Ракетчик (№1) - Алмазы для ракетчика

Качаясь в душном трюме на подвесной койке, инженер как-то поинтересовался:

— Вилли, а ведь ты можешь меня пришить и забрать все. Разве нет?

В темноте задорно сверкнули белки и зубы немца:

— Ах, Аксель! Я альтруист, филантроп и романтик. Я никогда не стараюсь урвать кусок больше, чем могу проглотить. И потом, когда ты найдешь много этих штучек, кто-то должен будет их шлифовать и продавать. Мы еще очень пригодимся друг другу.

Вилли отвинтил колпачок, плеснул себе и спутнику шведской горькой настойки, пригубил и поморщился:

— Лучше бы шнапсу или вашей водки, крепости никакой. Кстати, Аксель, дружище, откровенность за откровенность. Почему ты не вернулся в Россию? С твоей информацией ты бы был там далеко не последним человеком. Идеологией не увлекаешься, на идею пангерманизма чихать хотел, после революции твоей семье терять было, в общем-то, нечего. Почему ты здесь? А?

Инженер и сам давно пытался найти ответ на этот вопрос. И не находил. Вообще-то решение принял отец, а они с матерью лишь пошли за ним. После революции все изменилось, уже не было страны, где начиналось детство. Что можно запомнить в пятилетнем возрасте? Толпы с флагами на улицах днем, треск винтовочных выстрелов ночью. Потом отец рассказывал, что исчез вековой уклад. Все стали жить одним днем. Закон и порядок заменили лозунги, сегодня один, завтра другой. Что нельзя было вчера, то поощряют сегодня. Но нет гарантий, что и это не будет отринуто завтра. «Наверх» пробилась толпа дилетантов, стремящихся изменить и переустроить мир по своему разумению. Отец внутренне не мог принять власть, которая призывала все разрушить. Он не желал мириться с эпохой, приведшей к господству жестоких самовлюбленных людей, уничтожавших все, к чему прикасались. Мир перевернулся, рассыпался, словно картинка в калейдоскопе. Поэтому отец вывез семью в безопасную Европу. Впоследствии они оказались в Германии — там прекрасно развита геология. Правда, все считали их чужаками. Но в воспоминаниях о детстве есть и счастливые моменты. Отец получил место на кафедре, читал лекции. После школы сын пошел по его стопам, влюбился в геологию, и она затмила в жизни все остальное. Отучившись и набравшись опыта, он стал помогать отцу; дела шли совсем неплохо — с приходом фашистов к власти промышленности рейха потребовалось сырье, а значит, и грамотные, опытные изыскатели. Но главное дело отца осталось в далекой России. Повинуясь желанию старика, инженер при первой возможности стал участвовать в его исследованиях.

Теперь мир перевернулся снова. В калейдоскопе сложился новый рисунок. Почему все получилось именно так? Он не знал. Так вышло…

— Они украли мою страну, детство, юность, все…

Роттерн неопределенно хмыкнул. Странные люди эти русские…

ГЛАВА 9.

20 ЧАСОВ 15 МИНУТ. 8 АПРЕЛЯ 1988 ГОДА.

КЕСТЕНЬГА.

Кабинет комбата при необходимости мог вместить всех командиров подразделений и начальников служб безопасности батальона. Стены были отделаны с местным шиком — деревом. Когда под боком деревообрабатывающее предприятие, раздобыть несколько десятков квадратных метров полировки — не проблема. Вопрос решался элементарно: дерево за дизельное топливо. В свою очередь, экономия дизтоплива достигалась путем переговоров с железной дорогой, за обеспечение электричеством часть расплачивалась с путейцами бензином. Ну а экономией бензина тыловики заведовали лично.

