Я почему-то не решился отказаться. И сперва подосадовал на себя за это, а потом подумал: "Может, к лучшему..."
      Костя оказался тоненьким и высоким, бледно-рыжеватым подростком. Вежливым и неулыбчивым. Спросил, куда бы мне хотелось пойти сначала.
      "Ну что ж, - сказал я себе. - Давай, старик..."
      - Видишь ли... - Я глянул в упор. - В Овражках я не заблужусь и один, не впервой... Я хочу в Гору. Если ты из тех, кто знает дорогу.
      Он не дрогнул, не удивился.
      - Туда каждый знает дорогу. Только что там интересного? Впрочем, как вам угодно. Если не возражаете, я зайду за вами через полчаса.
      2. Овражки и Гора
      Я ждал Костю на улице, у ворот.
      Была середина дня, и день этот сделался уже не просто теплым, а жарким. Но здесь, на Пустырной, было прохладно: улица лежала в тени обрыва. Обрыв большущей высоты и крутизны - поднимался позади дворов. Местами он зарос, а местами - голая глина. Из глины торчали лохматые громадные корни, словно щупальца каких-то подземных осьминогов. Домики и заборы цепью тянулись по границе тени - в один ряд. Улица была односторонняя. На другой стороне заросшие кашкой лужайки, канавы и буераки, здесь паслись козы. Наверно, потому и Пустырная, что рядом с пустырями. А может, еще потому, что здесь пахнет травой пустырником, настойкой которого, говорят, лечат от излишних волнений сердце.
      Я с удовольствием разглядывал покосившиеся, но все еще красивые крылечки, резьбу на карнизах и на столбах ворот. Это были не только традиционные узоры солнышки, складки с кистями и виноградные кисти. Иногда попадались деревянные лица, словно здесь поработал итальянский кукольный мастер. Смотрели на меня потрескавшиеся маски с носами-клювами, торчащими подбородками и широкими ртами. Я помнил их с детства и в те давние годы был уверен, что выражение этих масок время от времени меняется. Особенно по ночам.
      Впрочем, и сейчас я в этом почти не сомневался...
      На солнечных пустырях млела от солнца трава, и рассыпали трескотню кузнечики, а во дворах словно затаился вечер. Я знал, что если подойти вплотную к обрыву, то там вообще сумерки. Пахнет влажным травяным настоем и сырой землей... Подняться на обрыв можно было по лестнице на другом конце улицы, а можно и прямо со двора, цепляясь за корни и стебли. Когда-то я так и делал...
      Наверху был парк - неухоженный, с пустыми павильонами и киосками, с высокими фонтанами и травяными джунглями. Он всегда казался мне очень таинственным... Но все же парк на обрыве - это не главное. Гораздо больше меня интересовали другие обрывы - настоящие горы. Они поднимались за пригородным лугом и видны были прямо отсюда, с улицы...
      Здесь надо сказать о рельефе этих мест. Кажется, что в древние времена тут расстилалась зеленая равнина, по которой однажды пошли трещины. Они разбили равнину на плоские неровные многоугольники. Одни из этих многоугольников остались на прежнем уровне, а другие под давлением земных сил поднялись. И получились возвышенности с крутыми склонами и ровными плато наверху. Одно такое плато возвышалось над Овражками, которые лежали на низкой равнине (ее пересекали трещины поменьше, из них получились овраги - отсюда и название).
      Что там наверху, на плоскогорье, из города было не видать. Но я знал: что-то есть. Что именно, в городе не говорили, как не говорили и о многих других странностях (например, почему до полудня улица Сухарная ведет к мосту через Черный овраг, а после двенадцати - в заброшенный Гнилой переулок, где никто не живет, но зимними вечерами все же светятся окна; так оно есть с давних времен, вот и все).
      Однажды мальчишкой я попробовал подняться на плато. Как ни высоки были обрывы, казалось все же, что задача мне по плечу. Ну, что там метров двести-триста! Вскарабкаюсь... Однако на половине высоты я понял, что этот путь не для прогулок. Грозное ощущение опасности остановило меня на рыхлом глинистом карнизе. Я оглянулся и чуть не заревел от испуга - таким маленьким, лежащим далеко внизу оказался город Овражки... Обрывы с плоскогорьем, которые назывались одним словом "Гора", так и не открыли мне свою загадку. Я пристыженно полез вниз.
