- Дьявол! - воскликнул Малков, ощущая в себе одновременно и раздражение, и признаки легкой тревоги: зря такие сообщения Андрей посылать не станет.
      Из Ржева Малков попытался дозвониться Важину, но никто не брал трубку. Пришлось возвращаться.
      В Москве ждала ещё одна неожиданность. Андрей жил в малоквартирном стареньком доме, и жильцы подъезда, напуганные криминальной обстановкой в столице, не придумали ничего лучше, как врезать замок в дверь подъезда.
      - Гады! - ругал Малков ни в чем не повинных жильцов, стуча то в дверь, то в окна первого этажа.
      Ему открыли соседи. С удовлетворением смотрели они, как он тащит тяжелую сумку из машины в квартиру, а не наоборот, как можно было бы ожидать от постороннего человека.
      Вечером Андрей, вернувшись домой, застал такую картину. Перед распахнутым настежь окном сидел в халате Малков, положив ноги в тапочках на подоконник, в одной руке у него дымилась трубка, в другой он держал стакан с неевропейской дозой спиртного. На лице гостя читалось выражение явного недоверия к неестественной зелени липы, что росла прямо перед окном. Осенние размышления...
      Вместо ожидаемого приветствия Андрей услышал:
      - Ну и что у тебя стряслось? При чем здесь "немедленно", когда сам где-то шляешься?
      - Замолкни, - сказал Андрей, снимая пиджак, доставая из шкафа и демонстративно разглядывая другой халат. - Если нальешь, то возьму тебя в долю.
      - А если не налью?
      - Тогда останешься в роли бесплатного слушателя.
      Рассказав все, что он знал и думал о пропаже жены Блинова, о книгах, подаренных ей когда-то Афониным, Андрей пошел на кухню ставить на плиту чайник и уже оттуда добавил:
      - Понимаешь, на своей машине я его упущу. Надо подстраховаться.
      В ответ Важин услышал:
      - Подстраховаться? Друг любезный, ведь у тебя начались старческие заскоки. По пейджингу бросаться такими словами! Имей в виду, в следующий раз случится что-либо серьезное - не приеду! Буду думать, что ты опять подстраховываешься!
      И ради чего это все? Почему мы должны выслеживать какого-то депутатишку, гоняться за ним, в то время как эта пропавшая наверняка сидит сейчас в избушке Афонина и кормит его с ложечки. - Малков взглянул на часы. - Да какое там! Они уже в постели, в деревне рано ложатся.
      Важин молчал. Он допил свою порцию водки, набил табаком другую трубку и неторопливо её раскурил.
      Несколько раз со вкусом затянувшись, сказал:
      - Саша, ты прав, как всегда. Я и сам толком не знаю, что проклюнется для нас в этом деле. Деньжата? Возможно. Но ты особо в них и не нуждаешься...
      - Не надо за других расписываться, - недовольно заметил Малков, на что Важин усмехнулся:
      - Будет тебе ворчать, нищий.
      - Я духом нищий, - обиженно поправил Малков. - Я три года на настоящей рыбалке не был. Собрался в кои-то веки, и на тебе! Выброшу этот чертов пейджер.
      - Вот-вот, - промолвил Важин, - посмотрел бы ты на себя. Сытый, здоровый мужик, мающийся от безделья. Мешок. С "зелененькими".
      Так они разговаривали, без конца подливая себе то водки, то чаю, пока наконец Важин не убедил друга, что этим делом надо заняться хотя бы уже потому, что на сегодня другого у них просто нет.
      - Глядишь, чего-нибудь и напишем.
      - Дерьмо это все! - с хмельной убежденностью сказал Малков. - Среди нас только Афонин настоящий писатель. Представляешь, о землянике пишет, о бабочках, о рябине... Подумай, в наше время - о бабочках! На что он сейчас живет, ума не приложу.
      У него же давно наши деньги кончились. Поехали лучше к нему, поможем с едой, поглядим, что он сделал, а там, глядишь, и финны заплатят.
      - Закончим это дело и обязательно съездим, - твердо пообещал Важин. - А пока обсудим завтрашний день.
