Белка не шелохнется, скрытая густой листвой. Валерка ждет. Наконец слышится жалобное мяуканье — и Белка, царапая кору и роняя сучки, боком спускается вниз.
«Ушка-а! У-у-у…» — дразнится эхо.
Лес притих, притаился.
У Валерки тревожно колотится сердце. Он кричит до звона в ушах, до хрипоты. И только громкое эхо насмешливо отвечает ему. Валерка стоит один в сумрачном лесу и озирается. Над головой сердито шумят, качаются деревья. «Почему-то птицы молчат?» Валерка садится на мягкий мох. В горле щиплет, и все кругом колышется, прячется за мутную пелену.
Мальчик грязным липким кулаком, от которого пахнет грибами, сердито вытирает слезы и, постукивая себя по лбу костяшками пальцев, задумывается. Рядом кто-то ворчит, хрустит костями. Это Белка уплетает мышонка, того самого, что с перепугу выпустила из когтей, когда от зайца шарахнулась. Валерка встает и бредет куда глаза глядят.
«Мяу-у-у…» — тоненько мяучит Белка. Валерке слышится: «А как же я-я!»
Возвращается к дереву и берет кошку на руки.
Долго пробирался Валерка с кошкой на руках по глухому бору. Облако закрыло солнце, и в лесу стало сразу прохладно и темно. На соснах затрещала, защелкала отставшая от стволов и свернувшаяся в трубки красноватая кора. Попалось несколько белых. Равнодушно сорвал их и бросил в корзину. Белка вдруг забеспокоилась и стала вырываться. «Без нее совсем станет страшно», — подумал Валерка и еще крепче прижал кошку к себе. Но Белка выпустила когти и, больно оцарапав шею, вырвалась. Приподнявшись на задних лапах, стала принюхиваться. Зевнула во весь рот и, оттачивая когти, заскребла по коре сосны, затем махнула Валерке пушистым хвостом и потрусила в противоположную сторону. Вот она нырнула под большой куст, обсыпанный черными волчьими ягодами, и исчезла из глаз. Валерка заволновался. Снова мелькнул белый хвост в зарослях пламенеющей костянки, уже там, у самой опушки бора. Сейчас Белка скроется за толстыми стволами деревьев! И прощай! Валерка бросился за ней, оглашая бор отчаянным криком:
Ничего не видя перед собой, кроме Белкиного хвоста, с размаху налетает на большую муравьиную кучу. Корзинка выскальзывает из рук, грибы рассыпаются. Отплевываясь от пахучих муравьев, успевших забраться даже в рот, Валерка вскакивает на ноги и, чувствуя, как муравьи щекочут грудь и живот, снова бросается за Белкой.
Сердце бухает на весь лес. Стучит в висках, в кончиках пальцев. Валерка задыхается, а Белка, легко перепрыгивая через мелкий бурелом, бежит себе и бежит далеко впереди. Догнать ее нет больше сил, и Валерка сдается. Зацепившись ногой за корягу, падает на жесткий седой мох. Над ним, раскачиваясь, все сильнее шумят деревья. Тук! Тук! Тук! — где-то совсем рядом долбит кору дятел. Валерка открывает глаза и, словно из колодца, видит в голубом небе хлопья быстро бегущих облаков. Глухо рокочет гром, и сразу же по вершинам деревьев проносится сильный порыв ветра. Голубое окошко над головой затягивает плотная серая занавеска. Еще больше темнеет вокруг, еще сильнее раскачиваются деревья. И вдруг они начинают стонать протяжно и жутко. Умолкает, забившись в сухое дупло, дятел. С жалобным писком мелькает и тут же теряется в листве стайка длиннохвостых синиц. Мимо Валеркиного носа, таща на спине большущего комара, торопливо ползет одинокий красный муравей. Еще немного — и он скроется в своей хвоистой муравьиной куче. Вся живность лесная притаилась в своих домиках, молчит. Только Валерке негде укрыться. Совсем один он в этом большом страшном лесу.