      Впрочем, я не испытывал тогда особого огорчения. Наоборот, сладко замирала душа оттого, что совсем недалеко существует тайна, похожая на придвинувшийся к привычной жизни чужой материк. А кроме того, я скоро узнал (почувствовал, увидел во сне, догадался по намекам и слухам), что главная загадка не на Горе, а в Горе. Будто бы там какой-то особый мир. Целая подземная страна.
      Эта страна с бледно-золотистыми, закрывающими каменные своды облаками не раз мне снилась потом, во взрослой жизни. И особенно в последнее время, в больнице. Причем непонятным образом она увязывалась в этих снах с Тетрадью. Хотя, по трезвом размышлении, никакой связи быть не могло...
      При таком размышлении вообще ничего быть не могло. С точки зрения здравого смысла и реальности я сейчас должен был проглотить кучу разноцветных таблеток, подставить известное место под шприц медсестры Зои, а потом лежать у зашторенного окна, покорный властному режиму послеобеденного тихого часа. И слушать, как сыто похрапывает сосед по палате Альфред Афанасьевич, работник исполкома... И как по левой ноге, а потом вдоль позвоночника крадется пока еще тихая, щекочущая боль...
      Сейчас боли не было. И, мельком отметив это, я снова стал размышлять о Горе. Ощущение близкой тайны прошло по мне мурашками, как в детстве. Словно я был мальчик Андрис и тянулся к старому сундучку...
      Неужели и правда есть что-то такое в толщах Горы?
      Костя ведь говорил, обещал проводить. Хотя как-то странно говорил, скучно... Впрочем, поглядим.
      3. Желтое небо
      Костя, как и обещал, явился через полчаса.
      - Ты так и полезешь в Гору? - удивился я.
      Он был в отглаженных кремовых брюках, в белой рубашке.
      - Видите ли, - отозвался он, - после нашей прогулки я собираюсь зайти в школу, там у нас собрание по поводу окончания учебного года.
      "Прогулка"! Это в Гору-то? Я туда собрался, как в экспедицию, надел вместо костюма тренировочные штаны, клетчатую рубаху, фляжку нацепил на пояс. Мне даже неловко стало. Но спорить и расспрашивать я не решился.
      Мы прошли всю Пустырную, спустились в овраг, на дне которого журчал мутный ручей, протопали через мостик. У оврага было ответвление, оно-то вскоре и привело нас на луг со многими тропинками. Уже зацветал розовый иван-чай, чиркал меня по локтям и штанинам. И по Косте. Но тот ухитрялся оставаться аккуратным и отглаженным, как в городском саду. Он шел впереди и время от времени вежливо предупреждал меня:
      - Осторожно, здесь ямка... Не зацепитесь за колючки...
      С полчаса мы шли через луг, и наконец бурые обрывы нависли над нами. Сделались такими высокими, что клочковатое облако казалось зацепившимся за изломанный край.
      Костя ввел меня в проход между неровными стенами из темно-рыжей, с торчащими корнями глины. "Вот здесь-то ты, голубчик, и перемажешься", подумал я с легким злорадством, хотя это было и нехорошо. Но Костя легко перешагивал через корни, ловко уклонялся от сыпучих струек глиняной пыли и оставался по-прежнему без пятнышка. И я зауважал его.
      Костино хладнокровие и его уверенность, что под Горой нет ничего особенного, дали себя знать, я уже не ощущал волнения. Шел как на экскурсию и радовался лишь тому, что не болит нога и нет обычного послеполуденного головокружения ...
      Но когда отвесные стены сошлись над нами и образовали сумрачный свод, ожидание тайны опять щекотнуло меня.
      - Слушай, а мы ведь не взяли фонарик...
      - Это ни к чему, там довольно светло.
      "Значит, в самом деле? Не так уж там все обыкновенно?"