      - Ну давай обсудим, - без энтузиазма согласился Малков. - Что, говоришь, там твои сыщики подслушали?
      Завтра в середине дня он выезжает?
      - Он сказал так, - не торопясь, отпив из стакана, ответил Важин. - У него будет разговор с Веной ровно в двенадцать. После чего он уезжает на день-два. Вопрос - куда?
      - В Вену? - задумчиво спросил Малков. - Через Шереметьево?
      - Не исключено. Тем не менее заправиться надо под завязку.
      Малков вел машину, Важин изучал атлас автомобильных дорог.
      - Нет, Шереметьево отпадает. По этой трассе можно попасть на Быково.
      Но и Быково отпало, "девятка" депутата катила прямиком на Рязань.
      Блинов ехал ровно, не дергался, в населенных пунктах сбавлял скорость почти до шестидесяти. Опасались, что он в Рязани начнет петлять, но и там Блинов никаких пируэтов не выкинул, по всему чувствовалось, что его не заботят ни возможная слежка, ни погоня, человек ехал по делу.
      В районе Шапка Блинова остановил пост ГАИ. Важин и Малков немного занервничали, не зная, как поступить, но, к счастью, и машину Малкова остановили. Проверили документы. И вновь они на некотором расстоянии покатили вслед за Блиновым, рассуждая, а что было бы, если бы... Допустим, их остановили, а его не остановили? Или его остановили, а их пропустили?.. Сблизиться с машиной Блинова пришлось у железнодорожного переезда, у закрытого шлагбаума, но и это оказалось везением.
      Не будь шлагбаум закрыт, они могли бы потерять Блинова, поскольку тот сразу за переездом свернул направо, углубился в какой-то городок или поселок, название которого Андрей впопыхах не прочел.
      Блинов остановился у невзрачного двухэтажного здания, и только теперь Важин по атласу определил место, где они оказались.
      - Докладываю. Зубова Поляна называется.
      - Во! - сказал Малков. - Я о такой и не слыхал никогда.
      - Равно как и я.
      Гостиница и внешне, и внутренне походила на солдатскую казарму. Снаружи плоский фасад двухэтажного короба, внутри унылые коридоры, а туалет с умывальным помещением были такими, каких "афганцу" Малкову не доводилось видеть ни в одной казарме.
      При регистрации возникла очередь из трех человек, и администраторша долго не могла понять, что прибывшие - это не одна компания. Хотела всех поселить в трехместный номер.
      Наконец она раздраженно отложила в сторону паспорт Блинова, оформила Малкова и Важина в двухместный номер на втором этаже, и они, получив ключ, поднялись в свою комнату.
      Не успели войти, как Андрей сказал:
      - Иди быстро вниз! Под любым предлогом влезь в разговор, узнай, куда его поселят. По возможности познакомься. Не сочиняй много. Мы - обыкновенные журналисты.
      Когда Александр спустился в холл, Блинова там уже не было. Администратор сосредоточенно склонилась над своей книгой. И Малкову ничего не оставалось, как спросить:
      - А куда поселили нашего земляка? Хотим перед сном пулечку расписать, если вы, конечно, не возражаете.
      - Только без шума, - ответила хмурая служащая, похожая на пожилую цыганку. - А то знаем мы эти карты с водкой, потом с ножиками будете друг за другом носиться.
      Глава 3
      Блинов понимал, что здесь что-то не так, что не могут эти двое на джипе быть случайными попутчиками, сидящими у него на "хвосте" от самой Москвы. Он нарочно не гнал, присматривался, и они - на такой-то машине! - ни разу не попытались его обогнать. Нет, это не случайные люди.
      Но тогда почему все так обставлено? Непрофессионально, даже кустарно? Едут сзади, не прячутся, останавливаются в той же гостинице. Или это психологическая атака людей Косоротова? Или "быки" Миллерова?
      Или сыщики из той сраной комиссии президента? Или обделенные "полковники" из ЗГВ? Или, или... Много "друзей" накопилось у Блинова за последние годы.
