Владислав Крапивин

Прохождение Венеры по диску Солнца

Часть первая

Ангел-хранитель Вовка

1

Револьвер был итальянской системы «Пикколо». В точности как настоящий. Только вместо медных патронов – стеклянные баллончики со сжатым воздухом. Хлопал он оглушительно, бил пластмассовыми пулями крепко, но застрелиться из него было все-таки невозможно. Я и не пробовал. Вместо этого лежал на тахте и стрелял по фужерам.

Эти фужеры мы купили с Лидией год назад, когда наконец решили расписаться в загсе. Дюжина тонких-звонких красавцев всяких дымчатых расцветок – от нежно-лиловой до темно-розовой. Они стояли шеренгой за стеклом посудного шкафа. Стекло разлетелось от первого выстрела, а сейчас разлетались сами наши любимцы. Я старался перешибать ножки, но это удалось всего два раза. Чаще пули разносили верхнюю часть фужера или вообще летели мимо – делали лучистые дыры в зеркальной задней стенке. После восьми выстрелов были уничтожены пять тонконогих бокалов. Я перезарядил барабан.

Я расстреливал собственную прежнюю жизнь.

Ни злости, ни отчаяния, ни дурацких надежд уже не осталось. Все перегорело. В душе сидело только тупое «наплевать». И этакая безбоязненная мрачность, когда говоришь судьбе: «Ну давай, давай. Что еще? Чем хуже, тем лучше…» Хотя какое могло быть «лучше»…

Лишь изредка, будто одинокие пузырьки, всплывали остатки эмоций и я шепотом говорил:

– С-сука…

Это – по адресу Стаса Махневского. Бывшего лучшего друга. Ну… пусть не друга, но хорошего приятеля. Со школьных времен. Он всегда относился ко мне по доброму, хотя и со снисходительной ноткой. Заступался в седьмом классе, когда приставали и дразнили «Доцентом». Дурацкая старая поговорка: «Сто процентов доцентов ходят с портфелями». Вообще-то таких, как я, сутулых книгочеев и «полуотличников», называют ботаниками, но ко мне кличка прилипла из-за отцовского портфеля. В ту пору никто уже с портфелями не ходил – рюкзаки там или всякие модерновые сумки. А я ходил. В память об отце, ну и… ради принципа, что ли. Потом, в старших классах, дразнилки как-то угасли, прозвище подзабылось, а Стас нет-нет да окликал меня Доцентом. Но я не обижался, понимал – дружеская шутка.

После школы мы потеряли друг друга, а после института и армии я оказался в этом «почти столичном» городе и узнал, что Стас тоже здесь. Совладелец концерна «Дешевые рынки». Ну, законтачили снова. Один раз он помог даже ссудой, когда мы с ребятами из распавшейся газеты «Звонкое утро» затеяли журнал с тем же названием. Для школьников, которые еще не потеряли вкуса к чтению.

Таких читателей в жизни осталось не так уж много, однако сперва дела пошли неплохо. Мы выпустили три номера, напечатали там крутую фантастику местного молодого таланта Игоря Шведкина и повесть Юлия Блада «Беседка над обрывом» – от нее балдели девицы с шестого по одиннадцатый класс. Пришла пора наращивать тираж, и вдруг…

Ну, не вдруг, конечно. Просто прошляпили, разинули рты, увлекшись издательскими радостями и позабыв о рынке. А рынок про нас не забыл. То есть «Дешевые рынки». Дорого они нам обошлись. Все полетело почти мгновенно. Я в этих делах ни фига не понимаю, финансами занимались другие. Вроде бы опытные ребята, но и они оказались в яме. Каким-то образом получилось, что у «Дешевых» больше половины акций и права на старенький редакционный особнячок и на оборудование. И еще куча исков, которые нам необходимо было погасить в месячный срок. А не то…

Ладно, казалось бы, купили журнал, и хрен с вами. Нам, в конце концов, все равно, кому он принадлежит, лишь бы шел к читателям. Но «Дешевым» ни на кой черт не нужен был ежемесячник для «слюнявых тинейджеров». Им нужен был крутой рекламный еженедельник с лаковым разноцветьем новейшего ширпотреба и голыми задницами длинноногих блондинок. И, чтобы выпускать это дерьмо, у них были свои кадры.

Конечно, я кинулся названивать Стасу. Он сказал в трубку своего «накрученного» мобильника:

– Доцент, дорогой ты мой. Нельзя же было так хлопать ушами. Я предупреждал…

Врал, конечно, никак он не предупреждал.

– Стас, ну сделай что-нибудь. Ты же там один из главных!

– Во-первых, не из главных. А во-вторых… что может сделать одуванчик на пути лавины? Это же процесс. Естественный процесс в мире бизнеса. Здесь нет ни друзей, ни эмоций. И от меня не зависит ни-че-го…

Он врал опять. От него зависело многое. И, кстати, не такой уж важной добычей для их концерна было наше хозяйство. Мелкая рыбешка в акульей пасти: проглотит и только фыркнет.

– Стас, но мы же… со школьных лет…

Он сказал прочувствованно:

– Ваня, я все понимаю. Но пойми и ты… Мы живем в разных мирах. Ты воспитан на «Трех мушкетерах» и «Двух капитанах», а сейчас иная эпоха. Эти романы – давно уже не кодекс чести, они просто товар для оптовой книготорговли. Такова «се ля ви», мой друг, и я этой «се ля ви» подчинен на сто «процентов»…

Я как-то в один момент понял, что дальше говорить нет никакого смысла. Но все же сказал напоследок – какая он б… И добавил еще несколько слов (кажется, даже мой мобильник покраснел). Стас не рассердился, даже похихикал:

– Доцент, не старайся, ты никогда не умел лаяться по-настоящему… Хочешь дружеский совет? Не доводите дело до суда. Только потратите на адвокатов последние гроши. И… ты же понимаешь…

Я понимал. И все мы понимали. Помнили недавнюю судьбу независимого «Рынка на Полянке». Уж на что крепкие мужики им владели, Афган прошли, а… В общем, схоронили двоих, а дело пришлось свернуть…

И я, и все, кто занимался журналом, отдали на него свои сбережения (идиоты, энтузиасты чертовы!). Теперь, чтобы погасить долги, надо было распродавать имущество. Кто-то расстался с машиной, кто-то с дачным участком. У меня не было ни того, ни другого, только вот эта двухкомнатная квартира, в которой мы с Лидией худо-бедно обитали пятый год (кроме тех дней, когда она взбрыкивала: «Я ухожу к маме, тебе полезно временное одиночество!»).

Через неделю квартира уйдет в чужие руки. Имущество девать некуда. Кое-что по мелочам перетащит к маме Лидия, а мебель и прочий «габарит» – в комиссионку.

А сам я куда?

Работенку с чахлой зарплатой найти еще можно, а жить где? Выход один – мотать отсюда на родину, в Тальск. Под мамино крыло, в старый уютный домик на улице Теплый Ключ. Устроиться учителем в школу (всегда возьмут, все-таки физмат за плечами), существовать на жалованье в размерах прожиточного минимума и размышлять, как начинать жизнь с нуля… Мама, конечно, будет счастлива. Хотя: «А как же Лидия?..»

Лидия не поедет со мной, это без вопросов. Она – «железная леди» и не бросит то, что наработала в жизни. А наработала она профессию и опыт массажиста, хорошую клиентуру. Когда-то была она старшей медсестрой в госпитале ветеранов войны и труда, потом окончила нужные курсы и поступила в салон «Красота и здоровье». В общем-то на ее зарплату можно было существовать без особых проблем, но… к своей теще я переселяться не стал бы даже под пистолетом. Нет, она вовсе не стерва, однако… Да чего там рассуждать.

Квартиру я получил в наследство от полузнакомой тетушки (прямо как в старом романе). Она умерла, когда я окончил школу. Пришлось ехать в этот город, вступать во владение недвижимостью. Мама со мной не поехала, она всеми корнями была в Тальске, в его краеведческом музее, где заведовала библиотекой. Кипучая жизнь «почти столицы» мне, молодому дурню, пришлась по вкусу: не буду продавать квартиру, а поступлю здесь в педагогический университет (тогда все институты начали именовать себя университетами). И поступил. Конкурс был небольшой, а у меня – серебряная медаль. Даже взятка не понадобилась…

Мама, повздыхав, благословила меня на самостоятельное существование («Я надеюсь на твою рассудительность, Ванечка, будь как папа, он начинал так же»). С ней осталась моя младшая сестренка, Лёлька.

