Его литературная деятельность была весьма значительной, и составители современного биографического словаря "Русские писатели. 1800-1917" сочли необходимым посвятить ему солидную статью. Правда, принципиально объективный тон, присущий в целом этому словарю, в статье о В. А. Грингмуте (как и о других "черносотенных" литераторах) не выдержан; говорится, например, что "имя Грингмута стало нарицательным, обозначая рьяного "черносотенца", погромщика (!) и обскуранта". К тому же составители предпочли "завуалировать" национальную принадлежность В. А. Грингмута, назвав его "выходцем из Германии"104.
      Роль В. А. Грингмута в "черносотенном" движении невозможно переоценить. Его неожиданная смерть в конце 1907 года (ему было всего 56 лет) нанесла непоправимый ущерб движению. Тот же А. Я. Аврех сообщал, что даже много позднее, "8 апреля 1915 года один из руководителей "черносотенного" движения, С. А. Кельцев, писал: "Первоначально в Союзе (имелся в виду Московский Союз русского народа. - В.К.) насчитывались тысячи членов и масса сочувствующих, всегда готовых примкнуть к Союзу". Но, "к сожалению", преждевременная смерть "основателя и вдохновителя Союза" В. А. Грингмута привела к тому, что "отделы Союза... заглохли и большинство из них фактически прекратило даже свое существование"105. Ранее, в 1909 году, В. М. Васнецов с горечью поминал его: "...незабвенный и честный Грингмут!"106
      В том же году московские "черносотенцы" издали сборник статей под названием "Богатырь мысли и дела. Памяти В. А. Грингмута".
      Очень важное значение имела для "черносотенцев" и деятельность И. Я. Гурлянда. Он родился в 1868 году в Бердичеве, в весьма известной еврейской семье; отец его был главным раввином Полтавской губернии, дядя (брат отца) - видным историком еврейской культуры и раввином Одессы. Отец, который позднее занялся юриспруденцией, удостоился звания почетного гражданина.
      И. Я. Гурлянд получил превосходное образование, окончив знаменитый Демидовский юридический лицей в Ярославле. В тридцать два года он уже был профессором этого лицея и издал ряд ценных работ по истории права; на некоторые из них историки ссылаются и в наше время. Кроме того, он опубликовал несколько незаурядных произведений художественной прозы и удостоился одобрения самого Чехова. В 1904 году И. Я. Гурлянд перешел на государственную службу и с 1906-го стал одним из главных соратников П. А. Столыпина, о чем говорится в любом исследовании, посвященном этому великому государственному деятелю.
      В 1992 году появилась первая статья о Гурлянде - А. В. Чанцева в уже упомянутом биографическом словаре "Русские писатели. 1800-1917", а затем, в 1993-м, - более пространный очерк А. Лихоманова в "Вестнике Еврейского университета в Москве".
      Очерк этот, впрочем, проникнут духом "разоблачения": И. Я. Гурлянд без каких-либо доказательств характеризуется здесь как "снедаемый огромным честолюбием человек"107, именно поэтому-де и ставший непримиримым и опасным врагом своих одноплеменников-евреев. Как нечто совершенно недопустимое преподносится в этом биографическом очерке тот факт, что "завязывается дружба И. Я. Гурлянда с В. М. Пуришкевичем... Лидер Союза Михаила Архангела поддерживает с Ильей Яковлевичем переписку, они дружат семьями" (с. 150).
      Сразу же после прихода к власти в 1917 году Временного правительства началось систематическое преследование всех имевших отношение к "черносотенству". Как сказано в биографическом очерке А. Лихоманова, "Гурлянда допросить не удалось. Бросив семью, не успев уничтожить компрометирующие его документы, он бежал за границу в первые дни после Февральской революции... у него были весьма веские основания срочно покинуть страну после революции, и его позиция по еврейскому вопросу сыграла тут не последнюю роль" (с. 142, 152). Скажу еще о малоизвестном: в 1921 году И. Я. Гурлянд издал в Париже повесть в стихах "На кресте", в центре которой драматическая судьба еврея - патриота России.
