–Вот полюбуйтесь на них, голубчиков! – кивнул старший лейтенант милиции на Андрея и Петю Викторова, смирно сидевших у стены под плакатом, на котором был изображен бравый дружинник с метлой. Он безжалостно выметал с ленинградских улиц разную нечисть: хулиганов, пьяниц, тунеядцев.

Мальчишки были на себя не похожи: у Андрея голубел здоровенный синяк под глазом и вспухла верхняя губа, у Пети кровоточил нос, одна скула в два раза больше другой. В довершение ко всему у обоих разодраны на груди рубахи, а джинсы извожены в земле.

– Вот они, герои нашего времени, – иронизировал старший лейтенант. – Борцы за справедливость… Если бы не они, то наш прекрасный город просто погиб от нашествия хулиганов! Послушаешь их, так нужно обоих представлять к медалям «За отвагу».

Полчаса назад Вадиму Федоровичу позвонили из отделения милиции и сообщили, что задержаны его сын Андрей с приятелем, мол, они учинили безобразную драку в сквере напротив Пушкинского театра. Вадим тупо слушал незнакомый голос, подозревая, что его кто-то неумно разыгрывает. Чтобы Андрей ввязался в драку? Такого еще не было. Сын всегда избегал конфликтов со своими сверстниками, у него даже на этот счет была своя теория: только примитивные люди пускают в ход кулаки, воспитанный современный молодой человек действует логикой, убеждением, интеллектом, а драка – это варварство. И он, Андрей, ни за что не поднимет руку на ближнего… Вадим только усмехнулся, слушая разглагольствования сына, он-то прекрасно знал, что все это чепуха! Удивительно, что подобные чересчур уж здравые мысли приходят в голову сына в самом драчливом возрасте. В детстве и юности Вадиму не раз приходилось отстаивать свои права и достоинства кулаками. Есть люди, на которых никакие слова не действуют, только – сила. По крайней мере, после войны было так. Но времена меняются, кто знает, может, молодежь теперь иная? И вот вдруг драка, милиция… Что же все-таки случилось?

Андрей рассказал, что они с Петей Викторовым играли в шахматы в сквере у Пушкинского – там каждый день собираются любители…

– На деньги? – перебил старший лейтенант.

– Мы на деньги не играем, – бросив на него исподлобья взгляд, проворчал Петр.

– Спорт и деньги – это несовместимо, – вставил Андрей.

– Другие-то играют на интерес, – заметил старший лейтенант.

– У нас своя компания, – сказал Петя.

– От деляг мы держимся подальше, – поддержал его Андрей.

Выиграв две партии – победу в любительском турнире одержал Андрей, – они пошли мимо театра на улицу Зодчего Росси, там увидели, как трое парней – им лет по пятнадцать-шестнадцать – привязались к двум младшеклассникам, требуя у них мелочь. Насупленные ребятишки выворачивали карманы, доставая монеты, а парни, дурачась, пинали на асфальте их портфели…

– Наши рыцари, конечно, тут же вступились за малышей… – ввернул старший лейтенант.

– По-моему, так поступил бы каждый порядочный человек, – невозмутимо взглянул на него Андрей. – Вообще-то я противник физического воздействия на личность. Сказал, чтобы они оставили ребят в покое.

– Очень даже вежливо им сказал, – подтвердил Петя.

Хулиганы действительно отвязались от малышей, которые, подхватив с асфальта портфели, бросились наутек, и подошли к ним. Белобрысый парень в батнике и джинсах – у него белый перстень на пальце – тоже вполне миролюбиво заметил, что они решили заглянуть в пивную, но у них не хватает рубля, а в пивной, к сожалению, в долг не наливают, так что, мол, выкладывайте рубль, да поживее, у них в глотках пересохло… Андрей стал им говорить, что все это похоже на грабеж среди бела дня, Петя молчал, чуя неладное. У Андрея на голове была модная шапочка с целлулоидным козырьком и надписью по-английски: «Мальборо». Белобрысый неожиданно сорвал, с него шапочку и надел на себя, удовлетворенно сказав при этом: «Тютелька в тютельку!» Когда Андрей попытался отобрать свою собственность, парень с ухмылкой заехал ему в глаз, остальные двое набросились на Петю. В общем, началась беспорядочная драка, какая-то женщина, выйдя из парадной, закричала, и тут как раз вышел из под арки милиционер, ну и хулиганы убежали вместе с шапочкой в сторону площади.

