ЗВУКИ И ГОЛОСА

– В полудреме, Медвежонок, можно вообразить все, что хочешь, и все, что вообразишь, будет как живое. И тогда-то…

– Ну!

– Тогда-то…

– Да говори же!

– И тогда-то… слышны звуки и голоса. Ежик глядел на Медвежонка большими круглыми глазами, как будто сию минуту, вот прямо сейчас, догадался о чем-то самом важном.

– И кого ты слышал? – шепотом спросил Медвежонок.

– Сегодня?

– Ага.

– Зяблика, – сказал Ежик.

– А вчера?

– Лягушку.

– А что она сказала?..

– Она – пела. – И Ежик закрыл глаза.

– Ты ее и сейчас слышишь?

– Слышу, – сказал Ежик с закрытыми глазами.

– Давай я тоже закрою глаза. – Медвежонок закрыл глаза и встал поближе к Ежику, чтобы тоже слышать.

– Слышишь? – спросил Ежик.

– Нет, – сказал Медвежонок.

– Ты впади в дрему.

– Надо лечь, – сказал. Медвежонок. И лег.

– А я – возле тебя. – Ежик сел рядом. Ты только представь: она сидит и поет.

– Представил.

– А вот сейчас… Слышишь? – И Ежик по-дирижерски взмахнул лапой. – Запела!

– Не слышу, – сказал Медвежонок. – Сидит, глаза вытаращила и молчит.

– Поговори с ней, – сказал Ежик. – Заинтересуй.

– Как?

– Скажи: «Мы с Ежиком из дальнего леса пришли на ваш концерт». Медвежонок пошевелил губами.

– Сказал.

– Ну?

– Молчит.

– Погоди, – сказал Ежик. – Давай ты сядь, а я лягу. Та-ак. – И он забубнил что-то, укладываясь рядом с Медвежонком в траву.

А день разгорался, и высокая стройная осень шаталась соснами и кружилась полым листом.

Медвежонок давно открыл глаза и глядел теперь на рыжие деревья, на ветер, который морщил лужу, а Ежик все бормотал и пришептывал, лежа рядом в траве.

– Послушай, Ежик, – сказал Медвежонок, – зачем нам эта лягушка, а?

Пойдем наберем грибков, зажарим! А я для тебя яблочко припас.

– Нет, – не открывая глаз, сказал Ежик. – Она запоет.

– Ну и запоет. Толку-то?

– Эх ты! – сказал Ежик. – Грибки! Яблочки!.. Если б ты только знал, как это – звуки и голоса!

КОГДА ТЫ ПРЯЧЕШЬ СОЛНЦЕ, МНЕ ГРУСТНО

Над горой туман и розовато-оранжевые отсветы. Весь день лил дождь, потом перестал, выглянула солнце, зашло за гору, и вот теперь была такая гора.

Было очень красиво, так красиво, что Ежик с Медвежонком просто глядели и ничего не говорили друг другу.

А гора все время менялась: оранжевое перемести лось влево, розовое – вправо, а голубое стало сизо-синим и осталось вверху.

Ежик с Медвежонком давно любили эту игру: закрывать глаза, а когда откроешь – все по-другому.

– Открывай скорей, – шепнул Ежик. – Очень здорово!

Теперь оранжевое растеклось узкой каймой по всей горе, а розовое и голубое пропало.

Туман был там, выше, а сама гора была будто опоясана оранжевой лентой.

Они снова закрыли глаза, и, когда через мгновение открыли, вновь все изменилось.

Оранжевое вспыхивало кое-где слева и справа, розовое вдруг появилось справа, розово-голубое исчезло, и гора вся стала такой темной, торжественной, что от нее просто нельзя было отвести глаз, Ежик с Медвежонком снова закрыли и открыли глаза: гора была покойной, туманной, с легким розоватым отсветом справа, но они не успели снова закрыть глаза, как этот отсвет пропал.

Туманная, очень красивая гора глядела на Ежика с Медвежонком.

И вдруг, или это Ежику с Медвежонком показалось, кто-то заговорил:

– Вам нравится на меня смотреть?

– Да, – сказал Ежик.

– А кто? Кто говорит? – шепотом спросил Медвежонок.

– Я красивая?

– Да, – сказал Ежик.

– А когда я вам больше нравлюсь – утром или вечером? Тут и Медвежонок понял, что это говорит гора.

