* * *

Адоня заперла двери словами-запорами, – даже краешек ее сознания не должен будет отвлекаться на посторонние заботы.

Теперь она явственно ощущала струение черных энергий вокруг Лиенты. Это было подобно тому, как если в теплой, прогретой солнцем воде, вдруг коснется тела холодная струя придонного родника. Холодные черные щупальца тянулись к Лиенте, жадно оплетали жертву. Да, Лиента жертва, это знание принесло облегчение. Не от него зло – к нему, его не сделали источником зла, не Лиента ее главный противник в этом мире, значит, не с ним, а за него нужно будет бороться.

Теперь – поскорее отсечь от Лиенты щупальца черного спрута. Адоня призвала самые сильные защитные заклинания. Они сами собой возникали в памяти, будто не в первой ей было ими пользоваться. Она переплетала магию слова, и магию звука, и ритма, ткала из этих вензелей защитный купол над Лиентой. Когда плотность его стала осязаемой, она начертала знаки Огня и сожгла нечисть внутри купола, очистила его пространство. Подошла к кровати, склонилась над безжизненным телом.

– Лиента, друг мой, брат мой, вспомни, ты – воин. Сейчас ты должен вспомнить свое имя, свое племя. Ты – Лиента, вождь гордых лугар, а никакой ни барон Гондвик. Вспомни!

Адоня распрямилась, подняла лицо к высокому небу, которое видела сейчас сквозь все этажи и перекрытия замка, и сказала Слова Белого Воина, его заклинание перед боем.

– Вседержитель, укрепи оружие мое Милосердием. Убереги от ослепления черной ненавистью, не дай стать творящим зло. Свет Мудрости, да не зайдет в гневе моем. Благослови на бой и охрани, если не несу в сердце своем греха ненависти и ожесточения.

Волна озноба колкими мурашками прокатилась по телу. Сознание сделалось ясным. Адоня ощутила в себе новое для нее состояние – готовность к бою, стальное напряжение тетивы взведенного арбалета.

Она закрыла глаза и в надвинувшуюся темноту послала маленький золотистый комочек света. Затем она сосредоточила в нем всю свою любовь к Лиенте, всю свою доброту и нежность, и мысленным усилием послала концентрацию мощных энергий ему. Будто золотая молния ударила чуть выше переносицы лугарина. Он вздрогнул, трепет мелких конвульсий пробежал по нему с головы до ног.

– Теперь ты слышишь меня, вождь лугар, – властно проговорила Адоня. – Теперь ты вспомнил!

Четко очерченные губы Лиенты исказились болью.

– Вождь лугар, ты умеешь это терпеть. Боль – не смерть. Рабство, вот смерть. Но ты не раб. Открой глаза, в твоих руках оружие. Не медли, испытай силу Золотого Меча, и ты увидишь, как уязвим твой враг!

Пальцы Лиенты дрогнули, как будто пытались сжаться в кулак.

– Да, Лиента, да! Ты сможешь! Еще только одно усилие! Но не дай ему выбить меч! Бейся!

Лицо Лиенты искажалось мукой, ресницы трепетали, испарина осыпала лицо, тело сотрясалось дрожью – он был жив и сражался за свою жизнь.

– Великие Радетели и Заступники, чье имя Милость, не оставьте своим Милосердием. И имя вам – Сила, укрепите изнемогшего, ибо чиста душа его. И имя вам – Надежда, пусть надеждой окрепнет слабый…

Плелась вязь заклятий… Но Адоня чувствовала, как тяжел и несвоевременен этой бой Лиенте, как мало осталось в нем жизни и самой воли жить. Слишком успешно употребило зло тот срок, что выгадало для себя.

Адоня питала лугарина собственной энергией, укрепляла его могущественными заклинаниями, которыми прежде избегала пользоваться, потому что они были опасными, как обоюдоострое лезвие. Они имели равно, как созидательную, так и разрушительную силу. Адоня нанизывала зловещие, разрушительные слова на золотой поток, который где-то оборачивался оружием в руках Лиенты. Но как трудно ей было!.. Как поздно!