      Внимание к таким деятелям, как В. А. Грингмут и И.Я. Гурлянд, важно потому, что позволяет с особенной ясностью понять проблему пресловутого антисемитизма. Как уже говорилось, значение этого термина нельзя истолковать иначе, как непримиримость к евреям как таковым, то есть любым людям, явившимся на свет в еврейской семье.
      По-видимому, именно так относился к евреям упомянутый выше купец-"черносотенец" Баранов, не соглашавшийся сотрудничать и с теми евреями, которые "исповедовали православную веру". Нет сведений о том, как он воспринимал активнейшее участие в "черносотенном" движении Грингмута и Гурлянда. Но были и другие лица, разделявшие "позицию" Баранова. В 1908 году, как радостно сообщается в нынешнем "разоблачительном" очерке об И. Я. Гурлянде, "орган Союза русского народа газета "Русское знамя" поместила передовую статью "Гг. государственные журналисты", где говорилось и о "внезапно возвысившемся юрком еврейчике Гурлянде"..." (с. 150).
      Но следует сообщить, что именно в 1908 году В. М. Пуришкевич направил П. А. Столыпину записку, в которой призывал его обратить внимание на тот факт, что "Русское знамя", по его определению, "получило характер за последнее время совершенного уличного листка, стремясь не возвысить читателя духовно, а действовать на инстинкты..."108. Очевидно, что В. М. Пуришкевич под "инстинктами" имел в виду и антисемитизм в собственном, действительном смысле этого слова - в том числе и нападки газеты на его друга И. Я. Гурлянда, вызванные уже только тем, что он родился в еврейской семье.
      Нет сомнения, что в среде "черносотенцев" были антисемиты в точном значении этого слова. Но поистине нелепо обвинять в антисемитизме движение в целом и его ведущих, обладавших правом решать те или иные важнейшие вопросы деятелей, ибо эти деятели тесно сотрудничали с евреем И. Я. Гурляндом и избрали еврея В. А. Грингмута одним из главных руководителей своего движения (он, в частности, был "председателем Русского собрания и 1-го-4-го съездов русских людей"109, в которых принимали участие делегаты всех "черносотенных" организаций).
      Нетрудно предвидеть, что у иных живущих "инстинктами" нынешних читателей рассказ о В. А. Грингмуте и И. Я. Гурлянде вызовет крайне отрицательное отношение: эти евреи, скажут они, были специально засланы в "черносотенство", чтобы разлагать его изнутри. Но следует задуматься хотя бы над тем, почему и сегодня, хотя прошло уже около столетия, этих деятелей продолжают рьяно "разоблачать" в еврейских кругах?
      Кстати, в этих кругах наверняка не согласятся с утверждением, что само наличие в среде "черносотенцев" евреев, игравших к тому же первостепенную роль, подрывает обвинение "черносотенства" в антисемитизме (в истинном значении этого слова). Мне возразят, что И. Я. Гурлянд и В. А. Грингмут были, так сказать, вырожденцами, выступавшими как злейшие враги своих одноплеменников, как "евреи-антисемиты".