      Скоро проход раздвинулся, замаячил впереди свет. Еще несколько шагов, и... Я остановился. Потому что открылось мягко освещенное пространство. Лежащая в скалах долина была словно озарена прошедшими сквозь неплотные облака вечерними лучами. Казалось, что в воздухе рассеяна бронзовая пыль. Я глянул вверх: каменных сводов не было видно за желтоватым туманом, будто и правда над нами полупасмурное предзакатное небо. Может, через толщу плоскогорья пробивался в какую-то щель настоящий солнечный свет?
      Перед нами лежало каменистое поле с жесткой и высокой, но редкой травой. Из травы поднимались похожие на идолов камни (а может, и правда древние идолы?). Слева и справа пространство терялось в таком же тумане, что и каменная "крыша". А впереди стояла ребристая скальная стена, гребень ее тоже не был виден за невысокой облачностью.
      До стены оказалось недалеко - шагов сто. Когда мы подошли к ней совсем близко, путь нам перегородила речка с темной спокойной водой, через которую просвечивал песок. Ширина была метров семь. К ближнему берегу приткнулось тяжелое бревно, мокрое и скользкое на вид. Костя поднял из травы кривую палку, сказал "я сейчас", встал на бревно, оттолкнулся палкой от дна и, чуть балансируя, - весь такой красивый, хладнокровный - поплыл через речку. Видимо, он слегка пижонил, но что ни говори, а был он смелый и ловкий парнишка.
      У того берега темнел связанный из нескольких бревен плотик. Костя прыгнул на него. Приплыл на плотике ко мне.
      - Вставайте, он выдержит...
      Мы переправились. И оказалось, что дальше идти некуда. Всюду соединившиеся в стену уходящие в высоту утесы.
      - Вот и все, - сказал Костя. - Ничего особо интересного здесь, как видите, нет. Конечно, если бы горсовет нашел спонсоров, образовал здесь филиал краеведческого музея или турбазу... А пока - вот...
      Конечно, зря он так. Любопытного здесь было много. И сам небывало громадный грот, и таинственное свечение тумана, и гранитные камни-идолы... Но я стеснялся показывать интерес при этом аккуратном и правильно мыслящем мальчике. Словно взрослым был он, а мальчишкой - я... Впрочем, и самому мне стало ясно, что не нашел я того, что искал. Конечно, удивительное место, но все же не было здесь той сказочности, того обещания тайн, которыми я томился в детстве... Да и быть, конечно, не могло.
      Мы вернулись. Когда поднялись из лога, Костя вежливо попрощался, я так же вежливо поблагодарил его. И он ушел в своей очень белой рубашке и отглаженных, ни единой пылинкой не испачканных брюках. Я с уважением и невольной робостью посмотрел ему вслед. Ни в детстве, ни во взрослой жизни не хватало мне такой прочности сознания, такой уверенности...
      4. У костра
      Я пошел наугад по тихим улицам, зная, что так или иначе попаду на Пустырную, если буду двигаться к обрыву. Прохожих почти не было, только на пологом травянистом спуске меня обогнали двое мальчишек с дребезжащей детской коляской. Мальчишки были в жилетках, сделанных из потрепанных школьных курточек, и таких же штанах, обрезанных и разлохмаченных у колен. В коляске они везли макулатуру.
      Скоро я вышел на широкую лужайку, за которой начиналась Пустырная. На лужайке горел оранжево-дымный костер, а точнее - брошенная в траву и подожженная автомобильная шина со щепками в центре. У костра никого не было, зато неподалеку - шум и гвалт. С десяток ребят (многие в таких же нарядах, как хозяева тележки) кого-то прижали к стене сарайчика. Я торопливо захромал и подошел. Там руками и ногами отбивался от всех светлоголовый мальчишка. Мне показалось - тот, которого я видел в вагоне. Но точно не скажешь, лица его я тогда не рассмотрел. Зато сейчас разглядел хорошо. Волосы песочного цвета были растрепаны, желто-серые глаза блестели гневными искрами. Пухлые, в трещинках губы раздвинуты, а зубы стиснуты, словно мальчик сжал в них горячий уголек.
