Бог так любит мир, что самых возлюбленных детей Своих, самых чистых, самых мужественных, самых прекрасных учеников Своих, отдает на страшные муки, на издевательства, попускает лгать и клеветать на них ради того, чтобы они свидетельствовали своими муками и смертью о том, что князь мира сего побежден верой в Господа. Ради того, чтобы подвигнуть хоть одного к истинной вере, к поискам Истины, к жертве и любви, которая возведет на муки следующего, чтоб не иссякала жажда Истины и Воскресения. Что же общего имеет с этой любовью к миру, с этим христианст-вом лицемерное и себялюбивое обновленчество, услужливо хлопочущее о своем благополучии, комфорте и безопасности, получая их как плату за мнимую любовь и подлинный страх?
      Да сподобит нас Господь силы и любви к Нему, чтобы выйти из этой бездны лжи невредимыми. И хватит об этом.
      Исчезнувшее из глаз этого мира христианство не может быть не узнанным теми, кто ждет встречи с ним. Оно не может быть в поражении ни перед миром, ни перед лжехристианством, как бы ни было малочисленно подлинное христианство по сравнению с псевдохристианством. Оно не боится стать человечеством "второго сорта". Ибо я думаю, что нам, последним посланникам, Бог судил быть как бы приговоренными к смерти, потому что мы сделались позорищем для мира, для Ангелов и человеков... мы как сор для мира, как прах, всеми попираемый доныне. Это - из первого Послания к Коринфянам (4, 9-13), во втором Послании к ним же св. Апостол продолжает раскрывать сущность служения христианства: Мы никому ни в чем не полагаем претыкания, чтобы не было порицаемо служение, но во всем являем себя, как служители Божий, в великом терпении, в бедствиях, в нуждах, в тесных обстоятельствах, под ударами, в темницах, в изгнаниях, в трудах, в бдениях, в постах, в чистоте, в благоразумии, в великодушии, в благости, в Духе Святом, в нелицемерной любви, в слове истины, в силе Божией, с оружием правды в правой и левой руке, в чести и бесчестии, при порицании и похвалах: нас почитают обманщиками, но мы верны; мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умерши-ми, но вот, мы живы; нас наказывают, но мы не умираем; нас огорчают, а мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем (II Кор. 6, 3-10).
      Этот гимн христианству дает описание сущности христианства как нового духовного человечества, получившего силу от Христа побеждать своей верой мир. Оно не может быть в поражении, потому что перед ним открыты врата Царства, ибо свершилось для него осуществление ожидаемого.
      Моя вера должна победить мир, - поняла я, встав лицом к лицу с ложью и насилием, со злобой и ненавистью к Богу. Иначе мир победит меня. Кто побеждает мир, как не тот, кто верует, что Иисус есть Сын Божий? (I Иоан. 5, 5.) Неужели для веры возможна и достаточна такая простота? О, как много скрыто в ней!..
      Но что же это такое - победить мир? У веры нашей нет снарядов и ракет, она не наступает. Это действование в другой Реальности, сотворенной Тем, Кто сотворил и нас, даровав нам способность пребывать в этой Реальности. Он ждет от нас этого действования и дает нам победу над миром, который Он держит в своей деснице. Ибо все из Него, Им и к Нему. Ему слава во веки, аминь (Рим. 11, 36).
      Это победа над отдельностью от Него, а значит, над одиночеством и беззащитностью трепещущей плоти, а значит, победа над страхом смерти, ибо в той Реальности смерти нет, а есть вечность. И это - победа веры, победа Бога, снявшего покров с ума не сразу, а после долгих мытарств, молений, обетов. Это - приобщение к любви, творящей все из ничего. Это тайна, недоступная лжеименному разуму, разуму, закрытому покрывалом тьмы.
      Покрывало тьмы - возмездие за грех, за нераскаянный грех, за ложь, за себялюбие, за псевдохристианство, это - смерть при жизни.