Сперва жил один, потом появилась Лидия. Красивая, решительная, сразу ставшая главной в нашей незарегистрированной семейной паре. Внушала мне, маминому мальчику-провинциалу, житейские правила, взрослый практицизм и даже всякие «мужские премудрости». Во многом преуспела (правда, не в практицизме). Была она и ласкова, и тверда, а порой иронична. Ну и что? Такая она и была для меня хороша…

В педвузе не было военной кафедры. Едва я после выпуска устроился в лабораторию магнитных пленок, как меня загребли в войска спецсвязи. К счастью, всего на год. Службу я оттрубил без проблем. На маленькой «точке» в таежном поселке собрались в основном все такие, как я, с институтскими дипломами, кое-кто даже в очках. Потому как требовались там люди с головами. Не было никакой дедовщины, и большого хамства со стороны офицеров не было. Понимали, что наши мозги надо беречь. Правда, бывало, что выматывались мы крепко, но зато знали: дело делаем, не генеральские дачи строим…

Мама и Лёлька присылали посылки, Лидия – письма. Суховатые и регулярные, раз в две недели. Иногда появлялось у меня опасение: вернусь, а у Лидии – «Ваня, здравствуй, это Миша (или Вася, или, скажем, Артур). Мы решили с ним расписаться. Ты не против, если он пока поживет у нас?» Ничего такого не случилось (потом даже стыдно было за свои мысли). Она, как девчонка, повисла у меня на шее, похлюпала носом. Но скоро стала опять прежней Лидией. Не забывала учить уму-разуму меня и порой в воспитательных целях оставляла одного, «уходила к маме» (к своей, конечно, к Таисии Эдуардовне). Мама эта была, вне всяких сомнений, достойная женщина, однако меня приводило в отчаянье способность ее говорить без умолку, не слушая других, и при этом рассказывать о вещах никому не интересных – о каких-то своих знакомых, о вычитанных в газетах рецептах, о повышении цен на кукурузное масло и о соседской таксе, которая родила трехпалого щенка. Одно хорошо – этого долго не могла вынести и Лидия, возвращалась «под семейный кров».

Самые большие (хотя и нечастые) споры были у нас с Лидией о детях. Мне хотелось пацана или девчонку, пока мы молодые (Лидия, кстати, на два года меня «взрослее»). А то ведь останемся без потомства, елки-палки. Лидия в ответ заявляла: «Посмотри на себя, какой из тебя папа! Тебе самому еще нужно мамино крылышко, дитя неразумное…» – «Тебе просто не хочется возиться с памперсами и портить маникюр!» – «Если уж тебе так нужен наследник, я разрешаю: заведи ребенка на стороне». – «Ну и заведу!» – «Ну и давай. Если очень постараешься, можешь преуспеть».

После этого я говорил, что она дура. Лидия, конечно, объявляла, что уходит к маме. «Ну и валяй…» Иногда она и правда уходила, но чаще мы мирились, и я утихал под ее сдержанное воркование. Что «всему свое время»…

На сей раз Лидия была не у мамы, а на работе, хотя несколько раз грозила уйти, «если ты не прекратишь свои дурацкие истерики». «Что мы, помрем, что ли? Надо быть мужиком, а не распускать сопли!»

Я не распускал сопли, это она зря. Просто тяжко жить, когда все так обваливается разом. Тут и гибель журнала, ради которого я со скандалом ушел из компании «Ньюэлектрик» (и куда меня теперь ни за что не возьмут); и грядущее расставание с квартирой; и предательство Махневского (сволочь поганая, б…); и полное отсутствие пере… пре… тьфу, перспектив (не надо было столько глотать из фляжки с «Тайным советником», тем более что наверняка поддельный).

И вообще – почему все так несправедливо? С какой стати все эти подлые события – на меня?! Неужели я хуже других?! Не воровал, гадостей никому не делал, о большом богатстве не помышлял, полезное дело затеял… За что же ты так меня, матушка-судьба?

В глазах защипало, как у третьеклассника из-за несправедливой двойки. Я сжал зубы и пальнул еще по одному фужеру. Мимо. Даже здесь не везет…

Когда-то мне маленькому мама говорила, что у каждого человека есть невидимый ангел-хранитель. Ну, пусть не у каждого, но у хорошего – точно. Значит, надо стараться быть хорошим, говорила мама, и про ангела не забывать, тогда он поможет и защитит… Я, по правде говоря, забывал. Но ангелы-то, они ведь должны быть великодушными. Почему же он забыл про меня? «Ну, где ты, где, где?!»

Крепко шарахнуло тугим воздухом, я уронил «пикколошку». Показалось, что в окно ворвался на широком размахе крыльев большой гусь. Конечно, я на миг зажмурился, но тут же вытаращил глаза.

Окно было по-прежнему закрыто. И никакого гуся не было. Но люстра качалась, а от потолка к полу по широкой спирали планировало белое перо. Я тупо следил за ним. Когда перо легло на палас, воздух качнулся, и посреди комнаты стал мальчишка.

2

Я смотрел на него, неловко вывернув шею.

Он был с волосами пыльно-соломенного цвета, давно не стриженными и растрепанными. В тонкой белой рубахе до пят.

«Вот так, – скорбно попенял я себе. – И это с неполной фляжки паршивого коньяка. Ну, конечно, еще стрессы и все такое, но… что сказала бы Лидия. В самом деле «распустил сопли»… Я сердито поморгал. Мальчишка переступил с ноги на ногу.

– Сгинь, – сказал я.

Мальчишкино курносое лицо обострилось, глаза стали как синие смотровые щели.

– Ни фига себе! Сперва позвал, а теперь «сгинь»!

– Кого я позвал?

– Меня!

В голове стало что-то плавиться.

– Ты кто?

У него был треугольный подбородок и торчащие скулы с шелушащейся, как от загара, но бледной кожей. Большой толстогубый рот. Рот шевельнулся в полуулыбке.

– «Кто-кто». Я твой ангел-хранитель.

Главное – не впадать в панику. Понятно, что я спятил. Ну и ладно, бывает. В конце концов, может, оно и к лучшему: пока будут лечить, дело затормозится. Потому как со свихнувшегося какой спрос… Я где-то слышал, что при таких вот случаях, когда всякие глюки, видения-привидения и нереальные ситуации, самое правильное – принять правила игры. Будто так и надо. И тогда есть надежда плавно вернуться к нормальному восприятию жизни… И, в конце концов, это даже интересно!

Я сказал как завуч, обличающий неумело врущего ученика:

– Если ты ангел, где же, голубчик, твои крылья?

– А, крылья, – хмыкнул он. – Вот… – И две растрепанные громады из белых перьев выросли у него за спиной. Мальчишка расправил их, крылья приобрели форму и заняли чуть не всю комнату. Левое зацепило над дверью электронные часы с кукушкой, та перепуганно выскочила и заорала.

– Осторожнее ты! – испугался я (хотя зачем они мне, эти часы).

Он усмехнулся опять, дернул спиной, крылья отвалились и шумно упали на пол, съежились. Мальчишка сгреб их в охапку, кинул к потолку. Перья растворились в воздухе. Лишь перо, которое я увидел вначале, по-прежнему белело на зеленом паласе.

Мальчишка шмыгнул ноздрей и насупленно сказал:

– Ну, есть еще вопросы… про меня? Говори.

Вопросов была целая куча. И я задал самый идиотский:

– А с какой стати ты со мной на «ты»? Пускай ангел, но вроде еще пацан, а я как-никак взрослый.

Синие смотровые щели чуть расширились и посветлели, в них будто бы мелькнуло: «Вижу я, какой ты взрослый…» Но отозвался он без насмешки, даже виновато:

– Иначе никак нельзя. Всем, кого надо защищать и охранять, говорят «ты». Так полагается… Пускай даже министру или генералу…

– Ну и… как ты собираешься меня защищать? Ты хоть знаешь от чего?

– Не-а… – Он переступил на паласе и, кажется, почесал под подолом одну ногу о другую. – Мне толком ничего не сказали. Ты как заорал, меня сразу сюда. «Там, – говорят, – разберешься»…

– Я?! Заорал?!

– А разве нет? На все слои Вселенной: «Ну, где ты, где ты?!» А я, наверно, был ближе всех. Шел там, как всегда, через поле… Мне и говорят: «Надо помочь этому… Заодно и на Земле побываешь, ты же хотел…»

«Какому такому «этому»?» – уязвленно подумал я. Но спросил о другом (тоже достаточно уязвленно):

– Ты, значит, не персональный мой ангел, а так… по назначению?

Он, кажется, опять хмыкнул, но незаметно, про себя.

– Персональные не у каждого есть. У немногих. Заслужить надо…

– Н-ну, понятно… – обижаться было глупо. И все же я спросил с поддевкой: – Как же ты собираешься помогать, если не в курсе дел? – И чуть не добавил: «Тут не пацаненок нужен, а взрослый ангел с юридическим дипломом».