      Его старались ухватить за руки, за плечи, за одежду, но он отмахивался яростно. Потом крикнул:
      - Ну, чего надо?! Я вас трогал?!
      - За ноги, за ноги его! - зазвенела чья-то команда.
      - Вовка, сделай аркан из ремня! На лапу ему!..
      - Эй, молодежь! - громко окликнул я. - Не слишком ли много на одного? Что-то не по-рыцарски.
      Они разом остановились. Заоборачивались. Разгоряченные, веселые. Совсем не такие, как их пленник. Самый старший - славный такой, ясноглазый парнишка, совсем не похожий на хулигана - сказал, словно загораживая остальных:
      - А что такого? Мы же играем!
      - Ничего себе игра! Вон как налетели на беднягу, отбивается из последних сил...
      Мальчик-командир пожал плечами:
      - Все сперва отбиваются. Такое правило... Чтобы веселее.
      Смуглый мальчишка с черными глазами-шариками (один из тех, что везли тележку) слегка испуганно объяснил:
      - Он же сам пришел...
      - Я не пришел, а просто шел! По делу! - крикнул от бревенчатой стены пленник. - А вы как пираты!.. Рукава отрывать!
      - У всех отрывают. Раз праздник... - пискнул кто-то позади остальных.
      - Ничего себе праздник, - сказал я.
      - А что! - улыбнулся старший. - Каждый год так. Когда каникулы начинаются, мы тут дневники жжем и школьные рукава и штаны обрываем, потому что лето.
      - Потому что форма во как надоела, - сиплым баском разъяснил стриженный "под огурчик" лопоухий толстячок. Одна штанина была у него обрезана выше колена, вторая над щиколоткой. Старший мальчик опять сказал:
      - Это обычай такой. А вы, наверно, не здешний...
      - Я тоже не здешний, - ощетиненно откликнулся взъерошенный пленник. - А вы как коршуны...
      - Ну и ты не цыпленочек, - примирительно улыбнулся старший. - Вон сколько времени отбивался героически. За такое дело орден полагается... Эй, у кого ордена?
      Ему дали звезду из фольги и канцелярскую скрепку. Расступились. Пленник подозрительно следил, как предводитель мальчишек прицепляет ему звезду к оттопыренному клапану нагрудного кармана. Все почему-то смущенно замолчали.
      - Ну вот... а теперь иди, если хочешь, - вздохнул командир.
      Среди мальчишек была девочка. Длинноногая, в цветастом платье и черном школьном переднике, из которого был дерзко вырезан кривой треугольник. Она сказала чуть нараспев:
      - Мы ведь не знали, что ты здесь случайно. Извини нас, пожалуйста.
      Мальчишка оттолкнулся спиной от бревен, однако не ушел. Потоптался, оглядел ребят - исподлобья, но уже не сердито.
      - А обычай этот... он только для здешних или кто хочет?
      Ребята радостно завопили, что праздник - для всякого. Потому что в школе мучились все одинаково! И замолчали опять. Бывший пленник коротко посопел, заулыбался, рывком расстегнул и скинул куртку.
      - Ёшкин свет! Ладно, рвите!
      Тут же опять случилась веселая свалка. Под вопли "ура" и треск материи вмиг отлетели оба рукава. Лопоухий толстячок и смуглый мальчик торжественно отнесли их к костру и бросили в огонь. Новичок, весело дыша, натянул опять куртку, ставшую жилеткой. Старательно прицепил к карману оторвавшуюся звезду.
      Девочка выжидательно защелкала сверкающими портновскими ножницами.
      - А штаны тоже?
      - Валяйте! Все равно они старые, вон даже клок вырван.
      Я вспомнил сундучок и мальчика в вагоне.
      Девочка села на корточки и в два счета отхватила обе штанины пониже колен. Потом спросила благожелательно:
      - Может, зубчики сделать? По-американски...
      - Ага, сделай...
      Ножницы опять защелкали, синие матерчатые треугольнички посыпались мальчику на кроссовки.
      - А дома тебе не влетит? - озабоченно спросил толстячок.