      Моему следователю нужен пустяк, он хочет малого. Возможно, он ему и не пригодится. "Поклонись мне, - сказал сатана Христу, искушаемому в пустыне, - и я Тебе за это дам все царства мира".
      Сатана, как обычно, лгал, все царства мира ему не принадлежат.
      Господня земля и что наполняет ее. Сатане принадлежат только мысли и дела тех, кто предназначает ему их. Он знал, что Христос ему не верит. Но ложь - это тип бытия. Поклонись лжи. Поклонись мне, как лжи.
      Путь ко Христу, как мне думается, начинается не тогда, когда человек хочет обрести спасение здесь и там, а тогда, когда он начинает осознавать свою любовь к Христу. Жажда любимого Бога отвращает от всякой лжи.
      Тайна этой любви непостижима. Она открывается в печи. Тем, кто не добивается любви ко Христу, Он не посылает огненных искушений...
      Моя вера должна победить мир.
      Вера твоя спасла тебя, - несколько раз приводятся в Евангелии эти таинственные и дивные слова. Вера твоя обладает спасающей силой, именно она спасает, не Я, - говорит Господь, - а твоя вера в Меня. Кто побеждает мир, как не тот, кто верует, что Иисус есть Сын Божий? - вопрошает св. Иоанн Богослов. Что за чудо в этой тайне! Что за сила в этой простоте! Вера - это мысленная сила, - говорят Отцы. "Вера есть сила, подающая преесте-ственное, непосредственное и совершенное единение верующего с веруемым Богом" (преп. Максим Исповедник). Преестественное единение, начинающееся еще здесь, на земле. Осуществ-ление ожидаемого, творящая спасение и воскресение сила. Она почитает за прах и дым все видимое, - утверждает преп. Симеон Новый Богослов. Она передвигает вещество во вселенной, горы движутся в море, воды становятся сушей.
      Я стояла лицом к лицу со злом, которого Бог не создавал, это было зло, возникшее в безбо-жной пустоте. Это была безысходная беда души, отпадшей от Источника жизни, выбравшей мир и смерть, мир и его князя, щедро платившего пустотой за ненависть к Богу. Мой обвинитель был жертвой тотальной эпидемии, она была не только заразительна; тот, кто породил эту эпидемию, требовал от заразившихся максимального распространения этой болезни.
      Укрыться от этой ненависти, не отравиться ею до смерти можно было, только победив ее любовью. Любовь можно было обрести в Царстве Бога, в осуществлении ожидаемого.
      Надо было снова и снова начинать путь к Царству.
      Прости меня за многословие. И за празднословие.
      Я постараюсь в ближайшие дни продолжить наш с тобой разговор, столь важный для меня.
      Храни тебя Господь наш Иисус Христос.
      Твоя Зоя
      Устъ-Кокса,
      2 июня 1987 г.
      * * *
      Несколько дней я никак не могла приняться за письмо к тебе. Чувствую настоятельную потребность завершить описание переживаний и размышлений об "исчезновении христианства".
      Парадоксальность этого утверждения испугала тебя, и я пыталась в предыдущем письме несколько смягчить категоричность этого утверждения. Впрочем, категоричность самого христианства, его максимализм, столь пугающие мир, являются не только защитой его от мира, но и силой, которой оно побеждает мир.
      Боюсь опять быть непонятой. Слова в наше время оказываются вместилищем не только истинных смыслов, но и очень часто ложных. Антисмыслы, подмены смыслов, полуложь - детище сатаны, плоды компромиссов с ним, "творцом ложных смыслов".
      Для нас важно возвращать словам их христианский, евангельский смысл. Что такое мир, так мучающий христиан, столь возлюбленный Сыном Божьим, столь возлюбленный и одновременно ненавидимый нами? Временное пристанище, наш дом, наше земное отечество и безраздельная вотчина князя мира сего? Ибо идет князь мира сего, и во Мне не имеет ничего (Иоан. 14, 30).
