Глава 11.

ПОБЕГ.

Последние три дня Циркач не работал. Седой и Шнорхель, добросовестные, как пчелки, выполняли по три нормы. Бывший инженер думал. Протрезвев к утру после памятного вечера, Циркач с ужасом понял, во что ввязался. От одного слова «побег» рождался липкий противный страх. Отважившийся бежать добровольно обрекал себя на положение вне закона. Шагни за проволоку, и начнется игра, в которой ты становишься дичью, не вызывающей у охотников ни малейшего сочувствия. Солдат-срочник из поисковой группы с превеликим удовольствием влепит в тебя очередь для того, чтобы получить свои десять суток отпуска. Ему задержание со стрельбой предпочтительней и безопасней. А брать беглого зека живьем равносильно тому, что идти на медведя с рогатиной: может — ты его, а может — совсем наоборот.

Но страх перед Седым и Шнорхелем у Циркача был сильнее. Пахан еще утром подошел и, не отводя тигриных глаз, проронил:

— Смотри, инженер, обратного ходу у нас нет. Дал слово — держи ответ. А то, сам понимаешь, работа у нас тяжелая, можешь попортить показатели по травматизму.

Циркач решил придумать что-нибудь такое, чтобы и Седому угодить, и чтобы осуществить побег было невозможно. Проект должен был быть правдоподобным и с инженерной точки зрения якобы осуществимым, но на практике не реализуемым. Техническая задача заставила мозг работать. Вспоминать то, от чего уже изрядно отвык. Но разыгрался инженерный азарт, который приходил к нему всегда во время разработки оборудования для самых сложных номеров. Через день Циркач настолько заболел своим проектом, что забыл о главной части своего плана — как отвертеться от побега. Общая идея оформилась к вечеру вторых суток.

Без кульмана и калькулятора много не сочинишь, поэтому рассчитывать пришлось на глазок и с запасом. За забор их можно забросить с помощью устройства, напоминающего катапульту. Проблема только с приземлением. Зеки не воздушные гимнасты, которые в полете друг друга ловят и за перекладины хватаются без промаха. К тому же страховки при исполнении этого номера не будет. В качестве основы Циркач наметил использовать станину грузового тельфера. Нужный противовес тоже нашелся. После отбоя он посвятил в тайну своего проекта Седого. Из коробка спичек и катушки ниток Циркач соорудил действующую модель и пояснил, как она будет работать. Демонстрируя аппарат, волновался, как при защите проекта перед цирковым начальством:

— Только одна проблема, куда будем падать? Швырнет нас хорошо, упадем жестко — не встанем. И еще, нам, чтобы это дело собрать, минут пятнадцать надо. Вертухай сразу шухер поднимет, как только сообразит, чего это мы строим. Так что идея, наверное, не того, надо что-нибудь другое придумать.

Седой против ожидания остался доволен и, похлопав Циркача по плечу, проронил:

— Пока, паря, остановимся на этом варианте. Время поджимает. А насчет остального — подумаем.

Следующим утром Седой взобрался на штабель бревен и поманил к себе Циркача.

— Видишь? — Старый зек показал на синевшее за колючкой озеро.

Циркач сразу же понял.

— В воду падать будем? А глубина? Если там мелко, костей не соберем.

— Насчет глубины попробую узнать. И еще: вертухая придется валить.

Поглядев на побелевшее лицо подельника, пахан усмехнулся:

— Что? Очко играет?

Циркач чуть не загремел со штабеля вниз.

— Я на мокруху не подписывался.

— На этот случай у нас Шнорхель есть, так что не дрейфь. Твоя задача другая. После того как мы окажемся за забором, нужен запас времени. Придумай, как сделать, чтобы твоя система, как только сработает, развалилась.

Циркача трясло. Пахан обнял его за плечи:

— Ну что ты? Что ты? Успокойся. Конвойный же уйти не даст, его хоть так, хоть эдак, но валить надо. Или мы их, или они нас. Понял?

Циркач испуганно кивнул.

— Ну вот, молоток. И помни, если что, ты от меня никуда, милок, не денешься. Пойдем, а то Шнорхель один пупок надорвет, норму делаючи.