      Он выпил две стопки коньяку, закурил и, не раздеваясь, лег на кровать поверх одеяла. Он лежал и ждал стука в дверь. Он даже хотел, чтобы те двое зашли к нему в номер. По крайней мере была бы какая-то ясность. "Да, мы следим за тобой", - как бы подтвердили они, заглянув сюда под каким-либо предлогом. И это было бы неплохо хотя бы уже потому, что наемные убийцы так никогда не поступят.
      "Нет-нет, - думал он, - какие это убийцы? Это так, - утешал он себя, мелкота косоротовская. Мол, пока с нами договор не заключишь, не оставим в покое. Вот вам, а не договор!"
      Он ещё выпил. Постоял у окна, пытаясь разглядеть в наступившей темноте свою машину внизу, но за раскидистым деревом её не было видно.
      Тогда он решил выйти на улицу.
      Администратор сказала ему:
      - Вы не очень разгуливайте. Здесь по ночам дела всякие... Пойдете обратно, дверь на крюк обязательно.
      Машина стояла на месте, мигал красный диод за стеклом. Следом, словно продолжая слежку, стоял джип попутчиков, и Блинов не без злорадства подумал, что если ночью полезут в салон или решат угнать, то начнут все-таки с иномарки.
      Он сел на лавочку, в очередной раз закурил. Вечер был теплым, но на чистом небе блестели почти что зимние звезды. Над головой тихо шелестела сухая лисгва и где-то поблизости совсем по-летнему цвиркал кузнечик.
      Блинов вдруг подумал, что совсем не устал от дороги, и даже прикинул, как было бы весело сорваться сейчас и укатить. Что стали бы делать те двое?
      Но эта легкая мысль только мелькнула и улетела вместе с шелестом листьев, и серьезные раздумья, не оставляющие его в последнее время, вернулись к нему.
      Во-первых, решил он, это даже хорошо, что именно в этой поездке решили за ним последить. Кто бы они ни были, пусть потом поломают головы.
      Во-вторых, об этом надо просто забыть. В-третьих... А вот что в-третьих?
      Тут он подумал, насколько, наверное, выглядит смешным... "Депутат Думы в поисках личного счастья. Седина, черт возьми, в бороду..." Он пытался иронией как-то оправдать свой поступок, свою, на посторонний взгляд, совершенно нелепую поездку.
      "Все мы смешны в те моменты, - думал он, - когда решается наша судьба. Смешны и трагичны".
      Он дожил до тридцати пяти, достигнув к этому возрасту такого успеха, о каком простые смертные даже и не мечтают. И в то же время он не достиг по существу ничего. Так ему все чаще и чаще казалось в последнее время. Самого главного он не достиг.
      Спокойной жизни. Сытую жизнь он себе обеспечил давно, а вот спокойную... Даже нет, не в спокойствии дело, а в чем-то другом. Ведь можно улететь на Крит, на какие-нибудь там Мальдивы и жить там очень даже спокойно, но это ли нужно? Что, в конце концов, ему нужно: спокойное одиночество или спокойное счастье?
      И неужели за тридцать пять лет он, помимо денег, не заработал хотя бы частичку обыкновенного счастья? Об этом он тоже часто задумывался в последнее время. Особенно в ночные часы.
      Блинов поднялся с лавочки, затоптал окурок, тщательно запер на тяжелый крюк входную дверь и, узнав у дежурной, в каком номере остановились двое москвичей, направился к ним. "Я их обезоружу, кто бы они ни были", - думал он.
      Земляки оказались мужиками веселыми, и это заметно уменьшило тревогу Блинова. "Враг смеющийся неопасен", - вспомнил он античную мудрость. И поскольку Блинов в преферанс не играл, то весь вечер они провели в веселой болтовне под водку с хорошей закуской. И так получилось, что ни той ни другой стороне не приходилось играть, лицемерить, представились друг другу именно теми, кем и были на деле: Блинов - депутатом нижней палаты парламента, а Малков и Важин - журналистами.
      И на естественный вопрос депутата о цели поездки Важин ответил, что они строят дачи и до них дошел слух, что лес в этих краях дешевле раза в два, чем в Москве.