      Князь, правитель, устроитель порядков в мире хочет узурпировать Христа, приспособить к себе, примирить с собой. Но во Мне не имеет ничего, - отвечает на эти намерения Христос с категоричностью. Но, может быть, князь мира сего, имеющий державу смерти в смертном мире, и сам мир, как наше временное пристанище, как наш дом и отечество земное, могут быть независимы друг от друга? Нет. Эта независимость невозможна. Это - уловка. Уловка князя мира сего, - повторяю я вновь, - петля, извечный обман, сеть, раскинутая повсюду, сокрытая в каждой капле смертного вещества. Привязанность ума и сердца к видимому, к немощным и бедным вещественным началам бытия (Гал. 4, 9), привязанность, внушенная имеющим державу смерти и тщательно им охраняемая.
      Мир - это то, что живет для себя, а не для Бога. Мир - это то, что отделяет от Бога и от Его заповедей даже тогда, когда признает бытие Божие. Мир - это тип бытия, сооруженный "лжеименным разумом", это плен у видимого. Это то бытие лжи, уловка князя, иллюзия отдельности, иллюзия свободы, ложная модель независимого бытия в видимом мире, модель, внушенная уму сатанинскими искажениями.
      Христианство может быть в плену у этого мира и стать лжехристианством или победить этот мир своей верой.
      Крестом Господа для меня мир распят, и я для мира - эти таинственные слова св. Апостола Павла из Послания к Галатам (6, 14), конечно же, являются для эллинов безумием, а для иудеев соблазном. Для меня мир распят, говорит св. Апостол Павел, отдавший жизнь, чтобы свидетельствовать умершему для него миру о Христе. Христианство исчезает из этого мира, чтобы спасти его. Поэтому Господь посылает христианству плен и ждет, когда оно совершит побег.
      Я повторяю одно и то же, по-видимому, в тщетной попытке уточнить то, что уточнить нельзя, а можно только вместить или не вместить, то, что открыто Христом в Евангелии и подтверждено опытом св. Апостольской Церкви. Но мы призваны повторять одно и то же, свидетельствуя о любви Божией, дарующей каждому из нас опыт познания открытою нам. Вы будете свидетелями Мне, - говорит нам Христос, вы будете свидетельствовать о том, о чем уже засвидетельствовано до вас. В каждом "новом" опыте, подтверждающем "старый опыт", есть необходимая новизна. Церковь вечно обновляется. Христианство это всегда начало, "заквас-ка". Но постоянная новизна его не в приспособлении к миру сему, а в осуществлении каждой личностью в ее уникальном опыте уже обещанного, ожидаемого. Осуществление ожидаемого не может быть сокрыто, но время созревания видимых и невидимых плодов в каждой душе устанавливает Бог.
      В последнем письме я не смогла ответить на вопрос, который сама же поставила тебе и себе: почему же именно сегодня столь очевидным стало безобразие лжехристианства, так называемого "сергианства"? Почему такие горькие плоды явил нам Господь в тех, кто считал себя спасителями христианства?
      Я прервала то предыдущее письмо не только потому, что не имела больше сил продолжать его, Господь внезапно сжалился надо мной и утешил меня радостью.
      После долгих лет, уместившихся в некоем сжатом "всплеске бытия", после мучительных и неутешных слез по поводу утраты надежд на единство и любовь, после того, как жестко написался реестр потерь и смыслы превращений, после того, как плоды безобразия - утраты "образа неизреченной славы" - были обозначены в моем измученном бесплодными поисками уме, я ощутила радость. Но попробую написать о ней чуть позднее.
      "Слава Тебе, Ты отринул от Себя лжецов", - было записано еще в усть-канской ссылке после тяжких приступов тоски. Тоски по Истине. "Слава Тебе, что Ты разделил нас..."
      Это было в тот страшный год, когда забрали Светова и в день его ареста родился Тимофей - "тюремный мальчик", как прозвали его в нашей семье. В тот час, когда уводили деда из дома, раздался его слабый крик: нашу дочь, потрясенную случившимся (за полчаса до родов она позвонила домой и узнала, что там идет обыск), Бог наградил сыном.
