Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Сказки и были Безлюдных Пространств (№2) - Лужайки, где пляшут скворечники

ModernLib.Net / Детская проза / Крапивин Владислав Петрович / Лужайки, где пляшут скворечники - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Автор: Крапивин Владислав Петрович
Жанр: Детская проза
Серия: Сказки и были Безлюдных Пространств

 

 


– Какую же?

– Здесь над заброшенными цехами осталось немало высоких труб. А с городских улиц не видно ни одной…

«А ведь в самом деле!»

Разговор этот шел, пока на газовой плитке булькал зеленый эмалированный чайник, а старик в другом чайнике – маленьком – заваривал травки. Запах пошел необыкновенный. Так, наверно, пахнет в цветочных зарослях экваториального леса. Из хлипкого, с черными пятнами побитой эмали, холодильника старик достал масленку и банку с темно-красным содержимым, выложил на стол батон. Артем переглатывал слюну. Потом он откусил от ломтя со слоем масла и земляничного варенья, вдохнул из большущей кружки тропический запах и понял, что ему никуда не хочется идти.

Ой, нет, увидеть Нитку хочется, конечно! Но хорошо бы посидеть здесь подольше. Пахучий чай и прохлада кирпичного домика принесли ощущение полного покоя. И безопасности…

Артем жевал бутерброд и поглядывал по сторонам. Наверно, домик раньше был диспетчерской будкой. Крошечная прихожая и большая квадратная комната. Жил старик и правда убого. Старая диван-кровать, небрежно покрытая вытертым шотландским пледом; кривые стулья, окошки с занавесками из разномастных кусков ткани, лампочка под треснувшим стеклянным колпаком. Но чисто – половицы выскоблены и побелка на стенах свежая…

Между окнами висел большой календарь с тропининским портретом Пушкина. В углу пристроилась шаткая этажерка. Книги распирали ее. Среди книг немало тяжеловесных словарей. Да, старик Егорыч, видать, и вправду не прост.

На верхней полке этажерки стояли высокие бронзовые часы с завитушками и фарфоровым циферблатом – наверно, вещь из какой-то прошлой жизни Александра Георгиевича. А рядом с часами Артем увидел деревянного кота. Фигурка была ростом со стакан. Симпатичный косматый котик сидел на пеньке и водил смычком по виолончели. Инструмент и музыкант искрились бесцветным лаком.

– …Часы эти весьма примечательны, – услышал Артем старика. – Их пожилой механизм оказался весьма чуток и приспособился к здешнему течению времени, которое, прямо скажем, не без фокусов…

– Я, по правде говоря, на кота смотрю. Знакомая личность. Такими торгует в сквере у Мельничных прудов конопатый мальчишка…

– Это Андрюшка, мой сосед. Большой талант. Сам вырезает, сам продает… Э, да это, случайно, не вы помогли Андрюшке, когда к нему привязались некие беспардонные субъекты?

– Было…

Три дня назад по дороге из института Артем зашел в сквер на берегу пруда. Там всякий люд продавал мелкий самодельный товар. Бабки предлагали вязаные шапочки и пестрые вертушки, тряпичных кукол и раскрашенные холщовые коврики. Бородатые художники расставляли вдоль поребриков пейзажи небывалых цветов и готовы были за умеренную плату с каждого сделать моментальный портрет. Подвыпившие дядьки сидели у клеенок с разложенными на них старинными ключами, медными дверными ручками и подсвечниками… А в сторонке от других, между кустами желтой акации сидел по-турецки пацан с удивительно веснушчатым круглым лицом, к которому совсем не подходила гладкая белобрысая прическа. Перед ним на картоне были расставлены деревянные фигурки: рыцари, клоуны и коты-музыканты…

– Может, купите? – спросил мальчик, когда увидел, что Артем приглядывается. Глаза у мальчишки были зеленые – такие же, как его яркая майка. И просящие. Артем виновато хлопнул себя по карманам: без гроша, мол. И пошел… И почти сразу услышал тихий вскрик.

Мальчик уже не сидел. Его держали на весу два тощих типа джинсово-ковбойской внешности, в шляпах «вестерн». Вернее, держал один – за майку и такие же пестро-зеленые шортики. Второй – совсем сопляк, лет пятнадцати – хихикал и приседал, заглядывая пленнику в лицо. Пленник попискивал и болтал пятнистыми от комариных укусов ногами, с которых слетели хлипкие сандалеты.