Он то ли прочитал мои мысли, то ли догадался. Опять – «смотровые щели».

– За дурака меня держишь, да?

Я струхнул. Все это, конечно, бред, но даже в бреду лучше не обижать ангелов.

– Да что ты… Пойми, я в таком ошарашенном состоянии…

– Приходи в нормальное, – буркнул он. – И давай о деле…

– Д-давай… Все рассказывать по порядку?

– Ага… Хотя нет. Дай сперва посмотрю твой компьютер. Там, небось, куча информации…

Я засуетился на тахте.

– Сейчас встану, включу.

– Лежи… – Он обернулся, протянул к монитору ладонь, тот сразу засветился.

«Может, правда ангел? Жаль тогда, что это всего лишь иллюзия…» – И тут же я мысленно умолк: вдруг опять прочитает, что думаю. Но «ангел по назначению» на мои размышления больше не реагировал. Устроился с ногами на вертящемся стуле (вернее, полустуле-полукресле) перед компьютерным столом, крутнулся (явно с удовольствием), помахал пальцами перед экраном. По тому сразу побежали строчки, так быстро, что я не разобрал, какой файл открылся.

С минуту было тихо (только негромкие машины за окном). Июньские лучи прорывались через растущий за окном высоченный клен и вымытые Лидией стекла. Белело перо, празднично искрились осколки фужеров. Хорошо, что мальчишка не наступил на стекла. Сейчас его голая до колена и босая нога торчала из-за подлокотника стула. Ступня была не очень чистая – видать, он так, босиком, и бродил по каким-то там полям… Кажется, он ощутил мой взгляд, как щекотку, пошевелил ступней. Я перевел глаза на его спину. Лопатки колюче торчали под натянувшейся полупрозрачной рубахой. И можно было различить, что больше на мальчишке ничего нет. Наверно, такие вот легкие длинные сорочки – это что-то вроде ангельской униформы… А детских парикмахерских там, на небесах, судя по его лохмам, нет…

Глядя на заросший затылок, я спросил:

– Слушай, а как мне к тебе обращаться? Просто «Ангел»? Или «Ангел-хранитель»?

Он шевельнул спиной:

– Меня зовут Вовка.

– М-м… Просто Вовка? Или с каким-нибудь чином?

– Да Вовка я, вот и все! Вовка Тарасов… Пожалуйста, не мешай пока…

Я захлопнул рот. И подумал, что для сна или бреда все это тянется слишком долго. А что, если этот приступ опасен? Может, позвонить в психушку?

– Чево-о? – сказал он, не оборачиваясь. – Не вздумай! Наделаешь лишних забот… – И строчки на экране помчались с удвоенной скоростью. А потом вдруг замерли. И ангел Вовка замер, закаменел. Меня встревожила эта закаменелость. Напугала даже. И чтобы разбить ее, я опять сунулся с вопросом:

– Вовка, а ты всегда жил там? Ну, на небесах… Или попал туда с Земли?

– Чево-о? – опять досадливо протянул он. – С Земли, конечно. Два года назад… Иван, я все просмотрел. Паршивые у тебя дела… – Он крутнулся ко мне и спустил ноги.

– Сам знаю, что паршивые. Иначе зачем бы звал? – Я слегка разозлился.

– Ты не знаешь, какие они паршивые, до конца… Тут я ничего не сделаю, придется переть к этому… к твоему Махневскому.

– Он такой же мой, как…

Ангел Вовка поморщился:

– Да ладно, не в этом дело. Лишь бы успеть…

– А как ты к нему проникнешь? Через какое-нибудь это… подпространство?

– Какое еще пространство! Начитался фантастики… У тебя есть велик?.. Ну, я так и знал, что нет. Придётся пёхом…

«Вот так он и уйдет, – подумал я. – И пропадет навсегда…» – и стало грустно, словно кончался не бред, а славная такая сказка.

Вовка прыгнул с высокого стула, потянулся.

– Пойду…

«А если это по правде, то что он там будет делать, у Махневского?»

– Там поглядим, – хмуро сказал он.

Стало досадно, что он опять влез в мои мысли. И я спросил с подковыркой:

– А как пойдешь по улице? В этом балахоне…

Он хлопнул себя по лбу.

– Елки-палки! Я и забыл!

– Смени обмундирование, а то загребут в психдиспансер.

– Как я сменю-то?!

– А это… с помощью ангельского волшебства. Разве нельзя? – Я помнил, как он управился с крыльями.

– Я не могу тратить энергию на себя. Я же не свой собственный ангел… Иван, а может, у тебя есть что-то подходящее? Ну, от твоих детских лет?

– Есть, конечно, – сказал я с ностальгическим вздохом. – Только далеко, в Тальске. У мамы…

– И правда далеко, – серьезно кивнул он. – Иван, а тогда… может, сходишь в какой-нибудь «Детский мир»? Мне много не надо, лето на дворе… Или денег совсем уже нет?

Деньги еще были. То есть не было «стратегических» сумм, но на бытовые мелочи пока оставались. И я понял, что сейчас по правде пойду в «Детский мир» (кстати, недалеко, в двух кварталах). Потому что вдруг отключился от мыслей о бреде и видениях и все уже воспринимал всерьез. Будто так и надо. Будто дома у меня оказался мальчишка, по непонятной причине оставшийся без одежды, и его необходимо выручить из беды.

– Ладно, только ты никуда не исчезай!

– Чево-о? Куда я исчезну в этом-то? – он дернул себя за рубаху. Прыгнул на тахту, сел, обнял себя за колени. – Только ты скорее, ладно?.. А к тебе никто не придет?

– Никто.

Я захлопнул дверь, сбежал с третьего этажа и с ощущением полной реальности всех событий зашагал к магазину по нашей «почти центральной» улице Тургенева. Было начало июня, стояла жара, пахло политым асфальтом. Доцветала сирень.

3

В «Детском мире» было немноголюдно и работали кондиционеры. Хорошо… Однако, оказавшись в секции «Одежда для мальчиков», я ощутил вязкую нерешительность. Никогда не приходилось мне покупать шмотки для мальчишек. За кого меня примут? За папашу? Пожалуй, не тяну по внешности. За старшего брата? Но такие заботы – не для братьев. И вообще это не мужское дело. Еще подумают что-нибудь не то, время наше – подозрительное… К тому же я не представлял, как называются нынешние ребячьи шмотки.

Я заоглядывался. И почти сразу увидел тощенького мальчугана лет двенадцати – и ростом, и даже светлыми волосами похожего на Вовку (только причесанного). Он был рядом с молодой и весьма привлекательной женщиной. Я собрал все запасы любезности и, стараясь не дышать «Тайным советником», подъехал с просьбой:

– Сударыня, вы не помогли бы мне маленькой консультацией?

Она заулыбалась в ответ на «сударыню»:

– Охотно, сударь. В чем проблема?

– Волею судьбы на меня был низвергнут племянник. Совершенно неожиданно. Из Воркуты. Там еще арктическая погода. Сложилось так, что ему не успели собрать никакой летней одежды, и мне выпало теперь взять на себя его гардеробные хлопоты. А опыта ни малейшего…

– Опыт – дело наживное. Что вам хотелось бы купить?

– Что-нибудь как на вашем мальчике… Наверно, ваш брат?

Она заулыбалась еще лучистее, а мальчик сообщил с чуть ревнивой гордостью:

– Это мама. – Он взял маму за локоть и бесстрашно прижался щекой к ее плечу (и это понравилось мне, потому что и сам я когда-то делал так же, не боясь насмешек).

– Никогда бы не поверил, – снова галантно польстил я.

На мальчике была просторная алая футболка с большущим рисунком: закованный в серые латы конный рыцарь с перьями. И штаны американского фасона, которые теперь носят многие мальчишки, – длиной пониже колен, со всякими хлястиками и висюльками внизу, с десятком просторных карманов на всех местах. Пожалуй, самое то: если слегка ошибешься в размере, роли не играет.

Милая женщина помогла мне выбрать штаны и футболку, прикидывая на сына Аркашу, потом спросила, не нужно ли белье.

– Да, конечно! – сообразил я.

После этого купили обувь. Я сперва хотел кроссовки, но Аркашина мама заметила, что если не известен точный размер, лучше взять сандалии-плетенки, у них можно регулировать задние ремешки. (И вообще для ангелов сандалии подходят больше, почти библейская обувь, подумал я. И внутри опять все ухнуло от фантастичности происходящего. Но… ухнуло и отпустило.)

Купили еще красные (под цвет футболки) носочки и того же цвета кепку-бейсболку с ремешком на затылке и надписью «New Zealand».

