Или дьявол. Ну, а коль от нечистого - умельцев этих боялись во все времена и при всякой возможность уничтожали. Но теперь наука утверждает: все происходит на чисто материальном уровне. Все сотворенное при помощи магии - материально! Что такое привидение? Чем оно отличается от голограммы? А сотворить такую голограмму-привидение теперь - проще простого. Андрей, скажи за меня, как сделать голограмму?
      - Изволь. Чтобы получить голограмму, надо информацию о ней записать в диапазоне световых волн. С этим прекрасно справится компьютер.
      - А свет - материя?
      - Ну... да. Есть частицы - носители света. Можно сказать, что свет, это тонкополевая материальная структура.
      - Вот! Материальная! Значит, можно сказать, что голограмма материализованная идея?
      - Заносит тебя...
      - Постой, только "да" или "нет".
      - Скорее "да". Но к абсурду это еще ближе.
      - Ага. Классическая реакция на открытие, ступень первая. Следующие знаешь или подсказать?
      - Глебушка, ты наглец. Если ты собираешься хамство свое списать на неработающую голову...
      - Постой, - остановил Андрей. - Не отвлекайся, Глеб.
      - Про голограмму, это я так, для примера, а суть вся в этих словах материализованная идея! Я сейчас, пожалуй, не смогу вразумительно объяснить, но дело в том, что идею не только в виде света можно материализовать, но и в плотном, физическом теле. Парафизики такие исследования ведут, но они закрытые, ведь этак можно любого монстра придумать и материализовать.
      - То есть, появится нечто вроде голограммы, но уже не в световых волнах...
      - Да, да, именно! Адоня и тот, неизвестный, владеют даром такой материализации. Они сотворили тот мир. Я так думаю. Он не тонкополевой, он настоящий. И все там настоящее.
      - Та-а-к... - медленно, в раздумье протянул Андрей. - Идиотизм полный. Но на эту версию все ложится... Нет! - посмотрел он на Глеба. - Не ошибся я в этом Малыше! Ну, дальше мы сами, а тебе - три часа сна в БИСе. Ум мой соглашаться со всем этим не хочет, но интуиция подсказывает, что где-то близко проходит золотоносная жила... Нельзя войти в сон, в мираж, но в реальность прийти можно! Надо только отыскать ее.
      - Да. Дело за малым - как искать?
      - Не знаю пока. Может быть по той связи, что существует между мной и Адоней.
      * * *
      Лиента гнал своего алхетинца - сквозь лес, через ручьи, мимо тенистых рощ. Он будто хотел убежать от того непонятного, противоестественного, что происходило с ним и вокруг него. Только когда дыхание коня стало вырываться с хрипом, он натянул поводья и сошел в высокую траву. Некоторое время вел его в поводу, потом расседлал, пучком мягкой травы вытер потемневшую от пота спину, хлопнул ладонью - отдыхай. И сам раскинул на траве плащ, лег ничком на него.
      Он задремал, или грезил, или задумался глубоко - из сумрака проступило лицо проклятой колдуньи. Онг Гондвик вздрогнул и перекатился на спину, запрокинул голову в высокое чистое небо.
      Расскажи он своим товарищам по академическому курсу, какие вещи с ним происходят - подняли бы на смех. Да он и сам с удовольствием посмеялся бы, не коснись это его так близко. И совсем уж не до смеха стало сегодня... Несчастный, добрый Консэль...
      Когда Эстебан в первый раз предупредил его, что девчонка опасна, он только расхохотался в ответ. И каким же самоуверенным глупцом показался он тогда верному товарищу... А потом Эстебан показал, как Лигита передала повару флакон и сделала подробную инструкцию, как его применить. Повезло, что Эстебан столько всего знает, повидал в своих путешествиях. И главное умеет распознавать, чувствует волшбу. Яссон усмехнулся - неужели это он на полном серьезе размышляет про ведьм, магию, заклинания какие-то дремучие? Бог мой, как можно совместить эту непроходимую дремучесть и их просвещенный век? Но рассказы серьезного, знающего Эстебана так убедительны. Да и она сама напомнила о войне, которая ведется против них в королевстве... Зачем она это сказала? Уверена в своей неуязвимости?