      - Да, когда-то было именно так, - подтвердил Блинов, - сам тогда баню себе покупал, знаю. А как сейчас, Бог ведает. А я здесь из-за письма одного своего избирателя, - пояснил он, не дожидаясь встречного вопроса. - Кстати, завтра я поеду в одну деревню, километров двадцать отсюда, к своему избирателю, могу вас прихватить. Походите, поговорите с местными, может, сторгуетесь.
      - Старик! - воскликнул Малков, изображая выпившего рубаху-парня. - Я о тебе очерк буду писать. Название, считай, уже есть. "Последняя надежда избирателя". Как?
      - Ладно, - шутя согласился Блинов. - Но сначала вы срубы купите, а потом уже очерк.
      Впервые за последние месяцы Блинов засыпал с легким сердцем. Он думал о завтрашней встрече, о том, что если все сложится так, как он планирует, то скоро у него начнется новая жизнь.
      У Блинова не раз так случалось, что вчерашние собутыльники, ставшие за вечер чуть ли не друзьями, наутро вызывали в нем глухое раздражение. И дело было не только в похмельном самочувствии, а просто в утреннем, более реальном восприятии людей и жизни вообще. И потому, проснувшись, он первым делом прислушался к своему состоянию - нет ли той известной разбитой беспомощности от вчерашней гульбы, - и, убедившись, что физически он чувствует себя более чем недурно, он тут же подумал, не свалял ли он дурака, пригласив в поездку этих так и не разгаданных им людей? Но, даже ещё не увидев их, он понял, что поступил достаточно мудро: если за ним следят, то он их озадачит надолго. А если за ним не следят, то отчего бы не прокатиться в приятной компании?
      В деревне маневр Блинова был прост.
      - Идите по домам, спрашивайте у всех подряд, торгуют ли срубами. А я пойду к своему избирателю. Будь он неладен, - благодушно добавил Блинов, чтобы подчеркнуть хлопотность своего занятия. - Вон у того столба потом встретимся.
      Они разошлись в разные стороны, и тут с Блиновым случился маленький казус. Он перепутал калитки. Он вошел в другой палисадник... И какоето время стоял, оглядывая дворовые постройки и не узнавая их. На крыльцо вышла хозяйка и, закрывая ладонью от солнца глаза, долго всматривалась в Блинова, не узнавая его.
      - Здравствуй, Петровна, - сказал Леонид Евгеньевич. - Неужто я так постарел?
      - Ленчик! - радостно воскликнула Петровна. - Да разве узнаешь в таком-то костюме. Ну в дом заходи чего встал?
      - Да я на секунду. К Вакулихе хочу заглянуть, да не знаю, жива ли...
      - Жива, жива старая. Долго тебя вспоминала.
      - А Наташка-то как? С ней попрежнему?
      - Наташки-то нету, голубчик... - Петровна спустилась с крыльца и усадила Блинова на лавочку. - Ты старухе-то не говори, что я тебе сейчас скажу. Не скажешь?
      - Зачем мне тебя подводить? Просто я Наташке хорошую работу нашел, потому и спросил.
      - Нету Наташки, нету. - Лицо Петровны приняло горестное выражение. Сбежала девка из дому. Еще в прошлом годе сбежала...
      - Что, просто так взяла и сбежала? - Блинов закурил, стараясь скрыть охватившее его разочарование.
      - Какое там просто! Скандал вышел на всю округу. Только не говори, ради Бога, что я тебе говорила. Дядька её, этот ненормальный Георгий, снасильничал её по пьяному делу.
      Сидит теперь, семь годков припаяли.
      А Наташка не выдержала и убежала...
      - Ну и дела, - сказал Блинов, прикидывая, стоит ли вообще заходить к старухе.
      - Вакулиха теперь одна-одинешенька. Другой-то её спился до паралича да на Покров и помер. Все на старуху разом обрушилось, иногда и без хлеба сидит. Мы уж тут по очереди ей помогаем. Ты, если можешь, подбрось ей хоть сколько...
