Владислав Крапивин

Топот шахматных лошадок

Роман-хроника Институтских дворов

Первая часть

Треугольная площадь

"И сказал людоед…"

С некоторых пор у шестиклассницы Белки Языковой стало иногда появляться странное ощущение. Вдруг казалось ей, что окружающее пространство на миг затвердело и с металлическим звяканьем прогибается то в одну, то в другую сторону. Словно лист из упругой жести. Такие листы всегда чуть изогнуты; надавишь, и – дзынь! – твердая плоскость превращается из выпуклой в вогнутую. Или наоборот. Как обширный противень, на котором мама печет в газовой духовке пироги с картошкой.

Однако Белка понимала, что сравнение это очень приблизительное. Во-первых, объемное и обширное пространство не похоже на плоскость из тонкого металла. Во-вторых, звяканье, с которым оно прогибалось, было бесшумным. В-третьих, противнем сколько ни щелкай, в окружающем мире ничего не изменится. А когда в ушах (или где-то внутри, или просто в душе) вдруг раздается неслышное, но ощутимое «дзын-нь» и все вокруг на полсекунды делается щекочущим и зыбким – это знак, что случится событие. Не обязательно важное и заметное, но необычное. То прокатится по вечернему небу яркий метеор, то по телеку вдруг покажут необъявленный в программе фильм «Гори-гори, моя звезда», то после короткого майского ливня засияет над невысокими крышами небывалая тройная радуга, а сами крыши сделаются золотыми (и неожиданно придет откуда-то незнакомая большая собака, понимающе помашет хвостом, сядет рядом и вместе с Белкой станет смотреть на чудо). Или приснится под утро сон, который не запомнится, но оставит ощущение неведомой страны, смутно различимой сквозь чащу цветущих веток…

Надо сказать, что Белка не была мечтательницей и фантазеркой. По крайней мере, снаружи. Но внутри, видимо, все-таки была – как и большинство девочек (да и мальчишек тоже). И поэтому к «звяканью» пространства относилась всерьез. Каждый раз ожидала события. И сегодня с утра – тоже.

Однако ничего интересного не случалось.

Нельзя же отнести к таким событиям разговор с мамой о летних планах.

Мама была рослая, широкоплечая, с густыми бровями. Порой она выглядела грозно, особенно если подбоченивалась и брови сводила к переносице. Папа в такие минуты казался перед ней кузнечиком. Но все равно он маму не боялся. И Белка не боялась. Никогда. И сейчас в ответ на мамины увесистые аргументы она заявила:

– Я же сказала: не по-е-ду… – Причем звучало это так, словно Белка собиралась добавить легкомысленное "ля-ля-ля".

Мама попыталась огреть ее полотенцем. Жест носил символический характер, и Белке не стоило труда увернуться. Она сделала это, попутно ухватив с тарелки маслину (осталась от папиного завтрака, а сам он уже укатил на работу).

– Элизабетта!

– Что, мамочка?

– Ты моя погибель, вот что! И папина…

– Не-а. Я образцовый ребенок. Просто я не хочу туда …

– Это глупо! Ты упряма как… как…

– Как старая коза?

– Вот именно!.. Такие возможности! Тетя Рита обещала оплатить дорогу и прилететь за тобой, как и в прошлый раз! Она тебя так любит!

– Тогда пусть лучше пришлет наличными. Мы купим цветной принтер.

– Ты бессовестная и циничная девица!

– Ага. И погибель. И коза…

– Другие девочки на твоем месте с ума сошли бы от счастья!

– Ага, все Яны и Кристины. И даже Ксюша Подушкина… Но я-то уже была там!

– Ты была зимой! Всего полторы недели! А сейчас там чудесно!

– Что чудесного? В Канаде тот же климат, что у нас.

– Зато экология не та! И леса, и озера… И вообще иной мир! Дядя Валентин обещал свозить тебя на машине в Штаты. Может быть, даже в Нью-Йорк.

– Дядя Валентайн …

– Не паясничай!

– Я боюсь лететь.

– Что за чушь! Все говорят, что самолеты этой компании совершенно надежны!