На тумбочке у стены красовался кусок лазурита — предмет особой комбатовской гордости, подарок шефов с горнодобывающего комбината. В остальном обстановка была аскетичной. В углу — сейф; длинный, через весь кабинет, стол. За столом сидело несколько человек, курящим было разрешено дымить. Обычно все совещания у Деда проходили по одному сценарию: «разбор полетов», обсуждение планов на следующий день, раздача указаний и взысканий. В зависимости от ранга «виновника торжества» «разбор полетов» мог быть длинным — около часа, или коротким — минут десять. За годы командования батальоном у Деда в отношениях с офицерами и прапорщиками сложилась четкая иерархия, в которой каждому отводилось определенное место. Как шестеренке или винтику в часах. Дед подгонял людей к этой системе, не особенно церемонясь в выборе способов и средств. Если человек годился для должности, он со временем становился уважаемым специалистом, если нет — уходил из части в другую, распространяя очередную порцию слухов и баек о Деде. Статус уважаемого специалиста зависел не от выслуги лет, а от того, как скоро офицер начинал исполнять обязанности в объеме, который Дед считал необходимым для этой должности. В такой системе Деда приживались только те, кто работал с полной отдачей. Времени на акклиматизацию не предусматривалось. Правда, с точки зрения Деда настоящий работяга имел право на ошибки, но лишь на те, которые мог исправить своими силами. Никчемным, опять-таки с каймановской точки зрения, людям служба в батальоне не казалась медом.

На этом совещании «разбирать» было некого, разве что покритиковать роту Олсуфьева. Но от этого ротному ни жарко, ни холодно, стало быть, к чему тратить время на такое бесполезное занятие? Сначала Дед позвонил в полк и договорился об отправке Давыдова в командировку на Северный пост, потом все перешли к обсуждению связанных с мероприятием проблем. То лик Давыдов на Северном уже был несколько раз и о состоянии связи на посту имел отличное представление. Состояние связи можно было характеризовать коротко и четко одним словом: завал. Теперь лейтенант сидел и достаточно бодро перечислял, что ему необходимо для выполнения задачи, причем учитывал все вообразимые трудности:

— Нужна полевка, метров двести, а у нас ее нет, гу сорок три бэ я им дам, но это из нашего энзэ, если «полетит» передатчик в батальоне, чинить будет нечем. Лишних та пятьдесят семь, чтобы сделать у них выноса, не имеем, да и батарейки к ним — дефицит. Лампы для приемника я им дам, только если мне их выделит служба вооружения, у самого нету…

Это уже был камень в огород батальонного зампотеха, или, если официально, заместителя командира по вооружению майора Кузнецова. Так как причина молчания поста была неизвестна, вполне вероятно, что вышла из строя техника. Кузнецов отправку Давыдова на пост одобрял. Чем самому ехать, нехай лейтенант тренируется.

— У них там хоть целую неделю работай, — принял участие в обсуждении проблемы заместитель комбата по вооружению, — всего не переделаешь. Вот в прошлый раз я ездил, неделю торчал, и все равно — авгиевы конюшни.

Присутствующие скромно промолчали о том, что прошлый раз был прошлым летом. И то Кузнецова чуть ли не пинками гнал на Северный полковой вооруженец. В конце концов зампотех поехал туда, но благодарить за это следовало небывалый урожай брусники.

Северный пост стал его «головной болью» после того, как туда отправили древнюю радиолокационную станцию П-12. Зачем «Тамаре» был нужен такой «довесок», никто толком не понимал. П-12 выработала свой ресурс еще лет пять назад и годилась разве что на роль радиолокационной мишени. То ли в вышестоящем штабе решили, что ее присутствие на посту будет маскировать наличие станции пассивной локации, то ли начальники строили им одним известные далеко идущие планы, но станцию на сопку закатили. Закатывал ее, кстати, сам Ковалев, посредством нанятого в леспромхозе за бочку солярки трактора. Своим ходом станция заехать уже никуда не могла, автомобили «ЗИЛ-157», на которых она была установлена, давно приготовились занять почетное место в музее автомобильных войск. Главной достопримечательностью П-12 было то, что обзор в сторону границы ей загораживала антенна еще более древней РЛС. Пытаться что-либо обнаружить сквозь раритет антенной промышленности П-12 могла с тем же успехом, что и сквозь заземленную металлическую стену. Как известно из школьного курса физики, лучшего экрана для электромагнитных волн пока не придумали. Правда, обитатели поста приспособили историческую антенну для приема телевещания с противоположной стороны границы, и сей факт выводил из себя всех замполитов до дивизионного уровня включительно. Налицо буржуазное влияние на самом передовом посту защиты наших воздушных рубежей.

