Людмила Козинец
      Последняя сказка о "Летучем Голландце"
      Даниилу Клугеру
      ...И в полночь в середине сентября порвался круг предначертания. Проколов бушпритом невидимый барьер времени, с шипением разрезая спокойную воду бухты, "Летучий Голландец" еще несколько минут двигался по инерции. Наконец остановился неподвижно. Погасли на реях огни Святого Эльма, обвисли в безветрии клочья парусов, оборванные снасти. Корабль бросил якорь у незнакомого скалистого берега.
      Слева, закрывая полнеба, высилась гора - беспорядочное нагромождение валунов, словно разметанных взрывом вулкана. Справа замыкал бухту длинный змеистый мыс, рябой от облачных теней. В чистой аметистовой воде бухты дрожали отражения ранних огней и звезд. С берега доносились музыка, негромкий смех.
      Мрачно, скорбно смотрели на незнакомый берег матросы "Летучего Голландца". Капитан медленно застегивал вытертый почти до основы бархатный камзол, шитый потускневшим уже серебром. Впереди у него была еще одна ночь на берегу, ночь, которая наверняка не принесет избавления и долгожданного покоя.
      Лишь раз в сто лет мог сойти на берег капитан проклятого, давно уже мертвого корабля - для того, чтобы просить у живых искупления несчастным, заблудшим в безвременьи. Капитан Ван-Страатен... легенда сохранила его имя. Тяжело было на сердце у капитана. Сойти на неведомый берег, бродить ночью среди незнакомых людей и, заглядывая в их лица, искать, искать ту единственную, что бесстрашием своим согласится выкупить покой для вечных скитальцев, которых не принимает земля и отвергают глубины океана. И не найти. Ведь так уже было. Капитан помнит темный ужас в глазах девушек, который снова швырял команду его корабля в объятия бесстрастной вечности.
      А нужно было, чтобы девушка отважилась обвенчаться о ним до рассвета. Но слишком широко разнеслась по свету черная молва о "Летучем Голландце", и обычно короткая людская память все никак не могла забыть ее. А девушки, выросшие у моря, с молоком матери впитывают все были и небылицы соленых глубин.
      Под безнадежными взглядами матросов капитан и его помощник спустились в шлюпку. Берег качнулся и поплыл навстречу, напоминая неплотно сжатую горсть, полную горящих алмазов. Донесся запах степных трав, нагретого камня, зрелых, истекающих соком плодов, молодого терпкого вина. Гнетущая тоска сжала сердце капитана. Он жил на той благословенной земле, пил молодое вино, касался губами тугой кожицы золотистых плодов и был счастлив. Он был когда-то молод и горяч, верил в себя более, чем в бога и дьявола, и уж никак не собирался жить вечно. И вот... бороздит океаны призраком, став пугалом для своего же брата моряка.
      Сначала хотелось только вырваться из невидимой темницы, а ныне... Ничего уже не хочется капитану Ван-Страатену, лишь покоя, лишь забвения. В теплой земле или в холодной пучине. Забыться, уснуть вечным сном. Неужели не искупил он еще дерзкую свою похвальбу?!
      О, незнакомый берег, пошли капитану храбрую девушку, которая даст ему руку и вечный покой! И пусть ее доброе сердце простит мятежного моряка.
      С этой молитвой капитан Ван-Страатен ступил на мелкую, обкатанную волной гальку. В нескольких шагах от кромки прибоя поднимались вверх ступени. Над ними дышала ароматной прохладой увитая глицинией арка. Лиловые грозди в вечерней росе касались лиц мореходов.
      Навстречу неторопливо шли двое. Моряки с "Летучего Голландца" насторожились: какие они, первые люди этой земли и этого времени?
      Двое мужчин негромко беседовали, часто кивая друг другу и, видимо, находя полное согласие.
