокаивающе погладил.
      - Не бойтесь ничего, Гретти, вас никто не обидит. Вы сами будете решать свою судьбу.
      Глава одиннадцатая
      Гретхен с сердечной смутой ступает на землю Ларта
      Гретхен стояла наверху, всматриваясь в берег, который становился все ближе. Вот уже корабли, стоящие на рейде, стало возможно рассмотреть в мельчайших деталях и прочитать названия на бортах. Некоторое время судно шло вдоль берега, и среди изобильной зелени Гретхен различала красивые дома с колоннами и балконами, пестрые цветники и лужайки. Потом судно обогнуло береговой выступ и вошло в просторную бухту. Как на ладони стал виден порт с длинным пирсом. Вдоль него стояло несколько парусников, в порту было довольно людно и оживленно, но это была не праздность, а налаженная суета рабочих буден.
      На судне убирали паруса. Каждый человек из команды находился там, где ему надлежало быть, и делал свое дело. Все приказы исполнялись с привычной сноровкой и точностью. Но достаточно было взглянуть в лицо любого из них, и без переводчика становилось ясно, что у этих людей сегодня праздник, и настроение такое приподнятое, что не физическое усилие мускулистых рук и ног носит их по вантам и шкотам, а будто крылья выросли за спиной, и не требуется никаких усилий. И оттого, что сама она ничего подобного не испытывает, Гретхен чувствовала себя растеряно и неловко, будто явилась чужая, незваная на их праздник.
      - Ох, ведь я должна уложить вещи! - спохватилась она, когда матросы уже готовились бросать причальные концы.
      - Вам не надо думать об этом, Грет, - удержал ее Ларт. - Все ваши вещи доставят вслед за вами. Взгляните лучше туда - нас ждут. Даже моего коня привели!
      Гретхен и в самом деле увидела белоснежного, высокого скакуна под седлом. Как раз в это время какой-то человек подвел его к самому краю пирса.
      - Урс, посмотри-ка! - указал Ларт в сторону берега.
      Пес поставил передние лапы на борт, отчего стал выше Гретхен. Сейчас же хвост его выразил высшую степень радости, и Урс дважды громко гавкнул.
      Конь на берегу заволновался, вскинул голову и заржал.
      - Приятели обменялись приветствиями! - рассмеялся Ларт.
      С удивлением наблюдая эту сцену, Гретхен тоже не удержалась от смеха, изумляясь богатой гамме чувств, демонстрируемых Урсом. Пес в нетерпении повизгивал и перебирал передними лапами, вероятно, борясь с искушением немедленно прыгнуть за борт, и недоумевая, отчего именно в последние минуты этой посудине вздумалось перейти на черепашью скорость. Однако, вопреки ожиданиям, когда был опущен трап, Урс не метнулся стрелой на берег. Вспомнив, что он не щенок какой-нибудь, а солидный взрослый пес, он степенно ступил на трап вслед за хозяином и Гретхен.
      А вот Гретхен была не так солидна. Первые слова, которые она произнесла на новом берегу, были такими:
      - Ларт! Отчего земля здесь качается?! - она впервые ступила на землю после длительного морского путешествия. Впрочем, нет - второй. Но выход на испанский берег был сопряжен с такими обстоятельствами, что тогда Гретхен было не до подобных ощущений.
      - Не пугайтесь, - рассмеялся Ларт. - Земная твердь здесь так же прочна, как и всюду. А ее качание - лишь иллюзия, после того, как столько времени под вам колебалась корабельная палуба. Это скоро пройдет.
      Он подошел к своему коню, а Гретхен подумала о том, что ни вдвоем же они поедут на одном коне. Вероятно, для нее должны подать коляску. Ларт с улыбкой обернулся к ней.
      - Гретхен, я сердечно рад приветствовать вас на земле своей родине! он склонил голову.
      Одновременно с ним глубоко поклонился человек, державший под уздцы коня, и... еще четверо мужчин, стоявших здесь же, в нескольких шагах от прибывших. А рядом с ними на земле Гретхен увидела... неужели это для нее?..
      - Прошу вас, Грет, - Ларт взял ее за руку и повел к портшезу, на который Гретхен только что обратила внимание.
      Перед ней откинули занавески и с почтительным поклоном ожидали, когда она удобно расположится на уютном, мягком диванчике. Оказавшись в прохладном, затененном пространстве, Гретхен вдруг забеспокоилась, что пути ее и Ларта вот здесь и разойдутся. Она торопливо отодвинула штору и увидела, как Ларт садится в седло. Он улыбнулся Гретхен, и она выругала себя за мнительность и глупейшие мысли.
      Глава двенадцатая
      первые впечатления
      Такой, необычный довольно способ передвижения, забавлял и развлекал Гретхен. А потом она и вовсе забыла обо всяких досадных, беспокоящих мыслях, когда глазам ее предстали просторные и чистые улицы города, напоенные свежим запахом моря и благоуханием цветов - их было в изобилии вокруг. Цветущая, яркая зелень густо заплетала стены каменных домов, свешивалась с балконов и крыш. Даже над улицами были перекинуты висячие сады, осеняющие прохожих своей благоуханной тенью. Множество фонтанов привносили дополнительную свежесть, и Гретхен видела мужчин и женщин, отдыхающих вблизи них. По обеим сторонам улиц располагались дома, но они не теснились друг к другу, а привольно раскинулись в глубине садов и были похожи на дворцы. Причудливая архитектура создавала удивительную иллюзию превращения тяжеловесного камня в легкое, прозрачное кружево, гармонично вписывающееся в ажур зеленых крон, лазурную синеву небес и всеобщее состояние приподнятости духа. Глаза Гретхен то устремлялись в глубину садов, где ни одно здание не повторяло другое, и они не переставали удивлять ее изысканностью своих линий. То взгляд ее останавливался на горожанах, вызывавших еще большее изумление.
      Уже платья их были достойны пристального внимания. Женщины носили свободные одежды из тонких, невесомых тканей, а ветер, забавляясь, дыханием своим обнимал скрытые под ними формы. И тогда ничто не мешало любоваться стройностью ножек, изящной тонкой талией или высокой грудью.
      У Гретхен создалось впечатление, что на платьях не было ни одного шва. Причудливо заложенные складки и драпировки закреплялись браслетами и застежками. Фасоны их были чрезвычайно далеки от европейских. Гретхен затруднилась бы определить, одеждам какого народа они наиболее соответствовали. Было здесь что-то от восточных летящих одежд, столь тщательно укрывающих женщину, но одновременно делающих ее соблазнительной и манящей; и от греческих туник, свободных и торжественных, и от нарядов римских танцовщиц, вызывающе открытых и не стесняющих движений. Было абсолютно ясно, что в этих нарядах не использовалось никаких ухищрений для создания иллюзий - сделать талию тоньше, чем она есть на самом деле, или придать формам несуществующую пышность. Гретхен взглянула на свое платье, и оно - простое и легкое, показалось ей тяжеловесными латами.
      Одежда мужчин была выдержана в тех же расцветках спокойных, мягких тонов, что и женские платья. И здесь Гретхен не увидела никаких сюртуков или подпирающих подбородки жестких воротников. Свободные рубашки, широкие воротники, облегающие брюки и мягкие сапожки или туфли. На некоторых мужчинах были плащи - короткие или длинные, закрепленные на плечах красивыми застежками. Ни у одного из них Гретхен не увидела какого-либо оружия, в отличие от традиции ее мира, где шпага стала как бы частью гардероба.
      Гретхен нашла, что платья мужчин и женщин необычайно гармонируют с окружением, а приглушенные тона расцветок давали ощущение отдыха после яркой зелени, пестроты цветников и искрящихся на солнце стен зданий. Гретхен вдруг захотелось примерить на себя такое же платье. Она подумала, что в нем, должно быть, очень удобно, оно не стесняло движений, и Гретхен не могла не заметить в походке и жестах встречных какой-то особой грации, очарования естественного, свободного движения.
      И еще на одно обстоятельство Гретхен не могла не обратить внимания: никогда еще она не видела столько красивых лиц одновременно, лиц, которыми хотелось любоваться. Она подумала, что не могут ведь все люди без исключения быть прекрасны, скорее всего, они кажутся такими. Может быть, от того, что лица их открыты и ясны, они часто улыбаются, и от улыбки глаза светятся особым светом. Может быть, они прекрасны в своей гармонии физического и душевного благополучия - но это само по себе вызывало вопрос: а почему они так благополучны?
      В красивые прически женщин были вплетены цветы и украшения. Когда портшез миновал несколько молодых женщин, стоявших у фонтана и оживленно щебечущих на незнакомом языке, Гретхен подумала, что они сами похожи на дивный цветник.
      Путь был недолог, но Гретхен успела увидеть много любопытного, многое восхитило и озадачило ее, к примеру сказать, такое: едва горожане замечали портшез, сопровождаемый Лартом, они немедленно прерывали свои дела, разговоры, останавливали и склонялись в почтительном поклоне.
      Глава тринадцатая
      Гретхен хочет остаться в доме, хозяев которого не знает,
      и в очередной раз удивляется наблюдательности Ларта
      Выяснилось вскоре, что для Гретхен и Ларта приготовлен небольшой уютный домик, расположенный в самом конце тихой улочки. Огромный сад окружал его, скрывая ото всех взоров, и у обитателей дома возникало ощущение полной уединенности в этом райском, спокойном уголке.
      Четверо носильщиков опустили портшез перед входом в дом, один из них принял уздечку из рук Ларта, и они исчезли. Вслед за Лартом Гретхен вошла в дом, ожидая встретить там хозяев, и удивилась, не обнаружив никого. Выяснилось, что дом в полном распоряжении их двоих, и Гретхен испытала облегчение - не хотелось ей сейчас знакомиться с новыми людьми, вести светские беседы, а хотелось простого домашнего уюта и покоя. К тому же убранство этого маленького домика достойно было восхищения: все устроено было с большим вкусом и изобретательностью, к тому же, "устроитель" явно не испытывал стеснения в средствах.
      - Чему вы улыбаетесь? - спросил Ларт, в то время как Гретхен осматривалась в гостиной.
      - Я улыбаюсь? - переспросила Гретхен. - Ах... не знаю... Вероятно, своим мыслям.
      - И о чем же вы подумали? - настаивал на ответе Ларт.
      Гретхен приподняла бровь, помедлив, сказала:
      - Мне вдруг пришло в голову: как было бы замечательно превратить этот дом в свою раковину, захлопнуть ее и остаться внутри.
      - Драгоценной жемчужиной? - улыбнулся Ларт. - Завтра мы уедем отсюда, Гретти.
      - О! Как жаль... Мне показалось, что в этом доме невозможно не быть счастливыми. Он такой солнечный, ясный.
      - Ваша новая "раковина" будет ничуть не хуже, поверьте мне. А теперь, позвольте, я покажу вам ваши комнаты.
      И снова Гретхен настигло сожаление, что всего чуть более полусуток в ее распоряжении эти великолепные комнаты. Воображение ее поразила роскошная ванная, такая просторная, что ее хотелось назвать маленьким бассейном. И даже не было никакой необходимости греть котлы с водой - едва Гретхен, движимая любопытством, повернула ручку на кране, выступавшем прямо из стены, как из него хлынул поток горячей воды. Во втором, рядом, Гретхен обнаружила холодную воду. Ну как было не удивляться?! Да Гретхен просто ради забавы провела бы здесь часок, пуская, или легким движением руки пресекая поток воды. Разумеется, она слышала о водопроводе, но ей никогда не довелось ни то что пользоваться, но даже увидеть это полезнейшее устройство. В древнем замке Ланнигана большие деревянные лохани для мытья слуги наполняли, ведрами таская горячую воду из кухни. А потом, в слишком просторной комнате со сквозняками вода быстро остывала, надо было поскорее вылезть из нее, пока нос не посинел от холода. Но вставать из лохани тоже было сущим наказанием, так как никакая простыня не спасала от промозглого холода, и кожа покрывалась мурашками. А здесь!.. Да ведь тут можно сидеть часами! И будь воля Гретхен, она бы так и сделала.
      А большущие пушистые полотенца, стопкой лежащие рядом с ванной?! А потрясающая ясность отражения в зеркалах! О! Еще бесчисленные разноцветные флаконы с непонятными жидкостями, источающими изумительные запахи! И сияние чистоты!.. Гретхен никогда в жизни не доводилось видеть ничего подобного. Тут она подумала: "Неужели в распоряжении Ларта имеется подобная же туалетная комната? Но кто может позволить себе такую роскошь? Кто владелец дома и где он сейчас?"
      В спальной Гретхен уже перестала удивляться. Она прямо у дверей сняла туфли и, закрыв глаза, медленно прошла по белому пушистому ковру, которым был застлан весь пол от стены до стены. Посередине спальной комнаты стояла кровать под балдахином, и Гретхен вдруг почувствовала себя девочкой, которой хочется озорно прыгнуть сверху на покрывало и утонуть в этой пышности... Она только провела ладонью по атласу, расшитому тончайшим узором, похожим на тот, что проступает на стеклах морозным зимним утром... Потом она услышала шаги Ларта - он шел из своей комнаты, расположенной дальше по коридору, и через несколько секунд постучал в двери.
      - Гретхен, вы готовы? Я ужасно голоден! Надеюсь, вы тоже.
      Она только теперь почувствовала, что и впрямь - очень хочет есть. На судне им подали завтрак, но наскоро чего-то перекусив, Гретхен опять заторопилась на палубу, - берег неизвестной ей земли и страшил, и притягивал к себе. Разумеется, Ларт последовал за нею, и тоже почти ничего не съел.
      Теперь они спустились вниз, оказались в столовой зале, и... Гретхен отказалась верить своим глазам, обнаружив накрытый стол, сервированный с парадным великолепием. Гретхен могла бы поклясться, что за все время, пока она была наверху, до нее не доносилось ни звука.
      - Ларт! - обернулась она. - Так ведь можно поверить в существование волшебной палочки!..
      - Для этого надо, по меньшей мере, проверить качество волшебства, рассмеялся он и приподнял крышку большой супницы.
      Из-под нее вырвался пар, и Гретхен склонилась, стараясь уловить его аромат.
      - О-о-о! - простонала она. - Ларт! Это искушение!
      - Поддайтесь ему, - улыбнулся Ларт, отодвигая для Гретхен один из двух стульев, стоявших по обеим сторонам стола напротив друг друга.
      - Так в доме есть люди? - вопросительно посмотрела она на Ларта
      - Сейчас - нет.
      - Они только что ушли?
      - Вероятно.
      - Почему? Вы не хотите, чтобы меня видели? Как в том доме? - Гретхен чуть сдвинула брови. - Но почему теперь?
      - Отнюдь. Разве вас доставили сюда, упрятав в закрытый портшез? Если вы хотите, мы можем сразу после обеда выйти в город. А что касается этого... Ларт сделал широкий жест. - Мне показалось, что так хотите вы. - Он виновато улыбнулся: - Простите, если я оказался неправ. Это легко исправить.
      Гретхен вспомнила, какое испытала облегчение, войдя в дом и не встретив никого... Но каким образом это мог понять он?! Не находя слов, и не особенно стараясь отыскать их, Гретхен молча смотрела на Ларта. Слова были не нужны, когда он с такой легкостью понимал об ней даже то, что было не явно для самой Гретхен.
      Глава четырнадцатая
      Гретхен узнает о предстоящей встрече с людьми Круга
      - Итак, Гретхен, - заговорил Ларт, когда чувство голода отступило. Нам осталось совсем немного - короткая завтрашняя поездка. Это будет, скорее, прогулка. Завтра утром мы с вами едем в столицу. Вас ждут там.
      - Кто может ждать меня? - с удивлением спросила Гретхен.
      - Ну, хотя бы люди Круга. Завтра мы узнаем, когда они захотят с вами встретиться.
      - Круг Семи?! Люди, олицетворяющие высшую власть в стране?! О, Ларт, зачем я им?! - с трепетом выговорила Гретхен
      Он протянул руку через стол и накрыл ее ладонь.
      - Гретти-Гретти, - укоризненно покачал головой Ларт. - С какой готовностью вы пугаетесь своего будущего! Меня же беспокоит совсем другое.
      - Что? - тревожно спросила Гретхен.
      - Ваша болезнь. Удалось ли вам совсем избавиться от нее или она все еще напоминает о себе?
      - Ах, это... Я о ней и думать забыла.
      - Правда? Когда в последний раз вас мучили головные боли?
      - Я даже не враз припомню... А, ну конечно, это было в Тополиной Обители, как я могла забыть! Сэр Тимотей позвал доктора Джоберти и тогда впервые узнал о моей болезни. Я не знаю, что ему сказал Джоберти, но в гациенду вскоре понаехали доктора и жили там несколько дней. Потом оставили меня на попечение Джоберти, и он неукоснительно соблюдал все их рекомендации.
      - В тот раз у вас случился приступ?
      - О, нет, я поняла вскоре, что напрасно переполошила всех. Хотя, сказать по правде, я и сама испугалась вначале - были все признаки приближения приступа, но на этом все и кончилось.
      - И это было единственный раз за все время, пока меня не было с вами?
      - Да, Ларт.
      - Это радостное обстоятельство. Думаю, что болезнь отступила, и я могу быть спокоен за вас.
      Гретхен благодарно улыбнулась ему. Несколько минут прошли в молчании, но сообщение, с которого начался разговор, не давало Гретхен покоя.
      - Ларт... зачем эта встреча? - решилась спросить она.
      - Вы думаете, каждый день моя страна обогащается жемчужиной, подобной вам? - улыбнулся Ларт.
      - Ах, никакая я не жемчужина! - с досадой проговорила Гретхен. - Почему вы не хотите ответить мне серьезно?
      - Я говорю абсолютно серьезно. Люди Круга хотят увидеть вас, убедиться, что вы благополучны, что ступили на наши берега добровольно и ждете здесь не потерь, а обретений. Вам зададут несколько вопросов, но не бойтесь их, это ни в коей мере не испытание вам. - Ларт снова улыбнулся: - Возможно, они просто захотят лишний раз насладиться чарующей музыкой вашего голоса.
      Гретхен даже не нашла нужным что-то сказать на это. Она лишь посмотрела, укоризненно и горестно сдвинув брови. Но через некоторое время спросила опять:
      - А что будет потом, Ларт?
      - Вы будете узнавать мою страну, привыкать к ней, заводить знакомства, находить друзей, путешествовать по нашим многочисленным островам, устраивать свой дом - да просто жить, Гретти.
      - Вернитесь в действительность, Ларт. О каком "моем" доме ведете вы речь? Какие путешествия? Ведь я нищая! Вам ли не знать, что у меня нет ни гроша!
      - Вы не нищая, Грет. Уже завтра вы можете получить ваши деньги и распоряжаться ими по своему усмотрению. Государство передаст вам в дар некоторую сумму, не слишком большую, но достаточную, чтобы вы чувствовали себя вполне обеспеченной. Я не думаю, что вам стоит самой заниматься своими финансовыми делами, лучше доверить это знающему человеку. Он устроит так, чтобы ваш первоначальный капитал сам позаботился о хорошем приросте.
      - За какие заслуги, Ларт?..
      - Мы с вами приехали в богатую, благополучную страну, Гретхен. Она богата недрами - у нас собственное золото и серебро. К побережьям прилегают обширные отмели, и наш жемчуг известен во всем мире. Граждане моей страны богаты талантами, у нас процветают художественные ремесла, и изделия мастеров пользуются успехом на крупнейших мировых рынках, и ценятся чрезвычайно высоко. У нас нет нищих, Гретхен.
      - Может быть, в этой стране и несчастных нет?
      - Увы, существуют болезни, смерть и много еще способно ввергнуть человека в черную пропасть несчастья. Каждый обречен испить чашу судьбы до дна, и никому не под силу пронести ее мимо уст, не пригубив. Но немаловажно другое: каждый знает, что никогда его не оставят с горем наедине.
      Гретхен промолчала, хотя она, как никто знала, насколько это немаловажно в действительности.
      Глава пятнадцатая
      Гретхен думает, что получила ответ
      на самый тревожный вопрос
      Обед подходил к концу, когда Гретхен решилась заговорить о том, что давно ее мучило.
      - Позвольте вас спросить, Ларт...
      - Разумеется, Гретти.
      - Вы никогда об этом не говорили... но я могу предположить, что я далеко не первая, кого вам приходилось вырвать из ужасных обстоятельств их жизни и потом сопровождать к этим берегам?
      - Да, Гретхен, это так.
      - Что сталось с ними? Вы знаете о них?
      - Мне было не безразлично, как смогут они принять новую жизнь, и некоторое время я был осведомлен обо всем, что с ними происходило. Затем, убедившись, что они вполне счастливы, я становился спокойным за их будущее, видел, что оно не требует ничьего вмешательства. Я мог только порадоваться за них, а моя озабоченность становилась лишней.
      - Вероятно вы и этого не обязаны были делать... Вы слишком добросердечны, Ларт. - Безмятежно улыбнувшись, Гретхен сказала: - Но я поймала вас на противоречии. Вы только что говорили о том, что человек не способен изменить начертанное судьбой. Но вы вмешивались в эти начертания и успешно прокладывали новые линии.
      - Возможно я тоже, только рука судьбы?
      Гретхен взяла бокал с розовым виноградным вином и выпила глоток. И обнаружила, что пальцы ее дрожат. Гретхен заторопилась поставить бокал назад и опрокинула его, вино разлилось по белоснежной скатерти, с края стола потекло на платье. Жалобно вскрикнув, Гретхен вскочила.
      - О! Какая я неловкая! - в отчаянии проговорила она.
      - Гретти, такой пустяк не стоит вашего огорчения! - Ларт уже стоял рядом с нею. Взглянув ей в лицо, он обнаружил, что глаза ее полны слез. Гретхен, ведь это только бокал вина...
      - Простите, Ларт... Обед... был великолепен!.. Теперь мне нужно сменить платье, но мои вещи... они остались на судне.
      - Я думаю, вы найдете все необходимое в вашей комнате.
      Гретхен поднялась наверх, но теперь настроение ее было отнюдь не так радужно, как совсем недавно. В большом гардеробе она, в самом деле, обнаружила все, что нужно. И даже более. Кроме платья привычного Гретхен фасона, она увидела несколько, подобных тем, в которые были одеты горожанки на улицах. И какая женщина могла бы оставить такое без внимания? Гретхен хоть и не с большим энтузиазмом отдалась своему любопытству, но сняла-таки с вешалки одно из них, рассматривала ткань, приложила его к себе и посмотрела в зеркало на то, что из этого получилось. Потом она убрала платье на место и сняла первое попавшееся из других, более привычных. Оно было из легкого голубого батиста, расцвеченного мелкими букетиками цветов.
      Переодевшись, Гретхен спустилась вниз, но никого не встретила ни в гостиной, ни в столовой. Она вышла из дому и остановилась у подножия лестницы, щурясь от яркого солнца. Ей почудилось, будто кто-то невидимый наблюдает за нею. Было ли это действительно так, или растревоженные чувства порождали иллюзии, - у Гретхен не было никакого желания это выяснять. Вот избегнуть чьего бы то ни было взгляда - да. Больше всего она хотела бы вернуться в свою комнату и остаться там. Но Гретхен ступила на дорожку, посыпанную плотным красноватым песком, и медленно пошла по ней, позволяя ей увлечь себя в густые заросли сада и упрятать там.
      Тягостные мысли опять подступили к ней, и, погруженная в невеселые раздумья, Гретхен не замечала ничего вокруг себя. Когда тропинка привела ее к маленькому декоративному пруду, она бесцельно стояла на берегу некоторое время и равнодушно глядела на крупные цветы лотосов. Если бы Гретхен спросили потом, понравился ли ей пруд, она бы удивилась: "Разве он там есть? Я не заметила".
      Ларт отправился искать ее, и обнаружил в одном из самых укромных местечек. Гретхен стояла на коленях спиной к нему, облокотившись на каменную скамью без спинки. Голова ее была склонена к молитвенно сложенным рукам. Ларт бесшумно отступил назад, не желая прерывать моление Гретхен, и когда цветущий кустарник заслонил его, он сошел с тропинки на траву, снял сюртук и бросил его к подножию старого дерева с такой широкой кроной, что она одна укрывала от солнца всю лужайку. Ларт сел, прислонившись к мощному стволу, закрыл глаза. Он сидел так долго, и можно было подумать, что он задремал, убаюканный лепетом листьев в кроне, жужжанием пчел, что без устали вились над цветочными чашами... Но едва заскрипел песок под туфельками Гретхен, Ларт сейчас же открыл глаза. Она стояла в нескольких шагах и недоуменно смотрела на него.
      - Что вы здесь делаете, Ларт?
      - Я не хотел мешать вам, - он поднялся, отряхнул рубашку от слетевших на него лепестков.
      Помедлив, Гретхен молча пошла вперед.
      Глава шестнадцатая
      на лужайке с видом на бухту
      Гретхен впервые слышит об эттейри
      Дорожка нырнула в тесно сгрудившиеся заросли, провела сквозь зеленый тоннель и закончилась на лужайке с двумя белыми тростниковыми креслами. Лужайку окружал дико разросшийся кустарник, но одна ее сторона была открыта, и как на ладони лежала перед ними бухта с судами, стоящими на рейде и в порту.
      Гретхен остановилась, молча глядя на синие океанские просторы.
      - Гретхен, - позвал Ларт, стоя чуть позади нее. - Вам тягостно мое присутствие?
      Гретхен медленно обернулась, с невеселой улыбкой подняла на него глаза:
      - Нет, Ларт... разумеется, нет. Мне печально оттого, что я скоро лишусь его, я пытаюсь приучить себя к мысли об этом. Пришло время нам расстаться. Вероятно, вам невозможно понять мое состояние, потому что ваши чувства и мои очень разные... Я должна остаться в чужом, непонятном мне мире... одна... без вас. А вам он представляется самым прекрасным из всех, и вам непонятно, как можно не любить его. Меня пугает минута, когда вы уйдете... совсем... А вас она должна радовать - ведь это окончание ужасного пути. Я могу только искренне сожалеть, что стала для вас таким бременем. Надеюсь, ваша работа не всегда обходится вам так дорого.
      Усмехнувшись, Ларт тронул ее за локоть и подвел к креслам. Гретхен опустилась в одно из них, но он не занял второе, сел на траву. Некоторое время Ларт смотрел вниз, на открывающийся перед их глазами вид, и вдруг сказал:
      - Я чем-то обидел вас?
      Изумленно взглянув на него, Гретхен поспешно замотала головой, готовая опровергать его слова, но Ларт снова заговорил неторопливо:
      - Вам стало досадно за тех женщин, к которым я не прикипел сердцем, и вы почувствовали себя одной из них.
      Гретхен сникла, потому что действительно, именно в этом заключалась причина ее состояния, и она горько проговорила:
      - О, Ларт... Простите меня... Мне стыдно... В моих словах вы услышали упрек себе...
      - Упрек? О, нет. Помните, Гретхен, в один из первых дней, когда вы еще не знали меня, вы сказали, что я - только исполнитель чьей-то чужой воли, слепой инструмент.
      - Тогда я не знала вас... - эхом повторила Гретхен слова Ларта.
      - А теперь?
      - Зачем вы спрашиваете?
      - Сейчас вы снова повторили те слова, - все так же глядя вдаль, сказал Ларт.
      - Нет! - протестующе воскликнула Гретхен. И умолкла. Возразить было нечего: хотя она произнесла совсем другие слова, но смысл их был тот же самый: Ларт - только исполнитель, который сделал порученное ему и больше никому ничем не обязан.
      - Вам угодно говорить о том, какой ценой удалось мне вырвать вас из вашего прошлого, - усмехнулся Ларт. - Вы правы, никогда раньше она не была столь высока. Но с вами все было по-другому... и плата соразмерна обретенному... Мои слова для вас смутны, и я знаю, вы истолкуете их превратно. Но я не хочу их разъяснять. И я отдал бы любую цену за возможность вернуться к началу и исправить многие свои ошибки, избавить вас от несчастий, выпавших вам в эти месяцы. Неужели я остался для вас лишь сопровождающим, Гретти?
      Гретхен сидела, опершись на подлокотник и прикрыв глаза рукой. Ларт тихо отнял ее руку и прикоснулся к ней щекой.
      - Я надеялся стать вам другом. Я всегда буду неподалеку, Гретти. Если стану нужен - только позовите. И завтра я тоже буду с вами, даже людям Круга я не позволю вас обидеть, - улыбнулся он.
      - Правда? - прошептала Гретхен. - Завтра вы будете со мной?