– Тридцать процентов выручки, – говорил «ковбой», потряхивая продавца. – Считать умеешь?

– Нету у меня! Я еще ничего не продал!

– Нету? Билли, разберись с товаром…

Юный Билли отвел ногу, чтобы техасским башмаком шарахнуть по деревянному народцу. Не успел. Артем был уже рядом и легонько направил сопляка головой в кусты. Тот захныкал там и зашарил, пытаясь найти шляпу.

Старший уронил мальчишку.

– Ты чё… интеллигенция. Щас разоришься на очках!.. Ой-я!

Артем крутнул ему руку за поясницу, не дал присесть, придвинул к себе – нос к носу. Глядя в глаза песочного цвета, доступно объяснил:

– Это, милый, не «ой-я». Хочешь «ой-я» по-настоящему?

– Пусти!.. Ну, ты чё, в натуре!.. Ай!

– Я «в натуре, ничё». А ты «вот чё»: сейчас вы с дружком пойдете далеко и быстро. И больше никогда здесь не появитесь. А если где-нибудь увидите этого пацана, заранее гуляйте за угол… Ну?

В песочных глазках появилась болезненная осмысленность:

– Понял…

– Умница! – Артем развернул парня к себе спиной и придал ему легкое ускорение.


… – Ну, и они пошли, – со вздохом сказал он старику. – И я пошел. Вот и все.

– Андрюшка хотел догнать вас. Говорит, хотел даже подарить рыцаря. Но вы ушли так быстро, что он не решился бежать следом, побоялся оставить товар. Жаль…

– Жаль не это… – Артем опять ощутил намек на тревогу. – Жаль, что не защитишь их всех. Да и этого Андрюшку!.. Где гарантия, что завтра к нему не привяжутся другие?

– Вы правы… Хорошо, что хотя бы здесь они в безопасности. Потому и резвятся от души. Слышите?..

И Артем услыхал за открытым окном ребячий смех и крики. Так шумят, когда веселой гурьбой играют в жмурки или гоняют мяч. Тревога опять ушла…

Побеседовали еще – о том, о сем. Старик неторопливо и недлинно рассказал, что работал в сценарном отделе местной телестудии, но, «видимо, не вписался в рамки современных требований» и на пенсию его отпустили с охотою.

– После пенсии поехал в Муром к дочери, но, как говорится, не прижился. Вернулся в родные места. А квартира-то уже продана, понимаете… Рассчитывал снять угол у старого знакомого, а тот взял да и помер. Куда деваться? И тут знающие люди посоветовали: если ты, мол, человек без предрассудков и не боишься излучения, поищи жилье «за забором», на Пустырях. Брошенных строений там хватает, земли под огород – тоже…

– А что за излучение?

– Да никакого его тут нет! Я добывал приборы, измерял, все нормально. Разговоры одни… То есть фокусы встречаются, но для жизни совершенно безвредные… Так что если у вас вдруг проблемы с жилплощадью, подумайте… Тут, кстати, неподалеку вполне приличный домик, почти не требует ремонта, лишь стекла кое-где надо вставить. И никем пока не занят… Я сперва сам вознамерился перебраться туда. а потом подумал: зачем они мне, три комнаты? И здесь неплохо. К старикам, знаете ли, приходит со временем этакое ощущение разумной самодостаточности…

– А что… пожалуй, буду иметь ввиду, – сказал Артем. Наполовину всерьез.

– Имейте, имейте… Кстати, там и печка, и даже батареи. Теплотрасса здесь до сих пор действует. Она проходит через Пустыри в Нежинский микрорайон, перекрыть ее невозможно без ущерба для новых кварталов. И кое-какие электрические линии работают. Телефона, правда. нет…

– Не до жиру, быть бы живу…

– Да… И что еще плохо, почта сюда не ходит, за письмами и газетами надо шагать в ближайшее отделение. Впрочем, недалеко…

– Вы, кажется, всерьез меня уговариваете.

– А почему бы и нет? Почему бы и нет, сударь!.. Хотя, извините, я ведь не знаю ваших обстоятельств.