      - Дорогой мой, проблема героя в наше время неразрешима. Вы можете предложить альтернативу? Я - нет. Даже если на минуточку предположить, что я напишу этакого рыцаря эпохи НТР без страха и упрека, имея ввиду положительное его воздействие на умы молодежи, то... Нет, нет, ну что вы, я отлично знаю, что последует потом!
      - Позвольте вам возразить. Наш читатель настолько истосковался по чувствам светлым, по герою цельному, что ваши усилия нашли бы благодарных ценителей.
      - Милый мой, а критики?! На мою седую - не спорьте, не спорьте, седую голову немедленно обрушатся обвинения в незнании жизни, лакировании действительности, искажении сложного внутреннего мира человека, примитивизме и прямолинейности изображения нашего современника...
      Увлеченные совершенно непонятным для моряков разговором люди поравнялись о капитаном. Один из них, небольшого роста, в смешном сером беретике на голове, повесил внушительную трость на сгиб локтя и обратился к Ван-Страатену:
      - Молодые люди... э-э-э... не будете ли вы столь любезны сообщить мне, который теперь час? Я, видите ли, по рассеянности выкупал нынче свои водонепроницаемые...
      Капитан, рискуя показаться нелюбезным, резко мотнул головой. Человек в берете некоторое время разглядывал капитана, потом пожал плечами и взял под руку своего спутника:
      - И, обратите внимание, милейший, я демократ по убеждениям, но никак не могу одобрить эту нынешнюю моду под девизом "цирк приехал". Ну ладно эта давешняя - ходят в чем-то, скроенном из лоскутного одеяла, и с прической "взрыв на макаронной фабрике". Ну ладно! Но это что такое? Волосы, как у отца протодьякона, как у... у меня самого в шестидесятых, кружева на шее, цепь на груди и штанишки до колен! Нет, я решительно не понимаю...
      - Ну что вы, уважаемый. Это же артисты.
      - Неужели?
      - Да. Поглядите, какая посудина на рейде болтается. Опять что-нибудь из пиратской жизни снимать будут.
      - Кстати, о пиратах. Встречаю я давеча своего редактора...
      Голоса удалялись. Капитан посмотрел вслед уходящим и заторопился. Теперь нужно было найти таверну, желательно близ порта - место, где наверняка много людей, где веселье будет продолжаться до утра, где можно встретить девушек.
      Таверну они обнаружили довольно скоро, по неистребимому запаху пригорелого масла. Но на хлипкой двери висел внушительный ржавый замок, а на нем - табличка с пугающей надписью "Переучет". Капитан какое-то мгновение пытался сообразить, что означает это странное слово, но безуспешно.
      Тогда пошли наугад, держа курс на гитарные переборы. Где музыка, там и девушки.
      Люди сидели прямо на светлых камнях набережной. Смеялись, шумно разговаривали. Капитан быстро окинул взглядом лица, и сердце его дрогнуло. Но тут же проснулось в душе жестокое сомнение. Капитан принялся было рассматривать ближайшую девушку, как услышал за спиной тяжелый вздох. Он обернулся. Его помощник медленно и широко крестился, меряя глазами расстояние между щиколоткой и краем юбки девушки, свободно сидевшей на парапете. Санта Мария Стелла Марис! Если мать этой девицы позволяет ей разгуливать в таком виде, то как же может капитан Ван-Страатен связывать свою судьбу с такой семьей?! Да ни за что, даже ради спасения души! Капитан счел за лучшее не подходить к этим людям. Ну их совсем.
      И капитан в сопровождении своего безмолвного помощника направился далее. Вскоре они набрели на другую компанию.
      Вокруг крошечного, почти символического костерка расположилась группка молодых людей. Текла неторопливая беседа, расцвеченная блестками шуток, давними воспоминаниями, ссылками на какие-то книги и авторитеты общих друзей. По всему чувствовалось, что сидели у огонька добрые приятели. Ходил по кругу термос, пахло крепким кофе, на чистом полотенце сочился широким надрезом арбуз.
