- Эй, посмотри, они уходят! - услышал он ее голос и заставил себя обернуться.
      Погоня ринулась вправо за кем-то худеньким и быстрым, стремительно мелькающим меж стволами деревьев.
      - За кем это они? - мальчик еще дрожал от страха.
      - Ни за кем. Они его не поймают.
      Мальчик настороженно и молча смотрел на Адоню.
      - Ну, - улыбнулась она, - мало тебе страхов? Чего ты на меня так уставился?
      - Ты кто? Откуда тут взялась?
      - Да ведь ты и сам уже догадался.
      - Так это ты в лесу живешь?
      - Я. А что?
      - Ведовки все старые. Я думал ты старуха, встретиться с тобой боялся... Ладно, пошел я... А узелок с едой я потерял где-то.
      - Это ничего. Ты погоди. Отдышись хоть.
      - Уж лучше пойду, пока эти не вернулись.
      Мальчику было страшно рядом с ней. Отойдя на несколько шагов, он все же обернулся:
      - А этим... не я нужен был, а ты. Остерегайся.
      - Но это ведь не королевские стрелки?
      - Это люди барона.
      - Барона Гондвика? - удивилась Адоня.
      До сих пор хозяин Рёкинхольмского замка был настроен к ним довольно миролюбиво. Впрочем, нет - равнодушно, будет точнее.
      - Зачем я понадобилась барону?
      - Почем я знаю? Только, видать, сильно ты ему нужна, люди его три дня по деревням крутились, про тебя выспрашивали. Но им никто ничего не сказал, так они и с чем и уехали третьего дня. Мать говорит, - еды бы унести надо. Мы день еще выждали на всякий случай, вроде все тихо было, никто больше не видел чужих. А они никуда не ушли, на краю леса засаду устроили, я в нее и угодил, как последний осел. Вот... И это... спасибо тебе. Собак я крепко испугался, еще в деревне на этих зверюг смотрел. Теперь думал - совсем конец пришел. Если бы их так не боялся, давно бы уж свалился. Пошел я.
      - Не заблудишься?
      - Не-е.
      - Ну, иди. Не бойся никого. В этом лесу у тебя больше нет врагов. Кроме людей.
      Как хранительница, которая не имеет права распоряжаться собственной жизнью, она должна была сейчас вернуться в подземелье, затаиться там и не выходить по крайней мере несколько дней. Запасов достаточно, чтобы жить там ни один месяц... Но она не только хранительница. Вернее - она совсем не хранительница, она заняла чье-то место; ей же предстоит какое-то другое дело. Пусть она пока не знает, зачем все это затеяно, но одно знает точно: сейчас - Лиента ее забота. Его присутствие здесь должно как-то проявиться. С какой стати длительное безразличие лояльного к ним барона Гондвика неожиданно сменилось столь пристальным вниманием? Это непременно надо выяснить.
      Адоня подумала о том, что оставляет позади: вход в пещеры закрыт и недоступен простому смертному. Хранилище в безопасности. А впереди что предстоит? Встреча с людьми барона. Она присела в траву в ожидании их. Фантом мальчика, созданный ею, уже вел их назад, через несколько минут они найдут то, что так упорно ищут.
      Возможно, барон Гондвик просто выполняет приказ из столицы. Официальная власть преследует ведовство, - гонение на них идет массированное по всей стране. Сжигали древние ведовские книги, сжигали ведающих.
      Адоня вздохнула, вспомнив близких ей людей, которых она потеряла, видимо навсегда (ах, не она, а та, другая в Адоне, но воспоминание о них было так горько Адоне, такой реальной была эта утрата, как и... Андрей, - с болью подумала она. И это было неправильно, нельзя, но так было.) В этих чужих, но таких дорогих ее сердцу воспоминаниях она принадлежала клану, владевшему скрытыми знаниями. В клане рождались дети, одаренные особыми талантами. Известность его шла из глубины веков, он был слишком известен, чтобы теперь стать незаметным. Обладавшие даром проскопии - видящие во времени - проникли в судьбу его - он должен был разделить суровую участь многих. Тогда было принято решение попытаться сохранить главные сокровища клана - библиотеку и детей. Так появился этот схрон в гористых лесах Пограничья. При нем остались две большие семьи, остальные пошли дальше, уводя за собой преследователей.