К тягучему стону деревьев присоединяется нарастающий вой ветра. И вот деревья, как по команде, нагибают макушки в одну сторону и замирают, напряженно дрожа. Ярко-голубая вспышка, короткое тягостное затишье — и ужасающий грохот подбрасывает, дробит небо над головой. Тревожно шелестят первые капли. Они барабанят по листьям где-то сверху, пока не падают на землю. Наконец, пробившись сквозь ветви, гулко шлепается Валерке на лоб большая теплая капля, вторая клюет в голову… И вдруг что-то мокрое, мохнатое суется прямо в лицо. Валерка вскакивает на ноги и орет дурным голосом:
Но что это? Перед ним стоит Белка, смотрит своими умными глазами, словно спрашивает: «Страшно одному?» Дождь местами прибил ее шерсть, и Белка вроде стала меньше. Валерка шепчет какие-то ласковые слова, прижимает кошку к себе, нежно гладит. Снова полыхает молния, грохочет гром. Хлынул ливень. Прикрыв Белку грудью, Валерка уткнулся лицом в мох. Дождь хлещет в спину, вода, стекая с волос, попадает в нос, глаза, но на сердце легче: Белка, теплая, живая, тут, рядом!
«Давай», — мурлычет Белка.
Ливень умолк, но долго еще с деревьев, перезваниваясь с листвой, брызгает звонкая капель. Валерка, промокший до нитки, идет по блестящему, обновленному бору за взъерошенной Белкой.
По макушкам деревьев унеслась вдаль мрачная грозовая туча, и первый несмелый луч, выглянувший из косматого клубящегося облака, осветил бор розоватым светом.
«Ку-ку! Ку-ку!» — закуковала рядом кукушка.
— Кукушка, кукушка, сколько мне лет жить? — спросил Валерка.
Кукушка оказалась на редкость щедрой. Накуковала Валерке двести пять лет, а Белке — сорок.
Белка осторожно шагает впереди. Иногда с кружевных листьев папоротника на нее брызжет вода. Белка дрыгает лапой и недовольно фыркает. Увидев закрасневшуюся в мокрой зелени бруснику, Валерка плюхается на колени и горстями запихивает сладко-кислые ягоды в рот. На маленьких глянцевых листьях брусники дрожат, сверкают капли. Валерка ест вкусную ягоду, а Белка, чутко поводя ушами на слышные только ей ласковые шорохи, сидит рядом и терпеливо ждет.
Вот и Черная речка! Узкий ручеек вздулся и, обрушиваясь на валуны, сердито ворчит. Помутневшая вода пенится, кружит в водовороте кору, листья, хвою.
Белка по камням подбирается к воде и, наклонив набок голову, смешно жмуря глаза, лакает. Валерке хочется схватить ее и зарыться лицом в белую мокрую шерсть, но… Белка моется. Лапой приглаживает длинные редкие усы, чистит маленький розовый нос, чешет за ушами.
Валерка терпеливо ждет.
Пусть умоется, причешется. Неудобно ведь растрепой возвращаться домой!
ДРУЗЬЯ ВСТРЕЧАЮТСЯ ВНОВЬ
Незадолго до того как идти в школу, к Валерке пришел Вовка Шошин.
Он за лето еще вырос на полголовы. Стал черный, как цыган. Только зеленые глаза ничуть не изменились. Все такие же хитрющие.
— Здравия желаю, — по-военному сказал Вовка и дотронулся двумя пальцами до желтого вихра.
— Привет, — сказал Валерка (он сидел во дворе на скамейке и обертывал новые учебники толстой голубой бумагой).
— Где мой бинокль? Не потерял? — миролюбиво спросил Валерка.
Вовка засучил рукав своей клетчатой ковбойки и, краснея от напряжения, стал сгибать руку в локте.
— Потрогай-ка! — пропыхтел он. — Крепкие, как железо…
Валерка потрогал. Мускулы у Вовки и правда стали крепкими.
Только до железа им было еще далеко.
— Все лето на турнике подтягивался, — самодовольно улыбаясь, сказал Вовка. — Я теперь в классе буду самый сильный!
— Бинокль принес? — снова спросил Валерка.
— Это тот, который ты мне давал на лето?
— Ты что, потерял?
— Нет… — сказал Вовка. — Такие вещи не теряют.
— Где же он?
— Дома, — вздохнул Вовка. — Хоро-о-ший бинокль! — Он почесал пальцем за ухом и вдруг сказал: — Знаешь, я за лето здорово привык к твоему биноклю, не могу без него жить… Не надо было надолго отдавать.
Валерка закатал рукав своей белой рубашки, напряг мускулы.
— Жми изо всей силы!
Вовка сжал.
— Ничего, — сказал он, — крепкие… Только мои крепче.
— Значит, не отдашь бинокль?
— Не отдам, — сказал Вовка. — Самому нужен.
Он отступил на шаг, приготовился к бою. Валерка тоже приготовился, но в самый последний момент вдруг раздумал драться. Нет, он не испугался Вовкиных кулаков. У него у самого кулаки что надо. Просто Валерка решил, что из-за своего собственного бинокля драться глупо. А потом, он за лето отвык от бинокля и, наверное, поэтому не ощущал в себе никакой злости. Надо сделать так, чтобы Вовка сам вернул бинокль. Вернул и сказал бы: «Вот твой бинокль… Прости, я тогда свиньей был…» Именно эта мысль понравилась Валерке.
— Иди-ка ты, Вовка, от меня подальше, — сказал он. — Не буду я с тобой драться.
— Ну? — удивился Вовка. — А бинокль я тебе все равно не отдам… Понял?
— Понял…
Вовка дошел до угла дома и остановился. «Уже действует!»
— Знаешь, кто ты такой есть? — сказал Вовка.
— Интересно? — полюбопытствовал Валерка. — Кто же я, по-твоему?
— Сундук! — засмеялся Вовка и, приложив два пальца к голове, скрылся за углом…
Деревья в школьном парке постарели и полысели. Кора на них стала черной, а листья прозрачно-красными. Если взять разлапистый кленовый лист и посмотреть сквозь него на свет, то все просвечивает, как в рентгеновском аппарате. Медленно тянулся этот первый день в школе. На уроках день топтался на одном месте. На переменках пускался вскачь. Ребята так и не успевали рассказать друг другу о своих похождениях во время летних каникул.
После уроков никто домой не ушел. Почему-то все собрались вокруг Валеркиной парты и, один другого перебивая, принялись рассказывать. Громче всех говорил Коля Орлов. У него за лето стал не голос, а труба. Как скажет, так даже в ушах гудит.
— Я за ягодиной нагнулся, а она как зашипит: «тс-с-с!» — и цап меня за рукав… — Коля умолк и стал осматривать рукав своей коричневой вельветовой куртки. — Забыл… Я же в рубахе был тогда…
— Ну а ты что? — спросили Колю.
— Схватил ее за хвост да ка-ак об дерево!
— Ой, врет! — взвизгнула толстушка Рая Струнина. — Удрал ведь…
— Удрал… — ухмыльнулся Коля. — А это что? Гляди… — Он выхватил из кармана длинную извивающуюся змею и бросил на парту.
— О-а-ай! — завизжали девочки и бросились врассыпную. Ребята тоже попятились.
— Да это шкура одна надутая, — хохотал Коля. — Я ее со змеи содрал.
— А я самую красивую бабочку поймала, — сказала Рая Струнина. — Сачком!
— А я хитрую щуку поймал, — сказал Валерка, — пребольшу-щую!
— Покажи! — потребовала Рая Струнина.
— Пожалуйста, — сказал Валерка с таким видом, будто ему ничего не стоило достать из портфеля не только щуку, но и настоящего крокодила. Он и вправду достал оттуда сверток. Развернул — и все ахнули: в бумаге была завернута огромная высушенная щучья голова. Она была чуть-чуть поменьше Валеркиной головы.
Щучья голова пошла по рукам. Ребята заглядывали ей в рот, щупали острые белые зубы, трогали за жабры.
— У нее на спине большущий гриб вырос, — не удержался, соврал Валерка. — Она была в озере самая хитрая и самая главная…
Ребята восхищенно качали головами и с уважением смотрели на щучью голову. А щучья голова строго смотрела на них пустыми глазами, будто хотела сказать: «Верно, я была самая главная и самая хитрая!»
Один Вовка Шошин не ахал и щукой не восторгался. Он даже пальцем до головы не дотронулся. Он даже не удостоил ее взглядом.
— Подумаешь, щука! — Презрительно огляделся вокруг, но ничего подходящего, чтобы сравнить со щукой, не обнаружил. — Как бы это не соврать…
— Ври, чего уж там, — пробасил Коля Орлов. — Это ты умеешь…
Вовка даже бровью не повел. Он улыбнулся и стрельнул хитрыми глазами на Валерку.
— Щука — это чепуха! Ее каждый дурак поймать может… А вот вы попробуйте настоящего шпиона поймать!
— Шпионов давно нет, — сказал Коля. — Их всех пограничники переловили.
— Я одного поймал!
— Врешь ведь? — сказала Рая Струнина.
— Может быть, я его тоже в портфеле должен был принести? — ехидно сказал Вовка.
«Вот свисток!» — хотел было сказать Валерка, но тут вспомнил, что он взялся Вовку перевоспитывать…
— А чего такого? — сказал он. — Мог и поймать… Запросто.
Вовка посмотрел на Валерку и растерянно сказал:
— Я шпиона в бинокль увидел… Ну и поймал.
— Это верно, — подтвердил Валерка. — Я ему бинокль на все лето отдал. А раз такое дело — человек поймал настоящего шпиона! — забирай, Вовка, мой бинокль насовсем!
Ребята переводили глаза с Шошина на Валерку. Не знали, верить или нет.
— А это… документ у тебя есть какой-нибудь? — спросил Коля Орлов. — Ну, насчет того, что ты задержал…
Вовка промолчал.
— Про нашего Вовку теперь во всех газетах напечатают! — сказал Валерка. — И мы в своей стенгазете должны… Кто напишет заметку про нашего Вовку?
— Так и быть, давай я! — добровольно согласился Коля Орлов.
— Писать не надо, — сказал Вовка. — Не люблю. Я человек скромный… Поймал — и ладно.
— Не-ет, Вова, придется привыкать… — развел руками Валерка. — Такое событие! И на сборе дружины выступишь и расскажешь, как это ты… сграбастал диверсанта.
Скоро по школе прошел слух: Вовка Шошин шпиона поймал. Младшеклассники стайками налетали на него во время переменок и, обращаясь на «вы», хором спрашивали: «Вы герой, да? Вы настоящего шпиона поймали, да?», «Вам скоро настоящий орден дадут, да? Как партизану?»
Вовка скромно отмалчивался и даже при случае награждал надоедливых малышей подзатыльниками. И вообще Вовка нос кверху не задирал. Наоборот, он его вниз опустил, к полу. Ходил тихий, грустный. И походка у него была совсем не геройская. По утрам, встречаясь на перекрестке, Валерка почтительно приветствовал Шошина:
— Привет герою!
Вовка хмуро кивал и прибавлял шагу, стараясь уйти вперед. Но Валерка не отставал:
— Завтра Коля Орлов принесет заметку… Граница. Огромный нарушитель, переодетый медведем, и ты… с моим биноклем… Видел?
— Не видел, — отвечал Вовка. — Когда вы эту… «молнию» вывесите?
— Завтра… Да… мы еще решили написать в «Пионерскую правду». Пусть все знают, какой ты геройский человек.
Назавтра Шошин в школу не пришел. Не пришел и послезавтра.
Валерка отправился к нему домой. Вовка с завязанным горлом сидел на полу, посреди большой физической карты, и листал книжки, разбросанные вокруг. Концы платка торчали по сторонам, как ослиные уши. Увидев председателя отряда, он спрятал книжку за спину.
— Ашина? — сочувственно спросил Валерка.
— «Молнию» вывесили? — сипло спросил Вовка.
— Нет еще.
— А в «Пионерскую правду» написали?
— Еще не отправили…
Вовка облегченно вздохнул и засунул палец под шерстяной платок, обмотанный вокруг горла.
— Колется? — спросил Валерка, присаживаясь рядом на корточки.
— Угу, — сказал Вовка. — Чешется.
Помолчали. Валерка стал перебирать книжки. Они все были про шпионов. Вовка смотрел на него. И глаза его на этот раз были совсем не хитрые. Задумчивые.
— Чего это ты за спиной прячешь?
— Никому не скажешь? — прошептал Вовка, нагнувшись к Валеркиному уху и оглянувшись на дверь, за которой слышались голоса его матери и старшего брата.
— Могила, — тоже шепотом ответил Валерка.
— Знаешь, про кого я читаю? Про пограничника Карацупу… Он со своей собакой, наверное, тысячу шпионов поймал. Я тоже столько поймаю… Ловить шпионов — раз плюнуть! Главное — собака… Я тоже нашего Джима немножко научил находить… кое-что. Смотри!
Вовка достал из кармана кружок копченой колбасы и протянул Валерке:
— Спрячь подальше.
Колбаса так аппетитно пахла, что Валерка не удержался и положил ее в рот.
— Вот человек! — возмутился Вовка. — В животе ни одна ищейка не обнаружит… На еще! Спрячь… вон хотя бы под кресло.
Валерка спрятал.
— Джим! — позвал Вовка. — Ко мне!
Из прихожей на кривых лапах выкатился пузатый серый щенок с белой отметиной на лбу. Умильно облизываясь, он стал карабкаться к Вовке на колени.
— Ищи, Джим! — строго сказал Вовка.
Щенок опрометью бросился под кресло и через секунду, радостный, выскочил оттуда с кружком колбасы в маленьких острых зубах.
— Ну что! Я говорил? — ликовал Вовка. — Я уже десять раз этот опыт продемонстрировал…
— И все под кресло клал?
— И под стол тоже…
— Понятно, — сказал Валерка, — щенок что надо!
Из-под кровати послышалось довольное урчание. Вовка кинулся туда и за хвост вытащил щенка, запустившего зубы в круг колбасы, торчащий из зеленого вещевого мешка.
— Вот чутье! — смущенно проговорил Вовка. — Через мешок учуял… С таким щенком не пропадешь на границе!
— Пропасть не пропадешь, а с голоду умереть можно, — сказал Валерка. — А зачем колбасу в мешке держишь?
— Ти-ше! — зашикал Вовка. — Услышат… На границу собрался… К пограничникам. Надо же этого проклятого шпиона поймать!
Вовка поправил на шее повязку и прогнал щенка в прихожую.
— Овчарка…
Немного помолчав, он сказал:
— Валер, вы подождите эту «молнию» выпускать. И в «Пионерскую правду» пока писать не надо… Вот поймаю шпиона, тогда пожалуйста… Вон сколько про пограничников написано.
Вовка принялся рассказывать о приключениях храброго пограничника Карацупы. Рассказывал долго и интересно. Недаром за эти два дня столько книг перечитал. Валерка слушал, и серые глаза его блестели от возбуждения. Ему тоже захотелось стать пограничником. Он уже видел далекую пограничную заставу, окруженную тихими тревожными лесами. Реку, отделяющую нашу границу от чужой Темной ночью под водой с камышиной во рту пробираются к нашему берегу враги… А в кустах их уже поджидают он, Валерка, и Вовка Шошин.
— Вовка, — сказал Валерка, — давай вместе убежим, а?
— Идет! — обрадовался Вовка. — Вдвоем даже лучше…
— А возьмут?
— Меня возьмут, — уверенно сказал Вовка, — я длинный…
— Пограничник не обязательно должен быть длинным, — обиделся Валерка. — Маленькому еще и лучше. Спрятался в кустах — и не видно. А что хорошего, если твоя голова торчать будет?
— Не увидят.
— А в бинокль?
Вовка вдруг покраснел, ослиные уши за его спиной закачались. Он встал, вытащил из-под кровати вещевой мешок и достал бинокль.
— На, бери… Думаешь, я жила?
— Что ты! — сказал Валерка и повесил бинокль себе на шею.
Вовка засунул в мешок руку и достал кусок копченой колбасы.
— Все слопаем, а на дорогу что? — спросил Валерка.
— У меня же ангина, — сказал Вовка. — Давай лучше к пограничникам летом!