– Я пока и сам их не знаю…

– Тем более, тем более… Если надумаете, то лучше оформить жилье официально, в Городской управе. Муниципальная власть распродает здешние участки за чисто символическую цену. А строения вообще не принимаются в расчет, можете даже завладеть бывшим сталепрокатным цехом… А можете поселиться и явочным порядком, если чиновники вдруг закапризничают.

– Думаю, они не стали бы капризничать. У меня есть сертификат на бесплатное получение участка среди незанятых пригородных земель. Такие бумаги давали тем, кто увольнялся из Южной армии… Ну, не всем, а так называемым участникам миротворческих акций…

– Значит, успели повоевать?

– К счастью, недолго. Не хочется вспоминать…

Обоим стало неловко, но тут переливчато заиграли и ударили три раза часы. Бодро, не по-старинному.

– Надо же! Час прошел, как пять минут! – Артем торопливо встал. – Чай у вас чудный, Александр Георгиевич. Однако мне пора…

– Я надеюсь, это не последняя наша встреча?

«Зачем я ему?» – подумал Артем. Но сказал учтиво:

– Я тоже.

5. 

Они вместе сошли с крыльца.

Собственно, крыльца не было, а была лишь утоптанная площадка перед низкой дверью. А вокруг площадки – клевер и подорожники. В траве играли Бом и рыжий заяц Евсей. Заяц наскакивал сзади, молотил пса передними лапами по спине, а потом удирал. Но недалеко, носился кругами. Бом догонял его и опрокидывал тяжелой лапой. Евсей отбивался задними ногами. Это у него получалось здорово, не подступишься. Бом отпрыгивал и обиженно гавкал. Евсей вскакивал и удирал опять. Наконец он умчался далеко, в кленовые заросли. Бом хотел было кинуться следом, но раздумал. Подошел к деревянному столбу, по-кошачьи потерся о него мордой…

Косой этот столб врыт был на краю площадки. К нему прибили узорчатый чугунный кронштейн (похоже, что от старинного фонаря) и в метрах полутора от земли подвесили плоскую железяку – вроде небольшого полукруглого щита. Здесь же висела на шнуре березовая колотушка, совсем низко.

– Это что же, пожарная сигнализация? – усмехнулся Артем.

– А вот сейчас увидите…

В ту же секунду из кленовых зарослей, в которые удрал Евсей, выскочил пацаненок лет семи. Коричневый, голый до пояса и босой, но в длинных камуфляжных штанах. Подбежал, ухватил колотушку.

– Дядя Шура, можно я ударю?

– А здороваться кто будет?

– Ой… – Мальчишка посопел. У него была круглая голова с темным ежиком и темные восточные глаза. Ими он прошелся по Артему – от головы до башмаков. Стукнул себя колотушкой по тугому немытому животу и задумчиво сказал:

– Большой привет…

– Привет, – улыбнулся Артем.

– Дядя Шура, ну можно я ударю? Я хочу раньше всех.

– Ладно, поддержи традицию…

Мальчишка медленно, даже чуть торжественно отвел колотушку вытянутыми руками и вдарил по железу. Чистый громкий звон разошелся над лужайкой, умчался за кленовую чащу, иван-чай и тополя, многоразовым эхом отозвался вдали…

Нет это было не эхо. В разных местах – и вблизи, и в дальних далях – тоже били по звонкому металлу.

– Похоже на колокола, – сказал Артем.

– Кое-где и вправду колокола, но не много. Больше рельсы развешены. Или баллоны от газа. Тоже звенят красиво.

– А зачем это? Игра такая?

– Пожалуй, что игра. Но не только. Можно сказать, обычай. Дети верят, что если звонить несколько раз в течение дня, все в этом краю будет славно: и погода, и настроение. И удачи во всяких делах… Ребятишки так и говорят: «Позвоним хорошую погоду»… А один мой знакомый выразился однажды наукообразно: «Этот ежедневный перезвон стабилизирует автономную структуру здешних пространств». «Не знакомый, а ты сам, наверно, вывел эту формулу», – подумал Артем. Но не решился сказать. Ему и самому захотелось ударить в певучее железо, да постеснялся…

Перезвон плавно затих. Голопузый звонарь колобком укатился в заросли. Бом кинулся за ним. Артем пожал старику прохладную сухую руку и вновь двинулся через Безлюдные пространства.