– А почему тогда пассажиры при взлете и посадке читают "Отче наш"?

– Это… традиция, вот и все.

– Везде традиции. Сплавлять детей куда-нибудь из дома на каникулы – тоже традиция. Хороший тон. "Ах, вы знаете, наша дочь отдыхала у родственников в пригороде Торонто"…

Мама опять взяла полотенце. Белка поправила очки, бросила в открытое окно косточку маслины и скрестила руки с видом готовой пострадать мученицы.

Мама огрела полотенцем газовую плиту.

– Я тебя не понимаю!

– А я, мамочка, тебя. То ты боишься отпустить меня без мобильника за три квартала, то готова загнать на другое полушарие. Ну, ни-ка-кой логики.

– Полная логика! Там в тысячу раз безопаснее, чем в этих наших кварталах! Лидия Даниловна рассказывала, что вчера на улице Пестеля опять…

– А Лидия Даниловна помнит, что началось за границей, когда меня отправили туда на Рождество? В Индийском океане цунами! В Европе ураганы! Всю Англию залило, даже до Петербурга докатилось!

– При чем здесь Канада! Там не заливает и не трясет!

– Там будет трясти меня. От ихнего образа жизни.

Белка нарочно ввернула неправильное слово «ихнего», чтобы перевести разговор на другие рельсы. Мама – заведующая кустовым управлением библиотек – всегда тщательно следила за нормами литературного языка. Брякнет Белка что-нибудь вроде «клёво» или «прикид» (чаще всего нарочно) – и началось воспитание. Но на сей раз мама не попалась на крючок. Видимо, даже не заметила.

– Ты просто не умеешь быть благодарной. Тетя Рита изумительная женщина.

– Она, конечно, изумительная. Да я-то злыдня. Я не могу, когда она: "Бэллочка, ступай переоденься к ужину. Бэллочка, почему ты так редко улыбаешься? Девочка моя, спустись в холл, там опять пришел твой бойфренд"…

Маргарита Степановна Языкова, папина сестра, волею судьбы десять лет назад оказалась замужем за жителем Канады Валентайном Дюма (полуирландцем, полуфранцузом). И очень скоро полностью вписалась в уютный быт обеспеченного западного семейства. Честь ей и хвала. И дяде Валентайну, однофамильцу знаменитых писателей, – тоже (хороший мужик). Вот только детей у них почему-то не было. Поэтому российскую племянницу они окружили всяческой любовью. Но почему надо все время ходить с улыбкой и то и дело переодеваться – к завтраку, обеду, ужину?.. Хотя, по правде говоря, было там совсем неплохо. И даже «бойфренда» Мишеля она вспоминала без досады.

Это был сын соседей, на полгода старше Белки. «Бойфрендом» он объявил себя с первого дня знакомства (сперва полушутя). Других ребят поблизости не было, поэтому поневоле законтачили. Ходили на лыжах, ездили с дядей Валентайном к Ниагаре, болтали по вечерам. Мишель говорил по-английски и по-французски, Белка в английском ни бум-бум, а французский учила с первого класса и потому кое-как объяснялась. И обучала Мишеля русским фразам. Он был ничего, не дурак, только слишком тонкошеий, причесанный и воспитанный. Но в конце концов оказалось, что воспитание воспитанием, а… В общем, однажды вечером, когда остались в комнате Мишеля вдвоем перед телевизором, тот (Мишель, а не телек), начал все так же вежливо объяснять, что у них, в здешнем краю, отношения между "бойфрендами и их девочками" бывают не только словесные, но обретают вскоре "более ощутимую форму".

Не теряя времени и не проявляя смущения, Мишель вознамерился продемонстрировать, что это за формы.

"Ты что с катушек съехал? Убери лапы", – сказала Белка.