      Минуту понаблюдав, капитан уловил, что нити разговора и душевной симпатии сходятся к человеку, который полулежал в обнимку с гитарой. Беспорядочно перебирая струны длинными пальцами, он вполне серьезно говорил:
      - Вовсе нет. Что вы мне тут!.. Может быть, я один доподлинно знаю, что на самом деле случилось с "Летучим Голландцем" и его капитаном Ван-Страатеном...
      - О! Так расскажи!
      Капитан вздрогнул и внимательно всмотрелся в смуглое лицо. Нет, этот человек ему незнаком. Да и странно было бы... Все его знакомые давно стали прахом. Хотя... капитан видел однажды такие руки, как эти, лежащие на лаковом теле гитары. Такие же длинные, узкие кисти с тонкими гибкими пальцами. Правда, эти руки были изображены на фреске в одном испанском монастыре. Что же может знать этот человек о проклятом корабле?
      А тот, не отвечая на веселые вопросы, вдруг поднял загнутые ресницы, и в светлых холодноватых глазах, похожих на полированную серую зелень камня халцедона, блеснул такой лукавый огонек, что стало понятно - он шутит. Капитан облегченно вздохнул.
      Длинные пальцы, вкрадчиво будившие струны, вдруг стали жесткими, рванули певучий металл отчаянным аккордом. "Святая дева, Южный Крест..."
      Хорошо пели. Истово. Капитан решился выйти к людям, которые поют такие правильные песни.
      Он тихо присел у огня. К нему обернулись приветливые лица. Но капитан не мог заставить себя улыбнуться в ответ. Воспаленными глазами, где запеклась соль невыплаканных слез, он спрашивал девушек: "Ты? Может быть, ты? Или ты?.."
      Веселая компания примолкла: странный человек вышел к ним из темноты. Молчит, рассматривает, машинально касаясь пальцами шелковой нити темных усов. И лишь человек с гитарой вроде бы не удивился. Потянулся навстречу и просто спросил:
      - Откуда, ребята?
      - Издалека...
      - А куда?
      - Далеко...
      Вот и весь разговор. Морякам налили кофе. Капитан пил мелкими глотками, внимательно разглядывая компанию поверх края пластикового стаканчика. А ребята тем временем продолжали свои беседы, снова зазвучала гитара.
      Рядом о капитаном сидела на разостланном плаще крупная смешливая девушка, из тех веселых толстушек, скорых на хохот и на слезу одинаково, которых любят не за что-то, а за то, что вот такая. Пышная, белолицая, с ямочками на пухлых локотках, с негустыми рыжеватыми волосами, веснушками, рассыпанными и па носу, и на плечах.
      После грустной песни капитан заметил, как девушка украдкой отерла глаза и носик. Жалостливая... Может, пожалеет не только чью-то былую любовь, но и его былую жизнь?
      Капитан заговорил с ней. Девушку звали кругло и ласково - Тома. Интерес совсем взрослого красивого мужчины ей польстил, она отвечала охотно, беспрестанно улыбалась. На их оживленную беседу скоро обратили внимание, кто-то вполголоса уронил фразочку не без яда:
      - Томка очередного несчастненького нашла. Сейчас жалеть примется...
      А Томка, подперев щеку рукой, вздыхала над горькой судьбиной одинокого скитальца, который вот уже сколько времени болтается по свету, и нет ему ни отдыха, ни покоя, и никто его нигде не ждет.
      Выслушала. Поразмыслила. И рассудительно сказала:
      - Так, понятно, чего ж там. Сколько ж можно бродяжить, пора якорь кинуть. Мне что, мне не жалко - живи. Дом не то чтоб велик, но комнатенку выделю. Работу найдешь, хоть в поселке, хоть в рыбхозе. Вот с пропиской у нас туго. Но если у тебя бабки водятся - устроим. Не, не через милицию, ни боже мой! Просто Верка вчера сказала, что за бабки готова фиктивный брак скрутить. Соображаешь? Вот я тебя завтра к Верке и сведу. Ну а мне за комнатенку и платы никакой не надо, поможешь в ремонте, да в саду, да на винограднике. Э, ты чего?