Помня указания старика, он прошел между длинными бетонными цехами, пересек площадку с упавшим мостовым краном и минут десять шагал по заросшему рельсовому пути. По краям полотна рос буйный цветущий репейник, а между шпалами густо желтели одуванчики и сурепка – такой солнечный цвет.

Впереди стоял на рельсах разбитый товарный вагон. Из-за него выскочили пятеро пацанов. В юбочках из лопухов, в уборах из перистых листьев, с размалеванными рыжей глиной и черной грязью телами. С луками и копьями. Ясное дело, ирокезы. «Держись, бледнолицый!»

Но индейцы оказались мирными. Отошли со шпал, уступив дорогу. Глянули на незнакомца без робости, но и без вызова. Самый маленький (вроде недавнего звонаря) с той же задумчивостью произнес:

– Здрасте…

– Привет славному племени… – Артем придержал шаг.

Тогда мальчик постарше глянул Артему в глаза, наклонил к плечу голову в шлеме из белоцвета:

– А вы кто?

– Я… Артем.

Старший мальчик – тощий, высокий, тонколицый, в почти таких же, как у Артема, очках – звонко обрадовался:

– Значит, это вы тогда в городе спасли Андрюшку-мастера!

– Ну… было, – опять признался Артем. И запоздало изумился: – А откуда вы знаете? Я же ему не говорил, как меня зовут!

Они засмеялись – не обидно, а будто звали повеселиться вместе:

– Тут все уже всё знают. Раззвонили потому что…

Они проводили Артема вдоль вагона, помахали вслед луками и копьями. Потом вдруг самый маленький догнал его и торопливым шепотом спросил:

– А вы к нам насовсем или в гости?

– Не знаю, – вздохнул Артем.

Здесь было хорошо. И не хотелось уходить. Но Нитка ждала и времени оставалось уже немного. И мысли о Нитке с каждым шагом делались все крепче и радостнее. Становились главными.

Он миновал приземистую башню станционной водокачки и спустился с полотна в траву. Рельсы поворачивали влево, а идти нужно было вперед. На восток. Так, чтобы солнце было справа (и теперь уже чуть позади), а слабо различимая луна – с левой стороны.

Впрочем, сейчас луну закрывала водокачка. Зато впереди… тьфу ты, что за напасть!.. Рядом с верхушкой столетнего тополя висел месяц – лунная половинка. Тоже бледный, похожий на обрывок желтого облака.

Артем обмер – не от страха, а от жутковатого веселья. Такое бывает в раннем детстве, когда ты в полутемном зале смотришь театральную сказку. Артем попятился, сделал шагов десять назад. Месяц спрятался за тополь. Круглая луна выплыла из-за башни. На «лице» у нее было выражение: «Я здесь ни при чем».

«Смотри у меня…» – погрозил ей Артем. И зашагал вперед. Луна укатилась за башню опять, месяц с готовностью выскочил из тополиной листвы.

– Издеваетесь, да?.. Ладно, посмотрим, что дальше.

Луна опять показалась из-за водокачки, месяц вновь укрылся за тополем – уже за другим. На какой-то миг Артем успел ухватить их размашистым взглядом вместе. И… больше не стал их ловить – со странным ощущением, что излишнее любопытство может что-то сломать в здешней сказке. Что-то нарушить. А! «Стабильность автономной структуры здешних пространств»!

«Черт возьми, почему я не удивляюсь?.. Непонятные места. «Странная страна»… Воздух звенит… Или это в ушах? Или, может быть, звенит время? Вдруг оно здесь совсем другое? «Скажите, дети, мне: какое тысячелетье на дворе?» Кажется, это чьи-то стихи… А вот еще стихи:


Здравствуй, месяц и луна,
Здравствуй, странная страна… 

А они откуда?.. Ох, да ясно же откуда!


Здравствуй, месяц и луна… 

Это из давней поры, когда познакомились с Ниткой…

Было это полжизни назад.

II. Герда и Кей

1. 

Стихи сочинил шестилетний Кешка Назаров по прозвищу Кей. Он принес их в редакцию лагерной газеты «Дружная смена».