      - Непременно. Они осведомлены о том, как тяжел был путь, сколько бед выпало на вашу долю, и полны сострадания к вам. Перед лицом Семи вы менее всего нуждаетесь в защитнике. Но коль скоро вы не желаете поверить в их доброту и справедливость, я буду с вами.
      Какое-то время Гретхен молчала, глядя на него, и, не имея слов, которые хотела бы сказать, только сжимала его руку. Потом прошептала только:
      - Не сердитесь на меня... Я не хотела вас обидеть...
      - Я знаю.
      - Вы не знаете, как мне страшно остаться одной...
      - Вы не останетесь одна. На протяжении нескольких месяцев с вами постоянно будет человек, который станет вам и другом, и учителем, и первым советчиком, и помощником. Эттейри, называем мы такого человека, - Учитель. И до тех пор, пока хоть в какой-то мере эта страна останется для вас незнакомой, пугающей, он будет рядом.
      - Но... кто этот человек?.. Его назначат? Разве можно назначить быть другом?..
      - Поэтому лучше, чтобы вы сами выбрали его. Это должен быть мужчина, и единственное условие - он не должен быть сейчас ничьим эттейри.
      - Сама?! Но ведь кроме вас, Ларт, все одинаково чужды мне! Как я могу выбрать?!
      - Вы можете. Следуйте не разуму, а чувству. Оно подскажет правильное решение.
      - Нет. - Не глядя на Ларта, Гретхен потеряно молчала. Потом подняла глаза, медленно проговорила: - Если это возможно, выполните мою последнюю просьбу... Сделайте выбор вместо меня...
      - Вы не хотите последовать моему совету?
      - Нет, - снова коротко обронила Гретхен.
      - Хорошо, - помедлив, сказал Ларт. - Я сделаю это.
      - Только одно... пусть мой эттейри... пусть это будет старик.
      Глава семнадцатая
      встреча с Кругом Вершителей
      Ларт провел ее через анфиладу залов. Великолепие их убранства могло бы соперничать с изысканной роскошью дворца французских королей. Но взгляд Гретхен был рассеян и скользил поверх чудных росписей и драгоценных мозаик. Все в ней дрожало в ожидании высокого представления, и сердце сжималось от тревоги: что жизнь маленькой иностранки для тех, кто вершит судьбу государства?
      Ларт остановился перед высокими дверями, и створки их начали медленно расходиться сами собой. Гретхен подумала, что стоит ей заговорить, дрожащий голос немедленно выдаст ее. В эту минуту Ларт обернулся и ободряюще улыбнулся ей. Не смея раскрыть рот, она с огромной признательностью взглянула на него, и глаза сказали больше, чем хотела того Гретхен. Ларт протянул к ней руку, и стараясь ни о чем не думать, Гретхен вложила в нее свои пальцы. Она тщетно гнала мысль о том, что пред всесильным Кругом Семи он - величина слишком незначительная чтобы противостоять их воле, - так чем же Ларт может помочь ей? Сделав над собой усилие, Гретхен решительно шагнула навстречу судьбе.
      Едва она ступила через порог, на нее обрушился солнечный водопад. Солнце лилось сквозь большое круглое отверстие в центре куполообразного потолка. Вероятно, там было какое-то устройство, потому солнце не просто светило - лучи врывались яростно, потоком, и Гретхен шла, облитая ими, как золотом.
      Впереди на возвышении сидели люди, как показалось Гретхен - одинаковые, будто близнецы. На всех было надето что-то ослепительно белое, головы венчали сияющие диадемы.
      - Подойди ближе, дитя мое, - услышала Гретхен голос. К ней обратился старец, сидевший в середине, и голос его был звучен, без всяких признаков старческой немощи. Его красивые седые волосы спускались на плечи. - Ты видишь звезду впереди. Встань в центре ее.
      Гретхен прошла вперед, остановилась, где ей велели, и присела в глубоком реверансе. Почувствовала, что Ларт остался где-то позади, и ей стало одиноко до озноба. Обернуться она не смела. Некоторое время прошло в безмолвии - сидевшие на возвышении, смотрели на нее, но и Гретхен не опускала глаз. Теперь она разглядела, что среди них есть две женщины. Наконец, старец снова заговорил:
      - Дитя мое, нам ведомо о тяготах твоего пути сюда. Но лишь теперь, когда видим перед собой столь юное и хрупкое создание, нам стала понятна истинная тяжесть этого испытания.
      - Мой господин, меня хранил посланный вами, именно он принял главные тяготы.
      - Если у тебя есть пожелания, просьбы, ты можешь сейчас сказать нам о них.
      Помедлив, Гретхен проговорила:
      - Я прошу награды.
      - Награда воздается по заслугам. За что ты ее просишь?
      - За долготерпение и мужество, за бесконечно доброе сердце я прошу вознаграждения для вашего гражданина. По вашему посланцу я составила представление о людях его страны, и поверьте мне, он был достойным представителем. С тех пор, как я вручила ему свою судьбу, меня неизменно окружала доброта и забота. Для себя мне не о чем просить.
      - Твои слова радостны нам. Мы не оставим их без внимания. Так своей волей ты пришла к нам?
      И снова через паузу Гретхен произнесла:
      - Возможно ли говорить сейчас о свободе воли? Я здесь потому, что впервые встретила человеческое ко мне отношение, что больше нет места, где я могла бы еще на него рассчитывать.
      "Кренстон!" - толкнулось в душе Гретхен, смутив ее, но слова уже были сказаны.
      - Ответ твой идет от чистого сердца, в нем нет лукавства. И столь же искренне мы верим, что придет день, когда ты с гордостью и радостью ощутишь свою причастность нашей стране.
      Гретхен присела в глубоком поклоне.
      - Мы желаем тебе счастья, прекрасное дитя.
      Всю обратную дорогу до дома Гретхен молчала, находясь под впечатлением от встречи. Она еще не полностью отдавала себе отчет в своих ощущениях, но чувствовала, что сердце ее наполнено тихой и светлой радостью. Как будто тот солнечный поток пронизал ее насквозь и омыл золотой своей энергией, вынес все, что угнетало, страшило, тревожило. Гретхен чувствовала себя обновленной и напоенной новыми силами, с которыми она готова спокойно встретить новый день новой жизни, что бы он ни принес ей. И как прекрасно было лицо старца, его негромкий сильный голос, лучистые голубые глаза... Ларт был прав - ей нечего было страшиться, вставая пред Вершителями. Гретхен вдруг подумала, что от этих людей она может со спокойным смирением принять даже порицание и наказание, потому что их решения были бы равно исполнены и справедливости, и милосердия.
      Глава восемнадцатая
      которая представляет читателю новое лицо
      - эттейри Аристо
      На следующее утро Ларт познакомил Гретхен с Аристо, который должен был стать тем, кого называют здесь непривычным ей словом "эттейри". Гретхен связывала с ним единственное - он собирался заменить Ларта. Потому она заведомо была настроена к новому знакомому не очень дружелюбно, и хотя говорила сама себе, что такое ее отношение дурно, но чувства брали верх. Гретхен оставалось уповать лишь на то, что ей удастся держать эмоции в узде и укрыть их за маской учтивости.
      Аристо оказался высоким старцем с благородной осанкой. Волосы его, длинные и абсолютно белые, спускались на плечи мягкими, красивыми волнами. Голубые глаза смотрели спокойно, но порой взгляд становился острым, и тогда Гретхен думала, что он видит больше, чем она хотела бы показать.
      Втроем, в легкой беседе они провели время до полудня, потом вместе обедали, а затем Ларт сказал, что пришло время ему уйти, и Гретхен попрощалась с ним спокойно и тепло.
      Позже она удивлялась своему самообладанию в те минуты и тому, откуда взялись у нее силы дружески улыбаться ему, невозмутимо смотреть, как он уходит, и всем своим существом чувствовать при этом - вот и все, Ларт ушел и возвращаться ему незачем. Он возвращался в свою жизнь, которой жил задолго до того, как в нее вошла Гретхен. Вошла не на долго, и теперь ей снова нет места в его жизни. Все кончилось.
      Может быть, Гретхен помогло то, что у нее было время свыкнуться с мыслью о расставании с Лартом, ведь она начала беспокоить Гретхен сразу, едва берега Испании остались за кормой их судна. А может быть, еще раньше, когда Гретхен поняла, что Ларт не будет возражать против ее желания остаться в доме Кренстона...
      Последние события, встреча с людьми Круга тоже что-то переменили, и вместо страха к Гретхен пришла некая уверенность, надежда, вера, что земля больше не уйдет из-под ее ног, что она больше не будет щепкой в смертоносном водовороте судьбы. И это придало ей стойкости.
      А возможно, причина ее самообладания была проще - останься Гретхен одна, она дала бы волю слезам и отчаянию, но рядом был Аристо, и это заставило ее сдержать истинные свои чувства. Впрочем, Аристо уже не был для нее безликим незнакомцем, как несколько часов назад. Часы эти не прошли без следа, и если бы Гретхен могла сейчас задуматься, какие чувства испытывает к человеку, оставшемуся с ней рядом, она немало удивилась бы, не обнаружив в своей душе прежней неприязни. Каким-то образом старцу удалось расположить Гретхен к себе, завоевать ее симпатии. При этом он как будто и усилий для этого никаких не прилагал. Просто у него была милая улыбка, совершенно преображающая строгое лицо, мягкий спокойный голос, внимательный взгляд. Он умел слушать так, что становилось очевидно, - ни одно твое слово не оставлено без внимания, и это поощряло к искренности. У Аристо были красивые, аристократические руки с чуткими пальцами, обладавшими, однако, не характерной для столь почтенного возраста физической силой - Гретхен невольно отметила это, когда Аристо, не дожидаясь ножа, без усилия разломил на две половинки крепкое яблоко. Он прекрасно говорил по-французски, и речь его была образной, яркой, при этом завораживающе плавной, как струение тихой воды. Правда, легкий акцент все же был, но он не мешал, а напротив, придавал речи очаровательное своеобразие.
      И все же, когда Ларт ушел, Гретхен подумала, что хорошо было бы, если бы и Аристо оставил ее, ей очень хотелось побыть сейчас одной. Состояние ее души нисколько не располагало к поддержанию светской беседы и к манере поведения учтивой, радушной хозяйки.
      Но почти сразу после ухода Ларта Аристо дал понять, что у нее нет ни малейшей надежды, что желаниям ее суждено исполниться, он сказал:
      - Милая Гретхен, я вынужден обратиться к вам с просьбой.
      - Пожалуйста. Я слушаю вас.
      - Мне предстоит сегодня нанести один короткий визит. Я уже несколько раз откладывал его, и теперь мне тоже, очень не хочется оставлять вас одну. Если бы вы согласились сопровождать меня...
      - Но... - начала Гретхен, торопливо пытаясь найти достаточно убедительную и деликатную причину отказаться, и чтобы Аристо ушел наносить свой визит без нее.
      - Гретхен, если вас что-то смущает, - опередил ее Аристо, - не стесняйтесь сказать об этом. Ничего не случится, если я еще раз отложу эту встречу.
      Гретхен почувствовала себя обезоруженной. Теперь она не могла ответить отказом на просьбу Аристо. К тому же, он дал понять яснее ясного, что готов пожертвовать своими планами, но одну ее не оставит. Подавив вздох, Гретхен с улыбкой сказала:
      - Нет никакой необходимости откладывать встречу, если вы считаете, что моё присутствие не станет помехой, эттейри Аристо.
      - Я вам очень признателен, Гретхен. И буду признателен еще больше, если вы станете обращаться ко мне просто по имени. Сейчас слово "эттейри" не наполнено для вас никаким смыслом, для вас оно то же, что "господин, сударь" - условное обращение. На самом деле это не расхожая условность. Вы поймете это позже, когда вам захочется назвать меня "эттейри", вложив в это слово нечто совершенно особенное. А пока - пусть будет Аристо. Хорошо?
      - Я по...пробую, - запинаясь, выговорила Гретхен, находя почти неприемлемым для себе обращаться по имени к человеку, много старше ее, и с иным социальным статусом, разумеется, более высоким по сравнению с ее положением в этой стране, где она абсолютно ничего из себя не представляла.
      Глава девятнадцатая
      появление еще одного нового лица
      Аристо ни словом не обмолвился о том, куда он везет Гретхен и какая предстоит встреча. Впрочем, ее это ни особенно волновало. Вероятно, предстоял какой-то короткий деловой визит, Гретхен будет просто присутствовать при разговоре, в котором едва ли что поймет. Хотя она с желанием занималась освоением нового, незнакомого языка, уроки которого давал ей Ларт уже на протяжении нескольких месяцев и хвалил за достижения, сама же Гретхен оценивала свои успехи гораздо скромнее. Ей нравилась звучная, певучая речь островитян и она наслаждалась ее музыкальностью, однако понять могла еще далеко не все. Но в этот раз, думала Гретхен, ей не придется напрягаться, пытаясь уяснить смысл фраз. Возможно, Аристо и захочет ее представить, но он же будет рядом, он всегда придет на помощь.
      Кстати, этот неожиданный выезд стал для Гретхен поводом узнать, что, оказывается, у нее имеется собственная конюшня, расположенная позади дома, за цветочными лужайками и яблоневой аллеей. Правда, обитателей в ней было лишь двое: изящная тонконогая лошадка для верховых прогулок и спокойная лошадь, привыкшая ходить в упряжке. Здесь же, в конюшне, рядом с широкими воротами стояла легкая коляска, в которую и впрягли лошадь. Гретхен новое открытие и удивило, и развлекло, и заняло ее мысли. К тому же Аристо часто обращал ее внимание то на какое-либо здание и объяснял, чем оно примечательно, то на кого-то из встречных людей, то просто рассказывал об интересном, связанном с местами, которые они миновали, с улицей или площадью. Таким образом, у Гретхен и времени-то не было задуматься, что может ждать ее в конце пути.
      Но вот по обе стороны раскинулась буйная зелень ухоженных садов, в глубине которых едва виднелись великолепные виллы. Коляска въехала в распахнутые ворота из светлого металла, который в руках умелого кузнеца превратился в замысловатую вязь кружева, и они оказались под сенью тенистой аллеи. Еще через несколько минут лошадь остановилась у подножия широкой лестнице. Сейчас же рядом, как из-под земли вырос юноша, с поклоном подал руку Гретхен. Она ступила на мраморные плиты слегка ошарашенная открывшимся перед ней великолепием. Ей не доводилось еще видеть такого жилища. Замок Ланнигана казался ей теперь сосредоточием того, каким не должно быть человеческое жилье. Он вспоминался темной громадиной, угрожающе нависшей над людьми, в нем живущими. А его огромные залы были холодны, как склепы казалось, что солнце избегало заглядывать в них... Лишь вечные, неистребимые сквозняки привольно чувствовали себя там, разгуливали в мрачных коридорах и на полутемных лестницах, гасили зажженные свечи.
      Дом Кренстона, разумеется, был совсем другим и немало радовал Гретхен. Он был добрым, веселым, ярко являл собою испанский архитектурный стиль: там было множество балюстрад и перил с фигурными белыми столбиками. Испанское солнце было щедрым, но, может быть, осеннее и зимнее ненастье было тому виной, - в памяти Гретхен остался так же и мокрый, озябший сад, голые ветки, вздрагивающее на ветру...
      Но здесь - здесь все утопало в солнечном сиянии! Искрились высокие струи фонтанов, высокомерные павлины на лужайках распускали изумительной красоты хвосты, белоснежные дорожки веером разбегались вглубь сада, терялись в тени фруктовых деревьев, обремененных зрелыми плодами. Дом... Его вид заставил Гретхен оробеть - кто мог владеть столь роскошным особняком?
      Гретхен стояла, ожидая, когда Аристо пройдет вперед, за его спиной она чувствовала себя увереннее. И тут в распахнутых дверях появилась тоненькая женщина в легких, летящих одеждах. С радостным возгласом она живо сбежала по лестнице, подала руку Аристо. Она была божественно хороша, эта миниатюрная женщина! Ничего подобного Гретхен видеть не доводилось. Обнаженные, гибкие руки, точеная шея, пламя роскошных волос, свободным каскадом падающих на спину, огромные, сияющие глаза, улыбка искренней радости - может быть, искреннее выражение чувств, безыскусность и делало ее еще восхитительнее.
      Между тем хозяйка заговорила:
      - Как давно ты не навещал меня, Аристо! Вот увидишь, на этот раз я намерена не прощать тебя! Я уже придумала тебе наказание, мне надо только вспомнить, какое именно!
      - Я уверен, вы сейчас же простите меня, прекрасная Аманда, когда увидите, кого я привез к вам в искупление своей вины, - по-французски ответил Аристо хозяйке.
      Женщина живо обернулась и взглянула на Гретхен, доселе почти скрытую высокой фигурой Аристо. Взгляд ее был пристальным и заинтересованным, но это не смутило Гретхен, потому что в улыбчивых глазах незнакомки она видела так же бесконечную доброжелательность.
      - Аристо! Неужели это...
      - Ваша соотечественница, сердитая дева.
      - Ах, сейчас меня сердит лишь твоя медлительность! Скорее познакомь нас, Аристо! - и противореча своему требованию, она не стала дожидаться представления, шагнула к Гретхен, импульсивно взяла ее за руку: - Вы Гретхен! Я верно угадала?
      - Да, - подтвердила Гретхен, не очень удивившись проницательности своей новой знакомой. Очевидно, она была заранее предупреждена Аристо о том, что он привезет свою подопечную. И эта догадка неприятно уколола Гретхен. Но продолжая играть в навязываемую ей игру, она "удивилась": - Но я всего второй день здесь, как вы догадались? Да еще и имя моё знаете!
      - О вас говорит вся столица! И вдруг Аристо привозит ко мне очаровательную незнакомку. Как же не догадаться?
      - Гретхен, поверьте прекрасной Аманде. Она бывает лукава, но не сейчас. Иначе, боюсь, вы решите, что я подготовил Аманду к встрече с вами.
      - Аристо, добрый Аристо, я собираюсь кое о чем попросить тебя! умоляюще посмотрела на него хозяйка. - Оставь Гретхен у меня, и возвращайся часа через два-три, не раньше. У нас найдется о чем поговорить. Гретхен, пожалуйста! Позвольте своему эттейри оставить вас на моё попечение. Я думаю, что могу быть полезна вам. Я буду рада стать вашим другом.
      Глава двадцатая
      Аманда уверена, что Гретхен совершила ошибку
      и пытается убедить ее исправить
      - Я так рада видеть вас у себя, Гретхен! С кем еще вы уже познакомились?
      - Ни с кем. Вчера я была представлена Кругу Семи, и больше ни с кем не встречалась.
      - Так я первая! - радостно улыбнулась Аманда. - Я непременно еще раз поблагодарю Аристо! Идемте же! - она взяла Гретхен за руку и повела в дом. Дорогая моя, - говорила она, - я могу представить, какая неопределенность и смутность теперь у вас на сердце. Со мной было так же. Не бойтесь ничего. Не стесняйтесь идти ко мне, каким бы ничтожным, на ваш взгляд, ни был повод. Жалуйтесь, плачьте, но не оставайтесь наедине с горестными мыслями.
      - Я благодарна вам за участие.
      - Не благодарите, мне это в радость.
      - Аманда, давно ли вы живете здесь?
      - Уже девятый год.
      - Скажите, хотя бы однажды вам приходила мысль о том, чтобы вернуться назад, в привычное, с детства знакомое?
      - Если в аду гореть с рождения, неужели он станет желанным? Никогда, ни на минуту! Если здесь случались трудные минуты, мне сейчас же приходили на помощь. Вы можете сказать тоже самое о своем прошлом?
      Гретхен вздохнула:
      - Увы...
      - Будь оно проклято, мое прошлое! Я бы хотела совершенно забыть о нем! Впрочем, я уверена, вы о своем думаете так же - у нас, чужестранок, судьбы всегда схожи.
      - Да, Ларт говорил мне... Ларт - тот человек, что привез меня сюда.
      - Я знаю. Хотя, когда он так неожиданно исчез из страны, и выяснилось, что никто не знает куда, было множество предположений. Однако мало кто мог угадать истинную причину. Ларт ведь давно не занимается этим. Человек с положением Ларта не выполняет работу простого служителя.
      - О каком положение вы говорите?
      Аманда испытующе взглянула на Гретхен, потом улыбнулась:
      - Ларт - всеобщий любимец.
      - Да, такого человека, как Ларт, невозможно не любить. Но мне показалось, вы говорите о каких-то особых его заслугах, благодаря которым он снискал всеобщую любовь.
      Помедлив, Аманда проговорила:
      - Извините, Гретхен, я не знаю, могу ли я говорить о том, о чем сам Ларт предпочел умолчать. Это никакая не тайна, и вы непременно все узнаете, но, возможно, у Ларта были свои причины не рассказать вам о себе. Я должна узнать, поступил ли он так лишь из скромности. Не огорчайтесь, и не настаивайте на немедленном ответе. Так вы были представлена Кругу?
      - Да, вчера в полдень.
      Аманда покачала головой:
      - Вершители нечасто изъявляют подобное желание. Я сочувствую вам и считаю, за Божью милость, что в свое время мне не пришлось пройти через подобное представление.
      - Разве это... так опасно?
      - О, нет! Но ведь об этом я знаю теперь, но не на второй день по прибытии!
      - Да, я очень боялась этого визита, вы правы. Мы шли сквозь эти великолепные залы, и мне казалось, я вот-вот лишусь чувств, - смущенно улыбнулась Гретхен. - Если бы ни Ларт...
      - Ларт все время был с вами?
      - Он стоял позади меня.
      - Вам чрезвычайно повезло, Гретхен, что именно Ларт принял участие в вашей судьбе. И меня удивляет, что вы не назвали его своим эттейри! Или вы осталась им недовольны?
      - О, что вы! Я обязана ему всем... Да просто возвращением к жизни.
      - Так почему Аристо?!
      - Его выбрал Ларт. Я просила его сделать этот выбор вместо меня. Я сочла невозможным потребовать от Ларта, чтобы он и дальше оставался со мной. Если бы вы знали, Аманда, сколь трудным был наш путь! Я принесла ему столько тягот и несчастий, что в конце пути он должен был вздохнуть с большим облегчением... Так, как снимают с плеч тяжелую ношу... И вдруг ноша говорит: "А я не хочу уходить с твоих плеч, мне так удобно и привычно..."
      - Ах, эта щепетильность! Вы допустили ошибку, Гретхен. Впрочем, исправить ее очень легко! Отбросьте сомнения, позовите Ларта. Ему ничего не надо объяснять, он все поймет сам.
      - Я не сделаю этого, - опустив голову, проговорила Гретхен.
      - Не грустите, - Аманда ласково погладила руку Гретхен, - все будет хорошо. Может быть, вы поступаете так, как нужно. Я сужу по себе, но у меня нет вашего мужества. Знаете, как поступила я, ступив на эту землю? Я вцепилась руками в человека, который привез меня, облила его слезами и умоляла не бросать меня, - Аманда засмеялась. - Это теперь смешно. Тогда мне смешно не было, и я прекрасно понимаю, каково сейчас вам. Я прошу вас только помнить об одном - вокруг вас нет равнодушных. Не бойтесь нести к Аристо, ко мне ваши тревоги и печали. Надеюсь, в то время как я убеждала вас вернуть Ларта, вы не подумали, что Аристо плох? Он... - Аманда светло улыбнулась. Ларт привел его к вам, более тут сказать нечего.
      Глава двадцать первая
      танцовщицы из храма Грации
      Проходили дни, в изобилии новых впечатлений пролетали недели и месяцы. Гретхен мало оставалась наедине с собой. Аристо и впрямь сумел стать для нее старшим другом, наставником. Много позже Гретхен смогла по достоинству оценить его проницательность и мудрую деликатность. В те первые месяцы он знакомил ее со своей страной и обществом, раскрывал перед нею самые целомудренные их стороны. Но в обществе, где женщина, красота и любовь были культом, существовали такие проявления этого поклонения, которые Гретхен, воспитанная совсем в иных традициях и моральных нормах, едва ли могла бы легко принять. От Аристо требовалось немало такта, чтобы некоторые вещи раскрылись ей в другом свете. Осторожно меняя мироощущение Гретхен, он осторожно вводил ее в те сферы, где ей было некомфортно, неловко, и учил смотреть иными глазами.
      Так, однажды вечером он привел Гретхен посмотреть на танцовщиц. Вернее, Гретхен сама изъявила желание оказаться там, а Учитель не сделал ни малейшей попытки отговорить ее. Случилось это так.
      После жаркого дня на город спустился тихий вечер, приятный ветерок прилетал с залива и остужал разогретые каменные стены домов, мостовые и площади.
      - Вы слышите, Аристо? - Гретхен прислушалась к музыке, долетавшей издали. - Откуда это?
      - Здесь неподалеку храм Грации. Сегодня в нем собрались храмовые танцовщицы, они будут танцевать всю ночь.
      - О, Аристо! Я бы очень хотела посмотреть на это! - умоляюще посмотрела на него Гретхен. - Туда можно?
      - Разумеется, можно. Это зрелище стоит того, чтобы его увидеть.
      Через несколько минут они оказались в сумраке большого парка, и узкая дорожка увлекала их дальше, в темнеющую глубину зарослей. Музыка становилась слышнее, и Гретхен, вслушиваясь в звуки, завораживающие ритмом и энергией, все более попадала в их плен, не отдавая себе в том отчета. Аристо рассказывал ей о храмовой магии, но в эти минуты Гретхен не вспомнила об этом, никак не соотнесла доносящиеся звуки с рассказами о магических свойствах храмовой музыки, созданной с целью подчинить, очаровать, лишить слушателя воли и диктовать свою. Музыкальность Гретхен в этот раз оказала ей сомнительную услугу - Гретхен оказалась в волне музыкального ритма: сердце пульсировало в такт ему, и так же ударяло в висках, и казалось, что тело само вот-вот начнет отзываться то резким, как вскрик ударам, то низкому рокоту барабанов... Стремясь навстречу источнику звуков, Гретхен весьма смутно отдавала себе отчет, как они шли, - кажется, парк превратился в лес, а дорожка в узкую тропку, которая вела сквозь густые заросли; потом они поднимались по каменным ступеням между тесно сдвинутыми стенами... Доведись Гретхен завтра разыскивать этот храм самостоятельно, она едва ли нашла бы его.
      Внезапно стены исчезли, и Гретхен оказалась в длинной галерее, огибающей внутреннюю площадку храма. На галерее было темно - вечерние сумерки перешли в ночь, - но Гретхен рассмотрела людей. Они стояли и сидели у низких перил и смотрели вниз на круглую площадку-арену. Аристо взял ее за руку и провел вперед. Музыканты были теперь где-то близко, но Гретхен забыла о них в то мгновение, когда увидела, к чему она так стремилась.
      Внутренний двор храма располагался чуть ниже галереи, и был виден весь, как на ладони. Сейчас на нем было более десятка танцовщиц. Они были совсем обнажены! В руках у них были факелы, и отсветы пламени играли на женских телах. Гретхен в оцепенении смотрела, как танцовщицы сдвинули факелы, и пламя их обозначило тесное кольцо вокруг одной из девушек, и показалось, она сама превратилась в трепещущий язык огня, в костер неистовой страсти. Гретхен последним усилием воли заставила себя отшатнуться назад, оторваться от этого безумного, гипнотического зрелища.
      - Уйдемте! - едва смогла выговорить она дрожащими губами, ей хотелось зажать уши, чтобы оборвать музыку танца, Гретхен испугалась, что сейчас закричит...
      - Пожалуйста! Уйдемте отсюда как можно скорее! - никакая сила не заставила бы Гретхен опять подойти к перилам и встать рядом с этими женщинами и мужчинами, бесстыдно разглядывающими голых танцовщиц.
      Гретхен испытывала невыносимый стыд, как если бы сделала какую-то ужасную непристойность на глазах у многих людей. Ей было стыдно идти рядом с Аристо, - ее собственное любопытство поставило их в такую ситуацию. И вместе с тем, в душе она упрекала его: он должен был предупредить о том, что она увидит. И сейчас же Гретхен говорила себе, что Аристо упрекать не в чем, все дело только в ней.
      Лицо ее горело, как будто его лизало пламя факелов тех танцовщиц. И еще она чувствовала, что искры огненного танца запали в нее, и жгут больно, грозят перерасти в пожар, сметающий все и вся со своего пути, и необузданная стихия этого странного чувство пугала Гретхен - она чувствовала в нем некую опасность для себя, разрушение целостности и благопристойности ее внутреннего мира.