      Почти два года они жили спокойно. Работы было много и унынию предаваться времени не оставалось. Необходимо было выбрать наиболее удобные, теплые и сухие пещеры, приспособить их для длительного проживания в них. Особой заботой был архив - о нем, прежде всего, и думали: выбрали помещение под библиотеку, рассчитали и пробили систему вентиляционных ходов и отверстий, чтобы создать в хранилище необходимые условия.
      Спокойная жизнь, видимо, сделала их беспечными, кто-то был неосторожен и пришлось за это жестоко поплатиться. Тайна их перестала быть тайной. Полбеды, если бы только для окрестных жителей - здесь, вдали от столицы, люди против них ничего не имели. Опасаться надо было королевских стрелков, а именно они и нагрянули однажды на рассвете.
      Сначала из леса на ночной дозор выскочил парень из ближней деревни, предупредить торопился. Но уже поздно было. Старшие только и успели схватить оружие и выбежать наружу. В пещерах остались дети двух семей и Адоня. Ее заботой стал вход. Ей дали время закрыть его, пока другие умирали, не выпуская оружия из рук. После отчаянного, но короткого боя солдаты тогда все обшарили вокруг, искали какое-нибудь жилье, укрытие, но вход в пещеры так и не увидели, хоть был прямо перед ними. Страшно раздосадованные, солдаты рубили заросли, отваливали камни, но так и ушли, удовольствовавшись в качестве добычи телами убитых.
      Адоня была в отчаянии. Что ей делать? Как уберечь детей? Как сохранить древний архив? Через несколько дней пришли люди клана и забрали детей, а на нее возложили миссию хранителя. Теперь - на нее одну. "Будь осторожна, сказали ей. - Береги свою жизнь, она больше не принадлежит тебе".
      Она была осторожна. Сначала думала, что о ней никому не известно. Потом недалеко от опушки на сучке приметного дерева обнаружила суму с продуктами. Разумеется, это могло быть провокацией, приманкой с целью выведать, ни остался ли кто в лесу, но Адоня продукты взяла - человеческая хитрость не могла соперничать с ведовской силой, которой владела Адоня к тому времени. Она без труда распознала, что дар этот от сострадательного сердца пришел и не содержит тайного умысла. После так и повелось - крестьяне знали, что кто-то остался жив, и приносили хлеб, муку, масло, крупы, и место для этого как-то само собой определилось. Они даже не пытались подсмотреть, кто приходит забрать приношение, но как-то раз Адоня обнаружила, что ее поджидают и, помедлив, вышла из зарослей. Женщина торопливо поднялась ей навстречу, смотрела широко открытыми, испуганными глазами, потом, запинаясь, выговорила:
      - Не поможешь ли?.. Муж очень хворает, помрет, боюсь...
      И с тех пор Адоня стала тайно бывать в деревнях. Теперь, о ней знали жители всех окрестных деревень, и могли при необходимости ее найти, но все делали вид, то ничего такого знать не знают, ведать не ведают, даже между собой избегали говорить о лесной девушке. А приветливость ее, отзывчивость, умение, которым она щедро делилась с людьми, сделали свое дело - вишь ведь, как ни выспрашивали о ней посланцы барона, наверняка и деньги сулили, а не нашлось ни одного желающего
      ответить.
      * * *
      - Рустер! - услышала Адоня брезгливый голос. - Вашему радению нет предела. - Мой господин, она вынудила нас! Я по-доброму хотел, но не приведи Господь увидеть, что с нею сталось - волосья у нее встали дыбом, из глаз молнии заблистали... Я сам, клянусь, я сам это видел! Можете мне не верить, но вместо ногтей на ее пальцах начали вырастать когти, как у дикой кошки!