— Пэ двенадцать опять вышла из строя, а получить на нее лампочку Олсуфьеву, видите ли, некогда, — продолжал Кузнецов. О выходе из строя П-12 ротный Соснового, конечно, знал, но в борьбе за обеспечение жизнедеятельности роты и трех постов СПЛ тратить время еще и на П-12, которая даже не стояла на дежурстве, не считал возможным. Кузнецова, по его технической линии, регулярно «пинала» полковая служба вооружения «за наличие в заведовании неисправной боевой единицы». Вот только отдать эту самую «боевую единицу» приказом на дежурство штаб полка не решался. Из-за этого на ее ремонт не отпускали ни ресурсов, ни материалов. В полку станция значилась как поданная на списание, что позволяло службе вооружения иметь еще один «крючок» для Кузнецова и в то же время отбрыкиваться от вопросов вооруженцев дивизии. Мол, подали на списание, когда спишут, не знаем, а раз это такой хлам, чего вы от нас хотите? Сейчас Кузнецов собирался в командировку к «братьям арабам», и недостатки в заведовании ему были совсем ни к чему.

В общих словах идея вырисовывалась такая: хоть точка и не наша, устранять безобразия на ней придется нам. Выражаясь точнее, лейтенанту Давыдову. Кузнецов предложил:

— Уж раз туда кто-то все равно поедет, так пусть захватят его передачку для ремонта пэ двенадцать.

— Это мы запросто, — согласился лейтенант и ощутил небезболезненный пинок по ноге.

Сидевший напротив начальник РЛУ майор Андреев прошептал, склонившись над столом:

— Ты сначала поинтересуйся, сколько она весит. Наши локаторные лампы от ваших, связных, кое-чем отличаются.

Андреев по старшинству вел дружеское шефство над лейтенантом, иногда направляя его необузданное служебное рвение в мирное русло. Толик уже было почуял оперативный простор и возможность проявить инициативу, как вдруг его заставили спуститься на землю.

— А сколько ваша лампа весит?

— Ну, килограммов восемь, максимум девять с половиной, — протянул зам по вооружению и жестами изобразил что-то продолговатое, как рыбак, рассказывающий об удачном улове.

— Ладно, возьмем, только тогда мне бы машину, и пусть служба вооружения помогает кабелем и батареями, раз мы их работу делаем, — согласился Давыдов.

Дед отрицательно покачал головой:

— Полегче, лейтенант, работа у нас общая. Машину я тебе не дам, перебьешься. Машина у меня одна, если у кого-нибудь аппендицит случится, на чем я его в больницу повезу? Возьмешь своих оболтусов в качестве тягловой силы, решишь с энша, кого конкретно, а насчет остального…

Дед уставился на Кузнецова взглядом питона Каа.

— Что у тебя есть по связи? — голос комбата напомнил, как упомянутая рептилия обращалась к племени банд ер логов.

— Ничего у меня нет, — обиделся майор. — У них для этого в полку своя служба, пусть к ним обращается. А то привыкли все у меня клянчить…

Служба вооружения не занималась поставкой связной техники в подразделения. Этим ведало полковое отделение связи и управления. Правда, у зампотеха было кое-что из комплекта РЛС батальона, но он бы согласился пожертвовать этим сокровищем только для местного РЛУ. Кроме всего прочего, между отделением связи и службой вооружения полка сложились не самые теплые отношения.

