Людмила Козинец
      В пятницу, около семи
      - Больно?
      Вопрос на засыпку. Я лежу на Южнобережном шоссе воскресным вечером, придавленный собственной "Явой". К сожалению, мне вовсе не пригрезился звук ломающейся кости; правда, сейчас, в минуту ошеломленности, я не особенно ощущаю боль, вот только противно, что меня трясут за ворот куртки.
      А девчонка распаниковалась, уже и ладошку занесла - в чувство меня приводить.
      - Тихо, подруга. Зови людей, снимайте с меня это железо.
      - А... никого нет. Людей... Я одна.
      - Плохо... Ну, тащи "Яву". Потерплю.
      И тут я вроде бы потерял сознание, потому что на самом деле никак не мог я видеть то, что увидел.
      Девчонка, маленькая такая, рыженькая, оставила в покое мою куртку, посмотрела на "Яву", на меня, покусала губку, словно решаясь на что-то. А потом выудила из кармана своих джинсиков плоскую, чуть округлую пластинку серого искристого металла и подвела ее под мотоцикл. Огромная в своей неподвижности "Ява" дрогнула и, плавно покачиваясь, поднялась в воздух, освобождая мои ноги. Затем, так же бесшумно, поднялась еще выше. Впечатление, доложу я вам! Стоит такая легонькая девчушка лет пятнадцати и держит на ладони малиновый мотоцикл.
      "Ява" медленно соскользнула, будто съехала с невидимой- горки в кювет, а я закрыл глаза, быстренько посчитал до десяти и спросил:
      - Как тебя зовут? - Наверное, я просто хотел услышать ее голос.
      Она присела возле меня:
      - Рики.
      - Рики-Тики-Тави... Голосуй машину.
      Но дорога была пустая. Последний рейсовый автобус минут сорок как прошел.
      - Да... Здорово влип. Нога-то явно сломана. Кость бы зафиксировать. Послушай, выломай пару веток, шину сделаем.
      Она быстро свернула и сунула мне под голову свою хрустящую курточку.
      - Не нужно тебе шины. Лежи и дыши как следует. Не шуми. Может быть немного больно.
      Закатала аккуратно брючину и склонилась так сосредоточенно, что враз я понял: дело плохо. Крови, правда, не было, но под кожей вздулся уродливый остроконечный бугор. Я уже видел такие, но все равно в горле зашевелился ком. Пришлось возвести очи горе. А когда холодные пальцы пробежали по голени и шевельнулась сломанная кость, вот тогда я и задышал, как ведено было.
      Но боль скоро ушла. В глазах прояснилось, нога словно онемела, и я почти не ощущал прикосновений. Все отдалилось; я как будто задремал или даже уснул. И внезапно очнулся: сидит на травке, уютно подвернув под себя ноги, Рики, лежу я навзничь на теплом асфальте, уже совсем вечер, и хочется пить. Рики ехидно прищурила глаза:
      - И долго ты тут страдать намерен? Разлегся, симулянт.
      - Кто симулянт? Да у меня самая сломанная в мире нога!
      - Нога? Врешь ты все. Целехонек. Ни один рентген не покажет. Давай, давай. Вставай.
      Я вздохнул поглубже и встал. Нормально встал. На две абсолютно здоровые ноги.
      Одно из двух: или я сошел с ума, или эта дева - экстрасенс.
      Рики встала, внимательно рассмотрела мою наверняка туповатую физиономию и сочувственно сказала:
      - Ну-ну... Ты особенно не переживай. Мало ли что случается. Невидальщина - не небывальщина.
      Она с каким-то вкусом произнесла эту русскую пословицу, словно щегольнув ее знанием. Она меня еще и успокаивает!
      Мы спустились к морю, осыпая лавины острой щебенки, цепляясь за плети каперсов, пачкая руки их пряной зеленью. Пугнув стайку рыбной мелочи, я зачерпнул воды; умылся тщательно и с наслаждением. Мы примостились на камнях. Рики молчала, жевала листик тутовника, лицо у нее было скучающее. У меня от любопытства чесался кончик носа, но вдруг накатил приступ застенчивости. Наконец я пустил пробный шар;
      - Расскажу кому - не поверят...
      Рики ответила спокойно:
      - Я на это и рассчитываю.
      - Может, мне не нужно об этом рассказывать?
      - Так все равно же не поверят.
      - Это правда. У меня есть в Киеве один знакомый. Он всем рассказывает, что побывал внутри летающей тарелки, причем выдает грамотно технические данные, хотя сам - откровенный гуманитарий. Но никто не верит. И все смеются.
      Засмеялась и Рики. Тогда я осмелел:
      - Ты экстрасенс? Я читал...
      - Нет.
      - Тогда...
      - Я внеземлянка.
      Мне не удалось задавить нервный хохоток. А она встала, подошла к воде и ступила на легкую зыбь вечернего моря. И пошла. Спокойно, чуть подняв плечи, заложив руки в карманы джинсов. Остановилась, обернулась. И, стоя на воде, шагах в десяти от берега, смотрела на меня испытующе и холодновато.
      Словно молния рванула нервы, круша их и поджигая. Я невольно напрягся: внутри как бы запела струна - высоко, чисто и мучительно.
      Рики выдернула ладони из карманов, протянула руки перед собой. На кончиках пальцев вспыхнули звезды. И посыпались, мерцая, в небо и море, оплетая пространство зеленовато-голубым рисунком с мгновенным, завораживающим, переменчивым ритмом.