      А чем, если не магией, объяснить то, чего Яссон не рассказал даже другу... Тот странный сон. Как, если не с помощью магии, вошла она в его кошмар? Тогда она всю ночь без помех творила над ним свою черную мессу, шептала дьявольские заклятия. Не получается успокоить себя тем, что это только совпадение - приснилась, мол, чего не бывает... Увы, приходится признать, что именно с помощью ведовства проникла ведьма в его сон, а он так легкомысленно посмеялся над предупреждением Эстебана...
      Онг Гондвик протяжно вздохнул. Красивый был сон... И после него страшные кошмары больше не повторялись... хотя ночей он боится по-прежнему.
      До недавнего времени Яссон легко объяснял себе эти сны-приступы - бунт растревоженных нервов, следствие потрясений, которые он испытал, в короткое время лишившись близких. Но эти разумные объяснения не избавляло его от леденящего ужаса, который пронизывал Яссона с жутким постоянством: ежевечерне, минута в минуту, едва солнечный диск уходил за горизонт... Днем он мог спокойно думать о ночном кошмаре, анализировать, давать себе слово, что на этот раз во что бы то ни стало совладает с собой... Но приходила минута заката, и прерывалось дыхание, липкая испарина покрывала тело, волна внезапной жути в одно мгновение ломала волю... Сам кошмар приходил к нему далеко не каждую ночь, но предзакатная жуть повторялась с постоянством закономерности. И в предчувствии ее Яссон становился нервным, раздраженным. Порой ему казалось, что страх этот гнездится не в нем, он налетает, как вихрь... Но откуда?
      Когда Лигита исподволь завела речь о чудодейственной знахарке, он отмахнулся - делай, что хочешь, только оставь меня в покое. Он настолько не придал этому значения, что тут же и забыл про пустячный разговор. Но за вечерним бокалом вина Эстебан совершенно неожиданно тоже заговорил о ней. Именно от него онг Гондвик впервые узнал, что пресловутая ведунья не древняя безграмотная бабка, как представлялось ему. Эстебан, искренне озабоченный, предостерегал его, но он не захотел огорчать Лигиту и отменять свое дозволение. Однако Эстебан пробудил в нем некоторый интерес, и он захотел взглянуть на нее, потому распорядился сразу привести к нему. Но даже увидев, он и заподозрить не мог, как прав Эстебан, какой оборот примут события в замке..
      Он источала ложь с самого первого мгновения. Она сама - вся ложь, даже внешность соткана из обмана. Кажется невинной и милой... Ослепляют лучистые глаза, но лишь затем, чтобы нельзя было заглянуть в их глубину, увидеть таящееся на дне... И они так переменчивы. Прекрасны летучие волосы... но обовьют пряди, как змеи, заплетут, одурманят чудным запахом... Тоненькая фигурка, изящные руки, голос спокойный и нежный - дьявольская оболочка, ловушка для неискушенных душ!
      Барон Яссон тряхнул головой, прогоняя наваждение. Она уродлива! Потому что отвратительно ее истинное лицо. И знает ли ее кто-нибудь так, как знает он? Нет, не знает. Даже Эстебан может только догадываться, что скрывает дьявольская маска невинности.
      Но к нему она является без этой маски - безликая, но в неприкрытой истинности своей - страшный Черный Человек, Человек Без Лица. Интересно, зачем она сохраняет в тайне свою внешность, напускает беспамятство? Позволяет помнить все подробности ночных кошмаров, но заставляет забывать ее саму? Или на самом деле она так уж безобразна? Неужто женское кокетство присуще и этому монстру - желание быть привлекательной, хорошенькой. Это отвратительно!
      Как спокойно ему было, когда он верил в то, что говорил себе - должно пройти время, оно панацея всему, и тогда все прекратится само собой. Он сильный, здоровый, его рассудок выдержит... А теперь? Как бороться со змеиным коварством оборотня? Что противопоставить? У него нет оружия против него. Ну выгнал из замка, как советовал Эстебан. Но ведь кошмары начали мучать его задолго до ее появления в замке. Неужто она снова примется за прежнее?.. Яссон судорожно переглотнул.