      И. Я. Гурлянд в цитированном выше нынешнем очерке представлен в качестве человека, который превратился во врага своих одноплеменников ради блистательной карьеры. Но это явная неправда. Так, став уже в 1906 году ближайшим и влиятельнейшим соратником председателя Совета министров П. А. Столыпина (что может быть истолковано как огромный успех на карьерном пути), И. Я. Гурлянд позднее завязывает дружбу с В. М. Пуришкевичем, которая никак не могла способствовать карьерным интересам, - хотя бы уже потому, что Столыпин относился к Пуришкевичу весьма двойственно (ведь последний, например, откровенно заявил на одном из заседании Думы, что видит "в правительстве П. А. Столыпина, стремящегося ввести у нас конституционный строй, политического противника")110
      И уж, конечно, заведомой ложью является приписывание И. Я. Гурлянду, как, впрочем, и другим виднейшим "черносотенцам" - антисемитизма в собственном смысле этого слова. Любопытно, что до 1910 года, хотя И. Я. Гурлянд уже был к тому времени теснейшим образом связан с "черносотенцами", его не обвиняли во вражде к евреям. В том же 1910 году в Еврейской энциклопедии была помещена вполне "положительная" статья о нем (как и его дяде-раввине), завершавшаяся так:
      "Гурлянд проводит идею полного присоединения евреев к началам русской государственности, отнюдь не отказываясь от своих вероисповедных и национальных стремлений" (Т. VI, с. 851).
      Однако уже после выхода в свет этого тома кто-то почему-то решил "исправить ошибку", и в нераспроданную часть тиража была внедрена вклейка, в которой, в частности, говорилось: "В последние годы Гурлянд изменил этим взглядам в связи с реакционным направлением своей деятельности: руководимый им орган "Россия" выступает со всевозможными обвинениями против евреев и поддерживает репрессивную политику правительства по отношению к ним"111.
      Возможно, в редакции Еврейской энциклопедии вызвали негодование какие-либо передовые статьи газеты "Россия", которые обычно писал сам И. Я. Гурлянд. Выше говорилось о статье 1911 года, цитируемой историком А. Я. Аврехом в качестве образчика гурляндовского "антисемитизма". Вот что сказано в ней о незадолго до того убитом П. А. Столыпине:
      "Виднейший представитель национальной идеи был, конечно, ненавистен радикальной адвокатской балалайке, как и всему национально-оскопленному стаду полуинтеллигентов и интеллигентов-неудачников, являющихся командирами революционного стада и состоящих на инородческо-еврейском содержании"112.
      А. Я. Аврех преподнес эти суждения именно как возмутительный пример антисемитизма, исходящего от вырожденца-еврея. Однако никакого антисемитизма в истинном значении этого слова здесь нет и в помине. Чтобы доказать это, приведу цитату из статьи другого автора, опубликованной двумя годами ранее - в 1909 году.
      Вот ее начало: "Передовые газеты, содержимые на еврейские деньги и переполненные сотрудниками-евреями..." - так писал человек, которого в антисемиты зачислить не удастся, ибо это уже упомянутый крупнейший еврейский деятель - В. Е. Жаботинский, кстати, хорошо знавший положение в "передовых газетах", так как до 1903 года он был членом РСДРП и даже входил в состав ее Одесского комитета; в 1903 году он порвал с РСДРП. Но продолжим цитату из его статьи: "..до сих пор, несмотря на наши вопли, игнорируют еврейские нужды... Когда евреи массами кинулись творить русскую политику, мы предсказали им, что ничего доброго отсюда не выйдет ни для русской политики, ни для еврейства"113 (не исключено возражение, что Жаботинский был сионистом и не может считаться защитником интересов всех евреев. Но я привожу его высказывание не для присоединения к его убеждениям, а для того, чтобы выяснить истину; тот факт, что и "еврей-антисемит" Гурлянд, и еврей-сионист Жаботинский в разных целях, но согласно говорят об издаваемых на еврейские деньги революционных и либеральных газетах, весомо подтверждает правоту этого "диагноза").
      Конечно, В. Е. Жаботинского заботила судьба еврейства, а не "русская политика", но, так или иначе, под последней из его процитированных фраз, без сомнения, с удовлетворением поставил бы свою подпись И. Я. Гурлянд, выступавший, вопреки утверждению Еврейской энциклопедии (как и другие виднейшие "черносотенцы"), не "против евреев", но против активнейшего участия евреев в Революции, которая - в чем Гурлянд был с полным основанием убежден - в конечном счете не принесет "ничего доброго" (по определению В. Е. Жаботинского) ни России, ни еврейству, несмотря даже на первоначальную после победы Революции эйфорию многих евреев. И если кому-то угодно называть И. Я. Гурлянда "антисемитом", следует быть логичным и зачислить в отъявленные антисемиты также и В. Е. Жаботинского...