После этого я, позабыв про «Тайного советника», горячо пожелал молодой Аркашиной маме всяческого процветания, а самому Аркаше – радостного лета. («А какое будет лето у меня?» – кольнуло под сердцем.)

По дороге к дому реальное понимание вещей взяло верх. Я осознал, что Вовкино появление было чем-то вроде очень похожего на явь затяжного сна: такие, говорят, случаются при сочетании всяких синхронно действующих на мозги факторов. Сейчас главное – спрятать и потом сплавить куда-нибудь купленную ребячью одёжку, чтобы не увидела Лидия. Потому что ясно же: приду – и никакого Вовки нет (как и не было).

…Вовка был. Он по-прежнему сидел на тахте, только уже не в своей ангельской сорочке, а в моем махровом халате. Значит, побывал в ванной, отыскал.

Я глядел на него с великой досадой, страхом и… облегчением.

А он глядел непонятно.

Потом сумрачно сообщил:

– Там какая-то тетенька пришла. Отперла дверь, уставилась на меня: «Ты кто, мальчик?» Я говорю: «А вы кто?» Она: «Я, между прочим, здесь живу…»

– А ты что? – глупо спросил я с упавшим сердцем. Какая холера принесла Лидию днем с работы? Никогда она так не делала! Может, забоялась, что я тут отдам концы от переживаний?

– Я говорю: «К Ивану пришел, по делам». – «А почему ты в таком виде?» – «Так получилось. Он придет из магазина, объяснит».

– А она? – сказал я глупее прежнего.

– А она… – И он очень похоже изобразил Лидию: – «Прекрасно. Когда явится, пусть зайдет ко мне».

«Ко мне» – это в соседнюю комнату, нашу спальню. Я отчетливо представил, с каким лицом она сидит сейчас на кровати. Вот тебе и ангел-хранитель! Лишняя боль на мою несчастную голову!..

Я бросил ему «детмировский» пакет.

– Одевайся…

И пошел объясняться. Плотно прикрыл за собой дверь.

Как я и ждал, Лилия каменно сидела на кровати. С тем самым лицом.

– Ну? – сказала она.

– Что? – сказал я.

– Не прикидывайся идиотом.

– Раньше ты говорила, что я не прикидываюсь, а на самом деле, – напомнил я.

Лидия слегка расслабилась, подтянула ноги, пошевелила пальцами в прозрачных колготках. Сквозь колготки был виден вишневый педикюр. Она склонила голову к плечу и спросила почти ласково:

– И давно у тебя такая склонность? С армейской поры или после недавних потрясений?

– Что? – опять сказал я.

– Я могла заподозрить всякое. Но то, что ты в мое отсутствие развлекаешься с мальчиками…

– Ду-ура!.. – сдавленно взвыл я, чтобы обрести перевес. – Ты что такое думаешь-то! Рехнулась?

– А что я должна думать? Прихожу, в комнате погром и сидит этот отрок, в твоем халате, под которым – ничего. Я это отметила сразу, я массажист, у меня наметанный взгляд…

– Он у тебя чересчур наметанный! На мужиков и мальчиков…

– Не хами, моя радость. Лучше объясни, где его одежда.

– Не было! – опять взвыл я. – Не было никакой одежды, пока я не купил! Поймы ты это!

Как Лидия могла такое понять? Она смотрела на меня с сожалением.

– Ты хочешь сказать, что он явился к тебе в голом виде? Свалился с потолка? Как ангел небесный?

Я не стал уточнять насчет рубахи.

– Именно так! Именно ангел! И-мен-но! А ну, пошли! – Я дернул Лидию за руку с такой силой, что она не успела заупрямиться. Потащил в свою комнату.

Лучше всего, если бы Вовки там не оказалось. Растаял, растворился в эфире – и нет никакого спроса. Но, конечно, он не растворился, сидел на тахте. Правда, был это уже не прежний Вовка, а обыкновенный пацан – в обширных бриджах из ткани-плащевки, в красной футболке с густо оперенным вождем-ирокезом на груди, даже в бейсболке, надетой козырьком назад. Только обуться он не успел. Видимо, хотел натянуть носок и замер, услыхав нашу приглушенную перепалку.

Не было времени для долгих речей.

– Вовка! Это Лидия! Конечно, она ни фига не верит! Докажи ей, кто ты есть! А то ведь она черт знает, что думает!

Вовка кулаком с зажатым носком почесал подбородок, опасливо поднял глаза (они были теперь бледно-голубые).

– Как доказать-то?

– Как угодно! Ну… верни себе крылья, что ли…

– У-у, где теперь эти крылья, – озабоченно сказал Вовка. – Сколько времени надо… Может, как-нибудь по-другому?

– Как угодно! Ты же мой ангел-хранитель, должен защищать! А то ведь она меня живьем сожрет!

– Сожру, – подтвердила Лидия. Казалось, ее все это теперь забавляет.

Вовка глянул на нее, на меня. Малость виновато.

– Но придется истратить одну защиту.

Я ничего не понял.

– Хоть двадцать одну! Только скорее!

Вовка вытянул шею, левой рукой взлохматил затылок, а правую, с носком, выбросил вперед. Повел в пространстве будто алым платочком…

В комнате был кавардак: два опрокинутых стула, разгромленный шкаф, осколки стекла в этом шкафу и на полу. И вот стулья сами аккуратно встали у стен, осколки затрепетали, словно бабочки, стали слетаться, соединяться. Разбитые дверцы сделались целыми, пробоины в зеркальной стенке затянулись, невредимые фужеры с тонким звоном выстроились на стеклянной полке. Белое перо взлетело с пола и аккуратно легло рядом с компьютером. Закупоренная фляжка с остатками «Тайного советника» предательски выползла из-под тахты и встала на подоконнике. Перекошенные часы над дверью выпрямились, кукушка выглянула и нерешительно вякнула один раз – то ли с перепугу, то ли желая убедить нас, что времени ровно час (кстати, так и было).

Вовка устало выпустил сквозь толстые губы воздух и глянул вопросительно: «Ну, как?»

Я был полон беззвучного торжества. Но Лидия… Надо знать эту железную леди! Если она и была изумлена, то не подала вида.

– Тоже мне, Хоттабыч из пятого «бэ»…

Вовка пожал плечами и с обиженным видом начал было надевать носок.

– Стоп! – металлическим голосом скомандовала Лидия. – Ты что делаешь?

– А… что? – он испуганно смотрел исподлобья.

– Может быть, там, где вы, ангелы, обитаете, позволено натягивать носки на грязные лапы, а здесь это не пройдет. Марш в ванную… Да повесь на место халат.

Вовка не заспорил. Взял халат и побрел из комнаты, будто обыкновенный мальчишка, робеющий перед строгой тетушкой. Стало слышно, как он пустил из крана воду.

– Чего ты с ним так сурово? Ангел все-таки… – сказал я.

Она первый раз взглянула не меня по-человечески, с нерешительным вопросом.

– А что… неужели он правда… такоеявление?

– Вот именно явление. Свалился откуда-то, весь в белых перьях, в длинной рубахе… Куда он ее дел, интересно? Вслед за крыльями, что ли?

– И ты… правда веришь, что он твой хранитель?

– Он это утверждает. Говорит, что послали на помощь…

– Кто послал?

Я пожал плечами.

– Господи, а чем он может помочь? – как-то по-бабьи выговорила Лилия. – Совсем дитя. Это ведь не фужеры склеивать. Там из него… фарш сделают. Ваня, не пускай его…

– Я попробую, да. Только…

В этот миг Вовка заголосил из ванной:

– Тетя Лидия! Чем тут можно вытереть ноги?

Ее он называл тетей и говорил «вы», не то что мне. Она опять превратилась в строгую тетушку:

– Внизу, на трубе батареи, серое полотенце. Вытирай крепче, чтобы не наследить.

Вовка появился, дурашливо шлепая сухими чистыми ступнями. Сел, опять взялся за носки. И тогда я сказал:

– Вов, не ходил бы ты туда. Ну его к черту, этого Махневского, перетопчемся как-нибудь…

Он смотрел, явно не понимая меня. Потом двумя рывками натянул носки, вскинул соломенную голову, уперся в тахту кулаками.

– Смеешься, да? Меня, что ли, на экскурсию послали? У меня задание!

– Шут с ним, с заданием! Хочешь, я расписку дам, что сам отказался… от этого, от твоей защиты?

Вовка сказал с легким пренебрежением:

– Ты чего боишься-то?

– За тебя боюсь! Там же охрана, такие амбалы, бывшие спецы. Хорошо, если просто не пропустят. А если поймут, кто ты и зачем? Никакой ангельский чин не поможет.