      - Рустер, умоляю, избавьте меня от ваших фантазий. Ступайте рассказывать их на заднем дворе, там вы найдете более благодарных слушателей. Вот только прежде приведите ее в порядок.
      - Осмелюсь предупредить моего господина - будьте осмотрительны. Я думаю, что не стоит...
      - Дождитесь, когда я попрошу ваших советов, мой заботливый друг. Или вам и теперь видятся кошачьи когти? Исполните, о чем вас попросили, и ступайте. Рустер не утруждал себя особой деликатностью, когда распутывал веревку на руках Адони. Потом с глаз сдернули повязку. Но она не заметила грубости фанфарона Рустера, не отводя глаз, рассматривала владельца Рекинхольма, которого доселе ни разу не видела.
      В большом зале стоял полумрак. Света от пламени камина и нескольких свечей было вовсе недостаточно для такого большого пространства.
      Около низкого, инкрустированного серебром столика стоял высокий человек. В тусклом свете ярко белела его свободная рубашка с большим распахнутым воротом, с широкими рукавами, которые ниспадали на манжеты глубокими мягкими складками. Манжеты были украшены узкой полоской тончайших суэльских кружев.
      Адоня замерла, ожидая его первых слов, потому что эти слова скажут о том, кто перед ней - друг или враг. А он не спешил. Стоя в пол-оборота к ней, барон Яссон наливал темное вино из высокого серебряного кувшина. Текучий пурпур и пламя близкой свечи играли на хрустальных гранях бокала. В коротких взглядах, которые он бросал на Адоню, читалось нескрываемое пренебрежение...
      - Когда тебя пригласили отправиться в замок, ты могла бы переменить это рванье на более приличное платье. Так было бы гораздо лучше, чем выпускать когти и портить физиономии моим людям, - с бокалом в руке направляясь к камину, бросил барон Гондвик.
      - Лиента! - все еще с надеждой негромко позвала Адоня.
      - Что ты сказала? - Яссон Гондвик чуть приподнял бровь.
      - Господин барон, не знакомо ли вам это имя - Лиента?
      - Разве есть такое имя? - уголки губ брезгливо скривились. - И какое отношение это имеет к тому, что я сказал?
      Адоня не сдержала прерывистого вздоха.
      - Простите, господин барон, разумеется, никакого. Что касается... - она переглотнула. - У вашего Рустера слишком богатое воображение. А пока они искали меня, оно разыгралось не на шутку. Видимо, он слишком себя напугал, вот и решил принять меры безопасности. В результате мое платье оказалось порванным. А физиономию он расцарапал о ветки, когда гонялся по лесу за ребенком, мальчик нес еду, а они начали травить его собаками. Кстати, так и не поймали.
      - Но ты вовсе не так спокойна, как хочешь казаться. Тебя они тоже напугали? Не волнуйся, здесь тебя никто не тронет.
      Лицо Лиенты, такое родное среди чужого, непонятного мира, было холодным и высокомерным. Он небрежно снял с каминной полки колокольчик и коротко позвонил.
      - Сейчас тебя проводят в приготовленную комнату. Там есть все необходимое.
      - Необходимое - для чего, мой господин?
      - Чтобы жить здесь некоторое время, - рассеяно обронил барон Гондвик. Тебе не сказали?
      - Вы ничего не хотите мне объяснить?
      - Узнаешь в свое время. Ступай.
      Кто-то легко тронул Адоню за локоть, она обернулась. Высокий худой старик молча повернулся к ней спиной и пошел к двери.
      Он вел ее по узким галереям мимо высоких стрельчатых окон с витражами, которые сейчас вычернила ночь. Они спускались и поднимались по легким винтовым лестницам и старик заботливо светил Адоне под ноги на крутых ступенях. Протяженность длинных коридоров делили декоративные арки, зрительно укорачивая их. Металлические шандалы со свечами казались рожденными не на наковальне, а произведением искусных кружевниц. Стены были убраны нежными драпировками, воздушными батиками и роскошными гобеленами. Всюду радовала взгляд буйная зелень. Внутреннее убранство помещений свидетельствовало о роскоши. Но грань, за которой начиналась вычурность, была соблюдена очень точно и нигде не нарушена, что заявляло - вкусу и чувству меры неприветливого хозяина Рекинхольма надо отдать должное.