      Во дворе Вакулихи Блинова встретил тощий черненький кобелек, весь в репьях, и приветливо завилял похожим на страусовое перо хвостом. Блинов толкнул дверь. Тот же запах кислого теста в избе, и та же старуха хлопотала у печки.
      - Вакулиха, а ведь ты не узнала меня, - сказал Блинов.
      Он думал, что его здесь помнили так же хорошо, как он их.
      - Нет, миленький, не узнала, - сказала старуха, настороженно вглядываясь в лицо гостя. - Зрение село.
      - А ведь я по нескольку дней у вас жил. И когда машины с лесом отправлял, и потом, когда предвыборную кампанию вел. Выступать два раза приезжал. Неужели не помнишь?
      - Господи, - сказала старуха с явным облегчением, - а я думала, это Настасьин зять из Киришей за долгом приехал. Господи, да как же тебя-то не помнить, родненький!
      У старухи потекли слезы, она засуетилась, не соображая, куда лучше усадить Блинова, чем его угостить.
      - Ничего не надо, - сказал депутат, доставая из сумки бутылку водки, коробку конфет и сверток с цветастым платком. - Вот, гостинцы тебе.
      Давай, что ли, стаканчики. Да сухарики твои фирменные, солененькие.
      Они выпили и как бы опешили оба. Блинов, улыбаясь, смотрел на хозяйку, а старуха, потерявшая от радости и от водки дар речи, опустила, спрятала лицо и по-детски махала у рта ладошками, словно не могла продохнуть.
      Блинов подумал и наполнил обе стопки по новой.
      - Давай, Вакулиха, ещё раз за встречу. Я ведь часто вас вспоминал.
      Тебя, Наталью, Георгия твоего...
      Они ещё выпили, и вскоре у них потек неспешный разговор.
      - Ну расскажи, как вы тут. Как Георгий? Такой же шебутной или остепенился?
      - Не-е, - горестно покачала головой старуха, - тот только на кладбище остепенится. Сидит снова... Суседкину козу топором изрубал. Та повадилась в наш огород, он и за топор.
      Ну, выпимши, как всегда... Хорошо хоть суседку ума хватило не стукнуть.
      А хотел было. А второго-то схоронила. Мрем, милый, мрем, как мухи...
      Блинов понимающе кивал. Старуха после водки разговорилась, стала подробно рассказывать о своем одиноком житье-бытье. Блинов, делая вид, что внимательно её слушает, думал и вспоминал о Наталье.
      В 89-м году ей было шестнадцать, и надо было тогда её забирать, думал он. Он бы её и забрал, если бы чертов Афонин не приволок на дачу Марию.
      Марии тогда было около двадцати, и они с Наташкой были внешне чем-то очень похожи. Голенастые, молоденькие... У Марии, правда, волосы жестче и характер жестче, но тогда Блинов об этом не думал. Он думал совсем о другом. Сделав капиталец на срубах, купив у старого генерала разом и квартиру, и дачу, он вдруг перестал успевать со своими делами - одновременно заниматься квартирой, дачей, погрузкой, разгрузкой, покупкой, продажей... В одиночку тут никто не успеет. Правда, был ещё Соловьев, старый кореш, но когда деньги падают с неба, то и за старыми знакомыми нужен глаз да глаз. Нужен был верный помощник, свой человек от и до.
      И вот он увидел Наталью. Увидел, как она помогала старухе по дому, по хозяйству, когда её дядья-алкаши рубили сруб для Блинова.
      Вставала Вакулиха не позднее пяти, и если в этот день её пальцы не сгибались от боли, то на дойку она будила Наталью. С этого часа Блинов уже не видел ни старуху, ни Наталью сидящими без дела.
      - Это что, - говорила девчонка, - а в том году я ещё в школу за шесть километров ходила.
      Блинов был поражен. Он, выросший в городе, никогда и не думал, что в деревнях люди так работают.
      "Вот какая помощница мне нужна! - думал он. - Ее натаскать, она играючи будет справляться. И главное, будет всю жизнь на меня молиться, за то что я вытащил её из этой дыры".
      Оформляли куплю-продажу сруба.
      И Блинов специально подсовывал девчонке всякие документы: "Заполни, нельзя, чтобы все было одной рукой".