Мишель по-русски почти не понимал и лап не убрал, наоборот…

О-о, какое трескучее эхо российской пощечины сотрясло респектабельный канадский особняк и, кажется, докатилось до берегов Онтарио! Бойфренда отнесло с мягкой скамейки на пол, под пушистую елку, на которой судорожно запрыгали стеклянные шары и санта-клаусы. Надо отдать Мишелю должное, он не потерял самообладания. Посидел, потер щеку и высказался в том смысле, что, очевидно, девочка не созрела для перехода к новому этапу отношений. Белка с трудом, но поняла. И сообщила опять же по-русски, что сейчас Мишель созреет и перезреет как кривой огурец на навозной грядке.

– Пожалюста? – сказал тот, продолжая поглаживать щеку. В переводе на нормальную речь, это означало: "Повтори, я не врубился".

Белка, старательно подбирая слова, повторила по-французски (правда, слово «перезреет» не вспомнила и сказала "лопнет").

– О нет, – отозвался Мишель. – Это не есть правильный финаль…

Они не поссорились. И вполне по-приятельски попрощались, когда через три дня Белка отправилась домой. И потом случалось даже, что переписывались по е-мейлу (Белка – в основном для тренировки в языке). Но встречаться с неудачливым бойфрендом Белку вовсе не тянуло.

И вообще не тянуло в Канаду.

Почему?

Конечно, она и вправду побаивалась лететь опять через океан, но не так уж сильно. И к образу жизни в доме Дюма она к концу зимних каникул вполне притерпелась (хватило юмора). И понимала, что там ожидает ее немало интересного. Но… что-то необъяснимое (такое же необъяснимое, как звонкие щелчки пространства) заставляло говорить «нет». Словно кто-то шептал: "Не надо, Белка. Уедешь – многое потеряешь". Шепот был неясный, и при желании ничего не стоило отмахнуться. Но… желания не было.

Чтобы мама не заподозрила ее в странных настроениях, Белка надула губы:

– Мы же хотели все вместе в Питер. Или даже в Вильнюс…

– Но ты прекрасно знаешь, что папа до осени не может! Сейчас наконец-то появилась возможность спасти завод от банкротства, получить новые заказы! Это реальный шанс! Все инженеры остались на местах!

– Подумаешь, шанс. Кому нужны радиозонды российского производства.

– Не зонды! Есть возможность освоить выпуск строительных конструкций. Как раз идет наладка новых технологий. – Мама была в курсе дел своего супруга.

– Ага! Как переделывать летучие шары в бетонные панели… В "элизобетонные"…

– Не суди о том, чего не понимаешь! И… надо пожалеть отца, он работает на износ! Я не могу оставить его в такую пору.

– Ну и я не могу! – героически сообщила Белка.

– А ты сможешь. Как раз, чтобы помочь папе. Он станет лучше работать, если будет знать, что у дочери нормальные каникулы. Имей в виду: если не Канада, то путевка в летний лагерь «Песчаный мыс». На две смены. У меня есть возможность…

– Еще не хватало! В этот заповедник для дебилов!

– У тебя все дебилы, кроме тебя самой!.. Лидия Даниловна говорила, что племянник ее соседки в прошлом году отдыхал там все лето и очень доволен. Там прекрасная, веселая коллективная жизнь.

– Ага. Особенно после отбоя…

– При чем здесь отбой? Ты опять какую-то чушь…

– По-моему, ты мечтаешь о подарке к Восьмому марта.

– К… каком подарке? Что опять за фокусы?

– Такие фокусы. Лидия Даниловна не рассказывала? А Восьмое марта как раз через девять месяцев…

– Элизабетта!!

– Да, мамочка?

– Ты… даже не соображаешь, какое ты бессовестное существо!

– Здрасте! – Белка сняла очки, чтобы мама лучше увидела изумление в ее взоре. – Разве это я хочу в тот «Песчаный мыс»?

– По-нят-но… А к тете Рите ты, может быть, все же захочешь?

– Нет.

"Но сказал людоед: нет", – процитировала мама Корнея Чуковского. Так она всегда кончала разговор, если понимала: уговаривать дочь категорически бесполезно. – Сгинь с моих глаз.

– Ага… Мамочка, я тебя люблю. Я сгину не надолго, в книжный магазин на улице Строителей. Я вчера там видела "Вино из одуванчиков" Брэдбери. Денег не хватило, оно стоит девяносто два рубля. Ты мне дашь десятку?