Баянов уже устал писать на Давыдова характеристики. Прибывший в его часть Зубров был пятым, кому он рассказывал, какой капитан хороший и как здорово он служит. До этого запросы о пропавшем связисте делали местный особист, особый отдел армии и собственное начальство. За последние несколько дней у НШ не было другой заботы, кроме как выступать в роли личного биографа капитана Давыдова А.В.

— Да не нервничайте вы, товарищ подполковник, мы ведь просто пытаемся установить, не мог ли ваш Давыдов…

— Что не мог? Бомбу на борт протащить? Нет, не мог, потому что ее у него не было. Ракету мог — зенитную, этого добра у нас хватает, а бомб нетути. Они нам по штату не положены.

Зубров миролюбиво улыбнулся.

— Вот вы лучше скажите: чего-либо подозрительного за ним не замечалось? Интереса к иностранцам или чего-нибудь в этом роде?

— Слушай, капитан, вы же сами две недели назад его проверяли! Когда «добро» на академию ему давали! Лучше бы искали этот ваш самолет, может, там людям помощь нужна, а вы мне тут мозги полощете! Что да как, насколько благонадежен.

— А вот если на борту действительно оказались посторонние, как бы ваш капитан повел себя, если бы они попытались самолет захватить?

Баянов взорвался:

— Вы хоть его личное дело читали? Или не глядя штамп шлепнули? Он уже был в такой ситуации!

— Что вы имеете в виду?

Начальник штаба всплеснул руками:

— Ну, блин, вы даете. На, смотри. — Достал из сейфа красную папку личного дела и сунул в руки гостю. — Вот, от сих до сих. Про события на Северном посту в восемьдесят девятом году в вашей конторе что-нибудь слышали? Лучше бы родным его сообщили, может, человек уже погиб…

— А вот с этим пока повременим. Будем думать, что жив. И вы не забывайте, что было на борту. Секретность должна соблюдаться на высшем уровне. Если что, мы сами оповестим родных и близких. — Следователь взял папку и начал листать документы. — Интересно! А можно у вас это взять?

— Личное дело? Нет, конечно, хотите, копию сделаю…

— Если вас не затруднит.

— Затруднит, только иным способом от вас не отвяжешься.

— 

Побег наметили на ночь, когда троице — Седому, Циркачу, Шнорхелю — выпало работать в третью смену. А пока собирали харч и шмотки. Под руководством Циркача нужным образом укладывали штабеля бревен. За старание в наведении порядка на рабочем месте даже заслужили поощрение. Последнее совещание авторитет провел перед выходом на работу. Заговорщики перешептывались, уединившись в курилке.

— Судя по карте, что на стене у начальника ИТУ висит, глубина метра четыре, — сказал Седой. — Я того кореша, что у начальника убирается, озадачил, он посмотрел. Но карта приблизительная, так что риск все же есть.

Циркач кивнул:

— Будем падать, старайтесь прийти на ноги. Ногами вперед то есть.

— Тьфу, — сплюнул Шнорхель. — Скажешь тоже, ногами вперед! Примета плохая! Мы что, как жмурики ехать будем?

— Скажу, так и голым задом на ежике поедешь, — просипел Седой. — За тобой вертухай. Ты готов?

Шнорхель резво выудил из-за голенища переделанный в заточку трехгранный напильник. Подкинул на ладони.

— Как в масло войдет.

Седой хмуро кивнул и повернулся к инженеру:

— Ты придумал, как потом все само собой развалится?

— Есть одна идейка, на месте покажу.

— 

Дальнейшие события остались в памяти Циркача, словно кадры хроники. Команда «Строиться», перекличка. Путь до ворот мастерских. Шнорхель безудержно хохмил, Седой, как обычно, был угрюм, а Циркача трясло. После того как всех развели по работам, троица направилась к своему обычному месту. Когда Шнорхель пырнул конвойного заточкой, Циркачу показалось, что на хрип несчастного сбежится охрана со всей зоны. Отвернувшись, он смотрел в другую сторону, пока солдат не перестал сучить ногами и ворочаться под телом бывшего браконьера.

Шнорхель с довольной ухмылкой встал и стряхнул стружки с одежды.