      И эта вчерашняя школьница с ходу заполняла доверенности и накладные.
      Конечно, он для неё был и Бог, и царь, и все вместе взятое. На фоне хотя и не бедной, но привычной деревни этакий принц, спустившийся буквально с небес. Разница в возрасте... Она, эта разница, для Блинова была только плюсом - ведь девчонка росла без отца. Да, я царь, и отец.
      Он её обнимал, целовал в щеку, но по-отечески ласково. Наталья смущалась, краснела, но не уворачивалась.
      В следующий приезд Блинов жил в другом доме. Георгий с братом запили, ничего из обещанного для Блинова не сделали, он вынужден был искать других плотников. Наталья тогда тоже жила у соседей, такая в их доме была атмосфера: крики, ругань с бесконечными приставаниями к племяннице одного из дядьев.
      Поначалу Блинов от такой кутерьмы расстроился. Но потом оказалось, что такой расклад ему на руку.
      По случаю сделки он, как всегда, устроил угощение, которое тут всерьез называли банкетом. Пригласил Вакулиху и, когда после нескольких тостов за столом воцарилась непринужденная атмосфера, напрямую поговорил со старухой.
      Та сказала, что положение внучки хуже некуда. Если Наташка останется здесь, то пропадет без работы. А если она в город уедет, то сама Вакулиха без неё пропадет.
      - Она будет так зарабатывать, что сможет тебе помогать, - сказал Блинов.
      - Ну а сколько? - спросила старуха.
      - Еще три твоих пенсии.
      - Неужто так можно? - поразилась старуха. - Ну, дай-то Бог, дайто Бог. - И тут же заволновалась: - Ведь сынки-шакалы скрадут.
      - Сделаем так, что они и знать не будут, - пообещал Блинов.
      С сожалением вспоминал он сейчас тот разговор. Почему не увез её сразу? Как можно of кладывать такие дела на потом? Он бы приехал на дачу
      с Натальей, выгнал бы к чертям собачьим поэта вместе с Марией, глядишь, вся жизнь сложилась бы по-другому.
      - Где же наша красавица? - наконец спросил он старуху. - На работе? Вакулиха как-то неопределенно кивнула в ответ, и Блинов продолжал: - Я не просто так приехал, я ведь, как обещал, за Наташкой приехал. Помнишь наш разговор?
      - Как такое не помнить, - отчего-то печально ответила старуха. - Да ведь мы потом думали - думали, решили, ты шутки шутил.
      - Как шутил? - удивился Блинов. - Ты же сама меня об этом просила. Говорила, что жалко, если такая умница здесь останется. С вечно пьяным Георгием, с коровой да со свиньями.
      - Говорила. Вот и надо было тогда забирать... Намучились мы с ней изза этого Георгия. Пьяница, лезет и лезет, кобель. Да ведь сильный какой... Я её к соседкам все прятала. То к Фелистовым, то к Батуриным.
      - Сейчас где она? - как можно спокойней спросил Блинов. - Замуж, что ли, выдала?
      - Замуж ей предлагали, не захотела... Тебе написали, чтобы помог, ты не ответил...
      - Писали? - сделал изумленный вид Блинов и подумал: стоит ли ломать комедию? - Дел было по горло, не мог я в то время помочь. Так где же она?
      - С геологами ушла. Проходили тут как-то геологи, им как раз повариха была нужна, она и ушла.
      - Так, - сказал Блинов, тут же приняв деловую осанку. - И где она теперь?
      - Бог ведает... Последнее письмо было из Архангельской области.
      - Постоянного адреса нет у нее?
      - Нету. Пишу, куда скажет. А потом жду. Опять новый адрес пришлет, я отвечу. А так, чтобы постоянно, то нету.
      В окно Блинов видел, что журналисты уже его ждут, покуривают на бревнышке.
      - Напишешь ей так, - сказал он, - напишешь: немедленно увольняйся и возвращайся домой.
      - Домой? - спросила старуха.