      - Ёшкин свет! Раньше надо было спрашивать!.. Ладно, скажу: зато орден получил.
      Все засмеялись, а старший поинтересовался:
      - Тебя как зовут?
      - Сашка...
      Про меня забыли. Я отошел, сел на валявшийся в траве пластиковый ящик. Сашка в обстриженных зубчиками штанах весело крутанулся на пятке. Теперь он, в расстегнутой жилетке и клетчатой рубашке, с разлохмаченной светло-желтой головой, был похож то ли на маленького юнгу со старой норвежской шхуны, то ли на фермерского мальчика из Оклахомы.
      - Давайте через костер скакать! - закричал кто-то из ребят. - Кто дальше прыгнет, тому тоже звезда!
      - Да огонь-то низкий! Чего тут прыгать!
      - А мы привезли горючее! - Смуглый мальчик с приятелем лихо подкатили тележку и вывалили макулатуру в двух метрах от костра. Большую кучу. Среди вороха конторских бумаг, папок и газетных пачек мелькнули черные корешки с позолотой.
      5. Старые книги
      Я быстро встал. Подошел.
      - Ребята, можно взглянуть?
      - Пожалуйста! - щедро сказал старший мальчик.
      Первое, что я выудил, был толстенный том "Семейного университета" Комаровского, лекции историко-филологического цикла. Издание Вольфа, конца прошлого века. Затем - четыре книжки в бумажных обложках - собрание сочинений Куприна, 1912 год. Обалдеть... А еще пятый том сочинений Головкина с очерками о деятельности Русско-Американской компании и, наконец, увесистое издание "Апокрифы христиан" с примечаниями и комментариями, напечатанное в 1913 году почему-то в провинциальной Калуге. Сроду не слыхал о таком.
      А в довершение всего - несколько подшивок старинного "Военно-исторического вестника" и "Отечественных записок".
      - Люди, вы варвары, - жалобно сказал я. - Но вы - варвары по незнанию. А кто дал вам все это для сожжения?
      - Наша библиотекарша в школе, - заявил смуглый хозяин коляски. - А чего? Говорит, они давно списаны, никому не нужны, место занимают...
      - Скажите вашему директору, пусть переведет ее из библиотекарей в уборщицы... Хотя нет, уборщице тоже необходим какой-то интеллект.
      - Значит, вам их надо, эти книжки? - догадался старший мальчик. И даже обрадовался: - Тогда забирайте! А то и правда жалко, они же книги все-таки...
      - Да уж заберу с вашего позволения. На костер вам и без того хватит...
      Я уложил свои находки в стопу. Получилось - ого сколько!
      Мальчишки оставили меня. Подбросили бумагу в огонь и один за другим с хохотом и воплями - марш, марш через костер. Потанцуют на траве, потрут ужаленные искрами ноги и снова... Новичок Саша тоже ловко скаканул туда-сюда. Но потом остановился, стал смотреть, как я вожусь со своим грузом.
      - А вам далеко это нести?
      - Порядочно. В тот конец Пустырной.
      - Да?! - почему-то обрадовался он. - Мне туда же. Давайте помогу!
      - Буду весьма благодарен. А то и не знал, как быть... Давай мне под мышки эти журналы, а книги бери себе...
      - Уже уходишь? - сказала Сашке девочка.
      - Пора...
      - Приходи еще, мы тут всегда играем, - предложил юркий, похожий на мышонка мальчишка.
      - Ага...
      И мы пошли. Сашка шагал чуть сбоку и впереди. Тащил пачку книг перед собой, как охапку дров. Походка у него была с чуть заметным пританцовыванием. На незагорелой ноге темнела подсохшая царапина.
      - Мне тебя сама судьба послала, - сказал я. - Мы с тобой даже в одном вагоне ехали сюда.
      Он оглянулся:
      - В пилигримском?
      - Да...
      - Ну, тогда это не судьба, а контора "Пилигрима". Это они меня сюда направили. На дежурство... - Разговорчивый оказался мальчонка.