— Тогда мы все это на точку не потащим, — набрался наглости Давыдов. — Или потащим, но за пять минут в «закромах Родины».

«Закромами Родины» назывался кузнецовский склад, на котором хранились запасные инструменты и принадлежности (короче ЗИП) со списанных РЛС. Там попадалось и кое-что «связное», и имущество химической службы, и полезные вещи, вымененные у гражданских организаций. Расходовалось это, в общем-то, в военных целях. В описываемое время мода тащить все, что плохо лежит, боевых частей еще не коснулась. Известный по кличке Дядюшка Скрудж Кузнецов расставался с заначками крайне неохотно.

Настроение у Деда было неплохое, поэтому он одобрил давыдовское вымогательство:

— Ну что, зампотех, решай, или сам поедешь на точку на своей мастерской, или давай делиться.

Езда по лесным дорогам Кузнецову не улыбалась, по причине богатырского телосложения в кабине «ЗИЛ-131» он помещался с трудом, и трястись девяносто километров лесом никак не входило в его планы. Одно дело — отправить на точку материалы для починки и доложить о проделанной работе, и совсем другое — заниматься ремонтом самому, особенно если подлежащее ремонту разваливается при малейшем прикосновении. Ко всему, мастерская имела ограниченный ресурс горючего, и тратить драгоценные «километры» на доставку запчастей к почти списанной станции Скрудж не собирался.

— Хорошо, пять минут, — кивнул Кузнецов. Связист прикинул, сколько за пять минут можно вынести со склада, и просиял. Дед подвел итог:

— Едешь завтра утром, с собой возьми все необходимое, продукты на пару дней. Сделаешь все как надо по связи, предусмотри вариант их работы прямо на нас, минуя Сосновый. Отдашь зампотехову посылку, разберешься, что у них там летало, и к выходным домой. Тем более что выходные у нас — что? — Комбат повернулся к замполиту.

— День ПВО, — машинально ответил тот и навьючил на Давыдова свою долю «указивок»: — Посмотришь там насчет дедовщины, и вообще… — Обычно указания замполита конкретикой не отличались.

— Все, Силинкович, решай с Давыдовым, кто поедет. Все свободны.

— Давай после ужина, — буркнул НШ Анатолию на выходе из кабинета. — А то я из-за «готовности» пожрать не успел, да и ты тоже, наверное. — Начштаба потер массивное чрево в том месте, где, по его разумению, находилась язва, а по медицинскому атласу полагалось быть желудку. — Болит, зараза. — НШ поморщился.

— Завтра в семь утра на складе, — напомнил лейтенанту Дядюшка Скрудж, и все разошлись.

Ужинать Давыдов отправился в столовую. Находилась она в казарме; там же размещались штаб, кабинеты по службам, канцелярии, кладовые, комнаты хранения оружия и спальные помещения для личного состава. Как и во всей казарме, стены столовой были отделаны деревом, под потолком висели плакаты, желавшие на языках пятнадцати республик приятного аппетита. Когда в столовой появился Давыдов, ужинала вторая смена. Личный состав бодро стучал ложками, уничтожая картошку с тушенкой. Со снабжением у Деда все было в порядке, на кормежку никто не жаловался. Как правило, последнее воскресенье каждого месяца становилось «праздником живота» — поздравляли всех, у кого в этом месяце был день рождения. Тогда на столах присутствовали даже пироги с брусникой и черникой. Грибной суп в отдельной части тоже был достаточно распространенным явлением, тем более что за грибами не требовалось ходить дальше позиций. Качество блюд гарантировалось тем, что повар, обычно представитель южных краев, проживал в одном помещении с личным составом, которому приходилось его стряпню есть. И если что, вполне мог получить «результат на лицо». Люди сидели за столами по расчетам, это было особой заботой дежурного по части — он коршуном следил, чтобы не возникали группы по признаку землячества и по срокам призыва. Да и экипаж твой крепче, если ты с одними и теми же людьми дежуришь, работаешь, делишь пищу и кров; и бытовых недоразумений бывает значительно меньше.