– А вы чего же остались? – поинтересовался старший лейтенант.

– Зачем нам-то было бежать? – удивился Андрей.

– Мы – пострадавшие, – пощупал скулу Петя и шмыгнул носом.

– В общем – жертвы, – заключил старший лейтенант.

Вадим знал: сын говорит правду, он вообще никогда не лгал, считая это ниже своего достоинства. Но старший лейтенант этого не знал, да и такая у него работа, что приходится во всем сомневаться и проверять. А в данном случае проверить было нечего, потому как свидетелей не оказалось, даже женщина, что вышла из парадной, куда-то подевалась, а сержант, доставивший ребят в отделение, как говорится, попал к шапочному разбору. Ему даже не пришло в голову фамилию женщины записать. Старший лейтенант считал, что произошла обыкновенная драка, – в их районе никто школьников не останавливал и денег у них не отбирал, – те, кто похитрее, как это водится, удрали, а Андрею и Пете не повезло, их задержал сержант.

Вадиму Федоровичу все же удалось переубедить старшего лейтенанта, и он отпустил с ним мальчишек. Пришлось показать свое журналистское удостоверение и пообещать серьезно поговорить с сыном дома. А у Пети милиционер потребовал телефон и адрес. Тот назвал другую фамилию и несуществующий телефон. Вадим приехал сюда на «Жигулях» – уже три месяца, как он ездит на новой машине, – мальчишки забрались на заднее сиденье.

– Почему он нам не поверил? – задумчиво спросил Андрей. – Мы же ему правду говорили.

– И надо было тебе заступаться за этих пацанов? – упрекнул приятеля Петя. – Хоть бы спасибо сказали – смылись и даже не оглянулись! А мы теперь с разбитыми рожами будем ходить…

– Что же твои словесные убеждения не подействовали на хулиганов? – насмешливо осведомился Вадим Федорович.

– Я тоже одному, кажется, глаз подбил, – вспомнил Андрей.

– Ты все-таки поднял руку на ближнего? – деланно удивился отец.

– Я бы не назвал этих подонков своими ближними, – пробурчал сын. – Истинные гориллы – вот кто они.

– Причем старше нас и их было три лба, – заметил Петя.

– Я должен честно признаться, мы с тобой, Петя, совершенно не умеем драться, – сказал Андрей, ощупывая созревающую шишку на лбу.

– Я этого, с жиденькими усиками, укусил за палец, – подхватил тот.

– Укусил… – презрительно пожал плечами Андрей. – И не противно тебе было грязный палец в рот брать?

– Как-то само собой получилось, – смутился Петя.

Улыбаясь про себя, Вадим Федорович с интересом слушал их.

– Так не годится, – после продолжительной паузы сказал Андрей. – Не знаю, как ты, а я завтра же пойду в спортивное общество и запишусь в секцию бокса. Настоящий мужчина должен уметь постоять за себя. Сегодня я это очень отчетливо понял.

– Ты же был хоккеистом, – напомнил отец.

– Но дрались мы не на льду, а на асфальте, – криво улыбнулся сын.

– Бокс – это хорошее дело, – согласился Петя. – Пожалуй, и я запишусь.

– А может, лучше в секцию самбо?

Петя смотрел Андрею в рот и во всем признавал его превосходство. Викторовы жили в их же доме, на последнем этаже. Петин отец – художник. Под самой крышей у него большая мастерская, Петя занимался в специальной школе при Академии художеств, Андрей учился в английской школе. Помнится, Ирина места себе не находила, пока его не определила в такую школу, – в то время это было очень модно, она с гордостью заявляла всем знакомым: «Наш Андрюша учится в английской школе!» Учился Андрей средне, но по-английски уже мог довольно свободно говорить и читать. В его комнате всегда можно увидеть какой-нибудь английский роман или детектив. Особенно любил он Агату Кристи.

– И тебе нравится эта… дамская литература?

– Она пишет не хуже Сименона.

Продолжать спор было бесполезно: сын знал английский и читал в подлиннике, а Вадим Федорович – нет. Впрочем, Андрей никогда не кичился знанием иностранного языка. Когда к ним приходили гости и Ирина, узнав, что кто-либо из них знает английский, просила гостя побеседовать с сыном, тот всегда уклонялся. Вадим понимал, что Андрею стыдно за мать, и потакать ее мелкому тщеславию он не собирался. А Ирина расстраивалась и потом упрекала сына, что гости могут подумать, будто Андрей ничего не знает…

– А это так важно? – улыбался сын.