      Наши благодетели, верные своему "гуманизму", скрыли от меня телеграмму, извещавшую о рождении внука, в моем барачном жилище шел обыск.
      Ничего, кроме акафистов и моих выписок из творений св. Отцов ("Добротолюбия"), не привлекло их внимания. Им нужно было хоть что-то унести, надо было оправдать командировку и выполнить задание. Вот они и унесли единственное мое сокровище - акафисты и тетради с конспектами, унесли то, чем питались мое сердце и ум... Тотчас после их ухода я принялась собирать мешок для этапа. Но это - наши будни, и не о них теперь речь.
      В этот год моей жизни почти исчезло время. Не было дня и не было ночи.
      Вероятно, они были не нужны. Они могли бы понадобиться как покров, укрывающий мою иную жизнь, но я была одна, наедине с собой и с Богом.
      Если бы в мое одиночество могло проникнуть извне чье-то утешение,сочувствие, обещание, надежда, чья-то вера в милость и благо совершающегося, тогда завеса стала бы ощутимой, она бы стала или укрытием, или мукой. В одну из ночей я поняла, что мне не нужен мир, не нужны его день и ночь как покров. У нас не было отныне ничего общего, Бог развел нас в разные стороны. Я должна была отныне жить вне всего, что окружало меня, что поглотило в своей пучине тех, кто нужен был моей душе. Я не отойду от Тебя, пока Ты не пошлешь мне утешение, - говорила я Богу. И Он слышал меня.
      Церковь молчала. Может быть, она уже была погребена в пучине того дня, который мне не нужен. Может быть, она слишком долго томилась там, в плену, и металась, опутанная днем, которого не было и нет. Иначе непонятно, почему никто из пастырей Церкви не приехал ко мне. Ведь мои окна были обращены и ночью и днем туда, в мир, и в них можно было постучать.
      Не отвечал на письма наших детей патриарх всея Руси Пимен, молчали епископы, священ-ники, молчали миряне, только редкие письма от самых близких доходили ко мне. Молчал и тот, кто решился продолжить "Надежду", но не решился поставить свою подпись. Он называл себя не то "верующими Советского Союза", не то "христианами России". Не помню. Я лишь однажды увидела его анонимную "Надежду" в руках сотрудника госбезопасности, который держал ее как улику и хотел все того же. Того, что хотели от меня все пять лет моего заключе-ния: назвать правду ложью. На сей раз мне предложили сделать это через Агентство печати "Новости". Мне было сказано, что некие враждебные голоса утверждают, что я являюсь корреспондентом (!) этой анонимной "Надежды". Абсурдность этого утверждения была, впрочем, ничуть не более абсурдной, чем все прочие обвинения, которые сокрыты в "уголовном деле "Надежды"". Тот, кто его "стряпал", прочесть "Надежду" не мог в силу своей неподготов-ленности к такого рода Христианскому чтению и потому мог предположить, что возможно быть "корреспондентом" духовных текстов св. Отцов и пастырей Церкви, созданных задолго до того времени, как мы окажемся в положении следователя и обвиняемого.
      Да, священник*, составивший "Надежду" и не решившийся поставить свое имя, молчал. Молчал и лжесвидетельствовал на мои призывы обнародовать свое имя или изменить название Христианского чтения. "Надежда" не может быть анонимной в условиях, когда за нее преследу-ют и сажают в тюрьму, христиане не могут прятаться за спинами заложников, это не изменит судьбы Светова и моей, но это изменит судьбу твою, - писала я ему**. Да и возможно ли "анонимное исповедание" веры, на что же надежда, - спрашивала я священника В.Шибаева, - если нет сил назвать свое имя? Я рада продолжению жизни "Надежды", но то, что произош-ло, немыслимо для священника. Благодать священства - не пожизненная рента, она отдана в рост, в долг, возможно ли так попирать заповеди Христовы?!
      * Владимир Шибаев, эмигрировавший в 1988 году в Швейцарию.