      Капитан уронил лицо в ладони. Верка. Фиктивный брак. За "бабки". А он-то... Ну что ж, на любовь рассчитывать не приходится. Попробуем всучить судьбе фальшивый вексель.
      - Слушай, давай сюда твою Верку. Понимаешь, сейчас надо.
      - Чего "сейчас"?
      - Договориться надо сейчас. Есть у меня... бабки. Хорошо заплачу. Только сейчас. Я на рассвете уехать должен.
      - А-а... да поздно уж. Хотя... Верка вроде на танцы в санаторий собиралась. Если пошла, то часам к двум вернется. Давай попытаемся.
      Девушка засуетилась, собирая вещички - кофточку, сумку, шляпку. Попрощалась с друзьями, сказав напоследок:
      - Вы костерок-то гасите, гасите. Я и то удивляюсь, как это пограничный наряд до сих пор не явился.
      И повела капитана горбатыми улочками поселка, похожего на все приморские городки мира. Дома из желтоватого пористого ракушечника, увитые старыми мощными лозами винограда; заросшие сухими колючками и редкими розами дворы; рубленые в скалах ступени, крутые лестницы-трапы, соединяющие соседние улицы. И застоявшийся запах рыбы и гниющих водорослей, который веками не могут выдуть влажные ветры с моря.
      Верка оказалась дома. Она успела уже снять грим, лицо ее лоснилось. Волосы накручены на мелкие бигуди, небрежно подвязан застиранный халатишко. Словом, это был тот всем знакомый тип женщины, который и во времена капитана Ван-Страатена выразительно назывался "холерой".
      Выслушала она Тому молча, раскуривая дешевую сигарету. Потом сказала:
      - В общем так, мужчина. Я согласная - гроши во как нужны! Но, мужчина! На жилплощадь и не мечтай, сама комнату снимаю, так что... И без фокусов, усек? Любовь наша с тобой на бумаге вся останется, а свобода моя - при мне. Права качать тебе нет резону. Враз под суд - и долой прописку. А теперь ближе к деньгам. Вижу я, что ты мариман, так, может, чеками расплатишься? Не, ты смотри, тебе же выгодней, тогда ж треть и скостить можно...
      Капитан мало что понял из Веркиных слов. Но про деньги сообразил. Он вынул из пояса монеты и щедро сыпанул на стол. Не потускневшие от времени дублоны и дукаты ярко блеснули в свете убогой, засиженной мухами лампы.
      Верка от изумления дара речи лишилась. Потянулась к монетам ее дрожащая рука, зацепила желтый кругляшок. Помяла Верка зубом древний чекан и ахнула тоненько. Уже нависли над золотом жадные пальцы, но страх пересилил:
      - Ты кого ко мне привела, подруга? Ты где этого карася выудила? Ты это чего ж, хочешь чтоб Верка жизнь свою цветущую на нарах гробила? Не-етушки! Забирай рыжики и вали отсюда с гусем своим лапчатым! Ишь, что удумали! Да я милицию щас...
      Дверь захлопнулась. Жалостливая Тома нырнула в ближайший переулок. И остались капитан с помощником посреди незнакомого ночного города. И загоралась уже предутренняя заря.
      Белая пыль покрыла носки ботфортов. Капитан брел к морю, с ужасом думая о том, как вернется на корабль. Вернется... еще на сто лет.
      За невысоким, просевшим от старости заборчиком блеснул свет. Капитан остановился. Единственный свет в ночи... И чей-то голос, хрипловатый мальчишеский альт, упрямо, сквозь зубы бормотал знакомые морские слова. Капитан заглянул во двор.