      В уже упоминавшемся нынешнем очерке о И. Я. Гурлянде приводятся опять-таки в качестве выражения его антисемитизма - следующие его суждения, относящиеся к 1912 году: "..годы смуты определили, что еврейская молодежь с головой окунулась в политические заговоры против исторических устоев Русского государства... натиски со стороны международных еврейских организаций показали, что с еврейским вопросом связан вопрос о политическом и социальном перевороте в России"114.
      Но и В. Е. Жаботинский почти одновременно, в 1911 году, писал о том же: "...под каким ужасом воспитывается наша молодежь. Мы уже видели таких, которые помешались на революции, на терроре, на экспроприациях..."115 И вообще, иронизирует Жаботинский, "все, в ком только было достаточно задору, все побежали на шумную площадь творить еврейскими руками русскую историю" (с. 48). Конечно, в отличие от И. Я. Гурлянда, он не беспокоился об "исторических устоях Русского государства"; его волновали "устои" еврейства. Но вот весьма выразительное противоречие: В. Е. Жаботинский, решительно возражавший против - по его определению - "несоразмерного" участия евреев в Революции, которая не даст им "ничего доброго", не считается антисемитом, а между тем И. Я. Гурлянд, говоривший о том же самом с точки зрения интересов России в целом (в том числе, конечно, и российских евреев, к коим принадлежал он сам!), клеймится как враг и предатель евреев, как патологический еврей-антисемит. И эта клевета печатается в "Вестнике Еврейского университета в Москве" в 1993 году - когда, казалось бы, всем уже ясно, чем была Революция, против которой и, в частности, против непомерного еврейского участия в ней (а не против евреев!) боролся И. Я. Гурлянд.
      В связи с этим стоит отметить один по-своему замечательный "вывод", к которому - по всей вероятности, не вполне осознанно - пришел современный историк Владлен Сироткин (о нем уже шла речь выше), опубликовавший не так давно две "разоблачительные" статьи о "черносотенцах". Он клеймил их за "антисемитизм", но в какой-то момент словно бы "прозрел" и написал следующее: "Для идеологов черносотенства (тогда, как и сейчас) "евреи" категория не национальная, а политическая"116 Тем самым В. Сироткин по сути дела полностью снял с "черносотенцев" обвинение в антисемитизме, то есть именно в национальной ненависти, хотя едва ли он ставил перед собой такую цель. Тем не менее Сироткин здесь же привел одно достаточно весомое "доказательство", сообщив, что "при Союзе русского народа открыли филиал для тех самых гонимых евреев", и даже "власти зарегистрировали в Одессе устав общества евреев, молящихся Богу (разумеется, своему Богу. - В.К.) за Царя" (с. 50).
      Это были, очевидно, люди, которые понимали или хотя бы предчувствовали, что революционный катаклизм не даст им счастья, - чего никак не понимали, например, в конечном счете уничтоженные созданным ими же строем Г. Е. Зиновьев или Л. Б. Каменев. В. Сироткин с явным одобрением писал об уже знакомом читателю моей книги А. Я. Аврехе, который до самой своей кончины в декабре 1988 года превозносил Революцию и проклинал "черносотенцев": "...историк Арон Яковлевич Аврех (которого я лично знал), не считавший себя ни евреем, ни русским, а только марксистом-интернационалистом..."
      Существо этого типа людей точно и глубоко раскрыл выдающийся мыслитель Л. П. Карсавин (1882-1952, умер в ГУЛАГе), чьи труды, слава богу, публикуются теперь в России. Владлену Сироткину - как и другим нынешним обличителям "черносотенства" - следовало бы внимательно изучить и прочно усвоить основные положения написанной еще в 1927 году - как бы к десятилетию победы Революции - работы Л. П. Карсавина "Россия и евреи".