Тем временем вокруг замка происходили странные события: в погожую летнюю ночь невесть откуда вошло ощущение опасности. Вдруг испуганно заплакали дети на половине прислуги. Матери прижимали их, укрывали своим телом от неведомого, но тем более страшного, потому что ясно было его присутствие – жутью дышало в спины, шевелило волосы ледяным дыханием. Мужчины сжимали оружие побелевшими пальцами, готовые защищать… но от кого? Где враг?

Непроглядным мраком заволокло замок, мгла ползла к нему, возникая из оврагов, гнилых болот, провалившихся могил и забытых склепов. Над замком громоздились тучи, клубились, ворочались с грохотом. Внутри них полыхало, но молнии странным образом не разгоняли тьму, наоборот, она становилась все гуще. Молнии прицельно били в громоотводы, стремясь расплавить, испепелить их.

Часовые, закаленные грохотом боев, вздрагивали и прятали головы в плечи.

Казалось, что Рекинхольмский замок стал сосредоточием жуткой вакханалии стихий.

Хлестнул ледяной, зимний ветер. С воем, свистом, хохотом взвился между крышами и башнями; завизжали взбесившиеся флюгеры; будто когтистая цепкая лапа терзала жесткие стебли плюща, мочалила их о камни стен. Ветер рвал пламя факелов, выворачивал их из креплений и сбрасывал вниз, лопались стекла в фонарях, не выдерживая остервенелых шквалов. И в наступившей кромешной темноте, в вое, визге и скрежете разгорелись холодные, бегучие бледно-голубые язычки пламени.

Они резвились на коньках и карнизах островерхих крыш, на водосточных трубах, на гребнях стен и углах башен. Часовые с ужасом увидели, как побежал дьявольский огонь по их шлемам. Стихия иллюминировала замок по своему вкусу.

Хлынул обвальный ливень. Ветер упругими струями хлестал в ослепшие окна, и несчастные обитатели замка поспешно задвигали их плотными ставнями, которыми пользовались лишь в зимнее ненастье; с молитвами падали на колени, уверенные, что рассвет для них уже никогда не наступит.

На мощеном камнем дворе водосливные канавы не успевали пропускать потоки воды. Она бурлила, переполняя их, перехлестывала через края, и уже камни двора скрылись под слоем воды; скоро ветер, как по озеру, гонял волны, швырял их о стены, разбивая в водяную пыль.

В отличие от других обитателей замка, кому не выпал счастливый случай этой ночью оказаться где-нибудь в другом месте, Адоня отчетливо чувствовала, что это не просто разгул стихий. Это была оргия Зла. Оно металось за окнами, рвалось в них.

* * *

Адоня склонялась над Лиентой – так птица, раскинув крылья, трепещет над гнездом, в которое пробирается гад. Волосы, собранные на затылке, давно рассыпались и тяжелым потоком падали вниз. Взмокшие пряди казались сейчас темными. Золотое сияние стояло над ней и Лиентой от мощной концентрации живой энергии. Но Адоня чувствовала, как силы покидают Лиенту вопреки ее стараниям. Он уходил вопреки ее воле – как удержать человека над пропастью, когда у него нет сил держаться за спасительную руку, и он разжимает свою…

– Ты должен, вождь! Ты не имеешь права сдаваться ему!

Но наверно, он уже не слышал.

– О, нет Лиента! Встань! Подними меч!

Она в отчаянии ударила его по щеке – голова Лиенты бессильно упала на бок. Адоня стиснула зубы. Это она не имела права сдаваться. Если она отдаст сейчас Лиенту, то потеряет его навсегда. Но где этот негодяй!? Где тот огромный зал, в котором шел бой Лиенты и Черного человека? Может быть за стеной? Или в ином пространстве?

Адоня вскочила, разорвала защиту, метнулась к окну навстречу волнам лютого зла. Но спохватилась, обернулась поспешно, бросила за собой слова-заклинания, заткала прорыв. Потом, полная отчаяния и решимости, распахнула створки окна, вскочила на подоконник.