Давыдову не пришлось особо раздумывать, кого брать с собой. В отделении связи и управления, как и во всем батальоне, существовала четкая иерархия. Элитой был радиопередающий центр, для него всегда особенно тщательно отбирали солдат, желательно из студентов, на худой конец из телемастеров или настройщиков радиоаппаратуры. При Давыдове эта традиция приобрела новую особенность: на передающем задерживался только тот, кто мог дежурить в одиночку, самостоятельно устранять простейшие неисправности. Тот, о ком можно было с уверенностью сказать, что он не допустит никаких нарушений. Батальонный заведующий продскладом рядовой Юрченко «вылетел» с центра в течение суток, когда не сумел заменить сгоревший предохранитель и оперативный среди ночи вызвал Давыдова. Не помогло даже заступничество начальника тыла. Пришлось тыловикам закрывать дырку в своей ШДК[18], а у Давыдова открылась вакансия. Отдаленное расположение центра давало его персоналу ряд преимуществ: во-первых, солдату всегда легче служится подальше от начальства, во-вторых, устав бороться с «нештатными нагревательными приборами», Давыдов санкционировал наличие на центре электрочайника и плитки, в-третьих, на центре были спальные места, на которых при спокойном течении дежурства можно было вздремнуть с разрешения оперативного. И последнее выгодное отличие передающего центра от других объектов: на нем всегда можно было выкроить время, чтобы почитать, послушать магнитофон, что-нибудь спаять… А нормальному солдату всегда не хватает времени на отдых. Не случайно на центр рвались студенты — другого места, где можно вспоминать учебный материал, просто не существовало.

Со временем передающий превратился в маленькую вотчину начальника отделения управления и связи. На текущий момент в расчете центра числилось четверо: ждущий скорого дембеля студент с гуманитарным уклоном Мамедов, прослуживший год студент МВТУ Мишка Кудрявых, бывший телемастер Маевский, уже полгода реализующий в металле рацпредложения Давыдова, и старшина отделения кабардинец Расул с очень русской фамилией Иванов (с ударением на «а»).

Иванов рассказывал легенду, будто фамилию его предки получили на службе у Ивана Грозного. Когда государь женился на Темрюковне, люди из конвоя невесты оказались в царском окружении, а после смерти властителя вернулись на Кавказ. На вопрос: «Чьи вы будете?» — гордо отвечали: «Ивановы». С той поры фамилия и появилась. А до этого у кабардинцев фамилий не водилось.

Расул в части был без году неделя, а старшиной стал при комических обстоятельствах. По прибытии в часть молодого пополнения из учебки его временно прикомандировали к отделению связи. Иванов должен был оставаться в батальоне, остальные — ехать по точкам, на границу. Пока решался вопрос распределения молодежи по точкам, Давыдов на полную катушку эксплуатировал дармовую рабочую силу на благоустройстве позиции. После очередных работ Расула назначили старшиной в молодежной команде. Вообще-то Давыдов пошутил, по штату старшины не полагалось всему отделению связи, а уж пяти молодым воинам и подавно. Но уж больно ему понравилось служебное рвение одного из новичков.

По утрам на молодежь возлагались обязанности уборщиков. Пока остальные готовились к заступлению на дежурство, команда Иванова драила полы, потом умывалась и после развода убывала на работы. До появления молодых уборщик назначался по графику, а теперь расчеты были избавлены хоть от этой нагрузки.