– У тебя же есть эта книга!

– Была. Ее зажала Подушкина. Главное, читать не стала, говорит: неинтересная. И посеяла где-то… А та, что в магазине, красивая такая, с рисунками…

– Возьми в ящике пятьдесят рублей. Купишь по дороге батон и два пучка лука.

– Мамочка, ты чудо!

– А ты чудовище.

– Это слова одного корня.

– Ты собираешься в город в таких драных спортивных штанах?

– Что ты! Я буду как картинка из журнала "Бурда моден"!

– И причешись. Бурда…

Самолетики

Белка надела пышную, как абажур, юбку в крупную клетку. Черно-красно-коричневую, с множеством складок. Натянула пестрые гольфы и ярко-зеленую майку с отпечатанным на ней черным всадником в латах. Готическая подпись ниже всадника извещала, что он – IVANHOE (то есть "Айвенго"). Книжку про этого рыцаря Белка считала занудной, но картинка ей нравилась.

В прихожей Белка бросила на плечо лямку холщовой сумки с большими буквами DL (непонятно, что они означали). Крутнулась перед зеркалом. Ничего… Папа как-то сказал, что в таком наряде дочь похожа на длинноногого шотландского мальчишку. Белка фыркнула и возразила: пусть лучше шотландские мальчишки считаются похожими на нее. Папа согласился, что можно и так, жаль только, что юные земляки Вальтера Скотта про такой вариант не знают. Белка сказала, что это их беда, а не ее… Сейчас она с усилием расчесала короткие жесткие волосы (и неправда, что рыжие! – коричневые с бронзовыми проблесками), застегнула сандалетки (кроссовки Белка терпеть не могла, в отличие от своих одноклассниц – Ян и Кристин), поправила большие квадратные очки. То есть чуть-чуть перекосила их – так выглядит артистичнее. И оглянулась на кухонную дверь:

– Ма-а! Я топ-топ!..

– Телефон взяла?

– Да куда же я без этой гири на шее!

Старенький мобильник «Нокия» был не на шее, а в одном из карманов, спрятанных в юбочных складках (и юбку слегка оттягивал).

– Не забудь про батон и лук!

– Конечно, не забуду! Иначе ты погонишь меня специально!

– Разумеется! – обнадежила мама.

Семейство Языковых обитало в двухкомнатной квартирке на четвертом этаже древней хрущевки. В глубине заросшего кленами квартала. Рядом стояла еще одна такая же пятиэтажка, а другие дома вокруг были поменьше, в два и три этажа, а некоторые – вообще старина: приземистые, с резьбой и палисадниками. Улица называлась Библиотечная, хотя ни одной библиотеки на ней не было (папа говорил, что название – в мамину честь).

Библиотечная улица, конечно, вовсе не центральная, хотя и не окраинная. Так, что-то среднее. Улица Строителей, где книжный магазин, такая же. И находится она не так уж далеко. Но это если бы шагать по прямой. Однако по прямой было нельзя. На полпути лежала закрытая территория, которую местные бабки называли "Госпиталя". До революции там был монастырь, потом какие-то фабрики и склады, а во время войны с Германией это место заняли военные медики. И с той поры там остались. Позанимали под лечебные корпуса и лаборатории все строения, отхватили еще часть земли и зданий у соседнего института Физики, позапирали все ворота и калитки в тяжелой монастырской стене и поставили у них часовых. Тетушки в окрестных кварталах шептались, что в Госпиталях не только лечат больных солдатиков и офицеров, но делают какие-то хитрые опыты. Скорее всего, врали. Но так или иначе, а чтобы попасть, например, от Каменного моста через Иртушку к Парковой роще, приходилось топать в обход – или по Институтской улице, или вдоль длинной решетки в Музейном проезде.