      Как она чудовищно изобретательна, и как странны сны, похожие на явь... Боль была даже слишком реальна, когда ее извращенное воображение подсказало устроить встречу в камере пыток и продемонстрировать весь арсенал палача на нем самом... А крики той несчастной... Он до сих пор их помнит. Это была другая ночь. Следуя фантазии бесчеловечного сценариста, он должен был наблюдать казнь любимой женщины. Ее убивали долго, каким-то совершенно изуверским способом. Он в эти часы ощущал себя в абсолютной безопасности, но сердце разрывалось от горя, он оглох от криков и сорвал голос, и умирал бессчетное число раз...
      Кажется, даже ей самой он не желает тех страданий... Может еще и поэтому ему претит мысль передать ее в руки королевских стрелков, хотя это такое простое решение его проблемы. Однако... что-то в этом непорядочное. Даже и не перед ней, а перед самим собой, она-то, возможно, как раз и заслуживает. Для нее запрещенного нет. Несравненно страшнее физических пыток нравственные терзания, которые она заставляет его испытывать. Страдания плоти затихают в течении нескольких часов и отходят от него, а нравственные терзают бесконечно долго. Так было в тот раз, когда ему предложено было просто повспоминать. В результате все, что он считал самым светлым в своей жизни, было очернено. Обстоятельно, убедительно, с доказательствами ему показывали изнанку событий, подоплеку поступков дорогих Яссону людей. И светлое представало черным, чистое - низменным, бескорыстное - лживым, любовь - похотью...
      Неужели теперь все начнется заново? Кажется, что легче умереть. По крайней мере, это будет только один раз...
      Барон Гондвик сжал зубы, усилием воли прогоняя мучительные раздумья. Сел, обхватил руками колено. Вокруг было просторно, светло, покойно. Совсем не так, как в его душе. Чисто зеленели поля, блестели на солнце зеркальца озер. Солнце уже покатилось вниз, надо было возвращаться.
      Лиента негромко посвистел, подзывая коня. Алхетинец вскинул голову.
      - Пора домой, - Лиента протянул руку. - Иди ко мне.
      Конь настороженно косил большим влажным лиловым глазом и не трогался с места.
      - Ну, в чем дело, Азгард? - недовольно проговорил Лиента.
      Обычно скакун слушался его с одного слова, они всегда прекрасно понимали друг друга.
      Лиента подошел, набросил на шею коню уздечку. Алхетинец внезапно захрапел, рванулся в сторону. Лиента, не ожидавший этого, упал, покатился по траве. Подняться не торопился, чтобы не напугать еще больше чем-то взволнованного коня.
      - Азгард, - позвал он ласково. - Кто тебя напугал, малыш? Здесь нет никого. Иди ко мне, дурачок.
      Конь захрапел и тревожно заржал, вскинулся на дыбы и стрелой промчался мимо Лиенты, опахнув его горячим ветром.
      - Азгард! - растерянно воскликнул Лиента, провожая взглядом скакуна, который пронесся вниз по склону, и через минуту скрылся в роще.
      - Тьфу, дьявол! - выругался с досады Лиента. - Вот это мне еще сегодня!
      Он осмотрелся с вершины холма. "Ничего страшного, - успокоил он сам себя, подавляя вспышку раздражения. - Вон там, за лесом - деревушка. Надо пойти и взять у крестьян коня, прогулка всего лишь немного удлинится. Но времени еще предостаточно, до сумерек лесок этот можно вдоль и поперек исходить". Лиента поднял плащ и пошел вниз. Ярко светило солнце, щелкали по ботфортам крупные головки ромашек, лилась с неба заливистая трель какой-то пичуги, и Лиенте в голову не приходило обеспокоиться по поводу досадного происшествия.