— Как кабана заколол.

— Ствол прихвати, — оборвал его Седой. — Герой тоже выискался. Поднимай и тащи его вон туда.

Со сборкой катапульты провозились вдвое дольше расчетного времени. Разделись, привязали одежду и сапоги к себе. Наконец, устроившись в люльке, замерли в ожидании. Повернувшись к компаньонам, Седой процедил:

— Значит, так, гаврики. Если кто покалечится, остальные его кончат, раненого с собой тянуть гиблое дело. Тело зароем. Иначе нас сразу же вычислят. Чтоб без обид, значит.

Скорчившийся на своем месте, Циркач слышал, как трясущийся от страха Шнорхель шепчет:

— Матерь Пресвятая Богородица, пронеси, избави меня грешного от смерти неминучей…

Кран, подхватив бревна из полувагона, повернул к вершине штабеля. Плавно опустил груз и освободил от захвата. Сосновые кругляки лавиной обрушились вниз и привели рычаг в действие. Плечо сооружения с люлькой, в которой замерли зеки, резко пошло вверх. Бревна рычага хлестко ударили о перекладину тельфера. Последнее, что заметил улетающий в темноту Циркач, была куча бревен и исчезающее под ними тело конвойного. Когда от удара катапульта развалилась, беглецы уже были в воздухе. Мелькнула вышка с прожектором. Рядом кувыркался орущий дуром Шнорхель с прижатым к груди автоматом. В полете они выпали из люльки, как летчики из кресла при катапультировании. Несколько мгновений, и, подняв фонтаны брызг, они очутились в воде. Люлька шлепнулась чуть дальше.

— Все целы? — отфыркиваясь, спросил Седой. — Циркач жив?

— Вроде.

— А ты, дурила?

Шнорхель, отплевываясь, барахтался метрах в пяти от них.

— Автомат, зараза, на дно тянет.

— Упустишь — я из тебя Ихтиандра сделаю. Будешь нырять, пока не достанешь.

— Тогда уж моржа, вода больно холодная, — заржал довольный Шнорхель. — Ну, Циркач, ты волшебник, в натуре, ну ты нам и аттракцион устроил. Американские горки — лажа!

— Заткнись, урод. Ползоны сбежится. Нож давай. — Отплевываясь, Седой подплыл к люльке и перерезал связывающие конструкцию веревки. На воде закачались освобожденные от крепежа жерди.

— Поплыли помалу, на подворье рыбколхоза лодки.

От пережитого у Шнорхеля начался словесный понос, он болтал без удержу.

— И откуда ты, Седой, все знаешь. И про лодки, и про колхоз этот. С тобой одно удовольствие работать.

— От верблюда. Землячок у меня из расконвоированных. Он у лодок нам кой-какие припасы оставил. Так что не пропадем. Будем валить на север. Там отсидимся, пока розыск и все такое. Летом — ягодный сезон. Под это дело и закосим. Только документами обзавестись, и вперед. Широка страна моя родная.

Циркач сразу понял, откуда возьмутся документы, но эмоций по этому поводу уже не испытывал. Напротив, в его душе царило ощущение эйфории и уверенности в будущем. Он наконец-то стал тем, кем мечтал быть всю жизнь, — настоящим мужиком, берущим от жизни то, что хочет, не спрашивая чьего-либо позволения.

Трясясь от холода и выбивая зубами дробь, беглецы выбрались на берег. Спотыкаясь о камни, побрели к темнеющим на фоне песчаного откоса сараям. Там лежали брошенные лодки. Но одна покачивалась на воде. Над ней мелькал светлячок папиросы. Компания рысцой направилась на огонек. Навстречу им шагнул высокий сутулый мужчина.

— С прибытием, Аркадий. Лодка готова. Мотор я достал, но мотор дрянь. Где ж я тут стоящий движок найду, сами понимаете. Бензина, правда, много. К утру километров за сорок уйдете. Карта и компас в пакете на носу. Шмотки кой-какие я собрал, в рундуке лежат. Палатка и консервы тоже уже погружены.

— Добро, Михалыч. Держи, как договаривались.