– Чево-о? – меня опять резанула синева смотровых щелей.

И стало ясно – мне и Лидии, – что дальнейшие разговоры бесполезны.

Вовка застегнул сандалии, с удовольствием потоптался. Сказал примирительно:

– В самый раз. Спасибо, Иван… Ну, я пойду, пора…

Лидия оставалась Лидией в любых ситуациях.

– Стой. А ты обедал?

«Разве ангелы обедают»? – глупо подумалось мне. Но Вовка смущенно засопел:

– Вообще-то… нет, конечно…

– Иван, достань из холодильника суп и котлеты. Суп – на плиту, котлеты в – микроволновку.

Вовка сморщил нос.

– А можно без супа? Я его не люблю.

Лидия глянула на меня, словно это я подговорил Вовку.

– Два сапога пара!

Я суетливо предложил заменить суп глазуньей с помидорами. Вовка одобрил, даже подпрыгнул.

– Дети… – вздохнула Лидия, но спорить не стала. Даже сказала, что приготовит компот из консервов.

Мы с Вовкой пообедали вдвоем на кухне. Быстро и молча. Лидия днем не ела, берегла талию. После компота Вовка сказал спасибо и вытер ладонью рот. Ойкнул под взглядом Лидии и вытер ладонь о новые штаны. Ойкнул опять. Уронив табурет, выбрался из-за стола. Еще раз сказал спасибо и:

– Ну, я пошел. Дел-то куча…

«Вернешься?» – хотел спросить я и не решился. Честное слово, меня в тот момент беспокоили не столько дела, сколько сам факт: вернется ли Вовка? Лидия была решительнее:

– Когда тебя ждать обратно?

– Вечером, – с пониманием откликнулся он. Как домашний мальчик, которого надолго отпускают гулять. – Если сильно задержусь, позвоню.

– У тебя что, карточка для автомата? Или мобильник? – не отставала Лидия.

– Чево-о? Какой мобильник? Я вот так… – Он лодочкой приложил к уху ладонь. В этот же миг в комнате заиграл Моцарта мой сотовый телефон. Я машинально бросился на сигнал, схватил с подоконника трубку.

– Алло! – раздался в ней Вовкин голос. – Проверка связи… Иван, я пошел. Пока! – И сразу хлопнули двери: в кухне, в прихожей.

– Ни пуха, ни пера, – беспомощно сказал я в замолкший телефон и нажал кнопку отбоя. А что еще я мог?

Вошла Лидия, встала рядом у окна. Мы смотрели вниз, на тротуар. Вовка вышел из подъезда и зашагал вдоль газона. Беззаботный такой мальчишка. Надел на палец бейсболку и крутил ее на ходу. Как-то нехорошо защемило у меня в груди. Лидия прошлась по мне глазами.

– Ты вот что, дорогой, полежи и тихо посопи в подушку. Не думай ни о чем. Тебе полезно отдохнуть. А я – на работу.

Да, какие бы потрясения ни настигали нас, какие бы ангелы ни падали с потолка, а работа для нее – понятие нерушимое. Там стальной график. Там клиентура. В том числе весьма именитая.

Лидия прихватила с подоконника фляжку и пошла к двери.

– Оставь бутылочку-то! – взмолился я. – В ней всего капелька!

– Вот, – она показала мне украшенную маникюром дулю.

Когда Лидия ушла, я и правда брякнулся на тахту. Но легко сказать «не думай ни о чем». Думалось обо всем сразу. Безрадостно и беспокойно. Вовкино появление дало кое-какую надежду, но тревоги принесло гораздо больше. Необъяснимой, не связанной ни с какой логикой. И до сих пор я не понимал до конца: правда ли то, что случилось, или… непонятно что.

Я встал, поматывая головой, заправил рубашку, сунул в нагрудный карман мобильник (вдруг Вовка позвонит еще днем?). Вышел из дома. Побрел неведомо куда.

Лето царствовало вокруг, вдоль тротуара сидели тетушки, торговали ландышами, ромашками, незабудками. Встречные девушки улыбались приветливо и целомудренно. Пенсионеры подымали морщинистые лица и щурились на солнце. Пестрые ребятишки то обгоняли меня, то бежали навстречу. Я провожал их глазами.

Я и раньше всегда с интересом наблюдал за ребятами: как-никак читатели журнала «Звонкое утро», для них тружусь. И к тому же они герои одной давней повести – ненужной, потерянной, но все же не забытой до конца. Но теперь я взглядывал на них по-особому: многие мальчишки мне казались похожими на Вовку… Где он сейчас, что с ним? Я даже повел себя совсем по-дурацки – вытащил мобильник, набрал имя «Вовка» и сказал в светящийся квадратик дисплея:

– Ты где? Что делаешь? Как ты там?

Конечно, Вовка не услышал, я ведь не обладал ангельским волшебством. А может, ему просто было не до меня…

Я поболтался по бульвару, по скверам и набережной. Набережная наша солидная, как у Невы, с облицовкой, с решетками и каменными шарами, а речка – мелкая и заплеванная. Лучше бы потратили деньги на очистку, чем на гранитную показуху… Время сперва еле ползло, но потом вдруг смилостивилось, и я увидел, что уже начало седьмого.

Это ведь уже вечер, хотя солнце и жарит как днем! Вдруг Вовка вернулся и ждет меня? В том, что он легко попадет в квартиру без ключа, я не сомневался.

4

Вовка ждал меня на третьем этаже у двери. Насупленно сидел на полу, прижимаясь лопатками к обшарпанной стене и подтянув ноги. Из-под штанин торчали крепко побитые колени, незагорелые икры были в продольных и поперечных царапинах и в синяках. Но самый большой синяк темнел на левой скуле. Она слегка припухла. Вовка неласково глянул снизу вверх:

– Наконец-то. Надо было дать мне ключ, если собрался уходить.

– Откуда я знал, что он тебе нужен? Первый раз ты вон как проник! Прямо через стену…

– То первый, а то… не первый… – Вовка поднялся, покряхтывая, как бабка с радикулитом. Я торопливо отпер двери – железную и простую, – впустил его, шагнул следом. Щелкнул в темной прихожей выключателем.

Расспрашивать Вовку не имело смысла, и без того все ясно. Победители так не выглядят. Вовка шагнул в ванную, открыл кран с холодной водой, начал мокрой ладонью гладить щеку. Я сказал ему в спину:

– Говорил ведь, не суйся туда, не будет никакого результата.

– Чево-о? – Он обернулся, глянул одним сырым глазом (второй был закрыт прижатыми пальцами). – Кто сказал, что нету результата?

У меня под сердцем что-то ёкнуло, щелкнуло, вмиг раскрылся этакий бутончик надежды. Однако я пробубнил прежним тоном, по инерции:

– Ага, вижу я… Особо тот «результат», который мочишь.

Вовка глянул уже двумя глазами (оба мокрые, с загустевшей синевой). На ресницах блестели капли – может, не от воды, а от обиды? Он огрызнулся:

– А кто знал, что у этого твоего Махневского тоже есть ангел-хранитель?

– Значит, ты с ним сцепился? – осенило меня.

Надо было скорее узнать про главное, но как-то неловко было тормошить своего побитого ангела. Следовало посочувствовать ему. Да я и впрямь сочувствовал.

– А с кем еще? – проговорил он с сопеньем. – Не с охраной же! Видел я ее… в одном месте… И твоего Махневского тоже.

– Да почему «моего»! – наконец возмутился я.

– По старой памяти, – хмыкнул Вовка. Сдернул с крючка полотенце и начал осторожно вытирать лицо. И сообщил сквозь махровую ткань: – Охрану-то я обошел, это раз плюнуть. И тех, кто внутри. А дальше…

Он повесил полотенце, обогнул меня и отправился в мою комнату. Тряхнул ступнями, сбрасывая сандалии, забрался с ногами на тахту. Я нервно уселся на вертящийся стул. Вовка поморщился, трогая мизинцем колени. Выудил из-под диванной подушки пневматический револьвер, прокрутил его на пальце, равнодушно сунул обратно. Я начал злиться. Ведь знает же, в каком я нетерпении, а тянет резину!

Он глянул сквозь непросохшие ресницы.

– Я не нарочно тяну, а это… собираюсь с мыслями. Чтобы по порядку… В общем, прошел я незаметно мимо всех, подхожу к двери с табличкой «С.Ю.Махневский», она закрыта. Запустил в замок палец, чтобы отпереть…

«Что же ты здесь-то не запустил, сидел и ждал», – мелькнуло у меня.

– Здесь я не мог. Потому что это было бы дляменя. А там для тебя …

«Вот паразит, читает мысли!»