– Мне – утром, – сказал Медвежонок.

– А почему?

– Тогда впереди целый день и…

– А тебе, Ежик?

– Когда ты прячешь солнце, мне грустно, – сказал Ежик. – Но я больше люблю смотреть на тебя вечером.

– А почему?

– Когда смотришь вечером, как будто стоишь там, на вершине, и далеко, далеко видно.

– Что же ты видел сегодня, Ежик? – спросила гора.

– Сегодня так пряталось солнце, а кто-то так не давал ему уйти, что я ни о чем не думал, я только смотрел.

– А я… Мы… То откроем глаза, то закроем. Мы так играем, – сказал Медвежонок.

Быстро сгущались сумерки.

И когда почти совсем стемнело, иссиня-зеленое небо вдруг оторвалось от горы, а вся она стала резко видна, чернея на бледно-голубой полосе, отделяющей ее от темного неба.

РАЗРЕШИТЕ С ВАМИ ПОСУМЕРНИЧАТЬ

– Заяц просится посумерничать.

– Пускай сумерничает, – сказал Ежик и вынес на крыльцо еще одно плетеное кресло.

– Можно войти? – спросил Заяц. Он стоял под крыльцом, пока Медвежонок разговаривал с Ежиком.

– Входи, – сказал Ежик.

Заяц поднялся по ступенькам и аккуратно вытер лапы о половичок.

– Три-три! – сказал Медвежонок. – Ежик любит, чтобы было чисто.

– Можно сесть? – спросил Заяц.

– Садись, – сказал Медвежонок. И Ежик с Медвежонком тоже сели.

– А как мы будем сумерничать? – спросил Заяц.

Ежик промолчал.

– Сиди в сумерках и молчи, – сказал Медвежонок.

– А разговаривать можно? – спросил Заяц. Ежик опять промолчал.

– Говори, – сказал Медвежонок.

– Я в первый раз сумерничаю, – сказал Заяц, – поэтому не знаю правил. Вы не сердитесь на меня, ладно?

– Мы не сердимся, – сказал Ежик.

– Я как узнал, что вы сумерничаете, я стал прибегать к твоему, Ежик, дому и глядеть во-он из-под того куста. Во, думаю, как красиво они сумерничают! Вот бы и мне! И побежал домой, и стащил с чердака старое кресло, сел и сижу…

– И чего? – спросил Медвежонок.

– А ничего. Темно стало, – сказал Заяц. – Нет, думаю, это не просто так, это не просто сиди и жди. Что-то здесь есть. Попрошусь, думаю, посумерничать с Ежиком и Медвежонком. Вдруг пустят?

– Угу, – сказал Медвежонок.

– А мы уже сумерничаем? – спросил Заяц. Ежик глядел, как медленно опускаются сумерки, как заволакивает низинки туман, и почти не слушал Зайца.

– А можно, сумерничая, петь? – спросил Заяц. Ежик промолчал.

– Пой, – сказал Медвежонок.

– А что?

Никто ему не ответил.

– А можно веселое? Давайте я веселое спою, а то зябко как-то?

– Пой, – сказал Медвежонок.

– Ля-ля! Ля-ля! – завопил Заяц. И Ежику сделалось совсем грустно. Медвежонку было неловко перед Ежиком, что вот он притащил Зайца и Заяц мелет, не разбери чего, а теперь еще воет песню. Но Медвежонок не знал, как быть, и поэтому завопил вместе с Зайцем.

– Ля-ля-лю-лю! – вопил Медвежонок.

– Ля-ля! Ля-ля! – пел Заяц. А сумерки сгущались, и Ежику просто больно было все это слышать.

– Давайте помолчим, – сказал Ежик. – Послушайте, как тихо!

Заяц с Медвежонком смолкли и прислушались. Над поляной, над лесом плыла осенняя тишина.

– А что, – шепотом спросил Заяц, – теперь делать?

– Шшш! – сказал Медвежонок.

– Это мы сумерничаем? – прошептал Заяц. Медвежонок кивнул.

– До темноты – молчать?..

Стало совсем темно, и над самыми верхушками елок показалась золотая долька луны.

От этого Ежику с Медвежонком вдруг стало на миг теплее. Они поглядели друг на друга, и каждый почувствовал в темноте, как они друг другу улыбнулись.