Редактором газеты был Артем Темрюк.

Почему его сделали редактором, Тём не понимал. Видимо, за «ученый» вид и очки. Писать заметки Тем не умел ну вот ни настолечко. Правда, он мог разрисовывать фломастерами заголовки, но это же дело художника, а не редактора! Но художником был Мишка Сомов.

Поскольку журналистских способностей Тем не проявил, настоящим редактором сделалась вожатая Шура – решительная девица с квадратной фигурой и толстыми косами. К Тему она испытывала некоторую симпатию – наверно, от того, что, как и он, ходила в очках. Тем сделался у нее «на подхвате». Бегал по отрядам и выпрашивал у пацанов и девчонок «ну. хоть две строчки про последние новости». Тыкая двумя пальцами, перепечатывал ребячьи каракули на допотопной машинке «Олимпия». Иногда помогал «худреду» Сомову раскрашивать буквы…

Однажды Шура велела Артему нарисовать объявление о литературном конкурсе. Пишите, мол, дорогие ребята, сказки и рассказы, поэмы и сонеты, трагедии и комедии и несите в редакцию любимой газеты. Лучшие творения напечатают. А за самые лучшие выдадут призы.

Ватманский лист с объявлением Тем прибил к фанерному щиту рядом с умывальниками. Народ сбежался. Оценили фигурные разноцветные буквы («Во Тём-Тём расстарался!» – «Рюк, да ты, наверно, все лагерные фломастеры извел!» – «Труд художника вес?м, краски как у Пикасс?!» – «Не Пикасс?, а Пик?ссо!» – «Наградить бутылкой кваса!»).

Однако никто не кинулся создавать немедля прозаические и поэтические шедевры. Позубоскалили и тихо рассосались, ничего не пообещав. Артем растерянно скреб макушку. Признаться, он ждал иного результата… И вдруг его легонько тронули за локоть.

Рядом стоял худой пацаненок с пепельными, подрезанными ниже ушей волосами. И вопросительно глядел на Тема серыми глазищами – такими, что им тесно было на маленьком треугольном лице с носом-клювиком, с припухшими обветренными губами и острым, украшенным коростой подбородком.

– Тебе чего? – осторожно сказал Тем. Люди такого размера и возраста казались ему слишком хрупкими.

Малыш переступил разбитыми сандалетками, заправил в цветные трусики белую, измазанную земляничным соком и золой матроску, глянул на объявление, потом вновь на Тема. Сипловато спросил:

– Можно, я сочиню стих?

– Конечно! Здесь же написано! Стихи, сказки, рассказы! Что хочешь!

– Я стих…

– Валяй! – Тем не ждал от новоявленного стихотворца полноценных строчек – совсем же кроха. Но рад был, что хоть кто-то откликнулся на разноцветный призыв.

– Пиши и приноси в штабной домик. Там редакция.

Малыш кивнул, снова поправил матроску и пошел. Глядя ему вслед, на мятый синий воротник, Тем вспомнил, что юное дарование кличут Кеем. Как героя «Снежной королевы». «В самом деле, этакое скандинавское дитя, – подумал начитанный Тем. – Только для настоящего Кея мелковат»…

Кей пришел в редакцию сразу после тихого часа. Протянул Тему мятый тетрадный листок. И молча остался у двери – ждать редакторского решения.

Кривые строчки были написаны синим карандашом, печатными буквами.

Стих

Ёлки-палки, лес густой.
Путь по лесу непростой.
Там колючие шипы
Всех хватают за штаны.


Но за лесом тем, я знаю,
Сто волшебнистых лужаек.
Солнце светит с высоты
На цветущие цветы.


Там избушки бабов Яг
Стопом пляшут краковяк.
Здравствуй, месяц и луна,
Здравствуй, странная страна.

Впрочем, запятые и точки Тем расставил мысленно, на бумаге их не было. Зато хватало ошибок. Например «ёлки-палки» было написано слитно, а «непростой» – через «а». Но разве в этом дело? Все равно это были стихи! И Тем протянул листок вожатой Шуре. Она и вожатый Демьян (влюбленный в Шурины косы) сдвинули над листом головы. Над ними навис художник Мишка Сомов. Из-за его плеча высунула голову длинная Кристя Самсун – командирша второго девчоночьего отряда и главная репортерша «Дружной смены».