Однажды утром дежурный по части «обрадовал» Давыдова: в отделении связи «неуставняк» по полной программе, с мордобоем между призывами, оторванными рукавами и синяками. Пострадавшим оказался Иванов, а зачинщиками — «старички», планшетисты из расчета КП. Лейтенант провел расследование, и обстоятельства безобразия сменили окраску. Молодежная команда перестала существовать — все, кроме Иванова, ночным поездом поехали служить кто куда. Утром Расул остался без подчиненных. Не особенно сомневаясь в правомерности своих действий, новоявленный «старшина» предложил заняться уборкой тем, на кого выпала очередь по графику. Старики от такой наглости сначала потеряли дар речи, а потом решили изложить свою точку зрения на ивановские полномочия и поучить зарвавшегося соратника вежливости в сушилке. Очень скоро учителя оказались в разных углах, на их лицах надолго поселилось выражение грусти и огорчения. Когда же грусть и огорчение развеялись, остались фиолетовые синяки. Запоздало выяснилось, что у молодого «пояс» по какой-то восточной борьбе.

На шум прибежал дежурный, и в дальнейшем уборка происходила под его «чутким» руководством. Исходя из численности конфликтующих сторон, дежурный решил, что досталось Иванову. Сугубо в воспитательных целях он заставил битых старослужащих драить полы, а потом галопом бежать на смену. «Пострадавший» молодой дожидался прибытия Давыдова в дежурке, помалкивая и держа ручки на коленях, как примерный школьник. Когда в происшествии разобрался лично Дед, Расула назначили нештатным старшиной отделения управления и связи.

Замполит провел с Толиком интенсивную воспитательную работу на тему «Борьба с неуставными отношениями в подразделениях», отчего Давыдов проникся жгучим желанием их искоренить. Под его неусыпным надзором эту благородную миссию несли проштрафившиеся «планшетеры», что на практике выглядело, как рытье окопов для стрельбы стоя.

Вот так Иванов попал в расчет ППРЦ[19], а расчет центра оказался в состоянии войны с расчетом КП. Обнаружилось, что в придачу к своим «ударным качествам» Расул еще и радиолюбитель и, паче того, разбирается в любых двигателях внутреннего сгорания. По этой части сам Давыдов был не шибко великим знатоком. К любому, кто знал или умел что-нибудь такое, чего не знал и не умел лейтенант, он проникался уважением.

В батальоне все любили командировки, они вносили в жизнь приятное разнообразие. С собой Давыдов решил взять Кудрявых и Иванова. Во-первых, лейтенант не собирался тащить на собственном горбу все принадлежности для Северного поста. Во-вторых, обустраивать связь на чужой позиции легче со своими опытными людьми. В-третьих, нельзя «оголять» передающий центр. А так на дежурстве остаются «дед» Мамедов и Маевский, способный починить все, что втыкается в розетку. Брать людей из другого расчета нельзя: весна на носу. День ото дня растет нагрузка на дежурную смену, ведь соседи и свои летают все больше. Необходимо обеспечивать если не трехсменку, то хотя бы просто сменное дежурство. С этими выкладками Толик и собирался к НШ.

До прибытия НШ лейтенант собирался поужинать. По настоянию комбата в столовой всегда держали несколько порций для молодых офицеров. Прослуживший в ПВО всю жизнь Дед знал, что не всегда у лейтенанта есть время смотаться в поселковую столовку или приготовить себе немудреный харч. Условиями получения пищи были обязательный прием оной в офицерском зале (предмете сокровенной гордости Деда) и запись в специальной тетради повара «для удержания стоимости продуктов». Во избежание кривотолков еда была такая же, что и для личного состава. Ко всему это было лишним способом контроля за добросовестностью поваров и тыловиков. И о качестве пищи Дед беседовал с молодыми офицерами при каждом удобном случае.

Сидя за полированным столом, Давыдов зондировал вилкой салат. Перед этим он тщательно вытер вилку носовым платком. Салат был очередным шедевром местного кулинарного искусства. Ефрейтор Таджибаев, на гражданке — ученик повара в одном из ресторанов славного города Ташкента, довольно щурился:

— Кушайте, все свежее, сегодня готовил.