      Прошло, вероятно, два или три дня, когда Аристо вернулся к этому происшествию, заговорил о нем, заставив Гретхен покраснеть. А Учитель вновь напомнил ей о магии, которой владеют служительницы храмов в различных ее проявлениях. Заставил Гретхен со всей возможной холодностью рассудка понять, что происходило с нею, забывшей осторожность, впитывающей магические звуки, идущие к ней из сумрака. А танцу Страсти, который она увидела в исполнении огня и юных жриц, можно было противостоять, лишь сознательно закрываясь от него, зная способы этого. Либо... противопоставив опаляющей страсти собственную чистоту и целомудрие. Что и сделала Гретхен, и это дало ей возможность сохранить самообладание.
      Аристо говорил, и пережитое в тот вечер открывалось для Гретхен другой стороной. Непристойность публичной наготы отступала на задний план, и оказывалось, что это вовсе не главное, вовсе не этот факт так поразил Гретхен... И что-то менялось в ней, и возможно, доведись Гретхен сейчас опять оказаться на той галерее, она попыталась бы обнаружить в представшем ее глазам зрелище ни одну только непристойность. Она слушала Аристо, не раскрывая рта - обсуждать этот случай она все же не находила возможным, и беседа превратилась в монолог Аристо. Но в голове Гретхен рождались вопросы, которые она знала, кому сможет задать, преодолев собственный стыд - Аманде.
      Аманда трогательно заботилась о новой подруге, и стоило Гретхен обратиться к ней с малейшей, даже самой незначительной просьбой, как Аманда отставляла все свои дела, чтобы заняться делами Гретхен. Она помогала советами, успокаивала, вселяла в Гретхен уверенность. Благодаря Аманде и Аристо, ставшим для Гретхен самыми близкими людьми, она почти не оставалась наедине со своими мыслями. И все же... все же печаль находила удобную минуту, чтобы подобраться незаметно, исподтишка.
      Ларта она не видела ни разу с того самого дня, когда он познакомил Гретхен с Аристо и, попрощавшись, ушел. Всякий раз, отправляясь с друзьями куда-то, где собиралось общество, Гретхен несла с собой невысказанную надежду встретить там Ларта. Но надеждам этим не суждено было сбыться ни разу. У Гретхен теперь было много знакомых в среде самого высшего, аристократического общества столицы. Она встречалась с ними в театре, в салонах, на частных вечерах и балах - ежедневно Гретхен получала десятки всевозможных приглашений, большую часть которых вынуждена была отклонять из-за того, что не могла одновременно оказаться в нескольких местах. Гретхен представляли поэтов и музыкантов, талантливых художников и людей, в чьих руках были сосредоточены экономические или политические средства управления государством. Ей домой присылали букеты, корзины цветов со стихами и песнями, сочиненными для нее. Живописцы просили разрешения писать ее портреты. Но среди множества лиц взгляд ее искал лишь одно лицо, а неизменное тоскливое разочарование умело скрывалось за милой, доброжелательной улыбкой.
      Гретхен ни разу не позволила себе подумать о Ларте с упреком. Она знала, что Ларт сделал для нее больше, чем мог бы сделать кто-либо другой, и она не смеет претендовать на еще большее... Но ведь ей надо было так немного - лишь увидеть его!.. И Гретхен знала, что сама никогда его не позовет.
      Время шло, и в один из дней она поняла: надо перестать ждать его, Ларт не придет никогда. У нее есть Аристо, есть десятки новых знакомых, а Ларт прошлое.
      Глава двадцать вторая
      несколько слов об идеальной прислуге
      Было позднее утро. Гретхен приняла ароматическую ванну, потом ее причесали, но завтрак она подавать не велела, с минуты на минуту ожидая Аристо. Гретхен хотела сесть к столу вместе с ним. Просторная гостиная была полна солнца и птичьего щебета, беспрепятственно льющегося в раскрытые окна. Она полулежала на широкой мягкой банкетке с изголовником, отщипывала янтарные виноградины из вазы, наполненной фруктами. Здесь же, на низком столике, на серебряном подносе лежала ее утренняя почта: горкой рассыпались письма, новые приглашения и визитные карточки - Гретхен не хотелось приниматься за них, она знала, что едва ли какое-либо имя или событие заставит ее сердце забиться хоть чуточку скорее.
      Бесшумно вошел Нааль.
      - Моя госпожа, к вам...
      - Я жду его, проси войти, - помахала рукой Гретхен. - И распорядись накрывать на двоих.
      Нааль склонил голову и исчез.
      Гретхен посмотрела ему в след и вспомнила о том, что далеко не сразу приняла здешний обычай, показавшийся ей вначале попросту возмутительным. Впрочем, она и теперь еще не может полностью согласиться с ним.
      В первый день, сразу по приезде, ей были представлены ее слуги, но Гретхен тогда запомнила лишь старшего из них, удивившись мимолетно, что для положения старшего слуги его возраст мало подходит - Наалю было около двадцати. Он сопровождал Гретхен в ее комнату, когда она высказала пожелание увидеть свою горничную, и услышала в ответ странное: "В доме нет женской прислуги, моя госпожа. Располагайте мною, как сочтете нужным". Гретхен продумала, что скорее всего юноша ее не понял, и велела позвать к ней Ларта.
      - Не сердитесь на вашего слугу, тут моя вина, - поморщился Ларт, когда Гретхен попросила у него объяснений. - Я упустил это из виду. Гретхен, дело в том, что у нас нет женской прислуги, совсем.
      - Но... Ларт!.. Вы хотите сказать, что я должна принимать услуги этих молодых людей?! - Гретхен не знала, толи ей смеяться, толи возмутиться.
      Она в изумлении смотрела на Ларта, видя, что он колеблется. "Неужели он скажет "да"?!
      - Нет, - с запинкой проговорил он. - У вас будет горничная. Вам пришлют храмовых служительниц первой ступени. Но... это не служанки, Гретхен... Вам придется помнить об этом.
      На следующее утро в спальню Гретхен вошла молодая женщина.
      - Доброе утро, прекрасная Гретхен.
      - Вы моя горничная?
      - Да. Время вставать. В умывальной уже все готово.
      - Мне еще не хочется вставать.
      - Но вы хорошо отдохнули, а долго валяться в постели не на пользу вашей коже и цвету лица.
      Женщина уже держала наготове пеньюар. Под таким бесцеремонным натиском Гретхен ничего не оставалось, как выбираться из постели. В умывальной комнате с ней тоже не церемонились - протесты Гретхен по поводу слишком холодной воды и слишком жесткого массажа не возымели должного эффекта. Процедура утреннего туалета длилась долго, в результате Гретхен вышла красиво причесанная, бодрая, с румянцем на щеках и ошеломленная - не считаясь с ее желанием, ее уверяли, что лучше знают, что вредно, а что полезно для здоровья юной женщины и ее хорошего настроения.
      Через день или два после этого Гретхен познакомилась с Амандой, и с первых минут знакомства женщины прониклись взаимной симпатией. И не потому что Аманда настаивала, чтобы все сомнения и тревоги Гретхен несла к ней, но чувствуя с новой знакомой какую-то глубокую родственность, близость и взаимопонимание, Гретхен вскоре заговорила именно о ситуации, которая сложилась у нее с домашней прислугой. Ее растерянность граничила с возмущением:
      - Не находите ли вы это противоестественным, Аманда?
      - Теперь уже нет, - ответила женщина, и Гретхен стало многое ясно из этих коротких слов.
      Помолчав, Аманда заговорила опять:
      - Милая Гретхен, вам нет необходимости объяснять мне, что вы чувствуете и что думаете по этому поводу - я слишком хорошо это представляю. И я шла точно по тому же пути, которым идете вы. Давайте, я попробую угадать. Вы наотрез отказались пользоваться прислугой во всех сферах, которые в большей или меньшей степени считаете интимными. Тут вы решили обходиться вовсе без прислуги. Я не ошиблась?
      - Почти не ошиблись. Мне в помощь прислали храмовых служительниц.
      На лице Аманды проступало выражение все большего изумления.
      - Что вы сказали? В самом деле?! Служительницы выполняют обязанности прислуги в вашем доме?!
      - Да... - Гретхен даже растерялась, наблюдая такую реакцию на свое сообщение.
      - Вы правильно поняли? Может быть, это какие-то другие женщины?
      - Да нет же! Ларт сказал: "храмовые служительницы первой ступени". Что в этом такого удивительного, объясните мне, Аманда!
      - Гретти, дело в том, что едва ли кто превзойдет храмовых служительниц в независимости и свободолюбии! Я не могу представить, при каких обстоятельствах этих женщин можно принудить что-либо делать против их воли!
      - Да они и не делаю! Они помыкают мною, как им заблагорассудится! Гретхен проговорила это с таким выражением детской обиды и жалобы, что Аманда рассмеялась, и обняла ее.
      - Милая, милая Гретхен! Я вам искренне сочувствую. И все же - для них противоестественно исполнять роль прислуги. Единственный приемлемый вариант - они захотели, согласились добровольно. Ну разумеется, Ларту они отказать не смогли!
      Гретхен посмотрела вопросительно, но Аманда ласково тронула ее за руку, заговорила о другом:
      - Милый мой дружочек, возможно вам будет легче смириться с реальным положением вещей, если вы будете знать его причину? Выслушайте меня, пожалуйста.
      Гретхен кивнула.
      - В этом мире действительно, женщин не используют в качестве прислуги. Догадываетесь почему?
      - Нет.
      - Для женщины это унизительно. И не смотрите на меня столь недоверчиво. А вот юноши... Несколько лет пребывания в роли прислуги - это традиция, причем она не имеет силы закона. Однако считается, что мужчина больше нигде не имеет возможности пройти такую великолепную школу. Научиться владеть собой, подчинять инстинкты разуму, научиться терпению и терпимости, не говоря уже о практических навыках. Самым прекрасным женщинам служат сыновья самых знатных семей. Прежде чем войти в дом в качестве прислуги, юноши целый год проводят в отдаленных мужских храмах-монастырях, приобретая самые первоначальные знания и умения. И не думайте, Гретхен, что для них все легко и просто. Вы сейчас много опытнее и разумнее их. И едва ли правильно ваше яростное неприятие их. Уверена, они сейчас страдают, они обязаны что-то предпринять, чтобы заслужить ваше доверия и расположение. Честно говоря, я не вижу, что они могут такое сделать.
      - Обязаны?
      - Гретти... я не хочу таким образом влиять на вас... Но коль вы спросили... Юноши сделали выбор, ступили на этот путь и повернуть назад теперь не имеют права. Они должны пройти его, как бы трудно не было. И справиться со всеми трудностями. Но если их категорически не приняли, значит, они не справились.
      - И что?
      - Они могут быть наказаны.
      Гретхен скоро отослала назад всех женщин, кроме одной. Она бы сделала это, даже не будь этого разговора с Амандой - методы служительниц слишком часто входили в противоречие с представлениями Гретхен. А через два с лишним месяца отказалась и от услуг последней из них, сочтя за благо для себя найти какие-то компромиссы. Она смирилась с тем, что в доме, на кухне, в саду хозяйничают юноши, и не только накрывают для нее на стол, но и готовят ей ванну, стелят постель. В чем-то Гретхен предпочла обходиться без посторонней помощи, как обходилась без нее все время с тех пор, как покинула замок супруга. Да Гретхен и раньше не была слишком избалована попечительством слуг.
      К тому же, Гретхен не могла не оценить безусловных достоинств Нааля и всех, кто был под его началом. В доме царил идеальный порядок, при этом все происходило будто само собой - юноши умели быть не слышимы и не видимы. Ничего не надо было повторять дважды, и не было нужды проверять, выполнено ли распоряжение и с должной ли прилежностью.
      Глава двадцать третья
      неудачное представление
      Раздались шаги, и Гретхен подняла глаза. Рука ее остановилась, не донеся ягоды до рта. Она поспешно встала.
      - Ларт?! - несколько мгновений Гретхен смотрела на него широко открытыми глазами.
      Он подошел молча и склонился к ее руке. Легкая тень скользнула по лицу Гретхен, и она стала другой - легкая, сдержанная улыбка, коею пристало дарить приятного гостя, играла на ее губах, когда Гретхен сказала:
      - Я ждала увидеть Аристо, он обычно приходит в этот час. Но я рада тебе, Ларт, - Гретхен гостеприимно повела рукой: - Располагайся, где тебе удобно.
      - Если позволите, я сяду здесь, - указал Ларт на низенькую скамеечку, обитую бархатом.
      - Разумеется, как угодно, - проговорила Гретхен, опускаясь на лежанку. Движения ее снова сделались грациозными и плавными, даже ленивыми. И ничто не выдавало ее досады на то, что не сумела сдержаться в мгновение, когда увидела Ларта.
      - Ты по-прежнему, великолепен! - улыбнулась Гретхен. - Я немного тревожилась, нигде тебя не встречая, думала, уж не болен ли ты?
      - Нет, со мной все в порядке. А как живется вам, Гретхен?
      - Более чем прекрасно! Да ведь ты все знал заранее, Ларт! Все именно так и случилось, как ты говорил. И Аманда, одна из моих новых подруг, права тоже - нам посчастливилось еще при жизни попасть в рай. Все мои переживания и страхи оказались такими глупостями... Ты это тоже знал, Ларт, еще тогда. Теперь я отдаю должное твоей выдержке, с которой ты терпел моё заполошное квохтанье, - и при этом делал вид, что принимаешь его всерьез. Мне остается только запоздало сожалеть, что была так неразумна. Ах, Ларт, не стоит оно того, чтоб и теперь занимать твое время пустяками! Разве нам не о чем поговорить? О, вот прекрасный случай, который я не хочу упустить! Отчего ты скрыл, Ларт, что в твоей стране тебя не просто любят, тебя обожают! Я ведь страшно любопытна, как и все женщины. Удовлетвори моё любопытство, Ларт! В чем причина этого обожания?
      - Хорошо, Гретхен, но не сейчас. Я пришел поговорить о вас, а не о себе.
      - Это скучно! - Гретхен состроила недовольную гримаску. - Оставь, Ларт, у меня все превосходно!
      Она взяла со столика колокольчик и коротко позвонила.
      - Нааль, принесите нам вина, - сказала она вошедшему слуге.
      Несколько минут они молчали, и Гретхен с легкой улыбкой смотрела на Ларта, не отводя глаз под его внимательным взглядом. Снова вошел Нааль, Гретхен велела все оставить и движением руки отпустила слугу.
      - Не могу отказать себе в удовольствии быть тебе прислугой, улыбнулась Гретхен.
      Наполнив два бокала, она поставила один на раскрытую ладонь и с поклоном протянула Ларту.
      - Так вы всем довольны, Гретхен?
      - Ну, разумеется! Взгляни на меня - неужели ты не видишь? Красивая одежда! Украшения! Исполнение всех моих прихотей! Восхищение и преклонение! Да посмотри вот хоть на это свидетельство внимания, - указала Гретхен на не разобранную почту. - Все так, как ты обещал. О чем еще можно мечтать? Разве ты слеп, Ларт? Меня не тяготят никакие заботы, я научилась порхать из одного дня в другой, словно беззаботный мотылек. О! Ларт! Говорят, что я хорошо танцую! Хочешь, я буду танцевать для тебя?
      - Нет. Я хочу вас слушать.
      - Так я могу спеть. - Гретхен потянулась за гитарой, прислоненной к изголовью лежанки.
      - Нет, - он накрыл струны ладонью. - Я хочу говорить с вами.
      Гретхен рассмеялась, откладывая гитару.
      - Боюсь, ты будешь разочарован - вот своим умом мне поразить тебя не удастся.
      - Грет, - прервал ее Ларт, - почему по ночам вы плачете?
      - Разве это нельзя? - невозмутимо спросила Гретхен. - Женщинам порой так сладко плачется. И причина не нужна - просто так!
      - Вы научились носить маску, - тихо проговорил Ларт.
      - Из уст проницательного Ларта это звучит похвалой, - голос Гретхен дрогнул, она опустила глаза. Когда посмотрела на него снова, от беззаботности не осталось и следа. Она медленно покачала головой: - Но это не маска, Ларт. Это панцирь.
      - Зачем он вам? Вы защищаетесь от меня?
      - Слишком часто вы видели меня без него. И даже без кожи.
      - Я причинял вам боль?
      - Может быть... я не помню... - не поднимая глаз, медленно проговорила Гретхен. - Но даже если так, - вашей вины в этом нет. Вот сейчас вы сдираете с меня убогую защиту, и мне больно... Но ведь вы наверняка руководствуетесь добрыми побуждениями. Лучше уходите, Ларт, - не глядя на него, проговорила Гретхен. - Видите, я дрянная актриса, даже роль до конца довести не могу... Вы все равно уйдете, а меня оставите с новыми ранами. Зачем вам? Зачем вы пришли? Я ждала вас, когда мне было плохо, одиноко, страшно, - тогда я хотела видеть вас, готова была кричать об этом! Теперь - не хочу.
      - Вы могли назвать меня вместо Аристо.
      - Да разве вы не знали, как были нужны мне?!
      - Знал. Но вы нашли в себе силы не сказать об этом. Я считал это правильным.
      - Почему?!
      Ларт медлил с ответом, и Гретхен с сарказмом проговорила:
      - Ах, Ларт! С какой легкостью вы умеете управлять своими чувствами! Так же просто, как дышите. Но может быть, у вас и нет их, чувств! Сердца ваши холодны, как лед.
      - Грет, вы ошибаетесь.
      - Нет! - покачала Гретхен головой.
      - Вы ошибаетесь, - снова прервал ее Ларт. - Но сейчас я пришел говорить с вами о другом. Я должен сообщить вам кое-что важное.
      Глава двадцать четвертая
      встреча Гретхен с одним из членов Круга Семи
      - Очевидно, вы знаете о празднике, к которому готовится сейчас не только столица, но каждый человек в стране? - спросил Ларт.
      Усилием воли Гретхен попыталась вернуть себе хотя бы видимость самообладания, проговорила более спокойно:
      - Да, Аристо говорил мне об этом.
      - Он рассказывал о главных персонах этого праздника?
      - Мужчина и женщина? Живое воплощение мужского и женского начала?
      - Да. Живое воплощение женственности, красоты и чистоты с одной стороны, и благородства, силы, мужества - с другой. И вместе они - символ вечно юной любви, источник новой жизни. Всегда бывает непросто найти этих двоих, ведь они должны быть наделены всеми достоинствами и добродетелями в самой высокой степени. Вы знаете, как их назначают?
      - Аристо говорил, что этим занимаются люди Круга. Вы вознамерились назначить мне испытание, Ларт? - улыбнулась Гретхен. - Не сомневайтесь, Аристо хороший учитель. Да, я знаю, что в вашей стране на день летнего солнцестояния приходится самый великий праздник. И знаю, какое значение придается тем, кто станет олицетворением всех нравственных святынь. Целые сутки они будут на виду сотен и тысяч глаз, каждое их слово, движение, поступок будет переходить из уст в уста, предаваться толкованиям.
      - Верно, так и будет. Люди отыщут множество примет и признаков, которые дадут возможность заглянуть в будущее всей страны и кого-то из людей, одаренных милостью этих двоих. Вы думаете, что это бессмысленные суеверия? Отнюдь. Если сделан правильный выбор, и высоким званием облачены истинно достойные, тогда происходит удивительное. В тот день они несут в себе нечто большее, чем дано просто человеку, и делают они не то, что им было велено, а руководствуются иными побуждениями, следуя указаниям иного руководителя.
      - Ларт, на целый месяц избранных забирают в какие-то тайные храмы, в руки высших служителей. Вы полагаете, это совершенно никак не отражается на их сознании, а затем и на поведении в течение того дня, во время ритуалов и обрядов.
      - Так вы думаете: "Этих несчастных погружают в транс, подобный гипнотическому, и они не отдают себе отчета в своих действиях?!"
      - Н-нет, - с запинкой проговорила Гретхен. - Вы не правы, Ларт. Ведь что бы я ни думала - все лишь пустые гадания и домыслы, вы не должны придавать им значения, потому что тем самым вы как бы утверждаете меня в них. Но я знаю, они неверны. Как я могу судить о том, чему ни разу не была свидетелем? Я лишь в том уверена, что люди Круга назовут истинно достойных и это как раз им по силам - эти люди умеют читать в сердцах, они не ошибутся.
      - Вы собираетесь присутствовать на священных церемониях?
      - Я еще не решила, - помедлив, сказала Гретхен. Если она и была не до конца честной с Лартом, то, по сути ответила почти искренне. Гретхен не знала, достанет ли у нее самообладания присутствовать во время ритуалов.
      - Безнравственность, дикость, варварство, аморальность - эти понятия приходят вам в голову?
      - Ларт, - нервно проговорила Гретхен, - я не понимаю, зачем вам непременно нужно знать моё отношение... Я уважаю вашу религию, традиции, я искренне хочу проникнуться осознанием их смысла и красоты...
      - Говорил ли вам Аристо, что ребенок, зачатый этими двумя в ночь праздника, всегда одарен особой Божественной милостью - великим талантом, например?
      - Да, говорил.
      - И вы полагаете, милость Богов и людей - а в обществе он всю жизнь будет на совершенно особом положении - так все это награда за варварство и безнравственность?
      - Ларт... вы стали жестоким...
      Он замолчал, потом так же, не произнося ни слова, взял руку Гретхен, склонившись, прижался к ней губами и остался так. Гретхен показалось, что ее парализовало прикосновение его теплых губ. Ларт поднял лицо, и глаза его встретились с глазами Гретхен.
      - На Круге Вершителей произнесено ваше имя. Предварительное решение людей Круга - вы достойны высокой миссии.
      - Что?..
      Ларт молчал.
      - И... они послали вас... - беззвучно прошептала Гретхен. - Нет, Ларт! Нет! Умоляю, скажите им - нет!
      - Вы уверены, Гретхен?
      - Да!
      - Но только минуту назад вы говорили, что решения Круга безошибочны. И это действительно так. Их семь, Гретхен, если все семеро скажут "да", это будет истинное решение, во всех отношениях.
      - Для меня это будет означать...
      - ...что вы исполните волю Круга.
      - Меня заставят силой?! - бледнея, проговорила Гретхен.
      - О, нет!
      - Ларт, а моя воля?.. Вам ли не знать, что есть вещи, которые я не смогу сделать ни при каких условиях. Правда, человека можно лишить всякой воли, превратить в сомнамбулу... Но Ларт... Женщины моего мира испокон веку закованы в незримые цепи, они вросли в наши души, в нашу плоть и кровь - вы это тоже знаете. - Голос Гретхен вздрагивал. - Каждый день здесь я должна была в чем-то преодолевать себя, освобождаться от оков звено за звеном. Моя душа стала кровоточащей раной, но я старалась быть прилежной ученицей, и разве вы не видите - я уже иная, не та, которую вы знали! Теперь же от меня требуют, чтобы я разом вырвалась из своих цепей - это выше моих сил. Это больно, смертельно больно. Я знаю, если мою волю захотят сломать, способы найдутся легко... и я сделаю все, что мне велят... Но в таком случае... чего стоят ваши слова о свободе, Ларт? Свободное волеизъявление бабочки, трепещущей на булавке? Вероятно, забавно наблюдать это со стороны... - со слезами на глазах прошептала Гретхен.
      - Не плачьте, Гретти, не нужно, - Ларт встал, успокаивающе провел ладонью по ее волосам. - Чшш, все, все кончилось.
      - Что... кончилось?..
      - Вы сказали "нет", значит, ничего не будет. Для окончательного решения необходимо согласие всех семи членов Круга, но предложение отклонят, если против будет хотя бы один.
      - Но кто захочет вступиться за меня, Ларт?! - глядя на него снизу вверх, с отчаянием спросила Гретхен.
      - Я.
      Гретхен смотрела не понимая, и Ларт сказал:
      - Я - один из семи.
      - О, нет... - шевельнулись губы Гретхен.
      - Это действительно так, Гретти. Но теперь я должен уйти.
      Ошеломленная, она не двинулась с места, когда Ларт направился к выходу. В дверях он обернулся:
      - Не страшитесь своего будущего. Моей власти хватит, чтобы защитить маленькую, испуганную женщину, судьба которой мне далеко не безразлична. Он улыбнулся. - Я скоро приду к вам снова.
      Глава двадцать пятая
      Аристо приносит еще одну невеселую новость
      и поднимает покров над жизнью Ларта
      Чуть позже Нааль сообщил, что посыльный принес еще одно письмо. Его Гретхен вскрыла без промедления. Его прислал Аристо и сообщал, что непредвиденные обстоятельства задерживают его, но он придет сразу, как только это будет возможно.
      Такое письмо отнюдь не усмирило болезненно возбужденные чувства Гретхен, и стало поводом для нового беспокойства и тщетных попыток угадать, что именно могло так неожиданно вмешаться в намерения Аристо, всегда обязательного в исполнении своих планов. В следующие полчаса Гретхен написала несколько записок, где извинялась и отменяла визиты, которые была намерена нанести сегодня.
      Аристо приехал уже после полудня, когда тени повернулись к востоку. Он нашел Гретхен в саду. Задумавшись, она сидела в кресле-качелях в тени большого дерева. Обрадованная, поднялась ему навстречу и не скрывала своих чувств:
      - Аристо, наконец-то! Как я рада тебе!
      - Все ли благополучно в твоем доме, милая?
      - Да, - помедлив, ответила Гретхен.
      - Да пребудет так всегда. Но ты бледна и что-то томит твое сердце?
      - Утром у меня было неожиданное посещение...
      - Я знаю. И оно, я вижу, огорчило тебя. Боюсь, мой визит не поспособствует покою в твоей душе...
      - Аристо! - испуганно проговорила Гретхен. - И ты тоже?! Погоди, пожалуйста... не спеши.
      - Я не спешу, милая Гретхен.
      Она покачала головой, сказала виновато:
      - Я веду себя глупо... Ведь ничего не изменится от моего нежелания узнать неприятное. Говори, Аристо, что собирался сказать. Это связано с визитом Ларта?
      - В известной степени. Я пришел попрощаться с тобой.
      - Аристо?! - жалобно вскрикнула Гретхен. - Почему ты оставляешь меня?! Неужели я так плоха и нерадива?!
      - Ты знаешь, что это не так, дитя мое. И я успел всем сердцем полюбить тебя.
      - Так не бросай меня!
      Он с улыбкой погладил ее по щеке, и Гретхен опустила голову.
      - Сегодня день плохих новостей.
      - Не думаю, что они так уж плохи, как тебе представляется. Один из Круга сообщил о своем желании стать твоим эттейри. Надо ли называть его имя?
      - Ларт?!
      - Ты испугалась? В твоей воле принять его или отказать. Большая честь иметь в эттейри человека Круга, а Ларта - двойная. Но честь и для него. Ты вольна сказать "нет" или "да". Никто не смеет влиять на твое решение.
      - Аристо, а ты уверен в моем решении? Ты уже знаешь его?
      - Нет, не уверен, потому что достаточно хорошо узнал тебя. Я не знаю, чему ты отдашь предпочтение - горячему чувству и холодному рассудку, и то и другое руководит тобой в равной степени.
      - Могу ли я попросить тебя рассказать мне о Ларте?
      - В жизни Вершителя есть много...
      - Тайного? Но ведь есть и другая часть жизни, открытая, доступная людям? Мне не нужно тайного. Как он жил, Аристо? Чем заслужил такое всеобщее признание? Он ведь еще так молод. Я имею ввиду - для высокого поста члена Круга Семи. Оказывается, я ничего не знаю о Ларте, хотя почти полгода была от него так близко, каждый день лицом к лицу. Но лишь сегодня узнала, что он принадлежит Кругу Вершителей. Почему люди облекли его таким безоговорочным доверием? Почему эттейри Ларт - это двойная честь?
      - Обнаружив скрытность Ларта и что так мало знаешь о нем, ты перестала ему доверять?
      - О, нет! Я ведь знаю качества его души, и не сомневаюсь, что он достоин высокого звания. Но чтобы заслужить такое всенародное признание, надо, по меньшей мере, чтобы имя стало известно ни в одной лишь столице, но в самом отдаленном от нее уголке государства. Что совершил Ларт, обретя всенародную славу?
      - Ты абсолютно права, Гретхен. Не многих народ почитает так, как его. И не годы искреннего и честного служения скопили ему это почитание. Достаточно было одного события, чтобы имя Ларта узнали в самых глухих горных хижинах, и произносили его с любовью и благоговением.
      - Какое событие, Аристо? Ты мне расскажешь? - в нетерпении воскликнула Гретхен.