За решеткой стоял могучий собор с похожими на русские шлемы куполами. До недавнего времени в соборе располагался Областной музей. Белкин класс (тогда еще третий "А") ходил сюда на экскурсию. Потом епархия отвоевала собор у городских властей. Но не весь. Часть экспонатов там осталась, потому что даже при большом уплотнении в двухэтажное музейное здание, стоявшее рядом, они не влезли. Между церковным начальством и дирекцией музея шли по этому поводу постоянные споры, о которых иногда писала городская газета. Мнение газеты сводилось к тому, что собор следует полностью отдать епархии, а для музея построить новое просторное здание. Городские власти соглашались. Музей, однако, не строился, а строились многоэтажные офисы и узорчато-стеклянные дачи для высоких чинов.

Одна такая дача, кстати, прилепилась к сложенной из кусков гранита стене, рядом с приземистой монастырской башней. Дача называлась «Генеральская». Ее, окруженную глухим забором, тоже приходилось огибать по немощеной, раскисающей при дожде дорожке.

Впрочем, жители не роптали, привыкли.

Белка тоже не роптала. Тем более, что погода стояла чудесная, над заборами обвисали гроздья сирени, в газонах горело желтое мелкоцветье. Теплый, как дыхание доброй лошади, ветерок обдувал колени и руки, шевелил упругие прядки. На краю оправы очков, где металлическая скрепка, уселся искристый зайчик, покалывал глаз и не желал спрыгивать, хотя Белка отмахивалась от него. "Ладно уж, сиди", – наконец сказала она.

Хулиганисто брызгая на тротуары, проехала поливальная машина. Редкие прохожие несердито заругались ей вслед, а Белка замахнулась сумкой, тоже несердито.

Она перешла Каменный мост. Иртушка празднично поблескивала и пахла сегодня не отходами фабрики «Полимер», а мокрой травой. За мостом, на улице Рылеева, надо было решать: идти налево, к Институтской, или направо, к Музейному? Прежде, чем решить, Белка глянула прямо. Просто так, по привычке. Улица Рылеева пересекала Первомайскую и заканчивалась через квартал – упиралась в длинное двухэтажное здание старинного вида с похожими на бойницы окнами. Здание было пыльно-желтого цвета. Разделяя это строение пополам, подымалась над ним широкая граненая башня с зубцами. Тоже пыльно-желтая. В детсадовские времена Белка думала, что это старинная сказочная крепость. Потом ей объяснили, что башня – бывшая надвратная церковь монастыря, у которой в советские времена снесли купол. Белка считала, что в таком виде башня смотрится даже лучше – похоже на рыцарский замок (хотя сносить купола, конечно, свинство).

Впрочем, сейчас Белка ни о чем таком не размышляла, глянула машинально, зная, что увидит давно знакомую перспективу. И увидела. И… Вернее, не «и», а «но». В перспективе Белкин глаз ухватил непривычную деталь. Зеленые полукруглые ворота, наглухо запертые во все времена, оказались на сей раз открыты. Одна створка была отодвинута напрочь, во второй оказалась распахнута калитка.

Никогда в жизни Белка не видела, что там, внутри, за башней. Ясно, что ничего особенного, но все-таки… То, что не видел никогда, обязательно притягивает любопытного человека. Белка не считала себя очень любопытной, но и равнодушной не была. А сегодня – тем более. Она ведь помнила, как рано утром ощутила упругое «дзын-нь» пространства. Значит, вполне могло случиться что-то.

Белка перебежала Первомайскую, прошагала мимо вековых тополей у Сельхозтехникума (тоже старинного, с колоннами и каменными масками над окнами), обогнула три скульптуры в длиннополых гранитных шинелях (памятник декабристам), миновала кафе-стекляшку «Ливерпуль» и оказалась в десяти шагах от ворот.

Из ворот вышли две тетушки с кошелками. По виду – явно не военные медики, а домохозяйки, спешащие домой с Грушевского рынка. Потом выскочил пацаненок дошкольного размера, проволок мимо Белки на веревке сооружение из пивных банок и пластмассовых колес (оно погромыхивало). За ним вышла ветхая старушка в зимней шали и с клюкой, похожей на посох пилигрима.

Белка шагнула навстречу.

– Бабушка, разве проход здесь сейчас открыт?