      - Действительно, - сказал Блинов, - зачем домой? Пусть едет в Москву. Напиши... Нет, все-таки пусть сначала едет домой и ждет от меня сообщений. Так лучше. А то приедет в Москву, а меня там не будет, что тогда? Вот, ей на дорогу... - Он хотел дать сто долларов, но решил, что и пятидесяти вполне хватит.
      - А нормальными рублями нельзя? - спросила старуха.
      - Пока она оттуда будет выбираться, этих рублей ей не хватит доехать до Зубовой Поляны. Не забудь, как только она прибудет сюда, сразу мне телеграмму. Тут же! Я ей хорошую работу нашел. То, о чем она и мечтала.
      - Жить-то где будет? - неуверенно спросила старуха. - В Москве люди разные.
      - У меня будет жить. Не волнуйся, старая, у меня, - повторил Блинов и обнял на прощание старуху. - Все хорошо будет. Она ещё тебе помогать сможет.
      - Ой, да мне-то! - Вакулиха всхлипнула, опять прослезилась.
      Он сунул в руку старухе ещё сто тысяч и с облегчением вышел на свежий воздух.
      Через час Блинов мчался в своей "девятке" в Москву под моросящим дождем, и все его мысли были о Наталье. Он вспоминал её совсем не деревенскую длинноногую фигуру, её пышные волосы и думал: "Если её приодеть и подкрасить!" Да, вызвать на дом мастера Мару, пусть прямо при нем делает ей прическу. Пусть сделает из неё гейшу... И вдруг совершенно беспричинно Блинова охватил страх.
      Он поежился и подумал, что в последнее время этот необъяснимый страх наваливается на него все чаще и чаще.
      - Гейша, - вслух сказал он. - Какие теперь к черту гейши! Лишь бы не обворовала...
      И он невольно вспомнил Марию.
      Глава 4
      По отцовской линии Марии досталось то мужество, с которым она переносила свое странное заточение. В небольшой почти квадратной комнате не было ничего кроме дачного пластмассового топчана с матрасом, подушкой и одеялом и такого же пластмассового стульчика. Все... В комнате не было даже окна, поскольку стена, где оно, вероятно, все-таки находилось, закрывалась мощным деревянным щитом без единой, даже крошечной щелочки. Отсутствие мебели и, главное, невозможность что-либо увидеть за пределами комнаты-камеры со временем стали мучить Марию не меньше, чем мысли о том, чем может все это кончиться для нее.
      Мертвая тишина за стенами наводила на мысль, что комната расположена в подмосковном коттедже, но самые что ни на есть заурядные помещения ванной и туалета, куда охранники периодически водили Марию, говорили скорее о другом о том, что это обыкновенная городская квартира. Но и этот вывод ставился ею под сомнение: почему не слышно соседей или какого-нибудь городского шума?
      Первые часы она очень боялась, что её начнут бить или пытать. Но время шло, в комнату никто не заглядывал, и лишь за дверями изредка слышались чьи-то шаги... Страх перед физической болью постепенно Сменился страхом жажды и голода, но оказалось, что по первому её зову явился охранник в камуфляжной форме, в пугающей черной маске и, узнав, зачем его звали, принес тарелку гречневой каши с котлетами и эмалированную кружку компота. Ложка была алюминиевая.
      Если бы еду ей давали по расписанию, и то было бы легче - хоть какой-то отсчет времени. Но выяснилось, что здесь кормят, когда попросишь. Более того, если только что тебе дали рыбу с картофельным пюре и через час ты снова захочешь есть, то принесут уже что-то другое. То есть и по характеру пищи невозможно было отсчитывать дни.
      Она вдруг осознала, насколько человеку важно знать время. Казалось бы, какая здесь, в этой глухой комнате, разница, день или ночь на дворе, неделя прошла или месяц с момента её похищения - все равно ведь не знаешь срока своего освобождения.
      А вот оказалось, что такое незнание просто мучительно. И чем дольше длится это незнание, тем навязчивее и сильнее оно не дает покоя.
      Она пробовала задавать безобидные вопросы охраннику, но тот (или те?) упорно хранил молчание под своей черной маской. Потом появилась мысль закатить истерику, топоча каблуками в пол, колотя в дверь, но здравый рассудок, доставшийся ей все от того же отца-ученого, подсказал, что эти дамские штучки в её положении по крайней мере бессмысленны.