      Он начал ее характернейшим замечанием: "Довольно затруднительно упомянуть в заглавии о евреях и не встретиться с обвинением в антисемитизме..."117 И конечно, он "встретился" с таким обвинением, хотя в работе четко проведено разграничение трех слоев (или, как определяет сам Л. П. Карсавин, "типов") еврейства: "Мы различаем... религиозно-национальное и религиозно-культурное еврейство... евреев, совершенно ассимилированных тою либо иною национальною культурою... и евреев, интернационалистов по существу и революционеров по природе. Вот об этом последнем типе евреев мы до сих пор и говорили... признание того, что он существует, описание отличительных его черт, даже оценка его с точки зрения религиозных и культурных ценностей являются не антисемитизмом, а научно-философскими познавательными процессами. Научное познание не может быть запрещаемо и опорочиваемо на том основании, что приходит к выводам, для нервозных особ неприятным" (с. 414).
      Далее Л. П. Карсавин говорит, что исследуемый им "тип" - это "уже не еврей, но еще и не "нееврей", а некое промежуточное существо, "культурная амфибия", почему его одинаково обижает и то, когда его называют евреем, и то, когда его евреем не считают (!); он определяется "активностью", которая неизбежно оборачивается "нигилистической разрушительностью... Этот тип является врагом всякой национальной органической культуры (в том числе и еврейской)..." (с. 412, 413, 414). И "практический" вывод Л. П. Карсавина таков: "... денационализирующееся и ассимилирующееся еврейство - наш вечный враг, с которым мы должны бороться так же, как оно борется с нашими национально-культурными ценностями. Это-борьба неустранимая и необходимая" (с. 416).
      Нельзя не сделать здесь одно принципиальное уточнение: из работы Л. П. Карсавина в целом ясно, что речь идет отнюдь не о борьбе с "денационализирующимся" еврейством вообще, в целом, но лишь с той его частью, теми его представителями, которые проявляют свою "разрушительную активность" прямо и непосредственно в сфере политики, идеологии. культуры, - то есть прямо и непосредственно борются с устоями чуждого им национального бытия.
      Да, речь идет о тех, о ком В. Е. Жаботинский не без презрения писал еще в 1906 году, что они задорно "побежали на шумную площадь творить еврейскими руками русскую историю". К ним, конечно же, совершенно не относятся пусть даже самые "денационализированные", но не вторгающиеся с "разрушительной активностью" в устои того или иного национального бытия люди, занятые общеполезным профессиональным трудом.
      Как ни прискорбно, в эпоху Революции в еврейской среде оказалось чрезвычайно большое количество людей, одержимых этой самой разрушительной активностью. Причину этого вполне основательно и убедительно раскрыл И. Р. Шафаревич в своей работе "Русофобия", созданной в 1978-1982 годах и опубликованной впервые в 1988-м:
      "В конце XIX века устойчивая, замкнутая жизнь религиозных общин, объединявших почти всех живших в России евреев, - писал И. Р. Шафаревич, стала быстро распадаться. Молодежь покидала религиозные школы и патриархальный кров и вливалась в русскую жизнь - экономику, культуру, политику, все больше влияя на нее. К началу XX века это влияние достигло такого масштаба, что стало весомым фактором русской истории... оно... особенно бросалось в глаза во всех течениях, враждебных тогдашнему жизненному укладу. В либерально-обличительной прессе, в левых партиях и террористических группах евреи, как по числу, так и по их руководящей роли, занимали положение, совершенно несопоставимое с их численной долей в населении". Этот, как пишет далее И. Р. Шафаревич, "прилив... почти точно совпал с "эмансипацией", началом распада еврейских общин... Совпадение двух кризисов (в России в целом и в российском еврействе. - В.К.) оказало решающее воздействие на характер той эпохи"118.