Мишка хихикнул. Шура искоса глянула на него. И сказала деловито:

– Ну что же, Назаров. По-моему, это неплохо… А откуда ты знаешь про танец «Краковяк»?

– Мы его разучивали в детском саду. Это польский танец, его в городе Кракове придумали.

– Какой эрудит! – шепотом восхитился Демьян.

– Чего? – подозрительно сказал Кей. Он по-прежнему топтался у двери.

– Я говорю, что ты знающий человек, – разъяснил кудрявый Демьян.

– А почему он написал, что избушки пляшут «со стопом»? – придирчиво вмешался глуповатый художник Сомов. – Они, что ли, тормозят во время своего краковяка?

– Не «со стопом», а «с топом», – сумрачно разъяснил от порога автор. – Топают, значит. Они же тяжелые.

– Тогда «сы» надо отдельно!

– Чего ты, Сом! Он же еще в школу не ходил никогда, – ревниво заступился Тем.

– Конечно, – поддержала Тема Кристя Самсун. – Только… «бабов Яг» это все-таки немножко неправильно. Или я ошибаюсь?

– Ошибаешься! – разозлился на нее Тем. А вожатая Шура сказала, что в стихах можно по-всякому.

– Это же поэтический образ, – вставил Демьян и провел пальцами по своей пушкинской шевелюре. Кей стеснительно подышал у двери и сообщил:

– А если это не правильно, я могу еще по-другому. Вот…


А избушки баб Яг?в
Прыгают на семь шагов… 

Редакция полегла животами на стол, застонала от сдавленного хохота.

Кей опять подал голос от порога. Негромко, но уже с дерзкой ноткой:

– А если не нравится, то отдавайте назад… Сами просили…

Его наперебой заверили, что «всем ужасно нравится, оттого мы и радуемся». Шура привела юного поэта к столу. Усадила на колени, дунула ему на волосы. Вытащила из них два репья. Он не противился, но и не размяк от этой ласки.

Шура обрела деловитость:

– Тем, перепечатай это, пожалуйста, набело… с необходимой корректурой. А черновик… то есть оригинал я возьму на память. Можно, Кей?

– Да, – великодушно сказал он и слез с колен. – Я пойду.

– Постой. А какую подпись поставить? С фамилией ясно, а имя? Иннокентий или лучше Кеша? Или… Кей?

– Лучше Кей, – сказал он, не отзываясь на улыбки. – «Иннокентий» – это долго писать. А «Кешу» я не люблю, это попугай из мультфильма.

2. 

Газета вышла на следующий день. «Стих» Кея был напечатан в первоначальном варианте, где «краковяк». А строчки. А строчки про «баб Ягов» и «семь шагов» Тем поместил в конце – в виде приложения. Потому что редакция так и не смогла решить, что лучше.

Тем сделал к стихотворению большущую иллюстрацию. Бревенчатые избушки на курьих ногах водят хоровод в зарослях «цветущих цветов», а в ярко-синем небе «странной страны» – улыбчивая луна и рогатый месяц с хитрым глазом…

Кей сделался знаменит. Куплеты про «бабов Яг» и «баб Ягов» распевали по всему лагерю (на мотив модной песенки «Я люблю тебя, Катрин»). А малышовый отряд, в котором состоял автор, хором декламировал по дороге в столовую:


Ёлки-палки, лес густой!
Путь по лесу непростой! 

Но Кей не возгордился. Он был по-прежнему тих и сдержан и старался держаться уединенно. Тем заметил это, когда в суете лагерных дел несколько раз натыкался на этого малыша с длинными пепельными волосами.

После полдника Тем заросшей тропинкой у забора (чтобы отдохнуть от многолюдья и гвалта) возвращался из столовой. И вышел к лужайке, на краю которой стоял в лебеде дощатый мусорный контейнер. Из-за контейнера появился Кей.

– Тем…

– Чего? – Тем (странное дело!) почему-то смутился.

– Вот… на, – Кей протянул ему промокший от ягодного сока кулек из тетрадного листка. Такого же, на котором были стихи.

– Что это?

– Тебе… – В кульке была крупная луговая клубника.

– Да ты что, Кей… Зачем?