Седой подпорол подкладку бушлата и отсчитал требуемую сумму.

— С нами не хочешь?

— Стар я уже в эти игры играть.

— Ну, бывай. Тебя никто не засек?

— Тут сечь некому, с утра в сельмаг бухло завезли, уже половина деревни в умат, другая к ним скоро присоединится. Так что бывайте.

Сутулый растаял в сумерках. Беглецы для сугрева располовинили поллитру из припасенного предусмотрительным Михалычем ящика водки.

— С началом промыслового сезона, — буркнул Седой и отобрал у Шнорхеля бутылку. — Все, будя. Некогда, не в кабаке.

В лагере взвыла сирена. Разом смолк гул станков.

— Несчастный случай на производстве, — сделал вывод Циркач.

Седой неопределенно хмыкнул, прилаживая на баке мотор.

Глава 12.

СЮРПРИЗЫ.

К вечеру раненому стало хуже. Поднялась температура, и началась лихорадка. Давыдову пришлось осваивать профессию сиделки. Соорудив из тюков с вещевым имуществом нечто вроде ложа и уложив летчика поудобнее, Давыдов устроился рядом. Попытки найти на борту какое-нибудь чтиво не увенчались успехом. От нечего делать капитан сгреб в кучу всю полетную и навигационную документацию и занялся сортировкой: ненужное — на растопку, нужное — в сторону. Время от времени он поправлял ложе летчика, тот метался в бреду, и обтирал его тело тряпкой, смоченной в холодной воде. Иного средства для борьбы с температурой не было. Чтением служебной макулатуры Давыдов занимался при свете догорающего дневного света. Настоящие белые ночи еще не наступили, но в этот час было довольно светло. Разглядывая инструкции для связи с диспетчерами на маршруте, капитан вдруг обратил внимание на частоту для связи с диспетчером конечного пункта назначения, аэродрома, до которого должен был лететь злосчастный борт. Частота 127, 329 мегагерца была до странного знакомой. Анатолий был готов поручиться, что где-то уже видел эти цифры, и совсем недавно. Перебрав в памяти частоты каналов общего пользования, служб поиска и спасения и даже запрещенные для использования частоты, Давыдов пришел к выводу, что эта частота нигде не использовалась. И все же где-то она ему уже попадалась. Вот только где? Тем временем стемнело, над озером погасли последние отблески зари. Раненый наконец успокоился и заснул. Капитан, положив руку на лоб летчика, решил, что причин для беспокойства нет, температура вроде небольшая, и стал сооружать лежбище себе. От воды тянуло холодом, и он смело распотрошил тюк с зимними летными куртками. Устроившись, Давыдов собрался было спать, но подумал, что даже в таких условиях главное — не опускаться и соблюдать правила гигиены. Несколько минут он боролся с нежеланием подниматься, да и мысль о холодной воде бросала в дрожь. В конце концов победила воля, и Анатолий отправился умываться и чистить зубы. Вода оказалась совсем не такой холодной, как он ожидал. Раздевшись до пояса, капитан вымылся и растерся полотенцем. Завтра, пожалуй, можно отважиться и на кратковременное купание. По озеру полз туман. Из-за верхушек сосен выглянула луна. Налюбовавшись красотами природы, Давыдов загремел ботинками по металлу аппарели и нырнул внутрь фюзеляжа.

Сон не шел. Вроде бы после всего случившегося должен спать как убитый, ан нет. Мучили мысли все об одном и том же. Где спасатели? Почему не ищут? Где мы, черт побери, оказались? За плеском волн он не сразу услышал легкий хруст гальки. Шаги! По берегу кто-то ходит. Давыдов бросился к иллюминатору, но в сгустившихся сумерках никак не мог разобрать, что там происходит. Капитан рванул к грузовому, люку. «Может, нас нашли? Какие-нибудь охотники или рыбаки набрели? Скорей позвать, пока не ушли! Хотя не могут они пройти мимо самолета». На берегу кто-то сопел, словно занятый какой-то тяжелой работой. Из-за скрывших луну облаков стояла кромешная тьма.

— Эй, на берегу, — крикнул Давыдов. В ответ — тишина, кто-то затаился и не отвечал. — Эй, мы здесь, — повторил капитан.