– Что важно? – восклицала мать.

– Что подумают гости?

– Ты ставишь меня в дурацкое положение.

– Я ведь не попка в клетке, чтобы забавлять гостей, – возражал он.

Рассуждения пятнадцатилетнего сына иногда поражали Вадима Федоровича: Андрей рассуждал, как взрослый. В его словах была железная логика, недетская убежденность в своей правоте. Ирина – в общем-то не вздорная женщина и, как говорится, за словом в карман не лезет – зачастую в разговоре с сыном становилась в тупик. Андрей считал, что она способная художница, он часто хвалил ее рисунки, но сам к этому делу не обнаруживал никаких наклонностей. А вот десятилетняя Оля с увлечением рисовала, в школе у нее были по рисованию отличные отметки. Оля любила старшего брата, он часто помогал ей по математике, в которой она плохо соображала. Разговаривал Андрей с ней, как с ровней, что девочке очень льстило, вообще, он умел со всеми находить верный тон. Вот только с хулиганами потерпел поражение! В душе Вадим Федорович был доволен, что жизнь преподнесла самоуверенному юноше наглядный урок. И радовался, что у Андрея возникла мысль заняться спортивной борьбой. Сам Вадим Федорович с детства мог постоять за себя, шрамы, оставшиеся на руках, лбу, правой щеке, напоминали ему об отчаянных схватках со сверстниками, да и сейчас он мог приструнить хулигана или распоясавшегося пьяницу. Если он одергивал бузотера, то тот, как ни странно, утихомиривался, – очевидно, по лицу Вадима видел, что тот не боится его. И жена говорила, что в таких конфликтных ситуациях – а он болезненно не терпел хамства – у Вадима лицо становилось жестоким, а серые глаза пронзительно-холодными. И потом, в Вадиме угадывалась сила, у него рост выше среднего, широкие плечи, крепкие кулаки.

Андрей тоже будет рослым, сильным парнем с широкой костью, хотя сейчас он худощав и долговяз.

Он поставил машину у тротуара, Петя Викторов, что-то шепнув Андрею, убежал домой, а отец и сын присели на скамью в сквере напротив их дома. Глаз у сына совсем заплыл, губа отвисла, на кого же он сейчас похож?

Андрей, по-видимому, почувствовал настроение отца, улыбнулся, и, облизнув губы, заметил:

– Это первая драка в моей жизни… Не то чтобы я растерялся или перепугался, но когда тебя бьют по физиономии – очень неприятная штука! Во мне поднялось дикое желание свалить их на асфальт и пинать ногами! Недостойное желание… Их удары попадали прямо в цель, а мои кулаки летали по воздуху. Одного я, наверное, случайно задел по скуле. И главное – я чувствовал себя беспомощным!

– Я рад, что ты займешься боксом или самбо. Настоящий мужчина должен уметь постоять за себя… Что может быть отвратительнее, когда в общественном месте распояшется хам, а мужчины делают вид, что ничего не замечают!

– Где-то я прочел, что добро тоже должно быть с кулаками, – раздумчиво проговорил сын. – Наш учитель физкультуры говорил, что у меня длинные руки и хорошая реакция, а это немаловажно для боксера.

– Бокс так бокс, – улыбнулся отец. – Я в училище попробовал, но…

– Тебя демобилизовали, – подсказал сын.

– Бокс – штука жестокая, – продолжал Вадим Федорович. – Может, все-таки лучше самбо?

– Я не собираюсь становиться профессиональным боксером. Из меня Мухаммеда Али не получится, но до первого разряда я дотяну, кровь из носа! – твердо сказал Андрей.

Откуда-то появилась Оля с хозяйственной сумкой, она что-то напевала себе под нос. Приблизившись к ним танцующей походкой, остановилась напротив и, явно подражая матери, певуче произнесла:

– Вы что тут на скамеечке замышляете против нас, женщин? – Тут она заметила синяк под глазом брата и уродливую багрово-синюю губу. – Господи, никак под машину попал? Или свалился откуда-нибудь?

Вадим Федорович отметил, что дочери даже в голову не пришла мысль о драке.

– На меня кирпич сверху упал, – сказал Андрей.