В свежести Толик не сомневался, но опасливо искал в салате сомнительные ингредиенты. Он уже имел печальный опыт употребления в пищу мухоморов. Тогда тоже все было «…свежее, комиссия только что ел, и ничего, все живой-здоровый». Давыдов после ужина тоже был «живой-здоровый», но очень недолго. Вероятно, у викингов была другая рецептура. Давыдов не превратился в берсеркера, но впал в полнейшую прострацию, и его сутки «откачивал» батальонный фельдшер. Как стало известно позже, ядовитые грибы попали в салат за их необыкновенную красоту.

Из-за незнания северной флоры бывали у повара и другие казусы. Несколько раз он пытался варить кисели и компоты из малосъедобных ягод, а после дегустации тщился исправить положение, без меры добавляя в напитки сахар. Хронический перерасход ввергал в отчаяние тылового прапорщика Федорова, пока тот не додумался водить сына пустынь на экскурсии в лес и там в очень простой и доходчивой форме разъяснять, какие грибы и ягоды пригодны в пищу.

Давыдов прикидывал, что необходимо сделать на посту. Проверить радиостанцию, развернуть все ее антенны, причем некоторые из них сориентировать для работы на батальон. Задача несложная, ее вполне могли бы выполнить ребята Олсуфьева, но ротный умело применил «метод самосвала». Все необходимое для ремонта придется нести на себе. Пару телефонных аппаратов и кабель Толик собирался добыть на складе у Кузнецова.

Покончив с едой, Давыдов направился к столику, где ужинал расчет передающего. Раздача указаний была назначена на 22 часа. Довольные оказанным доверием Кудрявых и Иванов пошли подменить на ужин Маевского и заодно обрадовать его перспективой трехдневного проживания на боевом посту. Мамедов экстренно вспоминал программу второго курса своего института и страдал над конспектами «первоисточников», так что неотлучного пребывания на центре совсем не испугался.

Силинкович внимательно выслушал лейтенантские выкладки. Сопя, шлепнул печатью по командировочному предписанию. Толку от этой бумаги ноль — проверять ее в лесу некому, поставить отметку «убыл/прибыл» на посту никто не вправе. Там и штампов таких никогда не держали. Но пост находится в погранзоне, где никто не смеет разгуливать без соответствующей «индульгенции».

— Только вы там недолго. — Перспектива остаться без связиста даже на несколько дней не радовала НШ. — Быстренько все сделали, по радио на нас вышли и — домой. Мало ли что тут может случиться.

— Да там ничего сложного, может, день провозимся, максимум два, — успокоил лейтенант начальника штаба. — Вот только мне бы пистолет с собой. А то двадцать километров по лесу шлепать. Сейчас живность всякая из берлог полезла…

— Ага, разбежался, — прервал Силинкович. — Вы там будете ползать неизвестно где, а я тут за твой пистолет трястись.

— Да что я, маленький? Потеряю? Его там пропить, и то негде.

— Ты у своего кореша Черненко взрывпакетов набери и шугай зверье в полное свое удовольствие. А пистолет я тебе не дам, я за оружие офицеров лично отвечаю. Вон за автоматы ты отвечаешь, что ж ты их не берешь? А не берешь, потому что опасаешься, и правильно опасаешься, с оружием надо аккуратно. Или вон у Карабана ружье попроси, он охотник, у него пятизарядка есть. Может, даст.

Майор запер печать в сейф.

— Ну все, счастливо, удачи в ваших нелегких начинаниях.

Давыдов уже ходил в одиночку на Северный, страху натерпелся вдосталь, и повторять этот путь без оружия ему совсем не хотелось. Но у Карабана, абхаза по национальности, проще было выпросить получку в долг на полгода, ключи от машины, резиновую лодку и почку для пересадки, чем ружье. Оружие для заядлого охотника было чем-то святым, вроде племенного тотема для воина-могиканина. Скрепя сердце Карабан все же уступил лейтенанту чехол от ружья — Давыдов уже решил спрятать в него АКМ на время езды в автобусе. «Со взрывпакетами» он «договорился» быстро.