      Часть четырнадцатая
      * * *
      Солнце пронизывало легкие, воздушные кроны и под ногами играли бегучие, неуловимые светотени; заросли звенели птичьими голосами и широко расступались, впуская человека в отрадную лесную прохладу. Потом незаметно исчезли из-под ног веселые солнечные пятна - кроны деревьев отяжелели, в них потухали лучи солнца. Потом стихли птичьи голоса - сумраку чащи птицы предпочитали веселый свет и ласковое тепло. Обволокла липкая духота влажные испарения копились под плотным пологом, как под крышей оранжереи-парника. Барон Гондвик и не предполагал, что в глубине лес будет совсем не таким, как представлялось ему. Часто встречались полурассыпавшиеся трухлявые пеньки - остатки сломленных деревьев. Сами стволы гнили здесь же, на земле. Не всегда различимые под ковром густо переплетенной травы и мха, они то и дело преграждали путь. Сквозь этот покров тянулась вверх чахлая поросль. Лес заполонил какой-то странный, зловредный кустарник. Ветки его, утыканные длинными колючими шипами, были жестки, как проволока. Похоже, что только этот проволочный кустарник и чувствовал себя здесь вольготно, тишину леса нарушала одна только гулкая дробь дятла, он находил обильную пищу в полумертвых стволах, да изредка заполошная трескотня сороки оповещала округу о неловком госте. Скоро кустарник так заплел все подлесье, что между стволами не осталось свободного прохода, и Лиенте пришлось прорубаться сквозь дебри, продираться, цепляясь одеждой за шипы и оставляя на них клочья.
      Яростное шипение заставило Лиенту отпрянуть назад - прямо перед его лицом сверху свалилось и закачалось на ветке длинное, гибкое тело. Он почти машинально отмахнулся мечом, и перерубленная змея шмякнулась на прелые листья, извиваясь двумя половинками, скручиваясь в упругие кольца. Лиенту передернуло от омерзения. Теперь он стал внимательнее и скоро открыл еще одну малосимпатичную сторону леса - он кишел гадами. К счастью, высокие ботфорты были надежной защитой от них, но натянутые нервы заставляли Лиенту всякий раз вздрагивать, когда снизу внезапно неслось злобное шипение или длинный шелест. Теперь он напряженно всматривался в заросли, прежде, чем врубиться в них.
      Когда впереди мелькнул просвет, у него вырвался вздох облегчения наконец-то! Проломившись сквозь последние кусты, он оказался на долгожданной опушке и... остолбенел. Вместо ожидаемой деревни перед ним ровно стлалось болото.
      Барон Гондвик смотрел и не верил своим глазам. Да и как было поверить, когда он твердо был уверен, что болота здесь нет. Он прекрасно знал свои земли. Были на их просторах и болота, но не здесь, а гораздо дальше к северу. Даже если он заплутал в лесу и вышел не в сторону деревни, все же этот лес никак не смыкался с болотом! Лиента растерянно оглянулся: вот лес, он через него прошел, снова посмотрел вперед - вот болото, которого не может быть...
      Действительность странным образом начала напоминать ему иллюзорную реальность кошмаров. Но ведь сейчас он не спит! Лиента едва удержался от того, чтобы ущипнуть себя. Так скоро?!.
      Холодная ярость остудила голову. Как скоро ведьма принялась за свои забавы! Как это она про сон сказала? Мир действительности странной? Да уж, куда страннее! Он вдруг понял, что да, изменилась сама действительность, он совсем не в том лесу, который видел с холма - пойди он сейчас назад прежней дорогой, она не выведет его на солнечный склон. Лиента сжал рукоять меча болото? пусть будет болото! Сегодня он чувствует в себе силу, он не спит, и нет в руках предательской, подлой, ватной слабости! Лиента вернулся в лес, вырубил хороший, прочный шест и ступил на ближнюю кочку - под ногами хищно чмокнула жижа.