      Работа И. Р. Шафаревича вызвала совершенно беспрецедентную волну всякого рода нападок и обвинений - что ясно свидетельствует о ее высокой значительности. Разумеется, его на разные лады обвиняли в антисемитизме. Но для этого каждый его обвинитель предпринимал более или менее грубое искажение действительного содержания "Русофобии". К сожалению, этим грешили подчас даже и стремящиеся к объективности авторы.
      Среди них оказался и пишущий в основном о проблемах Православной Церкви публицист Александр Нежный. В своей книге "Комиссар дьявола", рассказывающей прежде всего о главном "воинствующем безбожнике" Ярославском, Александр Нежный не побоялся называть реальными и полными именами и этого разрушителя, и его "биографа" Минца и заявить, что в своем сочинении о Минее Израилевиче Губельмане (то есть Ярославском) "брызжет восторженной и чрезвычайно глупой слюной Исаак Израилевич (Минц. - В.К.), поневоле вызывая у всякого нормального читателя приступ юдофобии.."119
      Александр Нежный здесь явно "переборщил", определив ненависть к разрушителю и палачу русской Церкви и его одописцу именно и только как "юдофобию"; ведь не является же, скажем, глубокая симпатия русских людей к Исааку Элиевичу Левитану "приступом юдофилии"... Почему же в отношении Губельмана и Минца возмущение обязательно должно принимать характер юдофобии?
      А через несколько страниц Александр Нежный "переборщил" в прямо противоположную сторону, обвинив в юдофобии И. Р. Шафаревича: он зачислил его в стан "охотников представить русскую (шире и точнее говоря российскую) трагедию (имеется в виду Революция. - В.К.) результатом победоносного еврейского заговора" (с. 15). А ведь в работе И. Р. Шафаревича, которую "обличает" Александр Нежный, с полнейшей определенностью сказано: "...мысль, что "революцию делали одни евреи" бессмыслица, выдуманная, вероятно, лишь затем, чтобы ее было проще опровергнуть. Более того, я не вижу никаких аргументов в пользу того, что евреи вообще "сделали" революцию, т.е. были ее инициаторами, хотя бы в виде руководящего меньшинства" (с. 143; то же самое во всех других изданиях работы).
      Далее Александр Нежный преподносит более конкретное обвинение: "Непостижимым образом русские террористы оказываются у него (И. Р. Шафаревича. - В.К.) почти сплошь евреями" (с. 16), и для "опровержения" дает, в частности, перечень русских террористов-народовольцев. Но ведь И. Р. Шафаревич пишет там же, что в эпоху народовольческого террора "евреи в революционном движении были редким исключением" (с. 143), поскольку их "эмансипация" только зачиналась.
      Признаюсь, меня глубоко удивили цитируемые фразы Александра Нежного, и я обратился к нему с вопросом, почему он до такой степени исказил смысл работы И. Р. Шафаревича. И Александр Иосифович признался, что он вообще-то не читал эту работу, а только слышал рассказ о ней от одной из своих приятельниц... Словом, давно знакомый мотив:
      "Я Пастернака не читал, но протестую против его клеветнического романа".
      Что же касается множества других "критиков" работы И. Р. Шафаревича, о них и говорить не хочется: это заведомые лжецы и клеветники.
      * * *
      Участие евреев в Революции было, конечно, огромным и уж, разумеется, никак "несоразмерным" (по определению В. Е. Жаботинского) с долей евреев в населении России. Вместе с тем, как писал в уже цитированной работе Л. П. Карсавин, "глупо" утверждать (хотя это и ранее делали, и теперь делают многие), что "будто евреи выдумали и осуществили русскую революцию. Надо быть очень необразованным исторически человеком и слишком презирать русский народ, чтобы думать, будто евреи могли разрушить русское государство" (с. 415).