      - Я уже рассказываю, - улыбнулся Аристо. - Теперь прошло, вероятно, лет десять с тех пор, как на нас обрушилась беда. Морские разбойники обнаружили нашу главную сокровищницу и принялись ее грабить. Мы теряли не золото, не самоцветные каменья - пираты похищали наших женщин, обнаружив, что их можно продавать за баснословные деньги. Рабство процветает и теперь, хотя мир с гордостью заявляет, что оно изжито. Но всегда найдутся желающие единолично обладать уникальной драгоценностью, пусть даже это живой человек. И многие готовы дорого платить за свои прихоти. Мы делали, что могли. Вдоль побережий постоянно курсировали сторожевые корабли. Если случалось выйти на пиратов, их преследовали и топили. Во всех портах был введен особый, строжайший контроль, иноземным судам учиняли самую тщательную проверку. Наши люди в Европе, Азии, по всему миру разыскивали тайные невольничьи рынки, являлись на торги и выкупали наших сестер. Это была война, и мы использовали в ней все возможные методы. Но однажды удар, нанесенный нам, был поистине чудовищным. Несколько пиратских экипажей объединились. Часть кораблей напали на отдаленный остров, где расположен был женский храм. Потом они обратились в бегство и увели за собой большую часть сторожевых судов. Тогда появились другие и накинулись на добычу, когда она осталась почти беззащитна. Пираты разграбили храм Солнечной Геллы и захватили всех его служительниц. Этот храм настолько уникальный, необычный, что гибель его могла иметь катастрофические последствия для всего государства. Вот тогда впервые громко прозвучало имя Ларта. Он пришел на Круг Семи и попросил, чтобы ему поручили преследование пиратов. Вершители увидели в нем необходимую уверенность, силу, хотя тогда многих смутила его молодость и безвестность. Ларту дали корабль, на который он указал, команду он тоже набрал сам. Они ушли в море и исчезли почти на месяц. Когда они вернулись, с ними были не только храмовые сокровища, но все до единой женщины. Ларт и его товарищи были скупы на слова, стало лишь известно, что казнь, которую избрал Ларт для пиратов, была ужасна. Нечто такое, что ни один разбойничий корабль больше не приблизился к нашему побережью. Однако вскоре выяснилось, что в стране были пособники негодяев, и прежде чем бежать, они совершили покушение на Ларта. Они думали, что он мертв, когда бросили его на голой скале под палящим солнцем. Урс привел к Ларту людей, он был еще жив, но счет жизни его шел на короткие часа, а может и на минуты. Помочь ему могло разве что чудо, и оно произошло. Спасенные им служительницы из храма Солнечной Геллы непостижимым образом узнали о произошедшем, приплыли и забрали умирающего. Это было так быстро - Ларта как ураганом унесло. Они отдали долг своему спасителю - вернули ему жизнь. А когда пришло время ввести в Круг Семи нового Вершителя, народ захотел, чтобы это был Ларт.
      Аристо умолк, Гретхен перевела дыхание - кажется, она забыла дышать на протяжении всего времени, пока он говорил.
      - Я могу передать Ларту, что ты ждешь его? - спросил он, глядя в ее бледное лицо.
      - Да, эттейри, - коротко проговорила Гретхен.
      - Проводи меня, дите мое.
      Они медленно шли по дорожке, вокруг благоухал сад.
      - Обещай не забывать обо мне, добрый Аристо, - тихо проговорила Гретхен, когда они остановились у легкой одноместной коляски Аристо. - Мне будет не хватать твоей мудрости и спокойствия. И я уверена, мне ни раз понадобится твой совет.
      - Благодарю тебя, милая Гретхен. Разумеется, я не перестану быть твоим другом. - Аристо наклонился и коснулся губами ее чистого лба. - Я люблю тебя, милое дитя, будь счастлива. Да минуют тебя все беды.
      Глава двадцать шестая
      часы одиночества и воспоминаний
      С той минуты, как Аристо покинул ее, Гретхен была сама не своя. Она думала о Ларте, о том, что рассказал Аристо, и ее пронзало острое чувство любви-жалости. Гретхен корила себя за все резкие, обидные слова, которые когда-либо говорила Ларту. За неприкрытую подозрительность и попытки уличить его во лжи. За смертельную опасность, которой он подвергался из-за нее, и за лишние беспокойства, которые она порой доставляла ему едва ли не преднамеренно...
      Гретхен поднялась к себе в комнату, но пробыла там недолго показалось, что в доме слишком душно. Гретхен стояла у окна и пыталась вдохнуть всей грудью, но что-то давило, теснило ее, толи стыд, толи вина, толи жаль... Она снова вышла в сад и бесцельно ходила по дорожкам, выбирая самые глухие и сумрачные. Потом Гретхен вышла в чистому ручью, журчавшему в русле, выстланном галечником. На самом берегу она обнаружила скамью и села. Свежесть, исходящая от прохладной воды остудила ее лицо. Непрестанный плеск воды настроил на спокойные размышления заместо напрасных, бессмысленных укоров. Теперь Гретхен перебирала прошлое день за днем, начиная с той ночи, когда уснула в слезах избитая бароном Ланниганом, а проснулась от прикосновения Ларта. То слабая улыбка трогала ее губы, то лицо будто освещалось внутренним радостным светом, то оживали пережитые страдания, обозначались горьким надломом бровей...
      Гретхен не знала, сколько прошло времени с тех пор, как она пришла на берег ручья. Резкий шорох нарушил монотонный шелест листвы в безветренном воздухе. Она обернулась, и увидела вблизи большого черного пса. Радостно вскрикнув, Гретхен вскочила ему навстречу, протянула руки. В следующие секунды она уже стояла на коленях и обнимала его за шею.
      - Урс! Милый! Как я соскучилась по себе, хороший мой пес!
      Урс всем своим видом выказывал ни меньшую радость. Потом Гретхен увидела ладонь, протянутую к ней, оперлась о нее и встала.
      - Трава уже сырая, Грет.
      Гретхен молча смотрела на него, и все, о чем она думала в последний час или два, или три свилось в тугой комок, который лег в ее грудь, и теперь теснил, поднимаясь куда-то к горлу.
      - Ларт, - сказала Гретхен, и голос ее пресекся, она переглотнула и повторила: - Ларт... Круг Семи уже принял окончательное решение?
      - Нет, Гретти, совета еще не было. Но вам не о чем беспокоиться, я даю слово...
      - Погодите, - прервала его Гретхен. - Я не о том... Ларт, если вы хотите, я исполню их волю... Впрочем, нет... Меня мало интересует чья бы то ни было воля. Но если этого хотите вы, Ларт... я согласна, я сделаю так, как вы хотите.
      Несколько мгновений он молча смотрел на Гретхен, потом проговорил:
      - Я этого не хочу.
      - Правда?! - радостная улыбка исчезала в робкой недоверчивости.
      - Правда, Грет. Мои товарищи не ошиблись, - вы действительно, та, которая способна стать сосредоточием священного праздника, вы способны стать великолепной, ослепительной женщиной-богиней. Но я этого не хочу. - Ларт говорил, не глядя на Гретхен. Ей показалось, что лицо его превратилось в каменную маску непроницаемости. И еще ей показалось, что он говорит эти слова против своей воли, с усилием: - Пожалуйста, не спрашивайте меня почему. Сегодня утром я пришел к вам, чтобы понять до конца самого себя, и понять, какую позицию я займу на Совете.
      - Ларт... - Гретхен невесомо положила свою ладонь на его руку, прерывая его. - Благодарю вас...
      Он смотрел на Гретхен несколько секунд, потом улыбнулся:
      - Вы преднамеренно укрылись в этой глуши? Ваши слуги сбились с ног, у них ведь нет Урса. Он привел меня прямо к вам, сам бы я ни за что вас не нашел.
      Гретхен осмотрелась и в замешательства проговорила:
      - А не мог бы Урс теперь вывести нас назад?
      Глава двадцать седьмая
      перемены внутренние и внешние
      Гретхен казалось, что еще никогда она не была так счастлива.
      Нет, она, разумеется, помнила о тех днях, когда благодаря Тимотею Кренстону Ларт вернул к ней из небытия. Но сейчас, по прошествии времени глядя назад, Гретхен отдавала себе отчет в том, что в те дни ее ощущение счастья граничило с едва ли ни болезненным изменением сознания. Весь ее мир, вся Вселенная уменьшилась до размеров одного человека, Гретхен потеряла ощущение реальности, все сместилось: радость мешалась с горем, и слезы звенели в смехе. И само счастье в те дни содержало и жгучую горечь вины, и боль необратимой утраты.
      Гретхен и теперь не забыла о сэре Тимотее - он оставался с нею в каждом дне ее жизни. Особенно, когда Гретхен бывало горько, тяжко. Нет, она не раскаивалась в своем выборе, Гретхен была уверена, что и теперь сделала бы все так же. Но когда ей бывало плохо, рядом будто вставала незримая тень Кренстона, спокойного, мужественного человека, и на Гретхен как будто проливалась аура этого утешительного покоя. "Простите меня, Тимотей", снова и снова Гретхен просила у него прощения в душе своей.
      Но теперь она была счастлива иначе - спокойно и бестрепетно. Рассказ Аристо перевернул ей душу, и если раньше где-то глубоко-глубоко, так, что Гретхен даже сама этого не осознавала, копошились тени упреков, досады, обиды на Ларта, то теперь это растаяло без следа. И если бы Ларт сейчас опять ушел в свою жизнь, отдельную от Гретхен, она приняла бы это со всем возможным искренним смирением, беспредельно благодарная ему за то, что он есть на этом свете, что жив и благополучен.
      Как раньше с Аристо, теперь с Лартом посещала она различные приемы, художественные, литературные и музыкальные салоны и школы искусств, театральные премьеры и оперу, балы, обеды... Гретхен очень много времени проводила на людях. Но даже самые наблюдательные не смогли бы заметить, как много для нее значит этот мужчина рядом, Ларт. Придирчивый наблюдатель не усмотрел бы ни пылких взоров, ни румянца радостного волнения, ни даже сколь-нибудь явного желания быть рядом с Лартом... Но вот что наблюдатель заметил бы безусловно, так это перемены в самой Гретхен. Взгляды и мужчин, и женщин все чаще задерживались на ней, и ни один задавался вопросом: "Почему я не слышал прежде, как дивно звучит ее голос? Неужели в нем и раньше была эта глубина и мягкость? Что за неземной свет исходит от ее глаз? Так бы и смотрел в них, так и ловил бы этот ласковый взгляд, ласковый свет! Создатель! Как она улыбается! Какую тайну, какое знание скрывает она за чарами своей улыбки?! Какое несказанное счастье сулят эти уста!.."
      С нею происходило то же самое, что происходит с цветком розы. Сначала это плотный, тщательно сжимающий свои покровы бутон. Но вот, обласканный теплом и светом, он вверит себя им, доверчиво приоткроет невзрачные свои пелёна, и, пробуждаясь, расправляя ото сна каждый лепесток, распустится во всем великолепии пурпурно-бархатная роза. Она так девственна, так нежна и чиста, но этот цветок огненной страсти будет царствовать над всеми другими, затмевая их, и едва ли кто сможет ее не заметить. Ее существование соблазн. Кто устоит, чтоб не приблизиться к ней, не насладиться ее совершенством, не вдохнуть чарующего аромата... И Гретхен перестала бы быть собою, если бы могла все это осознать.
      Она пребывала в уверенности, что все так же точно, как и тогда, когда с нею рядом был Аристо, только теперь его место занял Ларт. Но это имеет значение лишь для нее, для Гретхен, и больше не касается никого. Ее аристократическое воспитание в этом случае обнаруживало свои положительные стороны - она прекрасно умела скрывать свои подлинные чувства за доброжелательной улыбкой и безмятежным выражением лица.
      С такой же улыбкой она смотрела на Ларта, слушала его смех и думала при этом: да как возможно быть нечеловеком до такой степени, чтобы желать убить этот голос, этот смех? Причинить ему нечеловеческие страдания, услышать мучительный стон - и не содрогнуться от содеянного? С безумной жестокостью рвать это прекрасное тело и при этом все еще оставаться человеком - возможно ли?
      Эти мысли подступали к Гретхен опять и опять, и в какие-то минуты она пыталась даже отстраниться от них, потому что боялась потерять самообладание, а иной раз просто боялась, что от ужасной картины, со всей реальностью встающей перед ее глазами, может лишиться чувств.
      Гретхен и теперь с такое ясностью видела шрамы на теле Ларта, как будто та ужасная ночь, когда Грег Лекруж едва не убил Ларта, но сам погиб от клыков Урса, закончилась только что. Она слышала голос крестьянина, давшего им приют в своем доме: "Э, парень, да на тебе живого места нет... Это в какой же переделке надо побывать..." Ей казалось, те ужасные рубцы и теперь причиняют боль Ларту - ведь ее душу они терзают жестоко. И более всего хотелось ей невесомо прикоснуться своими пальцами к каждому свидетельству ужасных страданий, пожалеть, остудить, впитать в себя все боли. Ей казалось, что одним лишь прикосновением она могла принести Ларту облегчение и знала, что желанию ее не суждено сбыться - никогда этого не случится. "Пожалеть Ларта? - горько усмехалась Гретхен сама над собой. - Да разве Ларт позволит кому-либо жалеть себя?"
      Глава двадцать восьмая
      особенности подготовки к празднику
      Между тем, календарь уже отсчитывал дни последнего месяца перед летним солнцестоянием. Приближение праздника ощущалось во всем. Кажется, им было проникнуто и дыхание ветра, и голос океана. Улицы города расцветились яркой пестротой праздничного убранства: ветер полоскал разноцветные стяги, на высоких мачтах раскачивались большие венки, и трепетали длинные ленты, вплетенные в них. Владельцы многочисленных лавок и харчевен украшали свои заведения гирляндами живых цветов, у порогов жилищ стояли букеты, к дверям прикрепляли венки - в воздухе улиц струились волны нежных ароматов, переплетаясь с плывущими откуда-то мелодиями. Негромкие, ненавязчивые напевы сопровождали теперь каждый час жизни граждан. Они не смолкали даже по ночам, но становились едва слышными. Желающие могли легко отгородиться от них даже плотными шторами, но едва ли такие находились - люди наслаждались сладкозвучной гармонией инструментов, в которую нередко вступал мужской или женский голос, а то и целый хор. Можно было увидеть, как горожане на улицах радостно подпевают невидимому исполнителю, или начинают танцевать, или просто идут по своим делам, но лица их светлы от улыбки и движения согласны с музыкальными ритмами, плывущими над улицей.
      Наряды горожан так же отличались теперь от повседневных, как и город от обыденного своего вида. Они обязательно содержали в себе какой-либо знак причастности к грядущему событию. Никто не выходил из дому, не украсив себя хотя бы одной веточкой цветов лигонии. Эти бело-голубые цветы символизировали искренность чувств и чистоту помыслов. Кусты лигонии выращивали в садах именно для украшения этих предпраздничных дней, и едва ли можно было найти сад, в котором они бы не росли.
      Предчувствие праздника носилось в воздухе. У людей были какие-то по-особому радостные и приветливые лица, они иначе смотрели, иначе улыбались, как будто всех объединила и породнила какая-то общность. Гретхен тоже чувствовала в себе некую легкость, приподнятость, и люди вокруг казались красивыми какой-то другой красотой, нежели обычно, будто лежал на лицах отсвет странного сияния.
      Очень удивилась Гретхен, когда узнала, что особенность этого периода имеет отношение даже к еде. Оказалось, некоторые продукты питания появляются в рационе лишь в предпраздничные дни. Блюда, тщательно приготовленные по сложным, старинным рецептам, призваны настроить человека, их вкушающего, на определенные мысли и чувства.
      - Какие чувства и мысли может пробуждать пища, кроме чувства сытости? удивленно и недоверчиво спросила Гретхен.
      - Самые разнообразные, - сказал Ларт. - В данном случае это связано с обострением чувственности, нежности, особая пища призвана гармонизировать все органы тела и настроить его, как музыкант настраивает свой инструмент, чтобы он чувствовал малейшее прикосновение и с готовностью отзывался на него.
      - Кухонная магия? - улыбнулась Гретхен.
      - Верно, - без улыбки подтвердил Ларт, - такой вид магии существует, и она очень действенна. Если вашей кухней завладеет некто недоброжелательный, он сможет с легкостью манипулировать вашим настроением, чувствами, я уже не говорю о физическом самочувствии. И даже не сразу поймешь, откуда беспричинная раздражительность, притупление ума и невозможность сосредоточиться, усталость, сонливость... Вы все еще не верите мне?
      - Кажется, уже верю... Но ведь зная это, перестанешь принимать пищу, приготовленную чужими руками...
      Теперь Ларт рассмеялся:
      - А разве вы не знали до сих пор, что существуют умелые составители ядов?
      - Какая с этим связь?
      - Это же не мешает вам принимать питье из чужих рук?
      Кстати, и напитки теперь подавали к столу другие, это касалось и вин, и соков, и всевозможного прохладительного питья.
      После объяснений Ларта некоторое время Гретхен с долей подозрительности и осторожности отведывала от незнакомых блюд. Но очень скоро махнула на это рукой - ведь Ларта это не беспокоило ни в малейшей степени, так почему должно встревожить ее? Она не ждала ничего дурного от этого мира и ничего не боялась, неизвестное перестало пугать, а напротив, пробуждало любопытство. Гретхен не видела причины, почему ей нужно придумывать себе искусственные ограничения и отодвигать блюдо, которое вызывало лишь единственный нюанс досады: "Почему это нельзя есть чаще, а только лишь накануне праздника?!" Действительно, толи какие-то особые приправы и специи, толи что-то еще придавало незнакомой доселе пище неповторимым вкус, и вовсе не "магия", а лишь опасение испортить себе фигуру заставляло Гретхен отказываться от обильных добавок.
      Слова Ларта подтвердила и Аманда.
      - Дорогая моя, - однажды за общим обедом сказала она подруге, - вы знаете об особенности этого деликатеса, который вам сейчас подали? Вещества, в нем содержащиеся, оказывают на человека определенное воздействие. Как и почти все, что оказывается на наших столах в эти дни. Все это необыкновенно вкусно, и я вовсе не хочу сказать вам - не прикасайтесь! Разумеется, ешьте на здоровье, наслаждайтесь, но помните - они способны ввергнуть вас в плен вожделений. Впрочем, и в этом тоже нет ничего плохого, но боюсь, сами вы еще не думаете так, иначе мне и в голову не пришло бы вас предостерегать. Сейчас это едят все, и с большой радостью, потому что почти год ждали, чтоб насладиться этими неповторимыми вкусами, и никого не останавливают какие-то опасения и предостережения.
      "Вожделение? - с беспечной усмешкой над самой собой думала Гретхен. - Я не знаю, что это такое, я готова испытать это чувство. Ни Ларт, ни ты, Аманда, вовсе не призываете меня бороться с теми влечениями, которые должны пробудиться во мне... Хорошо, я тоже не против посмотреть, что из этого получится. И получится ли. Я не чувствую никаких перемен в себе, может быть на меня это никак и не действует. Скорее всего, меня охраняют те шоры и жесткие рамки, которые я привезла с собой".
      Действительно ли косные рамки морали были так непроницаемы и непоколебимы, или под тихим, неявным, но неодолимым воздействием они постепенно истончались, и если не исчезли совсем, то стали призрачны... сказать трудно, но однажды, совсем незадолго до открытия празднества, Гретхен вдруг подумала: "Если бы Ларт сейчас сказал мне о желании Круга видеть избранницей меня... я бы так же ответила отказом. Но кажется, теперь сообщение Ларта не повергло бы меня в такой ужас".
      Глава двадцать девятая
      праздничный подарок Ларта
      В день, которого она так ждала, Гретхен разбудило солнце, смех и музыка - по улице, обычно по-деревенски тихой, проехала коляска с веселыми уличными музыкантами. Сначала Гретхен подумала о том, что ложась в постель, была уверена, - мысль о завтрашнем дне будет будоражить воображение и прогонит сон. Вопреки ожиданию, спала она необычайно крепко, и ночь промелькнула в короткий миг. Гретхен чувствовала себя прекрасно отдохнувшей и бодрой, сонливость, обычную в первые минуты пробуждения, сняло как рукой. Следующие мысли Гретхен, естественно, были о том, что вот праздник и наступил! От сегодняшнего дня она ждала чего-то незабываемого, новых открытий и потрясений. И, смутно, чего-то для себя самой. И еще - через этот необычный день с нею рядом пройдет Ларт, эта мысль заставила сердце Гретхен забиться быстрее.
      Она еще не закончила завтракать, когда доложили о прибытии Аманды. Следом появилась и она сама - вся подобная солнечному утру: свежая, радостная, порывистая, как утренний ветерок.
      - Гретхен, милая! - Аманда подбежала к ней, обняла, затормошила. Утро - чудо как хорошо! Сегодня будет великолепный день! Гретти, я приехала к тебе с сюрпризом!
      - Что ты еще придумала, Аманда? - рассмеялась Гретхен, с удовольствием глядя на подругу - сегодня она была необыкновенно хороша, с блестящими глазами, радостным румянцем, вся порыв, прекрасная яркой, броской красотой.
      - Сейчас увидишь! Идем скорее к тебе, мне не терпится показать, что это за чудо!
      Так и не завершив свой завтрак, Гретхен позволила увлечь себя наверх. В своей комнате она увидела красивую коробку, стоящую на столе.
      - Что в ней?
      - Потерпи! - Аманда вместе с таинственной коробкой скрылась в туалетной комнате.
      Гретхен улыбнулась - все понятно, подруга приехала продемонстрировать ей свое праздничное платье. Нет, право, эту женщину невозможно предсказать! Гретхен села и приготовилась созерцать нечто необычное.
      Однако то, что она увидела, настолько превзошло ее ожидания, что Гретхен даже не смогла сразу определить своего отношения к наряду Аманды. Оно было изготовлено из очень тонкой, полупрозрачной ткани. Слово "сшито" к нему решительно нельзя было отнести, эти одежды казались нерукотворными. Ткань будто мерцала, свет играл на ней, как играет солнечный луч, погружаясь в прозрачную морскую глубину - неяркими, мягкими, приглушенными переливами. Эта игра света, не смотря на прозрачность одежд, не сразу позволила рассмотреть все детали. Лишь спустя минуты Гретхен разглядела его и подумала: чтобы надеть такое, нужна смелость Аманды. Следующим было осознание того, что юная женщина в этом наряде хороша какой-то невероятной, нечеловеческой, колдовской красотой.
      - Бог мой, Аманда!... - лишь смогла выговорить потрясенная Гретхен.
      - Тебе нравится?
      - Я не знаю что и сказать... Можно ли быть такой соблазнительной?
      - Только одно, Гретти - тебе нравится или нет?
      - Вероятно, это не может не нравиться... Но Аманда... Медуза Горгона поражала ужасом тех мужчин, которые отваживались взглянуть на нее. Мне кажется, точно так же можно поразить красотой... Неужели ты намерена выйти сегодня в этом? Аманда, дружочек, ты безжалостна к тем несчастным, которые попадутся сегодня на твоем пути!
      Лишь мерцающая игра ткани не давала взгляду враз проникнуть сквозь прозрачные одежды. Но эта преграда была слишком условна, и сквозь верхнюю просторную накидку становилось видно, что под нею имеется лишь короткий лиф и длинные шаровары, они оставляли открытым тонкий стан красавицы. Кроме того, штанины шаровар имели высокие разрезы от щиколотки до бедра, скрепленный на уровне колена изящной застежкой-браслетом, усыпанным крохотными камнями. Таким образом, малейшее колыхание легкой ткани приоткрывало стройную ножку. Почти точно такими же были длинные рукава, поддерживаемые в середине, у локтей. Но рукава были еще более пышными, так, что ткань ложилась мягкими складками и почти обнажала руки, подчеркивая их изящность и грациозность движений.
      - Великолепно, Аманда! - проговорила Гретхен, с непроходящим изумлением разглядывая наряд подруги. - Это поражает воображение. Вот только единственное... Мне кажется, этот цвет немного мягковат. Тебе нужно что-то более яркое, ты не находишь?
      - Гретти, - Аманда нежно обняла подругу и поцеловала в щечку, - ты права, это не мой цвет. Но он изумительно подходит к твоим глазам. Это платье тебе, от Ларта.
      - От Ларта!? - изумленно выдохнула Гретхен, отступая от гостьи.
      - Да, Гретти, оно твое. Вчера вечером Ларт был у меня и кое о чем попросил.
      - Но... это невозможно!.. почему к тебе?.. Я ничего не понимаю. Он ни словом не обмолвился...
      - Может быть, Ларт хотел, чтобы это не слишком занимало твои мысли. По его просьбе я, во-первых, должна убедить тебя выйти в нем, а во-вторых, просто помочь тебе одеться.
      - Ох, Аманда, но я ни за что не выйду в нем на люди! - едва пролепетала Гретхен.
      - Ты ведь сама увидела, как оно великолепно! И только что была от него в восхищении.
      - Разве ты не понимаешь?.. Я просто не смогу...
      - Ведь это подарок Ларта. Ты сможешь отвергнуть его?
      Прикусив губку, Гретхен молчала, но на лице ее было неподдельное страдание.
      - Ах, Гретти, милая моя, я тебя обожаю! - рассмеялась Аманда. - Не огорчайся так, пожалуйста. Ларт потребовал, чтобы я ни в коем случае не принуждала тебя. Но я умоляю - дай мне взглянуть на тебя в этом чудесном наряде. Здесь ведь только я и ты. А захочешь немедленно снять его - не беда, мы найдем тебе что-то другое.
      Глава тридцатая
      Гретхен остается всеми покинутая
      и снова должна искать опору в себе самой
      Аманда заторопилась домой лишь когда Гретхен была полностью готова к выходу. Под ее присмотром Гретхен сделали красивую прическу, Аманда сама застегнула на ней все украшения. В последний раз окинув подругу придирчивым взглядом до кончиков изящных туфелек, Аманда покачала головой:
      - Гретти, мы скоро увидим избранную Вершителями, но я все более убеждаюсь - ею должна была стать ты, люди Круга не ошибаются в своем мнении. Мне кажется, ты владеешь чем-то большим, нежели это возможно для обыкновенной женщины. И я не могу представить ту, что должна превзойти твое совершенство.
      - Аманда, я тебе прошу, не говори так, у меня и без того подгибаются ноги от волнения.
      - Ну кто еще кроме тебя может быть так неуверен в себе, и быть настолько слепой по отношению к себе самой! - со смехом воскликнула Аманда. - Нет, я положительно люблю тебя, маленькая моя Гретти! Но ты едешь со мной или нет? Мне пора, наконец, заняться собой.
      - Нет, Аманда, я подожду Ларта. А ты поезжай, ты и так потратила на меня все утро.
      - Оно стоило того, - лукаво улыбнулась подруга. - Результат превзошел даже мои ожидания! Хорошо, оставайся дожидаться Ларта, встретимся в городе.
      После ухода Аманды Гретхен не могла обрести ни минутки покоя - вот-вот должен был явиться Ларт, он и так уже запаздывал. В конце концов она рассердилась на себя и решительно приказала себе успокоиться. "Возьми себя в руки и прекрати бессмысленно суетиться!" - сердито потребовала она, села в кресло, и, откинувшись на спинку, закрыла глаза. В таком состоянии застал ее один из слуг.
      - Моя госпожа... - услышала Гретхен.
      Молодой слуга смотрел на нее и не произносил ни слова.
      - Я слушаю, - поторопила его Гретхен, - что случилось?
      Было заметно, что юноше понадобилось усилие, чтобы сбросить с себя оцепенение, и он косноязычно проговорил:
      - Господин Ларт... к вам...
      - Я жду его, пусть войдет, - сказала Гретхен, вставая из кресла.
      Юноша попятился к двери и исчез. Через долю минуты дверь опять открылась, и вошел Ларт. Шагнув в комнату, он приостановился, и Гретхен увидела, как взгляд его, обжигая, скользнул по ней с головы до ног. Затем он подошел, опустился на колено и прикоснулся губами к кончикам ее пальцев.
      - Я восхищен, Гретхен великолепная, - проговорил он, не поднимаясь с колена.
      - Ларт, - с болезненной гримасой Гретхен тронула его за плечи, заставляя встать. - Не смущайте меня еще более, пощадите, - она прижала ладонь к горящему лицу. - Я хотела благодарить вас...
      - Не смейте! - предостерегающе остановил ее Ларт. - Не смейте меня благодарить! Я счастлив, что вы нашли возможным принять это. Сказать откровенно, я ожидал решительного отказа, и боялся вашего гнева. От нерешительности даже прибегнул к посредничеству Аманды - вы из-за этого не сердитесь на меня?