      Оставалось ходить взад-вперед по комнате, делать гимнастику или валяться на топчане. Часто вспоминалась фраза пожилого шофера Бориса, в молодости отсидевшего восемь лет за взлом магазина. Дядя Боря как-то сказал: "Повезли нас из "крытки" в зону, такой праздник был на душе".
      Да, и она предпочла бы сейчас любые работы на воздухе этому круглосуточному безделью. Во всяком случае, ей так казалось.
      Когда она вконец отупела и слезы уже не лились из глаз, сколько бы она себя ни жалела, явился какой-то тип в двубортном темном костюме (тоже, конечно же, в маске) и повел с ней такой разговор:
      - Ну что ж, - сказал он, - будем повать на то, что ваш муж окажется столь же благоразумным, как вы.
      Времени прошло достаточно, в мыслях, наверное, он несколько раз вас похоронил, и теперь наше сообщение о том, что вы живы-здоровы и прекрасно себя чувствуете, должно его окрылить. Окрылит, как вы думаете? - не без иронии спросил этот тип.
      - Думаю, нет, - спокойно ответила Мария, удивляясь тому, что она не только не содрогнулась при появлении этого человека, но даже не почувствовала никакого волнения.
      - Неужели вы такого плохого мнения о своем муже? - спросил человек.
      - Просто я его хорошо знаю. Расставаться с деньгами - это не его... - Она не могла подобрать нужного слова. - Не в его правилах. Не по душе ему это.
      - Кому это по душе? - спросил незнакомец. - Деньги нужны любому нормальному человеку. Ему. Нам.
      Да и вам... Нужны ведь, не правда ли?
      Мария хотела сказать: "Зачем мне здесь деньги?", но промолчала, пожала плечами.
      - Перейдем к делу, - более жестким тоном сказал человек, достав диктофон. - Давайте придумаем чтонибудь убедительное для вашего скупого супруга.
      Ничего сверхъестественного они не придумали. Она надиктовала то, что её попросили.
      "Пока обращаются со мной хорошо, но если ты не заплатишь, то вскоре меня просто не станет... Эти люди не будут шутить, пойми. Я потеряла счет времени, я не знаю, ночь или день на улице, уже одно это становится страшной пыткой. Умоляю, сделай все, о чем они попросят тебя... дорогой". Последнее слово Мария еле выдавила из себя.
      И потянулись ещё более томительные, чем прежде, часы и дни ожидания. Больше всего волновало Марию как поведет себя Блинов, отзовется ли в нем её мольба, станет ли он платить за нее?
      - Ведь он не заплатит, если вы много запросите, - сказала она тому человеку перед его уходом.
      На что тот ответил, остановившись, но не обернувшись:
      - Мы, профессионалы, никогда не требуем больше того, что может дать тот или иной клиент.
      После этого новое странное ощущение стала испытывать Мария - ощущение того, что незнакомый, явно образованный вымогатель с диктофоном не больше не меньше, как её друг, а Блинов - это враг. Так получилось, что теперь она молилась за успех похитителей, а вот муж... Еще неизвестно, как он себя поведет.
      И чем дольше тянулся второй этап неизвестности, тем больше Мария приходила к мысли, что её супруг, Блинов Леонид Евгеньевич, не будет её выкупать. Заявит в милицию и успокоится.
      В этом её убеждал весь последний год их совместной жизни. Да и раньше-то, собственно, у них никогда не было ни любви, ни настоящей привязанности друг к другу.
      До этого заточения она ни на минуту не сомневалась, что основная причина семейного разлада в тяжелом, отвратительном характере Блинова. Но теперь, когда у неё появилось более чем достаточно времени поразмыслить о своей незадавшейся жизни, и тем более на этом пороге незнания, что тебя ждет впереди - не исключено, что и худшее, - она старалась со всей откровенностью взглянуть на свое прошлое. Безжалостный анализ неизбежно приводил к безжалостному ответу: изначально она сама во всем виновата.