На берегу кто-то был. Анатолий чувствовал его присутствие, как иногда чувствуешь присутствие кого-то в темной комнате, но сейчас этот кто-то молчал. Снова послышались сопение и шуршание гальки. Кто-то напряженно трудился. Потом что-то захрустело. Давыдов напряженно вглядывался во мглу, не решаясь что-либо предпринять. Вдруг в разрыве между облаками показалась луна.

В ее призрачном сиянии поверхность воды высветилась серебристой рябью, поперек озера побежала лунная дорожка. Предметы на берегу приняли отчетливые очертания. Стал виден каждый валун, каждый камешек. И наконец капитан разглядел ночного гостя. Волосы на голове Давыдова зашевелились.

— Ах ты гад, — только и успел выдавить он и метнулся за ракетницей.

Здоровенный медведь выкапывал тела погибших. Давыдов не стал возвращаться к люку. Заряженную ракетницу приготовили заранее — вдруг заявятся спасатели. Анатолий схватил рифленую рукоять и прильнул к выбитому иллюминатору, осторожно высунул в него руку с ракетницей и поймал в прицел косматую фигуру.

— Эй ты, урод!

Заслышав крик, медведь оторвался от своего занятия, встал на задние лапы, сторожко поводя ушами, и засопел, втягивая воздух, — попытался поймать запах того, кто осмелился ему мешать.

— Получи, — прошептал Давыдов и надавил на спуск. Ракетница дернулась, отдача оказалась достаточно сильной, побольше, чем у обычного пистолета. Вырвавшееся из ствола пламя на секунду ослепило капитана. Огненный сгусток сверкнул в сторону берега и ударил медведя в бок. Косолапый взревел от боли и бросился прочь. Треск ломающегося кустарника постепенно замер вдали.

— Ты чего палишь, люди? Нас нашли? — очнулся Леха.

— Хуже. Медведь. Хотел могилы разрыть.

Летчик тихо присвистнул и приподнялся на локте.

— Дела! Теперь не отвяжется. Надо что-то делать.

— Что тут сделаешь? Из ТТ его не убьешь.

— Может, ветошь на берегу набросать. Вдруг запах машинного масла его отпугнет? Или керосином плеснуть?

— Думаешь, от нас мало керосином воняет? Лежи, утром что-нибудь придумаем.

До утра Давыдов просидел, сжимая в одной руке ТТ, а в другой — ракетницу. К утру он чувствовал себя как выжатый лимон. Едва рассвело, Анатолий умылся, побрился и пошел на берег. Натаскал дров, зажег костер и разбудил Алексея. Завтракать решили на берегу. Угрюмо жевали, косясь в сторону братской могилы. Потом Леха отправился на место сражения. На камнях застыло несколько капель медвежьей крови, из-под груды валунов синел рукав летной куртки.

— Ты из ракетницы в него пальнул, что ли?

— Угу.

— Попал, значит, видел?

— Видел.

— Надо что-то делать. Не можем же мы круглые сутки бояться — вдруг придет.

— Ты иди с радио развлекись, а я что-нибудь придумаю. Наклевывается одна идея.

Давыдов допил чай и исчез в глубине фюзеляжа. Взгляд остановился на одном из металлических пеналов. «Как раз в рост человека, — прикинул капитан. — И ширина подходящая».

Придерживая раненую руку, в самолет поднялся летчик.

— А здорово ты придумал — в него стрелять, я бы вверх засандалил. А ты в него! Может, он теперь бояться будет?

— Геологи на Севере так белых мишек гоняют, а те понаглее будут. Этот, правда, тоже здоровый. Леш, я думаю, надо ребят в эти ящики положить. В них что?

— Не знаю, но они легкие. Когда грузились, их очень шустро таскали, не напрягаясь. Да какая разница, что в них? Вываливай к чертям, что бы ни было. Будем еще разбираться. Ну ладно, я пошел радистку Кэт изображать.