      Лиента стремился к темной зубчатой полосе, которую приметил впереди. Он прыгал с кочки на кочку, и во все стороны недовольно прыскали маленькие зеленые лягушки. Потом опора с коварной мягкостью стала уходить из-под ног раз и другой, Лиента едва успевал бросить тело прочь, найти подобие тверди. Теперь ему приходилось выверять каждый шаг. С нудным звоном вилось над Лиентой облако насекомых, то и дело вспучивались рядом пузыри болотного газа, с ревом вырывались из вязкого киселя. Несколько раз он по пояс проваливался в податливую жижу, и лишь чудом удавалось выдраться из врадчиво-уступчивой топи. Изредка, как подарок судьбы, попадались крохотные островки, и он падал ничком, собираясь с силами, лежал несколько минут.
      Он прошел. Мокрый до нитки, грязный, потеряв в болоте шляпу, с дрожащими от напряжения ногами, упал на берег и долго не шевелился. Красное солнце висело низко, едва не касаясь синей кромки далекого леса. Лиента заставил себя подняться, с трудом стянул ботфорты, вылил мутную жижу, отцепил одинокую шпору и отбросил в густые заросли осота. Потом отыскал на краю болота оконце чистой воды между кочками и смыл с себя грязь. Постоял, глядя, как темная, блестящая дорожка на воде, где он только что прошел, медленно затягивается зеленой пленкой ряски, повернулся к болоту спиной и устало вошел в чахлое редколесье.
      Тонкие темные стволы тянулись к солнцу, но были так слабы, что некоторые не выдерживали даже собственной тяжести, подламывались и оставались догнивать полу-упав, опершись на ненадежные кроны собратьев, обнаженные и черные, щетинились острыми сучьями. Они вызвали какие-то смутные ощущения у Лиенты и он, кажется, даже не очень удивился, когда снова оказался на краю болота. Чтобы слишком огорчиться у него уже не было сил, он только машинально отметил, что суша оказалась всего лишь островком в обширной топи. Он только остановился на минуту, чтобы окинуть взглядом широкое унылое пространство и наметить ориентиры.
      * * *
      Стрункой вытянулась Адоня, подняла голову в прозрачное небо, выкрашенное в тревожный зоревой цвет, и послала в него заклинание-молитву. И материализовалась в неустрашимое оружие сила ее ведовства, засияла золотым сиянием праведности и любви. Адоня стиснула в ладонях рукоять, золотым лучом рассекла пространство.
      - Черный Эстебан, заклинаю! Путами упадет на тебя мое заклятие, лишит воли и силы! Моя власть над тобой и моя воля! Ты - илот-невольник, раб моей силы, я велю тебе прийти ко мне!
      Адоня закрыла глаза, концентрируясь в своем мысленном приказе и сама становясь им. Она чувствовала противодействие черного мага, и сминала его... А когда открыла глаза - Эстебан стоял в нескольких шагах от неё, в глазах его не было ни чувства, ни мысли. Она была удивлена - не такие уж большие усилия потребовались, чтобы превратить его в послушную марионетку, Адоня ожидала борьбы, и неожиданная лёгкость немного беспокоила, потому что была непонятна.
      - Эстебан, я вызвала тебя для боя, а не для того, чтобы воспользоваться беззащитностью жертвы, следуя твоему методу палача. Я снимаю своё заклятие и возвращаю тебе тебя.
      Он глубоко вздохнул, как будто проснулся. Ожили, сверкнули глаза, он укоризненно проговорил:
      - За старика поквитаться надумала! Старик и был-то никчёмным, а теперь и подавно, за что же ты драться собралась, Адоня? Зачем нам эта непримиримость, неужто по-другому - никак? Хочешь, повинюсь за старика, но поверь, не было у меня другого выбора.
      - Лжёшь! И бой ты примешь - сейчас у тебя, действительно, выбора нет. И драться сегодня ты по моим правилам будешь, а значит, бой поведёшь до конца.
      - Едва ли ты так торопишься умереть. Значит, моей крови жаждешь? И это ещё больше тебя красит - жесткость, сила. Я люблю тебя всю, каждую черточку твою, каждый вздох, и любовь, и ненависть твою...
      - Не паясничай, черный Эстебан! Не лицедействовать я тебя звала. Слушай и запомни: у сегодняшнего боя только три развязки может быть - победить, умереть или молить о пощаде. И если сдаться, то на условии победителя.