      - О, Ларт! - с укоризной улыбнулась Гретхен. - Вы хитрец, и нашли единственно возможный ход, чтобы получить желаемое.
      - Я вовсе не хитрил! - с жаром возразил Ларт. - Я действительно боялся, что вы выставите меня из дома, вместе с моим подарком!
      Гретхен искренне рассмеялась, и неожиданно почувствовала, что к ней возвращается то ощущение праздничной приподнятости, в котором она пребывала все последние дни.
      - Гретти, сегодня необычный день, и все будет не так, как вы привыкли. Прежде всего, я хотел бы, чтобы вы прошли через него самостоятельно, - он приподнял руку, видя, как меняется выражение ее лица, и испуганный вопрос готов слететь с губ. - Улицы уже полны народа, город сегодня будет похож на бурлящее море - встаньте с ним лицом к лицу и с головой окунитесь в него. Это вам нужно самой, чтобы самоутвердиться, увидеть, что от одного вашего взгляда, по мановению руки стихнет любое волнение.
      - Ларт, - растерянно проговорила Гретхен, - я знаю, на что я способна, а что для меня невозможно... Вы переоцениваете мои силы...
      - Ничуть. Вы помните, что я ваш эттейри, Гретхен? Я мог бы велеть вам исполнить этот урок, - улыбнулся он. - Но я хочу, чтобы вы преисполнились не страха, а праздничного ожидания и любопытства. Лишь одного я должен потребовать от вас - поверить мне, что на этих бурлящих весельем улицах не таится ни малейшей опасности.
      Гретхен вдруг пришло в голову, что с ее стороны было крайне эгоистично рассчитывать, будто Ларт весь день будет при ней. Ну разумеется, он строил на этот день свои собственные планы. Ей стало стыдно - неужели она настолько прониклась чувством собственности по отношению к нему?
      - Разумеется, Ларт... я... - сбиваясь, заговорила она, но тут же взяла себя в руки: - Я именно так и поступлю, Ларт, а вы теперь свободны, ступайте. Но завтра приходите. Вероятно, мне захочется поделиться с вами своими впечатлениями.
      - Сегодня я мало свободен, - вздохнул Ларт, - как и каждый из Круга Семи. Сегодня у нас достаточно обязанностей, хотя и приятных. Еще и потому я должен оставить вас, Гретти. - "Боже мой, ну можно ли быть такой безмозглой курицей!" - выругала себя Гретхен, чувствуя, что охвативший ее стыд вновь предательски окрашивает щеки румянцем. - Я был бы счастлив быть сегодня с вами, хотя бы лишь для того, чтобы без конца вами любоваться. - Он склонился к руке Гретхен и коснулся ее губами. Потом спросил, когда поднял голову: Так что вы решите? Если мысль остаться одной кажется вам невозможной, я отвезу вас к Аманде или Аристо, или куда вы сами скажете.
      - Нет... - собравшись с духом, довольно твердо проговорила Гретхен. - Я поступлю так, как советуете
      - Маленькая, отважная Гретхен, - улыбнулся Ларт. - Порой мне становится стыдно от того, через какие испытания я заставляю вас проходить. Но я рад вашему решению. Теперь прошу прощения, мне пора вспомнить о других моих обязанностях.
      - Желаю, чтобы ваш долг не был тягостным, и чтоб вас сопровождали сегодня не одни только обязанности.
      - Мы обязательно встретимся, - Ларт поклонился и вышел.
      Улыбка сбежала с губ Гретхен, когда она поняла, что действительно, осталась один на один с этим праздничным днем, и все пошло не так, как ей думалось, и, самое главное, день этот пройдет без Ларта. Гретхен стало грустно, праздничное настроение куда-то улетучилось.
      Глава тридцать первая
      потрясение Гретхен и первые сюрпризы
      В своей коляске Гретхен проехала в центр города и отпустила ее домой. Гретхен вошла в толпу нарядно одетых людей, и оказалось, именно окруженная со всех сторон, она чувствует себя комфортнее всего - она как бы растворилась среди людей, и разглядеть ее здесь было не так просто.
      Окружающие как будто ждали чего-то. Они переговаривались, смеялись, и оставались на месте. Гретхен оказалась у стены дома, и решила тоже задержаться здесь. Перед Гретхен, спиной к ней стоял какой-то здоровяк, и ее почти не было за ним видно, при этом самой ей удобно было смотреть из-за его плеча.
      Ей захотелось узнать, чего дожидаются здесь все эти люди. К тому же, спешить было абсолютно некуда. Прошло, вероятно, минут около двадцати. Гретхен с удовольствием рассматривала веселые лица людей, прически женщин, украшения, и главное - насколько это было возможно увидеть, как они оделись сегодня. Она испытала облегчение, поняв, что платье, подаренное Лартом, не сделает ее белой вороной. Подобный стиль одежды был популярен сегодня, а для жаркого летнего дня едва ли можно было придумать что-то лучшее, чем этот невесомый, удобный, не стесняющий движений наряд. Варьировались ткани, детали покроя, отделки, украшения, и Гретхен невольно стала по-женски оценивать, сравнивать, и не нашла ни одного платья, достойного соперничать с ее, как не может будничное платье соперничать с бальным великолепием.
      В какой-то миг в воздухе разнесся звук, похожий на удар гонга, но гораздо нежнее и мелодичнее. Сейчас же несколько голосов призвали к тишине, что впрочем, было излишне - разговоры мгновенно прервались, над людьми повисла неожиданно глубокая тишина, и странно было слышать ее при таком скоплении людей. Теперь ожидание было недолгим - другой звук заполнил эту тишину. Сначала Гретхен с трудом различила его, он возник где-то на грани слышимости, так, что даже невозможно было разобрать, что порождает его. Но звук не прерывался, он креп, усиливался, и уже никаких сомнений не было в том, что это низкий мужской голос. Он неуловимо переливался в более высокий тон, и вдруг распался на два и стало ясно, что поют двое: мужчина и женщина.
      Это была песня, и хотя Гретхен не понимала в ней ни одного слова слова звучали на неизвестном ей языке, - но в мелодии и звучании голосов было столько чувства, что в переводе она не нуждалась. Течение этого потока эмоций то становилось неудержимо бурным и страстным, струи разнородных чувств сплетались и спорили друг с другом, свивались и противоречили; но вдруг разливалось в них такое умиротворение и покой, что от пронзительного ощущения счастья хотелось почему-то плакать.
      У Гретхен защемило сердце, и волна колючих мурашек заставила вздрогнуть под щедрыми лучами жаркого солнца. В резонанс с тем, что она слышала, в душе ее поднималось свое, и для Гретхен песня наполнилась иным содержанием. Она была уверена, что вот тут слышит яростный голос взбешенного барона Ланнигана, а сейчас звучит топот копыт на каменистой дороге, и треск рвущихся парусов... Потрясенная, Гретхен зажмурилась и привалилась к стене позади себя, и показалось, что чьи-то сильные, бережные руки обнимают ее, и чей-то голос рядом шепчет: "Я люблю вас..." Слезы потекли по щекам Гретхен. Исчезло все - праздник, море людей, исчезла она сама и даже голоса, ведущие странную партию... Явью стало прошлое, пережитое, радостное и горькое, и было так сладко окунуться в то, что безвозвратно минуло. Страшное перестало быть таковым - Гретхен знала, что она защищена и благополучна, а минуты радости вернулись в пронзительной полноте и яркости. Сердце переполнялось благодарностью ко всем тем, кто когда-то доставил их Гретхен, и щемящей печалью о потерях.
      А голоса привольно и широко разливались под высоким небом, захлестывали слушателей, как волны вышедшей из берегов, могучей реки. Гретхен утратила ощущение времени. Но растаяла последняя нота под голубым сводом... Гретхен глубоко вздохнула, как ныряльщик, поднявшийся из глубины. Она открыла глаза и увидела лица, в которых так же еще жило потрясение, и люди начинали просветленно улыбаться друг другу, не скрывая повлажневших глаз.
      - Еще! Пожалуйста, еще! - вырвалось у нее.
      К ней обернулся тот здоровяк, за спиной которого она стояла.
      - Нет, они не поют дважды.
      - Почему? - Гретхен, опустила ладони от горящих щек, и во взгляде незнакомца возникло изумление. - Но где еще их можно услышать? - нетерпеливо спросила Гретхен.
      - Это звучит лишь один раз в году, великолепная Гретхен. И, согласитесь, уже только ради этой песни стоит ждать праздника.
      - Вы... знаете меня?!
      - Разумеется! И не верю глазам, что вижу вас так близко. Я буду счастлив, если вы позвольте мне предложить свое плечо в качестве постамента для вас, прекрасная дева.
      Она не поняла, о чем он просил, а великан расценил ее молчание как согласие. Гретхен не успела опомниться, как он склонился к ней, подхватил под колени, и Гретхен взлетела над толпой, сидя на его широком плече.
      - Люди! - раздался в следующий миг зычный голос. - Взгляните, кто стоял рядом с вами все это время!
      К ним повернулись все лица, и Гретхен онемела, так внезапно оказавшись в центре внимания. Горожане начали рукоплескать, приветствуя ее, и этот круг восторга ширился, как разбегающаяся кругом волна.
      - Слава прекрасной Гретхен! - раздались возгласы. - Жемчужина Целомудрия среди нас!
      Глава тридцать вторая
      Ларт приходит на помощь, а Гретхен узнает о том,
      что некто руководит его поступками
      Она видела вокруг сотни лиц, сотни улыбок, Гретхен летели цветы и приветствия, а незнакомец нес ее сквозь толпу, поднимая к ней улыбающееся лицо, и люди расступались перед ними.
      Неожиданно Гретхен почувствовала, что еще чьи-то руки подхватили ее, она судорожно обернулась и увидела Ларта, а в следующее мгновение оказалась сидящей впереди него - конь Ларта осторожно, но уверенно шел сквозь толпу. Люди разразились новыми приветствиями:
      - Слава Вершителю Ларту! Да здравствует Ларт!
      Впрочем, они беспрекословно освобождали дорогу всаднику с его прекрасной ношей, и вскоре Ларт смог повернуть в маленький переулок, удаляясь от шумной толпы.
      Гретхен безуспешно пыталась унять дрожь, которую он, безусловно, чувствовал так же отчетливо, как она сама чувствовала тепло Ларта сквозь призрачную ткань своего одеяния. Ларт натянул поводья и остановил коня.
      - Простите меня, Гретхен, - проговорил он.
      Она ждала любых слов, и улыбки, и насмешки, и упрека, но не просьбы о прощении. И не нашла, что сказать в ответ. Ларт заговорил снова.
      - Я только сейчас понял то, что должен был увидеть, знать давно.
      Гретхен недоуменно-вопросительно подняла брови.
      - Сегодня утром я смеялся, что мне стыдно, через какие испытания я принуждаю вас проходить... - Гретхен вскинулась, готовая протестовать, но Ларт приложил пальцы к ее губам. - Это была жестокая шутка, я не предполагал... насколько вам... плохо. Барон Ланниган так долго и так успешно убивал вас... Вы и теперь еще боитесь жить... Он слишком глубоко вас ранил, ваша душа и теперь еще больна, Гретхен.
      Ее лицо потемнело:
      - Нет... это не правда...
      - Я знаю, что нужен вам, Грет, и не отставлю вас больше... Я больше никого не стану слушать, пусть будет, как будет.
      Гретхен отстранилась:
      - Слушать?.. О чем вы, Ларт?
      - Теперь это не имеет значения.
      - Вам кто-то диктует ваши поступки? Кто?
      - Гретти, скоро вы все узнаете...
      - Круг?.. - не слушая его, проговорила Гретхен. - Кто еще может диктовать условия Вершителю?.. Посвященные?..
      - Гретхен, из моей оговорки вы придумываете себе страхи! Но это мыльный пузырь, не более! Я буду с вами, и сегодня, и завтра - сколько понадобится, - Ларт улыбнулся,стараясь отвлечь Гретхен от тревожных мыслей. Лучше вернемся, пока весь праздник не прошел мимо нас!
      Он начал разворачивать коня туда, где шумела праздничная улица.
      - Остановитесь, Ларт, - Гретхен торопливо положила ладонь на руку, натягивающую повод. - Дайте мне еще одну возможность...
      - Какую возможность, Грет?
      - Избавиться от Ланнигана, - голос ее вздрогнул. - Вы в самом деле так думаете?.. Что это он мешает мне радоваться жизни?..
      - Он и еще... другие... Именно "благодаря" им вы ждете для себя прежде плохого, чем хорошего. Ведь все эти люди на улице, Гретхен, - разве вы не видели, что они только хотели выразить свое восхищение вами, но вы дрожите, как побитый щенок. Скажите, из чего добряк Юльк мог понять, что вам его поступок неприятен, когда вы ни звуком не выразили своего отношения к происходящему!
      - Откуда они меня знают, Ларт? И этот мужчина... и все... они называли моё имя.
      - Мы живем в маленькой стране, Гретхен, здесь каждый человек на виду это одна причина. Вторая причина... как вы думаете, люди не задавались вопросом, что это за необыкновенная женщина, за которой отправился один из людей Круга? И, наконец, главная причина в том, что они увидели, - вы и в самом деле необыкновенная. Слава о вас разошлась всюду, и вовсе не на Круге впервые прозвучало мнение, что избранницей должны стать вы - люди были уверены, что в этом году они будут славить именно вас и никого другого, и из уст в уста передавались слова о вашей красоте, скромности, добродетели...
      - Жемчужина... как странно они говорили сейчас, Ларт...
      - Жемчужина Целомудрия. Это давно стало вашим вторым именем.
      - Кто придумал так назвать меня? - изумленно спросила Гретхен.
      - Если не ошибаюсь, вы первая и назвали, - улыбнулся Ларт.
      - Я?!
      - Разве не вы сказали однажды, что хотели бы уподобиться жемчужине и спрятаться ото всех в раковине.
      - И вы... Вы рассказали об этом?..
      Улыбаясь, Ларт медленно провел рукой по ее волосам.
      - Вы не верите тому, в чем обвинили меня сейчас.
      - Ларт... я хочу избавиться от него...
      - От имени? - удивленно поднял брови Ларт.
      - От Ланнигана.
      - Каким образом? - осторожно спросил Ларт.
      - Дайте мне последнюю попытку... Отпустите меня туда, - Гретхен кивнула головой в ту сторону, откуда доносился шум толпы, она была немного бледна.
      - Вы действительно этого хотите? - внимательно глядя на нее, медленно спросил Ларт.
      - Теперь - да.
      - Тогда примите мой совет. Сбросьте с себя все оковы. Почувствуйте себя свободной. Не оглядывайтесь ни на что и ни на кого, ни на прошлое, ни на его горький опыт, ни на меня... Не думайте о том, как нужно выглядеть, идите за своими желаниями, - естественный человек прекрасен. Перестаньте чувствовать себя подкидышем в чужом гнезде, и ждать, что в любой момент вам укажут ваше жалкое место, и стараться быть как можно незаметнее. Признайтесь откровенно - сегодня, когда я ушел от вас, вас посетило желание снять это платье и надеть что-то другое, превратиться в серенькое и незаметное? Вы захотели этого?
      - Вы угадали...
      - Я не угадываю. Я знаю.
      Гретхен прикусила губку.
      - Гретти, вам никогда не удастся превратиться в серое существо. Прекрасный цветок, даже если он в пыли, все равно не перестанет быть собой. Лучше испытайте свою власть, Гретхен, сделайте так, чтобы перед вами встали на колени - вы увидите, что любой из мужчин почтет за счастье оказаться у ваших ног.
      - Вот как? - нервно проговорила Гретхен. - И вы, Ларт?
      Губы Ларта раздвинулись в медленной улыбке, глаза неотрывно держали ее взгляд. Чувствуя, что неудержимо краснеет, Гретхен рыбкой выскользнула из его рук, соскользнула с коня.
      - Прощайте Ларт, вас ждут ваши обязанности, - пытаясь сохранить лицо, проговорила Гретхен и пошла назад, где в конце переулка шумели нарядные, веселые толпы.
      - Гретхен, - окликнул он, она обернулась и увидела, как Ларт что-то протягивает ей.
      Тронув коня, Ларт подъехал к ней, в руке его была изящная полумаска.
      - Может быть, вам это пригодится? - улыбаясь, проговорил он.
      Гретхен неуверенно взяла ее - она не видела на улице людей в масках. Ларт понял ее колебания:
      - Не сомневайтесь, масок сегодня будет достаточно - где игра, там и лукавство, и мистификация, розыгрыш. Вы будете не одиноки в желании спрятать лицо.
      Маска была изготовленная из той же ткани, что и платье Гретхен, значит, Ларт позаботился об этом загодя, на всякий случай, хотя и надеялся, что она не понадобится.
      - Благодарю вас, Ларт, - проговорила Гретхен, в который раз всей душой испытывая благодарность к нему за такое понимание и чуткость.
      Глава тридцать третья
      город в праздничном калейдоскопе,
      а любовная пьеса с театральных подмостков
      сходит в жизнь
      Гретхен вошла в круговерть праздника с твердым намерением исполнить пожелание Ларта. Некоторое время она осматривалась, следуя "по течению" в людском потоке. Люди вели себя так, будто все они были добрыми знакомыми, если не сказать друзьями. Она бы подумала, что это так и есть, но и к ней обращались точно так же, как к другим, то обмениваясь впечатлением от представления, которое давали уличные акробаты, то просто приветствовали и говорили комплименты, не сдерживая своих эмоций при виде очаровательной дамы в маске. Кто-то предлагал на платье букетик цветов, кто-то угощал освежающим напитком. Более того, Гретхен и самой стало легко обратиться к любому из тех, что оказывались с ней рядом и заговорить о чем-нибудь - между нею и людьми вокруг таяли рамки отчужденности, возникала единая общность, Гретхен начала ощущать свою сопричастность ко всему, что здесь происходит.
      К тому же, карусель праздника увлекала ее все больше, кружила, не оставляя места мыслям, отличным от настроения всеобщей радости и веселья. Вокруг Гретхен было столько интересного, повсюду хотелось успеть. В сквере азартно состязались в силе и ловкости, и Гретхен тоже приняла участие в одном из состязаний - в выдувании мыльных пузырей. Такое простенькое действо благодаря репликам распорядителя приобрело характер веселой потехи. Потом Гретхен случайно зашла на небольшую площадь со скрытыми фонтанами, а когда разобралась что к чему, было уже поздно: стоило сделать неверный шаг, и из мостовой вырывались то водяная змейка, встречи с которой можно было все же избежать при известной ловкости, то широкие веера водяной пыли, щедро орошая и самого оплошавшего и всех его соседей. Это было не только весело, но даже приятно освежиться в жаркий день - в результате Гретхен как ни осторожничала, тщательно осматриваясь и рассчитывая каждый шаг, все равно выбралась с площади вся мокрая. Правда, уже через пять минут солнце высушило ее платье.
      Фокусники, жонглеры, разносчики воды и сладостей, смешные маски калейдоскоп праздника то и дело менялся, являя себя Гретхен во всем разнообразии и блеске.
      Утомившись, она вошла в тень большого шатра. Оказалось, что здесь шел бесконечный неписаный спектакль, где актерами становились люди с улицы. Каждый мог включиться в действие и повести сюжет по собственному хотению, и завести персонажей в непроходимые дебри, из которых выпутываться предстояло другим - спектакль то приобретал накал драмы, то превращался в комедию, то в действо вмешалась группа музыкантов, и актерам пришлось петь. Гретхен некоторое время с интересом наблюдала представление, но вдруг главная героиня спрыгнула с подмостков, протиснулась в кольцо зрителей и прикоснулась к плечу Гретхен, приглашая заменить ее на сцене. Первым порывом Гретхен было попятиться и исчезнуть в толпе, но следующей была мысль: "Это замечательно весело! Ларт хотел бы увидеть меня в таком амплуа, и значит, я смогу!"
      Партнером ее оказался мужчина, который всего несколько минут назад поднялся на подмостки. Вероятно, среди зрителей было много его знакомых, потому что его появление встретили необычайно дружными и одобрительными возгласами. Гретхен же, глядя на него, еще и восхитилась им. Она до сих пор не смогла привыкнуть, что то и дело встречает людей не просто привлекательной внешности, но по-настоящему красивых. У этого человека было открытое, ясное лицо, здесь не было яркой, бросающейся в глаза красоты, но чем дольше задерживался на нем взгляд, тем дольше хотелось смотреть и смотреть в него. Черты лица не были мягкими, здесь была иная пластика: резко вылепленные скулы, четкий контур губ, прямой нос, высокий лоб с непокорно падающими волнами темных прядей, острый прищур серых глаз...
      Гретхен опомниться не успела, как оказалась на подмостках - этот мужчина спрыгнул вниз, уверенно вывел ее из толпы зрителей и, подхватив, поставил на дощатую сцену. Зрители тут же разразились приветственными и ободряющими криками. Гретхен рассмеялась и попыталась включиться в игру. Партнер вел партию безнадежно влюбленного в нее чудака. Гретхен и не ожидала от себя, что на таком подъеме проведет мизансцену. Они вдвоем составили замечательный дуэт, на лету подхватывали реплики друг друга и даже мысли, откуда только что бралось. Зрители то и дело поощряли их возгласами "Браво!" и аплодисментами.
      Минут через пятнадцать Гретхен шепнула партеру:
      - Я вас покидаю, укажите, кого выбрать вам в "возлюбленные"?
      - Взамен вас? Это невозможно, убежим вместе!
      Через минуту он стоял на мостовой, протягивая руки к Гретхен. Она передала эстафету девушке, оказавшейся неподалеку и под восторженные аплодисменты зрителей они, рука об руку, со смехом выбрались из плотного кольца "театралов".
      Остановившись, незнакомец обернулся к Гретхен:
      - Благодарю вас, вы были великолепны!
      - О, вы тоже! - рассмеялась она - волна подъема, который она только что испытала, все еще держала ее и не собиралась идти на убыль. - Но у меня отчего-то разыгрался аппетит! Не знаете ли вы, где здесь можно перекусить?
      - Знаю. Кроме того, ваша мысль мне по вкусу, - рассмеялся он. - Вы не возражаете, если мы пойдем туда вместе?
      Скоро они сидели за столом в прохладном полуподвальчике, и расторопный мальчуган уже спешил к ним с подносом в руках.
      - Вам придется снять маску, - улыбнулся мужчина.
      Гретхен заколебалась, до этой секунды она об этом не думала.
      - Снимите ее, Гретхен. Зачем вы прячете лицо?
      - Как вы узнали меня?! - неприятно изумилась Гретхен.
      - Если бы я слышал ваш голос всего один только раз, даже тогда я не спутал бы его ни с чьим другим.
      - О-о, - с досадой протянула Гретхен. - Мне нужно было стать еще и немой?
      - Не кощунствуете. Лучше позвольте любоваться вами.
      Он протянул руку через стол, взял пальцами краешек маски и вопросительно остановился - Гретхен молчала, и он осторожно потянул вверх. Он с неподдельным волнением смотрел в открывшееся лицо Гретхен, наконец выдохнул:
      - Вы божественно хороши...
      Гретхен прикусила губку, помедлила и сказала:
      - Если вы повторите это еще раз, я вас прогоню.
      В глазах мужчины появилось удивление, потом улыбка.
      - Я вспомнил второе ваше имя. Простите. Я понял, зачем вам маска. Но поскольку я уговорил вас с нею расстаться, то чувствую теперь некоторую ответственность. Не прогоняйте, позвольте быть если не рядом с вами, то неподалеку. Может быть я понадоблюсь вам.
      - Вы действительно думаете, что мне может понадобиться ваша защита?
      - Защита? Разве я обмолвился о ней хоть словом? Разумеется, она не понадобится, - честно сказал мужчина. - Но мне кажется, так вам будет спокойнее.
      Гретхен молча кивнула - толи в знак благосклонного согласия, толи одобряя искренность нечаянного знакомого, улыбнулась и принялась за куриный паштет.
      Они почти доели свой обед, когда над улицей поплыл странный, трубный звук.
      - Что это? - прислушиваясь, спросила Гретхен.
      - Рог морского единорога. Его голос напоминает, что если мы не хотим пропустить выезд главных героев дня, нам лучше прервать обед.
      - Идемте же! А я-то думала, что наверняка уже все пропустила!
      - Рог трижды возвещает о скором их явлении. С третьим сигналом растворятся ворота храма.
      Глава тридцать четвертая
      Гретхен теряет нового знакомого
      Когда они вышли из харчевни, улица оказалась запружена людьми. Все они двигались в одном направлении. Поток весело возбужденных людей, едва Гретхен и ее спутник вступили в него, подчинил их своему размеренному движению. Некоторое время они шли спокойно, вместе со всеми смеялись шуткам, перелетающим над головами от одного острослова к другому, подхватили вспыхнувшую песню. Гретхен снова надела маску, и все же чувствовала себя объектом особого внимания - взгляды тех, кто оказался поблизости, задерживались на ней. Кто-то дарил ей восхищенную улыбку, кто-то раскланивался с глубоким почтением, кто-то вскидывал руку в приветствии: "Вива!"
      По мере приближения к цели людской поток становился все более полноводным. Он вовсе не был подобен безумному горному стремлению воды, но безмятежность широкой и полноводной равнинной реки тоже обманчива - в ней скрытая огромная сила и энергия, которым трудно противостоять...
      Когда на пути человеческой реки встало препятствие - широкий постамент памятника, - она разделилась на два рукава, обтекла постамент чуть мешаясь и сбиваясь со своего спокойного тока, и слилась вновь. Но Гретхен оказалась без своего попутчика. Вышло так, что они разъединились и оказались в разных потоках. Гретхен поднималась на цыпочки, вертела головой, чтобы снова увидеть его, ведь он должен был быть где-то поблизости, одновременно ее влекло все дальше и дальше. Она пыталась сопротивляться течению, люди уступали ей, старались обойти, кто-то прикрыл от толчков, одновременно оттесняя в сторону, и Гретхен вскоре оказалась вытесненной на самый край, где стоял конный патруль, призванный следить за порядком, а так же оказывать самую разнообразную помощь горожанам. Патрульный увидел, что юная женщина выглядит немного растерянной, и взгляд ее разыскивает кого-то в толпе. Тронув коня, он приблизился к ней.
      - Могу я вам помочь, прекрасная дама? - склонился к ней всадник.
      - Благодарю вас, но едва ли вы мне поможете, - Гретхен слегка пожала плечами. - Я потеряла своего спутника.
      - Поднимайтесь ко мне и взгляните сверху, - предложил патрульный.
      - О! Это отличная мысль! Но... как мне к вам?..
      - Не говорите мне, что вы не умеете летать - такая тоненькая и воздушная, - рассмеялся патрульный. - Давайте проверим.
      Он наклонился, обхватил ладонями талию Гретхен:
      - Прыгайте ко мне!
      И в тот же миг, будто подхваченная ветром, Гретхен оказалась на спине лошади впереди патрульного.
      - Давайте искать вашего друга, - сказал он и, тронув лошадь, заставил ее не спеша идти сбоку человеческого потока. - Скажите мне его имя, наверняка я знаю его и тоже буду высматривать в толпе.
      - Имя? - на секунду Гретхен стало неловко, - она даже имени своего "друга" не знала, но затем рассмеялась: - Да, вероятно, оно у него есть. Но увы, я не успела узнать.
      - В таком случае, вдвойне досадно, что вы его потеряли.
      Нет, Гретхен никакой особой досады не испытывала - это был просто человек из толпы, ненадолго приблизившийся к ней и снова исчезнувший. Она не видела его, да и не так уж прилежно старалась отыскать. В это время во второй раз над городом зазвучал тот же протяжный трубный зов.
      - Вы ведь шли к храму? - спросил патрульный.
      - Да, разумеется.
      - В таком случае, позвольте, я отвезу вас туда. В конце концов, ваш друг тоже туда придет и сам вас разыщет - уж он-то наверняка знает, кого будет искать и о ком расспрашивать, - улыбнулся патрульный.
      Гретхен отстранилась и посмотрела на него озадаченно:
      - Почему наверняка?
      - Вы же не думаете, что ваша маска надежно ввела его в заблуждение?
      - Не хотите ли вы сказать, что тоже узнали меня?!
      - А как же иначе? - в свою очередь удивился патрульный. - Даже среди горожан едва ли найдется хоть один, от кого ваша маска вас укроет! А Службе Порядка положено узнавать обо всем еще прежде горожан, - весело улыбнулся патрульный.
      - О, Боже!
      - Прекрасная Гретхен, чтобы ввести кого-то в заблуждение, вам надо спрятать и ваши великолепные волосы, и восхитительную фигуру, и вашу неповторимую грацию... Но зачем?