      Под приземистым деревом грецкого ореха на обломке ракушечника сидел мальчишка. Плотно зажав уши руками, зажмурив глаза, монотонно раскачиваясь, он твердил наизусть текст о парусном вооружении брига. На коленях мальчишки лежала раскрытая книга, освещенная оранжевым светом фонаря, привязанного к ветке дерева. Мальчишка сбился, в досаде помотал головой, открыл глаза и уткнулся в книгу. Капитан улыбнулся, тронув пальцем усы.
      - Эй, юнга!- позвал негромко.
      Мальчишка вскинул голову и стремительно вскочил, уронив книгу. Перед ним в проломе хлипкого заборчика стоял капитан. Самый настоящий капитан - в этом не могло быть сомнений. Обветренное и сожженное солью режущей волны лицо, длинные волосы, голова небрежно повязана куском когда-то белого шелка, на котором виднеется засохшее кровяное пятно. Серый шитый серебром камзол словно осыпан невысохшей водяной пылью. Алого сукна пояс, высокие ботфорты... Только в маленьких приморских городках могут появляться по ночам такие капитаны.
      Капитан шагнул ближе. Мальчишка выпрямился и запрокинул лицо Ван-Страатен был высок. И вдруг, охватив взглядом тонкую фигурку, капитан понял, что перед ним не мальчишка, а совсем юная девушка. Это было потрясение почище Верки. Всякое повидал на своем - слишком долгом! - веку голландский моряк, но девушку в тельняшке, в обрезанных по колено штанишках, девушку, заучивающую морскую премудрость, даже во сне не чаял увидеть. Он покачал головой, еще раз подивившись странностям времени, в котором оказался нынче, и спросил дорогу в порт.
      - Да вы не найдете, тут у нас два тупика да восемь поворотов. Я провожу, - серьезно сдвинув выгоревшие бровки, сказала девушка.
      Выскользнула в пролом и независимо зашагала рядом с капитаном, кося любопытным глазом. Шла, подняв плечи, заложив руки в карманы, двигалась с грацией дикой кошки.
      Капитан и помощник обменялись улыбками.
      Чтобы не молчать, капитан поинтересовался, зачем это девушке понадобилось парусное дело, да еще в четвертом часу ночи. Она сразу ощетинилась: видно, такие вопросы ей задавали часто. Ответила скупо собирается поступать в училище и стать капитаном. Помощник снова перекрестился и обреченно сказал:
      - Конец света настает!
      Капитан серьезно остановил его:
      - Ну почему же, мне приходилось слышать о таких вещах. Слышал я и о женщинах-пиратах, а одна из них даже командовала флотом. Ну, флотом - это громко сказано, но кораблей пять ей подчинялось.
      Восторг блеснул в глазах девчонки, она вся аж загорелась от любопытства. И капитан, снисходя к жажде приключений, которую вечно испытывает юность, рассказал ей красочную и кровавую легенду. Он подозревал, что девчонка нарочно плутает по кривым улочкам, растягивая путь, но все равно спешить было уже некуда.
      Кончился рассказ, и кончилась улочка, впереди сверкнули цепочки огней на набережной. На фоне посветлевшего неба четко вырисовывался силуэт "Летучего Голландца". Капитан тоскливо посмотрел на свой корабль, где ждали его, затаив надежду, матросы. Что ж, опять не повезло...
      - Ну.спасибо, юнга. Вот, держи на память, - капитан подал девушке дублон. Она несмело протянула руку. Капитан вдруг увидел, как сломался на груди рисунок полосок тельняшки, ложась двумя полукружиями, и задержал дыхание.
      - Сколько тебе лет, юнга?
      - Семнадцать, капитан.
      - Семнадцать... А ты... ты любишь кого-нибудь?
      Девчонка улыбнулась, неожиданно горько и мудро.
      - Я море люблю, капитан.
      И тогда последнее отчаяние заставило капитана спросить:
      - А знаешь ли ты главный закон моря?
      - Да, капитан. Получив сигнал бедствия, каждый моряк обязан спешить на помощь.
      - Так, юнга. Ну вот,- заторопился Ван-Страатен, вдруг поверив блеснувшей безумной надежде. - Так вот! Терплю бедствие! Спасите наши души...