– Ну, входи! – бросила она вызов разверзшейся перед ней черноте. – Входи! И сразись со мной, не с ним! Трус! Ты выбрал себе жертву вместо соперника! Теперь я вызываю тебя!

Шквал штормового ветра растерзал и поглотил ее слова.

Если бы кто-то мог видеть сейчас Адоню, видение долго преследовало бы его. Тонкая фигурка, облитая золотым свечением и оттого полупрозрачная, почти легла над каменной бездной, сопротивляясь напору урагана. Можно было подумать, что она собирается броситься из окна, и вот-вот сорвется на скрытую под водой брусчатку двора. Ветру ничего не стоило швырнуть ее на камни. Но это потом, позже узнала Адоня, что смерть ее не нужна была тому, другому. Ее гибель не входила в его планы, а наоборот, разрушила бы их все. Чувствовала ли это Адоня? Но она ни на мгновение не устрашилась, что ураган просто сорвет ее с подоконника и швырнет о стену. В тот миг и противник ее еще не знал, как мал его выбор: одно из двух только – убить ее или смириться со своим поражением.

Это он узнает, а сейчас он торжествовал, упивался своей почти победой, потому что считал предопределенным исход и находил забавным вызов маленькой ведуньи. Он услышал отчаяние в ее голосе и решил, что лишь безрассудное отчаяние сделало малышку столь отважной, она просто потеряла голову от страха.

Облитая шквалами ливня, золотистыми от негаснущего сияния, Адоня простерла руки над бездной.

– Добрые силы ночи, Аргусы спящих – хранители покоя! Силы стихий свободных, полей, лесов, вод и эфира, я призываю вас!

Адоня обернулась лицом в комнату, в бешенство штормового ветра. Он одним махом смел свечи из канделябров, и остался гореть только фонарь Консэля, забытый им. В полутьме отчаянно трепетали крылья – вздувались шелковые драпировки и шторы. Парусом вздуло балдахин над кроватью, и он оглушительно лопнул, дико забился рваными лентами. Злобные стихии бесчинствовали, метались меж стенами – швыряли, били, раздирали, но оставалась нетронутой маленькая сфера покоя, оберегающая Лиенту, ни один волосок не колыхнулся на его голове.

Адоня рассмеялась:

– Ты, черный негодяй! Не под силу тебе моя крепь? Что ж ты, докажи, что сильнее меня! Встречай, я иду к тебе!

Какими силами, каким устремлением воли, какие пространства и барьеры пробила Адоня? Пространство изменилось, и ей показалось, что она оглохла – так тихо здесь было после неистового рева урагана.

Она стояла посреди пустой и слишком просторной залы. Да, это была именно та зала, где "видела" она Лиенту и пыталась помочь ему в его схватке с Черным. Адоня обернулась – Лиента недвижно лежал вниз лицом на темных полированных плитах. Рядом золотом отсвечивал меч, выпавший из его руки. Адоня потянулась за ним и увидела свою руку в белой боевой перчатке – каким-то кусочком сознания она успела удивиться, но тут же поняла – что тут странного, ведь она пришла для боя, так кем ей быть, как ни воином?

– Ну, что же ты? – голос Адони гулко разнесся под невидимыми сводами – многочисленные колонны из черно-красного мрамора уходили вверх и терялись, таяли в сумрачной дымке. – Откройся! Или не насмелишься?

Рядом раздался смех, и краем глаза Адоня уловила холодный промельк – вот он! О нет, только его фантом, – с досадой поняла Адоня.

Очертания черной фигуры задрожали, поплыли, как будто были сотканы из сгустков мути.

– Неужто столь высоко ценишь невредимость собственной шкуры? – насмешливо бросила Адоня. – Сними защиту. Или я разобью ее.

– Попробуй, – снова раздался негромкий смех.

Адоня подняла руку и представила в ней копье. Она тотчас почувствовала, как в ладонь ей легло тяжелое древко. Сжала пальцы на отполированном холодном дереве, мысленным посылом вложила в стальное острие заклинание и метнула в бесформенную, расплывчатую фигуру.