      - О, я уже знаю, какое условие тебя поставлю!
      - Оно только одно - отречение от Знаний и от силы, которые они дают.
      - Ого! А это не чересчур?
      - Боишься? А ты рискни. Награда, которую получит победитель, стоит такого риска.
      - Награда? Постой... Сила побежденного перейдёт к победителю? Я стану владеть твоей ведовской силой?
      Адоня засмеялась.
      - При условии, что свою жизнь я оценю выше её.
      - Ты хорошо придумала, мне нравится!
      - Так запомни, чёрный Эстебан - только я могу остановить бой. Моей волей он начинается, в моей воли и распорядиться им.
      Он коротко рассмеялся, блеснули белые зубы.
      - Твоя воля. Но ты тоже помни - не я вызвал тебя, не я хочу крови и боли, ты заставила меня. Бой есть бой, но твоя боль будет болеть во мне, как моя собственная.
      Адоня подняла меч, направила остриё на Чародея, и в то же мгновение он преобразился, стал воином - плавно и хищно, как сильный зверь подбирается к жертве, он начал сближаться с ней, чутко сторожа каждое ее движение. Он сливался со сгустившимся сумраком - смуглое лицо, тёмное одеяние растворялись в темноте, меч его был самой темнотой в темноте, и только отблескивали стальные пластины, которые вросли в облачение, вместо щита прикрывали грудь, живот и плечи.
      * * *
      Позже, с содроганием вспоминая о той ночи, Лиента не мог себе объяснить, как он остался жив, как выбрался из самого центра страшных, непроходимых, мёртвых топей? Временами сознание его совершенно выключалось и, приходя в себя, он со страхом озирался - как шёл в беспамятстве, как миновал бездонные зыби? А то вдруг глаза начинали изменять ему и показывали то, чего не было - будто странная белая дорога подобно бледному лучу тянется к нему издалека, ложится под ноги, и грезилось ему в эти минуты, что пока он ступает в этот рассеянный молочный свет, с ним ничего не случится. Видел он и чёрные бесформенные тени, что кружили над ним, преследовали неотступно. Стерегли мгновение, набрасывались разом, застилали глаза, вязкой гнилью хватали за ноги, и в нём билась только одна мысль: "Только бы не погас тот далёкий светильник, посылающий светлую дорогу! А он сможет, дойдет..." И эта мысль помогала протолкаться сквозь мутные, упругие тени, выдраться из ненасытной топи...
      Потом он стряхивал эти наваждения и с досадой спрашивал сам себя какие тени? какой свет? И скрывал от своего рационального ума, что ждёт: покажись мне снова, мой светлый путь, покажи, что ведёшь меня и хранишь... И через какое-то время, когда крайнее изнеможение приводило его сознание в какое-то изменённое, сумеречное состояние, снова стлалась под ноги светящаяся дымка, и почему-то от этого он был почти счастлив, и в радости прибывали силы.
      * * *
      Эстебан чаще, чем нужно, прибегал к трансформации оружия. Это был допустимый приём, и Адоня не могла упрекнуть его, но Эстебан не упускал возможности ставить Адоню в затруднительные, опасные ситуации. В момент, когда она ставила свой меч под атаку лёгкого клинка, на него обрушивался тяжёлый двуручный меч, и Адоня едва удерживала выворачивающееся из рук оружие.
      Турецкий палаш он в подходящий момент дополнял длинным кинжалом, и Адоня чудом успевала уйти от подлого укуса узкой стальной молнии... Он был в постоянной готовности воспользоваться малейшей её оплошностью.
      Лютой была схватка - они не жалели ни себя, ни оружия. На черном облачении кровь была не видна, но Адоня знала, что ее белое одеяние запятнано и его кровью. Силы был равны, и бой обещал быть долгим, до роковой ошибки одного из соперников.
      Сознание своей правоты и необходимость наказать негодяя укрепляли Адоню, превосходство ее становилось все более очевидным.
      Первую серьезную рану она нанесла, когда острие Золотого Клинка вмяло стальную пластину на груди Эстебана. Сама по себе рана не грозила жизни, но обильная потеря крови истощала его силы.