– Что, милая? А, проход… – Старушка лучилась добротой. – Да он, моя хорошая, тут еще с осени открыт. Как госпиталя уехали, все и ходют. И на рынок теперь, и ко внукам мне стало рукой подать. А то ведь раньше-то бредешь, спотыкаешься, особенно после дожжика…

Белка терпеливо дослушала, чтобы ненужным раздражением не спугнуть придвинувшееся что-то. Сказала спасибо и прошла под нависшими сводами, от которых сильно пахло застарелой каменной сыростью. И сразу опять стало сухо, солнечно, тепло.

И странно…

Хотя, в чем странность, Белка сперва не поняла.

Лежала перед ней не то улица, не то площадь. Широкая здесь, в начале, и сходящаяся клином в дальнем конце. Там, вдали, стояла башня, но не такая, как над воротами, а тонкая, кирпичная, со стрельчатыми арками и редкими окнами. Скорее всего, водонапорная, хотя было в ней что-то от средневековья. Да и от всего, что вокруг, веяло стариной. Справа плотно друг к другу выстроились каменные и деревянные дома в один-два этажа – с балконами, крылечками, решетками. Пестрели вывески и витринные навесы магазинчиков, мастерских, парикмахерских. Было похоже на декорацию к пьесе про уютный городок прошлых веков. "И когда, и откуда все это здесь появилась?" – подумала Белка. Но мельком. Потому что взгляд сам собой переехал влево. А там… там было не так. Вдоль всей площади высились массивные кирпичные здания.

Впрочем, «высились» – неточное слово, Были они трех – или четырехэтажными. Однако этажи – не в пример тем, что у домиков правой стороны. Виделась в них этакая столичная масштабность, академичность, словно это были музейные или университетские корпуса… Солнце падало на красные стены рикошетом и отчетливо лепило архитектурный рельеф: карнизы, арки, сложенные из кирпичей узоры, полуколонны, оконные углубления.

Стояли эти здания вплотную друг к другу, и можно их было принять за одно строение, но нет – все же это были разные дома. Они отличались высотой, формой окон (то узких, прямоугольных, то широких, полукруглых. У некоторых вдоль первых этажей тянулись массивные каменные галереи…

"Ну и ну…" – сказала про себя Белка, ощущая почтительное и осторожное любопытство. Машинально глянула назад. Как и ожидалось, сзади были ворота под башней и площадь замыкал двухэтажный госпитальный дом. Только здесь он казался гораздо длиннее, чем с улицы Рылеева. Убедившись, что ворота на месте и по-прежнему открыты, Белка тряхнула головой, поймала очки и шагнула из синей тени башни на желтое солнечное пространство.

Пространство было вымощено выпуклыми булыжниками. Среди них росла сероватая кашка и стебельки с какими-то бордовыми цветами-шариками. Тонкие лиловые тени от них тихо шевелились – потому что шевелился над нагретыми камнями воздух.

Отчетливо пахло скошенной подсыхающей травой. Это было странно и… знакомо. Странное в том, что нигде не было видно лужаек и газонов (да и не время еще косить траву). А знакомое – Белка не могла понять, что именно. Однако хорошее, давнее такое…

И лежала тишина.

Она тоже казалась удивительной. Ведь звенели неподалеку ребячьи голоса, пробренчал где-то на Первомайской трамвай, играла в какой-то мастерской музыка, даже прокричал за домами петух – и не просто прокричал, а словно внутри громадного ящика из тонкого стекла. Но эти звуки не раздвигали тишину, и она была здесь главная.

Подчиняясь тишине и странности, Белка осторожно ступала по булыжникам. Впереди так же осторожно ступала синяя тень – совсем короткая, потому что солнце забралось уже на полную высоту, близко к полудню. Оно грело сквозь футболку Белкины плечи.

Изредка встречались прохожие. Все такие же тетушки с кошелками. На Белку и перед собой они смотрели без интереса, для них здесь все было привычно. Перебегали от магазинчика к магазинчику мальчишки и девчонки. Прошагал деловитый дядька, он держал на плече плоский ящик с листами стекла. От стекол разлетались солнечные зайчики. Один прыгнул к Белке и опять уселся на оправе очков.