      Впрочем, все это Адоня рассмотрела гораздо позже. Сейчас она чувствовала только удушливый комок в горле и жгучую горечь в сердце. Лиента - не друг ей в том мире. Только теперь она дала себе отчет в том, что недавно, размышляя о Лиенте и допуская любую возможность, она все же не верила в худшее. И вот теперь с этим надо согласиться. Более того, надо признаться, что в его высокомерии и снобизме сквозила откровенная враждебность. Это страшно. Адоня слишком хорошо знала Лиенту, чтобы понимать - такого врага надо бояться.
      Пламя свечей трепетало на сквозняках, и сухая ладонь старика прикрывала его. Теперь они были уже в другом крыле замка. Здесь отсутствовало изящество хозяйской половины, зато все подчеркивало простоту и добротность. Здесь жила прислуга.
      Старик толкнул низкую дверь, и они вошли в маленькую темную комнату. Он оставил на стол подсвечник, молча поклонился Адоне и вышел. За все время он не промолвил ни слова.
      Она осталась в одиночестве и тишине - толстые стены гасили все звуки. Адоня подошла к маленькому оконцу, толкнула створки. В лицо нежно и ароматно дохнула ночь. Отсюда была видна только часть широкой замковой стены, по которой прохаживались часовые. Закрепленные на стене факелы своим светом образовывали колеблющиеся сферы. Время от времени часовые проходили сквозь них. Справа можно было рассмотреть остроконечную крышу угловой сторожевой башни - ее силуэт чернел на фоне неба.
      Оцепенев, Адоня смотрела в ночь. Сознание Лиенты трансформировалось, он не помнит прошлого. Где искать этому причину? Новое, что успел он продемонстрировать ей, - от него это идет? "Нет", - ответила себе Адоня. Если принять, что этот мир вскрывает подсознание и здесь проявляется "внутренний" человек, так не было в Лиенте этой черной изнанки, не его это, ей ли не знать. Значит, как ей "навязано" ведовство, так ему - иное сознание? Чье сознание, чья воля с такой легкостью манипулирует ею и Лиентой? Какими силами? С какой целью? На нее и Лиенту воздействие идет разное. Лиента был совершенно незащищен и оказался измененным в гораздо большей степени: изменилась личность, сущность его, имя. Она сохранила себя гораздо больше и в какой-то мере может сопротивляться. Адоня была почти уверена, что может уйти отсюда, если захочет. Трижды ее отчаянное желание вернуться совпадало с возвращением. Значит, когда она всеми чувствами, всеми силами души начинала рваться из этого мира, он не мог удержать ее. Разумеется, это могло быть совпадением. Но... в последний раз она оказалась здесь по своей воле - в ту минуту, когда решила, что должна пойти за Лиентой.
      Адоня вздрогнула от мертвящей тишины и одиночества. Она почувствовала себя так, будто ее заперли в склепе. Недоуменно обвела глазами маленькую комнатку и почувствовала холод, он шел от стен. Но это был не физический холод - что-то другое.
      Она заставила себя выйти из оцепенения, вернуться к действительности. С лица ее ушла отрешенность. Нет, ей не показалось... Камни Рекинхольма были мертвыми, от них пахло нежитью. Замок не имел души.
      Камни, с которыми Адоня прежде имела дело, всегда были полны жизни. Они могли хранить энергию Солнца и около них отогревались сердца. Камни, напоенные Луной или силой текучей воды, наоборот, приносили облегчение в жаркий день или в горячечном бреду. У камней был поразительно разный характер: Адоня знала добрые камни, им нравилось приносить людям удачу, хранить от невзгод; знала капризные - они были очень переменчивы, и их чуть ли не всякий раз приходилось открывать заново; знала магические камни, они тщательно хранили свою тайну, доверяясь только посвященным, и при любых обстоятельствах оставались независимыми и загадочными.В Рекинхольме жили камни-вампиры.