      "Неужели и Ларт так думает? А маска играет роль только для нее самой?! Но тогда... она была подобна страусу, который сует голову в песок и рад как хорошо он спрятался!"
      Странно, что это нисколько не тронуло Гретхен, не стало поводом для огорчения - она весело, легко рассмеялась в ответ на слова патрульного и своим мыслям. Одновременно сняла маску и прикрепила ее к поясу.
      Глава тридцать пятая
      почетный эскорт поражает воображение
      Своего "воздыхателя", обретенного на сценических подмостках, Гретхен так и не увидела. Зато, имея такое преимущество над пешими, она увидела много знакомых лиц, в их числе и свою подругу. Красавица Аманда тоже возвышалась над головами людей, потому что сидела у кого-то на плече. Она заметила Гретхен и издали весело приветствовала ее.
      Толпа становилась плотнее, однако по-прежнему, не было ни давки, ни толкотни. Женщин пропускали вперед, и многие мужчины теперь поднимали своих подруг на плечи. Патрульный, пользуясь правом особого доступа, перекинулся несколькими словами с таким же как он всадником и свернул в узенькие безлюдные переулки. Потом он направил коня в столь узкую щель между высокими каменными стенами, что казалось - конь и без всадников не протиснется. В конце концов они выехали хоть и не у самого храма, откуда должна была выйти величественная процессия, но оказались почти у края дороги, по которой она пройдет. К тому же в отдалении хорошо был виден храм, а главное - его высокие ворота. Людей было очень много. Вероятно, сейчас все столичные жители стояли вдоль этой улицы, протянувшейся до главной площади города. И теперь не слышно было ни песен, ни шуток, ни даже громких голосов - люди стояли в благоговейном ожидании и почти не переговаривались между собой.
      И вот раздался третий зов рога и слился с приветственным кличем исторгнутым из тысяч уст. Тяжелые створки храмовых ворот пришли в движение.
      Почетный эскорт, сопровождающий героев дня, поражал воображение своим великолепием. Здесь были храмовые служители, представляющие как женские, так и мужские храмы, танцовщицы и музыканты. Юные служительницы одного из храмов шли со своими ручными пантерами, и от созерцания этой картины перехватывало дыхание. Потрясающее впечатление производило сочетание девичьей грации и хищной, вкрадчивой грации дикой кошки; белых легких одежд и черной, как уголь, лоснящейся шерсти; тонкая рука с петлей поводка, и беспрекословная покорность сильного зверя...
      Лошади, светящиеся как белый атлас, были впряжены в легкие коляски, и в каждой из них стояли девушка и юноша, прекрасные и чистые, как ангелы. За ними следовали восхитительные наездницы, от которых невозможно было отвести глаз, как и от их холеных породистых скакунов. Все здесь было - молодость, чистота, красота и сила. Всюду были цветы, начиная с того, что вся улица была устлана цветочным ковром. Цветами были убраны не только люди, но они были вплетены в гривы лошадей, гирлянды живых цветов оплетали упряжь и коляски.
      И сосредоточием всего этого великолепия, разумеется, были Двое.
      Гретхен ожидала, что они будут торжественно восседать на чем-нибудь умопомрачительно величественном, как на престоле, но при первом же взгляде на приближающихся всадника и всадницу она поняла, что это Они, Избранные.
      В то время как они приближались, Гретхен могла рассмотреть детали. Оба белых коня были высоки и породисты, с тонкими сухими ногами и крутой шеей. При каждом движении под атласной кожей перекатывались мышцы. Каждого вели под уздцы по двое молодых мужчин. Головы коней украшали высокие пышные султаны из белых, как снег, страусовых перьев. Упряжь сияла и переливалась на солнце. Гретхен не поверила глазам, обнаружив, что и от самих коней будто исходит сияние. Потом она узнала, что их укрывали тонкие, невидимые сетки, в которые было вплетено несметное количество крохотных жемчужин.
      Потом процессия приблизилась настолько, что Гретхен могла рассмотреть и самих седоков, и тогда она забыла обо всем, кроме этих двоих.
      Глава тридцать шестая
      Гретхен получает еще один неожиданный подарок
      Гретхен смотрела на них, и у нее громко колотилось сердце - эта ясная, чистая красота не могла принадлежать обыкновенным, земным мужчине и женщина, она была запредельна. Сам свет дня, казалось, становился вокруг них ярче. Или может быть, необычным, потусторонним светом светились их лица, и свет этот был не из мира людей, но из мира богов и святых. В их позах была королевская величественность и одновременно - некая отстраненность от всего, что их окружало. Да, они были здесь, они приветливо смотрели на людей, и на губах играли легкие улыбки, но одновременно они пребывали в каком-то ином мире, доступном одним только им, но им двоим, вместе. Нечто неуловимое объединяло их, они были не двое, они были одно целое.
      Гретхен и в голову не пришло, что вот там, на месте этой женщины могла быть она сама. Даже если бы и возникла такая мысль, Гретхен посчитала бы ее кощунственной.
      Процессия уже почти поравнялась, взгляд Избранного скользил по лицам людей, и Гретхен показалась, что она кожей почувствовала его мимолетное прикосновение, которое сейчас же исчезло - величественное шествие двигалось мимо. И вдруг мужчина снова повернул голову и взглянул прямо на Гретхен пристальный взгляд его был столь... нечеловеческим, что у Гретхен оборвалось сердце. Всадник же что-то коротко приказал тем, кто вел его коня, и они отпустили поводья. Кажется, патрульный рядом с Гретхен окаменел точно так же, как она сама. Люди подались в стороны в мертвом безмолвии, и Гретхен оказалась лицом к лицу с царственным всадником. "О, Господи! - пронеслась паническая мысль: - Еще секунда, две, и я потеряю сознание!" В этот момент Избранный снял с головы свой венок и протянул его Гретхен. Не произнеся не слова, он потянул уздечку, поворотил коня, и процессия продолжила движение.
      - Что это?.. - едва выговорила Гретхен непослушными губами. - Зачем он это сделал?!
      Она не знала, кого спрашивает - своего ли спутника, или людей, чьи лица поворачивались к ней снизу, и теперь в них было нечто иное, чем прежде, и это относилось к ней. Она порывисто обернулась в патрульному:
      - Зачем это? Это что-то значит?
      - Да... - Гретхен показалось, что мужчине понадобилось некое усилие, чтобы прийти в себя. - Я думаю... Нет, я ничего не думаю. Я знаю лишь одно каждый их сегодняшний поступок судьбоносен. А такие, как этот... их будут еще долго пересказывать и разгадывать... Завтра они станут просто людьми, но сегодня они что-то другое. И даже если бы он просто коснулся вашей руки... вы оказались бы отмечены высокой печатью, потому что сегодня ими руководит небо и звезды. Но он отдал вам свой венец, и не моим разумом пытаться угадать, с какой судьбой он повенчал вас. Вам остается только принять волю звезд - наденьте его, Гретхен. Но что с вами, - встревожился он, обнаружив, что в глазах ее дрожат слезы. - Отчего вы плачете?
      - Я не понимаю... Сегодня я впервые вышла одна... мне странно это внимание ко мне... Это узнавание... чужие люди называют меня по имени... И вы сказали, что мне не скрыться даже под маской! А теперь еще это! Как он выделил меня из этой огромной толпы?! Зачем?!
      - О, Гретхен! Неужели вы думали, что остаетесь никому неизвестной иностранкой?! Что и до сих пор можете идти в людской толпе никем не узнанной, незамеченной?! Неужели вам неизвестно, что за несколько недель до вашего приезда разнесся слух о возвращении Ларта, и о том, что он возвращается не один! И вы даже не предполагали, с каким нетерпением вас ждали?! О, святая простота! Со дня вашего появления и до сих пор ни о ком не говорят так много, как о вас! А это... - он взглянул на венок. - Я даже не стану пытаться разгадывать побудительные мотивы этого поступка... но Он до сегодняшнего дня не знал, кто назначен стать ему подругой. Возможно, он ждал, что это будете вы. А впрочем... как знать. В народе говорили, что если Вершители назовут вас, то с вами рядом невозможно представить никого кроме Ларта.
      Ах, если бы этот мужчина мог почувствовать, как обмерло и на невозможно долгие миги перестало биться сердце Гретхен!
      - О нет! Нет! - едва выговорила она помертвелыми губами. - Увезите меня отсюда! Пожалуйста!
      Глава тридцать седьмая
      добровольные помощники
      Но разве сегодня можно было найти укромный уголок, чтобы забиться в него и ото всех спрятаться? Только лишь если сбежать домой и крепко запереть двери! И мысль такая посетила Гретхен. Но это означало бы бегство, капитуляцию... Перед чем? Перед кем? Неужели перед страхом жить, который поселил в ней Ланниган? И значит - капитуляция перед Ланниганом? Нет! Гретхен не могла с этим смириться, и готова была противостоять барону, выдавливать его из себя до последней капли.
      И была еще другая причина, почему Гретхен не забилась в тишину и покой четырех стен: происходящее с нею в какой-то мере пугало, потрясало, ошеломляло, но в то же время - захватывало своей необычность, силой чувств и их искренностью. Едва ли не впервые за все время, прожитое в этой стране, в Гретхен начало возникать ощущение причастности к этому миру. Она была не одна в толпе, не обособленная, отдельная - нет! душа ее начала прорастать в этих людей, кому она, оказывается, была вовсе не безразлична. Их участие в ней было так искренне и преисполнено доброты, что Гретхен будто окутывала аура родственности, тепла и нежности, и разве могла она вырвать себя из этой сердечной теплоты и предпочесть холод одиночества, сознавая, что в это же время на улицах города царит атмосфера радости, еще более объединяющей всех, и меж людьми неуловимо вьется легкий флер авантюры, игры и удивительных приключений.
      Гретхен постаралась привести в порядок свои чувства и мысли, попытаться заставить себя свыкнуться с тем, о чем сказал ей патрульный. Почему она не слышала Аристо, Ларта, Аманду, когда они говорили о том же - но только теперь у Гретхен будто открылись глаза на этот мир и на свое положение в нем. Перебирая события сегодняшнего дня, Гретхен с облегчением подумала, что вроде бы, не сделала ничего, за что ей могло бы стать стыдно - ведь выяснилось, что весь день она была объектом заинтересованного внимания окружающих. И когда она поняла, что от воспоминаний о событиях дня на губах ее возникла улыбка и осталась там, Гретхен встала и пошла к выходу из этой маленькой тупиковой аллеи. И тут же почти столкнулась с девушкой и юношей, со смехом вбегавших как раз в этот тупичок.
      - Это вы! - радостно воскликнула девушка. - Ах, как замечательно! Мне так хотелось встретить вас! - она взглянула на венок в руках Гретхен. Можно его потрогать?
      Улыбнувшись, Гретхен протянула к ней свой подарок, самый удивительный из всех, которые она получала за всю жизнь. Справедливости ради стоит сказать - не так уж много их и было.
      - Какая вы счастливая! - восхищенно прошептала девушка, осторожно, пальцами держа венок - зависти в голосе ее не было и в помине, только благоговейный восторг. - Позвольте мне надеть его на вас!
      - Нет, - Гретхен чуть приподняла руку. - Я не хочу его надевать.
      - Почему - растерянно и огорченно протянула девушка.
      - Не знаю, - честно ответила Гретхен и улыбнулась: - Может быть, он слишком дорог мне, я не хочу, чтобы он растрепался и увял.
      - Он долго будет свежим, - уверила ее девушка. - Видите этот толстый стебель? Это основа венка. Внутри он пористый, как морская губка, и долго удерживает в себе влагу. И все стебельки цветов вдеты в него. Если венок время от времени ненадолго опускать в воду, он очень долго останется свежим.
      - Но если хотите, мы унесем его к вам домой, - предложил юноша, все это время он молчал, и только смотрел на Гретхен, улыбаясь смущенно.
      - О... Это было бы замечательно! - воскликнула Гретхен, но сейчас же в ее голосе послышалось колебание: - Но это нехорошо... мне неловко обременять вас...
      Юноша и девушка переглянулись и рассмеялись:
      - Мы с удовольствием сделаем для вас что-то!
      - В таком случае, я буду очень благодарна вам, - улыбнулась Гретхен. Я живу на Яблоневой улице.
      - Не беспокойтесь, мы найдем!
      Бережно прижимая венок к груди, девушка протянула руку своему другу, и они заторопились выполнить порученное им дело, и в эту минуту они были так похожи на детей, гордых полученным заданием и желающих исполнить его как можно лучше и как можно быстрее. Гретхен с улыбкой смотрела им вслед. В это время они обернулись и помахали ей:
      - Милая Гретхен, - услышала она, - вас кто-то ищет! Мы не видели, кто именно, мы только слышали голос мужчины неподалеку от нас, но там было слишком много людей.
      Они снова взялись за руки, и скоро заросли скрыли их.
      Они исчезли - веселые, улыбчивые, открытые, юные. Гретхен снова осталась одна, и по контрасту одиночество это и тишина показались ей тягостными. Уже давно, много лет по своему внутреннему ощущению Гретхен сознавала себя дамой далеко не первой молодости, пожившей достаточно, чтобы устать от того, что выпало ей испытать в этой жизни: она побывала замужем, испытала насилие, перенесла тяжелейшую болезнь, отяготила душу свою грехом убийства, ненавидела и любила, была предаваема и отрекалась от любви... Этого всего было слишком много, это была целая прожитая жизнь. Но сегодня с нею что-то случилось. Гретхен вдруг почувствовала, осознала, что в действительности, она такая же юная, как эти двое! В ней пробудился вкус к жизни и не тревожное ожидание завтрашнего дня, но жажда испытать - что готовит ей завтрашний день, или грядущий час, или следующий миг?! Издалека доносилась музыка, и шум голосов, и смех, и Гретхен захотелось немедленно оказаться там, где каждая минута сулит новую неожиданность и заставляет призывать на выручку гибкость ума, смекалку и находчивость. Где надо уметь не задумываясь парировать шутку, где нет в помине чопорных условностей, где царит простота и чистота отношений, и где каждое слово и каждый поступок обусловлен безусловным почитанием и безграничным уважением к женщине...
      Глава тридцать восьмая
      обед на яхте Ала да Ланга
      Покинув укромную аллею, Гретхен очень скоро встретила веселую и шумную компанию знакомых, в центре которой блистала Аманда.
      - Гретти! Гретти! Дружочек мой! Куда ты пропала?! - закричала Аманда. Наконец-то мы тебя нашли! Скорее держите ее, иначе она опять потеряется!
      Двое мужчин из окружения Аманды со смехом обернули талию Гретхен длинным шелковым шарфом и, держа его концы в руках, сопроводили ее к подруге.
      - Ты одна?! До сих пор одна? Мы берем тебя в плен, дорогая!
      - Не надо брать меня в плен! - смеясь глазами, возразила Гретхен. - Я хочу на волю!
      - Послушай, Гретти, это не честно! Оказывается самой интересное происходит там, где ты!
      - Что происходит? - удивилась Гретхен.
      - Она еще спрашивает! Куда ты дела венок?
      - Отправила к себе домой. Ты полюбуешься на него завтра.
      - Но больше я ничего не намерена пропустить! Ты должна пойти с нами, Грет! Ты знакома с да Ланга? - Аманда указала на одного из мужчин. Гретхен обернулась и увидела устремленный на нее пылкий взгляд.
      - Вы?! - изумилась Гретхен.
      - О! Да вы и в самом деле уже знакомы?
      - Почти знакомы, - улыбнулась Гретхен, - если этот господин еще не забыл свою партнершу по лицедейству.
      Аманда рассмеялась:
      - Об этом я могу свидетельствовать хоть под присягой: да Ланга прилежнее всех нас старался тебя отыскать, расспрашивал о тебе чуть ли ни у каждого встречного.
      - Боги вознаградили меня, - не сводя глаз с Гретхен, проговорил недавний герой-любовник и поднес руку Гретхен к своим губам, - я не переставал искать вас с той минуты, как толпа разъединила нас. Вы хотите присутствовать на священных церемониях?
      - Н-нет, - ответила Гретхен, поняв сейчас, что не хочет туда, где будет тот молодой мужчина, одно лишь воспоминание о котором вызвало в ней странный, как будто мистический трепет.
      - Мы тоже решили пропустить часть их, - сообщила Аманда. - Для тебя, Гретхен, все это впервые, и безусловно, ты пропустишь много интересного, и тем не менее, я советую тебе именно так и поступить - пропустить кое-что.
      - Почему ты даешь мне столь странный совет?
      - Мне кажется, слишком большая доза отравит тебя - ты получишь слишком большое потрясение, да тебе просто не хватит сил на все. К тому же, постоянно толпа и страшная духота. Присоединяйся к нам, Гретти, мы собираемся отдохнуть от жары и толкотни - впереди ведь еще и вечер, и ночь. А на праздничные ритуалы мы еще успеем - они продлятся до полуночи. Сейчас нас ждет обед на яхте да Ланга,
      - Идемте с нами, Гретхен, - поддержал Аманду радушный хозяин. - И, пожалуйста, не говорите слова "нет". Не ставьте меня перед дилеммой: снова потерять вас или оставить голодными этих людей.
      - Но я намеревалась...
      - У вас другие намерения? - растерянно проговорил да Ланга.
      - Я намеревалась сказать "Да"!
      Мужчина широко улыбнулся, вокруг рассмеялись.
      - Гретти! - Аманда лукаво погрозила пальчиком. - Будь осторожна с этим оружием!
      - О чем ты? - невинно осведомилась Гретхен.
      Белоснежная яхта стояла у пирса. Приняв на борт гостей, она осторожно вышла из порта на синий простор, распустила паруса и легко скользнула вперед, рассекая спокойную поверхность моря.
      Обед и в самом деле уже ждал - стол был сервирован, и можно было только гадать, каким образом приборов оказалось точно по числу гостей. Обедали долго, со вкусом, с застольными разговорами, шутками и тостами. Потом Аманда, обернувшись к да Ланга, заявила, вызвав общий смех:
      - Друг мой, обед настолько великолепный, что будит коварную мысль: было бы славно переманить от вас вашего повара к себе! Я съела так много, что совсем осоловела. Кажется, я могу заснуть прямо здесь! Не найдете ли для меня какого-нибудь закутка, я с удовольствием вздремнула бы минут тридцать-сорок.
      - Обязательно найдется! Гостевая каюта к вашим услугам, мои прекрасные дамы. А мужчины могут расположиться в моей каютe и в кают-компании - там очень удобные диваны.
      - Да Ланга, вы чудный! Чудный! - воскликнула Аманда. - Я вам уже говорила об этом?
      - Да, теперь слышу, - улыбнулся гостеприимный хозяин.
      Аманда рассмеялась и послала ему воздушный поцелуй.
      - Гретти, вы со мной?
      - Мне не хочется спать, - отказалась Гретхен. - Но, может быть, позже я к вам присоединюсь. Ступайте, а я с вашего позволения поднимусь на палубу.
      Гретхен стояла лицом к синему широкому простору. Ей вспомнилось ее долгое морское путешествие, которое, казалось, и теперь еще продолжает свое движение, но уже оставив Гретхен на берегу и удаляясь от нее. И разделяли их не мили, а время, порождая печаль об уходящем, которое не возвращается, не повторяется. О, как счастлива была бы она, если бы сзади сейчас подошел Ларт и встал рядом...
      За спиной и раздались шаги, и Гретхен обернулась, вдохновленная бессмысленной надеждой... но лишь на мгновение. Разумеется, Ларта на яхте не было, к Гретхен подходил да Ланга.
      - Вы не против разделить со мной свое одиночество, Гретхен?
      - Одиночество меня не тяготит, и я никогда не испытываю потребности в том, чтобы меня развлекали.
      - Мне уйти?
      - Ох, простите... Это не вам... это, скорее, в ответ моим мыслям, смутилась Гретхен.
      "С какой стати я набросилась на этого человека! - со стыдом подумала она. - Как он виноват в том, что я вообразила себе Ларта!"
      - Я помешал вашим раздумьям. Если вы хотите остаться одна, скажите об этом, и я уйду без малейшей обиды - я и сам люблю побыть наедине со своими мыслями.
      - Нет, останьтесь да Ланга, - мягко сказала Гретхен.
      - Ал.
      - Что?
      - Меня зовут Ал.
      - Ал да Ланга... - проговорила Гретхен, вслушиваясь в странный, беспокоящий ритм имени.
      Глава тридцать девятая
      Гретхея исполняет чужую роль
      и поддается на уговоры пуститься в побег
      - Милая Аманда представила меня своим другом, но мы с ней, скорее, добрые знакомые, не более.
      - Да, я и подумала, отчего же, в таком случае, мы с вами ни разу не встретились у нее.
      - В последнее время меня не было не только в доме Аманды, но и вообще на этих берегах - мой корабль недавно вернулся из плавания. Я владею судном и порой надолго ухожу в море, - ответил он на вопросительный взгляд Гретхен. - В то время, когда уже вся столица любовалась драгоценной Жемчужиной, я продолжал оставаться в печальном неведении.
      Гретхен слегка поморщилась:
      - Знаете, что случается, когда съешь много сладкого? Лакомство перестает радовать.
      - То есть я должен перестать говорить о том, как вы прекрасны?
      - Но вы же не хотите, чтобы я искала между вашими словами нотку лицемерия или лести?
      - В таком случае... я скажу правду. Дивная, непосредственная Аманда глубоко симпатична мне. Но это отнюдь не означает, что мне по душе и все, кто ее окружает. Я могу сказать еще прямее - вы ведь окажите снисхождение грубияну-моряку? - это не те люди, с которыми я хотел бы провести весь этот день.
      - Но... вы и вправду лицемер... А как же этот великолепный обед, на который вы их пригласили?
      - Я не лицемер, Гретхен, только радушный хозяин, - улыбнулся да Ланга. - А обед - непременный атрибут этого дня из года в год. Я почти никогда не знаю заранее, кого приглашу к себе, но так или иначе, труд моего кока не остается невостребованным - друзей и приятелей у меня много. Вы лучше спросите меня, Гретхен, почему я оказался именно с этими людьми?
      - Да. Почему?
      - Вы исчезли, как в воду канули, не оставили и следа. Я совсем отчаялся в своих поисках и тогда вспомнил, что Аманда ваша подруга. И вполне может быть, что вы уже вместе с нею. Я отыскал ее довольно скоро и испытал разочарование, опять не найдя вас. Но я остался с нею, потому что подумал так у меня будет больше шансов. И я постарался таким образом повернуть направление мыслей Аманды, чтобы она высказала вслух: "Но куда же исчезла Гретхен?" И как будто бы сама предложила: "Давайте-ка разыщем ее, и тогда уже отправимся обедать!" Вот та правда, которую я собирался вам сказать.
      - Да вы опасный хитрец, господин да Ланга! - воскликнула Гретхен, изумленно покачав головой. - С какой ловкостью вы манипулируете мыслями и поступками других людей!
      - Хитрец? Не знаю... Может быть, океан наложил отпечаток на мой характер - морская стихия бывает своевольна и коварна, и надо уметь предугадать, предупредить ее коварство хотя бы на один шаг вперед. Я привык в большой степени полагаться на себя, не ждать, когда мне предложат готовое, а в наиболее возможной степени влиять на построение события, когда оно еще не произошло.
      - Зачем вы так целеустремленно искали меня?.. - с долей недоверия проговорила Гретхен. - Случай свел нас - случай развел.
      - Случай свел нас... - повторил да Ланга, повернувшись к морю и глядя в даль. Потом снова обернулся к Гретхен: - Вы не находите, что сильному, уверенному в себе человеку не стоит полагаться на волю слепого случая и бездеятельно ждать, когда он произойдет?
      Взгляд Гретхен встретился с его глазами, в них был вызов и властность. Может быть, когда-то давно... или вчера, Гретхен отступила бы, уступила ему. Но сегодня она уже ни в чем не была слабее его, и потому взгляд ее был как предостерегающе поднятый клинок, когда встречный еще не опознан: свой он или чужой. Затем глаза ее смягчились, она насмешливо улыбнулась:
      - Вам впору давать уроки мастерства дворцовым интриганам. В науке строить случай.
      - В самом деле вы так не думаете. Но острую шпильку от вас я стерплю с покорностью.
      - В таком случае признавайтесь: какую случайность нам ждать в ближайшем будущем?
      Да Ланга рассмеялся:
      - Вам известна сказка про строптивую принцессу? На все предложения и вопросы она говорила только "Нет!"
      - Не известна.
      - Прекрасно. Я предлагаю вам игру, в которой вам надо исполнить роль той принцессы.
      - И что я должна делать?
      - На всё отвечать "нет". Согласны?
      - Гм-м... Если я скажу "да", это будет против характера роли.
      Да Ланга рассмеялся:
      - Закройте глаза и слушайте мой первый вопрос.
      - Зачем - глаза?
      - Мне так хочется.
      Гретхен удивленно приподняла брови и... закрыла глаза.
      - Мгновения праздника, которого вы так ждали, проходит мимо вас. Вы этим довольны? - она почувствовала, как ее руку, лежащую на борту яхты, накрывает другая рука, завладевает ею.
      - Нет...
      - Хотите ли вы и дальше оставаться на яхте?
      Губы прикоснулись к ладони, и Гретхен едва не вздрогнула от острого, щемящего чувства, которым вдруг отозвалось в ней это прикосновение.
      - Нет...
      - Ведь наша игра - не только игра?
      Рука ее оказалась в ласковом плену между его щекой и теплой ладонью.
      - Нет...
      - Хотите ее продолжать?
      - Нет, - Гретхен открыла глаза и отняла руку.
      - Давайте сбежим! - губы да Ланга раздвинулись в улыбке. - В первый раз побег был не слишком удачным, теперь я предлагаю сделать вторую попытку.
      - Это безумство... но я согласна его совершить.
      - Сегодняшний день приветствует безумства. О разумном и правильном мы постараемся думать во все остальные дни года. Я оставлю вас на несколько минут - лишь отдам распоряжение моим людям, ведь у меня на борту гости, улыбнулся он.
      Глава сороковая
      вечерние метаморфозы
      Гретхен была весела и беззаботна. Поначалу она помнила "урок" Ларта ни на кого не оглядываться, слушать только свои желания. В какой-то мере ей приходилось совершать насилие над собой, прогоняя неподходящие мысли и стремление подвергать анализу свои поступки: хорошо это или дурно? Оказалось, однако, что соответствовать требованию Ларта весьма приятно, это таит в себе массу удовольствий, при этом от нее не требовалось ничего предосудительного, она была как все вокруг. И скоро благовоспитанная матрона, все еще живущая в Гретхен, перестала о себе напоминать. Она была противоестественна для юной женщины, желающей самозабвенно смеяться и танцевать так, чтобы загорелись щеки и засияли глаза. В ней еще жил ребенок, жадный до развлечений и игр.
      Да Ланга не только не сдерживал ее во всяких забавах, наоборот, поощрял к ним живейшим откликом и встречными сумасбродными идеями. Они дурачились, как дети, с непосредственностью и самозабвением. То они вместе с другими весело отплясывали прямо посередине улицы, потому что совершенно невозможно стало удержаться, когда уличные музыканты, передохнули и опять извлекли свои инструменты. Потом, разгоряченные танцами, они умывались в фонтане и плескали друг в друга водой, и хохотали.
      То они до головокружения катались на карусели. То вместе с другими слушали декламации поэтов, не сдерживая криков одобрения и аплодисментов.
      Опять где-то в отдалении на короткое время появилась Аманда. Она погрозила Гретхен пальчиком, но сияющие лукавством глаза говорили, что она не видит повода сердиться на подругу.
      В какой-то момент да Ланга напомнил Гретхен, что в главном храме столицы вскоре начнутся ритуалы. И снова она почувствовала, как вздрогнуло сердце в болезненном диссонансе с тем состоянием беззаботной упоительной радости, в которой она пребывала. Нет, она не хотела туда, где воля ее и разум окажутся в плену древнейших магий, и она не будет готова взять их в руководители, но и не захочет быть сломленной и станет сопротивляться, заведомо обреченная потерпеть поражение... Нет, это когда-нибудь потом, позже. Теперь она еще не готова с радостью утратить себя, отдаваясь странным повелениям. И хотя повелитель этот будет носить имя Вечная Красота, и Любовь, и Жизнь... нет, еще не сегодня. Сегодня она хочет остаться здесь, где все просто и ясно.