– Ничего я не читаю, просто догадываюсь… Начал ковырять, а тут сквозь дверь этот… который его … Нос к носу. И говорит: «Чё надо? А ну вали отсюда». Конечно, мы сразу догадались друг про друга…

Хоть и горел я нетерпеньем, а вставил вопрос:

– Он что, вроде тебя?

– Ну, вроде. Ростом такой же. Только рыжий и курчавый. И кулаки побольше… Я говорю: «Сам вали. Не к тебе пришел». А он: «Пойдем, разберемся». Я говорю: «Подумаешь, напугал. Пойдем». Потому что чего еще делать то?.. Пошли в туалет, большой такой, все блестит, и людей никого нет. Он мне сразу шарах вот сюда… – Вовка опять потрогал скулу, коротко попыхтел. – А я ему коленом… в подходящее место. Вообще-то я не очень умею драться, но тут… это самое… мобилизовался… Он согнулся, зашипел и своим башмаком по колену мне! Я присел и снизу ему по уху… Мы схватились, покатались по полу, потом расцепились. Посидели, поглядели друг на дружку. Он спрашивает: «Может, поговорим?..» Ну, сели на подоконник, поговорили…

– И… получилось?

– Ага… Два пацана скорее договорятся, чем два взрослых дядьки, потому что в мозгах не всякие дивиденды и прибыли, а еще кое-что человеческое…

«Философ», – мелькнуло у меня, и эту мысль Вовка, видимо, не угадал. Или не обратил внимания. И сообщил наконец главное:

– В общем, квартиру можешь не продавать. Долги твои там поуменьшатся… Конечно, это пока небольшой результат, но все-таки…

Ничего себе «небольшой результат». Я возрадовался, как пацаненок, которому объявили об отмене порки. Крутнулся на сиденье и сделал два оборота. И сразу испугался:

– Вовка, а ты думаешь, Стас… то есть Махневский, послушает этого…

– Егора…

– Ага, Егора! Послушает?

– Уже послушал… А может, просто подчинился внушению. Немому… Не знаю… Егор ушел, а я заперся в кабинке и ждал, когда он вернется. Он пришел опять и сказал… то, что я тебе сейчас…

– Вов, а это точно, да?

На секунду он опять вперил в меня синие «смотровые щели».

– Иван, я отвечаю за свои дела. Я на задании…

– Извини, – с великим облегчением попросил я.

Если останется квартира, все можно будет наладить в жизни. Устроюсь в какое-нибудь издательство, пусть хотя бы корректором. Или младшим редактором на ТВ, однажды меня звали на местный канал. А то, глядишь, и в «Ньюэлектрике» перестанут злиться, позовут обратно…

– Завтра начну копать дальше, – пообещал Вовка. – Все вернуть, конечно, не удастся, вы с вашим «Звонким утром» столько всего… прозвонили… Ну, хоть что-нибудь… – Он опять выудил из-под подушки револьвер «Пикколо».

– Аккуратнее, не нажми спуск…

– Я осторожненько, – пообещал Вовка. И нажал. Пуля с воем ушла в открытую форточку. Сбила листья с клена. Сквозь ветки, перепуганно мявкая, канул вниз соседский кот Елисей – он добирался до уровня четвертого этажа, где обитала его пассия, ангорская Нюрочка. Из часов ошалело выскочила кукушка и прокричала девять раз, хотя было пять минут восьмого.

Я отобрал у струхнувшего Вовки револьвер и спрятал в карман.

– Я нечаянно… – пробормотал провинившийся ангел.

– Вовка, а почему этот Егор… он ведь должен охранять Стаса, а вдруг взялся помогать тебе? И мне…

– Не тебе и не мне, а ему. Стасу… Он ведь должен заботиться не только о махневских прибылях, а еще чтобы тот хоть маленько оставался человеком. Если не поздно…

«Может, еще не поздно?» – мелькнуло у меня.

– Вов, а он, Егор-то, у Махневского кто? Постоянный ангел-хранитель или тоже… по командировке?

Вовка вдруг заметно надулся:

– Откуда я знаю? Мы не про это говорили…

Кажется, я что-то не то сказал. Но разве угадаешь, о чем позволено говорить с ангелами, а о чем не надо? Я думал, как замять неловкость, а он вдруг спросил – совсем уже другим тоном, смущенно так:

– Иван, у вас нет кассеты «Приключения Буратино»? Это мое любимое кино.

– М-м… нету…

Видеокассет было немало, но все из другого репертуара. Фильмы Феллини, всякая голливудская продукция (которую обожала Лилия), разные концертные записи…

– Может, поставить «Звездные войны»? Есть весь набор…

– Не-е… – Вовка поморщился.

Я засуетился:

– Да о чем разговор! Сейчас сгоняю в «Детский мир», там целый отдел таких кассет! «Буратино» есть наверняка.

– Не ходи! Он же дорогой, двухсерийный!

– Это надо же, мальчик говорит «дорогой»! – взвыл я с интонацией одесского обывателя. – После того, как мальчик вернул разорившемуся неудачнику его жилплощадь! – И сразу испугался: вдруг опять не так сказал?

Но Вовка засмеялся.

Я попросил уже из прихожей, торопливо надевая туфли:

– Поскучай немного, я вернусь через двадцать минут. На звонки не отвечай, никому не отпирай.

– И тете Лидии?

– У нее свои ключи!

…Когда я вернулся с кассетой, Лидия была дома и занималась Вовкиной «санобработкой». Он сидел на вертящемся стуле, как в зубоврачебном кресле. Лидия мазала ему скулу каким-то кремом. Оглянулась.

– Вместо того чтобы где-то шастать, мог бы оказать ребенку первую помощь. Он весь побитый и ободранный.

– В самом деле, свинство с моей стороны, – искренне покаялся я.

Лидия решительно засучила Вовкины штанины.

– Подними колени. Их что, тёркой драли? – И зазвякала пузырьками.

– Не надо, они уже засохли!

– Цыц.

– Только не йодом! – взвыл Вовка. – И не зеленкой!

– Не дергайся! Это перекись водорода, она не щиплет…

– Правда?

– Какие все мужики трусы. И взрослые, и мальчишки… и даже ангелы небесные.

Видимо, она до конца так и не прониклась, кто Вовка на самом деле. А я? Разве проникся полностью? Вовка он…

– Вовка, ты доверься Лидии, она специалист, – слегка подхалимски сказал я. Она заклеила торчащие колени пластырем и обернулась.

– Я не понимаю: почему ты все «Вовка» и «Вовка»? Разве нельзя обращаться к мальчику поинтеллигентнее?

– Он сам так назвался…

– Да, – защитил меня ангел-хранитель. – Я сам. А как еще? Не Вовочка же! И «Вову» я тоже не терплю.

– Может быть, Володя? Или Владимир в конце концов…

Он сморщился, будто правда сидел в кресле у дантиста.

– Ну хорошо, – произнесла Лидия тоном чеховской дамы (она любила иногда примерять на себя такие роли). – Я буду звать тебя на французский манер: Вольдемар. И не смей возражать.

Я сморщился не хуже Вовки. Но он вдруг весело согласился:

– Идет! Только вы называйте – «Вольдемар», а Иван все равно – «Вовка».

На том и порешили.

Я приволок из спальни телевизор-моноблок и засунул кассету.

– До ужина никакого кино, – распорядилась Лидия. – Вольдемар, ты как относишься к вареникам с картофелем? Или сварить сосиски?

Вовка сказал серьезно:

– Я к любой земной еде хорошо отношусь… – Но тут же спохватился: – Кроме супа! А из супов я люблю только окрошку. Бабушка готовила…

Что-то царапнуло меня, но Лидия сохранила невозмутимость:

– Учтем. Но сегодня у меня нет кваса.

Она сварила и вареники, и сосиски. Вовка умял то и другое, только пофыркивал над тарелками, за что получил замечание от Лидии. Потом она одобрительно сказала:

– В твоем возрасте надо есть побольше, ты слишком худ.

«Ненормальная, что ли? Какой возраст, он же ангел! И ест, скорее всего, просто так, ради развлечения, чтобы окунуться в земные радости… А почему она не спросит, чего Вовка добился в наших делах? Неужели ей все равно? Или все еще не верит в него?»

Я увесисто проинформировал Лидию:

– Вовка сделал так, что не надо расставаться с квартирой.

– Я уже поняла это по вашим довольным лицам… Вольдемар, ты опять вытираешь руки о штаны? Вот салфетки!

– Ой… я нечаянно. Тетя Лидия, я не хочу чаю, спасибо. Можно я теперь включу «Буратино»?