      Адоня напитала ладони теплом трепетного огонька свечи.
      - Силы Огня живого! Призываю вас не жаром буйным, не чадом дымным теплом благодатным в каменья сырые дохните. Великие Духи огня, спалите алчь и злобу, гоните прочь нежить черную, сер-камня душу очарованную будите... уроненные в живое тепло ладоней, ожили слова, окрепли силой необоримой, стали заклятием.
      Повела Адоня округ себя - и каменные стены задышали теплом, почудилось, будто только что узкая комнатка была залита жарким летним солнцем.
      * * *
      Прошел день, и другой, и третий. Ей исправно приносили еду три раза в день, воду для умывания, забирали порожние чашки и миски, зажигали свечи по вечерам...
      Но этим и ограничивалось общение Адони с обитателями замка. С ней никто не спешил встретиться, что-либо объяснить ей о причине, по которой ее столь бесцеремонно доставили в замок, ни у кого не возникало в ней надобности. Странно было такое отношение к вынужденной гостье, которая вроде бы и не нужна никому. Но Адоня чувствовала - в тишине вокруг нее не было покоя. Тишина была подобна тому затишью, полному напряженного ожидания, которое бывает накануне События. Но чего ожидали в замке? Задавая себе этот вопрос, Адоня ничего не предпринимала, чтобы проникнуть в суть происходящего вокруг нее. Она подождет. Лиента сказал: "Узнаешь в свое время". Разумеется, так и будет, ведь зачем-то она нужна здесь. А события торопить никогда не надо, все приходит в свой черед, и нетерпение - не признак большого ума. Надо дать время, чтобы событие сформировалось. Незрелый плод чаще всего приносит разочарование и хорошо еще, если не ядовит.
      Адоня была благодарна Лиенте за то, что при явном недоброжелательстве он не ограничил ее свободы, и она имела возможность беспрепятственно гулять по всему замку за исключением половины хозяина и близких ему людей. Вход в те помещения охранялся круглосуточно.
      С Лиентой после той первой встречи она тоже не виделась, хотя он очень нужен был ей. Адоня просто хотела увидеть его. И пусть он будет холоден с ней - не его это вина, она знает. Просто увидеть лицо, глаза, голос его услышать. В этом, чуждом и враждебном им обоим мире, Адоня почувствовала, как ей дорог Лиента, почувствовала близость, которой никогда не ощущала к нему прежде. И если даже в каком-то самом далеком уголке ее души недавно еще оставалась обида на него или просто горечью отдавали воспоминания о прошлом, то теперь это ушло безвозвратно. Теперь ей было жаль его, сильного, бесстрастного, невозмутимого и такого ранимого. И она ведь тоже больно ранила его, тоже заставляла страдать. Как хотела бы она ласково провести ладонью по его лбу и сказать: "Не вспоминай ни о чем, не было ничего. Забудь, как забыла я." Любовь и сострадание испытывала она сейчас к Лиенте, и они становились еще острее оттого, что встретиться они должны были как враги. Впрочем, до сих пор враждебность Лиенты никак не проявилась, Адоня не щущала с его стороны никакого интереса к себе, как будто он забыл о ее существовании. Поэтому ее желание встретиться с Лиентой ограничилось тем, что она дважды увидела его издали. В первый раз он, видимо, вернулся с конной прогулки, был в хорошем настроении и что-то со смехом говорил своему спутнику. Во второй раз Адоня его увидела, когда он озабоченно и быстро пересек двор и вошел в какую-то дверь.
      Родовой замок Яссона Гондвика по-прежнему был Адоне не по душе. Какая из двух жизней порождала сейчас в ней ощущение задавленности толстыми стенами? Из какой жизни шла тоска по солнечному лесу, звенящему от птичьего щебета, по привольному, медовому запаху полей, по вольному ветру, на пути которого не встают каменные стены? Две жизни сошлись в одной точке, и Адоня уже не пыталась, да и не могла их разделить.