— Я бы тоже с вами съездил, — позавидовал химинструктор, прапорщик Черненко. — Да вот Дед заставил на КП[20] ХНП[21] строить, каждый день ходит смотреть, что сделано. Уже неделю штукатуром работаю.

— Нам ехать только полдороги, а дальше пешком, да еще на себе груз понесем, — утешил его Давыдов.

— Все равно, я бы сходил. — В душе Черненко был неисправимым романтиком. — Лучше там в лесу с рюкзаком, чем у Деда с мастерком. Сколько тебе пакетов? На вот еще парочку осветительных ракет.

Женька подумал и извлек несколько дымовых шашек, добавил к ним шашку с полосой на картонном корпусе.

— На еще. А вот хлорпикриновая, погоняешь там этих на посту в защите, а я себе запишу в актив проведенную тренировку по ОМП[22], в полку начхим от этого тащится, а меня Дед проводить тренажи на точках не пущает.

Не пущал Дед Женьку из соображений высокоморальных: жена прапорщика уехала рожать, а химик слыл неисправимым бабником. Чтобы он с точки не завернул куда еще, Дед обрек его на сизифову работу — строительство химического наблюдательного пункта. И строго-настрого запретил выделять Женьке людей — нечего расслабляться. Черненко имел в своем арсенале все положенные батальону средства имитации, противогазы и прочую химическую дребедень. Жил он в соседней с давыдовской квартире и был Толику добрым приятелем. На праздниках они вместе взрывали списанные средства имитации и разливали в поселковом клубе жидкий хлорпикрин, который используется в армии для проверки противогазов. Еще орали под гитару песни, это дело Женька, выходец с Дона, обожал неимоверно.

Давыдов пришел в казарму к вечерней поверке. Раздав перед строем указания, он на период своего отсутствия назначил старшим в отделении Мамедова. Потом вызвал в свою канцелярию (она же каптерка) Кудрявых и Иванова.

— Ну вот что, орелики. Завтра с утра оба на склад ВТИ[23]. Скрудж дал добро на «закрома родины». На все про все у нас пять минут, дольше Кузнецов рыться не позволит. Что найдем и утащим — наше. Поэтому заранее распределим обязанности: Кудрявых — берешь полевку или провод для взрывных работ, он в красной оплетке в бухтах по пятьдесят метров. Андреев видел такие у входа на склад, когда там масксети получал. Провод этот Ковалев выменял на горно-обогатительном комбинате. Ты, Иванов, ищи телефонные аппараты, не обязательно та пятьдесят семь, можно таи сорок три. Смотри, может, что-нибудь интересное увидишь — сразу мне показывай. Я буду выбирать лампы для приемников. Сейчас иди к Юрченко, получи на складе паек на три дня. Выдай нашим подшивку, каптерку опечатай и сдай дежурному. С утра берем АКМ… — Расул изобразил на лице выражение глубокого удовлетворения, — …и первым автобусом выезжаем. Там быстренько обсвязичиваем позицию и — домой. Вопросы?

— Автомат зачем? Охотиться будем? — поинтересовался Расул. — Сейчас гуси возвращаются, утки. Зажарим, меня дед учил. Есть охотничий способ запечь в глине, пальчики оближешь.

— Сейчас у волков свадьбы заканчиваются, росомахи с весны голодные бродят, вот по ним при случае и постреляем. А гуси… пусть живут, — Вообще-то у Тольки были неучтенные патроны, этим на точках баловались все офицеры, но он еще не решил, стоит ли афишировать данное обстоятельство. — Я у Черненко имитации набрал, пошумим.

— А что там на посту конкретно делать будем? — спросил Мишка. — Можно фотоаппарат взять, пощелкаемся по пути и на сопке, места там, должно быть, хорошие.