5

Я помог Лидии вымыть посуду. Над мойкой журчала вода, и под этот ровный шума Лидия наконец сказала вполголоса:

– Ты не думай, что я совсем твердокаменная. Или будто мне все равно. Просто я все еще не могу поверить… А ты веришь?

– Да. Я видел его крылья… Хотя и не в крыльях дело, и не в фокусах с фужерами и телефоном. Просто я почему-то верю ему …

«Сейчас она скажет: ты всегда был фантазером и лириком».

Она сказала:

– Знаешь, теперь я, кажется, тоже верю… Только…

– Что?

– Мне почему-то его жаль.

– Почему? – шепотом испугался я, поскольку понял: ведь и во мне где-то глубоко-глубоко шевелилось похожее. И непонятная жалость, и тревога какая-то. Правда, ощущалось это не сильно и лишь изредка. Например, когда он спросил про «Буратино»…

– Ему же ничего не грозит, – успокоил я Лидию и себя. – А нам… а у нас все будет хорошо, я теперь уверен.

Она отозвалась рассеянно:

– Дело не в том, грозит нам что-то или не грозит… Ваня, я, пожалуй, прилягу. Так умоталась сегодня, да еще все эти… события. Почитаю Донцову… Ну не морщи нос, что делать, если я люблю детективы… Тебя я тоже люблю.

– Но детективы больше…

– Дурень… – Она чмокнула меня в щеку.

– Словно орден, – сказал я с удовольствием.

– Господи, какой ты еще мальчишка.

Лидия улеглась капитально, раздевшись, будто уже на ночь. Взяла книгу. Включила над спинкой кровати фонарик-тюльпан, хотя было еще светлым-светло, белая многоэтажка за окном отражала вечернее солнце.

В моей комнате лиса Алиса и кот Базилио пели:

Какое небо голубое…
Мы не сторонники разбоя! 

Я подумал о Махневском, но как-то отстраненно. Посидел на краю кровати и пошел туда, где телевизор.

Вовка опять устроился с ногами на сиденье компьютерного стула, метрах в двух от телевизора. «Не слишком ли близко? Хотя ему, наверно, никакие излучения не страшны…» На экране разбойники кот и лиса гнались за перепуганным Буратино. Вовка напряженно вцепился в подлокотники. Но, почуяв мое появление, оглянулся и с пониманием сказал:

– Тебе, наверно, нужен стул? Я пересяду.

– Да, если нетрудно, переселись на тахту, я посижу у компьютера.

Он одним прыжком переселился и замер опять, обхватив колени с белыми нашлепками пластыря. Отражения экрана мерцали в его округлившихся, посветлевших глазах. Буратино в данный момент был для Вовки гораздо важнее, чем я.

Ну что же… Я вошел в Интернет, начал шарить по новостям.

«В Самаре взорван рынок»… (Сволочи! Уж не «дешевых» ли это дело? Хотя Самара далеко.) А вот еще: «В Екатеринбурге убит хозяин Ботанического рынка…» (Это уже ближе. Совсем озверели гады…) «Умерла мать погибшей принцессы Дианы и бабушка наследников британского престола»… (Мир ее праху, пишут, что добрая была женщина). «Российские ветеринары запретили ввоз мяса из Европы»… (Черт их знает, в чем там истинная причина. Главное, что мясо подорожает. Впрочем, не привыкать.) Ни к чему было не привыкать. Все в мире шло как обычно. Стреляли, взрывали, воровали, врали. Самолеты и вертолеты падали. Чиновники брали взятки (видимо, по привычке; казалось бы, у них и так все есть), милиция творила обычный беспредел, палестинцы нападали на израильтян, израильтяне обстреливали палестинцев, американский президент оправдывал свои дела в Ираке, наш мэр хвастался ростом жилищного строительства (скромно умалчивая, сколько стоят квартиры в новых домах)… Ну, черт с ним, с мэром, и со всем остальным миром… «С мэром и с миром…» Я переключился на новости науки. Может, наконец поймали снежного человека? Или повстречались с экипажем какого-нибудь НЛО? Увы… Зато «астрономическое» сообщение с восклицательными знаками:

«Днем 8 июня планета Венера окажется на прямой линии между Солнцем и Землей. Можно будет наблюдать, как она проходит по солнечному диску. Любители небесной механики, не пропустите это интереснейшее явление!»

Мама моя родная! Как я мог забыть? Ведь помнил про это редчайшее событие давным-давно, еще в армии! Столько привязывал к нему! И вот, вышибло из головы… Впрочем, немудрено, что вышибло. При таких делах свое имя-отчество забудешь, не то что Венеру… Хорошо, что дела обещают хоть как-то наладиться. Господи, как здорово, что есть на свете Вовка!

Я повернулся к нему. Вовка сидел расслабившись: как раз кончилась первая серия и на экране ползли неинтересные тиры. Мы встретились глазами, Вовка улыбнулся. Я понял: надо сказать что-то хорошее. Что?..

И в этот момент возникла в дверях Лидия – в шелестящем атласном халате, с подушкой, одеялом и простынями.

– Вольдемар, сокровище мое, встань на минутку, я приготовлю тебе постель.

– Тетя Лидия, давайте я сам!

Она величественно объяснила:

– Молодой человек, здесь не пионерский лагерь. Стелить постели детям в семье – женское дело, это традиция… Брысь…

Вовка стремительно сделал «брысь». Неловко переступая и посапывая, смотрел, как Лидия накрывает тахту простынями и одеялом, взбивает подушку. Потом сказал полушепотом:

– Спасибо, тетя Лидия.

Я подумал, что он ни разу не назвал ее попросту, «тетя Лида». И правильно: никакая она не Лида, а именно Лидия. Так я и сам ее называл…

«Бу-ра-ти-но! Бу-ра-ти-но!..» – скандировал телевизор.

– Досмотришь кино, и сразу спать, – распорядилась Лидия. И пошла к дверям.

– Хорошо, тетя Лидия, – сказал ей в спину Вовка. Будто послушный племянник в гостях у тетушки. Он оглянулась.

– Иван, ты тоже не сиди долго.

– Хорошо, тетя Лидия…

Вовка прыснул в кулак.

Я и правда не стал сидеть долго. Сказал Вовке, чтобы после фильма не забыл выключить телевизор, и ушел в спальню. Лидия читала (или делала вид). Я разделся, но было почему-то неловко укладываться «по-супружески», словно Вовка мог нас видеть из соседней комнаты (а может, и правда мог?). Я натянул пижамные штаны и лег поверх покрывала, на краешке кровати. Лидия покосилась понимающе и ничего не сказала.

Многоэтажка за окном светилась, как айсберг. Телевизор стал почти не слышен – Вовка деликатно убавил звук. Я закрыл глаза. Сразу кубарем покатились мысли про невероятные сегодняшние события – вперемешку со страхами, надеждами и вновь ощетинившимися вопросами: «Неужели такое может быть? Неужели он в самом деле оттуда? Господи, откуда оттуда?..» Потом вдруг задребезжала в мозгах гитарная мелодия старой песни:

«Духи» школу спалили в предгорье,
Дым слоится там сизым пластом…
На дороге учебник истории
Шелестит обгорелым листом… 

Это уже не имело отношения к нынешним делам и к Вовке. Имело отношение к Венере. И к армейскому времени… Я тряхнул головой, прогоняя струнный звон и строчки. Лидия сбоку глянула на меня:

– Приснилось что-то?

– Разве я спал?

– Здрасте. Даже похрапывал… Ваня, мне что-то не по себе. Думаю: как там он?

– Ну что «как»? Смотрит «Буратину»…

– «Буратина» давно кончилась. Я боюсь, что он сидит у компьютера и гоняет «игрушки»…

– Ну и что? Он же не обычное дитя, которому «на горшок и спать». Знает, что делать…

– Ваня, сходи все же, глянь…

Я сразу встал. Понял, чего боится Лидия, и сам испугался того же: вдруг его там нет? Исчез, растворился в пространствах Вселенной…

Пошел на цыпочках, двинул подло запищавшую дверь… Боялись мы с Лидией напрасно: Вовка не растворился. И даже не сидел у компьютера, а честно улегся в постель («Хорошо, тетя Лидия»). Откинул одеяло, укрылся до подбородка одной простыней и лежал на спине. Даже несмотря на клен за окном, в комнате было светло. Июньские ночи у нас почти как в Петербурге, без темноты. Я увидел, как блестят Вовкины открытые глаза.

– Не спишь?

– Не-а… – выдохнул он.

Над головой у меня выскочила из часов кукушка, вякнула один раз: половина двенадцатого.

– Может, отключить эту птицу? Чтоб не мешала.