      И какая разница, каким чутьем она понимает, что замок недобрый, что не любит он людей, живущих в нем? Но ведь он не обладает свободной волей, значит, не сам по себе он стал таким. В таком случае, чья недобрая воля над ним? Адоня чувствовала, что источник многих загадок где-то близко. Об этом говорил вампиризм камней, недоброжелательство и тревожное ожидание, разлитые в атмосфере и то, что кто-то в замке все же нуждался в ней.
      Про замок она многое поняла благодаря интересной способности, которую она в себе обнаружила: теперь при самой первой встрече с чем бы то ни было, будь то человек, или дом, или лес, Адоня узнавала их каким-то внутренним чутьем. Может быть, она ощущала их душу, их скрытую сущность и это выливалось в мыслеобраз, отражающий самую суть явления.
      Так старого слугу Консэля она увидела седым псом, умным и добрым, до последней кровинки преданным любимому хозяину, но при этом очень печальным.
      Рекинхольмский замок неизменно виделся Адоне оплетенным сетью черной паутины. Но самого паука она не видела. Впрочем, присутствие свое он все же обнаружил.
      Однажды она забрела в оружейную залу. На огромных гобеленах, закрывающих стены от пола до потолка, изображались сцены охоты и сражений. Здесь же размещалась богатейшая коллекция всевозможного оружия. Клинки кинжалов, мечей, метательных ножей мерцали холодными бликами. Тускло отсвечивали стволы пистолей и мушкетов. Стрелы целили в потолок тщательно отточенными остриями. Тетивы арбалетов вздрагивали, как чуткие нервы. В грациозной ленности изогнув свои изящные тела, покоились луки в налучьях. Оружие разных времен и многих народов окружало Адоню. Оно было даже красивым: приклады, эфесы, гарды, выполненные первоклассными мастерами-оружейниками, блистали тонкой резьбой, гравировкой и инкрустациями. Драгоценные камни испускали колкое разноцветье лучей. Но чистые, бритвенно отточенные лезвия жаждали обагриться кровью - они для того и были созданы. Наконечники стрел цепенели в ожидании сладостного мгновения, когда вопьются в трепещущую плоть. Все, что обитало в этой комнате, служило убийству, смерти, насилию, боли. Здесь жила вполне ощутимая угроза.
      "Неужели Лиента не чувствует ее? Неужели в этой зале ему хорошо, уютно?" Она "увидела" Лиенту - изящного, тонкого аристократа, надменного и высокомерного, которого невозможно было представить в хижине посреди джайвы. Но именно такой - аристократ, он будет любоваться своей коллекцией, роскошью отделки, гордиться клинками из уникальной стали и не чувствовать главного дыхания смерти, которое жило в любом из них.
      Дух смерти не живет в том оружии, которое изготовлено от необходимости, как средство защиты. Но здесь было совсем другое оружие: его холили, получали удовольствие, создавая его и оттого оружие "упивалось" своим назначением.
      Вот тут-то, в оружейной, и пришло к Адоне ощущение пристального взгляда. Ей явственно почувствовалось присутствие кого-то недоброго. Она даже обернулась, но рядом никого не было. Отсрочивая понимание, она сказала себе: "Все может быть гораздо безобиднее - потайные смотровые оконца". И уже понимая, что это только малодушная попытка обмануть себя, она вышла из залы. Но ощущение цепкого, пристального взгляда осталось и еще долго сопровождало ее.
      Она ничего не предприняла, чтобы закрыться или выяснить источник осталась по-прежнему бездеятельной. Возможно, тот, другой, как раз и ждет, чтобы она проявила как-то себя, показала, чего стоит, как противник. Адоня не собиралась потворствовать ему в этом. Еще не бой, так к чему угрожающе бряцать мечом, едва мелькнет неясная тень вдали?