      И вдруг звезды погасли. Рики сунула руки в карманы и, перебежав по волнам, села рядом.
      - Что это было?
      - Это? Игра. Просто такая игра.
      Я перегнулся и стащил с маленькой ступни обувку. Повертел, посмотрел, понюхал, чуть не попробовал на; зуб. Обыкновенная синяя кроссовка. Рики смотрела на меня ехидно.
      И тут я почувствовал себя очень-очень официально, ну прямо как во фраке. Я начал говорить речь. О том, как это прекрасно - Братство по Разуму, и как мы тут, на Земле, долго ждали и верили. На меня нашел детский восторг. Я очень хотел верить в контакт и давно сердился на всех, кто отрицал возможность его.
      Рики послушала-послушала, потом остановила меня:
      - Знаешь, ты успокойся. Это не контакт. Мне... нам всем нельзя вмешиваться. Я здесь уже год. И я поняла, что это неправильно. Я все понимаю: наше дело - сравнительная история двух цивилизаций. А контакт это уже вмешательство. И все-таки, наверное, нехорошо разглядывать дом, не представившись хозяевам.
      - Ну так представьтесь! Официально, по всей форме, как это там: "К парламентам, правительствам..." Нет, лучше так: "К землянам!"
      - Я же сказала: нельзя. У нас многие против.
      - Но ты ведь со мной...
      - Никто не поверит. Никто не видел.
      - Правда... Но что же делать?
      Мне стало обидно. До слез. Они есть! Они ходят среди нас, такие же, как мы!
      - Рики, а ты такая, какой я тебя вижу?
      Она подняла лицо - чистое загорелое лицо, серые глаза, ямочки на щеках. Обыкновенная девчонка, только очень уж серьезная.
      - Я? Ну, в общем, да.
      Мне почему-то стало легче. Но что творится! Происходит встреча представителей двух миров, тот самый контакт, а я сижу себе на камушке, вроде так и надо. А что делать? Что делать-то, братцы? Я забегал вокруг Рики и запричитал:
      - Что делать-то? Черт, ну почему я ничего не могу?
      - Да ты сядь. Я тоже могу не много.
      Я сел. Достал из кармана начатую пачку морковного печенья. Мы запили его водой из крошечного родничка. Потом обтрясли шелковицу и съели по полной пригоршне мелких, приторно сладких ягод, страшно ими перемазавшись. И я с удовольствием отмывал мордашку Рики в ручейке, крепко держа девчонку за шею. Она брыкалась и визжала, совсем как моя младшая сестра.
      Такой вот получился банкет по случаю встречи цивилизаций. Рики причесалась, заглядывая в круглое зеркальце, которое, конечно же, нашлось у нее в кармане. Швырнула в море плоский камень, уселась на гальку и загрустила. И сказала после долгого молчания:
      - Не хочу уйти бесследно. Хочу тебе сделать подарок. Я научу тебя. Это не очень сложно.
      - Меня? Чему научишь?
      - Ты сможешь вылечить практически любую болезнь. Срастить перелом, восстановить ткани, костный мозг, печень... Что угодно и за считанные минуты. Не скрывай этого. Работай! И когда в тебя поверят, как следует проверят твою работу, когда примут серьезные люди - тогда ты все расскажешь.
      - Расскажи сама,
      - Нет. Мне нельзя.
      И я понял, что нельзя. Но я ничего не ответил Рики. И какое-то чужое молчание надолго легло у наших ног. Потом Рики неожиданно заторопилась. Сказала, что придет в пятницу около семи к старой беседке-ротонде на въезде в Симферополь. Расстались мы самым обычным образом: она кивнула и медленно, этак вразвалочку ушла по шоссе в сторону Морского.
      Было уже совсем темно. Я завел мотор и полетел к Алуште.
      Сегодня пятница. Мне идти. Идти, чтобы она сделала меня почти богом научила врачевать наложением рук. Она предлагает мне бесценный дар. Да только совладаю ли я с ним? Думать мне об этом страшно, не думать - нельзя.
      Что я смогу один? Вылечить пять, десять тысяч? А кто их выбирать будет, эти десять тысяч? Я, что ли? Избави боже! Да и что такое я? Ну, свалился на меня такой счастливый несчастный случай: эта рыжая Рики со звезд. А обо мне она подумала? Мне не останется ничего другого, как просто положить жизнь на эту работу. Иначе дар ее бессмыслен.
      Видел я очередь к одному просто хорошему врачу. Тихую, скорбную очередь. И его самого видел: дочерна усталого, с печальными глазами, которые он прятал за линзами очков. И не было в нем надежды, не было, не было! И ведь не поверят мне, все равно же не поверят! Пока не будет полного парада и репортажа о контакте по первой программе. И что я буду? Каприз природы, шарлатан, святой, пришелец из будущего? Ой-ой-ой.... Я отчетливо увидел протянутую ко мне в мольбе скрюченную страданием руку и помотал головой, прогоняя наваждение.
      Комплексовать поздно и стыдно. Сколько людей умерли за эту неделю? Сколько умрет за тот час, что остался до встречи?
      Рики, рыжая девчонка Рики, и насколько же легче мне было бы сейчас лежать в травматологии со вздернутой ногой! И лопать яблоки, желтые и прозрачные, как солнце над полуостровом.