      ** После того как издательство "Посев" объявило о том, что намерено продолжить публикацию "Надежды", был арестован Феликс Светов, а на другой день после его ареста у меня в ссылке был произведен обыск.
      В ответ на мои просьбы я слышала ложь.
      Страх не только мучил его нещадно, страх, по-видимому, раздавил его.
      Сначала я не понимала, что прикасаюсь душой к какой-то страшной тайне. А когда поняла - ужаснулась и простила его. Страшно впасть в руки Бога живого...
      "Молиться за людей - кровь проливать", - говорил старец Силуан.
      "Научи меня молиться, - прошу я Господа в усть-канской пустыне, ужасаясь лжи моего собрата по вере. - Научи! Тогда я, может быть, перестану вспоминать".
      Престольный праздник в храме у Ильи Обыденного. Нечаянная Радость. Служит патриарх Пимен. Говорят, "Нечаянная Радость" - самая любимая икона патриарха. Может быть, он испытал нечаянную радость и заступление Пречистой Владычицы нашей? Может быть, он был оставлен людьми и его гнали за Христа, а Она Своим покровом, нежностью и любовью закрыла его, когда дня и ночи не стало?
      Храм был полон. Это было, кажется, за полгода до моего ареста.
      Я уже пять лет не видела храма. Последний раз я увидела кресты из окошка маленького "воронка", когда они склонились надо мной. Меня везли в тюрьму после суда...
      В тот день, день Нечаянной Радости, я должна была причаститься Святых Тайн. Накануне мой духовник исповедал меня.
      Храм был полон. Народ пришел на службу патриарха.
      "Святая Русь", - с умилением вздыхают иностранные гости, видя такое стечение народа. "Святая Русь", - говорят заезжие архиереи. "Жива Русь", плачут старые эмигранты, они пьют чай из тонких стаканов, и слезы прожигают стекло. На Западе - пустые церкви и, наверное, нет тонких стаканов. Там пустые церкви потому, что церквей ровно столько, чтобы можно было молиться и подойти к Царским Вратам, когда ты хочешь причаститься Христовым Тайнам. Но в России очень мало церквей, потому они полны молящимися. В Москве было "сорок сороков" и теперь, говорят, только сорок храмов...
      Нет, мне не пробиться ко Христу. Плотная толпа преградила мне путь. На меня гневаются те, кто особо раздражен моей наглостью, тычут кулаками в бок и спину, упрекая в невежестве и нахальстве. "Ишь чего захотела причаститься у патриарха! - слышу я насмешки. - Ты что, с печки свалилась и не знаешь, что патриарх не причащает? Придешь в другое время!"
      Как не причащает? Тогда зачем он служит литургию?! Зачем он здесь?!
      Уже кончается Евхаристический канон. Мне не пробраться, не успеть, предо мной стена восторженных почитателей патриарха. Но мне нужен не патриарх, мне нужен Христос. И я бросаюсь к выходу, бегу по улице и успеваю вбежать и боковую дверь, и оказываюсь как раз перед иконой "Нечаянная Радость". Но, увы, в эту минуту патриарх вносит Чашу обратно в алтарь, так и не причастив никого.
      Это - спектакль, - вижу я. Я стою близко и вижу патриарха и его иподиаконов. Молодцы хоть куда, охрана патриарха. У них неподвижные лица, розовощекие бравые молодцы!
      Как только патриарх со своими молодцами покидает храм, какой-то младенец и я вместе с ним получаем Нечаянную радость - священник выносит Чашу из боковой двери...
      "Ах, Святейший! - говорит одна моя милая знакомая. - Когда он служит, мне становится дурно, мне кажется, я вот-вот упаду в обморок... Столько благодати..."
      Распни Его, распни! - кричала толпа прокуратору Иудеи.
      "Вам предъявляется интервью Святейшего патриарха Московского и всея Руси Пимена", - говорит мне мой следователь, показывая интервью, напечатанное в ЖМП (Журнал Московской Патриархии). Патриарх убеждает какого-то западного интервьюера, что у нас нет и не было никаких гонений на веру. По-видимому, патриарх считает, что обетования Христа отменены в новых исторических условиях. И слова Христа: Если Меня гнали, будут гнать и вас (Иоан. 15, 20) - не актуальны. Патриарх не верит словам Христа. Он не верит очевидному. Если нет гонений, значит, нет и веры. Если нет христианства, то нет и гонений на него, - свидетель-ствует патриарх в своем интервью. Может быть, он не знает, что сам гонит Христа своим лжесвидетельством.
      На Свердловской пересылке, валяясь под нарами, я вспомнила интервью Святейшего патриарха всея Руси.
      Страх надо потерпеть. Но и гнев тоже. Терпение угашает гнев.
      Патриарх ничуть не виноват в моей беде. Патриарх свободен, он сделал выбор так же, как и я. Я должна валяться на Свердловской пересылке под нарами. В этом - моя свобода. Выбирай себе жизнь, чтобы жить, - сказал Моисей Божьему народу.
      Так вот зачем, думаю я теперь, Бог являет нам плоды безобразия утраты образа Своего в нас. Чтобы мы осознали невозможность насытиться ими и познали свою рабскую лукавую привычку угождать себе, чтобы не быть гонимыми за крест Христов (Гал. 6, 12). Ведь я сама хотела быть обманутой.
      Мой духовник обманывает меня, - знала я, когда слушала его воскресные проповеди о любви. Я поняла это, когда оказалась свидетельницей чуждого для христианства, для духа православия молебна.
      Мой духовник молился о здравии Ирода в день усекновения головы Иоанна Предтечи. Он получил разнарядку из Патриархии, требующей от священников петь "Многая лета" атеистичес-кой власти в дни престольных праздников. Так объяснили мне знакомые с такого рода лицемерием клирики. Их это не удивило, показалось мне. Не удивило, что молитва о гонящих и обижающих, смысл которой выражен в словах одной из таких молитв: "Сотвори из Савла Павла", была заменена торжественным и громогласным "Многая лета".
      Это почти никого не удивило из клириков, да из мирян тоже. Может, они уже переболели? Может, смирились? Так теперь называют компромисс с князем мира сего.
      Но мне, слава Богу, это смирение не давалось. То, что я услышала и увидела, сокрушило меня. Молчать или сказать? Разорвать или остаться?
      Говорите друг другу правду, увещевает Апостол, зная, что ложь и любовь несовместимы. Но как сказать правду?
      И я молчу. Не смиряюсь, но молчу. Мы все - лжецы и лицемеры, объясняю я себе, - мы все больны и должны носить тяготы друг друга. Молчать, чтобы вместе погибнуть?
      Мне больно, но я молчу.
      Мой духовник обманул меня в последний раз, когда обещал приехать ко мне в ссылку. Может быть, он не обманул бы меня, если бы я тогда сказала ему правду? Но он не приехал. Видимо, он боялся, что может лишиться возможности читать с амвона каждое воскресенье проповеди о любви?
      Высшая правда победила мелкую правду. 99 овец оказались дороже одной. "Кто мой ближний?" - спросил у Иисуса тот, кто желал оправдать себя. На это сказал Иисус: некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым. По случаю один священник шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо" (Лк. 10, 30-31). И левит прошел мимо, но самарянин, чужой, сжалил-ся. И, подойдя, перевязал ему раны, возливая масло и вино; и, посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем (33-34). Так кто же из них троих - священника, левита и самарянина, был ближним израненному разбойниками? - спрашивает Господь у того, кто желал оправдать себя. Он отвечает: оказавший ему милость. Тогда Иисус сказал ему: иди, и ты поступай так же (37-38).
      Великий Инквизитор был честнее, чем "разрешенные попы", он сказал Христу прямо: "Мы исправим подвиг Твой".
      Подумать только - какое прочное единство! Единство пастырей и пасомых, охваченных страхом!
      Наши дети кричат о помощи, но им не отвечают. Не молчат только друзья Иова. Они все так же защищают прерогативы Бога, Его власти. Они уверяют, что христианам совсем не обязательно защищать своих братьев по вере, что для этого существует Бог. И всякая защита - "от лукавого", всякая поддержка узников Христовых может только принести вред. "Искушения, искушения, шепчут они, закатывая глаза. - Это только навредит". Кому же? Узникам вред уже нанесен. Значит, тем, кто защищает их? Или тем, кто их гонит? Друзьям Иова всегда мнится, что они защищают правоту Бога. Наверное, они забывают, что правота Бога - это Его любовь. Прав бывает не тот, по слову Бога, кто защищает Его, ибо Бог поругаем не бывает (Гал. 6, 7) и, естественно, в защите не нуждается, прав тот, кто побеждает любовью страх, как проказу, как чуму, как тотальную эпидемию. "Милостивый должен быть выше своей правды" (преп. Исаак Сириянин).
      Церковь стоит на крови мучеников, тех, кто исповедовал Христа до смерти, и тех, кто защищал исповедников, умирая за это на кресте.
      По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою (Иоан. 13, 35).
      А если нет любви?
      И все же я не могу быть уверенной в этой очевидности. Наверное, это во мне говорит моя обида... Они, скорее всего, правы, я недостойна любви, недостойна, чтобы мне перевязали раны. Я сама никому не перевязывала еще ран, я ни для кого не пожертвовала собой. Почему я должна получить в награду любовь и сочувствие? Разве я достойна их? Составление "Надежды" было моим служением, моим христианским долгом. Оно естественно. Бог дал мне ту самую "единст-венную мину" в долг, которую я должна была, как каждый христианин, "пустить в рост".
      Господь учит нас сознавать себя рабами, ничего не стоящими, ибо сделали, что должны были сделать (Лк. 17, 10). О, как легко считать себя ничего не стоящей рабой Божией! Но как недолго живет во мне это благодатное чувство!
      Есть высшая правда, борюсь я с собой. Они молятся. Молитвы безопасны. Их не слышат власти, они слышат только молитвы о себе, им громко поют "Многая лета", а о нас молятся тихо. Молились бы тихо, - увещевает меня начальник тюрьмы. Зачем зажигать свечу так, чтобы все видели свет, как призывает Христос, не лучше ли сокрыть ее? Зачем проповедовать на кровлях (Мф. 10, 27), не лучше ли таиться? Зачем доверять словам Христа: не бойтесь убиваю-щих тело, души же не могущих убить (Мф. 10, 28)? Зачем верить обетованиям Бога о том, что "боязливых" наряду с убийцами, любодеями и чародеями, и неверными, и всеми лжецами ждет участь в озере, горящем огнем и серою. Это смерть вторая (Отк. 21, 8). Да и кто теперь верит в эти пророчества, скажут одни, а другие рассердятся: ну, вот, уже и озеро серное... Да разве можно в наши особые времена пастырям полагать жизнь за овец своих, как заповедал Христос (Иоан.10, 9-16)?
      Другое время. Мы спасаем Церковь, мы спасаем свой приход...
      Мы нужны своему приходу! Зачем?
      Христос говорит, что Ему не нужен этот "приход", если приходящие к Нему не посещают узников в темнице и не оказывают милосердия больным, нагим, голодным. Церковь, которая не благотворительствует, не защищает открыто гонимых Христа ради, которая стыдится своих исповедников и боится открыто признать своих мучеников, - не Церковь. С категоричностью и бескомпромиссной жестокостью говорит нам Господь об этом: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня... истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне (Мф. 25, 41-45)
      Известно, что не всякая церковь, именующая себя гаковой, является истинной Церковью, не всякий христианин, именующий себя христианином, членом Тела Христова, является им. Но есть ли критерий, указаны ли условия, позволяющие войти в Церковь? Те гневные слова нашего Спасителя, которые я только что процитировала с сердечным трепетом, говорят о бескомпро-миссности "критерия" на Страшном Суде. Но есть и "критерий", определяющий принципы бытия для христиан еще в этом мире, до Суда. Надо ли уточнять, что, по сути дела, эти критерии едины? С Ним шло множество народа (заметим это множество народа, ибо многие хотят спастись, многие приходят ко Христу); и Он, обратившись, сказал им: если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником (Лк. 14, 25, 26). Любовь не ищет своего (I Кор. 13, 5), и, любя свое, нам трудно полюбить Бога и ближнего, и мы не можем исполнить заповедь о той любви, которая нам заповедована, любви, подобной любви Бога, а значит, не можем стать подобными Ему. Без этого подобия или обожения, как свидетельствуют св. Отцы, мы не можем быть спасенными. Те из нас, кто говорит, что мы можем любить свое так же, как Бога, или не верят Христу, или не в силах еще вместить в себя этот "спасительный максимализм" Божественных повелений. Чтоб войти в Свет, надо стать подобным Свету, изгнав из себя тьму.
      Господь требует, как мы узнаем из Откровения Иоанна Богослова, именно этого от членов Тела Своего, Церкви. С гневом отвергает Он сборище сатанинское, с гневом говорит о тепло-хладности, о тех, что называют себя богатыми, т. е., надо полагать, членами Его Церкви, а сами нищи и наги, слепы и ничего не имеют. Ты носишь имя, будто жив, но ты мертв (Отк. 3, 1). Но друзья Иова не слышат смыслов Слова, они защищают Бога и все еще спорят о критериях... И всегда пекутся о смирении, искажая и его истинный смысл. Старец Силуан, по-видимому, как и все праведники, много претерпел от лжехристианства и, определяя то, что отделяет истинную Церковь от лжецеркви, сказал: "Любовь к врагам и смирение Христово". Но может ли быть получена благодать любви к врагам, если нет любви к братьям по вере, к тем, кто страждет в темницах, кто гоним, кто бедствует от нищеты, болезней, насилия и лжи? Возможно ли полу-чить благодать смирения, если она дается за любовь к врагам, а у нас нет любви к друзьям? Если мы всегда правы, как правы друзья Иова, защищающие Бога от многострадального Иова?
      Но что это - наваждение? Откуда же эта слепота и для чего она?
      У св. Максима Исповедника есть объяснение этого "неведения", оно было известно и ему, как христианам всех времен за двадцать промелькнувших веков. Он называет это состояние ума, состояние веры "следствием отъятия ниспосланных прежде даров" за гордость, за самоут-верждение. Да избавит нас всех Господь от того, что называет преп. Максим "нечувствием к потере добродетелей", ведущей к нечестию.
      "Ибо привыкший оказывать неповиновение Богу (преслушанием заповедей) и Самого отречется Бога, когда позовет на то какое обстоятельство (угрожая за верность заповеди смертью), т. к. плотскую жизнь предпочитает Богу и плотские удовольствия в чувствах сердца имеет лучшими всяких Божественных повелений".
      Так и тянулись, мой ангел, в этих спорах с собой и воспоминаниях дни и ночи, которых я не замечала. Мне казалось, что они бесплодны и что в безобразии плодов, представшем моей страждущей душе, в безумии перед Богом, увиденном мной, нет исхода.
      Спор о Церкви и с самой собой изнурял меня. Он всегда изнурял меня, как и каждого из нас, уверенных в том, что вне Церкви мы, православные, не можем обрести единство с Тем, Кто есть Надежда, Путь, Истина и Воскресение.
      Этот спор начался давно. С приходом в Церковь. Тогда же, когда произошел первый разрыв, первый в моей новой жизни разрыв с близким другом, от которого я впервые услышала о христианстве и Церкви. (Через десять лет этот разрыв уже в первые дни после моего ареста завершился предательством пошлейшего свойства - мой старый друг сам пожелал разговари-вать с моими гонителями, которых, как оказалось, он почитает спасителями нашего Отечества, но не это является, к счастью, темой моего письма к тебе.)