      В тот вечер Адоне было до боли тоскливо. Она не знала, кто так осторожно и заинтересовано наблюдает за ней издали, и не было никаких оснований сказать - нет, это не Лиента. Наблюдателем мог быть и он. Но это означало самое плохое - в нем тоже могучая сила тайных знаний. Если предположение оправдается, тогда Лиента не просто опасен. Тогда она должна будет забыть, что он - жертва... Забыть, что это она, по сути, принесла его в жертву... Боже, избавь от столь жестокого испытания!..
      Ах, как нужна была сейчас ей рука любимого, чтобы опереться о нее и укрепиться в себе, как нужен был добрый, ласковый взгляд, когда все становится ясно без слов, как нужна была его бережная, светлая любовь. И как никогда нужен был ей совет Андрея... Но она прогоняла мысль о том, чтобы вернуться к нему хоть ненадолго - пока Лиента здесь, она ни на минуту не оставит его наедине с этим миром.
      * * *
      В одну из ближайших ночей Адоня проснулась от торопливого стука в дверь. Едва она успела поднять голову от подушки, как вошел Консэль.
      - Поторопись, тебя ждут, - проговорил он и вышел.
      Он и на этот раз не изменил своей привычке молчальника. Но Адоня и не нуждалась в его словах, чтобы увидеть, как он встревожен, может быть, даже напуган.
      Длинный, как циркуль, Консэль шел торопливо, но легконогая Адоня без труда поспевала за ним. Стремительно минуя длинные пустые переходы, они будили в них сквозняки. Хорошо, что на этот раз в руке старика был фонарь свечи непременно погасли бы. Консэль, погруженный в свои тревожные мысли, машинально, но заботливо поддерживал Адоню на бесконечных лестницах, ввинчивающихся в темноту.
      А она чувствовала, что сегодня из каждого угла, из переходов, закоулков,из-под лестниц ползет холод - раньше этого не было, потому что прислуга тщательно следила, чтобы все помещения замка всегда были проветрены и прогреты, не появилось бы где-нибудь затхлости и сырости.
      Но сегодня в Рекинхольме что-то неуловимо изменилось. Нечто недоброе растворилось в воздухе галерей и залов. Оно угадывалось в шевелении плотных теней; неощутимой серой дымкой, как тончайшей кисеей отуманивало светильники, душило трепетные язычки пламени. Оно погасило яркость красок вокруг, и сделались вялыми цветы в вазах.
      Сердце Адони сжалось болезненным комочком в предчувствии беды, случившейся с Лиентой, когда она увидела, что старик ведет ее на хозяйскую половину. Часовые расступились перед ними, и Адоня во второй раз оказалась в покоях барона Гондвика.
      Вот здесь было изобилие света. Он заливал великолепные убранства, но Адоня не могла отделаться от ощущения, что сейчас он выполняет роль язвительного сатира: все предметы интерьера, безжалостно высвеченные, выпячивались с бесстыдной обнаженностью - прекрасное утратило чувство меры и перешло в свою противоположность, светлое до боли резало глаза, темное превращалось в пугающие провалы.
      Наконец старый слуга остановился перед высокой дверью. Он тяжело дышал, и ему понадобилось время, чтобы перевести дыхание. Через минуту он скрылся за дверью, оставив Адоню ждать. Но сейчас же вышел и сообщил, что ей велят войти.
      Она оказалась в просторной, с изыском обставленной спальне. Большая кровать была окружена нежными прозрачными драпировками - сейчас они, небрежно откинутые, потеряли свою воздушность. Адоня знала, что на этой кровати она увидит Лиенту, но что именно с ним - ранен? болен? - мешали рассмотреть трое, преклонного возраста мужчин, деловито склонявшихся над ним. Выражение напряженной значительности плохо сочеталось с некоторой суетливостью их движений, и Адоня поняла, что это от растерянности - они оказались в ситуации, когда от них ждали действий, но что делать - этого ученые мужи как раз и не знали.
      - Да подойди же! - пожилая женщина нетерпеливо повлекла Адоню к кровати.
      Лицо Лиенты было спокойным до безмятежности, глаза закрыты, высокий чистый лоб бледностью спорил с белизной простыней.
      - Сделай что-нибудь! - нервно проговорила женщина. - На тебя моя последняя надежда.