      И капитан "Летучего Голландца" сбивчиво рассказал девушке, что привело его ночью на незнакомый берег. Она выслушала молча, опустила глаза. И вдруг вздрогнула всем телом - стоящий в круге света от фонаря, капитан Ван-Страатен не отбрасывал тени...
      Девушка повернула строгое лицо к морю, долго глядела на темные мачты корабля. Затем, словно снимая с ресниц паутину, провела пальцами по лицу. И сказала тихо, но твердо:
      - Я готова, капитан.
      - Что ты сказала, девочка? Повтори...
      - Я иду с вами...
      И Ван-Страатен бросился к ногам маленькой стриженой девчонки. Обняв сбитые колени, обжигая их слезами, поцеловал запыленные ступни.
      Уже не рассуждая, лишь страшно боясь опоздать, подхватил ее на руки и понес в шлюпку. Помощник сел на весла, кинув на дно шлюпки целый ворох ветвей глицинии, которые незвестно когда успел наломать. Капитан, прижимая к себе драгоценное существо, торопливо срывал с плеч камзол, чтобы закутать дрожащую фигурку.
      Корабль приближался, словно вырастая из черной воды. Девушка ни разу не оглянулась в сторону берега.
      И вот она стоит на ветхой палубе, в кругу матросов Ван-Страатена, бесстрашно выпрямившись. Изгнанники земли, пленники моря глядят на маленькую девушку, как язычники на жертвенного ягненка, чья кровь должна купить им милость богов. Но капитан... сжимает в руке ледяную ладошку, и сердце его, уставшее, измученное сердце бьется неровно.
      А в небе, над ломаной линией гор, горят первые краски зари. Бледнея от ужаса и желания избавления, капитан Ван-Страатен произнес:
      - Перед тобою, вечное небо, перед тобою, вечное море, перед вами, спутники мои, я, капитан Ван-Страатен, беру в жены эту девушку...
      И твердый голосок продолжил:
      - Перед тобою, вечное небо, перед тобою, вечное море, перед вами, спутники капитана, я, простая девушка Мария, беру в мужья этого человека...
      Дрогнуло обветшалое, источенное червем тередо тело "Летучего Голландца". Посреди неподвижной бухты родилась огромная волна, медленно двинулась, скручиваясь в гигантский водяной столб. Обнажилось каменистое дно, на котором бились, задыхаясь, пучеглазые рыбы. Смерч, поднимая на гребне корабль, вырастал к небу. Окутанное клочьями пены судно замерло на мгновение. И распалось в прах...
      Рванул ветер и развеял "Летучий Голландец"...
      Мария с высоты водяного столба на миг увидела рассветную землю, далекие горы, голубые сады в золотистой тяжести плодов, сумрачные долины, виноградники в сизой дымке. И, захлебнувшись, низринулась вниз, в черно-зеленую пропасть...
      Очнулась на колючем галечном берегу. Лежала неподвижно, боясь открыть глаза. Постепенно возвращалось ощущение тела - боль и холод. Мария застонала, поднимая тяжелую голову. Правая рука совсем онемела. Девушка попыталась пошевелить пальцами и не смогла - ее руку крепко сжимала другая рука, сильная, смуглая...
      Рядом с девушкой, упав лицом на пестрые камешки, лежал капитан Ван-Страатен. Сквозь повязку на голове кровоточила старая рана.
      Мария расцепила сведенные судорогой пальцы. Капитан вскрикнул и повернулся на спину. Солнечный свет ослепил его, он вскинул ладони к лицу. И вдруг резко сел, безумным взором обшаривая море. Потом вытянул дрожащие пальцы, внимательно посмотрел на них и прошептал:
      - Почему?!
      И тогда Мария, не дрогнув, произнесла ложь, которая одна только и могла сейчас поднять капитана на ноги:
      - Потому что я люблю тебя...
      Впрочем, может быть, это было пророчество.