      - Что за дежурство? - спросил я, чтобы поддержать беседу. Да и в самом деле любопытно: какие дела у такого пацаненка с кооперативом? Было моему спутнику лет одиннадцать. Та пора, когда мальчик делает первый шажок к состоянию, которое называется неуклюжим и казенным словом "подросток".
      - Это работа такая, - отозвался Сашка. - Школа ее за летнюю практику считает... И деньги платят.
      - Ишь ты!.. Наверно, что-то купить задумал?
      - Ага. Велосипед "Стриж". С аккумулятором и моторчиком. Сперва крутишь, накапливаешь энергию, а потом на электричестве едешь... У него спицы так здорово блестят, и он стрекочет, будто стрекоза крыльями...
      Мне понравилось такое сравнение. И вообще нравился Сашка. И как он храбро отбивался, и как потом без всякой обиды по-приятельски сошелся с ребячьей компанией. И как мы сейчас дружно, в одном ритме шагали с увесистыми книгами.
      - Не тяжело?
      - Не-е...
      - Выручил ты меня...
      Он не оглянулся, но я почувствовал - улыбается.
      - Вы ведь меня тоже выручили. А то чуть до драки не дошло... Я сам виноват, перепугался...
      - Оно и понятно, раз не здешний... А что ты делаешь на своем дежурстве?
      - Вызова жду. Я проводник.
      - Какой проводник? В поезде?
      - Да нет, - засмеялся он. - Ну, с туристами. Вроде гида.
      - И получается?
      - Ага. Я уже прошлым летом водил студентов. И зимой...
      У меня хрустнуло в ноге, отдалось в затылке. Сразу затуманило голову. Ох как не вовремя! Неужели начинается?..
      - Эй, проводничок! Давай-ка посидим...
      Мы сели на лавочку у приземистых ворот. Я затылком сильно надавил на забор. Чтобы боль от твердого дерева прогнала ту, внутреннюю. Сашка сбоку беспокойно глянул на меня.
      - У вас голова кружится, да?
      - Пустяки. Это бывает... Не страшно...
      "Ох, если бы "не страшно"..."
      Сашка смотрел очень внимательно. В глазах - смесь пепельного цвета с лимонным соком. И дрожащая капелька испуга. Светлые брови сошлись над коротенькой прямой переносицей. Мягкая, в дольках, как у мандарина, нижняя губа жалобно оттопырилась и шевелилась.
      - Ничего, - выдохнул я и улыбнулся. - Сейчас пройдет...
      И правда прошло. Боль угасла, тяжесть в темени растаяла, тошнота пропала. И я снова понял, какая хорошая улица Пустырная, какой славный город Овражки. Фиг вам, Артур Яковлевич, неделю я как-нибудь продержусь.
      - Просто устал немного. Посидим еще минуты две...
      - Ладно, - согласился Сашка. Провел пальцем по книжному корешку и спросил: - А что такое "Апокрифы"?
      - Это... Видишь ли, в древности написано довольно много книг о жизни Иисуса Христа. Называются "Евангелия". Но церковь признает лишь четыре из них...
      - Знаю! От Луки, от Иоанна... От этого... от Марка! И еще от Матвея...
      - От Матфея...
      - Ну да! У бабушки были... Я к ней ездил, когда она жива была, и читал... Правда, не все... Мне еще девять лет было... А кое-что она мне своими словами рассказывала. А вот эти... "Апокрифы", они, что ли, незаконные считаются?
      - Ученые богословы говорят, что в них очень много фантазии и мало реальных фактов... Ну и в самом деле! Скажем, Евангелие от Фомы о детстве Иисуса... В нем вроде бы и детали интересные, игры описаны, всякие житейские случаи, но непонятно делается: разве мог такой жестокий мальчишка, о котором там рассказывается, стать Учителем всеобщего добра?
      - А почему он жестокий... там?
      - Такие случаи приводятся... Толкнул его соседский мальчик - и умер. Пожаловались на него люди родителям - и ослепли. Ну и многое другое... Не вяжется это с тем, что было дальше...
      - А кто этот Фома?
      - Трудно сказать. Некоторые считают, что один из учеников Иисуса. Помнишь, был такой Фома Неверующий...
      Сашка шевельнул бровями. Подумал.