На середине площади, там, где она уже изрядно сузилась, подымалось непонятное сооружение: здоровенный каменный треугольник над широкой круглой площадкой полуметровой высоты. "Солнечные часы!" – сообразила Белка. На бетонной площадке чернели выложенные разноцветными камушками деления и всякие фигуры – знаки зодиака. Слева от каменного треугольника (похожего, кстати, на застывший парус) неподвижно сидела на солнцепеке черная кошка.

Она была гладкая и такая неподвижная, что казалась отлитой из чугуна. Будто украшение для этих часов. Но, чутко уловив девчонкины шаги, кошка встала, изящно выгнула спину, прыгнула с уступа и не спеша перешла Белке путь. Потом, шагов с пяти, оглянулась – кажется, с ехидцей. Глаза ее были изумрудные, а по шерсти скользили блики.

– Ну и фиг с тобой, – без всякой досады сказала ей Белка. – Думаешь, я тебя боюсь?

Кошке, видимо, это понравилось. Она вернулась, потерлась усатой щекой о Белкину ногу и вопросительно глянула снизу вверх. Белка осторожно погладила ее.

– Мр… – снисходительно сказала кошка и пошла по своим делам. А Белка по своим – искать выход на улицу Строителей.

Сначала она думала дойти до конца площади-улицы, где стояла водонапорная башня. Но, поглядывая по сторонам (с прежним осторожным любопытством), она вдруг увидела, что слева, между трехэтажными кирпичными зданиями, есть проход. Куда он вел, непонятно. Если судить по расстоянию, то там, сразу за этими «академическими» корпусами, должна проходить Институтская улица. "Но непонятно, почему с той улицы корпусов этих я никогда не видела, только всякие заборы?" – подумала Белка. Она вдруг опять вспомнила утреннее "звяканье пространства". Любопытство в ней сделалось менее осторожным и более напряженным. Белка повернула налево и вошла в тесный проход.

По сторонам воздвиглись глухие стены. Белка была готова, что здесь ее встретит зябкая прохлада и запах старых кирпичей, но по-прежнему сухо и тепло пахло скошенной травой. Навстречу тянул ветерок. Вверху узкой полосой синело над стенами небо. Полоса изгибалась, потому что изгибался проход. И после плавного поворота Белка увидела двух мальчишек.

Им было лет по восемь-девять. Один – будто с открытки: со светлыми локонами, в парусиновом костюмчике с вышитыми там и тут якорями, в белых носочках и похожих на Белкины сандалетках. Другой – с темной щеткой волос, в обвисшей трикотажной одежке, которую будто нашли на угольной куче, босой и неумытый. (У Белки почему то сразу придумалось для него прозвище – "Чебурек".) В общем, совершенно разные пацанята. Но делом своим они занимались дружно. Дело было такое – натянули поперек прохода бельевую резинку и теперь привязывали ее конец к вделанному в кирпичи кольцу. Молча и умело.

Резинка тянулась над землей неудобно для Белки. Перешагивать – высоко, нагибаться неловко как-то. Она остановилась.

– Можно, я приподниму резину?

Ребята разом глянули на нее. «Чебурек» выпрямился, подошел, вздернул тугую полоску выше головы.

– Проходи, пожалуйста.

Голос был чистый и высокий. И это "проходи, пожалуйста", сказанное с готовностью, без намека на мальчишечью ершистость, было для Белки неожиданностью. Белка даже почувствовала себя слега виноватой: помешала людям. Быстро проскочила под резинкой, потом оглянулась.

– А вы что это делаете? Игра такая, да?

– Ну да! Аэропланчики запускаем, – отозвался мальчик с якорями (тоже охотно и звонко). – Вот… – Он мотнул разлетевшимися локонами. Неподалеку лежали на булыжниках три модели самолетиков. Сантиметров пятнадцать длиною. Белка подошла, присела. Сделаны самолетики были очень просто: в расщепленные бамбуковые лучинки вставлены крылья и стабилизаторы из тонкого прозрачного пластика. На носу грузик – видимо из смолы. В него вделан крючок из канцелярской скрепки.