Она едва успела прикрыться – человек в черном оказался совсем рядом.

– Я только хотел еще раз испытать тебя, – снова нехорошо рассмеялся он. – Тем больше усладит мой слух твоя мольба о пощаде.

– Грезишь желаемым?

Адоня нанесла мощный удар, который на шаг отбросил противника.

– Отчего же? Хотя, признаться, не ожидал в тебе силы сколько-нибудь для меня интересной. Вдобавок, ты упряма и строптива, что еще несколько поддержит тебя. А это уже интересно – ты развлечешь меня в большей степени, чем я мог надеяться.

Мечи сшиблись с такой силой, что сквозь золотое сияние брызнули искры.

Золотой меч и черный меч – материализованные тайные знания, опасные знания. Далеко не случайно сделали их скрытыми, запрещенными. Едва прикоснувшись к ним, люди скоро поняли, какое опасной оружие вызывают к жизни, и не дай Бог, чтобы им овладел человек недобрый. Они давали смертному возможность вторгаться в сферы мироздания. Но людской разум едва ли мог охватить все связи, проследить результат своего бесчинства, потому по неосторожности и незнанию мог сотворить чудовищное по своим последствиям.

Два человека, два конкретных воплощения этих сил сошлись лицом к лицу, скрестили оружие. Встреча их должна была закончиться поражением одного, но вышли они не на равных: один знал цену ставки, другой о ней даже не подозревал. Адоня отстаивала Лиенту, но понятия не имела, что он – крохотная часть цены, которой оплатит она свое поражение. Как знать, не посчитала бы она за благо в переломный момент отдать лугарина, чтобы сохранить остальное… Но сейчас, сойдясь с врагом лицом к лицу, она защищала Лиенту.

Впрочем, лица своего врага она и не видела. Платье его было довольно странным, маскарадным каким-то, но в тот момент оно не показалось ей странным или смешным – слишком всерьез все было. Просторное черное одеяние скрывало фигуру, и все, что можно было сказать о нем, так это то, что он высок и строен – он хорошо, с легкостью двигался. Голову тоже плотно укрывала накидка, закрепленная кольцом свернутого в жгут платка. Край накидки закрывал лицо так, что видны остались только холодные, льдисто-голубые глаза.

В самих промельках оружия, в блеске изломанных молний жило колдовство, леденящее заклятие смерти. Прерывистому дыханию воинов вторил звонкий ритм ударов. Отбитая сталь коротко и яростно вскрикивала и снова бросалась в сечу. Черный чародей в своих развевающихся широких одеждах казался огромным. Мрачной глыбой надвигался он на тонкую белую фигурку. Когда он бросался в атаку, чудилось, будто через мгновение противник его будет смят, опрокинут. Он просто отшлепает неразумное дитя для науки, впредь. Но только лязгала злобно сталь, и таким же злобным блеском полыхали глаза из черного укрытия, когда град непостижимо стремительных и мощных ударов обрушивался лавиной, и она сметала, заставляла отступать, выворачиваться, ускользать…

Адоня не сразу заметила, как мутная пелена заткала пространство вокруг них, туманными полосами заструилась под ногами, задрожала жарким маревом – эта мгла питала ее соперника, восстанавливала силы. Но через несколько секунд то там, то тут появились беззвучные ослепительно белые вспышки – туманная дымка схлопывалась, и воздух становился прозрачным – это пришли те, кого Адоня призвала себе на помощь.

Они оба одновременно увидели, как пошевелился Лиента, и чародей метнулся к нему, но Адоня уже встала на его пути.

Теперь их стало двое. Лиента был слишком слаб и понимал, что надолго его не хватит, поэтому дрался умело и экономно. Но в трудные моменты он будто забывал про это, дерзко бросался вперед, чтобы дать Адоне секунды передышки, и эти редкие атаки раскрывали в нем искусного бойца, обладавшего отточенной техникой боя. Теперь Адоня увидела, чем обогатил этот мир Лиенту – он владел такими техниками, которых эритяне не знали. Здесь, этому миру нужен был Лиента-воин, но вот едва ли целью его должен был стать Черный чародей. Сейчас врагу помогало только то, что Лиента едва держался на ногах. Однако и от такого, от него нельзя было с легкостью отмахнуться. Их противник начинал злиться.

– Это не по правилам, – наконец, раздраженно выдохнул он. – Вас двое против одного.

– Ты говоришь о правилах? Ну да, куда как честнее истязать беззащитного?

– Так я не о себе говорю, это тебе без правил играть нельзя, – с издевкой проговорил он, отступил назад и опустил меч. – Довольно.

Видя, что Адоня не атакует, Лиента тоже медлил, чутко сторожа каждое движение противника.

– Ведь не ты ведешь его? – мечом указал чародей на лугарина. – От кого сила? Кто в нем?

– Брат, – коротко ответила Адоня по какому-то наитию.

– Кто? – хмыкнул он. – У Гондвика нет брата.

– Но у Лиенты есть названный брат.

– Граф?! – снисходительной насмешливости как ни бывало. – Врешь! Откуда ему тут взяться?

– Дорогого стоит твоя обмолвка, – усмехнулась теперь Адоня.

Светло-голубые глаза полыхнули холодным пламенем.

– Так ты еще и хитра? Ловко. Ну что ж, кто бы там ни был, испытаем его? – он произнес это так, будто приглашал Адоню принять участие в забавной проказе.

В то же мгновение пространство исказилось снова. Создалось впечатление, что его заполнили огромные зеркала – пространство ломалось, искажалось, многократно дробилось и вторилось. И в самом деле, то там, то здесь появлялись зеркальные плоскости. Они медленно проступали и снова бледнели, истончались, становились прозрачными и таяли. Они свободно висели в воздухе, плавно перемещались, раскачивались, поворачивались то в одну, то в другую сторону, опускались и поднимались. У Адони появлялись бесчисленные двойники. Они кривлялись, закатывались в беззвучном хохоте, рыдали, взаимоотражались и множились. Повсюду играли блики, гасли, вспыхивали вновь, слепили глаза.

Холодные зеркальные плоскости отделили Адоню от Лиенты и их соперника, и она поняла, что в эти мгновения негодяй всю свою силу обрушит на лугарина. Адоня в ярости ударила по ближнему зеркалу – по его поверхности брызнули трещины-щели и зеркальные осколки со звоном разлетелись по полированным каменным плитам. Она прорубалась к Лиенте, и сквозь трезвон осколков напряженно ловила лязг сшибающихся мечей. Но не было звуков, которых она ждала.

Наконец Адоня с отчаянием поняла, что кроме нее в зале никого нет. Она замерла. И отвратительными шаржами замерли ее двойники. Она повела глазами по мертвым, холодным зеркалам, вслушиваясь в то, что шло от них, и рывком повернулась к зеркальной плоскости справа – вот оно! Адоня нацелила на него острие меча. Ее рука и клинок стали как стрела, оттянутая тетивой лука. С лезвия сорвался золотой блик и ударил в зеркальную поверхность. Очертания зеркала поплыли, сделались нечеткими, поверхность задрожала, как потревоженная гладь неподвижной воды. Оскальзываясь на обломках, Адоня метнулась к нему…

…Перед ней разбегались ломкие тесные коридоры, похожие на трещины в зеркалах. Их стены и потолки сжимали пространство так, что не оставалось места для замаха мечом и лязгнув, он вошел в ножны.

Адоня увидела их за вторым или третьим поворотом, вернее, увидела спину Черного чародея. В занесенных над головой руках он сжимал меч, чье острие было нацелено вниз. Пальцы Адони сомкнулись на его запястьях. Он зарычал в ярости, вывернулся к ней лицом, пытаясь высвободиться из закаменевшего захвата. В то же мгновение Адоня увидела, что сжимает шею отвратительного огромного змея, в его разверзтой пасти трепетал тонкий язык-жало. Но обманное видение пропало в тот миг, когда едва оправившийся Лиента с кинжалом бросился на врага. Вернее, он просто упал на него, едва ли видя, куда пришелся удар кинжалом. И все же этого, из последних сил удара, оказалось достаточно. Адоня увидела, что нет никакого змея, – она по-прежнему сжимает запястья чародея, но теперь плечо его обагрено кровью, и по черному лезвию меча зазмеились трещины. Чернота меча будто впитывала свет: лезвие не блестело, не давало бликов. Но теперь сквозь бритвенно тонкие трещины рвалось ослепительное, странно белое сияние. Адоня с отвращение отпихнула противника.

– Кто ты? Что тебе от нас надо?

Человек без лица со злобной усмешкой глянул на нее, мазнул окровавленной ладонью по стене и проговорил:

– Пока позвольте откланяться, господа. На сегодня довольно. Наш потешный экспромт непозволительно затянулся.

И за его спиной вдруг образовался провал в черноту. Он сделал шаг назад и исчез, растворился, будто скрылся под темной водой. В тот же момент вместо проема вновь возникла несокрушимая гладь камня.

– Дрянь! Оставь его! Или я уничтожу тебя!

– Только не теперь. Но не скучай, мы еще непременно увидимся. До встречи, маленькая задира.

Адоня невольно завертела головой – она снова была в роскошных покоях владельца Рекинхольмского замка. В следующее мгновение бросилась к постели – Лиента спал. Он дышал легко и ровно, как совершенно здоровый человек, исчезла пугающая бледность. Адоня облегченно улыбнулась, обмакнула пальцы в чашу с водой и легко брызнула в лицо спящему.

Он вздрогнул и открыл глаза.

– Здравствуй, вождь, – улыбнулась она и почтительно склонила голову.

– Адоня! Я знал, что ты придешь… – Он повел глазами, и мгновенно лицо его стало иным, жестким и неприятным. В голосе звучала досада, что не сумел вовремя стряхнуть остатки сна и выдал это глупой фразой. – Какого дьявола?! Кто тебя сюда впустил!

Он раздраженно потянулся к измочаленному витому шнуру в изголовье кровати.

– Не надо никого звать, господин барон, – поспешно остановила его Адоня. – Я сейчас уйду сама. Вам было нехорошо, и я прогоняла ваш кошмар.

– В самом деле? – Он потер лоб изящными породистыми пальцами. – Я разберусь с этим завтра, теперь я хочу спать. Уходи.

– Да, господин барон. – Голос все же дрогнул – как трудно было удержать маску почтительной отстраненности.

Лиента заснул, едва закрыл глаза, странным образом не заметив разгрома в своих покоях. Или принял как должное, так и не разграничив до конца сна и яви.

На Адоню враз навалилась усталость. Вот, оказывается, настоящее окончание боя… Она подошла к распахнутому окну, в которое тихим шепотом входил шелест ласкового сонного дождя. Закрыла глаза, чувствуя, как под веками закипают жгучие слезы…

…За окном серел предрассветный сумрак, шелестел дождь. Она обернулась в комнату, обвела ее глазами. Все, что произошло, и ей самой казалось теперь сном. Адоня передернула плечами от свежести, вливающейся в окно, и затворила его. Поведя рукой, сняла чары с покоев барона.

Сегодняшний бой она не выиграла. Но и не проиграла, не был он бесполезным. Теперь она знает врага и его силы. Это важно. Пожалуй, весы победы все же качнулись на ее сторону – Лиенту она не отдала. Хоть и не отвоевала. Что ж, значит, это была проба сил, и теперь гораздо легче избежать ошибки – недооценить врага. Как раз эту ошибку он сегодня и совершил, в этом была его слабость – он не осознал ее силы, забылся в кураже и не удержался от демонстрации эффектов. Черный чародей ослабил свое оружие в хитростях и уловках – зеркала, перемещения… Что ему мешало расправиться с Лиентой там же, в зале? Адоня усмехнулась. Он прятал лицо, но обнажил свою суть.