      Характеризуя "тип" ассимилирующегося еврея с его "разрушительной активностью", Л. П. Карсавин оговаривал, что "этот тип не опасен для здоровой культуры и в здоровой культуре не действенен. Но лишь только культура начинает заболевать или разлагаться, как он быстро просачивается в образующиеся трещины, сливается с продуктами ее распада и ферментами ее разложения, специфически его окрашивает и становится уже реальной опасностью" (с. 414).
      Кстати сказать, сегодня множество "борцов" с пресловутым антисемитизмом прямо-таки обожает приписывать своим противникам тезис, согласно которому именно и только евреи устроили русскую революцию. Конечно, существуют малосведущие или не способные к серьезному размышлению люди, которые говорят нечто подобное. Но даже самый что ни есть "черносотенный" идеолог Н. Е. Марков писал о роковом феврале 1917 года: "Тут за дело взялись не бомбометатели из еврейского Бунда, не изуверы социальных вымыслов, не поносители чести Русской Армии Якубзоны, а самые заправские российские помещики, богатейшие купцы, чиновники, адвокаты, инженеры, священники, князья, графы, камергеры и всех Российских орденов кавалеры"120. Н. Е. Марков почему-то забыл прибавить к этому перечню и ряд членов самой императорской фамилии - в том числе великого князя Кирилла Владимировича (прадеда сегодняшнего "претендента" на Российский престол юного Георгия Михайловича), который уже 1 марта явился в качестве единомышленника в "революционную" Думу, причем "на его шинели красовался алый бант"121.
      Роль евреев выросла до предела уже после разрушения Русского государства. Совершенно несоразмерное участие евреев во всем, что делалось после октября 1917 года, чаще всего "объясняют" и, более того, "оправдывают" тем, что ранее они испытывали, мол, абсолютно нестерпимые притеснения и ограничения. Так, одна современная журналистка, узнав из предоставленных ей архивных материалов о том, что в руководстве ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ вплоть до начала 1950-х годов громадную роль (никак не соразмерную с их долей в населении) играли евреи, пытается объяснить и, в сущности, "оправдать" это именно гонениями на евреев до 1917 года. Речь идет о Евгении Альбац, издавшей в 1992 году (кстати, тиражом 50 тыс. экз.) объемистую разоблачительную книгу об "органах госбезопасности". Вопрос о том, "почему среди следователей НКВД-МГБ - и среди самых страшных в том числе, - пишет Е. Альбац, - вообще было много евреев, меня, еврейку, интересует. От вопроса этого никуда не уйти. Да и не хочу я уходить.
      Я много думала над этим. И, поверьте, это были мучительные раздумья.
      И вот до чего я додумалась - изложу это очень коротко.
      Октябрьский переворот для евреев Российской империи, с ее еврейскими резервациями-местечками, с ее страшными погромами, ограничениями в правах, невозможностью для молодых евреев получить высшее образование - конечно, этот переворот стал для них своего рода национальным освобождением. Они приняли революцию, потому что не могли ее не принять: она подарила им надежду выжить..."122
      Из этого рассуждения с неизбежностью следует, что евреи хлынули в Чрезвычайные комиссии по борьбе с контрреволюцией (и позднейшие "органы"), поскольку, мол, в случае победы этой самой контрреволюции было бы ликвидировано их "национальное освобождение" в октябре 1917 года, и, более того, они-де вообще погибли бы: ведь якобы только после Октябрьского переворота у них появилась "надежда выжить".
      Буквально все положения, выдвинутые в приведенной цитате Евгенией Альбац, порождены ее невежеством (у меня нет оснований думать, что она вполне сознательно фальсифицирует историю). Во-первых, "ограничения", касающиеся евреев, были целиком отменены сразу после Февральского (а не Октябрьского) переворота. Во-вторых, нелепо утверждать, что до 1917 года у российских евреев не было-де даже "надежды выжить": в новейшем демографическом труде показано, что у еврейского населения Российской империи "были исключительно высокие темпы прироста, которых не знала ни одна народность России" (эти темпы почти в два с половиной раза превышали темпы прироста русских!)123. В-третьих, в "страшных погромах" погибло меньше евреев, чем людей других национальностей, о чем шла речь в предыдущей главе.