Серые глазищи глянули требовательно.

– Потому что ты не смеялся. Когда читали стих. Все смеялись, а ты нет…

– Ну… спасибо, Кей. Давай пополам. Подставляй ладони.

Он мотнул светло-серыми легкими волосами:

– Нет… Ой!

– Что, Кей?

– Нитка сюда идет. Подожди… – И малыш опять укрылся за контейнером.

А на лужайке возникла Анита Назарова.

Это была ровесница Тема. Из второго отряда девочек. В лагере «Приозерном» все ребята, кроме самых малышей, были почему-то поделены по «мальчишечьим» и «девчоночьим» отрядам. На Тема Анита не взглянула. По-журавлиному прошагала через лебеду к контейнеру. Уперлась руками в бока, расставила длинные коричневые ноги. Отчетливо сказала:

– А ну, вылезай, обезьяна.

Кей покорно выбрался из укрытия.

«Ох, да это же брат и сестра! – сообразил наконец Тем. – Фамилия-то одна…»

Кроме фамилии, в них не было ничего похожего. Анита Назарова – с черными густыми волосами ниже плеч, с резко-синими глазами. Нельзя сказать, что красивая, – худая, очень курносая, редкозубая, но эти волосы, этот синий блеск… Многие пацаны заглядывались. Но Назарова держалась всегда строго, хотя и позволяла назвать себя попросту Ниткой. Тем порой тоже поглядывал на Нитку с интересом. Но украдкой. Признаться, он ее даже побаивался…

Братишка стоял перед Ниткой – голова ниже плеч. Волосы закрыли все лицо. Он переминался и кулаками заталкивал матроску под резинку на поясе.

– Перестань ежиться, – металлическим голосом потребовала Нитка. – Встань прямо!

Кей слегка поднял голову и обнял себя за плечи.

– Бродячая кошка, а не ребенок! На кого ты похож! Опять перемазался, как чертенок в камине!.. Где ты был? Я тебе что говорила? Если будешь еще болтаться неизвестно где, получишь о-пле-уху!.. Ну-ка, опусти руки! Кому сказала!..

Кей прижал локти к бокам, вцепился в кромки трусиков, зажмурился. Потом приоткрыл один глаз.

«Если ударит, сразу дам ей по шее», – с отважным обмиранием подумал Тем. Результат мог быть плачевным: Нитка Назарова не из тех, кто позволяет безнаказанно давать себе по шее. Но Тем держал у груди мятый, истекающий соком кулек с клубникой, и подарил ему этот кулек малыш Кей, и как можно допустить, чтобы этого малыша кто-то лупил на глазах у Тема! Пускай хоть самая родная сестра!

К счастью, сестра не дала брату обещанной «о-пле-ухи». Из кармана таких же, как у Тема джинсов – истертых и обрезанных выше колен – она достала платок, помусолила его и принялась оттирать у Кея щеки и локти.

– Трубочист! Сейчас же иди к умывальнику и отмывай все черные места! А потом отправляйся в палату и жди меня там, я дам тебе чистую рубашку… чучело…

Кей виновато глянул на Тема и, чуть косолапя, ушел с лужайки. И тогда Тем удостоился внимания Нитки.

– А ты чего глядишь? Не видел, как воспитывают обормотов дошкольного возраста? – Это она не сердито, а, скорее, с усталостью.

Тем честно сказал:

– Я боялся, что ты его ударишь.

– Я?! Его?! О, Боже мой… Да я его только раз в жизни отшлепала, да и то с перепугу…

– С какого? – спросил Артем. Было почему-то неловко обрывать разговор.

– С какого перепугу? Он весной удрал из детского сада. И на соседнем дворе забрался в пустую голубятню. В такой домик на столбах… Я прихожу за ним в садик, а там все на ушах стоят, в милицию звонят… Тем, я чуть не померла…

Так у нее вдруг доверчиво получилось: «Тем, я чуть не померла…» И Тем увидел, что она не строгая, а в самом деле уставшая.

У Тема не было ни братьев, ни сестер, но он представил себя на месте Нитки, и… холодок по коже. Тут и правда помереть недолго.

– А что дальше?