Белка поправила очки.

– И что, хорошо летают? – спросила она.

– Еще как… – скромно похвастался мальчик с якорями. Потом удивился: – Ты разве никогда не видела?

– Никогда… – Белка опять ощутила виноватость.

Чебурек подскочил, схватил самолетик.

– Тогда смотри! – Эхо от звонкого вскрика промчалось по кирпичной тесноте. А мальчик выскочил на середину прохода. Зацепил аэропланчик за резинку крючком, сделал несколько шагов назад, оттягивая самолетик на себя. Замер…

– Раз, два, три! – Эхо опять толкнулось в проходе. Чебурек выпустил самолетик. Резинка рванула маленькую модель вперед, та помчалась, набирая высоту.

Белка сжалась, думая, что самолетик врежется в кирпичи. Ведь узкий проход в пяти шагах изгибался! Но самолетик, следуя изгибу, сделал поворот и скрылся за кирпичным выступом.

Казалось бы, мальчишки должны были с криком ура кинуться следом. Но нет. Сперва мальчик с якорями тоже запустил самолетик, и потом оба приятеля уже помчались по проходу. На полпути оглянулись на Белку, словно приглашая. И она побежала за ними, навстречу теплому ветру. Наверно, не очень-то солидно было ей, почти семикласснице, безоглядно встревать в такую вот малышовую игру, но мысль об этом мелькнула, как мгновенная усмешка. Главное – что там впереди! ("Дзынь!" – сказал звонкий металл пространства.)

Метров через десять проход вывел… куда вывел? Это было опять неожиданно и непонятно. Не то двор, не то маленькая площадь. Ее снова обступали кирпичные дома, но обступали уже не длинными стенами, а узкими торцами и закругленными углами, похожими на высокие крепостные бастионы. Поэтому у площади (или двора?) была форма неправильного многоугольника. Под ногами – уже не булыжники, а неровные гранитные плиты, среди которых цвела аптечная ромашка… Но Белка все это увидела мельком. Она сразу зацепила глазами два самолетика. Их крылышки искрились, как у стрекоз. Самолетики на большой высоте, под очень синим небом с одиноким пушистым облаком шли друг за дружкой по кругу. Постепенно снижались. И наконец мальчишки на лету взяли их в руки. Опять оглянулись на Белку.

– Ну, просто чудо, – сказала она. – Я и не думала, что они могут так.

– Потому что здесь особые воздушные потоки, сказал мальчик с якорями. Эти потоки и правда с пушистой теплотой уходили вверх от нагретых солнцем плит.

– Можно я подержу аэропланчик, – попросила Белка.

– Подержи, – Чебурек протянул ей модель-малютку, а сам вдруг зачем-то побежал назад. Его дружок, не удивился, не окликнул. Белка покачала почти невесомый самолетик на ладони и спросила у мальчика с якорями.

– А как это все называется? – И махнула вокруг себя рукой. – Улица, площадь… Я здесь никогда не была…

– Это все называется "Институтские дворы", – обстоятельно объяснил мальчик. – Потому что сейчас здесь Институт альтернативной физики и математики. Вон там философский факультет, а там библиотека. – Взрослые слова он выговорил отчетливо, без запинки, и даже как-то по-хозяйски.

Послышался мягкий топот, это прибежал босой Чебурек. С третьим самолетиком. Протянул его Белке.

– Возьми, если хочешь.

Белка… поняла, что она да, хочет. Даже очень. Казалось бы, зачем? Но… ("Дзын-нь…)

Она глянула на мальчика с якорями: "Можно?"

– Конечно, – сказал он. Белка очень осторожно опустила самолетик-стрекозу в сумку.

– Но имей в виду: в других местах он так хорошо летать не будет. Только здесь, – предупредил Чебурек своим звонким голоском. Это "имей ввиду" опять же не вязалось с внешностью беспризорника, и Белка улыбнулась. Про себя. И спросила: