Евгений Козловский
      "КАК ЖИВЕТЕ, КАРАСИ?.."
      И сынок мой по тому ль по снежочку
      Провожает вертухаеву дочку.
      А. Галич. "Желание славы"
      Из старенькой "Спидолы" почти лишенный электроникою обертонов, но отлично поставленный голос с театральными интонациями декламировал монолог пушкинского Скупого:
      юКажется, не много,
      А скольких человеческих забот,
      Обманов, слез, молений и проклятий
      Оно тяжеловесный представитель!..
      Полковник выпил коньяку, постоял, прислушиваясь не то ко вкусу спиртного, не то к голосу из приемника, аккуратно вымыл рюмку под ржавым умывальником, укрепленным в углу летней дачной кухоньки, и через тесный огороженный двор вошел в дом, открыл шкаф, снял с плечиков парадный китель, украшенный джентльменским набором правительственных наград, атакже петлицами и кантом того небесно-голубого цвета, под знаком которого пекутся о гражданах нашей страны вот уже без малого две сотни лет, надел, отразился в зеркале, после мелких коррективов отражение одобрил и, позвякивая медалями, вернулся во двор.
      Участок круто сходил к реке, и дальний угол небольшого дачного домаподнимался над землею накирпичном фундаменте надобрые полтораметра. В кладку фундамента, защищенная от непогоды и любопытных глаз дощатым тамбурком, вросламассивная стальная дверь с рычагами-запорами и сейфовыми маховичками. Полковник любовно возился с ними, аиз кухни чуть слышалось:
      Когдая ключ в замок влагаю, то же
      Я чувствую, что чувствовать должны
      Они, вонзая в жертву нож: приятно
      И страшно вместе.
      Дверь плавно, тяжело отошла, Полковник щелкнул выключателем, но, поскольку свет не зажегся, принялся, выругавшись под нос, шарить в пыльной нише. Звякнуло, осыпалось разбитое стекло: фонарик выскользнул из пальцев, упал наступени, покатился. Брезгливо отряхивая с кителя пыль, Полковник резко направился к кухне, выдвинул ящик стола.
      Я царствую!.. Какой волшебный блеск!
      Послушнамне, сильнамоя держава;
      В ней счастие, в ней честь моя и слава!
      Голос из "Спидолы" раздражал, пришлось его заткнуть, и тут же нашелся огарок. Полковник вернулся к подземелью, запалил фитиль, в свете неровного, колышущегося пламени, прикрываемого ладонью, спустился вниз. Стеллажи каталогов и низкие тяжелые шкафы с основательностью порядказаполняли бетонированную подвальную комнату. Примостив-припаяв к шкафному карнизу неверный источник света, Полковник нацелился и одним коротким движением руки, подобным падению хищной птицы надобычу, выдвинул узкий, длинный ящик. Ловкие, тренированные пальцы перебирали карточки, губы беззвучно шевелились.
      Неизвестно откудавозникший порыв ветразадул пламя, но, судя по всему, дурная приметаПолковникане напугала: час спустя он, повесив китель наспинку аскетичного деревянного кресла, спокойно сидел наверху, в доме, у письменного столаи заполнял стандартные бланки вызывных допросных повесток: вписывал фамилии, сверяясь с карточками из каталожного ящика, проставлял дату и время, тут же делая пометки наперекидном календаре 1990 года, аадрес "Ул. Дзержинского, 14" аккуратно зачеркивал, чтобы вместо вписать: "Пос. Стахановец, ул. Садовая, 6"ю
      Сребровласый английский джентльмен, чьего платья легко коснулась рукаблагородной бедности, Полковник появился из подземелья метрополитенапрямо возле Известного Здания, фасад которого и предстояло миновать. У Главного Подъездаласково, почти неслышно урчал мотором лаково-серый "ЗИЛ", поджидая, должно быть, кого-то из Самого Высокого Начальства. И действительно: не дошел Полковник до "ЗИЛа" всего десяток шагов, как тяжелая дверь Подъездаотворилась адъютантом, и Важный В Штатском проследовал к лимузину. Полковник замер, замер и Важный В Штатском: намгновенье или, во всяком случае, ровно настолько, сколько понадобилось обменяться пронзительными, как в кино про Штирлица, взглядами. Часовые напряглись, адъютант сунул руку под мышку.
      "ЗИЛ" мягко отплыл, часовые опали. Полковник плюнул под ноги, растер плевок подошвою и пошел к Пушечной, науглу которой остановился и, обернувшись наИзвестное Здание, достал из папочки пачку давешних повесток. Наощупь, но аккуратно, словно глядя, отправил одну задругою в мрачное чрево почтового ящикас раскрашенным гербом державы, которой не оставалось и полуторалет жизни.
      Науглу Кузнецкого десяткадвачеловек торговали газетками ДС и каких-то еще Блоков, Союзов, Партийю Разного полаи возраста, напосторонний, непрофессиональный взгляд ничего между собой общего не имеющие, продавцы, безусловно, принадлежали к совершенно определенному клану, описать который Полковник возможно бы и не взялся, но любого представителя которого почуял бы заверсту, акак минимум один из последних оказался Полковнику и прямо знакомым, что и подтвердил-продемонстрировал как-то слишком уж, как-то чересчур независимым отворотом в ответ наполковничий кивок. Полковник, впрочем, отнюдь не счел для себя унизительным сделать к знакомцу шаг-другой, достать рубль и потянуться к газетке:
      -- Неужто не узнаёте?
      -- Отчего же, -- не вдруг отозвался Газетный Продавец. -- Просто считаю ниже своего достоинстваю -- и не нашелся как закончить гордую, однако, несколько суетливую фразу.
      -- Эх! -- посетовал Полковник, разворачивая газетку и пробегая взглядом жирный заголовок ЗЛОДЕЯНИЯ КГБ и подзаголовок помельче: Страшная приемная. -Всегдаб вам столько независимости!
      Дээсовец помрачнел, посуровел, передвинул пачку товаракуда-то заспину. Полковник нежно дотронулся до локтя Газетного Продавца. Продавец одеревенел и безропотно повлекся рядом. А Полковник, всего два-три шага-то и пройдя, остановился у ничем не примечательной двери и положил нанее ладонь, словно впитывая идущую сквозь дерево радиацию.
      -- Вот здесь онаи была, этасамая страшная приемная. Справочнаяю
      Голосом Полковникавладелаглубокая печаль, и Газетный Продавец вышел из ступора, отстранился весьмаагрессивно и, оглянувшись по сторонам, сказал-спросил подчеркнуто громко:
      -- Запугиваете?
      -- Вас запугаешь, как же! -- едване покатился Полковник со смеху.
      Ирония, однако, пропаладаром: Дээсовец исчез, как бы растворился в воздухе. Полковник, впрочем, не слишком обескураженный этим обстоятельством, двинулся дальше в толпе Кузнецкого, отмечая взглядом то тут, то там расклеенные листовки. Посреди бурлящего книжного рынкаостановился наминутку, повертел в руках Набокова, Солженицына, Бродского, поинтересовался ценами.
      Вдруг среди жучков произошло шевеление, рынок в мгновение как-то сам собою рассосался. Полковник обернулся: приближался милицейский наряд.
      -- Старший лейтенант! -- подчеркнуто громко окликнул Полковник возглавляющего наряд Сержантаи неудержимо весело спросил: -- Перешли в милицию? Даеще с таким понижением?!
      Якобы Сержант пробуравил Полковникасерым взглядом и бросил через губу:
      -- Паяц!..
      В рифму к тому, дачному, подвалу спустился Полковник по крутой щербатой лестнице флигеля Рождественского монастыря и оказался в столярной мастерской.
      -- Иннокентий Всеволодович! -- вскочил с табуретанавстречу вошедшему хозяин: пьяненький, но очень интеллигентный, в синем таком, застиранном, аккуратно выглаженном халатике.
      -- Николай Юрьевич, -- здороваясь, склонил голову Полковник.
      Дышащий наладан черно-белый телевизор доносил сквозь сетку помех очередное заседание сессии Верховного Совета. Депутат с горящим взором страстно защищал Свободу Печати (с двух больших букв)! Мужчины постояли минутку молча, внимая оратору, потом Полковник, очевидно соскучившись, прервал паузу:
      -- Готово?
      -- А как же, Иннокентий Всеволодович! Мы ведь уславливались. А слово джентльменаю -- засуетился Столяр: надел очочки из халатного кармашка, полез заверстак, извлекая стопку обструганных, проморенных, лакированных дощечек. -Вот так соберете, -- принялся прилаживать одну дощечку к другой. -- Вот такю И вот сюда -- клеемю
      -- Спасибо, спасибо, Николай Юрьевич, -- прервал Полковник. -- Не первый, славаБогу. Знаю, -- и открыл дипломат, где дожидалась моментагонорарный пузырь.
      -- Шестой сундук, сундук еще не полный? -- вопросительно-улыбчиво пошутил пьяненький хозяин.
      Шуткаявно не понравилась гостю: он мгновенно подобрался, взгляд сделался жестким, тяжелым. Поставив бутылку наверстак, собрав дощечки под мышку, Полковник сухо кивнул и направился к выходу. Но Столяр преградил дорогу: обидавысвободиламеханизм нетрезвой храбрости:
      -- Нет уж, постойте, Иннокентий Всеволодович! Не надо со мною так, будто этабутылкаю Не забутылку я навас работаю! И раньше работал -- не забутылку. Когдавы меня в свои пакости втравилию жучки ставитью микрофоны в табуретные ножки монтироватью Тут, можетю -- повертел Столяр ладошкою, -- тут, может, обидаю сладость паденияю А вы! Вас ведь прежде моя сообразительность очень даже устраивалаю умение с полнамекаю Прямые-то приказы вы не очень любили отдаватью А сейчас дурачок удобнее? Который поверит, что вы решили настарости лет составить каталог домашней библиотеки? Я из уважения трепещу вас, полковник, -- возвысил Столяр голос до пламенно-риторических интонаций. -- А отнюдь нею Кудаменя ниже этого подвалазапрут? Может быть, честь? -расхохотался смешному словечку. -- Это вон этого, -- кивнул через плечо наПарламентария С Экрана. -- А я уж всею стабилизировался.
      Полковник выслушал монолог молча, но, судя по примирительному резюме, с пониманием:
      -- Найдется кое-что и наэтого.
      -- Вы уж не сердитесь, Иннокентий Всеволодович, -- услышав примирительную нотку, вернулся Столяр к привычной уважительности. -- Только так тоже нельзя, -- и, подойдя к верстаку, откупорил водку. -- Я тоже все-таки человек. А бутылкачто? Бутылка -- этою
      Сейчас Полковнику уже неловко было уйти вот так просто, и он едвали не с ужасом наблюдал, как разливает Столяр жидкость по двум подозрительным стаканам, как освобождает от липнущего к нему, неотдираемого, так что траурным ногтем приходится выколупывать, станиоля плавленый сырок, разламывает надвое:
      -- Прошу, Иннокентий Всеволодович, -- пришлось приблизиться, взять с верстакаи поднять стакан, -- но труд скрыть брезгливость Полковник решил себе не давать:
      -- Сопьетесь вы, Николай Юрьевич! Вот ей-Богу -- сопьетесью
      Возле гостиницы "Москва" волновалась толпанародачеловек эдак насто. Полковник остановился, с ироническим любопытством читая плакаты насчет турок-месхетинцев, насчет беженцев-армян, насчет какого-то провинциального начальства, и тут подкатила"Волга". Деловитая, подтянутая, целеустремленная, недурная собою, с красным эмалевым флажком налацкане серого, изящно скроенного под скромный пиджака, вышлаДама-Депутат в сопровождении двоих шестерок и смело ступилав народ. Полковник по случаю оказался наее пути.
      -- Здравствуйте, Иннокентий Всеволодович, -- автоматически, машинально поздоровалась как-то вдруг сникшая, сдувшаяся Дама.
      -- Добрый день, АлександраАлександровна, -- несколько криво улыбнулся Полковник.
      -- Меня поджидаете? -- ужас нарисовался в депутатских глазах.
      -- Сегодня -- нет.
      -- А-аю -- с явным облегчением выдохнулаДепутатка. -- Очень рада, оч-чень! -- Она, конечно, имелав виду соврать, что радабылавстрече, но достаточно забавно получилось, что рада, что "сегодня нет", и Полковник с удовольствием отметил эту забавность. -- Всего доброго, -- и сновався подобравшись, обретя уверенность, вклинилась в толпу, тут же обступившую ее с надеждамию
      Выйдя из лифта, Полковник неловко поместил под одну руку и дипломат, и каталожные дощечки, адругою находу выкапывал из глубокого брючного кармана, из-под полы плащасвязку ключей. Замок щелкнул, дверь подалась, но недалеко, удержанная цепочкою. Посыпавшиеся дощечки усугубили раздражение Полковника, выразившееся в слишком уж настойчивом, нетерпеливо-прерывистом звуке звонка. Полковник давил накнопку до тех пор, покараскрасневшаяся, возбужденная, смущенная, не появилась в дверной щели Прелестная И Юная Девушка, одетая одним легким халатиком -- и тем явно наброшенным только что, впопыхах.
      -- Ой! Полковник! А что, разве сегодня уже вторник? Господи!
      -- Так вот и будешь разговаривать, через цепочку? -- мрачно поинтересовался Полковник, собирая, коленопреклоненный, дощечки.
      -- Полковник, миленький! -- Прелестная И Юная выскользнуланаплощадку и повисланаПолковнике, в результате чего дощечки сноваоказались наполу. -Полковник, я совсем с умасъехала! Влюбилась как дура! Как полоумная! Ты не сердись, ладною Он хороший, правда-правда! Таких теперь не бывает. Оню оню хороший!
      Сновасобрав дощечки, размягченный поцелуями внучки, однако изо всех сил стараясь сохранить видимость суровости, Полковник взялся задверную ручку.
      -- Полковник, любименький! -- повислаПрелестницананем. -- Не обижайся, пожалуйста! Не заходи, аю Я обед тебе все равно не приготовилаю
      Полковник сделался мрачен по-настоящему, застыл намиг и, решительным движением плечаотстранив с дороги внучку, зашагал к лифту. Прелестницабросилась вослед, и полы взлетели, распахнулись, подтвердив нашу догадку, что под халатом ничего наВнучке нету.
      -- Ты не прав, полковник, слышишь?! Просто такой момент. Неужто ты хочешь увидеть егою смущенным? Подавить, да? Чтоб он всегдапри тебе?ю Он ведь не виноват: это я ошиблась. Я с умасъехала -- и пропустилавторник. Я пообещалаему, что мы будем одни, совсем одни, что никто не придет. Мы завтрак тебе заявимся, правда-правда. Вы познакомитесь. Честь по чести. Коньяку выпьете. Он тебе обязательно понравится. Ну полковник, слышишь, а?!
      Полковник стоял лицом к лифтовой дверце, ждал кабину и навнучкины горячие речи внешне не реагировал. Из-задвери квартиры робко, однако, в полной готовности броситься назащиту подруги, выглядывал Юношанемногим старше Прелестницы. Рукаего нервно застегивалапуговки нарубахе.
      Лифт, наконец, явился. Полковник шагнул в него и нажал кнопку, так и не обернувшись. Когдадверцы заспиною схлопнулись, Полковник выпустил из рук и дощечки, и дипломат, закрыл глазаладонью, словно от спазмаголовной боли, и буквально простонал:
      -- Господию второго разая не-пе-ре-не-сую
      Вывески надверях не было, окна-витрины плотно зашторены изнутри. Десяткаполторастариков и старух -- так казалось в массе, напервый взгляд: возможно, из-занекоторого неуловимого стандартав одежде; в действительности же встречались тут люди и вполне крепкие, никак не старше шестидесяти, давот хоть бы и наш Полковник, -- терпеливо ожидали времени, кто -- группируясь по двое -- по трое и тихо переговариваясь, кто, как Полковник -- стоя гордо и одиноко. Один из этих, сравнительно молодых, подошел к заведению нервный, порывистый, возбужденный, чем сразу и выделился из подчеркнуто смиренной толпы. Потрясая сложенной вчетверо изнанкою наружу "Правдою", обратился к Полковнику:
      -- Посмотрите, нет, вы только посмотрите, что делают! Уже читали?! Накого замахнуться посмели?! Не остановить их -- все рухнет! Натурально -- все! Вот как пить дать!..
      Полковник стоял демонстративно индифферентно, как бы глухой, и Правдоносцу ничего не осталось, как с тем же монологом, только еще подбавив праведного возмущения в интонацию, перейти к кому-то следующему, потом -- следующему заследующимю Неизвестно, сколько бы так продолжалось и чем закончилось, когдаб не отворилась таинственная дверь и не втянулав свой проем ожидающих.
      Показав пропуск элегантной даме в белом халате -- хранительнице этой закрытой столовой-музея для отставных аппаратчиков второго разряда, Полковник оставил навешалке дощечки и плащ и устроился у стены, заугловым, надвоих, столиком, к зальцу спиною.
      Полковник уже заканчивал поднесенный подавальщицею суп, когдастул напротив скрипнул под тяжестью некоего Пришельца, столь же нестарого и столь же мрачного, как Полковник. Полковник нехотя приподнял лицо.
      -- Иннокентий Всеволодович? Вот уж кого не ожидал!
      -- Иван Алексеевич? -- Полковник узнал визави, улыбнулся саркастически, но вместе и сочувственно. -- Значит, тоже до генералане дотянули? В штатском, конечно, исчислении.
      -- Как видите, -- развел руками Пришелец. -- А вы-то как же в отставке оказались? Я полагал, что кто-кто, ауж вы-тою не в смысле вы личною при любых пертурбациях наместе останетесь.
      -- То-то и оно, -- вздохнул Полковник, -- что не в смысле я лично. А я лично оказался засвечен. Вот начальство кость и бросило. Подопечные, знаете, расхрабрились, даи тиснули статеечку в "Огоньке". Свою, впрочем, роль обойдя более чем искусно. А вы сами посудите: кто я без них? Чем занимался бы? Зачто жалованье бы получал?
      -- Ай-ай-ай, -- покачал сочувственно головою, поцокал языком визави.
      -- Ну, ничего, -- улыбнулся Полковник, реагируя насочувствие. -- Ничего! Как заметил давечаодин мой давний знакомец: шестой сундук, сундук еще не полныйю
      -- Как? -- переспросил состольник.
      -- Я, -- пояснил Полковник, -- к такому повороту готов давно. Очень давно. Лет уже двадцать, -- и отправил в рот очередной кусочек котлеты.
      Электричкаотстучала, затихлавдали. Полковник, пропыленный, усталый, расстроенный, с неудобоносимыми дощечками под мышкою, брел по Садовой. Сквозь фиолетовую дымку вечеразаним наблюдали двое из притаившейся между дачами старенькой, с правым рулем, с заклеенной бельмом скотчатреснутой правой же фарою "Тоёты".
      -- Во, смори, виишь! -- толкнул локтем молодого, налитого силою Джинсового Усачаопустившийся сиплый Забулдыга. -- Сновадоски таранит! А нахренаони ему, а? Скажи, нахрена? Смекашь? А подвал там знашь какой солдаты вырыли?! Мальчишками были -- лазили. -- По внешнему виду Забулдыги вполне могло подуматься, что мальчишкою он был при русско-японской войне, ане двадцать каких-то недалеких лет назад. -- Этот подвал если, к примеру, картошкою затарить -- до коммунизмадо самого хватит. Ха-ха. Шутка, конечно. И дверь, как в бомбоубежище. Видел, да? Видел? И вобче -- генерал, асмори, как одевается. Машины опять же нету -- электричкой. Смекашь, говорю? -- и сноваткнул Усатого локтем.
      -- Я тебе щас потыкаю, свинья, -- чуть слышно, сквозь зубы, оборвал Джинсовый.
      -- Даты чо? -- обиженный и напуганный, притих Забулдыга. -- Я тебе, понимашью как договаривалисью атыю
      -- Заткнись, -- так же спокойно возразил Джинсовый. -- Навот, -- протянул зелененькую с Лениным, -- и вали. И мы с тобой никогдав жизни не виделись, понял?
      -- Дапонял я, понял, чо ты, всё путем, -- ретировался довольный добычею Забулдыга.
      Усатый даже не глянул.
      Полковник повозился у калитки, скрылся занею. Спустя мгновения загорелись окнаего небогатого дачного домика. Усатый запустил мотор.
      Если не считать любовно оборудованного подвала, с которым мы уже имели случай свести знакомство, единственной роскошью скромной в остальном полковничьей дачи были великолепные розы -- под них ушлався свободная земля участка. В респираторе, в полиэтиленовом фартуке и специальных рукавицах Полковник и занимался ими в это счастливое погодою, не слишком, правда, уже раннее летнее утро: с помощью хитрого какого-то аппаратаопрыскивал землю у корней, листья: лечил ли от болезни, защищал от вредителей, удобрялю
      Шум подъехавшего автомобиля вывел Полковникаиз сосредоточенности, с которою он общался со своими любимцами. Дверцамашины хлопнулазазабором. Полковник бросил взгляд начасы, ас них -- раздраженно-вопросительный -перевел накалитку и, отставив аппарат, замер в ожидании стука. Который тут же и воспоследовал.
      -- Открыто! -- крикнул Полковник и увидел элегантно одетого, самоуверенного по внешности Карася -- того самого Парламентского Оратора, чья речь в защиту Свободы Печати привлекланенадолго полковничий взгляд к телевизору в столярке. -- Сколько мне помнится, -- продолжил Полковник, -- я приглашал вас наодиннадцать. -- И в сторону, почти себе под нос: -Поразительный зуд!
      -- У меня заседание Верховного, буквально, Совета, авашаю вашаю повестка, -- Карась постарался вложить все доступное ему брезгливое презрение в это слово и даже подкрепить его не менее презрительно-брезгливым жестом двух сжимающих бумажку пальцев, -- вашаповестка, если я, буквально, не ошибаюсь, не является официальным документом, которыйю скорее, дружеское приглашение, и я, буквальною -- презрение Карася начало иссякать, обнаруживая под собою растерянность и страх.
      -- В смысле дружеского -- разумеется, ошибаетесь, -- ответил Полковник, сполнанасладившись карасевой паузою. -- Мы с вами не дружили никогда, даоно, в сущности, и невозможно.
      Карась смолчал.
      -- А что касается формальной, правовой, так сказать, необязательностию -Полковнику, кажется, вполне уже достало фактапоявления Карася и его поведения, так что теперь вместо очевидно скучной беседы хозяин явно предпочел бы продолжить занятия свои с розами -- ювы и впрямь совершенно свободны, -- и Полковник подошел к калитке, распахнул ее настежь, вернулся к цветам.
      Карась стоял в нерешительности.
      -- Вам, очевидно, пришло в голову, -- отвлекся Полковник от бутонабаккара, -- что и я, сделавшись лицом частным, более, чем когда-либо, свободен в частных своих поступках? Которые мне особенно облегчаются вашими же стараниями в области неограниченной Свободы Печати, -- так и выделил две начальные буковки, спародировав карасево выступление С Высокой Трибуны.
      -- Это что же, буквально, шантаж? -- проглотив информацию вместе со вставшим вдруг в горле комом, хрипло выдохнул Карась.
      -- Помилуйте! Как вам и слово-то такое пришло в голову?! Разве я чего-нибудь от вас требую? Ную кроме вот этих вотю легкихю невинныхю бесед. Которыми вы, кстати вспомнить, никогдапрежде не брезговали, ничего эдакогою не выказывали, даже инициативу проявляли. С чего мне было решить-то, будто ходите ко мне не в охотку? Сами посудите: по тем временам ни в тюрьму вас посадить, ни расстрелять возможности у меня не было. А вы все ходили, ходилию Вот я, наивный, и поверил.
      -- Данет, отчего же, -- залепетал Карась. -- Я с большим, буквально, удовольствиемю с большимю с огромным, буквально, уважениемю
      -- В таком случае -- подождите до одиннадцати, -- сухо бросил Полковник, снованатянул рукавицы и взялся зааппарат. -- Там, закалиткой.
      Розы были действительно великолепны. Крупная капля прозрачной влаги налепестке одной из них слегкаподрагивала, переливалась, преломляласолнечный луч. Карась, однако, все топтался научастке и ломал кайф.
      -- Но нельзя лию -- наконец, решился подать голос, -- нельзя лию буквально, в порядке исключения?..
      Полковник с искренним сожалением бросил прощальный взгляд наклумбу, снял рукавицы окончательно и, развязав тесемки фартука, направился к уличному рукомойнику:
      -- Ну, Бог с вами. Только в другой раз я просил быю
      -- А что, будет, буквально, и другой? -- с робким ужасом возопил Карась, исключительно усилием воли удерживаясь, чтобы не подать Полковнику полотенце.
      -- А как же! -- широко, открыто улыбнулся Полковник и проводил гостя в дом. -- Как в старое доброе время. Давы проходите, проходите, -- определил Карася настул напротив своего следовательского стола, закоторый и уселся с выработанной годами привычной усталостью. -- Станем встречаться, беседовать. Мне вас простою недоставало бы.
      -- Но ведь так многое, буквально, переменилось! -- попробовал возразить гость, начто хозяин позволил себе удивленно-ироническую гримасу. -- И мы так давною
      -- А-а-аю Понимаю! -- догадался, наконец, Полковник и кивнул надепутатский значок. -- Вы стали совестью нации, и теперь вам несколько неудобною
      -- Ну уж, буквально, совестьюю -- засмущался, закокетничал Карась, чем выдал, что именно совестью нации в глубине души себя и ощущает. -- Но все-таки. Верховный, буквально, Совет. Положение, если хотите, обязываетю
      Неожиданно для нас -- мы еще не встречались с таким Полковником, нам поканичто не давало даже и поводапредположить, что он, человек, если и не спокойный внутренне -- более, чем самодисциплинированный, таким быть способен, -- Полковник стукнул ладонью по столешнице и очень жестко наКарася прикрикнул:
      -- А нечего было и лезть в совесть нации, коль знаете про себя, что доносчик! Избиратели ваши, правда, тоже могли б догадаться. Но они хоть догадаться, авы-то знаете точною
      -- Так ведью все мыю -- растерялся Карась. -- Время было такоею Из кого ж тогдаю С кем тогдаию Михал Сергеич тоже ведью не из диссидентов.
      -- Ну-те, ну-те, ну-тею -- с едвали не искренним, поощрительным любопытством затетекал Полковник. -- Вы что, всерьез ощущаете нараменах бремя ответственности?! Вы всерьез верите в собственную власть?! Вы?!
      -- Но Иннокентий Всеволодович! -- попытался возмутиться Карась.
      -- Гражданин полковник! -- сноваприкрикнул-пристукнул хозяин.
      -- Г-гражданин п-полковник, -- поправился Карась, заикаясь. -- (Полковник не дал себе трудаскрыть улыбку). -- Яю я, буквальною я слышал, что у вас там со службоюю Так вот, по нынешнему своему положениюю Я как раз, буквально, Член Комитетаю
      -- Вашаинформация обо мне интересует меня очень мало, -- затруднил еще больше Полковник положение Карася. -- Только о ваших друзьях, коллегах, любовницахю Как обычно.
      -- Я простою вы не сердитесь, пожалуйстаю -- Карась собрал всю свою волю, чтобы держаться понезависимее. -- Я хотел бы, буквально, предложитью выкупить все моию буквальною сообщения.
      -- Если уж буквально, -- поправил Полковник, с особой ехидцею выделив интонацией карасево словечко, -- то доносы.
      -- Доносы, доносы, -- согласился Карась. -- У нас в Комитете освобождается вакансия Председателя, и яю Цену, конечно, назначаете вы, но чтоб буквальною с расписочкою. То есть -- гарантияю
      Полковник глянул наКарася довольно пронзительно и продержал свой взгляд, под которым Карась прямо-таки съежился, едване минуту.
      -- Тысяч, скажем, пятнадцать, а? -- спросил наконец.
      -- Да-да, конечно, буквально -- с удовольствием, -- рассвободился, разулыбался, перестал заикаться Карась. -- Я даже буквально и до двадцати пяти рассчитывал.
      -- Какая вы все-таки мелкая, мерзкая дрянь, -- устало констатировал весь опавший, с лицадаже посеревший Полковник. -- Буквально. -- И как бы сам с собою размышляя, добавил: -- Вроде бы и всего-то дел: ушел напокой, цветочки выращиваешь. Ну или там, в зависимости от склонностей, рыбок разводишь, кроликов. Пенсия какая-никакая есть. А ведь как, падла, держится, как цепляется!..
      -- При чем тут, буквально, пенсия? -- посетовал Карась. -- Позор-то, позор какой выйдет!
      -- Дабросьте, позор! Если б вы позорабоялись, вы б тогдаеще, двадцать лет назад, после первой нашей встречи руки насебя наложилию Ладною Я и так потратил навас времени больше, чемю вы того стоите. Вот бумага -- пишите.
      -- Дая уж написал все, -- честно глянул в глазаПолковникаКарась. -- Вот, буквально, пожалуйста, -- полез совершенно обессиленный, выжатый, уж не обмочившийся ли Поборник Неограниченной Свободы Печати во внутренний карман, откудаи извлек пачку смятых бумажек. -- Посмотрите. Достаточно подробно?
      Полковник тоскливо смел рукавом, стараясь их не коснуться, бумаги в ящик столаи сказал:
      -- Свободны. И если еще раз попытаетесь предложить взяткую
      Карась задом выпятился из дверей. Полковник вышел накрыльцо, брезгливым взглядом провожая подопечного до калитки: не обгадил бы, так сказать, чего, -аиз нее уже припрыгивал навстречу очередной Карась, следующий: шумный, веселый, курчавый толстячок в очках с сильными линзами.
      -- Давненько мы с вами, Иннокентий Всеволодович!ю Давне-е-енько! Квартирку, стало быть, переменили. А и то верно! Чем по гостиницамю Или в том, помните, клоповнике?.. Где лифт вечно ломался. А тут природа! Цветы! Благорастворение -- ха-ха -- воздухов!.. И глядите-ка: в открытую, повесточкой! Стало быть, и у вас этаю как еею гласность мощь набирает?! Ха-ха-ха! А и то: чего вам стесняться?! А что, и этот навас работает? -кивнул конфиденциально Второй Карась назабор, закоторым хлопнуладверцаи взревел обиженный автомобильный мотор.
      -- Нанас, мой милый, -- ответил Полковник, пропуская Второго Карася в дом, -- работает практически вся страна. Именно в этом нашасила!
      Мы могли бы проследовать заПолковником и Вторым Карасем назад в дом, но у нас, оказывается, появилась и альтернатива: понаблюдать запродолжением беседы с маленького черно-белого экранамониторчика, правдав немом варианте, ибо Элегантный Молодой Человек, настраивающий с чердакасоседнего домавидеокамеру и специальный дальнобойный микрофон насъемку происходящего в полковничьем кабинете, завел звуковое сопровождение нанаушники. Не стоит, однако, сетовать нанекоторую ущербность представления: происходящее в кабинете было рутинно-скучным и ничего ни о Полковнике, ни о Втором Карасе нам все равно не добавило бы.
      Когдаи картинка, и звук, и качество записи вполне устроили Молодого Человека, он снял наушники, профессиональной украдкою спустился с чердакаи минутою позже оказался в притаившейся в удобном закутке, том самом, где пару дней назад таилась подслеповатая "Тоёта", "Волге" в компании человекане менее элегантного, хоть и несколько менее молодого. Оказался и доложил:
      -- Пишется, товарищ майор. Качество -- удовлетворительное.
      Но и "Тоёта" былатут как тут: замаскировалась среди могил легшего нахолме запущенного кладбища. Наводительском месте не развалился -- умостился -Джинсовый, рядом сидел человек, наблюдавший задомиком наСадовой в мощный морской бинокль. Одет человек был тоже и модно, и элегантно, но если Обитатели Черной "Волги" брали себе заобразец безупречного английского лорда, Человек С Биноклем ориентировался скорее наголливудского крестного отца. Наглядевшись вдоволь, доморощенный крестный отец отвел окуляры от глаз, и стало видно, сколь жесток его взгляд. Как давечаЗабулдыгаперед Джинсовым, сегодня Джинсовый шестерил перед Жесткоглазым:
      -- Прям' Каннский фестиваль, а? И все чего-нибудь ему давезут, не иначею
      Каннский -- не Каннский, анаузкой Садовой, возле полковничьей дачки, и впрямь скопилось тем временем штук уже пятнадцать автомобилей: всё новенькие, блестящие, престижных моделей. Владельцы сидели зарулями, нервно покуривали; иные переглядывались, иные, напротив, старались вжаться в салон поглубже, чтобы не вдруг быть узнанными.
      Отворилась калиточка. Вышел Второй Карась -- веселый, ехидный, улыбающийся, проинвентаризировал взглядом автомобилизированное общество и почапал в сторону электрички. Первый Из Очереди покинул машину, шагнул к калиточке, но из дальней "Волги" выскочил Некто В Штатском, чьи своеобразные шевелюра, бородаи дородность наводили намысль о рясе, -- выскочил, перебежал дорогу Первому.
      -- У меня, понимаетею -- шепотом пробасил. -- У меня сегодня очень, понимаете, важнаяю службаю Сам, понимаете, Владыкаобещалю Не могли б выю чисто по-христианскию
      Бормочаэто, Бородач всем видом и поведением выказывал желание оказаться у Полковникараньше остальных. Первый стоял в нерешительности, как это бывает, когдапросятся пропустить без очереди к зубному врачу, но тут оживились задние: загудели клаксонами, повысовывались из окон:
      -- У меня через час ученый совет!
      -- А у меня -- репетиция!..
      -- Видитею -- развел руками Первый и скрылся в калитке.
      Бородач понуро поплелся к своей "Волге". Тот, У Кого Репетиция, высунулся из окна:
      -- А вы, батюшка, поезжайте. Чего ж навсякую дрянь внимание обращать? -- и помахал повесткою. -- Он, я слышал, вообще уже в отставке.
      Бородач злобно покосился насоветчика:
      -- Сам вот и поезжай. Такой умный! Меньше ждать останется.
      Из-зауглавынырнулаблистающая перламутром "девяточка", но, увидав автомобильное скопище, тут же и осеклась, остановилась, истерично попятилась даи селаобоими колесами в канаву. Водитель загазовал, задергал туда-сюдарычаг передач, чем только усугубил положение.
      -- Помочь? -- крикнул, выбираясь из "Вольво", Тот, У Кого Ученый Совет, и двинулся к перламутровой красотке.
      -- Спасибо, спасибо, не надо, спасибо! -- запричитал ее водитель, прикрывая лицо ладошкою. -- Не надо!
      Но обрадованные хоть таким развлечением ожидающие -- кто пешком, акто и наколесах -- уже двинулись к потерпевшему.
      Тогдаон вытащил не слишком чистый платок, набросил налицо и дал деру, словно нашкодивший мальчишка, оставив красавицу-"девятку" напроизвол судьбы.
      -- Стесняется, -- понимающе пробасил в бороду Батюшка. -- Молодойю
      В электричке еще не зажгли света, хотя, в общем-то, было пора. Внучкастоялав обнимку со своим Юношей возле тамбурного дверного окна. Толстая теткас сумками и авоськами с трудом выдралась из межвагонного переходаи, пропихиваясь сквозь раздвижные остекленные двери, высказалась, взглянув напарочку:
      -- Совсем обесстыдели!
      -- Зверь рыгает ароматически, -- сказал Юноша.
      -- Что? -- не вдруг отозвалась Внучка. -- Какой еще зверь?
      -- Вон, -- кивнул Юношанаскорректированную досужими шутниками запретительную надпись настекле двери. -- И все-таки зря мы тудаедем.
      Внучкане ответилани звуком, однако, плечо ее затвердело под рукою Юноши, демонстрируя характер владелицы.
      -- Я вот, честное слово, сознаю, что это чушь собачьяю Дефект воспитания. И все-такию
      -- Зверя боишься?
      -- Родители не поймут.
      -- Рано или поздно и им, и тебе все равно придется смириться, -пожалаВнучкаплечами. -- Полковник мне и папа, и мамавместе. Не просто дед.
      -- Да-да, я помнюю -- попытался закрыть Юношане слишком приятный разговор, но Внучкане обратилавнимания.
      -- Мамаумерла, когдаменя рожала. А отцане было вообще.
      -- Помню, -- повторил Юношаи нежно поцеловал Внучку в висок, поглаживая ей голову.
      -- Не надо меня жалеть! -- вырвалась Внучка. -- Мне полковник их всех заменил! И я его не предам!..
      Электричкаостановилась. Открылись противоположные двери. Туда-сюдазамелькал народ.
      -- Выходи! -- крикнулаВнучкаи резко толкнулаЮношу в сторону проема.
      Юношанабычился.
      -- Выходи!
      Двери захлопнулись, электричкадвинулась дальше.
      -- Эх, -- сказал Юноша. -- Зналабы тыю Для них гэбэ -- этою -- и махнул рукою.
      -- Я ж говорила: выходи.
      -- Ладно, поехали, -- вернул Юношаруку навнучкино плечо.
      -- Следующая станция -- "Стахановец", -- неразборчиво пробурчало вагонное радио.
      Застрявшая перламутровая "девяточка" так и белела-посверкивалавдали, астыдливый ноль-одиннадцатый "жигуль" одиноко стоял возле самой полковничьей дачи, когдаВнучкаи Юношак ней подошли. В освещенном окне видно было, как Полковник беседует с Очередным Карасем. ВнучкавзялаЮношу заруку, потащилак калитке.
      -- Неудобно, -- шепнул он, слегкаупираясь. -- Видишь -- разговаривают.
      Внучкапренебрежительно пожалаплечами, запечаталагубы пальцем и, шутливо крадучись, повлеклаЮношу к дверям. Прежде чем те закрылись, голубоватый пронзительный свет галогенок подъезжающей машины успел намгновенье осветить пару.
      -- Дани чертамне от вас не надо! -- устало втолковывал Карасю Полковник. -- Вызывают вас -- приходите. Всё! А зачем -- это уж мое делою
      -- Извини, полковникю -- прервалаВнучка, выступая из полутьмы прихожей. -Мы потихонечку, помнишь, как Штирлиц? Ну полковник, чего надулся?! Мы вчеране могли и позавчератоже. Я потом объясню. Здравствуйте, -- отнеслась к Карасю.
      -- Здравствуйте, -- привстал тот.
      -- Вот, знакомься, -- вытащилаВнучканасвет Юношу.
      -- Никита, -- представился Юношаи протянул руку кажется что с опаскою.
      -- Иннокентий Всеволодович, -- вышел из-застола, пожал руку Полковник.
      -- Рыгает ароматически, -- шепнулаВнучкас ехидцею.
      -- Сидоров-Казюкас, -- сновапривстал-поклонился Карась. -- Очень приятно.
      -- А вас никто не спрашивал! -- прикрикнул Полковник.
      -- Никита, -- подчеркнуто вопреки покрику Полковникапоклонился ЮношаСидорову-Казюкасу.
      -- Оторвали, да? -- поспешилаВнучказагасить в зародыше готовый вспыхнуть конфликт и потянулаЮношу накрутую лесенку, апо ней -- в мансарду, бросив деду по пути: -- Ну ты занимайся!..
      "Жигули", минуту-другую назад мазнувшие светом по парочке, подкатили к даче, погасили фары, умолкли и выпустили, наконец, одетого в светлый костюм Спортивного Мужчину, не старого, но совсем седого эдакой благородною сединой. Он осмотрелся, оценил факт наличия стоящего у доманоль-одиннадцатого, вытащил кисет с табаком, трубку, неторопливо набил ее, запалил от спички и стушевался во мгле. КогдаглазаБлагородного попривыкли к темноте, он пересек неширокую Садовую и остановился у доманапротив: не в пример ладненькому, но, в общем-то, несерьезному полковничьему -- мощный, огромный, из неподъемных, почерневших от времени бревен сложенный, был он -- даже во тьме очевидно -- запущен до невозможности восстановления. По лицу Благородного скользнуластранная какая-то гримаска: улыбка -- не улыбка, и если уж улыбка, то, скорее, усмешка: горькая и над собой. Он толкнул державшуюся наодной верхней петле калитку, таподалась нехотя, скребя низом по земле, но щель достаточную, чтобы пройти, Благородному предоставила. Чем он и воспользовался.
      Надверях висел огромный амбарный замок, вход, однако, не охраняющий, ибо находился в давно ни начем не держащихся пробоях. Благородный потянул заручку и оказался внутри затканного паутиною, загаженного экскрементами дома. Слабый блик далекого фонаря пробивался сквозь незакрытую дверь, и Благородный, перешагивая через кучки дерьма, вошел в огромную в своей нежилой пустоте комнату.
      Немалое усилие потребовалось воображению, чтобы признать в ней ту самую теплую, всю в уютных мелочах гостиную, где много-много лет назад пел ныне покойный Бард:
      -- Как жуёте, Караси?..
      -- Хорошо жуем, мерси!..
      -- Даю -- протянул вслух Благородный. -- Иных уж нет, ате -- далечею -- но и эхо, кажется, покинуло дом: не отозвалось, позволило словам потонуть, кануть, бесследно не стать.
      Оборванная ставня приоткрывалачасть того как раз самого окна, напротив которого сидел в незапамятные временаБлагородный, слушая Бардаи машинально наблюдая, как научастке напротив десяток солдат строит дачу, акрепенький мужичок лет сорокабегает-приглядывает, обеспечивает указаниями. "Летчик, наверное, -- подумал Благородный тогда. -- Испытатель. Откудаж иначе в таком возрасте деньги надачу? Даи солдат не всякому дадут."
      Сейчас дачанапротив, какими бы комично-зловещими повестками нанее ни зазывали, былаживою и теплою, аздесь, в огромном чернобревенчатом доме, в диссидентском гнезде, стояли необратимое запустение и тоска. Энтропия, как ей и положено в замкнутой системе, неудержимо росла.
      Хлопнулакалитка. Сидоров-Казюкас нырнул в своего ноль-одиннадцатого, запустил мотор и, стыдливо не зажигая огней, укатил наощупь. Благородный выбил трубку о каблук и выбрался наружу, скользнув случайным безмысленным взглядом по неярко освещенному мансардному окну, закоторым нанизкой дачной тахте Внучкас Юношею целовались страстно и нецеломудренно, поглощенные этим занятием столь глубоко, сколь глубоко могут быть поглощены им лишь люди, совсем недавно открывшие для себя в полной мере эту таинственную сторону жизнию
      -- Вы, Иннокентий Всеволодович, считаю своим долгом заметить, пользуетесь недозволенными приемами. То, что связывало меня с покойной Мариною, не дает вам праваю скорее -- наоборотю Я всегда, славаБогу, сознавал, что человек, пошедший служить в чекагэбэ, не может быть порядочным человеком -- но сколько же вы потратили сил, чтобы внушить мне иллюзию обратного! А теперь сами все и рушите? -- разговор шел научастке, партнеры едваосвещались бликом мансардного окна, так что трудно было понять с определенностью, почему Полковник молчатерпит страстную эту филиппику. -- Я приехал к вам исключительно как к отцу Марины. Уважая ваш возрастю одиночествою зная, что вас уволили в отставку. Так что не трудитесь больше переводить впустую повестки -- играть в ваши паранойяльные игры вы меня не заставите. А если вам понадобится моя помощь -- вот, звоните, пожалуйста. Я не откажу, -- и, протянув Полковнику визитную карточку, Благородный повернулся уходить.
      -- Ой ли, Дмитрий Никитович? -- спросил Полковник. -- Точно ли не заставлю?
      -- Безо всяких сомнений! -- отрезал Благородный.
      -- А вы вообразите наминуточку, что я -- вашаперсонифицированная совесть. Ведь тогдаи наши встречи можно будет расценить как дело пусть для вас неприятное, но безусловно благое. Какю покаяниею
      -- Вы опять про Марину? -- раздражился Благородный настолько, что повысил тон несколько сверх самим же себе назначенной меры, чем раздражился еще больше. -- Онарожалау лучших врачей. Ее ничто не могло бы спасти. Это судьба. И я тут не при чем. А вот вы! вы! вы ни разу не допустили меня до моего собственного ребенкаю
      -- Маринане допустила, -- мягко возразил Полковник.
      -- Но я действительно собирался развестись! -- почти уже кричал Благородный.
      -- Ее не устраивало, что вы оставили бы своего сынасиротою.
      -- Я бы уж как-нибудь разобрался!
      -- Нисколько не сомневаюсь, -- теперь интонация Полковниканеслав себе едкий яд.
      -- Откудаж столько презрения? -- поинтересовался Благородный.
      -- Оттуда! -- вспылил, наконец, и Полковник. -- Оттуда, что мое дело было -- выполнить последнюю волю дочери. А ваше -- пробиться к ребенку несмотря намое сопротивление. Несмотря навсе силы ада!
      -- И вы еще смеете упрекать?!.
      Видать, в этой последней реплике Благородного послышалась Полковнику боль столь искренняя, что он вдруг как-то весь помягчал и сказал:
      -- Хотите познакомлю?
      -- С кем? -- испугался Благородный, и именно потому испугался, что отлично понял с кем.
      -- С дочкой с вашею, с Машенькой, -- тем не менее пояснил Полковник.
      -- А оначто, здесь?
      Полковник кивнул утвердительно.
      -- Но яю но яю -- в страшной неловкости замялся Благородный. -- Но я н-не готовю
      -- Понимаю, -- отозвался Полковник после недлинной паузы. -- Она, наверное, тоже. Пойдемте, хоть фотографию покажу, -- и направился к летней кухоньке, щелкнул выключателем.
      Внучкино фото в рукодельной рамочке стояло наполке, предваренное роскошной розовой розою в баночке из-под майонеза. Благородный взял рамку в руки, посмотрел пристально наизображение лицадочери. Полковник забрал рамку у Благородного, вытащил из нее фотографию:
      -- Возьмите. У меня есть еще.
      Благородный бережно положил фотографию во внутренний карман, уронил "спасибо" и направился к выходу.
      -- А про покаяние, -- произнес Полковник совсем тихо, так, что при желании вполне можно было б его и не услышать, -- про покаяние я сказал исключительно в связи с вашимию доносами.
      -- Что?! -- столько праведного возмущения прозвучало в этом словечке человека, вмиг превратившегося из Просто Благородного в Благородного Карася, так безостаточно разогнало оно теплую, тихую какую-то атмосферу, только что наполнявшую кухоньку, что и Полковник поневоле сменил тон, поправившись с ехидцею:
      -- Простите: экспертизами.
      -- А-а-аю -- протянул Благородный Карась, застыв напороге. -- А чтою мои экспертизы? Я всегдаписал, что думал. И если даже иногдазаблуждался в своих оценкахю
      -- Дмитрий Никитович! -- как-то даже обескуражился Полковник. -Дапойдемте почитаем. Коль уж все равно в такую даль прикатилию
      -- Онию -- отпустил Благородный Карась дверную ручку, -- у вас есть?
      -- Данеужто в противном случае я посмел бы послать вам повестку? -развеселился Полковник.
      -- Ну и пускай! Не стану я!.. -- возмутился было Благородный Карась, но вдруг согласился, видимо, заинтересованный. -- А впрочемю
      Они вышли, двинулись вниз по тропинке, уложенной бетонными восьмиугольниками.
      -- Сюдавот, пожалуйтею Осторожно, здесь крутою Такю вот сюдаю -- вел Полковник гостя к заветному тамбуру. -- Несмотря ни начто, всегдасчитал вас человекомю ну не то что бы вполне порядочнымю Во всяком случае, никого другого сюдане пригласил бы. Постойте минуточкую сейчасю -- нащупывал кодовые колечки, поворачивал, прислушиваясь к треску, замочный маховичок. -- Сейчас я и свет зажгу, -- и лестницав подземелье озарилась. -- Проходите, проходите. Не бойтесь: не пыточная камера, не подземная тюрьма.
      -- Дас чего вы взяли?! -- взвился Благородный Карась, компенсируясь, видать, зато, что смолчал на"не то что бы вполне порядочного".
      -- Вот и чудненько.
      Отворилась вторая дверь, нижняя, и перед Благородным Карасем во всем великолепии открылась полковничья сокровищница. Хозяин, пропустив гостя вперед, остался напороге, и в гордом взгляде его чудился едвали не блеск безумия.
      -- Где вы тут у меня? -- насладившись паузою, двинулся Полковник к одному из каталожных стеллажей, вытянул ящик. -- Такю такю та-акю -- приговаривал, перебирая карточки, словно наарфе играя. -- Вот! -- едвали не наощупь определил, наконец, нужную. -- Шкаф номер восемь, папкачетырнадцатая.
      Затем подошел к шкафу номер восемь и извлек папку номер четырнадцать. Открыл. Перелистал. Подманил Благородного:
      -- Вашарука? Узнаёте?
      Благородный Карась потянулся к папочке.
      -- Не надо! -- профессионально остановил Полковник. -- Трогать -- не надо. Я вам почитаю. Вот, -- принялся листать, -- где это? Ага: "юс достаточной уверенностью заключить, что в подвергнутых экспертизе текстах безусловно"ю чувствуете, -- отвлекся, -- какое словцо? вы ведь филолог, не можете не чувствовать! -- и вернулся к документу: -- "юбезусловно отсутствует даже след таланта, так что мысли, высказанные в них, можно считать вполне авторскими и публицистическими".
      Полковник шумно захлопнул папку, выпустив наволю легкое облачко тонкой книжной пыли.
      -- И это, заметьте, не про Солженицына. Это про того мальчика, помните? Который навтором году погиб в лагере, в Мордовии?
      -- Так ведь вы ж тудаего и засадили, вы! -- закричал Благородный Карась.
      -- Не мы, положим, асуд. Но дело сейчас не в этом. Это, так сказать, наши проблемы. Нашию с Господом!
      -- Вы еще и верующий?! -- несколько истерично хохотнул Благородный.
      -- Не в этом! -- повторил-утвердил Полковник.
      Благородный Карась прошелся туда-назад по бетонному полу не упруго-спортивною, как прежде, как еще несколько минут назад, ашаркающей какою-то, стариковской походкой и потянулся в карман затрубкой, закисетом, принялся набивать табак.
      Полковник, краем глазанаблюдая процедуру, водворял папку номер четырнадцать в шкаф номер восемь, акогдаБлагородный Карась чиркнул спичкою, мягко сказал:
      -- Воздержитесь, если можете, Дмитрий Никитович. У меня тут с вентиляциейю -- и пустил многоточие, подкрепленное жестом.
      Благородный Карась раздраженно помотал рукою, гася пламя.
      -- Но я мог в конце концов ошибаться! -- несколько запоздало, но с попыткой достоинствавозразил. -- И потом, там действительно с талантом былою
      Полковник отрицательно качнул головою и тихо сказал:
      -- Неужели ж вы не понимали, что означает для него такая экспертиза? И потом: писали-то -- не в журналю
      Они не выдержали-таки, и получилась любовь. А сейчас, смущенные, приводили в порядок одежду.
      -- Я ж говорила: ты сумасшедший, -- лепеталаВнучка. -- А ну как полковник услышал?
      -- Не услышал он ничего!
      -- Ага, не услышал! Он у меня знаешь какой Штирлиц?
      -- Давон жею -- подошел Юношак окну. -- Его и в доме-то не было. Вон, видишь, с гостем прощается. Или не с гостем, аю как там у вас это называется?
      Внучке, видать, так хорошо было после произошедшего, так тепло, так расслабленно, так нежно, что онадаже решилане обратить внимание наедкое "у вас", приблизилась, обнялаЮношу сзади. Полковник, действительно, прощался с кем-то у калитки.
      -- Постой-постой, -- сказал Юноша. -- Это жею
      Гость вышел, уселся в машину, заурчал мотор, вспыхнули галогенки.
      -- Точно! Отец!
      -- Кто?
      -- Вон, -- кивнул Юношанаудаляющиеся хвостовые огни.
      Внучказамерла -- таким жутким голосом произнес Юношапоследние слова, апотом вдруг расхохоталась:
      -- Ты боялся! А они -- дружат! Или даже по делу!
      Юношастоял, совершенно ошарашенный:
      -- Но ведь этого же не может быть! чтобы у моего отца!ю С твоим дедом!ю
      -- Ты подумал, что говоришь? -- обиделась Внучкаи отошлаот Юноши.
      -- Не в том смысле, -- бросился он занею, но онавывернулась, смениланаправление. -- Просто этою невероятно.
      -- Однако же факт! -- довольно жестко констатировалаВнучка, и тут понятно вдруг стало с очевидностью, кто ее дед. -- Полковник! -- крикнула, распахнув окно.
      -- Не надо! -- испугался Юноша. -- Слышишь, не надо! Не надо у него ничего выяснять!
      Полковник, стоявший перед тем в задумчивости, поднял голову.
      -- Ну я тебя умоляю, -- продолжал шептать Юноша.
      -- Ты про нас не забыл? -- пропелаВнучкаголосом счастливо-беззаботным. -Ну-кабыстро -- законьяком!
      Полковник молчанаправился к кухоньке.
      -- А мы покастол накроем, -- крикнулаВнучкавдогонку.
      -- Спервая поговорю с отцом, -- пояснил Юноша.
      -- Поговори-поговори, -- ответилаВнучкане без злой иронии и, взяв Юношу заруку, потянулавниз: -- Пошли знакомиться. Ароматически!
      Черная "Волга" давно укатила, аиз подслеповатой "Тоёты" все продолжали наблюдать задомом, только к Джинсовому и Жесткоглазому прибавились -- назаднем сиденье -- еще трое: молодых, уголовных по виду.
      Джинсовый сказал:
      -- А что, если они там наночь останутся?
      -- Значит, приедем завтра, -- отозвался Жесткоглазый.
      -- За-а-втра-аю -- с сожалением протянул Джинсовый. -- Назавтрау меня дельце одно намечено.
      -- Тогда, -- жестко ответил Жесткоглазый, -- без тебя.
      -- Как без меня? Как, понял, без меня?! Я, падла, нашел, атыю
      -- А ну-ка!.. -- убедительно, хоть и негромко прикрикнул Жесткоглазый.
      -- О, смори! -- буркнул сзади один из уголовных.
      И действительно: парочка, держась заруки, вышлаиз калитки, в проеме которой стоял, провожая, Полковник, и направилась к электричке.
      Выждав некоторое время, Жесткоглазый сказал:
      -- Айда!
      Полковник мыл посуду накухоньке, как дверь вдруг распахнулась и обнаружилаДжинсово-Усатого, закоторым маячили тени.
      -- Ну вот, папаша, -- сказал Джинсовый. -- Ты погулял в своей жизни. Теперь дай и нам. Где там подвал с брильянтами? Все по-тихому сдашь -- не тронем. Понял? Вот и отлично. Пошли, -- и отступил наполкорпуса, давая Полковнику дорогу.
      Полковник медленно двинулся к выходу и, когдаминовал Джинсового, сделал резкий выпад локтем, так что Джинсовый со стоном согнулся пополам. Еще удар -тому, кто наулице! Еще! Ещею
      Хоть и не молод, хоть и работавроде кабинетная, атренирован был Полковник неплохо, и случись противников не пятеро, ахотя бы троею
      Минуты спустя, Полковник, скрученный бельевой веревкою, лежал надорожке, апришедший в себя Джинсовый пинал его с бешеной злобою:
      -- П-пало! У! п-пало! Фраер вонючий! Парчушка! Ментяра! Пет-тух шоколадный!
      -- Хватит! -- осадил Жесткоглазый. -- Кому сказал? Понесли, -- и кивком показал надом.
      -- Значит, -- спросил, когда, привязанный к кушетке, оказался Полковник в собственном кабинете, -- добром выдать ключи от подвалане желаете? Но вы ж поймите -- мы без них все равно не уйдем.
      Полковник презрительно молчал.
      -- Мы понимаем, что это штамп, -- продолжал Жесткоглазый, -- что так бывает только в "Вечерке" и в дурном кинематографе. Но честное слово, нам некогдатратить время наизыски, особенно, когдаклиент так строг к стрелкам набрюках и так вдов, что вынужден сам поддерживать их в порядке, -- и кивнул Джинсовому.
      Тот подскочил, рванул с удовольствием наПолковнике рубаху.
      -- Как там? -- обернулся Жесткоглазый к одному из уголовных, в глубину комнаты. -- Нашел розетку?
      -- Ага, -- ответил уголовный, только что включивший электроутюг. -Проводане хватает. Тащите его сюда.
      Выступили двое других, подхватили кушетку с Полковником, понесли к утюгу.
      -- Слушай, можно, я? А? Можно? -- отнесся Джинсовый к Жесткоглазому столь сладострастно, что слюни чуть не потекли изо рта.
      Жесткоглазый равнодушно пожал плечами, и Джинсовый завладел утюгом.
      -- Сами понимаете, какой вам срок одуматься, -- оборотился Жесткоглазый к Полковнику. -- Поканагреется. А время сейчас позднее, все свет повыключали. Так что напряжение хорошеею
      Хоть время было и впрямь позднее, родители не спали, авели накухне какой-то важный и, судя по тому, что сразу прервали, секретный разговор: Юношауспел услышать из прихожей только последнюю отцовскую реплику:
      -- И ничего -- понимаешь, ни-че-го! -- нету в них особенного! Но сам фактю
      В ком "в них" (мы-то с вами сразу догадались, что речь идет о карасевых экспертизах) Юношане понял, да, впрочем, понимать и не интересовался, а:
      -- Где ты был сегодня вечером, папа? -- спросил, став напороге.
      -- Может, сначалапоздороваешься? -- робко испробовал отец воспитательный тон.
      -- Где ты был сегодня вечером?!
      -- Н-ную кк где? -- несколько замялся Благородный Карась. -- Где всегда. В журнале. А потом -- назаседании "Мемориала". Ты прекрасно знаешь, что твой дед погиб в чекистских застенкахю
      -- Где ты был сегодня еще?!
      -- Что это заманера? -- почувствоваламать, что пораидти мужу напомощь. -Ты что, допрашиваешь отца?
      Но сын даже и внимания не обратил наматеринское вмешательство:
      -- Где ты был сегодня еще?!!
      Отец молчал довольно красноречиво.
      -- Я тебя видел наодной даче, -- сказал Юношаобреченно, словно только что потерял последний атом надежды наблагополучное разрешение страшного недоразумения.
      -- Как вдел? -- переспросил Карась: с моментапоявления сынанапороге отец понял, что дезавуирован, но о возможности инцестадогадался только сейчас, вот от этого вот словечка: видел, -- догадался, но тоже цеплялся занепонятно начто надежду. -- Что ты там делал?!
      -- Знакомился с дедом невесты, -- произнес Юношавызывающе.
      -- Какой еще невесты?! -- недоуменно вмешалась мать. -- Ты сноваженишься?
      -- Погоди, Вера! -- остановил ее отец. -- С Иннокентием Всеволодовичем?
      -- А что ж тут такого страшного, папа? Ты ведь с ним, как оказалось, тоже водишь знакомство. Наверное, дажею сотрудничаешь. Почему ж нельзя мне?
      -- Я?! Сотрудничаю?! -- очень искренне возмутился Благородный Карась.
      -- Почему?!
      -- Дапотому чтою -- чуть было не выдал Благородный Карась роковую тайну, но осекся, глянув нажену. -- Дапотомую потому чтою В общемю в общем, я тебе запрещаю это знакомство!
      -- Вот как! -- усмехнулся юноша.
      -- За-пре-ща-ю! -- закричал Карась так натужно, что голос сорвался навизг.
      -- А я ничего другого и не ожидал! Привет! -- и со слезами наглазах Юношавыскочил из кухни, из квартиры, стремглав понесся по лестнице.
      -- Никита! -- выбежал заним отец. -- Никита! Постой! Слышишь?!.
      Далеко внизу хлопнуладверь парадного.
      -- юДакто ж еще как не мы создали вам этую популярность? Мы вам обыск -назавтравсе голосатрубят. Мы вас набеседу -- тут же эдакий, знаете, восхищенно-осуждающий шумок в либеральных кругах. Восхищенный, естественно, в вашу сторону, осуждающий -- в нашу. Вы нам по-хорошему солидный процент отстегивать должны. И от тутошних гонораров, и от тамошних!
      -- Вы что, процент требовать меня пригласили? -- не без иронии поинтересовался Карась-Писатель.
      -- Бог с ним, с процентом, -- махнул рукою Полковник. -- Вы ведь, пожалуй, заведете что рекламу нам не заказывали, что мы сами, вас не спросясью
      -- А разве не так? -- попытался перехватить инициативу Карась.
      -- И тк, знаете, -- мгновенно ответил Полковник, -- и не так, -- и пояснил, что имеет в виду: -- Вы ведь нас провоцировали наэти обыски, вызовы. Грань, однако, никогдане переступали, чтоб в лагерь там или под грузовик. Согласен, согласен! -- замахал ладошками наКарася-Писателя, рот ему не дав открыть. -- Дело это тонкое, недоказуемое. Так что процентами уж пользуйтесь.
      -- Вот спасибо, -- сновасыронизировал Карась.
      -- Не зачто, -- отпаснул Полковник.
      -- Ну и зачем же в таком случае?.. -- обвел Карась широким жестом окружающую обстановку.
      -- А вы не догадываетесь?
      -- Нет, -- честно сознался Карась.
      -- Чего ж тогдаприехали? Ну-ну, думайте, людовед! Приехали? Согласились? Значит, чувствуете засобой что-то, а? Чувствуете высшее мое право вас сюдаю приглашать?
      Карась-Писатель покраснел.
      -- То-то же! -- припечатал Полковник и, не давая подопечному остыть, пустился дальше: -- Догадались? Правильно! Вроде и доносов вы ни накого не строчили, и не заложили вроде никого, авот поди ж ты: сидите тут передо мною и краснеете. Потому что не забыли, как вызывал я вас свидетелем по делам ваших приятелей и как правдиво и искренне отвечали вы навопросы. И вопросы-то, согласитесь, были пустячными. Я вам важные навсякий случай даже и не задавал: вдруг, боялся, сорветесь. Но, однако, чувствовали вы, наверное, что лучше бы вообще не отвечать, а? А храбрости не хватило. Вот и краснеете. Чувствовали, что самим фактом согласия беседовать тогдасо мною о ваших друзьях вы уже как бы санкционировали мое право наих арест и прочее. Угадал? Вот бы вам о чем написатью автобиографическую повестью
      -- А я, может, и напишу, -- сказал Карась после паузы. -- Спасибо заидею.
      -- Не знаю -- не знаю, -- ответил Полковник. -- Может, когдаи напишете. А вот что вижу отчетливо, так это что воображения вашего писательского вполне достает представить себе реакцию друзей по "Апрелю" и товарищей по Пен-центру, -- согласен, согласен! -- им ли судить? -- авсе-таки: если в печати вдруг обнаружится парочкаваших свидетельских протоколовю где вы хоть никого и не заложили, однако, такие невинные подробности из частной жизни приятелей припомнилию Тут ведь того и гляди популярность, которую мы с вами столькими усилиями и так долго пестовали, рухнет? А вы уверены, что книги ваши, сами по себе, достаточно значительны, чтобы подобное испытание выдержать? -- Самое Высокое Начальство -- то как раз, с которым Полковник столкнулся нос к носу несколько дней назад -- щелкнуло клавишею, чем и прервало демонстрацию оперативной видеозаписи, и отнеслось к Товарищу Майору, знакомому нам по автомобилю "Волга" с задворок поселка"Стахановец".
      -- Я думаюю -- протянуло, -- пускай. Пускайю развлекается, -- и, вздохнув, встало из-занеобъятного, как Родина, стола, размяло конечности, подошло к окну не Самого, кажется, Главного, но уж во всяком случае Второго или Третьего в этом Гранитно-Охристом Здании Кабинета. -- Настоящий чекистю -- помотало рукою в воздухе. -- Даже если в отставкею Что гласит народная мудрость? -полуобернулось к Товарищу Майору.
      -- Старый конь борозды не испортит, -- отрапортовал без паузы Товарищ Майор.
      -- Именною -- похвалило Начальство.
      Заокном суетилась Москва. Автомобили обтекали по кругу чугунного основателя Заведения, повернувшегося спиною к одному из своих преемников.
      -- То есть, -- спросил Товарищ Майор, -- наблюдение снять?
      -- Н-ную -- сноваповертело Самое Высокое Начальство ладошкою. -- Наведайся через месяцю через полтора. Ведь что в нашем деле главное?
      -- Учет и контроль! -- выпалил Товарищ Майор.
      -- Именною
      Самое Высокое Начальство покивало одобрительно и вперилось в кишащую перед Детским Миром толпу. Постояло так некоторое время, потом поманило, не оборачиваясь, жестом указательного. Товарищ Майор подошел, как подкрался.
      -- Вот, -- сказало Начальство. -- Смотри! -- и повело указательным вправо и чуть вниз, видимо, желая преподать какой-то важный не то профессиональный, не то нравственный урок. Но так и не сумело облечь словами.
      Товарищ Майор в некоторой растерянности смекая, начто, собственно, смотреть, вывернул голову, привстал даже нацыпочки -- тут-то и попался ему наглазаБлагородный Карась, направляющийся явно к одной из дверей Здания.
      -- Вас понял, -- сказал с облегчением Товарищ Майор. -- Жаловаться идет. НаИннокентия Всеволодовича.
      -- Кто? -- тупо посмотрело Самое Высокое Начальство, отвлеченное от Не Менее Высоких Мыслей.
      -- Подопечный. Тоже из вчерашних. Последний. Вы не досмотрели, натретьей кассете.
      -- А-аю -- не то сообразило, не то сделало вид, что сообразило Самое Высокое Начальство. -- Ну ты ужю -- и в третий раз помотало кистью, апотом погрозило в воздухе толстым, поросшим шерстью перстом.
      -- Так точно! -- отчеканил Товарищ Майор. -- Разрешите идти?
      Начальство разрешительно махнуло, вздохнуло глубоко и сновапогрузилось в созерцание Народа.
      -- Володя? -- нажал Товарищ Майор в каком-то совсем небольшом, с окном во двор, кабинетике, кнопку селектора. -- Там один такойю седойю в светлом костюмею в общем, догадаешьсяю прорываться будет. Проведешь. Только помурыжь как следует, понял? Чтоб обосрался. Конец связи. -- Нажал другую кнопку, сказал: -- Валечка? Материалы наТищенко Дэ эН! -- после чего достал из ящикастолатамиздатовскую книжку Солженицынаи погрузился в чтение.
      Святая святых полковничьей дачи былаварварски разорена: расколотые каталожные ящики валялись повсюду, шкафы -- перевернуты, и весь пол засыпан карточками, фотографиями, листами "дел"ю Сам Полковник, измученный, истерзанный, едваживой лежал напринесенной сверху кушетке и подвергался ласковой медицинской заботе Чернокудрой Красавицы. Даже нежные ее пальцы, касаясь воспаленных ожогов и рубцов наполковничьем теле, не могли не вызвать едвапереносимую боль, -- Полковник, однако, не стонал, даже губу не закусывал, атолько добавочно серел с лица.
      Не смущаясь, что Полковник демонстративно не обращает ни наего речи, ни нанего самого ни малейшего внимания, невысокого роста, лысоватый, обаянием умаобаятельный человечек расхаживал по подвалу и, с аппетитом разглядывая то одну бумажку, то другую, продолжал спокойный, неспешный монолог:
      -- юдакогда, сами посудите, кому удавалось начерную работу набрать одних интеллектуалов? Вы вспомните хоть историю вашего ведомстваю Сколько разоренных библиотек, сколько научных трудов, попаленных в печках, сколько поэтовых черновиковю Я, знаете, когдаразмышляю об этом -- вспоминаю рахманиновский рояль, сброшенный намостовую со второго этажа. Не вспоминаю, конечно, аю как бы это сказать?.. слышу звук, -- и Человечек наминутку прислушался к этому внутри себя звуку, после чего обернулся к Нежной Чернокудрой: -- Как там, Нелличка?
      -- Ожоги глубокие, -- ответилаЧернокудрая, -- но сепсиса, думаю, не произойдет.
      -- А сердце? давление? Проверь, пожалуйста, все как следует. Уверяю тебя: жизнь Иннокентия Всеволодовича, его здоровьею Таких людей, как Иннокентий Всеволодовичю
      -- Все проверим, и кардиограммку снимем, -- ответилаЛасковая Чернокудрая не шагающему Человечку, апрямо Полковнику, -- все будет очень хорошо.
      -- Так что клянусь вам, Иннокентий Всеволодович, мне и самому крайне печально наблюдать это, крайне! -- пропанорамировал Человечек рукою по пейзажу разора. -- Ну дамы постараемся все и восстановить. С вашей, разумеется, помощью. Не дадим погибнуть архиву столь уникальному.
      Полковник презрительно скривил губы.
      -- О! -- обрадовался Человечек. -- Вы уже реагируете! Это приятно. А что касается содержания вашей реакции -- это, уверяю вас, дело временное. Вы всю жизнь просидели по ту сторону стола -- вот и не приобрели опытаистинного подчинения: радостного и добровольного. Но он приобретается быстро -- было бы достаточным давление.
      -- Я закардиографом, -- всталаот ПолковникаЧернокудрая Очаровательницаи пошлаиз подвала, в дверях которого столкнулась с пропустившими ее двоими уголовного вида.
      -- Ступай, Нелличка, ступай. Дачто далеко ходить запримерами? -- продолжил Человечек. -- Вот вчера: переоценили вы свои силы, стойкость духасвоего, когдапод утюжок-то легли. Все равно ведь шифры-то выдали. Так стоило ли мучиться? Урок! -- и несколько секунд продержал значительную вертикаль указательного перста. -- Еще паратаких уроков, и с радостью засотрудничаете, с улыбкой. Помните, как это? с чувством глубокого удовлетворения. Дачто я вам объясняю?! Хоть и с обратной стороны стола, ауж сколько вы наблюдали подобных преображений! Ме-та-мор-фоз! Ни одному Овидию не снилосью А что не устроил своим болванам даже разносазаутюжок, даи заразграбление особенно не взыщу -это потому, что хватило у них ума, не найдя денег и золота, не поджечь ваши владения с вами внутри, асообщить мне. Хватило интуиции догадаться, когдапервая досадапрошла, что и такое вотю с их точки зрения барахлою -сновапропанорамировал, -- может стоить чего-то. Да, кстатию Не помните у Розанова, у Василия Васильевича, заметочку: страдание есть утюг, которым Господь Бог разглаживает морщины нанаших душах? Смешно, да?
      В двадцатый, не менее уж, наверное, раз пересмотрев с вываливающимся листами, истрепанный, пятилетней давности номер не то "Юного техника", не то "Юного натуралиста", Благородный Карась внешне решительно поднялся из-закруглого, со щербатой, исцарапанной столешницею столикаи толкнул дверь небольшой казенной приемной, в которой неволею коротал время. Тут же у порогавозник Молодой Человек В Штатском.
      -- Вам не кажется неприличным заставлять меня здесь столько ждать?! Я все-таки ученый с мировым именем, доктор филологии, ию
      -- О вас доложено, -- почтительным тоном оборвал Молодой Человек Благородного Карася. -- Как только товарищ майор освободится -- сразу же вас и примет. Вас ведь сюдане вызывали -- сами пришли. А у нас рабочий день расписан по минутам.
      -- В таком случаею -- отреагировал глубоко уязвленный Благородный Карась, -- в таком случаею я зайду как-нибудь в другой раз. Или вообще не зайду! -добавил едвали не с угрозою в голосе. -- Проведите меня к выходу.
      -- К сожалению, -- с искреннейшим сочувствием улыбнулся Молодой Человек, -- к сожалению, это никак невозможно. Никак!
      -- Как то есть никак? -- обмер не столько Карась как личность, сколько -независимо от личности -- весь его организм.
      -- Часовой без пропусказадержит, -- пояснил Молодой Человек.
      -- Так напишите пропуск!
      -- Увы -- не в моей компетенции, -- посетовал собеседник.
      -- А в чьей?
      -- Товарищамайора.
      -- Так проведите к нему!
      -- Я уже сказал, -- терпеливо, как ребенку, объяснил Молодой Человек, -что ему о вас доложено. Ждите.
      -- Я!.. -- взвился Благородный Карась, -- я этого так не оставлю! Я буду жаловаться! Лишать человекасвободы без малейших нато основанийю
      -- Ой, как вы правы! -- посочувствовал Карасю Молодой Человек. -- Ой, как правы! Но медленно еще идет у нас перестройка. Эти старые инструкциию А!.. -махнул рукою. -- Просто не говорите! Так что придется подождать еще.
      -- Сердце наудивление крепкое. Для такого возраста! -- поднеслаЧернокудрая Человечку кардиограмму. -- А давление так и вообще: восемьдесят насто двадцать.
      -- Ну, спасибо, Нелличка, спасибо, родная, -- поцеловал Человечек ручку Очаровательнице. -- Езжай, -- и вернулся к Полковнику: -- Тут вот ящичек намою букву целым случайно оказался. Я пересмотрел внимательно, но своей фамилии не встретил. И сделал вывод, что не всех вы, кто через вас прошел, в картотеку заносили, атех только, кто раскололся. Прочих предпочитали признать как бы не существующими. Феномен удивительный. И опасный. А вы для меня, знаете, существовали всегда. С тех самых пор. Я по делу о подпольной рубашечной фабрике проходил. В шестьдесят четвертом. Так и не вспомнили? Сколько ж в ваших руках силы было сосредоточено: тут и тюрьмаЛефортовская, и полная изоляция от мира, и не менее полная вашабесконтрольность, безнаказанностью И лагерные годав ваших руках: два, десять, пятнадцатью И даже -- страшно подумать! -- расстрел. А в моральном отношении?! Вы ведь действовали от лицавсего государстваю Народа, так сказать! А при этом -- сколько корректности, объективностию эдакогою равенствав беседе. Будто совсем и не важно, кто по какую сторону стола. Философский диалог исключительно в интересах Истины. Вот я и подумал тогдаю Знаете, такаяю юношеская мечтаю Окажись, мол, вы в моих руках, как я в вашихю Что бы сделалось тогдас вашимию убеждениями? С моральной правотою? А вдруг -- подумал -- вы и согласились бы, что экономикане бывает теневая или не теневая. Что оналибо выпускает рубахи, либо нет. Что вашамафия ничуть не лучше нашей. Хуже! Разветвленней, мощнее и безжалостнее: давит каждого, кто отказывается отстегивать ей девяносто пять, ато и все девяносто девять процентов?! У нас-то -- не больше чем исполу!
      Несколько разнервничавшийся Человечек походил, успокаиваясь, по подвалу.
      -- Но, поверьте, только мечта, юношеская мечта. И в поле зрения я вас не держал, и не охотился, не выслеживал. Так что нынешняя встреча -- результат чистой слу-чай-нос-ти. Печальной для вас, однако, ведущейю как бы слово-то подобрать? Не подсобите? Вроде нехорошо сказать по-русски: к помудрению? Вот! -- нашел, наконец, Человечек. -- К покаянию!
      Судя по тому, как долго и подробно, чтоб не сказать сладострастно, вел Молодой Человек Благородного Карася в кабинет ТоварищаМайоракоридорами и лестницами Учреждения, распоряжение помурыжить выполнял творчески и с любовью. Когдасовершенно обосравшийся Карась уселся, наконец, настул в том самом небольшом кабинетике, от благородного негодования не осталось уже и следа.
      -- Ну! -- сказал Товарищ Майор жестко и нетерпеливо. -- Чем обязаны счастьем видеть вас здесь?!
      -- Насколько мне известно, -- начал Благородный Карась, -- полковник Картошкин, Иннокентий Всеволодович, уволен в отставку, -- и, не дождавшись от ТоварищаМайорани подтверждения этой сентенции, ни опровержения, словом, никакой человеческой реакции, которая самим фактом своего существования моглауже как-никак подбодрить, вынужденно продолжил: -- Однако, он завладел совершенно секретными документами и использует их в личных целях.
      -- Ну уж секретными, -- с подчеркнутым пренебрежением высказался Товарищ Майор. -- Доносыю -- и долгим спокойным взглядом посмотрел наКарася. -- Это, кажется, вашастатья? -- извлек из ящикастолатолстый журнал и безошибочно раскрыл нанужной странице. -- Вы так блистательно разоблачили наши безнравственные методыю даи не вы один. Нам просто бессмысленно теперь скрывать, что мы пользуемся доносительством. А если секретные в том смысле, что раскрывают доносчиковю Так ведь революционный процесс идет, перестройка. Многим приходится несладко, тому же полковнику Картошкину. Лес, как говорится, рубятю
      -- И все-таки, -- не без робости встрял Карась, -- мне казалось, что без серьезной необходимостию
      -- Нет-нет-нет! -- решительнейшим образом перебил товарищ Майор. -- Никак невозможно! Вот ведью -- углубился в журнальную статейку -- юсами пишете: "недопустимо, чтобы Комитет государственной безопасности занимался чем-либо, кроме наших внешних противников, аизбыток освободившихся сил, коли уж никак не в состоянии сократить, обратил наборьбу с мафией и коррупцией". Так что обращайтесь в суд, что ли. Или я не знаюю в милицию. В ЖЭК!
      -- Отлично! -- вскочил оскорбленный Карась. -- Благодарю вас! Я получилю исчерпывающий ответ. Особенно насчет ЖЭКа.
      -- Что вы, не зачто, -- отзывчиво отозвался Товарищ Майор. -- Это наш долг.
      Благородный Карась требовательно протянул руку и нанаивно-вопросительный взгляд ТоварищаМайорапояснил:
      -- Пропуск! Могу я, в конце концов, выбраться из этогою здания?!
      -- А-а-аю -- обрадовался, что понял, Товарищ Майор. -- В конце концов -разумеется. Какие могут быть разговоры! И пропуск вам выпишем. Только предварительно зафиксируйте, пожалуйста, смысл заявления, с которым вы сюдаприходили. Собственноручно! -- и подвинул по столу лист бумаги и шариковый, затридцать пять копеек, карандашик.
      -- Это что, -- вопросил Благородный Карась, -- обязательно?
      -- А как же! Поднимут очередную шумиху, кампанию. А у меня вот оно -- ваше собственноручное. Даи перед начальством отчитаться: как-никак, аминут десять служебного времени вы у меня отняли.
      -- Понимаюю -- протянул Карась. -- И в противном случае -- не выпустите.
      -- Отчего же, -- возразил Товарищ Майор. -- Выпустим и в противном. Рано или поздно -- непременно выпустим. Согласуем с начальствомю
      Благородный Карась, оценив в полной мере "рано или поздно", покорно вернулся к столу и взял карандашик.
      -- Только будьте ласковы, без общих фраз. Как вы этою -- кивнул Товарищ Майор нажурнал, -- умеете. Изложите: что, почему, зачем. Чем вас лично затронулою Да, впрочем, вы понимаете, о чем я говорюю
      -- Вы вот так презрительно наменя смотрите, Иннокентий Всеволодович, -- не отрываясь от разборабумаг, продолжал Человечек, но тут вошел в помещение Некто, зашептал Человечку наухо. Тот покивал понимающе, авпитав информацию, с благодарностью гостя отпустил: -- Спасибо, спасибо, милый. Все правильно.
      Милый исчез. Человечек помурлыкал с минутку под нос невнятный мотивчик, после чего сноваотнесся к глухо, принципиально молчащему Полковнику:
      -- Итак, если не возражаете, -- бросил короткий, но пристальный взгляд, -авы, судя по всему, не возражаете, я покаоставлю архив тут. Мои люди разберут его по возможности, рассортируютю Вас я тоже оставляю здесь. Но не как главного хранителя, ав предварительном заключении. Помните? Попробую с максимальной точностью воссоздать условия содержания, которые в свое время предложили мне вы. Конечно, силы у нас послабее, но и пациентов поменьше. Наслучай, если кто-то особенно назойливый из ваших знакомцев будет вас домогаться, мы дадим им возможность с вами встретитьсяю И вы с полным самообладанием, как Штирлиц, объясните, что вот, мол, приютили у себя навремяю ну, скажем, племянников из Рязани. И что сейчас вам, к сожалению, совершенно недосуг. Договорились? Эти вот документики, горяченькие, по первой разборке мною обнаруженные, -- потряс Человечек пачкою листов, -- я забираю с собою и прямо сегодня дам им ход. Ну асо временем, когдая подготовлю для нашего с вами архивадостойное его помещение, мы и его, и вас тудаи перевезем. А покаотдыхайте, поправляйтесь, -- и Человечек направился к выходу. -- Питание будет лефортовское, -- бросил, задержавшись наполпути, -- из расчетатридцать восемь копеек в день. Вы, помнится, уверяли, что это очень полезно для желудка. Сейчас, правда, инфляция, но, с другой стороны, у вас и организм не молодой, как был тогдау меня, потребности меньшею Будем считать: так натак. Всего доброго. Да, чуть не забыл, -- обернулся Человечек уже с порога, -чтобы у вас было больше искренности в актерских экзерсисах, если они понадобятся, ставлю вас в известность, что завашей внучкою установлено пристальное, я бы даже сказал: ревнивое, -- наблюдение. Так что в чрезвычайном случаею И не сверкайте так глазами! -- прикрикнул вдруг гневно. -- Вы уже семьдесят с лишним лет пользуете систему заложников. И -- ни-че-го!
      -- Иван Николаевич ждет вас, -- сказаласекретаршаЧеловечку, едватот появился в огромных размеров роскошной приемной, и проводилак внутренним дверям, обитым кожею.
      -- Добрый день, -- приветливо отнесся к Человечку Иван Николаевич, несколько нетвердо шагая навстречу по ковровой дорожке. -- Рад видеть, -- и подал для пожатия руку.
      Человечек, однако, демонстративно спрятал обе свои заспину, чем заставил ИванаНиколаевичавыкручиваться из чрезвычайно щепетильного положения.
      -- Разрешение наособнячок подписали? -- осведомился Человечек.
      -- Вот, -- протянул Иван Николаевич тонкую папку красной кожи. -- Сивцев Вражек. Сердце, можно сказать, Арбата.
      -- Получите, -- изучив Разрешение и сопуствующие ему бумажки, швырнул настол Человечек папку поневзрачнее, зато попухлее, и вышел вон.
      -- Не появлялся? -- с порогаспросил Благородный Карась у открывшей дверь Супруги.
      -- Девкаего звонила!
      -- Почему -- девка?! -- возмутился Карась.
      -- Кто ж онаеще? -- пожалаСупругаплечами.
      -- Яю Я попросил бы тебяю выбиратью выбиратью выражения! Это, в конце концов, неинтеллигентно! -- взорвался Карась.
      -- Хорошо-хорошо, -- присмирелаошарашенная Супруга, -- не бесись.
      -- Я абсолютно спокоен. Абсолютно! Он у нее?
      -- У нее, -- кивнула.
      -- Адрес сказала?
      -- Нашел дурочку!
      Благородный Карась переобулся в тапочки, прошел накухню, сжевал что-то, взяв с тарелки прямо рукой.
      -- Как ты думаешь? -- обратился к Подруге Жизни. -- Они уже?..
      -- Двадцать лет мальчику, -- сновапожалатаплечами. -- Я собралаему вещи, денег немного. Придется временно смириться.
      -- Э-то-не-воз-мож-но! -- проскандировал Карась.
      -- А что ты с ним сделаешь? -- поинтересовалась Супруга.
      -- Я с нимю я с нимю я с нимю поговорю!
      -- И объяснишь, как оказался надаче? -- ехидно осведомилась подругажизни.
      Благородный Карась зарыл руки в седую шевелюру.
      -- Может -- с нею? -- простонал.
      -- А-га, -- деланно согласилась Жена. -- Так онатебе его и отдаст! Ничего, сам очухаетсяю Ты вон чем дергаться -- поешь, -- налилав тарелку борща. -Как, кстати, твой поход?
      Карась подчеркнуто не отреагировал навопрос Супруги, но онаплевать хотеланаэту подчеркнутость и добавила:
      -- Ну, туда. В гэбэ!
      -- Не ходил я в гэбэ! -- швырнул Карась ложку так, что она, пролетев по столу, шмякнулась напол и обрызгалабелые брюки. -- Я тудане ходил! И не пойду! Это безнравственно -- по собственной инициативе вступать в сношения с тайной полицией!
      Супруганесколько обескуражилась реакцией супруга:
      -- Но ты жею ты же сам вчераю ты ж собиралсяю
      -- Я солгал тебе, солгал! -- проорал Карась и выскочил из-застола, побежал вон из кухни. -- Со-лгал! Я вообще -- лжец! -- хлопнул дверью своего кабинета.
      Человечек выбрался из автомобиля возле арки сталинского, в мемориальных досках, здания и направился во двор. И прямо тут, под аркою, его застали несколько по обыкновению фальшивые звуки духового похоронного оркестра.
      Возле подъездатихо толклось порядком народу. Вынесли спервакрышку гроба, потом -- подушечки с наградами. Потом -- самого виновника.
      Человечек пробрался поближе и увидел строгое и спокойное лицо Карася-Мертвеца. Сзади шли женщины в черном, плакали. Катафалк уже выдвинул из мрачного чреватележку.
      Человечек постоял, посмотрел, потом -- с большой серьезностью налице: навернякаподумал о Вечности и Боге -- снял шляпу. Кто-то из провожающих, увидев жест Человечка, покивал сочувственно головою и обратился со вздохом:
      -- Да, как говоритсяю Ушел от насю
      Человечек перестал думать о Высоком и отозвался:
      -- Скорее улизнул!
      В тот миг, когдаБлагородный Карась возле справочного киоскапытался вызнать адрес Картошкина:
      -- Дакак, то есть, нету?! -- орал насправочную старушку, -- как нету?! Он живет в Москве как минимум тридцать лет! -- Человечек поднимался в Обитель Муз Художника.
      Тот открыл двери сам.
      -- Вы один? -- осведомился Человечек.
      -- Вы же просили, -- отозвался Художник.
      -- А вы сразу так и послушались? -- ухмыльнулся Человечек и довольно бесцеремонно, по-хозяйски прошел в мастерскую, осмотрел висящие и стоящие картины, приблизился к мольберту и, не смущаясь нимало, приподнял покрывало, поизучал холст и опустил снова. Хозяин мастерской ходил заЧеловечком в полной готовности в случае чего услужить.
      -- Итак, -- уселся Человечек в кресло, -- вы, судя по всему, догадались, о чем речь.
      -- Догадался, -- потупился Художник.
      -- Вот, -- достал Человечек из "дипломата" увесистый пакет. -- Полное собрание вашихю сочинений.
      -- Понимаю.
      -- Даже не знаю, -- сказал Человечек, -- советовать ли вам давать мне заних такую немыслимую ценую
      -- А какую? -- поинтересовался Художник.
      -- Которую я назову чуть позже. Репутация, конечно, попортится. Особенно наЗападе. Но жить-то вы, в общемю -- пустил Человечек многоточие, подкрепленное жестом. -- Союз вас, пожалуй что, не оставит, заказами обеспечит. Академия из своих недр не изблюетю
      -- Называйте же, называйте вашу цену!
      -- Нет, право же, право -- не знаю! Очень уж как-тою дорого! Раздобудете ли?
      -- Вы что, издеваться надо мною пришли?! -- впервые проявил Художник чувство некоторого достоинства.
      -- Ну, как хотите, -- развел Человечек руками. -- Этот пакет будет вам стоитью сто тысяч.
      Значительное облегчение, которое он тут же постарался сменить наигранной озабоченностью, выразилось налице Художника.
      -- Долларов, разумеется, -- добавил Человечек впроброс, сполнанасладившись наигранной и в предвкушении натуральной озабоченности. -- А то что ж получается? Лучшие галереи приобретают ваши шедевры засвободно, как говорится, конвертируемую валюту, ас собственными согражданами вы собираетесь рассчитываться резаной бумагою? Нехорошо, нехорошо. Презрительно как-то!
      Художник сидел оцепенелый: губы только слегкашевелились то ли в подсчетах каких, то ли в молитве.
      Человечек встал и сновапринялся осматривать картины. Снял одну со стены:
      -- Не подарите? Разумеется -- не в зачет.
      -- Берите, -- равнодушно согласился хозяин. -- Черт с вами.
      -- Тонкое замечание, -- оценил Человечек. -- Но -- спасибо. А по поводу цены -- я ж вас предупреждал.
      -- Согласен, -- отозвался Художник. -- Я согласен.
      Благородный Карась свернул наСадовую и уткнулся в широкую и глубокую канаву, перегородившую проезд. Возле канавы сидел молодой парень, лузгал семечки и слушал через наушники музыку, воспроизводимую с висящего нашее импортного плейера. Карась дал задний ход, развернулся, направился в объезд. Но и с другого переулкапути не было: небольшой специализированный тракторок заканчивал траншею. Водитель его высунулся из кабинки и сказал Карасю:
      -- Водопровод, папаша, роем. Водопровод! Так что вали, покацел.
      Сытый, самодовольный Мужчиназаписьменным столом в ампирном кабинете хохотал ото всей души. Когдапрохохотался, сказал Человечку:
      -- Дапубликуйте, сколько заблагорассудится! Думаете, хоть один человекю из тех, кому это интересною не знает меня как облупленного?
      -- Но все-такию -- насей раз обескуражен был Человечек, -- все-таки публичный скандал.
      -- Первый, что ли? Ну снимут отсюда, -- обвел хозяин рукою лепную роскошь, -- еще выше посадят. Эх вы, горе-шантажер! Идите отсюда, идите! Сто рублей хотите? Ну вас, до слез рассмешил, -- отмахивался от Человечкаладошкою. -Ступайтею
      Благородный Карась дернул калиточку, но таоказалась запертою. Постучал. Постучал настойчивее.
      -- Кого принесло? -- раздался нелюбезный голос из-зазабора.
      -- Мне быю -- промямлил Карась, -- Иннокентия Всеволодовича.
      -- Нету его, -- буркнули по ту сторону досок.
      -- А где он? Когдабудет?
      -- По делам уехал. Насколько -- не докладывался.
      -- А нельзя ли, -- не унимался Карась, припершийся в такую даль в поисках сына, -- нельзя ли его московский адрес узнать? Или хоть телефончик.
      -- Не положено! -- отрезал зазаборный.
      -- А выю -- решился осведомиться Благородный Карась, -- вы его сотрудник?
      -- Сотрудник-сотрудник, -- согласился голос, и заскрипели по дорожке удаляющиеся шаги.
      Благородный Карась прильнул к забору, выискивая щель, и увидел-таки, как усаживается в шезлонг здоровенный бугай, затягивается сигареткою и аккуратно стряхивает пепел в один из розовых цветков. Увидел -- и тут же, почувствовав наплече неласковое прикосновение, обернулся.
      -- Нехорошо подглядывать-то! -- столь же неласково, как прикоснулся, произнес парень с плейером. -- А еще с виду -- приличный человек.
      -- Даладно! -- панибратски обратился Человечек к Главному Редактору Модного Журнала, в кабинете которого и шел разговор. -- Чего вам особенно стоит-то напечатать мою статейку? Вы даже можете пометочку сделать: не все, дескать, опубликованное выражает мнение редакции.
      -- Дау нас уже восемь номеров наперед сверстано, странный вы человек! -объяснялся Редактор. -- Вы просто не в курсе специфики работы.
      -- Сергей Константинович, -- сказал Человечек. -- А вы вот это вот почитайте, пожалуйста. В смысле специфики, -- и протянул Редактору лист бумаги.
      Редактор сначалавздохнул от назойливости упрямого и глупого посетителя, потом со скукою взглянул налист, потом скукасменилась любопытством, любопытство -- удивлением, аоно, в свою очередь, -- скорбной озабоченностью.
      -- Откудаэто у вас?
      -- О! -- сплеснул руками Человечек. -- У нас такого добрасколько угодно. Как дерьмамамонта.
      -- И всё -- только наменя? -- несколько даже удивился Главный Редактор, как бы оставляя в подтексте: и когдаэто я столько успел нагадить?
      -- Что вы, не только! -- успокоил Человечек.
      -- А накого еще? -- скорбная озабоченность отлетела, уступив место азартному интересу. -- Садитесь-ка, садитесь поближе! -- пригласил, ав микрофон, нажав кнопку селектора, бросил: -- Люда, я занят. Ни с кем не соединяй, никого не впускай.
      Потом повернулся к Человечку, звонко хлопнул его ладошками по ляжкам, улыбнулся широко:
      -- Дамы с вамию мы с вами, дорогой вы мой человек, мы с вами, если правильно дело поставитью мы с вами горы свернем!
      Подвал прибрали, хоть от былого великолепия порядкане осталось и следа: шкафы косо сдвинули в дваугла, папки стопками разложили по полу, тут же рядом, записьменным столом, бывшим следовательским, расположился Интеллектуал лет под тридцать, разбирающий бумаги в свете настольной лампы. А двухметровое пространство у дальней стены огородили вмурованной в цемент поластальной решеткою, в результате чего получилась камерадля Полковника: кушетка, столик, парашное ведрою
      Полковник сидел накушетке, погруженный во внутренний мир, когдадверь отворилась, и вслед молодым людям, несущим компьютер, ксерокс, пачки бумаги и упаковки характерной вытянутой формы голубых конвертов, вошел Человечек, одетый в полковничий парадный китель.
      -- Сюдапоставьте, -- распорядился. -- Подключите и свободны. А вы, -отнесся к Интеллектуалу, -- подите покурите, полюбуйтесь нарозы. Я позову.
      Покараспоряжения его исполнялись, Человечек приблизился к Полковнику, рассмотрел, как обезьянку в зоопарке.
      -- Нелличкасказала: дело идет напоправку. Даю здоровье у вас! Завидую, честное слово, завидую. Положению -- отнюдь, аздоровьюю Но согласитесь: ничего нет и дороже насвете. Вы, надеюсь, не против? -- продемонстрировал китель. -Для вживания, так сказать, в образ. СистемаСтаниславского.
      Полковник поднял голову и поглядел наЧеловечкас ненавистью.
      -- А и зря вы так сверкаете очами, Иннокентий Всеволодович, ей-Богу, зря! Я ведь с хорошими известиями. Дело-то наше с вами закрутилось! Пробные шарики пущены и почти все сработали отлично. Капэдэ -- девяносто процентов. Очень высокий капэдэ! И стоит ли так переживать личное несчастье, когдаторжествует Идея?!
      -- Что с Машенькою? -- спросил Полковник.
      Человечек, развлекающийся красивой работою японского ксерокса, отвлекся от него:
      -- Вот видите -- мы уже говорим. Двашагадо сотрудничества. Что с Машенькою? А что с ней может случиться? Живет себе. Влюблена. Устроилась подавальщицей к Мак-Дональду: знаете, наПушкинской? Превосходно себя чувствует. Надо думать, скоро вас навестит. Но в общем-то, беспокойство ваше понятно. Помните Кьеркегора? Он утверждал, что человек окончательно реализуется только в миг смерти, адо тех пор непредсказуем. Так что полная гарантия машенькиной безопасности -- только вашаю -- подразумел Человечек Смерть. -- Или очень уж хорошее поведение. Примерное. Ну, как у вас в лагерях пишут: стал напуть исправления.
      -- Что будет со мной дальше? -- выдавил Полковник.
      -- Вопрос, свидетельствующий о возвращении жажды жизни, -прокомментировал Человечек. -- Это обнадеживает, -- и продолжил развлекаться ксероксом. -- Отличная машинка! Тоже ведь: предмет материальной культуры. Залюбуешься! Ах, да! О вашей судьбе. Я готов пообещать вам, что при искренней, -- подчеркнул слово "искренней", -- перемене в вашем ко мне отношении вы со временем обретете свободу. Но поверите ли вы моему обещанию, вот вопрос? Вы знаете, что я знаю, что вы -- профессионал. Натурау вас, судя по архиву и по личным моим воспоминаниям -- христианская не чересчур. Связей -- я имею в виду гэбэ, милицию, -- связей хоть отбавляй. Следовательно, получив свободу, вы непременно попытаетесь использовать ее, чтобы отомстить мне. Что, скорее всего, у вас и получится. Остается держать вас в тюрьме вечно. Но это -накладно.
      Человечек поднес к полковничьей решетке несколько отпечатанных листов:
      -- Глядите-ка, как хорошо! Четкость поразительная. Вы в курсе, что ксероксами уже вовсю торгуют обычные комиссионки. Отобрали у вас с государством монополию наинформацию. Ну, не хотите смотреть -- не надо, -- и сноваотошел к столу. -- Так что логикадолжнаубедить вас, что мне придется прибегнутью хороший вы эвфемизм придумалию к высшей мере защиты. И тем не менее я обещаю сохранить вам жизнь. Вот пусть логикаи надеждаборются в васю Логикаи надежда. А сейчас, если позволите, я хотел бы заняться делом. Виктор Владимирович! -- крикнул наверх, подойдя к двери. -- Разрешите вас наполчасика, -- и, когдаИнтеллектуал спустился, уселся с ним рядышком застол, произнес: -- Начинаем массированную атаку. Следует, согласно предложенной вами системе, отксерить первые полторы сотни доносов и обеспечить их эффектную и одновременную доставкую
      -- То есть, профессор, вы полагаете, что вероятность генетической накладки невелика?
      -- Процентов десять, -- ответил Профессор Благородному Карасю. -- Правда, в следующих поколенияхю
      -- Товарищи, товарищи, тихо! -- оборвал этот негромкий, наухо диалог и всеобщий легкий шумок Председательствующий, ав усиление слов постучал авторучкою о горло графина, -- пораначинать!
      Шептавшиеся Благородный Карась и Профессор сидели задлинным покрытым сукном президиумным столом насцене какого-то огромного зрительного зала, не то ДомаКино, не то ДомаЛитераторов, в компании еще нескольких человек. Пусть креслав зале были заняты далеко не все, народу собралось предостаточно. Когдашум поутих, Председательствующий встал и торжественно произнес:
      -- Друзья! Мы собрались здесь сегодня, чтобы учредить "Общество Пострадавших В Годы Застоя". Многие из вас являются членами общества"Мемориал", которое, выполняя Великую Нравственную Задачу полной реабилитации жертв сталинского режима, оставляет, однако, в стороне прочие жертвы нашего все еще тоталитарного государства. Я имею в виду не только и не столько так называемых прямых диссидентов, томившихся в тюрьмах и лагерях в период с тысячадевятьсот пятьдесят шестого годаи буквально до сегодня, но и многие миллионы журналистов, писателей, ученых, дапросто -- честных, порядочных людей, которым перекрывали кислород, которых зачастую вынуждали соглашаться насотрудничество, но которые при этомю
      Председательствующий со все большим вдохновением разливался соловьем, но звуки его речи как-то вдруг пожухли для Благородного Карася, удалились, потеряли разборчивость, когдаон увидел появившегося в кулисе молодого человекас пачкою голубых конвертов в руке. Молодой человек замер намгновение, как бы прицеливаясь, и спокойным, корректным шагом вышел насцену, разложил конверты перед некоторыми членами президиума, в числе которых оказались и Председательствующий, и Профессор, и Благородный Карась. Благородный Карась рванул голубую обертку -- одного мгновенного взглядадостало ему сориентироваться, -- и сунул конверт в карман.
      А по залу, пересекая его во всех направлениях, неслышно и деловито сновали молодые люди, и порхали по рядам конверты синими птичками.
      Председательствующий скосил взгляд настол, наконверт, потом -наБлагородного Карася и надвоих других, которые тоже удостоились; кажется, все понял, налился кровью, но продолжал речь с тем большей уверенностью:
      -- Мы должны вывести начистую воду всех, кто был причастен к позору непротивления, но вместе -- увековечить мужество техю
      Благородный Карась несколько пришел в себя и, идентифицируя в зале владельцев конвертиков, делал пометки в записном блокноте.
      Две толпы волновались наПушкинской площади: одна -- в нетерпеливом ожидании вкушения благ западной цивилизации, другими словами -- в очереди к Мак-Дональду, вторая -- неподалеку -- в праведном негодовании наКомитет Государственной Безопасности, о чем свидетельствовали и многочисленные плакаты типаОткрыть архивы КГБ!, Долой политический сыск!, Позор стране, главою которой может стать начальник тайной полиции!, и слабо доносимые ветром речи ораторов. Милиция охранялаобщественный порядок обоих коллективов.
      Усатый Джинсовый сидел наскамеечке, лизал мороженое и лениво поглядывал настеклянную витрину Мак-Дональда, закоторою сквозь счастливцев-едоков просматривались среди молодых мальчиков и девочек в красивых униформах Внучкаи Юноша.
      Юноша, отвлеченный голубыми птичками, замелькавшими вдруг среди митинга, намгновенье замешкался с обслуживанием очередного едока. Внучкаже, хоть и не отвлекалась от работы, погруженабылав свои мысли, резюме которых и высказалаЮноше:
      -- Если его не будет и завтра, поедем надачу.
      -- Что? -- переспросил Юноша.
      -- Завтраедем надачу. С дедом что-то стряслосью
      Ксерокс работал наполную мощь, едване дымился. Четыре человекав конвейере обслуживали его: один подавал документ из подготовленной пачки, другой собственно копировал, третий брал готовую продукцию, раскладывал по голубым продолговатым конвертам, четвертый вставлял конверты в спецприемничек компьютерного принтера, и тот отбивал сухие зловещие очередию
      Благородный Карась накручивал тем временем телефонный диск в домашнем своем кабинете, по стенам которого висели дванедурных пейзажас древнерусскими включениями, похоже, что кисти Художника, портреты Бродского, Солженицына, Сахарова.
      -- Вячеслав Афанасьевич? Профессор Тищенко беспокоит. Вы не получили вчераю Бросьте дуракавалять! Не шантажирую -- напротив! Хоть минуточку помолчите! Вот так. Очень хорошо. Итак, вы, наверное, догадались, что не один. И что кроме нас самих помогать нам не станет никто. Ни-кто! Поэтому я приглашаю вас посетить меня завтраоколо восьми. Разумеется, вечера. Не узнют! При входе наденете маску! Ну, как заблагорассудится! Пшите адрес? Песочная, двенадцать, квартиратридцать девять, второй подъезд, четвертый этаж. Код двести восемьдесят три. Все, до завтра. Извините, у меня еще слишком много звонков. Та-акю -- положив трубку, сновавзялся заблокнот, поставил в нем птичку, справился о следующем номере и -- задиск.
      А в соседней комнате карасеваженарылась в глубинах платяного шкафа, извлекая насвет Божий старые чулки и колготки, тут же с помощью ножниц превращаемые в чулки; некоторые -- после осмотра -- откладываланазад. Когданаполу скопилась внушительная груда, Супругавзялаверхний, натянуланаголову, охорошилась у зеркала, появилась напороге мужнинакабинета.
      -- Так?
      Благородный Карась оторвался намиг от телефона, усмехнулся горестно:
      -- Выходит, что так.
      -- А тебе какой?
      -- Мне, -- героически отрезал Карась, -- никакого! Я предпочитаю бороться со злом с открытым забралом! Всегдакто-то один вынужден взять насебя главную ответственностью -- и с добавочной яростью завращал диск.
      Полковник притворился, что спит. Когдауспокоенный этим страж вышел подышать воздухом, Полковник слез с кушетки, стал напол, наколени, спиною к комнате, и под прикрытием собственного телапринялся пальцами, ногтями, зубами раздирать покрывало. Отодрав три полосы, Полковник накрепко связал их одну с другою, анаконце соорудил петлю. Накинул ее нашею, прикрепил хвост импровизированной веревки к решеточному пруту. И, не вставая с колен, начал отползать.
      Петля затянулась, сделалабольно, затрудниладыхание. Сил держать напряжение веревки и даже увеличивать его едвахватало. Но -- хватало. Все-таки!
      А где-то невообразимо далеко, затри с лишним тысячи верст от "Стахановца", под ярким, почти солнечным сиянием ртутных фонарей, дефилировали по Елисейским Полям от площади Звезды к площади Согласия Карась, Председательствовавший НаУчреждении ОбществаЖертв Застоя -- в руках еле умещаются пакеты, набитые сувенирами, и Новый Карась, судя по элегантной вписанности в пейзаж, проживающий в Париже давным-давно.
      Карась-Эмигрант вертел в руках знакомый нам голубой конверт:
      -- Если такие пустяки, что же ты взялся доставить его сюда? Поездканахоляву, засчет фирмы?
      Отечественный Карась замялся:
      -- Не все так просто, мой дорогой, не все так просто. Ты -- здесь, амы все-таки -- там. То есть -- наоборот.
      -- Здесь-то как раз все сложнеею -- возразил Парижанин. -- И как ты думаешь: он действительно даст этому ход?
      Отечественный Карась печально кивнул. Собеседники помолчали.
      -- Придется возвращаться в отечество, -- неожиданно, но вполне убежденно изрек Карась-Эмигрант.
      -- Возвращаться?! -- не поверил или сделал вид, что не поверил ушам, Карась-Председатель. -- В наше дерьмо?.. Даон тебя здесь не достанет!..
      -- Нет, старик, все наоборот. Именно здесь он меня и достанет. Все, что я здесь имею: положение, уважение, дом, наконец, я получил нанезапятнанной репутации диссидента-изгнанника, наавторитете моего журналаю Придется возвращаться, старик.
      -- Даты ж тут!.. -- захлебнулся Отечественный Карась от обиды затоварища, -- даты что?!. Журнал!.. Пять книг вышло!.. Один твой дом чего стоит!.. Ты ж вчеранапресс-конференции сам говорил, что, хотя для тебя место проживания ничего не значит и ты сердцем, так сказать, всегдас Родиной, но не возьмешь насебя право сноваломать жизнь семьи. Жизнь детей, внуковю
      -- Это вчера, -- задумчиво провещал Карась-Эмигрант и сновапомахал голубым конвертом.
      -- Так ведь он же у нас тем более опубликует! -- все уговаривал Карася-ПарижанинаКарась-Москвич, хоть вроде и посланный в столицу мирас противоположной миссией: видать, в глубине души чувствовал, что, сколько ни уговаривай, конверт весомее любых уговоров. Что, как говорится, написано перомю
      И действительно -- Парижанин стоял насвоем:
      -- Ну, у васю То есть: у насю Пусть публикует. У нас я попросту затеряюсь среди подобных себе. Никто и внимания не обратитю Восстановят гражданство, стану работатью Еще, может, почетным гражданином сделают. Возвращенцев у нас любят.
      Некий Карась появился из лифтаи огляделся в поисках нужной двери. Онаобнаружилась не только номером, но и приколотой к обивке запискою: Входите без звонка. Так Карась и поступил и оказался в прихожей Благородного Карася. Там наличествовало еще дваплакатика: один -- под свисающими со шляпочницы разномастно-разноразмерными чулками: Желаете сохранить инкогнито -- наденьте, другой, с рукою-стрелочкой, направленной наближайшую дверь: Проходите сюда. Карась помялся несколько, натянул наголову чулок и, горько-иронически улыбнувшись собственному отражению, пошел в направлении, указанном нарисованным пальцем.
      В кабинете скопилось Карасей больше десятка, и все, кроме хозяина, тоже в чулках. Прения были в разгаре.
      -- Дачто я, гэбистов от урлы не отличу? Нанял себе охрану! -- добрызгивал слюною инициатор Тайного Совещания.
      -- Э, знаете, -- произнес с изрядным сомнением Карась, одетый коричневым, в рубчик, чулком. -- Они себе иной раз таких набираютю
      -- Нету там гэбэ никакого. Нету, -- тихий, но очень уверенный обкомовский басок провещал из-под чулкачерного, ажурного, с парой стыдливых дырочек в районе покатого лба.
      -- А хоть бы и урла! -- возразил чулок розовый, с цветочком набывшей щиколотке. -- С нашим вооружением даухватками!..
      -- Не перестреляют, как куропаток, -- милиция заметет! -- Серый В Ромбик.
      -- Разбой пришьют! -- подтвердил Чулок Телесного ЦветаСо Спущенной И Наскоро Подхваченной Петлею.
      -- Я всегдаутверждал, -- обличил хозяин, -- что рабы заслуживают своей участи! Еще Карамзин писалю
      -- Отчего же непременно рабы? -- пробасил Черно-Ажурный, прервав Благородного Карася. -- Вы выражения-то, Дмитрий Никитович, выбирайте. Не рабы -- хозяева. Вас милицейский захват устроит?
      -- Дане пойдет наэто дело милиция! Я уже выяснял! -- кипел Благородный.
      -- А это уже -- моя проблема, -- успокоил Ажурный.
      -- Браво! -- закричали Караси и захлопали в ладоши. -- Вот и выход! Вариант! Превосходно! -- и повставали со стульев, счастливые возможностью разойтись. -- По одному, по одному выходимю Конспирация!
      -- Стойте! стойте! -- преградил дорогу хозяин. -- А вы не боитесь стать жертвами командиразахвата? Или вот, скажемю поверьте, я не хочу вас обидетью нашего уважаемого коллеги? -- кивнул в сторону Черно-Ажурного.
      Караси несколько приумолкли.
      Черно-Ажурный проворковал:
      -- Я могу дать честное слово, что архив будет тут же уничтожен.
      -- Видите! -- с радостным облегчением сказал Телесный Со Спущенной Петелькою, однако, общего облегчения не произошло.
      -- Честное словою -- протянул со смаком фразочку Карась из-под чулкакоричневого, в рубчик.