      Яростный, питаемый злобой, Эстебан исступленно кинулся в атаку. Но злоба - ненадежный товарищ, предать может, ослепив. Схлынула волна бешенства, и снова Эстебан стал холодным и расчетливым. Однако рана напоминала о себе слабеющей рукой, испариной на лице, неверным ударом.
      Когда Эстебана не сдержал атакующего удара, и меч Адони скользом прошел по его плечу, случилось непонятное - кинжал выпал из рук Эстебана, но чародей не вернул его себе - он выпустил часть своей силы, жизненно необходимой ему. Зачем? На что он ее потратил?
      Теперь Эстебан только оборонялся, все внимание сосредоточив на отражении ударов Адониного меча. Смуглое тонкое лицо искажалось от напряжения, с надсадными стонами отбивал он ее тяжелый меч
      * * *
      Была уже ночь, когда он почувствовал под ногами сухую, твердую почву и силы оставили его. Не сразу до слуха пробились голоса ночи - сонный лепет листвы, далекое уханье и истерический хохот, резкая возня в чаще и чей-то отчаянный запоздалый вскрик, шорох и потрескивания. Это были звуки настоящего леса. Лиента повернулся лицом к холодным, равнодушным звездам, с усилием поднял ногу, потом другую и его дважды окатило грязной водой из высоких ботфорт.
      Он уже почти доплелся до опушки, когда из-за черной стены деревьев на освещенное луной пространство неторопливо выступили несколько крупных зверей. Помедлив, они не спеша вытянулись вереницей, охватывая человека полукольцом. Прямо перед Лиентой стоял огромный, матерый зверь, явно, вожак стаи. Он не торопился, медлил, втягивая ноздрями волны запахов, влажный белый оскал поблескивал в лунном свете. Лиента смотрел на него почти с безразличием. Это был конец. Зачем он прорубался сквозь тот змеиный лес, выдирался из топи? Зачем вел его Белый Луч? Чтобы предать здесь? И волна протеста вскипела в душе - не мог он предать! Не могло все быть напрасным! Это он сам сдается!
      - Укрепи меня, Белый Хранитель! Дай силы и мужества!
      Вытягивая меч из ножен, он двинулся вперед, чтобы выиграть несколько шагов из расстояния, отделявшего его от деревьев.
      Против ожидания, первым к нему метнулся не вожак, а тот, что стоял от него слева. И через мгновение покатился по траве, орошая ее темной кровью. Вожак принес собрата в жертву, подставив под первый удар. Мгновением позже, не позволив человеку сделать замах, грозящий смертью, в него вцепилась вся стая. Сперва обожгло нестерпимой болью, но потом он уже не очень остро чувствовал ее в клубке тел, в смертельной карусели. Звери рычали, рвали его. Лиента выпустил бесполезный меч и отбивался кинжалом - колол, резал, отдирал с собственной плотью, отшвыривал прочь.
      Мелькали оскаленные горячие пасти, исходили слюной. И он тоже рычал от ярости и боли, волочил их за собой и успевал изумляться - как остается на ногах в сплетенном клубке тел? И одновременно молился только о том, чтобы не упасть. И еще - стояли перед ним глаза, налитые ненавистью. Он увидел их сквозь взгляд вожака. Они были странно и неуловимо знакомы Лиенте
      Он проволок их через открытое пространство к деревьям, припал спиной к толстому корявому стволу. И когда удалось на долю секунды высвободиться из их клыков, Лиента подпрыгнул, изодранными руками вцепился в ветку, подтянулся невероятным усилием - даже и не физическим, а усилием воли - и зубы вожака лязгнули в пустоте. Он навалился телом на развилку толстых ветвей, прижался лицом к узловатой коре и обмяк - сознание оставило его, и он провалился в глубокое беспамятство, которое не требовало уже ни борьбы, ни мужества, в нем не было боли и смертельной усталости...
      Дольше других бесновался вожак в ярости от того, что жертва, чьей крови он уже отведал, ускользнула от него, хотя оставалась так близко. Сверху частыми каплями падала кровь, и запах ее сводил зверя с ума. Он рвал когтями кору, по которой сочились красные струйки.