– И тут какой-то дядька приходит, держит этого паршивца за руку и говорит: «Полез я голубятню чистить, а там этот гражданин свернулся калачиком и спит. Не ваш ли?» Ну, тут я заревела и надавала ему сумкой по штанам. Пустой, хозяйственной… А он хоть бы хныкнул. Только моргает глазищами… Я говорю: «Чего тебя туда понесло?» А он: «Потому что эта будка – как избушка на курьих ногах…»

– Ему, видать, эти избушки сильно нравятся… – Тем был доволен, что можно не кончать беседу. – Вот и в стихах он про них…

– Ты не знаешь! Он же целую сказку про них выдумал. Даже не сказку, а… прямо научную теорию. Будто такие избушки к бабкам Ягам попадают случайно. Будто бабки их крадут и угоняют, как цыгане лошадей…

– У кого?

– У какого-то кочевого племени, которое называется «бомзайцы». Или «бомзайчане»… Будто это племя живет за дальними сказочными лесами и полянами, в таких вот избах. И прямо в них кочует с места на место, целыми деревнями. И будто каждая собачья конура тоже с куриными ногами, их конур этих много, они ходят за избушками… А еще скворечники. Только не все, а те, в которых не захотели жить скворцы. Эти скворечники слезли с шестов и крыш и бегают за избушками и конурами, как цыплята за наседками. Я говорю: «А кто в них живет, если не скворцы?» А он: «У этих жителей еще не придумалось название…» Семи лет человеку нет, а уже всякие фантазии в голове. Что дальше будет?

– Дальше будет хорошо, – пообещал Тем. – Писателем сделается, станет фантастику сочинять, как Кир Булычев…

– Но сначала он сведет меня в могилу!

– Да что ты, Анита, – осторожно сказал Тем. – Он хороший. Только его понимать надо. Маленькие это любят. Вот смотри, он мне клубнику подарил за то, что я вчера над ним не смеялся… На… – И он протянул кулек.

Нитка глянула ему в лицо блестящими, как осколки синего блюдца, глазами и… взяла ягоду.

– Да бери еще!

Нитка взяла еще две.

Она и Тем неторопливо пошли вдоль забора. Тропинка была узкая, Тем сошел с нее. Сорняки хватали его за ноги, но он терпел, чтобы идти рядом с Ниткой. А ее беспокоило все то же:

– Думаешь, этот «писатель» умываться пошел? Опять усвистал куда-нибудь… Если бы он свои фантазии в нормальных местах сочинял, где все дети! А то ведь заберется в самую глушь и мечтает там. А потом – брык на бок и засыпает. Сразу! Такое у него свойство. И не докричишься… Его и Кеем назвали поэтому…

– Почему?

– Потому что он как тот Кей, который удрал со Снежной королевой. Надо обойти полземли, чтобы отыскать его…

– Тогда почему тебя не зовут Гердой?

– Пробовали. Но я… выпустила все когти. Я это имя терпеть не могу. Оно какое-то… «г-р», «г-р», будто камни во рту перекатываются.

– Анита лучше, – согласился Тем. Набрался смелости и добавил: – Даже «Нитка» и то лучше.

– Анита – испанское имя. Моя мама была на четверть испанка. По своему дедушке.

«Была… – отдалось в Теме. – Была?!»

Нет, не отдалось. Это он сказал. Шепотом. И сразу испугался.

Нитка отозвалась тихо и просто:

– Ну да. Мама умерла в позапрошлом году. От сердца.

– Нитка… ты меня прости.

– Господи, да чего ты такого сказал? Спросил только…

Они вышли еще на одну лужайку – позади домика, где обитал малышовый отряд. Фанерное строение аж выгибалось наружу от веселого гвалта. Но на лужайке никого не было. На перекладине между столбом и высокой березой висели качели – широкая доска на канатах. Тем и Нитка поглядели друг на друга и… сели рядом на доску.

Качнулись.

– Кей, наверно, ждет тебя с чистой рубашкой, – осторожно напомнил Тем. Для очистки совести. А чтобы Нитка ушла, ему не хотелось.

И она не ушла.

– Никого он не ждет. Я же говорю: наверняка удрал. Он не терпит вот такого… коллективизма. – Она кивнула на домик. – Перед ужином опять придется искать.


  • Страницы:
    1, 2, 3