Капитан начал осматривать ящики. Простучал. Судя по звуку — жесть. У каждого на одном из торцов — круглое отверстие, закрытое аккуратно пригнанной крышкой. С противоположной стороны какие-то опоры, лапы, как у треноги буссоли, регулировочные винты, две стеклянные трубочки с пузырьками воздуха и подкрашенной жидкостью, как на станине теодолита. По всей видимости, при использовании ящик ставился строго вертикально. Давыдов приподнял один ящик — не тяжело. На крышке какие-то буквы. Маркировка капитану ничего не говорила. Створка держалась на защелках и откидывалась целиком. А, была не была! Анатолий сорвал печать и открыл крышку. В нос шибанул запах гари. Внутри россыпью были навалены части какой-то аппаратуры, радиоплаты, обломки дюраля. Внутренности ящика потемнели от копоти. Такое впечатление, будто внутри что-то горело. Во всю длину ящика какие-то полозья. «Мусор они в нем жгли, что ли? Только зачем понадобилось обратно крышку прилаживать? Крышка явно новая, изнутри пенопласт сверкает». Сбоку у ящика было отделение, в котором капитан нашел большую батарею с окислившимися позеленевшими контактами. Вытряхнув на пол весь этот хлам, Давыдов выволок ящик наружу. Кряхтя, перетащил его с аппарели на берег. Вернулся за вторым. С виду он ничем не отличался от первого, но был куда тяжелее. Капитан решил вытряхнуть содержимое пенала прямо в самолете — вдруг что полезное окажется? Крышка открывалась туго, пенопластовые прокладки противно скрипели. «Ну прям с завода», — подумал Давыдов, заглядывая внутрь. Запас сюрпризов не иссяк. Внутри пенала покоилась ракета.

Глава 13.

СЛЕДСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ.

Капитан Воробьев сразу понял, что штурмовать «Прогресс» в лоб — дело бесполезное. Скорее всего окажется, что все бумаги там в порядке, режим соблюдается строго, предписания — до буквы, инструкции — до запятой. И Дмитрий Ильич взялся за расследование с другого конца. Для начала он решил, что пока самолет и груз не объявятся, надо считать комплекс пропавшим. А раз комплекс исчез, то он мог исчезнуть и до полета непосредственно с завода. Нужно выяснить способ, с помощью которого злоумышленники могли провернуть подобное мероприятие. Вывезти комплекс с завода можно только официальным путем. Что ж, с этого и начнем.

Дмитрий Ильич прибыл в штаб округа и попросил документацию на «Акинак». Возможности комплекса его не интересовали, зато он очень внимательно изучал вес и размеры этого устройства. Получалось, что комплекс можно перевезти либо на машине с длинным прицепом, вроде трейлера, либо в контейнере такой же длины. Или несколькими автомобилями и контейнерами. Дело было не в весе, а в объеме. Сам по себе комплекс был достаточно легким. От варианта вывоза несколькими грузовиками Воробьев отказался. Вряд ли похитители захотят рисковать. Провести по городу колонну труднее, чем один автомобиль. Ненароком нарвешься на проверку. Объясняй потом — что везешь да куда. Скорее всего комплекс вывозили (если только вывозили!) сразу.

И Воробьев отправился проверять автохозяйство завода. Себе в помощники он попросил лейтенанта Драгунского, дескать, нужно учить молодежь на личном примере. Ему следователь поручил проверку транспортного отдела, а сам на следующий день появился на проходной завода в круглых очках и потертом пиджаке. Обычный работяга из транспортной инспекции, да и только. Капитан решил, что, если кража совершена, то произойти это могло только в интервале между вывозом комплекса для демонстрации иностранцам и взлетом самолета. С Драгунским они договорились, что встречаться будут во время обеда, а их временным оперативным штабом станет кафе напротив проходной завода. Из-за постоянной нехватки денег на оборонку с бензином дела обстояли туго и частенько на ходу были только машины начальства. Для них бензин находили всегда. В перечне наиболее часто используемых значились тяжелый автокран и панелевоз. То ли на этих машинах халтурили где-то на стороне, то ли строили кому-то из начальников дачу. Воробьева это не интересовало, хотя у соответствующих органов могли бы возникнуть вопросы. Играя свою роль, капитан с многозначительным видом записывал что-то в тетрадь. Однако ничего, за что можно было бы уцепиться, найти не удавалось. Весь день за следователем хвостом бродил начальник автомобильного хозяйства. Вечером он попытался всучить Дмитрию Ильичу увесистый пакет. Чтобы не разрушать имидж, пакет Воробьев взял. В нем обнаружились бутылка «Абсолюта» и кое-какой закусон. Водку они с Драгунским приговорили вечером в холостяцкой квартире лейтенанта. У того чего-то наклевывалось. Среди контейнеров, отправленных с завода за «отчетный период», числились три морских десятитонника, остальные — мелочь. Как выяснил лейтенант, случаев отправки нескольких контейнеров в одно место не выявилось. В больших «ящиках» с завода в какую-то безликую в/ч 96169 были отправлены: аппаратура из комплекта стационарной радиотехнической системы посадки, такой же комплекс для гражданского аэродрома и партия техники на разборку.