      Остается еще два пункта: в-четвертых, о "еврейских резервациях" и, в-пятых, о "невозможности получить высшее образование". Начну с последнего. Еще в 1877 году Достоевский заметил, что евреи имеют "больше прав или, лучше сказать, возможности ими пользоваться, чем само коренное население"124. И он был вполне прав. Так, Еврейская энциклопедия сообщала, что в 1886 году, когда евреи составляли немногим более 3 процентов населения Российской империи, в общей численности студентов университетов их было (притом не считая евреев, перешедших в христианство) 14,5 процента - то есть каждый седьмой студент был евреем. Это почти в 5 раз превышало их долю в населении страны! (ЕЭ. т. XIII, с. 57).
      В современном еврейском издании приведены более поздние и более конкретные сведения о (как там определено) "представительстве" студентов иудейского вероисповедания в главных университетах России. В 1911 году в Петербургском университете это "представительство" равнялось 17,7 процента, в Киевском-0 процентам, в Новороссийском - 34 процентам. Харьковском-2,6 процента и сравнительно меньше было в Московском125.
      Конечно же, на меня может обрушиться обвинение, что я-де сторонник "ограничений" для евреев. В действительности же я убежден, что введение правительством Российской империи пресловутой "процентной нормы" выражало слабость - и, надо сказать, постыдную слабость - этого правительства. Если его беспокоило несоразмерное (с долей населения) "представительство" студентов иудейского вероисповедания в императорских университетах, оно должно было создать поощряющие стимулы для православной молодежи разных сословий, а не пытаться - явно тщетно - ограничить количество студентов-иудеев.
      Но в то же время нельзя не сказать и о том, что суждения Е. Альбац (как и множества других авторов), "оправдывающие" несоразмерное участие евреев в Революции и даже в "органах" мнимой "невозможностью" получить высшее образование, заведомо несостоятельны. Приведенные цифры свидетельствуют, что люди иудейского вероисповедания добивались необходимого для них "представительства" в российских университетах без победы Революции и без ВЧК-ОГПУ... Это ясно, в частности, из следующего: в 1928 году, когда абсолютно никаких ограничений для евреев в сфере высшего образования не было, их доля в общем количестве студентов составляла 13,5 процента126 - то есть не больше, чем до 1917 года.
      Ведь даже в 1886 году, за тридцать лет до победы Революции, доля студентов иудейского вероисповедания составляла 14,5 процента: нельзя не учитывать при этом, что евреев среди студентов было еще больше, ибо крестившиеся евреи не входили в статистику. Для ясности напомню, что "нормы", которые безуспешно пыталось навязать правительство, составляли для Петербурга и Москвы всего 3 процента, для Центральной России - 5 процентов, а для территорий, находящихся в так называемой "черте оседлости"-0 процентов.
      К этой "черте" мы и обратимся. В связи с ней постоянно утверждается, что до 1917 года евреи были "загнаны в гетто", в некие "резервации" или даже своего рода концлагеря... Но, во-первых, территория, входившая в "черту оседлости", превышала территории Германии и Франции, вместе взятых. Далее, никто не "загонял" евреев в места их проживания на этой территории, перед нами очередной миф, начисто разоблаченный, например, тем же В. Е. Жаботинским, который писал в 1936 году: "...я тут разочарую наивного читателя, который всегда верил, что в гетто нас силой запер какой-то злой папа или злой курфюрст (или в России - злой царь. - В.К.)... Гетто образовали мы сами, добровольно, по той же причине, почему европейцы в Шанхае селятся в отдельном квартале..."127