      - Выходит, он тоже предатель? Как Иуда? Раз написал такое... - И глянул требовательно, не по-детски даже.
      - Нет, что ты! Во-первых, скорее всего, автор - не он. Просто приписали ему это сочинение. А во-вторых... у автора своя задача стояла: показать, что Иисус с детства был грозным и всемогущим божеством... Конечно, здесь ничего общего с христианством. Но тем не менее "Фому" этого верующие читали. Потому что в официальных Евангелиях о детстве Иисуса очень мало. Из мальчишеских лет - один только эпизод: как в Иерусалиме отстал от родителей, увлекся беседой с мудрецами в храме...
      - Ага, я помню.
      - Ну вот... А людям-то все интересно было знать про Христа. И про то, как он маленький был, тоже...
      Сашка опять быстро глянул на меня.
      - А вам... тоже интересно, да?
      Мне хорошо было с Сашкой. Спокойно так, ласково и - никакой неловкости. И не казалось в тот момент странным, что говорю со случайно встреченным мальчишкой о таком вопросе.
      - Признаться, да, - сказал я. - Интересно. Очень... Как у мальчика в захолустном, выжженном солнцем городке просыпается мысль о необходимости Великого Служения людям. Желание спасти всех. И понимание, что сделать это можно ценой своей жизни... Знал ли он уже тогда, что его ждет?.. Была у меня даже нахальная мысль написать повесть "Мальчик из Назарета".
      Сашка выпрямился, вытянул шею, глянул на меня так, будто я в марсианина превратился.
      - А вы умеете?!
      - Что?
      - Ну, это... писать повести...
      - Приходилось, - признался я. Не хотелось выкручиваться, раз уж дернуло за язык.
      - Ёшкин свет, вот это да... - сказал он шепотом. - А вас... как зовут?
      - Игорь Петрович.
      - Ну... на книжках ведь так не пишут.
      - На книжках, - вздохнул я, - пишут "И. Решилов"...
      Сашка округлил пухлые губы, выпустил сквозь них воздух и даже малость обмяк. Спросил недоверчиво:
      - Это, значит, "Стеклянные паруса", да?
      - "Значит". Куда деваться...
      - Ёшкин свет! И "Клипер "Колдун"?
      - Читал, что ли?
      - А что ли, нет!.. А это правда вы?
      - Чтоб мне провалиться!
      Я клятвенно прижал к груди ладонь. И в этот миг хлипкая подгнившая лавочка крякнула и осела в траву. Книги посыпались, мы с Сашкой вскочили. Я почему-то перепугался, как дитя. Завопил жалобно и всерьез:
      - Но это правда я! Честное слово!
      Сашка от смеха взялся за живот, сел в подорожники. Потом свалился набок, перекатился на спину и хохотал, взлягивая торчащими из зубчатых штанин ногами. Стонал и взвизгивал. Меня тоже одолел смех. Как зараза. Мы хохотали, пока не ослабели. Тогда Сашка, охая, поднялся, а я сказал, вытирая глаза:
      - И все-таки это в самом деле я...
      Мы собрали книги. И пошли дальше, все еще подрагивая от остатков смеха и переглядываясь. Но вот наконец Сашка взглянул на меня без веселья и спросил озабоченно:
      - А вот в книжке "Станция Желтый Гном"... Тот мальчик, Валерка... он погиб, когда бросился навстречу поезду? Или все-таки живой остался?
      Такой вопрос мне задавали сотни раз. И я отвечал, что решать должен сам читатель - в зависимости от того, как он понял книгу и как вообще смотрит на жизнь. Но сейчас я сказал:
      - Конечно, остался жив. Недаром же станция наконец открылась людям, и был общий праздник...
      - Я так же говорил ребятам в классе, а они спорили! Дразнились даже... Игорь Петрович, вам в какой дом?
      - Номер три. Там я поселился... Вот мы уже пришли.
      - Ой... - Сашка остановился. Подбородком прижал качнувшуюся стопку книг. Глянул с нерешительной радостью: - Значит, это вы делали заявку?
      - Какую?
      - На проводника!