Адоня тихонько отворила двери. Она так и думала – старый Консэль просидел всю ночь под дверью и теперь спал, привалившись плечом к стене.

– Консэль! – тихонько позвала Адоня. Он встрепенулся и торопливо встал. – Убери у хозяина. Не бойся разбудить его, он спит крепко и проснется поздно.

– Как себя чувствует господин барон? – беспокойно спросил старый слуга.

– С ним все в порядке. Ты извини за то, что там, в спальне. И лучше, если кроме тебя этого никто не увидит

– Хорошо, – с сомнением проговорил Консэль, окинул взглядом мокрое платье Адони. – Тебя проводить?

– Нет, не нужно, тебе хватит работы, – кивнула она на двери. – Но завтрак, пожалуйста, принеси мне сегодня сам.

* * *

Она проснулась за минуту до того, как раздался стук в двери.

– Консэль? – Она быстро накинула платье. – Входи.

Старик вошел с подносом. Переставляя тарелки на стол, сообщил:

– Его Светлость желает видеть тебя. – Поколебавшись, он все же добавил: – Поторопись, господин барон в гневе.

– В гневе? – Адоня постаралась подавить вздох. – В таком случае хуже уже не будет, если я приду на несколько минут позже. И с Его Светлостью ничего не случится.

Это было сказано так непочтительно, что Консэль оцепенел. Чтобы смягчить впечатление от своих слов, Адоня пояснила:

– До встречи с ним мне очень важно побеседовать с тобой. Вернее, для твоего господина важно. Не сердись, Консэль, – она обезоруживающе улыбнулась в ответ на осуждающий взгляд, – это займет немного времени. Потом – немедленно к господину барону. Ты голоден? Раздели со мной завтрак.

– Я сыт, – сухо проговорил Консэль, стоя перед ней с опущенным подносом.

Адоня задумчиво посмотрела на него.

– Послушай меня, добрый и преданный друг барона Яссона…

– Только слуга Его…

Властным жестом Адоня прервала старика.

– Я знаю, что говорю. Ты – единственный здесь, перед кем я могу не претворяться, придется и тебя отбросить все эти протокольные церемонии. Человек, который тебе очень дорог, в большой опасности. Мне он дорог тоже. Мы можем его потерять, но я буду бороться за него, чего бы мне это не стоило. Если захочешь помочь, – а ты можешь – мне будет легче.

Старик смотрел молча, и недоверие в его глазах смешалось с усилием понять что-то.

– Не жди, что я отвечу на все твои вопросы, для этого нет ни возможности, ни времени. Ты должен поверить мне. Хотя, разумеется, слепого доверия я не жду, поэтому послушай и сделай выбор. Дважды об одном я говорить не стану, но если ты не со мной, значит я одна. Яссон Гондвик во власти темного человека. Сила того негодяя такова, что под гнетом его все вы, кто наиболее близок барону. Не по положению близок, – по душе. Эту маску бесстрастного сухаря не ты на себя надел – ее приклеили к твоему лицу. Сделай усилие и освободись. Меня она не вводит в заблуждение, я вижу твое истинное лицо. Я могла бы много рассказать о тебе и удивить, и заставить поверить мне. Но покупать твое доверие этим – слишком дешево. Просто прислушайся к своему сердцу и поступай в согласии с ним, не смотри на меня сквозь прорези чуждой тебе личины, тебе в ней плохо, неуютно, так сбрось ее. Стань мне другом, добрый Консэль, а если не другом, так хоть союзником. Мне нужно это, потому что нет другого человека, столь же преданного барону Яссону, как ты.

И, будто в самом деле сползала личина со старика. Холодная сдержанность сменилась растерянностью, потом задумчивым вниманием, наконец, он виновато проговорил:

– Располагай мною, как тебе понадобится.

– Спасибо, Консэль. Я верила, что любовь к Яссону Гондвику поможет тебе избавиться от черных чар. Ты ведь хорошо его знаешь, он вырос на твоих глазах?

– И на моих руках, – пробормотал старик.