      Между тем, день клонился к вечеру. Но праздник как будто только набирал силу, переходил в какую-то другую стадию. Музыка не стихала, а смех и веселье волнами перекатывались по улицам, и волны эти все вырастали и становились сильней. Гретхен показалось, людей нисколько не стало меньше, наоборот, их прибыло. Да Ланга подтвердил, что так оно и есть - к жителям столицы присоединяется все больше гостей из других городов, и приплывших с ближних и дальних островов. Вдоль улиц, поблизости от харчевен и закусочных появились шеренги столов, и на них начали выставлять еду и питье. Обильные припасы их и бочки с вином еще накануне завезли в харчевни по распоряжению городских властей. Теперь любой желающий мог без всякой платы утолить здесь свой голод и восстановить силы кружкой вина.
      Гретхен тоже съела несколько вкусных хрустящих хлебцов, обмакивая их в густую приправу и запивая вином. Это показалось ей невероятно вкусным. И когда их подхватила и повлекла прочь живая цепь из танцующих, смеющихся людей, Гретхен потребовала:
      - Ал! Обязательно запомните это место! Мы сюда придем опять!
      Цепь стремительно вырастала, вилась по площади, то вдруг рвалась, и каждая часть начинала жить собственной жизнью, прирастая новыми звеньями. Люди смеялись и пели, разъединяли руки, чтобы выхватить кого-то из оказавшихся вблизи и включить их в свою неудержимую пляску, зажечь искрящимся, брызжущим весельем. Словно огненный ручей, она то ныряла в толпе, плела там петли и зигзаги, то врывалась в неожиданно тихий сад, на короткое время оглашая его смехом и голосами.
      Гретхен уже начала уставать, когда да Ланга вдруг ловко высвободил их из цепи, быстро сомкнув руки соседей, и змейка, нисколько не пострадав от потери, стремительно пронеслась мимо них, ускользнула в сумрак.
      - Уф! - выдохнула Гретхен, переводя дыхание. - Во Франции тоже любят играть в эти живые цепи. Я без ног!
      Однако, вопреки ее словам, лицо ее сияло, глаза весело сверкали. Да Ланга рассмеялся и подхватил ее на руки.
      - Отпустите! - удивленно потребовала Гретхен.
      - Но вы без ног! Как могу я бросить вас, безногую? - с таким искренним недоумением и ужасом проговорил да Ланга, что Гретхен рассмеялась. Не позволяя ей вставить ни одного слова, он сказал: - Пожалуйста, побудьте еще немного без ног, в этом есть свои положительные стороны и я нахожу их очаровательными.
      - Что же, вы будете вот так стоять и держать меня на руках?
      - Нет, я буду вас нести.
      Да Ланга направился к зарослям, и Гретхен рассмотрела узенькую тропинку, которую - не знай о ее существовании, - невозможно было заметить в сгущающемся сумраке. Очень скоро тропинка закончилась у маленькой беседки, куда да Ланга и внес Гретхен, опустив ее на широкую скамью.
      - Никого нет. Хотите отдохнуть здесь немного? - спросил он
      - Но смотрите, здесь для кого-то накрыто! - указала Гретхен на маленький столик.
      Да Ланга приподнял салфетку, она скрывала большую вазу с фруктами, блюдо с печеньем и сладостями, низкий пузатенький графин, бокалы.
      - Отлично! - да Ланга откинул салфетку.
      - Зачем вы! - попыталась остановить его Гретхен. - Ведь это не наше!
      Он рассмеялся:
      - Это для нас, Гретхен. Или для любого, кто забредет сюда невзначай. Это вроде того обеда, который я приказываю готовить на яхте в этот день, еще не зная, для кого именно.
      - Но об этой беседке вы знали? - спросила Гретхен, недоверчиво глядя на него.
      - Разумеется. Как и о десятках других подобных местечек, которые ждут желающих уединиться.
      Гретхен продолжала молча смотреть на него, и в глазах ее было удивление и интерес. И да Ланга сказал:
      - Я искал возможности остаться с вами наедине. Мне нужно объясниться с вами, Гретхен.
      Глава сорок первая
      откровенность Ала да Ланга
      - Дайте мне время немного собраться с мыслями, - да Ланга смущенно улыбнулся и прошел к столику. - У меня пересохло в горле.
      Он налил вино в два бокала, протянул один Гретхен:
      - Я хочу выпить это вино за вас, восхитительная женщина.
      Гретхен была заинтригована, но беспокойство даже не ворохнулось в ней ничего дурного произойти сегодня не могло. Кроме того, сегодняшний день убедил ее в том, о чем много раз говорил Ларт: в ее собственной силе и власти. Не было в ней и нетерпеливого любопытства. Она откинулась на спинку мягкой скамьи и обвела глазами беседку, почти машинально пригубливая свой бокал - после безумной, бесшабашной скачки ее тоже мучила жажда. Густой плющ оплетал стены беседки и протягивал внутрь веточки с гладкими, жесткими листьями. Днем он защищал от солнца и жары, создавая прохладную тень, но сейчас его заросли препятствовали остаткам вечернего света проникнуть в беседку, и от этого здесь было гораздо темнее и прохладнее, чем снаружи.
      Да Ланга поставил пустой бокал на стол и подошел к Гретхен. Она подняла на него вопросительный взгляд.
      - Я влюблен в вас, Гретхен.
      Губы ее тронула легкая, едва приметная улыбка.
      - Это случилось не сегодня. Я влюблен в вас с тех пор, как увидел. Все мысли мои лишь о вас, это безумие, мальчишество... Но я далеко не мальчик, и никогда бы не поверил, что со мной еще может происходить такое. Вся эта буря чувств таилась в моем сердце, чтобы взорваться от одного лишь взгляда на вас, Гретхен...
      Она слушала, чуть склонив голову на бок. Потом проговорила:
      - Это прекрасно, когда любовь окрыляет душу... Я рада за вас, Ал... и мне нравится, что вы не называете свою влюбленность любовью. Это лишнее. Не позволяйте своему чувству переходить грань, за которой вас ждет боль.
      - Я люблю вас, Гретхен.
      Она посмотрела на него с сожалением и укоризной.
      - Но я вас - нет. Чего вы ждете от меня?
      - Я предлагаю вам свою руку.
      Гретхен сузила глаза:
      - Что... вы предлагаете мне?
      - Стать моей женой.
      - Но вы слышали - я не люблю вас.
      - Гретхен, пожалуйста, ничего не говорите сейчас. Я не жду от вас немедленного ответа, более того - я не хочу его. Я знаю, каким он будет. Прошу же сейчас только об одном - теперь, когда знаете, какие чувства я к вам испытываю, не наказывайте меня за искренность, не прогоняйте.
      Он опустился на колено у ног Гретхен и, взяв ее руку, прикоснулся губами к ладони. И опять ее потрясло то острое чувство, поднявшееся из сокровенных глубин, которое она впервые испытала на яхте да Ланга, так же, от прикосновения его губ. "А во мне что таится, кто скажет?" - подумала Гретхен, закрывая глаза. И еще она подумала - скажи она сейчас этому мужчине: "Пойдите вон!", он уйдет. Но Гретхен не сказала этого, может быть потому, что знала - все в ее воле. Или - по ее воле?
      С удивлением и восторгом отдавалась она волне физического наслаждения, которая накатывалась на нее все неодолимее. Да Ланга был слишком опытен для нее, всего один раз в жизни едва-едва познавшей радость плотской любви в объятиях Тимотея Кренстона, чтобы сейчас она могла понять: как виртуоз-музыкант настраивает тонкий инструмент, бережно прикасаясь к чувствительным струнам, так и да Ланга теперь заставлял ее тело откликаться на прикосновения его губ и рук. Тончайшее полотно ее платья не только не защищало Гретхен, - мужские руки ласкали ее поверх гладкой, невесомой ткани, передающей всю нежность их и тепло, и прикосновения эти становились особенно легкими, скользящими.
      - Вы станете моей женой? - прошептал он, трогая волосы на виске легким, как дыхание, поцелуем.
      - Ал...
      Он услышал нотку протеста в ее умоляющем полу-стоне и не позволил договорить, закрыв ее губы своими губами.
      - Вы станете моей женой, Гретхен, - уверенно проговорил да Ланга, когда долгий поцелуй прервался. - Я пойду к Вершителям просить вашей руки. И я найду слова, которые убедят их, что только я смогу сделать вас счастливой.
      К Вершителям? К Ларту - просить ее руки?! И Ларт отдаст ее этому чужому мужчине?! Слова да Ланга были подобны жестокому порыву ледяного ветра. Гретхен уперлась руками ему в грудь, отстраняя его.
      - Что, Гретхен?..
      - Довольно!
      - Погодите... почему вы рассердились?
      - Довольно, Ал. Выпустите меня.
      - Гретхен... вы не можете так поступить со мной. Скажите хотя бы, в чем я виноват? Я искуплю любую провинность! - он попытался снова привлечь Гретхен к себе, бережно, но настойчиво сминая ее сопротивление.
      - Прекратите, да Ланга! Пустите меня!
      Объятия его распались.
      - Я не держу вас.
      Она встала и пошла к выходу.
      - Вы рассердились, когда я сказал, что буду на Круге Семи просить вашей руки... - догнал ее голос да Ланга. - Я это сделаю, Гретхен.
      Глава сорок вторая
      Гретхен снова задается вопросом: "Кто же ты, Ларт?!"
      Гретхен была зла. Она не знала, на кого именно злилась. На Ала да Ланга? Влюбленного, и желающего во что бы то ни стало обладать ею? На Ларта, благословившего ее на безумства?.. Неужели он действительно этого хотел? Неужели таким образом он захотел избавиться от опостылевшей ноши. Но разве она висит на его шее? Ведь он сам к ней вернулся, она не звала и не просила его об этом! Гретхен едва не застонала и прикусила губку от его слов, которые услышала опять: "Я больше не стану никого слушать, я буду поступать, как посчитаю нужным". Что значили эти слова? Не то ли, что до сих пор он был так мил, заботлив, терпелив лишь потому, что его поступки были кем-то навязаны ему?..
      "Привязчивая кошка! - ругала себя Гретхен. - Вот причина и объект для злости! Зачем искать дальше кончика собственного носа?!"
      Потом в голову пришла мысль, от которой Гретхен даже остановилась. "Тебе больно думать о Ларте иначе, чем привыкла. Хочешь продолжать верить ему? Так почему не вернуться к да Ланга? Ведь именно этого хотел Ларт, а да Ланга или кто-то другой - какая, в сущности, разница? Иди, и скажи "Да!", если не хочешь, чтобы это сказал ему Вершитель Ларт".
      Она должна была принять какое-то решение, но для этого необходимо было, прежде всего, успокоиться. Едва ли она способна сейчас даже более-менее разумно мыслить, в таком состоянии. Лицо ее пылало, да и все тело, независимо от переживаний Гретхен, все еще пребывавшее во власти того, что разбудили в ней ласки да Ланга.
      Ларт... Кто ты? В который раз задала себе Гретхен этот вопрос? Вспомнилось, что еще раньше он с готовностью соглашался оставить ее сэру Тимотею... И воспоминание это добавило такой нестерпимой горечи, что из глаз ее брызнули слезы.
      Гретхен топнула ногой, готовая возненавидеть все на свете: Ларта, да Ланга и себя в первую очередь.
      Она не заметила, откуда появилась темная фигура, и едва не вскрикнула от неожиданности, когда совсем близко, рядом увидела человека.
      - Приветствую вас, великолепная Гретхен. Прошу вас, следуйте за мной.
      - Кто вы?
      - Служитель Порядка. Мне поручено сопровождать вас.
      - Куда? - удивленно спросила она.
      - Вы все узнаете. Я не могу сказать больше, чем уже сказал. Могу лишь уверить, что бояться вам нечего.
      "Ах, а ни все ли мне равно?!" - с раздражением подумала Гретхен и коротко обронила:
      - Ведите.
      Неожиданно она рассмеялась:
      - А может быть, я что-то нарушила? Поступила против порядка, установленного в этой стране?
      - Гретхен, с вами ничего плохого не случится, верьте мне.
      "Он успокаивает меня... Неужели мой смех был похож на нервную истерику?" - с досадой подумала Гретхен и больше не проронила ни слова. Служитель Порядка был предупредительным и внимательным, крепкая рука всегда оказывалась рядом, когда его спутница нуждалась в поддержке. Впрочем, их совместный путь оказался недлинным, у низкой решетки, огораживающей этот большой парк-сад, их ждал всадник. Рядом, только миновать короткий проулок, на соседней улице шумели, смеялись, ликовали праздничные толпы. Но здесь было безлюдно, тихо и темно. "Может быть, не положено мешать тем, кто хочет "уединиться" в укромных уголках?" - усмехнулась Гретхен своей мысли и взглянула на всадника, фигуру которого скрывал длинный плащ, а на лицо был низко надвинут капюшон. Ей показалось, что он коротко повел рукой, но не поняла этого жеста, обернулась к своему сопровождающему. Видимо, тот был более понятливым - за спиной Гретхен уже никого не было.
      Когда она снова обернулась к темному всаднику, он сдвигал с головы накидку.
      - Вы?! - в удивленном ее возгласе прорвалась неприязнь. Менее всего готова она была увидеть сейчас его.
      Ларт слегка сжал стременами бока лошади и направил ее к Гретхен.
      - Вы должны уехать из города.
      - Уехать? - растерялась Гретхен - Вот прямо сейчас? Почему?!
      - Это ненадолго.
      - Куда вы отправляете меня?
      - Жрицы одного из островных храмов хотят, чтобы вы побывали у них.
      - Это ссылка, Ларт? - усмехнулась Гретхен.
      - Разумеется, нет, - Ларт наклонился к ней, и через секунду Гретхен уже сидела впереди него.
      - Погодите! - она отстранилась. - Как вы узнали, что меня надо искать здесь?
      - За вами следили.
      - Что?!
      - Вы ведь это ждали услышать?
      - Как вы смеете...
      - Вы хотите поссориться со мной, Гретхен?
      - Я вас ненавижу!..
      Нет, она не сказала этого. Слова рвались с кончика языка, но Гретхен удержала их.
      - Едемте! Мне страшно не терпится оказаться в ссылке!
      - Сколько раз вам сказали сегодня, как вы восхитительны? Мой восторг затеряется среди прочих?
      - Вы?.. Уж не ревнуете ли вы меня?! - возмущению Гретхен не было предела.
      - Кажется, нам и впрямь, пора, - усмехнулся Ларт.
      Опять, как много раз прежде, давно, она оказалась заключенной в кольцо его рук. Переложив повод в одну руку, он, поддерживая, обнял ее за талию и почувствовал, какой чужой, отдельной была сейчас эта женщина, такая близкая, и такая далекая одновременно.
      - Грет, - тихо позвал Ларт.
      Она увидела его глаза, так близко, когда солгать невозможно. И в них не было ни насмешки, ни досады, а было... что там было? Гретхен не доверяла больше себе и боялась обмануться в Ларте.
      - Вы сердитесь на меня, Грет?
      - Я вас ненавижу, - всхлипнула она.
      Глава сорок третья
      новая дорога и первые встречи
      Гретхен лежала и смотрела в темноту. Было далеко за полночь, и сквозь узкое окно, более всего похожее на бойницу в толстой крепостной стене, не проникало даже света луны. Только яркая звезда висела как раз напротив оконца. Наверное, это она отражалась в большом камне - он носил странное имя Геллаоко - вмурованном над входом в комнату. Красноватый отблеск, пронзительный, как зрачок, всплывал из глубины камня и привлекал взгляд Гретхен. Ей казалось, что временами светящаяся точка начинает разгораться и испускать лучи, и тогда темноту кельи будто прокалывали тонкие, раскаленные иглы, тянулись к Гретхен. Но миг - и иллюзия пропадала.
      Кажется, когда-то она уже испытывала состояние, подобное тому, в котором пребывала сейчас. Тогда, тоже - вокруг нее вдруг начали стремительно громоздиться события, не оставляя ей передышки, возможности свыкнуться, принять новое и неожиданное положение вещей. Когда так было? Она не помнила, и не хотела прилагать никакого усилия к тому, чтобы вспомнить. Ей казалось, что прошедший день длился бесконечно и был похож на жестокий шторм, и шквалы разнородных эмоций играли ею, то вскидывая на вершину ликования, то низвергая в пучину горькой обиды и недоумения. И вот, наконец, ее принесло в тихую бухту. Здесь было так прекрасно, как будто и впрямь, ласковые волны баюкали ее, а солнце согревало, и совершенно не хотелось, и неуместно было возмущать этот покой, а хотелось только медленно плыть в потоке самопроизвольных мыслей, которые уносили ее в пространство нескольких последних часов, насыщенных чувствами и событиями - тогда, но сейчас Гретхен как будто наблюдала все со стороны...
      - ...Я ненавижу вас, - всхлипнула она и закрыла лицо руками.
      Лучше бы он рассмеялся или сказал что-нибудь язвительно, тогда Гретхен, наверно, разозлилась бы. Во всяком случае, разозлиться на него было бы лучше, и стоило. Но рука его тихонько легла ей на плечо, и Ларт бережно привлек ее к себе, опустив лицо в волосы.
      Почему он ничего не сказал? Как будто признавал за ней право бросить в него такими словами. Мысль об этом смогла появиться сейчас... А тогда она просто утонула в его нежности, растворилась без остатка, как тает льдинка в теплой ладошке. Как мало усилий нужно было ему приложить, чтобы Гретхен-воительница выронила оружие, забыла о назначении брони и стала беззащитна и уязвима.
      Укрытая его рукой и плащом, она не поднимала головы - разве не все равно, куда он везет ее; ни о чем не думала, ничего не хотела. Она не молила Бога даже о том, чтобы путь сделался бесконечным. Гретхен просто растворилась в близости к мужчине, которого она любила беспредельно, самозабвенно. Она дышала его теплом, вдыхала запах. Сердце его билось вот здесь, рядом, совсем близко, и Гретхен слышала его, приклонив голову к груди Ларта.
      Шум, смех и музыка все время оставались где-то в отдалении. Ларт каким-то образом проехал по городу, минуя их, хотя казалось, что праздничное веселье затопило столицу, как весеннее половодье. Когда Ларт натянул повод и, бережно отстранив ее, спрыгнул на землю, Гретхен увидела, что он привез ее на причал. Лошадь стояла рядом с трапом, который вел на борт небольшого парусного судна. Гретхен успела испугаться мысли, что вот здесь Ларт и оставит ее, но он ступил на трап первым и протянул ей руку. А еще через минуту уже не испуг, а радость владела Гретхен - трап подняли сразу за ними. Это значило, что Ларт не собирается покидать судно. Но если Ларт будет с нею, Гретхен с восторгом примет любое будущее! Отчего же он не сказал, что уехать они должны вместе?!
      Не выпуская руки Гретхен, он повел ее куда-то вниз, и они оказались в маленьком помещении. Навстречу им поднялась невысокая женщина, и встретила их улыбкой.
      - Гретхен, это мать-настоятельница. Именно она пригласила вас стать гостьей ее храма.
      - Благодарю вас, - Гретхен присела в поклоне, но женщина помешала завершить его - положила пальцы на локоть Гретхен, заставила ее выпрямиться и поднять голову.
      - Не нужно, дитя моё. Сейчас вы не можете испытывать ко мне никакой благодарности, - улыбнулась женщина.
      Это были неожиданные слова, причем такие, что Гретхен испытала потребность возразить... Но до того момента, как слова опровержения слетели с ее губ, их взгляды встретилась. Темные, почти черные глаза незнакомки улыбались. Но главное - из них изливалась на Гретхен такая беспредельная доброжелательность, что стали бессмысленны неискренние слова вежливых фраз. Мать - вот слово, которое подходило ей более всего.
      Глава сорок четвертая
      Гретхен остается без Ларта,
      но ее ждет удивительное открытие
      ...Гретхен последовала на берег за матерью-настоятельницей и, ступив на землю, обернулась посмотреть, почему замешкался Ларт - она не слышала его шагов за спиной. Но Ларт остался там, у борта, и уже втягивали назад сходни. Между нею и Лартом пролегла полоска темной воды, в которой отражалось, дробясь на блики, пламя факелов. Ларт смотрел на нее без улыбки, а полоса воды ширилась, становилась холодным, черным разделом.
      Гретхен не ждала, что вот именно в эту минуту им надо расстаться, и теперь, потерявшись, только смотрела на него с отчаянием.
      На плечо легла рука, и спокойный голос возник рядом:
      - Не бойтесь, дитя мое. Идемте.
      Женщина взяла ее за руку, и Гретхен покорно последовала за ней, отвернувшись от моря.
      - Ларт не может следовать за нами, - пояснила хозяйка. - Мужчине запрещено входить не только в храм, но даже на землю острова.
      Гретхен быстро подняла голову, в первый раз взглянув, куда же ее привезли.
      - Храм Геллы?! - вырвался у нее изумленный вопрос, об ответе на который она уже догадалась. - И вы - старшая жрица его?!
      - Да, дитя моё. Меня зовут мать Гелла.
      - Это тот самый храм?..
      - Тот самый. Я одна из служительниц, кого вырвал Ларт из рук пиратов.
      - О, Боже!
      Гретхен сжала руку женщины, порывисто обернулась назад. Но судно уже почти растворилось в темноте, и она не смогла увидеть, стоит ли Ларт все еще у борта.
      - Идемте, Гретхен, - ласково сказала мать Гелла. - Завтра будет новый день, оставьте ему свои заботы и волнения. А на сегодня уже достаточно.
      Теперь Гретхен с готовностью последовала за ней. Мгновение назад только лишь эта женщина была единственно близкой ей среди недоброжелательности, которую, казалось, излучал остров и сама атмосфера, в которой она пребывала. К настоятельнице Гретхен прониклась доверием и симпатией за час пути, потому что видела - Ларт относится к этой женщине с сыновней теплотой. И вдруг теперь исчезло отчуждение и ко всему прочему, что окружало Гретхен. Те же чувства доверия и симпатии распространились и на остров, он внезапно сделался дорог Гретхен. Она уже любила его, и храм, и служительниц, потому что все это оказалось частью судьбы Ларта, а значит - дорого ей.
      Впрочем, храма Гретхен так и не разглядела - ночь укрывала его темнотой, как непроницаемым покрывалом.
      - Потерпите, - улыбнулась мать Гелла. - Сейчас уже слишком поздно, нам всем надо отдохнуть - день хоть и был радостным, но все же утомительным.
      Однако, не смотря на поздний час, в храме спали не все, ждали хозяйку. Мать Геллу и Гретхен встречали, несли фонари, освещая путь. Кто-то заторопился вперед, приготовить комнату для гостьи.
      Мать Гелла сама проводила туда Гретхен.
      - Я думаю, вам будет здесь удобно.
      - О, да, благодарю вас, - сказала Гретхен, осматривая маленькую комнатку-келью. - Кажется, мне и не нужно никаких удобств, было бы куда приклонить голову, - она улыбнулась. - Я засну, едва коснусь подушки.
      - Вы проведете здесь только одну ночь.
      Вошла молоденькая служительница, перебив вопрос, который Гретхен готова была задать, и с поклоном протянула матери Гелле маленький поднос, с одним-единственным бокалом.
      - Это для вас, дитя моё, - подала жрица бокал Гретхен.
      - Что это?
      - Пейте, не бойтесь, - ободрила мать Гелла. - Такое подадут вам только здесь.
      Гретхен без возражений выпила незнакомый напиток. Он был приятен на вкус, чуть покалывал язык и небо.
      - Вкусно, - похвалила она, решив, что это питье было достопримечательностью храма, и приготавливалось по какому-нибудь старинному рецепту, секрет которого хранили здешние служительницы.
      - Теперь спать, - ласково приказала мать Гелла. - Вот и сорочка для вас.
      Другая девушка внесла ночную рубашку и положила ее на кровать.
      - Вам нужна помощь, чтобы раздеться?
      - О, нет, благодарю вас, я справлюсь сама.
      - В таком случае - доброй ночи, дитя моё.
      Мать Гелла подошла и приложила раскрытую ладонь ко лбу Гретхен.
      Оставшись одна, Гретхен быстро сняла с себя наряд, в который утром облачила ее Аманда. (Кто бы сказал тогда Гретхен, где она будет его снимать!) Накинув сорочку, Гретхен удивилась странному запаху, облаком охватившему ее. Он ни на что не был похож и как будто слегка пьянил. Но очень скоро улетучился, и Гретхен перестала думать о нем.
      Глава сорок пятая
      вещий сон в храме Геллы
      Гретхен проснулась резко, как будто кто-то громко окликнул ее, широко открыла глаза и быстро села. Рядом никого не было. Она вскочила и, роняя одеяло, подбежала к дверям. Они были по-прежнему заперты изнутри так, как она сама закрыла их перед тем как лечь в постель - Гретхен не любила спать с незапертыми дверями. Прижав руки к груди, она в растерянности стояла посреди кельи. Потом медленно вернулась на кровать и села спиной к стене, зябко кутаясь в одеяло.
      Неужели это был только сон?.. Неужели бывают такие сны, предельно наполненные реальностью? Если бы не эта запертая дверь... Но, кажется, она готова скорее поверить, что в этой келье имеется еще другая, скрытая дверь, чем в то, что все произошло только во сне. Или, может быть, ей хочется верить, что не сон?.. Нет, вовсе не хочется. "Это был сон, только сон, - как можно тверже сказала себе Гретхен. - Иначе, дорогая, твоя подозрительность приобретает дурной оттенок. Тебе придется рассказывать докторам о всеобщих заговорах и расставленных для тебя ловушках!"
      Но мыслям этой твердости явно не доставало. Они странно путались, еще и теперь Гретхен не могла ощутить четкой границы между сном и явью. В точности такое же было с нею, когда она увидела во сне Немого Пастора... В том ужасном сне обрели конкретность ее смутные, неосознаваемые ощущения, что Тимотей Кренстон и Немой Пастор - один человек: разбойник снял маску и оказался Кренстоном. Тот сон безумно напугал ее, но он был вещим... Что происходит теперь? Как увязать видения сна с реальностью?!
      Впрочем, образы из сна не ждали, когда Гретхен найдет им реальные аналогии. Пропуская самый первый вопрос: "Был это сон или все произошло в действительности?", они просто перетекали в реальность и заставляли ее искать ответы на другие вопросы, порожденные ночным видением. И теперь, слепо глядя в темноту, Гретхен тщилась верно вписать все ответы в эту ирреальную головоломку...
      Зачем он поступил с нею так...
      Если бы речь шла не о Ларте, она бы нашла продолжение слову "так". Но с именем Ларта у нее отчаянно не вязались определения лживости, коварства, подлости...
      ...Едва проснувшись, и не придя в себя, она была ошеломлена, парализована его жадными поцелуями, словами, руками...
      Если ничего этого не было, почему вопреки нравственным терзаниям, память тела предельно однозначна: отзвуки восхитительных ласк и сладостного блаженства все еще переполняют его. И даже теперь, стоит только закрыть глаза, она снова слышит голос...
      Полный любви, он шептал ей слова, пленяя надежнее всяких пут, пробуждая упоительную чувственность. Он завораживал так, что и тень сомнения не касалась Гретхен, для нее просто не было ничего, кроме любимого, его нежности, его голоса, и все было так естественно... для сна. Или, приди он к ней в действительности, она бы точно так же обо всем забыла?..
      И снова она приходила к вопросу "зачем?" Зачем воровски пробираться потайной дверью, когда она сама открыла бы для него любую дверь? Зачем он привез ее на этот остров? Только для того, чтобы тайно овладеть ею?.. И бессознательно Гретхен складывала оправдания Ларту: Вершитель - что знает она про него?... По каким законам он должен жить? Чего больше в этом высоком звании - почета или тягостных обязательств?
      Обхватив плечи руками, Гретхен просидела до рассвета. Она снова и снова проживала это странное свидание... "Любимая моя, - шептал он, - мое вечное желание, мой горький запрет..."
      - "Почему запрет, любимый?" - на короткий миг огорчалась она, но уже в следующее мгновение задыхалась от переполнявшей ее нежности, забывала себя в его объятиях, растворялась, утрачивала себя, и обретала несравнимо больше, сливаясь с любимым в одно... Утомленная сладостной негой, она чувствовала, что погружается в дрему - и последним чувством было блаженство от мысли: "Какое счастье засыпать и всем своим существом чувствовать: вот он любимый мой!" Прижиматься к прекрасному, желанному телу и как сладко играть в недоверие: "Я проснусь, и он будет по-прежнему рядом... Неужели?"
      А потом пришло пробуждение... и рядом никого не было...