      Я почему-то смутился.
      - Нет, голубчик, не делал я... Честное слово.
      - А у меня адрес. Этот самый.
      - Разве в заявке не указано, от кого она?
      - Мне только адрес дали... Значит, не вы? - Сашка заметно огорчился. Наверно, в конторе напутали.
      - А может, здесь еще какой-нибудь турист живет? Давай спросим у хозяйки. Кстати, вот она... - В открытую калитку было видно, как могучая Генриетта Глебовна снимает с веревки высохшее белье. В своем широком длинном платье она была похожа на снятый с церковной башни колокол.
      - Ёшкин свет! Это ведь та тетка! Которая в вагоне...
      - Она самая. Ну и что?
      - Боюсь я с такими разговаривать. Очень уж они... воспитывать любят. Сашка отодвинулся от калитки.
      - Ну храбрец... - Я положил к его ногам журналы. - Постой здесь, а я выясню, что к чему...
      Генриетта Глебовна бодро приветствовала меня. Я галантно перехватил у нее охапку простыней и наволочек. И сообщил, что на улице повстречался с неким молодым человеком.
      - Он проводник из "Пилигрима" и утверждает, что у него вызов по этому адресу.
      - Это я! - обрадовалась Генриетта Глебовна. - Я им позвонила на всякий случай. Потому что, когда вы с Костей ушли, я подумала и поняла: не то получается. Он хороший мальчик, но с вами общего языка не найдет. Слишком здравомыслящий...
      - Гм... А я с ветром в голове...
      - Нет-нет! Но творческой личности вроде вас нужен специалист. Тот, который угадывает ваши желания и ведет, куда вас зовет внутренний голос...
      "Господи, это Сашка-то специалист? По внутреннему голосу... Мне бы самому знать, куда этот голос меня зовет..."
      Генриетта Глебовна объяснила:
      - Заявка ни к чему вас не обязывает... Проводник приходит, вы знакомитесь. И если понравились друг другу, подписываете договор. А если нет...
      - Кажется, мы понравились друг другу. По крайней мере, он мне. Но он же... совсем еще кроха!
      - Что поделаешь. Эти способности зависят не от возраста, а от природы. Вот и приходится туристической конторе привлекать ребятишек... Кстати, где он, этот ваш знакомый? Давайте белье и ведите мальчика в дом...
      Глава 3. ПРОВОДНИК САШКА
      1. Контракт
      Мы втащили книги, и Сашка предстал перед Генриеттой Глебовной. Робко сказал "здрасьте", потупился. Почесал каблуком ногу рядом с царапиной.
      - Здравствуй, здравствуй... Мы, кажется, уже знакомы?
      - Ага. Маленько.
      - Контракт с собой?
      Сашка торопливо полез под жилетку, вытянул из-за пазухи плотный, вчетверо сложенный лист. Изрядно помятый.
      Генриетта Глебовна развернула документ.
      - Игорь Петрович, усаживайтесь и ознакомьтесь.
      Я устроился у стола. Генриетта Глебовна шумно дышала надо мной. Сашка притих в сторонке. На листе было напечатано:
      "КОНТРАКТ
      Гр. (прочерк), именуемый в дальнейшем "Клиент", и правление туристического кооператива "Пилигрим", именуемое в дальнейшем "Фирма", заключают соглашение о следующем:
      1. Фирма предоставляет Клиенту проводника сроком на 7 (семь) суток для сопровождения по маршруту, обусловленному программой или договоренностью между Клиентом и проводником (ненужное зачеркнуть).
      2. За оказанные услуги Клиент вносит на счет Фирмы плату из расчета 10 (десять) руб. 90 коп. за сутки. Необходимую сумму следует заплатить до начала маршрута.
      3. Срок маршрута исчисляется с момента подписания контракта.
      4. В случае прекращения маршрута по вине проводника или Фирмы, а также по уважительным причинам (заболевание Клиента, несчастный случай, стихийное бедствие и т. п.) Фирма возвращает плату за неиспользованный срок.
      5. В случае предъявления Клиентом обоснованных претензий в адрес проводника Фирма возвращает сумму полностью.