      Адоня подошла вплотную, и - сердце обдало волной лютой стужи... Лиенты здесь не было. Она не слышала, не чувствовала его. Вместо него Адоня ощущала только пронизывающий холод, несовместимый с жизнью. Здесь, среди живых оставалось только тело... Тело без души... Адоня едва удержалась от того, чтобы не зажмуриться изо всех сил, не сжать голову руками: "Я не могу больше! Я не могу разобраться во всем этом! За что мне!? У меня разорвется голова от всех этих мыслей, от знаний, которых я не хотела!!! Оставьте меня!" А если этого нельзя, то как хотела бы она хоть ненадолго оказаться сейчас одной в тишине и попытаться неторопливо подумать обо всем... Адоня поняла, что больше всего ей хочется в целительную мудрость хранилища.
      Но бездыханный Лиента лежал перед ней, и от нее ждали помощи. Лиенте нужна была помощь. Лиенте, которого она однажды уже отдала... предала...
      Крик остался в ней, безгласым. Вместе с ним Адоня задавила и свою слабость, шагнула к Лиенте. Она распахнула его батистовую рубашку, положила руки на грудь, вся обратилась в слух и... почувствовала едва ощутимый отклик в центре своих ладоней. Облегченно переведя дыхание, спросила:
      - Эти господа, они доктора господина барона?
      Взгляд ее скользнул по свежо белеющей повязке на загорелом запястье безвольной руки - наудачу применяя все доступные им средства, они отворяли кровь. Стоял резкий запах нюхательных солей и уксуса.
      - Да, это личные доктора господина барона.
      - Отпустите их.
      Женщина колебалась, и Адоня нетерпеливо пояснила:
      - Разве вы не видите, что от них нет никакого проку? Отошлите их.
      Лицо женщины горестно сморщилось, она махнула рукой. Повинуясь ее жесту, со скрытым облегчением лекари переложили ответственность за своего подопечного на Адоню.
      - Часто ли случается подобное с господином бароном?
      - Раньше - никогда... - замешкавшись на секунду, ответила женщина.
      - Вы не поможете ему, если будете говорить мне только то, что посчитаете нужным. Если я спрашиваю, значит, мне нужно это знать.
      - Я имела ввиду, никогда до поездки в столицу... Четыре месяца назад.
      - Зачем барон Гондвик туда ездил?
      Женщина посмотрела удивленно.
      - Может для этого какая-то особая причина была? - поторопила Адоня.
      - Разумеется, была!
      - Я не местная жительница, - проговорила Адоня чуть раздраженно. - Мало знаю о том, что здесь происходит.
      - Барон Гондвик был приглашен ко двору для получения титула онга. Женщина гордо подняла голову, и даже беда на миг отступила перед ее чувством гордости за Яссона Гондвика. - Его Высочество лично провел обряд посвящения и собственноручно вручил нашему господину знаки-символы.
      - О! - искренне вырвался у Адони возглас почтительного удивления.
      Она знала, что престижный титул онга большая редкость, его действительно надо было заслужить. Ни деньги, ни власть не могли помочь завладеть высоким титулом - основанием для этого всегда были особые заслуги перед государством, причем такие, которые требовали личного мужества и стойкости духа.
      Это был высший титул, которого мог удостоиться подданный королевства, причем происхождение вовсе не играло роли. Но вот сам титул давал такие исключительные права, что в определенных ситуациях приказ онга приравнивался к королевскому, и только сам король мог отменить его. Для всех остальных право онга было неоспоримо, даже для особ королевской фамилии.
      И Адоня тоже испытала гордость. Не за Яссона Гондвика, почти незнакомого ей, а за Лиенту, эритянина, вождя лугар. Значит и здесь, под другим именем, с измененным сознанием он остался прежним - сильным, мужественным и гордым. Это радовало Адоню потому, что, как правило, подобные качества плохо сочетались с подлостью и двоедушием. Даже если Лиента настроен к ней враждебно, ей не придется ждать от него удара в спину.