      Глава сорок шестая
      утренняя беседа с настоятельницей
      В двери постучали, и Гретхен открыла глаза. Она все так же сидела, прижимаясь спиной к стене. В оконце утренне голубело небо, и в комнате сумрак ночи сменился неярким сероватым светом. Но, кажется, прошло не более получаса... Снова раздался негромкий стук. Ах! Ведь этот стук и разбудил ее! Гретхен быстро встала и заторопилась открыть задвижку, но легкое головокружение заставило ее ухватиться за спинку кровати и подождать, когда оно пройдет.
      Она и сама не знала, кого ожидала увидеть за дверью, но при виде матери Геллы, у нее вырвался вздох облегчения.
      - Доброе утро, милое дитя, - мать Гелла переступила порог. - Сладко ли спалось вам? Но что с вами, моя дорогая? Вы как будто расстроены, бледны?
      - Нет, я ничем не расстроена... Я встала слишком быстро, и закружилась голова. Но это пустяки. Уже и прошло все.
      - Я спрашиваю о том, что не прошло, - с улыбкой проговорила мать Гелла, но глаза ее смотрели слишком пронзительно. Она положила свою ладонь на лоб Гретхен и чуть подержала так - Гретхен прислушалась к себе, потому что ощущения смутили ее: неужели одно прикосновение теплой ладони прогнало ночную смутность разума? И от сонливости следа не осталось. Сознание сделалось на удивление ясным, как будто прохладный сквознячок унес прочь клочья серого тумана-дурмана.
      - Гретхен! - напомнила о себе мать Гелла.
      - Скажите... можно ли проникнуть сюда не через эту дверь, а иным способом?
      - Человеку - нет. Птице достаточно и оконца. А дух и сквозь каменные стены пройдет.
      - Дух? - вздрогнула Гретхен. - Нет...
      - Хотите сказать, это был не дух?
      - Нет, - покачала головой Гретхен и вскинулась: - Откуда вы знаете?
      - Потому что я сама навела на вас этот сон, милая.
      - Сон?.. Зачем?!
      - Я объясню. Если вы назовете имя того, кто пришел в ваш сон.
      - Нет!
      - Ведь это был только сон.
      - Я не могу...
      - Потому что это был самый дорогой вам человек?
      Гретхен едва заметно кивнула. Мать Гелла положила руку ей на голову, тихонько провела по волосам.
      - Я вижу его имя в вашем лице, в ваших глазах. Хотите, - назову?
      Гретхен замотала головой и медленно подняла лицо, заливаясь румянцем.
      - Теперь я и сама вижу, почему кому-то пришло в голову назвать вас Жемчужиной Целомудрия, - рассмеялась мать Гелла.
      - Вы смеетесь над моей испорченностью, - краснея до слез, проговорила Гретхен.
      - О, боги! - весело проговорила жрица. - Кажется, нужно сказать на Круге Семи, что жизнь в нашем обществе ни в чем не изменила вас!
      Гретхен виновато опустила голову, хотя упоминание о Круге неприятно кольнуло сердце.
      Мать Гелла взяла ее лицо в ладони и снова подняла к себе.
      - Ах, Гретхен! Очаровательное, бесхитростное, чистое дитё! Я рада, что узнала вас ближе. Вы достойна счастья, Гретхен. Сегодня вы встанете лицом к лицу со своей судьбой, и я уверена - будете счастливы.
      Подойдя к двери, жрица толкнула ее, и в комнату внесли платье.
      - Наденьте его, Гретхен. Сегодня утром Вершители ждут вас.
      Глава сорок седьмая
      начало долгого разговора: Гретхен отвечает на вопросы
      Смятение Гретхен достигло предела, опора уходила из-под ног - она опять осталась одна и не понимала, что происходит. Ее неприятно удивило, как быстро мать Гелла утратила к ней всякий интерес - другая служительница проводила ее от храма до берега, где Гретхен уже ждало судно, но на его палубу Гретхен ступила в одиночестве. А когда через час оно подошло к пристани, Гретхен встречал незнакомый юноша, и теперь этот незнакомец сопровождал ее на встречу с Вершителями.
      Все эти обстоятельства выбивали Гретхен из колеи, и было еще одно, и, может быть, самое важное для нее - сейчас она лицом к лицу встретится с Вершителем Лартом (Гретхен еще не знала его в этом качестве), и он станет решать ее судьбу... Только одно это лишало Гретхен так необходимой ей сейчас выдержки и путало мысли. Она горько предчувствовала, с какой неотвратимостью представится ей случай ощутить пропасть между ним и ею. И одновременно лихорадочно и бесплодно терзала себя вопросами: "Зачем они опять призывают меня, повелители миллионов судеб? Что собираются сообщить? Как они могут знать мою судьбу?"
      ...Юноша жестом предложил ей войти в комнату. Гретхен переступила порог, осмотрелась - просторная комната была пуста. Сзади тихо прошелестела дверь. Гретхен обернулась - юноша исчез. Было тихо так, как если бы она оглохла. Волна дрожи прошла по ее телу, но усилием воли она постаралась взять себя в руки. Однако внезапно прозвучавший из ниоткуда голос заставил ее снова вздрогнуть.
      - Предстань перед Кругом Семи, Гретхен.
      Обе створки высоких дверей в противоположной стене начали бесшумно расходиться, и Гретхен поскорее шагнула вперед. Она старалась казаться спокойной, но никак не удавалось усмирить взволнованное нервное дыхание. Однако со всем возможным спокойствием она прошла в центр уже знакомого зала, именно здесь она и была в первый раз, с Лартом. Гретхен ступила в середину сияющей звезды. Тотчас золотой столб света обрушился на нее, высветил до волоска. Гретхен показалось - теперь она стала прозрачной, как стекло. Она присела в глубоком поклоне и, только выпрямившись, решилась поднять голову. Тотчас бросилось в глаза пустое кресло, и чаша горечи и разочарования опрокинулась в ее сердце. Он снова не захотел принять участия в ее судьбе. Не смог?.. Нет-нет, он не захотел, она знала! Боже, как мало значит она в его жизни, в то время как ее жизнь заполнилась им без остатка.
      Гретхен на секунду прикрыла глаза, но в следующее мгновение заставила себя снова поднять их на вершителей ее судьбы. Спокойно посмотрела в их лица и с изумлением и несказанным облегчением узнала среди них мать Геллу.
      Ну конечно! Вот почему лицо ее показалось вчера смутно знакомо! В прошлый раз, едва сойдя на берег и даже не научившись еще снова доверять земной тверди, потрясенная всем новым, неожиданным, странным, что обрушилось на нее в первые же дни, испуганная встречей с людьми загадочного Круга, она все воспринимала, как во сне. Неудивительно, что встретив эту женщину в совсем других обстоятельствах, Гретхен не узнала ее. Мать Гелла кивнула ей с ободряющей улыбкой.
      Как и в прошлый раз, с Гретхен заговорил старец.
      - Круг Вершителей приветствует тебя, прекрасная Гретхен. Время показало, что мы не совершили ошибки, предложив тебе стать нашей соотечественницей. Ты с успехом преодолела трудности начального этапа, мы считаем, что самые тяжелые шаги тобою пройдены. Сегодня мы захотели встретиться для того, чтобы совместно определить твой дальнейший путь, Гретхен. Скажи, что сейчас ты думаешь о нашей стране? Приняла ли ты наш образ жизни, или он все еще тяготит тебя?
      Гретхен помедлила, задумавшись, потом сказала:
      - Нигде я не чувствовала себя так хорошо, как здесь. Как будто с каждым глотком воздуха в меня вливается легкость. Порой я чувствовала себя подобной птице, мне казалось, что я могла бы летать. Мне кажется, что теперь я знаю, как это - быть счастливой.
      Гретхен снова умолкла, размышляя - ее не торопили.
      - В первые недели, месяцы, мне и в самом деле, было очень трудно. То, что я видела вокруг, как должна была научиться жить - все это настолько расходилось с моими представлениями, моим воспитанием, привитыми мне нормами поведения... Потом во мне начало что-то меняться. Я знакомилась с людьми, узнавала их ближе - и не обнаруживала в них ни корысти, ни злобы - а первое время я боялась найти это в окружающих, боялась что и сюда протянулись черные щупальца того мира, из которого я бежала... Но не находила. И поневоле я стала задумываться - что же сделало этих людей столь чистыми? Откуда тот свет, которым светятся их глаза? Значит, они живут правильно, по их законам и надо жить? Это был перелом моего сознания, как будто в темнице моей души раскрылись окна... Если я еще и теперь чувствую себя не до конца свободной, то знаю - это моя несвобода от прежней жизни. Но я очень хочу совершенно избавиться от нее и надеюсь, что труд моей души не пройдет даром.
      - Ты хорошо сказала, - ласково проговорил старец. - Позади у тебя, действительно, большой труд, тебе пришлось нелегко.
      - Опорой и поддержкой мне были два мои Учителя.
      - Значит, ты не ошиблась в их выборе. Что ты думаешь о своем будущем, Гретхен?
      - Я давно уже выучила урок: судьба не любит человеческих предпочтений и прогнозов. И пути ее слишком неисповедимы, чтобы в темноте незнания безошибочно отыскать верный.
      - Но нельзя совершенно отдаваться на волю течения и плыть по нему безвольной щепкой. Сегодня тебе предстоит сделать выбор, который определит твою дальнейшую жизнь до самого твоего последнего дня.
      Глава сорок восьмая
      о том, как слово чести может стать ловушкой
      Гретхен ошибалась в отношении Ларта также, как ошибалась сотни раз, когда расценивала его сдержанность как равнодушие к ней. Или, когда, не зная подоплеку некоторых его поступков, она отчаянно пыталась объяснить их и найти Ларту оправдание, но видела только холодное безразличие к ее судьбе.
      И в этом не было ее вины, потому что даже самые невероятные домыслы нисколько не приближали ее к истине.
      Гретхен не знала, что произошло при первой встрече Ларта с нею, которая случилась задолго до того, как Гретхен увидела его на маскараде в замке графа де Ларпосе.
      Эта "встреча" состоялась в тот день, когда на Круге Вершителей впервые прозвучало имя Гретхен. Семеро собрались, чтобы выслушать рассказ о прекрасной женщине, обстоятельства жизни которой были не просто тяжелыми, но ужасающими - ее выдали замуж за грубое и безжалостное животное, и супруг поставил целью свести ее в могилу, и достигал этой цели с изощренной жестокостью, превратив жизнь юной супруги в ежедневную пытку.
      Ларт и сам себе позже не мог объяснить, что произошло с ним в тот день. Может быть, рассказчик сумел чрезвычайно ярко поведать о незнакомой, несчастной женщине, но Ларту казалось, что он становится бессильным свидетелем ее страданий, и сердце его щемило от странной вины и боли. А когда рассказчик передал Вершителям портрет - миниатюру в медальоне, Ларт понял, что любит эту женщину, и желает только одного - избавить ее от злой доли, от мужа-негодяя, от страха и побоев, от ужасной болезни. Ни минуты не медля он просил Вершителей сделать для него исключение и разрешить лично отправиться за француженкой. Эта просьба прозвучала для его товарищей неожиданно и странно. Вершитель более принадлежит Кругу, чем себе. И не может быть таких обстоятельств, чтобы Вершитель пошел на поводу собственной прихоти и подменил собою Посланного. Ему сказали "Нет!", и Ларт понимал их и не винил в черствости. Но одновременно знал, что не подчинится запрету, чего бы ему это ни стоило.
      Ларту помогла, а может быть, спасла, мать Гелла... Она, единственная из Круга, владела Правом Решающего Слова, даже если ее мнение противопоставлялось мнению шести. Она владела даром ясновидения, ей было доступно гораздо больше, чем остальным Вершителям. Мать Гелла редко пользовалась своим Правом, потому что знала - злоупотреблять даром небезопасно. Но в тот раз она использовала свое Право Решающего Слова, и оно было таким:
      - Если намерения твои тверды, отправляйся в путь немедля. Ты один успеешь, ибо будешь стремиться к ней даже сквозь непреодолимое. И ты один не потеряешь ее в дороге, ибо никто другой не будет столь же целеустремлен.
      Возражений не последовало, Ларт получил согласие Вершителей, но должен был выполнить одно условие. В тот час он готов был согласиться с чем угодно, лишь бы побыстрее в путь, и лишь гораздо позже понял, насколько жестоким оказалось требование Круга - оно вынуждало его причинять Гретхен боль, обижать невольно и даже отказываться от нее. Условие заключалось в том, что Ларт должен был оставить за ней свободу выбора.
      Члены Круга руководствовались лучшими побуждениями. Опыт многих лет научил, что женщина начинает испытывать особые чувства к человеку, который вдруг явился и переменил ее жизнь. Это имело характер закономерности, да и могло ли быть иначе? Пришелец становился единственным источником света в кромешной тьме ее жизни, так как же не потянуться к свету. Долгий путь, дни, проведенные вместе, укрепляют эти чувства, связывали дружескими чувствами все теснее, и женщина, как правило, начинала принимать это за любовь. Однако Посланный лишь выполнял свой долг, да и женщина, которую он опекал, начиная жить в новом обществе, часто увлекалась новыми впечатлениями, но все-таки драматические ситуации возникали слишком часто и преодолевались тяжело. Во избежание этого Посланные старались создавать у своей спутницы ощущение, что они друзья, только друзья, и гасить проявления ее более теплых чувств даже известной холодностью, не позволяя им разгореться. Вот и от Ларта потребовали, что он не переступит границ дружеского участия, не откроет Гретхен истинных своих чувств.
      Как часто потом Ларт думал, насколько жестоким было это условие... Но осуждать друзей не мог - они хотели, чтобы его любовь не стала для Гретхен пленом, и не могли знать, что их условие и само по себе превратилось в западню... Скольких сил стоила Ларту видимость хладнокровия, когда в доме сэра Кренстона он должен был сказать ей: "Если вы хотите - оставайтесь". При этом он понимал, что обида на него и чувство долга и благодарности к Кренстону могли навсегда разлучить его с любимой.
      Он не получил освобождения от данного слова и потом, когда путь их закончился.
      - Дай ей время, - сказали ему. - Пусть она станет свободной и сама сделает выбор. Сейчас для нее наступит трудное время - к ней подступят разочарования и потрясения, новые тревоги. Это заставит ее еще больше устремилась к тебе - от чуждого и незнакомого к близкому и надежному. Ты будешь значить для нее так много, что заслоняешь собою все. Ты должен отойти, Ларт. Дай ей увидеть наш мир и людей, которые ее окружают. Полгода. Для истинного чувства это не непреодолимый срок.
      И лишь вчера мать Гелла во второй раз пошла наперекор решению остальных, когда заметила Гретхен в толпе горожан и проводила ее долгим взглядом. А спустя некоторое время велела Ларту привести Гретхен к ней.
      Он нашел ее там, где и сказала Гелла, в саду. И в глазах Гретхен Ларт увидел, каким видится он ей - высокомерным и бесстрастным, хладнокровно играющим ее чувствами и ее судьбой. И в те минуты он не мог ничего объяснить ей, хотя для себя все решил - он больше не будет покорно исполнять волю Вершителей, он проявит твердость и настойчивость... Но Гелла... Гелла была для него совершенно особым человеком, и Ларт не то чтобы доверял ей больше всех остальных - разумеется, каждому из Вершителей он верил как самому себе, - но от матери Геллы исходило ощущение покоя. И Ларт был спокоен за Гретехен.
      Хорошо, что она находится под покровительством Храма и Геллы именно в эти минуты, когда Вершители думают и решают о ней, а его попросили немного подождать и не смущать их разум своей пристрастностью. Он подождет. Но это не значит, что он примет любое решение Круга Семи.
      Глава сорок девятая
      Гретхен делает шаг навстречу своему будущему
      Гретхен уклонилась от прямого вопроса старца о том, каким ей представляется ее будущее. Что она могла сказать? Что в мечтах ее Ларт неизменно рядом, что в этом счастливом будущем она самозабвенно любит и так же сильно любима? Что без Ларта она не видит и не представляет своей жизни потому, что ей все равно каким будет ее существование, если без него... Нет, не могла она обнажиться перед ними... Да и какой смысл в такой откровенности? Или за словами признания они должны услышать: "Дайте мне его, подарите"? Стыдно и бессмысленно...
      У Гретхен появилось ощущение, что все рушится - мечты, надежды, что после этой встречи что-то переменится и уже ничего не останется у нее, только потери... Гретхен сморгнула, чтобы прогнать навернувшиеся слезы и спохватилась, что старец обращается к ней, а она не слышит его. Гретхен испуганно вскинула на него глаза - старик помедлил и сказал:
      - Твоя подруга Аманда... Находишь ли ты ее образ жизни привлекательным и желаемым?
      Гретхен прикусила губку. Необходимо собрать всю волю и подчинить ей свои чувства, она все еще стоит перед ними, они все еще испытывают ее своими вопросами. При этом она не видит, не понимает к чему они ведут, а ведь там, в конце разговора - определение ее судьбы. Значит, надо призвать на помощь самообладание и попытаться не отпускать ситуацию на волю случая.
      Аманда... Ответ у Гретхен был, но как объяснить его? Тем ли, что Аманда очаровательна, бесконечно добра и бескорыстна, но ей, Гретхен, не достает легкости, чтобы так же порхать изо дня в день?
      Дом Аманды всегда полон людей, а Гретхен по душе уединение. Почти каждый день у Аманды встречаются либо поклонники поэтического искусства, либо музыки, танцев... Там собираются интересные, талантливые люди, и Гретхен бывает на этих Салонах тоже. Ей нравится, что в общей беседе поощряется собственное суждение, она не прочь поучаствовать в увлекательном споре, но - все в меру, а не все дни напролет, и даже ночи...
      - Аманда - это удивительный, своеобразный и щедрый человек, заговорила Гретхен. - Ее душа так богата, что она без оглядки делится ею с другими. Она очень талантлива, потому и к ней так тянутся люди. Я не обладаю никакими талантами, мне нечего отдать другим.
      - Бог со всей щедростью одарил тебя красотой и умом - неужели это столь малоценно в твоих глазах? Твои суждения глубоки и оригинальны, и нам известно - многие из творческих людей жаждут именно твоей оценки. Ты уже и теперь становишься сосредоточием, к которому тянутся одаренные талантами. Помогать их совершенствованию, быть мерилом истинного дарования, уметь безошибочно отличить талант от ремесленничества - разве это под силу многим? И при этом быть восхитительной женщиной, деликатной и тактичной, уметь вдохновлять своей красотой, видеть у своих ног достойнейших мужей, и дарить и знать мгновения высочайшего слияния духа и тела.
      - Вероятно, для меня в этом состоит одно из главных препятствий, излишне торопливо проговорила Гретхен. И как ни пыталась она произнести слова со всей твердостью, голос ее дрогнул: - В том, что всякий будет считать себя в праве добиваться не только моего внимания, но и любви.
      - Чего ты ждешь, Гретхен? Чего хочешь?
      Помедлив, Гретхен сказала то, о чем еще мгновение назад не думала:
      - Если бы мать Гелла позволила мне остаться в храме на острове...
      - Ты считаешь, что твой жизненный путь - это путь храмовой служительницы? - спросил старец.
      - Да, - замирая сердцем, ответила Гретхен.
      Глава пятидесятая
      у Гретхен не остается выбора
      - Нет, - сказала мать Гелла.
      - Гелла, - старец повел взглядом в ее сторону, - мы пригласили эту женщину, чтобы выслушать ее, а не отвергать то, что она желает сказать. Ты скажешь. Но прежде мы должны услышать ее.
      Мать Гелла молча склонила голову в знак согласия.
      - Милое дитя, - помедлив, снова обратился он к Гретхен, - ты предпочитаешь отдать свою любовь богу любви, но не хочешь одарить ею живого мужчину. Почему? Не стремишься ли ты в храм, как в убежище?
      Гретхен собиралась ответить отрицательно и остановилась, поняв, что такой ответ будет не искренним.
      - Для чего ты ищешь убежища? Для тела или для души?
      И снова Гретхен не нашла что ответить, потому что старец задавал вопросы, на которые она еще и себе не ответила. Но кажется, ему и не нужны были слова - он находил ответы в ее молчании и шел по ним, как по вехам.
      - Скажи нам дитя - твое сердце больно любовью?
      Гретхен вздрогнула. Да! Ее сердце болит, страдает, оно больно, оно отравлено, оно - кровоточащая рана!.. Гретхен еще не собралась с силами, выбитая из колеи этими словами, но ее мягко спросили:
      - Ты назовешь нам имя твоего счастливого избранника?
      Она едва заметно покачала головой.
      - Твой отказ назвать его может означать лишь одно: на пути к вашему счастью ты видишь непреодалимое препятствие?
      Гретхен смогла только кивнуть, потому что горький спазм сжал ее горло.
      - В таком случае, эта болезнь требует излечения. Как ты думаешь, может быть, другая любовь излечит твое сердце?
      "Другая любовь? - грустная улыбка чуть тронула ее губы. - Разве они не понимают, что других просто нет... кроме Ларта."
      - Послушай внимательно, дитя, - вновь заговорил старик. - К Вершителям обратился гражданин с просьбой разрешить ему взять тебя в жены. Что ты думаешь об этой просьбе? Мы хотим знать твое мнение до того, как примем решение.
      Если бы в эту минуту над Гретхен разломился потолок, это не произвело бы такого эффекта, как слова Вершителя. Как она не поняла причину этого приглашения?! Как могло случиться, что угроза Ала да Ланга и сам он, как будто стерлись из ее памяти?! Разве не узнала она его настолько, чтобы понять, как он настойчив и целеустремлен в достижении своей цели, и его обещание ни в коем случае нельзя считать пустым звуком!
      - Нет! - испуганно вскрикнула Гретхен. - Я не хочу выходить за него замуж!
      - Но человек, желающий связать свою судьбу с твоей, один из достойнейших граждан нашей страны. И если бы мы не убедились в том, как он любит тебя...
      - О чем я должна просить вас? О справедливости? О милосердии? - с отчаянием выговорила Гретхен.
      - Ты не спросишь имени его?
      - Я его знаю...
      "Это все не имеет значения... Твои слова не имеют значения... Все решено...", - откуда-то издалека на Гретхен начал наплывать отупляющий звон, сияние белых одежд теперь ослепляло, и некуда было укрыться от пронизывающего ее света. Она вдруг ощутила тяжесть золотого потока, что лился на нее сверху - как будто он внезапно обрел материальность и теперь непереносимым своим весом давил ей на плечи. Гретхен испугалась, что может упасть без чувств.
      - Милое дитя, - едва расслышала она голос Геллы, - я не знаю, что ты взяла себе в руководители в этот момент. Но я знаю, что тобою может управлять как чувство достоинства, так и долга и даже просто страх. Отдайся на волю проведения. Вспомни свой сон, вспомни человека из сна. Мы не спросим у тебя его имени. Но ты должна знать, что никто не привел его в твой сон он вышел из глубины твоей души и твоего разума, оттуда, куда ты, может быть, и сама не осмеливаешься заглянуть. Этот человек пробудил тебя для любви, он - твое истинное желание. И теперь возьми себе в советчики один лишь этот пророческий сон, когда скажешь свое окончательное решение.
      "Мне не нужно никакого пророчества, чтобы понять, кого я люблю! - в отчаянии Гретхен готова была закричать. - И оставьте меня наедине с этим, не вмешивайтесь в мою судьбу!"
      Но в это мгновение по ее натянутым нервам будто громом ударил звук, показавшийся оглушительным - она услыхала позади себя твердые, самоуверенные шаги. Человек остановился за ее спиной, и дыхание его коснулось волос. Сердце ее вдруг захлебнулось, и кровь отхлынула от лица. Гретхен стремительно обернулась.
      - Ларт! - в изумленном шепоте-стоне выплеснулись ее чувства.
      - Гретхен, я прошу твоей руки перед Всевышним и перед моими товарищами.
      Это было последнее, что смогла она видеть и слышать.
      Глава пятьдесят первая
      в которой происходит развязывание всех узлов
      Потрясение Гретхен было так велико, что она потеряла сознание и упала на руки Ларта.
      Испуганный и растерянный, он беспомощно взглянул на мать Геллу, которая уже быстро спускалась к нему по высоким ступеням.
      - Ей нужна помощь? - услышал он обеспокоенный голос старца.
      Гелла приподняла веки Гретхен, послушала биение пульса и успокоила:
      - Ничего страшного. Ей просто нужно дать время прийти в себя, - теплой улыбкой встретила она тревожный взгляд Ларта. - Отныне мы передаем тебе все заботы об этой женщине, она твоя, Ларт.
      Мать Гелла обернулась к остальным, но никто ни словом не возразил ей.
      - Вези ее домой, друг мой. Очнется она сама, не торопи.
      ...Гретхен открыла глаза и увидела знакомый потолок, полог над изголовьем кровати... она лежала в своей постели, но одновременно было странное ощущение пустоты - она не понимала, почему она в постели, утро сейчас или она среди дня прилегла вздремнуть. Память еще лениво дремала... Но пустота отпрянула прочь в тот миг, когда взгляд Гретхен скользнул вниз, и она увидела Ларта.
      Его лицо, знакомое наизусть до последней черточки, сейчас было наполовину закрыто ладонью - Ларт сидел в кресле рядом с кроватью, голова его была опущена на руку, опирающуюся о подлокотник. Как любила она смотреть на его сильные, красивые руки, бесконечно бережные, умные. Один лишь вид их заставлял сердце Гретхен наполниться сладостным томлением... Но однажды она уже точно так же смотрела на него. Ее мысли тогда были совсем иными. Гретхен видела в нем незнакомца и не ждала для себя ничего хорошего. Она чувствовала исходящую от него угрозу, опасность, и это наполняло ее страхом и неприязнью к нему. Как много произошло с тех пор. И вот он пришел, тот миг, когда между ними уже ничего не стоит.
      - Ларт... - прошептала она.
      Он поспешно поднял голову. Беспокойный взгляд его прекрасных глаз развеял разумное построение ее мыслей и заставил голос задрожать. Ей показалось, что сердце ее превратилось в сгусток пламени, и почти болезненный, почти непереносимый жар растекается внутри нее сносящей все преграды лавой. При мысли о том, что Ларт всегда, с первой минуты обладал этой, довлеющей над ней силой, глаза ее наполнились слезами:
      - Ларт... почему?.. Почему вы так долго мучили меня?..
      - Я всегда безумно любил вас, с первого дня...
      Она подняла руку, толи останавливая его, толи защищаясь.
      - Я всегда была для вас не более сложным инструментом, чем тростниковая дудочка...
      - Любовь моя... Все ваши упреки справедливы. О, как хорошо я знал все ваши страдания, причиненные мною... вашу боль... - он подошел к ней близко, вплотную, взял ее руку, прижал к своей груди, бережно погладил.
      - Ларт... не надо... - у Гретхен закружилась голова от его близости, от голоса, который звучал сейчас не так, как всегда, от этой невероятной нежности, которой она никогда раньше не знала в нем... Ей показалось, что она снова теряет сознание.
      Вопреки ее мольбе губы Ларта заключили ее губы в плен. И был это плен столь нежно-чарующим... И сладостно-болезненная волна, похожая на восхитительное умирание, нахлынула на Гретхен с оглушительной внезапностью и силой, моментально срывая с нее покровы рассудочности, запретов, стыдливости, превращая ее в обнаженный нерв безрассудной и всепоглощающей любви...
      ...Заключенная в кольцо ласковых рук, Гретхен лежала, прижимаясь к груди Ларта.
      - Странно... - улыбнулась она тихой, счастливой улыбкой. - Я собиралась о чем-то спрашивать тебя... И это казалось так важно... Как давно это было. Мне не нужно никаких ответов, любимый мой. Ты со мной, ты любишь меня... разве важно что-либо еще?
      - Важно, - Ларт повернул голову и потерся лицом о ее руку, лежащую на его плече.
      Гретхен вопросительно подняла к нему глаза.
      - Мне очень важно, чтоб ты знала, как благодарен я тебе, как люблю тебя, и как сердце моё стонало от боли, когда я против воли без жалости испытывал тебя. При том я знал лучше кого бы то ни было, сколько мучений отпустила тебе судьба. Мне хочется оправдаться за принесенные тебе страдания, мне нужно твое прощение.
      - Прощение?! О, Ларт... Ты уже оправдан и прощен!
      - Я хочу объяснить.
      - Ты все объяснишь, любимый. Вершители отдали мне тебя в вечный плен теперь ты мой. - С улыбкой, исполненной счастья и умиротворения, Гретхен нежно провела пальчиками по груди Ларта, покрытой рубцами еще не застаревших шрамов. - У нас впереди вечность, мой муж. И у тебя будет время все объяснить мне.
      КОНЕЦ