— Туда я запросы уже послал, а на разборку можно съездить — это место гут совсем рядом.

— Хочу завтра еще завод потрясти. Если ничего не выплывет, поедем смотреть твой металлолом.

— А у вас как дела?

Лейтенант благоговел перед шефом и считал, что оказаться в одной команде с Воробьевым — крупное везение.

— Самым страшным нарушением закона является ежедневное использование автокрана и панелевоза. Скорее всего, их эксплуатируют не для ремонта цехов. Но это, пожалуй, не по нашей части, а в компетенции соседнего ведомства. Так что пока ничего. Я сказал «пока», — Дмитрий Ильич сделал ударение на последнем слове, заметив постное выражение лица подчиненного. — И учтите, Саша, в нашей работе бесполезной информации не бывает, иногда отсутствие информации тоже оказывается полезным для дела фактом. Давай еще по одной, и я пошел. А то от супруги влетит. Завтра работаем в том же варианте, и постарайся не афишировать нашу деятельность. Это нам совсем ни к чему.

Утром Воробьев продолжил поиски. Назойливый транспортник отстал, сочтя, видимо, свою миссию по защите интересов предприятия выполненной. К обеду капитан установил, что за ворота выезжала только одна машина, способная вывезти пропавший груз. Самое обидное, это был тот самый «КамАЗ»-шаланда, что возила комплекс на полигон, а оттуда на аэродром. Для очистки совести Воробьев решил побеседовать с водителем. Тетенька-делопроизводитель назвала фамилию, имя и отчество шофера.

— В пятом боксе спросите Юру Павлова, это он на шаланде ездит.

Павлов ковырялся в дизеле своего железного коня. Воробьев представился: хочу, мол, сверить пробег с путевым листом. Водитель, солидный дяденька с брюшком, опустил кабину и распахнул дверцу. Проверяйте, всегда готовы. Записав пробег, капитан предложил шоферу сигарету. От предложения закурить тот не отказался, демонстрируя пренебрежение к предостерегающему плакату на стене. И отпираться не стал:

— Возил, а как же. Конечно, на базу к воякам. — Шофер затянулся и выпустил колечко голубого дыма.

— А что возили, помните?

Шоферюга криво усмехнулся:

— У нас, знаете ли, режимное предприятие, так что если по автомобильной части вопросов нет, то извиняйте.

Пришлось Воробьеву лезть за служебным удостоверением.

— Я так и думал. Случилось чего?

— Вы ж насчет режима грамотные, зачем вам лишние секреты, у вас на заводе своих хватает.

— Оно, конечно, так. Его и возил. Комплекс этот новый.

— А не ошибаетесь?

— Да нет, я же его и на полигон возил, так что имею представление. Хоть все и в чехлах было, а он.

— Простите, не понял. А на полигон его что же, без чехлов возили?

— Ну, на полигон его возили под тентом, у меня тент, как у дальнобойщиков. Он нам специально положен — по легенде. Как-то раз нас даже бомбить пробовали на трассе, какие-то крутые. Я вез кой-чего для ракетчиков. Ну да за нами машина с группой сопровождения шла, наши парни покруче оказались. У нас в кабинах радио, кнопка тревоги, все чин по чину. Не подумайте. Так вот, первый раз под этим тентом. А второй — под чехлами, упакованное.