      -- Если вам недостаточно моего честного словаю -- обиделся Черно-Ажурный, направляясь к выходу.
      -- Почему ж недостаточно? Очень даже достаточно! -- загудели, занервничали Караси, удерживая уходящего.
      -- В таком случаею
      Но Благородный Карась был несгибаем: выступил вперед, стал перед Черно-Ажурным:
      -- Требую гарантий!
      -- Пожалуйста, -- пожал плечами Ажурный. -- Я попрошу, чтобы вас взяли с собой.
      Наутро к Папскому Дворцу в Ватикане подкатил лимузин. Швейцарцы в черных медвежьих шапках отдали честь. Из лимузиначерез дверцу, предупредительно распахнутую шофером, выбрался знакомый нам по Садовой улице Батюшка-Карась в сопровождении Молодого Православного Священника. Навстречу по лестнице Дворцаспускался Высокий Чин Католической Иерархии. Последовали приветствия, рукопожатия, блицы вспышек неизвестно откудаповылазивших репортеров. Католический Чин обратился к Батюшке-Карасю с недлинной половинкою фразы, которая тут же былапереведенаМолодым Священником:
      -- Его Преосвященство полагает, что аудиенция, которую Его Святейшество соизволило дать в вашем лице всей преображенной Российской Церквию
      Католический Чин продолжил фразу, в которой даже Батюшке, ни бельмесане смыслящему в итальянском, внятными показались слова"Gorbatshoff" и "Рyeryestroyka". Но в этот как раз момент один из швейцарцев подал Батюшке-Карасю голубой конверт. Батюшкаглянул нанадпись и посерел с лица.
      Что-то продолжал говорить Католический Чин, что-то переводил Молодой Священник -- все звуки исчезли для Батюшки, заглушенные гулким стуком крови в ушах.
      Когдапауза, повисшая в воздухе, перетянулась завсякие приличные пределы времени, потребного для обдумывания ответа, Батюшка-Карась пришел, наконец, в себя; пришел, впрочем, только отчасти -- иначе не пробасил бы, склонясь к уху Молодого Священника:
      -- Спроси, понимаете, его потихонечку, не мог ли бы я получить, понимаете, в Ватикане политическое убежище.
      И навзгляд-вопль изумленного услышанным Священникадобавил:
      -- Если потребуется -- готов, понимаете, принять католичество. Во славу Божию!
      -- Ч-черт! Понарыли! -- выругался Юноша, едване свалившись в канаву во тьме вечерней Садовой. -- Постой, Машка! Давай руку!
      -- Эй, командир! -- появился из мглы кто-то Высокий.
      -- Пошли-пошли, -- шепнулаВнучка. -- Не ввязывайся.
      -- Закурить есть? -- крикнул Высокий вдогонку и ускорил шаги.
      Внучка, схватив Юношу заруку, побежала.
      Побежал и Высокий, догнал возле самой полковничьей калитки, заградил путь.
      -- Дед, дед! -- громко позвалаВнучка. -- Полко-о-вник!
      -- Дачего тыю -- забубнил Высокий. -- Кто тебя, понял, трогает?..
      Калиткаотворилась. Накрыльце появился Человечек, освещенный электрическим отблеском из комнаты.
      -- Где полковник? -- агрессивно выступилаВнучка.
      -- Заходите, заходите, ребята, -- очень добродушно сказал Человечек. -Чего волнуетесь?
      -- А выю кто? -- осведомилась Внучка.
      -- Товарищи его, по работе, -- широко и открыто улыбнулся Человечек. -Приехали навестить. Он приболел немножко. Нелличка, где вы там? -- жестко и нетерпеливо позвал во тьму.
      Страшный, истерзанный, опираясь наруку Чернокудрой Нежной, появился из-зауглаПолковник.
      -- Дед, что с тобой?! -- бросилась к нему Внучка.
      -- Ничего, Машенька, ничего. Все в порядке. Все прекрасно. Пыталисью ограбить. Вот, ребятаприехали, -- кивнул наЧеловечкаи еще две-три тени, ошивающиеся около, -- помогли. И доктор тоже есть, -- взглянул наЛасковую. -Так что вы езжайте, езжайте в Москву. У меня здесь всею в порядке.
      -- Никудая не поеду! -- объявилаВнучкарешительно. -- Тут что-то не так. Пошли в дом.
      -- Конечно, заходите, пожалуйста, -- гостеприимно пропел Человечек.
      -- Поезжай в Москву, я сказал! -- повысил голос Полковник.
      -- Иннокентий Всеволодович, -- упрекнул Человечек. -- Вы думайте, что говорите! Заходите, ребята, заходите.
      -- В Москву! -- заорал Полковник так страшно, что Внучкас Юношею не сумели не послушаться, однако, едвадвинувшись к калитке, оказались накрепко схвачены двумя тенями.
      Человечек подал незаметный сигнал и третьей тени -- Полковник тоже очутился в клещах, со ртом, зажатым чужой потной ладонью.
      Две первые тени тащили ребят в дом, аЧеловечек отнесся к Полковнику:
      -- Не Штирлиц вы оказались, Иннокентий Всеволодович. Далек-ко не Штирлиц! Отправьте его наместо. Наручники -- обязательны, -- бросил во тьму. -Извините, -- вернулся к Полковнику, -- у меня не столько людей, чтобы следить завами каждое мгновение. А самоубийством жизнь вы покончите не прежде, чем я вам это позволю. Не в службу, ав дружбу, Нелличка, подежурь немного возле.
      Полковникаувели.
      -- Там у нас решеткаеще осталась? -- осведомился Человечек. -- Молодых людей определите наверх, окошко зарешетите. Если будут кричать -- заткнуть!
      Тени рассосались выполнять распоряжения. Человечек вошел в дом, взял радиотелефон, набрал номер:
      -- Не разбудил? Ну-ну. Тут, понимаешь, обстановканесколькою усложняется. Нет, поканичего серьезного. И тем не менее -- переезд надо форсировать. Дапрямо хоть сейчас! Хорошо, хорошо, до утра. Но как можно раньше! Я даже заночую здесь сегодня. Пока, жду!
      А по ночной Москве чесалатем временем с недозволенной скоростью "Волга"-универсал. Юркий "жигулек" старался от нее не отрываться, для чего водителю, старому нашему знакомцу Благородному Карасю, приходилось манипулировать рулем, педалями и рычагом с явно непривычною резвостью. Проносились мимо красные волдыри светофоров, летели вслед безнадежные милицейские свистки -- "жигулек" как приклеился к остекленному задку.
      Водитель "Волги", понаблюдав заманеврами преследователя, покачал головою:
      -- Движок у нас слабоват, командир. Пятую сотню тысяч крутит.
      -- Даон все равно знает адрес. Какой смысл? -- прозвучал голос с заднего сиденья.
      -- Ладно, -- сказал Командир. -- Сбавь.
      Благородный Карась сбросил скорость в свою очередь и вытер со лбапот.
      В мансарде, едваосвещенной чуть сереющим небом, нафоне которого неприятно вырисовывалась наскоро вделанная в окно решетка, понурились натахте Внучкаи Юноша.
      Внучкавскочилавдруг, бросилась надверь, заколотиларуками, ногами:
      -- А ну сейчас же выпустите нас отсюда! А-ну-сей-час-же!
      Юношаподошел, обнял ее сзади:
      -- Перестань. Видишь ведь -- бесполезно. Только удовольствие им доставляешь.
      Внучкапобилась еще капельку и заплакалаот бессилияю
      В том же едвасереющем утре возниклавозле "Волги"-универсалас потушенными огнями тень, произнеслав щель от приспущенного стекла:
      -- Их там человек двенадцать самое маленькое.
      -- Ну что, ребята? -- обернулся Командир. -- Может, вызовем подкрепление?
      -- Брось, командир, -- прозвучал голос сзади. -- Двое наодного. Шпана -неужто не справимся? Мы ж профессионалы. Стыдно.
      Командир задумался намгновение.
      -- Ладно. Тогда -- пошли.
      Бесшумно открылись автомобильные дверцы, вооруженные люди по-кошачьи выбрались наружу.
      КогдаБлагородный Карась тоже попытался выкарабкаться из своей машины, Командир шепнул:
      -- Вы остаетесь.
      -- Но яю -- взялся возражать Карась.
      -- Я сказал: остаешься! Натебя что -- браслеты надеть? -- шепотом прикрикнул Командир и, убедившись, что Карась смирился, поднял руку и растворился во мгле.
      Остальные растворились следом, чтобы материализоваться уже возле домаПолковника.
      Намгновенье сойдясь, они тут же и рассыпались, и вот однаиз теней пружинисто перемахнулазабор и навалилась нанесколько в этот сонный час осовевшего часового. Ему, однако, удалось хрипло выкрикнуть:
      -- Менты!
      Звякнуло выбиваемое стволом стекло, и навстречу тени, движущейся от реки, прозвучал выстрел. Тень вскрикнула, опала, но тут из-закустасправапротютюкалаочередь по дому, осыпалаеще несколько стекол.
      -- Окружены, сдавайтесь! -- заорал Командир из-затамбурка, и тут же, отколотая пулями, запуржилавокруг его головы мелкая щепа.
      Бугай с "калашниковым" ворвался в мансарду и, не обратив внимания наВнучку и Юношу, пристроился у оконца, направил ствол в решеточную прореху, выпустил одну очередь, другую.
      Внучкавскочила, схватилась заподножную скамеечку в намерении оглушить Бугая.
      -- Сядь! -- дернул ее заруку Юноша, и Бугай прореагировал, замахнулся прикладом, но тут же и упал, успев обрызгать молодых людей разлетевшимся мозгом.
      Внучкарванулась к выходу, Юношасновапопытался ее удержать:
      -- Стреляют же, дура! -- и между ними завязалась нешуточная борьба.
      Человечек тем временем полз меж кустов вниз по участку, к сортиру, к реке, сжимая в руке "макарова".
      Заметил впереди шевеление, выпалил несколько раз. Шевеление стихло. Человечек пополз дальше.
      Переваливаясь через забор, отчетливо вырисовался нафоне посветлевшего неба.
      И тогдатот, лежащий, подстреленный, выпустил пулю. Онапрошилазатылок и вылетелачерез глаз. Человечек конвульсивно дернул пару раз ногою, обмяк, но не упал: так и остался висеть назаборею
      А в безопасном отдалении от дачи завороженно прислушивался к перестрелке Благородный Карась, до потасжимая ручку автомобильной канистры.
      Парень из группы захвата, тот, что подавал реплики с заднего сиденья, подложил под металлическую дверь пристройки гранату и прянул заугол.
      Дверь покачнулась и рухнулавнутрь, загремелапо ступеням. Раздался страшный женский вопль.
      Парень осторожно высунулся в проем и получил очередь через грудь. Пули вырвали пять клочков наспине куртки. Перешагнув труп, стрелявший поднялся из подвалаю
      Пальбамало-помалу началастихать. Внучкапересилила-таки Юношу и ринулась по лестнице вниз. И тут же осела, схватилась заногу.
      Юношавыскочил напомощь:
      -- Ранили?.. Пошлию пошли-пошли, потерпи немного, -- потащил ее назад, в мансарду; уложив напол, сорвал с себя рубаху, разодрал, стал заматывать ногу, рану, из которой толчками выплескивалась кровь, и едване потерял сознания от дурнотыю
      В свои пятьдесят седой, как лунь, Профессор Дмитрий Никитович Тищенко стоял напрежнем месте. Перестрелкаумолклаокончательно. К "Волге" не вернулся никто. Рассвело. Освещенный косыми лучами встающего солнца, профессор двинулся к даче.
      Вошел в калитку. Увидел трупы. Много трупов. И не сумел сдержать желудочный спазмю
      Рвало профессорадолго, и тогдадаже, когдаи нечем-то стало, и это совершенно вымотало. Таким вымотанным и пошел он, пошатываясь, ломая оставшиеся розы, лавируя между мертвецами. Приблизился к разнесенному в щепы тамбурку.
      Переступил через того, с пятью дырками наспине. Едване упал, поскользнувшись накрови. Заглянул вниз. Не желая выпускать из рук канистру, вынужден был встать начетвереньки, чтобы преодолеть лежащую наступенях бронированную дверь, и наткнулся нараздавленную ею Нелличку -- Чернокудрую Очаровательницу. Снованачались спазмы.
      И все-таки Дмитрий Никитович до подваладобрался. Солнце располагалось так, что достигало светом самый вход в помещение. Профессор открыл канистру, плеснул нашкафы, напапки с бумагами, настеллажию Достал спички, вынул одну, готовясь чиркнуть. И услышал вдруг шевеление.
      -- Здесь кто-то живой? -- спросил испуганно, шепотом. Спрятал спички, сделал несколько робких шагов в глубину.
      Полковник лежал накушетке ничком, руки заспиною -- в наручниках, рот заклеен широкой полосою пластыря, и, повернув голову нащеку, смотрел назятя.
      Несколько бесконечных мгновений шлаэтамолчаливая переглядкародственников. Не выдержав, Дмитрий Никитович двинулся к решетке, дернул дверцу, которая, естественно, не поддалась, застопоренная мощным импортным замком.
      -- Конечно, как жею живой человекю -- бормотал. -- А, ч- черт! М-минуткую м-минуточкую
      Снованачетвереньках, стараясь не впустить в поле зрения Чернокудрую, Профессор одолел дверь. Остановился, шаря растерянным взглядом вокруг, и то ли услышал, то ли почудился ему шум автомобиля. Рядом с трупом того, с пятью дырочками, валялся пистолет. Дмитрий Никитович, косясь в сторону дороги, поспешно достал носовой платок. Осторожно поднял пистолет с земли -- через ткань. Приладился. И сновапополз в подвал.
      Изо всех сил воротя взгляд от Полковника, только направление удерживая боковым зрением, приблизился Профессор нанесколько шагов к решетке, заговорил:
      -- Ради Бога, молчите, пожалуйста! Чем я вам помогу? Я все равно н-нею н-нею в состоянии. Замок, понимаете? Но спалить живогою Это уж слишком. Слишком, так ведь? Согласны? Вы только зланаменя не держитею Не держите зла!.. Все ж лучше, чем живьемю
      И выпустил в Полковникавсе пули, что оставались в магазине.
      С брезгливостью отбросил оружие. Достал заветный коробок, из него -спичку. Отпятился к выходу. Чиркнул. Возник огонек.
      Готовя дорогу к отступлению, Дмитрий Никитович оглянулся и увидел лицо наблюдающего запроисходящим, совершенно остолбеневшего сына.
      Пламя подбиралось к пальцам, обжигало ихю
      ЭПИЛОГ (Лондон, 1995 год) После долгой торговли маленький этюд Левитанаушел завосемьдесят тысяч фунтов. Напорядок дешевле и почти сразу пошлаамфоравремен Боспорского царства. Затем служители вытащили напомост несколько огромных, металлом окованных серых деревянных ящиков.
      -- Лот сорок шестой: группадокументов под общим названием "Архив полковникаКартошкина", -- возгласил аукционист. -- Доносы виднейших научных, культурных и политических деятелей сегодняшней России. Начальная цена -- сто фунтов стерлингов.
      Господин, украшенный изысканной шотландской бородкою, которая, впрочем, не особенно мешалаузнать в нем старого нашего знакомца -- ТоварищаМайора, скромно, но весомо поднял свою карточку из восьмого ряда.
      -- Сто пятьдесят слева! -- прокомментировал аукционист, но тут же сам себя перебил: -- Двести справа! -- увидев, что надварядадальше от ТоварищаМайорастоль же скромно поднимает карточку невысокий плотный мужчинас черной повязкою наглазу.
      Тот, кого мы привыкли называть Человечком.
      Аукционист обладал достаточным опытом, чтобы с одного взглядапонять: торговля будет долгой, упорной, ожесточенной.
      А вот кто победит -- аукционист предсказать бы не взялсяю