Брат и сестра совсем не похожи: он – темноволосый, светлоглазый, с удлиненным лицом, прямым носом, черными бровями вразлет, а она – светленькая, круглолицая, с маленьким ртом, большими темными глазами. Наверное, будет высокая, статная, а пока просто длинная, нескладная девчонка с тонкими ногами-руками. Характер у нее легкий, веселый, никогда не унывает. Сидя в кабинете, Вадим Федорович часто слышит ее звонкий голосок во дворе, где девчонки играют в классы, дома она тоже не скучает: шьет платья своим куклам, вырезает из «Огонька» иллюстрации и наклеивает на толстые листы ватмана, которые выпрашивает у матери. Но чаще всего рисует цветы, разных рыб и ящериц. Свои рисунки охотно раздаривает подружкам.

– Меня мама научила никогда не ходить близ домов, – нравоучительно заявила она. – Сверху всегда какая-нибудь гадость может упасть на голову. Надо ходить по самому краю тротуара – тогда ничего с тобой не случится. Весной одному дяденьке на Суворовском проспекте упала на шляпу сосулька…

– Слышали, – остановил этот поток словоизвержения Андрей. – Шляпа цела, а беднягу с оркестром похоронили.

– Он же не фараон, чтобы его хоронили с женами, слугами и музыкантами, – блеснула Оля сведениями, почерпнутыми из учебника по древней истории.

– Какая у нас растет филологиня! – ухмыльнулся Андрей. То, что появилось на его исказившемся лице, никак нельзя было назвать улыбкой.

– А это кто еще такая? – округлила карие глаза девочка. – Кинозвезда?

Андрей только головой покачал, а Вадим Федорович объяснил дочери значение слова «филолог».

– А звучит красиво, – разочарованно сказала Оля и с удовольствием повторила: – Фи-ло-ло-гиня! Почти богиня.

– Ты только матери не ляпни, что мне на голову кирпич упал, – предупредил Андрей.

– Я ей скажу, что на тебя напала летающая тарелка из созвездия Гончих Псов, – хихикнула Оля.

– Почему Гончих Псов? – спросил брат. – А скажем, не с Туманности Андромеды?

– Потому, что ты врешь как сивый мерин! – засмеялась девочка.

– Не вижу логики, – пожал Андрей плечами.

– Пора бы знать: у женщин своя собственная логика, – явно повторяя чьи-то слова, важно произнесла девочка.

– У меня нет слов, – развел руками брат. Улыбнуться он на этот раз не решился.

Вадим Федорович достал из кармана смятую трешку, протянул дочери:

– Сбегай в аптеку и купи порошок бодяги.

– Бо-дя-ги? – вытаращила та на него большие глазищи. – А что это такое?

– Андрею понадобится, – улыбнулся Вадим Федорович. – Сделаем мазь, которую втирают в ушибленные места.

– Не забыть бы: бо-дя-га! – снова повторила она по слогам и уставилась на брата: – Андрюша, знаешь, на кого ты сейчас похож? На Чебурашку из мультика! – Весело рассмеялась и убежала из сквера.

– Забивают детям головы глупыми фильмами, – проворчал Андрей. – Чебурашки, Электроники, крокодилы Гены, хитроумные винтики-болтики. Есть же Баба Яга, Кащей Бессмертный, Змей Горыныч, Василиса Прекрасная…

Вспомнился тут Вадиму Федоровичу спор с молодым художником, показавшим свои иллюстрации к книжке современных сказок. Носителями добра были жабы, клопы, гусеницы и даже пиявки. Художник с видимым удовольствием показывал иллюстрации. Бородавчатая жаба была в нарядном платочке и с усами, а клоп держал в тонких лапах вожжи запряженных в тарантас кузнечиков…

Вадим Федорович стал высмеивать пристрастие автора сказок к безобразному, отвратительному: дескать, что почерпнут дети из подобных сказок? Любовь к клопам-тараканам?

– При чем тут дети? – возражал художник. – Дети проглотят все, что им предложат взрослые… Зато это оригинально! А что бабы-яги, кащеи бессмертные, иванушки-дураки – все это надоело…

Вот тогда еще Вадим Федорович подумал о том, что некоторые авторы детских книг в погоне за оригинальностью, а вернее, за оригинальничанием уничтожают настоящую детскую сказку, на которой воспитывались поколения…