– Он тебе по-настоящему дорог.

– Как родной сын, да простит мне господин эту вольность. Скажи, то что с ним происходит… Это одержимость? Там, ночью… Это он сделал?

– Нет… Это другое. Расскажи мне о прошлом барона.

– Тебе бы поговорить с госпожой Лигитой, – и в ответ на вопросительный взгляд Адони пояснил: – Кормилица господина барона. Ты видела ее ночью в его покоях. Она почти всегда при господине была, а я подолгу не видел его, я всегда здесь, при замке.

– Да, Лигита тоже преданна барону так, что не задумается, умрет за него. Но отстаивая честь рода, она может быть неискренней.

– Выходит, мне честь моего господина не дорога? – усмехнулся Консэль.

– В игре, которую затеяли с Яссоном Гондвиком, расхожей монетой сделали не честь, а душу его, – жестко проговорила Адоня и в ответ на смятение старика безжалостно повторила. – Да, именно так. Поэтому, выбирай, что дороже? Да и не грозит ничего чести Гондвика. Консэль, ты – единственный, от кого я действительно могу ждать помощи. Ни от Лигиты и ни от кого другого, только от тебя.

– Что ты хочешь услышать? В прошлом найти ключ ко дню сегодняшнему? Едва ли он там есть…

– Просто рассказывай и будь искренним. Ты, может быть, знаешь, что я недавно в этих краях и мало что знаю о здешних жителях. Рассказывай, а все, что мне надо, я услышу сама.

– Хорошо, я попробую. Что о детстве Его Светлости сказать?.. Был он желанным дитем и любимым. Не любить его нельзя было, – что ликом, что душой, был он как ангел небесный. До восьми лет рос всеми обласканный, худого ничего не видел. А вскоре, как исполнилось ему восемь годков, баронесса Эмелина покинула нас, ушла в лучший мир. Тосковал он по ней. Но характер уж и в то время свое брал – тоски на людях не выказывал. Но когда день заканчивался, и наступало время отходить ко сну, я уводил его в покои – кроме меня юный баронет нянек никаких не признавал. И всякий раз вместо сказки он желал услышать историю из того времени, когда еще мал был, и жива была его матушка… Про те наши разговоры никому не было известно, он так хотел. А через два года появилась в Рекинхольмском замке другая хозяйка. Со страхом ждал я ее, присматривался первое время – покойная баронесса сама доброта была, а какова новая? Боязнь меня брала – а ну как баронета обижать станет? Задумаюсь, что измываться над мальчиком начнут, а я на то с равнодушием взирать обязан по положению своему – душа исплачется. Но баронесса Вериника все страхи скоро развеяла. В сыне супруга своего души не чаяла. Да иначе и быть не могло: натурой он весь в матушку пошел, а уж как пригож был! Так и пошел год за годом, все наладилось, и радостно было нам смотреть на счастливых господ своих. Да не бывает так, чтобы одна только радость. Два года назад погиб барон. На охоте его конь чего-то испугался и понес. Когда нашли барона, он был мертв – не удержался в седле. Скоро за ним отправилась и супруга. Хорошо еще, что к тому времени, как начаться несчастьям, в замок приехал кузен баронессы Вериники. Погостить приехал да и задержался – очень они подружились с господином бароном – ровесники почти. А уж потом и госпожа Лигита, и все мы стали его просить, чтобы не покидал он барона Яссона в таком горе.

– Есть ли другие родственники у молодого барона?

– Да можно сказать, что и нету больше. Род Гондвиков до недавнего времени был многочисленным. А в последнее время, будто рок над ними. Сама посуди – неожиданная смерть отца господина Яссона, следом – баронесса, а дальше, будто мор прошел по роду, одно за другим приходили печальные известия. А с молодым господином что происходит, сама знаешь. Не странно ли тебе это?

– Может быть, – задумчиво проговорила Адоня. – Так ты сказал, что у барона Яссона есть друг, который скрасил горечь его потерь? Не с ним ли твой хозяин возвращался с верховой прогулки третьего дня пополудни?