      * * *
      Что-то изменилось в окружающем Адоню пространстве, сам воздух стал неуловимо другим - как будто вошли невидимые и неслышные струи неких энергий, и непонятно какими чувствами она улавливала их. Однако они были, реально вплетались в ткань пространства. Адоня выделила их и слилась с ними мыслью: азартной дрожью отозвалось в ней ощущение охотника, которого она никогда не испытывала, оно было чуждо ей; здесь же была алчь голодного зверя, вкус крови, нестерпимое желание зубами рвать парную плоть... Адоня поморщилась - стая загнала кого-то. От этого никуда не денешься - волки должны убивать. В этот момент взгляд её скользнул по глазам Эстебана - в них было мрачное торжество. Он тоже чувствовал. Но почему - торжество? Кто жертва? И в следующее мгновение пришло знание - Лиента!
      - Почему!? Почему он там!?
      Ударом хлыста ожгла торжествующая усмешка, и ещё через мгновение Адоня оказалась в нескольких шагах от беснующейся под деревом стаи.
      Её властный голос заставил зверей разом обернуться к ней. Вожак вымахнул навстречу, встал, твёрдо уперев в землю широко расставленные ноги, низко к земле пригнул голову. Шерсть на загривке вздыбилась, он оскалил клыки и угрожающе заворчал.
      Стая была хорошо знакома Адоне, несколько раз они встречались в чаще, и волки признавали её первенство, уходили с дороги. С вожаком - сильным, умным, независимым зверем у них были уважительные отношения. Но сейчас... Так вот куда отлетел выбитый кинжал, вот куда ударил!..
      - Вон! - с презрением бросила Адоня, в упор глядя в холодное пламя отнюдь не звериных глаз. О, как знаком ей был этот холодный, лютый свет!
      - Пошёл вон! - гневно повторила Адоня.
      Волк глухо заворчал, морда вздрагивала в оскале. Зверь стал вместилищем магической силы Чародея, не вожак вёл сегодня свою стаю.
      - Убирайся к себе, Эстебан, здесь я тебе больше ничего не позволю.
      Волк неловко попятился - шаг, второй... Повернулся и медленно затрусил в темноту. Стая потянулась за ним. Адоня бросилась к дереву, всмотрелась в переплетение ветвей.
      - О, нет! - простонала она, рассмотрев безвольно свешивающуюся окровавленную руку.
      * * *
      Лиента пришел в себя, открыл глаза и прямо перед собой, близко увидел неровную каменную стену. Повернул голову, и сейчас же нахлынула боль, запульсировала в каждой клеточке тела. Обнесло дурнотой, и он поспешил зажмуриться, чтобы прервать тошнотворное кружение вокруг себя.
      ...Что-то прохладное прикоснулось к коже, пылающей болью, к губам, принесло облегчение. Он снова медленно открыл глаза и в мягком свете свечи увидел склонившуюся над ним Адоню. Некоторое время он смотрел на неё молча, потом, так и не промолвив ни слова, отвернулся к стене.
      К этому времени Адоня знала всё, что произошло с Лиентой после её ухода из замка. Видимо, Эстебан решил воспользоваться тем, что она, погружённая в горечь, обиду и скорбь, на время оставит Лиенту без защиты. Хотел ли он гибели Лиента, или был в планах Эстебана какой-то подлый нюанс, но он старательно формировал смертельно опасные ситуации. И всё это время защита, выстроенная Адоней, была противодействием чёрному Эстебану, вносила свои поправки в его планы. Адоня теперь и сама не смогла бы разграничить действия чёрного мага и противодействие ему. Эстебан лишил Лиенту его коня? Или наоборот, скакун стал опасен для хозяина, и его прогнали? Эстебан сделал свёртку пространства и привёл Лиенту в непроходимую топь, в которой он должен был бесследно сгинуть. Но у Лиенты был проводник, и жуткий путь через болота закончился вблизи её пещер. А болота?.. Пойди, найди их теперь!