– Она не мешает… Иван, посиди со мной, – вдруг шепотом сказал Вовка. Я тут же дернул вертящийся стул, подкатил к тахте, уселся: вот, мол, я; не бойся, Вовка, я с тобой… Хотя… Господи, а чего могут бояться ангелы-хранители?

Он серьезно сказал:

– Я не боюсь. Я… просто… У тебя ведь куча вопросов, да?

– Еще бы! – сразу признался я.

– Ты… тогда спрашивай. Конечно, я сам не знаю про много всего, но что знаю, расскажу. Тут нету никаких военных тайн…

Наконец-то!.. А что спрашивать? С чего начать?

– Вовка… тебе трудно пришлось нынче, да?

– Чево-о? Подумаешь, подрались малость… Ты не бойся, насчет квартиры я правду сказал.

– Да я и не боюсь! Я не об этом…

– А завтра я попробую еще… чего-нибудь…

– Вовка, ты расскажи о себе. Как ты стал… таким …

Он подышал из-под кромки простыни.

– А чего я… Ну, я раньше жил в Сургуте, с родителями. Но они давно умерли. Отец от рака, а мама скоро простудилась и тоже… Мне шесть лет было. Меня сперва в детский дом… А потом отсюда приехала бабушка, мама отца. Она с родителями не очень ладила почему-то, но, когда их не стало, забрала меня к себе, привезла сюда. Сказала: «Это где же видано, чтобы родной внук болтался по приютам»… Сперва меня не хотели ей отдавать, говорили: старая, мол. Но она такой скандал устроила!.. Хотя я это плохо помню…

– Хорошая бабушка, да? – вставил я, потому что Вовка вдруг замолчал.

– Ага, хорошая… ну, всякая… Иногда ругала за двойки или когда подолгу на улице бегал, даже отлупить грозилась. Но ни разу не отлупила… Ваня, знаешь что?

– Что? – шепнул я. (Он впервые мне сказал не «Иван», а «Ваня». Случайно?)

– По правде говоря, я не так уж ее любил. Бывало, что она как-то… каменела. Купит чекушку, сядет за стол, нальет рюмку и глядит перед собой долго-долго. Я спрошу чего-нибудь, а она: «Иди, не мешай мне пока». Хотя это нечасто было, но все равно… Знаешь, я даже не очень плакал, когда она умерла…

– А когда это случилось?

– В две тыщи втором году. Мне одиннадцать лет было… Я тогда испугался: куда меня теперь денут, из этого дома? Дом-то я очень-очень любил, больше, чем бабушку. Будто он живой… Он большой такой, столетний, скрипучий, с разными закоулками и лесенками. Я там играл и всякие сказки сочинял… Например, придумал, что в этом доме живут гномы. Сперва они будто жили в заброшенных вагонах на старой станции, а потом перебрались в дом… Ваня, ты чего? – тревожно спросил он, потому что я вздрогнул.

– Все в порядке… А что было дальше?

– Дальше было нормально. Приехала из Тюмени бабушкина дочь, моя тетка. Папина сестра. Я про нее раньше и не слыхал. Оказалось, что неплохая тетка. Осталась жить в этом доме, потому что была одинокая, разведенная. Молодая еще, вроде тети Лидии… Я, наверно, не очень был ей нужен, только все равно она всем сказала: «Какие там интернаты! Будет жить, где жил, в своем доме…» И мы неплохо жили, она была веселая такая и не придиралась. А я старался тоже… Ну, чтобы это… взаимопонимание. Когда я закончил шестой класс, как раз год назад, она подарила мне велосипед. Я на радостях вскочил в седло, погнал! По одной улице, по другой. Потом по дороге, что на деревню Патрушево. Не по самой дороге, а сбоку, по тропинке. В одном месте мост через овраг, а тропинка по его краю… А в овраге камни на склоне… Ваня, я потом узнал, что колеса сорвались и я головой о камни. Но сам ничего не помню. Люди, если с ними такое случается, не помнят последний миг… И я запомнил только, что подъезжаю к мосту… А потом – сразу там…

– Где?

– Поле такое… Широкое-широкое, до горизонта. Кусты всякие, трава, цветы, иногда деревья… Облака белые, пушистыми грудами, но солнце не закрывают. И солнце очень хорошее, не жаркое… Мне сказали: «Теперь, если хочешь, иди…» И я пошел…

– Кто сказал-то?

– Не знаю. Там это неважно. Будто рядом кто-то. Спросишь – ответят, не знаешь – подскажут… А иногда бывает, что голос издалека… В общем, я пошел, ничему не удивляюсь, просто мне хорошо. Смотрю, белая рубаха на мне… ну, та самая. Легко в ней так, словно ты весь из воздуха…

– А крылья? – не удержался я.

– Да чего там крылья. Они это так… Хочешь – они на тебе, не хочешь – нету их. Можешь полетать, если вздумается, только я почти не летал. Идти было лучше. Пить захотел – ручей журчит. Проголодался – рядом яблоня с большущими яблоками. Только редко хотелось. Просто идешь, идешь…

– И ты… целый год шел?

– А чего? Это не трудно и не скучно. Не кажется, что долго. Наоборот, интересно. Столько бабочек разных вокруг…

– Вовка, и что же? Это со всяким так бывает, кто попадает… туда?

– Наверно, нет. Наверно, у каждого по-своему. Со мной вот так…

Очень осторожно я спросил:

– А все же сколько там идти? Я слышал, что те, кто оказывается на небесах… они вроде бы попадают к престолу Бога…

Вовка не удивился.

– Ну да, я тоже слышал. Но это же не сразу. Путь-то знаешь какой… невероятный. Надо еще столько пройти… Это как у космонавтов.

– Что у космонавтов? – озадаченно сказал я.

Вовка коротко посмеялся (отчего бы это?).

– Ты же помнишь. Как выведут на орбиту новую станцию или просто полетит кто-нибудь, сразу крик по всем каналам: «Покорители космоса, капитаны звездных кораблей!» А от этой орбиты, да и от Луны и даже от Солнца, до звезд расстояние – все равно, что от Земли, никакой разницы… Мне кажется, что слой Вселенной, куда я попал, это как первая орбита. Над ним еще ой-ей-ей сколько слоев, и до престола надо пройти их все… Ваня, ты читал книгу «Роза любви»… или «Роза мира»?

– Читал, конечно.

– Я не читал, но мне тетя Света, моя тетя, рассказывала. Там, кажется, про такое написано. Может, не совсем как на самом деле, но похоже.

Я спросил еще осторожнее, чем прежде (удержаться не мог):

– И что же… тебе придется идти через все эти слои?

Вовка отозвался довольно беззаботно:

– Не знаю. А чего такого? Времени-то навалом… То есть его там вроде бы и нет. То есть не существует. Или оно не такое… В общем, поживем – увидим.

«Господи! «Поживем»!..»

– Вов… Значит, смерти нет?

– Чево-о? Ерунда какая!.. То есть такой, какой люди боятся, конечно, нет… Страшно другое…

– Что же? – шепотом спросил я. С холодком на коже.

Вовка будто комок сглотнул и тихо объяснил:

– Страшно расставаться. С теми, кого любишь… Или хотя бы с домом… Там хорошо, на этом поле, но идешь, идешь и вдруг как вспомнишь…

Тут бы мне и заткнуться, но опять потянуло идиота за язык:

– А встретиться с родными… там нельзя? Ну, с бабушкой, например?

– Можно. Только не сразу. Тоже надо долго идти… И еще надо, чтобы они тоже хотели встретиться…

– Разве они не хотят? Родители, бабушка?

– Может, они еще не знают, что я уже там. Не думают, что я попал туда так рано. Или, может, они в других слоях… А еще, наверно, я сам виноват…

– Почему?

– Потому что я все же не привык еще там… до конца… Я же говорил: скучаю по дому. Наверно, поэтому меня и отпустили: родных-то здесь уже нет, никто не удивится, не напугается, а с домом повидаться можно…

– Подожди… а тетка?

– А ее давно тут нет! Полгода назад уехала в Канаду, вышла там замуж по объявлению. За какого-то фермера. А дом продала «новому русскому». Тот его сломает и построит на этом месте коттедж…

– Ты это еще там знал, на своем поле?

– Да… Только без подробностей… А сегодня заглянул в Косой переулок, на полчасика. Смотрю, дом заперт, окна заколочены. Ну, я расспросил старую соседку, она почти слепая, меня не узнала… А узнала бы, дак не поверила… Я сказал, что ищу знакомого мальчика, с которым был два года назад в летнем лагере, и назвал свое имя. Она разохалась, запричитала, ну и выложила мне все. И про меня, и про тетку… А я обошел дом со всех сторон, будто поздоровался… и опять попрощался…