Главное же, стержневое значение в духовном мире Владимира Мономаха имело то православно-христианское начало, которое так проникновенно запечатлелось в его цитированном послании.
      * * *
      Вглядываясь в жизненный путь Владимира Мономаха, можно испытать чувство удивления той "заминкой", которая случилась в 1113 году: князь ответил отказом на призыв киевского веча... Правда, как уже говорилось, его смущало нарушение принципа "старейшинства", но позволительно предположить, что была здесь и иная, более существенная причина.
      Почти все предшественники Владимира на Киевском престоле - Владимир Святославич и Ярослав Мудрый (а также и Святополк Окаянный) - добивались его в жестокой борьбе; несмотря на утвержденный порядок наследования пришлось побороться за Киев и сыновьям Ярослава - Изяславу и Святославу. А Владимир Мономах соглашается принять власть над всей Русью лишь после второго - и, между прочим, "отчаянного" - призыва киевских верхов.
      И есть основания полагать, что Владимир так или иначе сознавал исчерпанность государственной роли Киева. Ведь всего через треть столетия после 1113 года этот великий город оказался в состоянии полнейшей - даже прямо-таки неправдоподобной - "анархии", а спустя еще десятилетие столицей Руси практически стал Владимир-на-Клязьме - город, основанный самим Владимиром Мономахом полувеком ранее, в 1108 году.
      После смерти Владимира, свершившейся 19 мая 1125 года, в Киеве правили поочередно (по старшинству) до кончины каждого из них его сыновья Мстислав (1125-1132) и Ярополк (1132-1139); затем престол занял младший сын, Вячеслав, но всего через две недели его изгнал из Киева и сел на его место Всеволод Ольгович - сын того самого Олега Святославича, который был "незаконно" заменен в 1113 году Владимиром Мономахом. Этим как бы была восстановлена справедливость по отношению к княжеской ветви Святославичей, и Всеволод правил в Киеве до своей кончины 1 августа 1146 года.
      Однако вслед за тем начался беспрецедентный кризис киевской власти. Родной брат Всеволода, Игорь Ольгович, сменивший его на престоле, на тринадцатый день был свергнут и 19 сентября убит, а на его место сел Изяслав Мстиславич - внук Владимира Мономаха. Но это было только начало "смуты".
      То, что представляла тогда собой киевская власть, со всей наглядностью явствует из простого перечня сменявших друг друга на протяжении трех десятилетий - с 1146 по 1176 год - правителей,- причем перечень этот не полон, так как есть основания полагать, что летописи не смогли точно зафиксировать некоторые стремительные смены князей.
      1.VIII. 1146. Внук Святослава Ярославича Игорь Ольгович.
      13.VIII.114б-1149. Внук Владимира Мономаха Изяслав Мстиславич.
      27.VIII.1149-1151. Сын Мономаха Юрий Долгорукий.
      1151-1154. Изяслав (во второй раз) совместно с сыном Мономаха Вячеславом.
      8.XII.1154. Внук Мономаха Ростислав Мстиславич совместно с Вячеславом.
      Конец 1154-1155. Внук Святослава Ярославича Изяслав Давыдович.
      Весна 1155-1157. Юрий Долгорукий (во второй раз).
      21.V. 1157-1159. Внук Святослава Изяслав (во второй раз).
      12.IV.1159-1161. Ростислав (во второй раз).
      1161. Внук Святослава Изяслав (в третий раз).
      1161-1167. Ростислав (в третий раз).
      14.III.1167-1169. Правнук Мономаха Мстислав Изяславич.
      20.III.1169-1171. Внук Мономаха Глеб Юрьевич.
      15.II.1171. Внук Мономаха Владимир Мстиславич.
      30.V.1171. Внук Мономаха Михаил Юрьевич.
      1171-1172. Правнук Мономаха Роман Ростиславич
      1172. Внук Мономаха Всеволод Юрьевич.
      1173-1175. Правнук Мономаха Ярослав Изяславич.
      1175. Правнук Святослава Ярославича Святослав Всеволодович.
      1175. Ярослав (во второй раз).
      1176. Роман (во второй раз).
      Итак, за тридцать лет власть сменялась в Киеве по меньшей мере двадцать раз! Едва ли можно усомниться, что эта - повторю, беспрецедентная - "анархия" означала исчерпание той великой роли, которую играл в истории Руси Киев начиная с правления Олега Вещего; то есть в продолжение более четверти тысячелетия.
      И в 1155 году, когда прошло уже десять лет с начала этой "анархии", сын захватившего тогда власть в Киеве Юрия Владимировича Долгорукого, Андрей (вошедший в историю с именем Боголюбского) совершил неожиданный поступок. Ранее он энергично помогал отцу прийти к власти в Киеве, а Юрий Долгорукий видел в нем - старшем (к тому времени) и "любимом" сыне - своего высоко ценимого советника и наилучшего преемника; став князем Киевским, Юрий "посадил" Андрея в ближайшем Вышгороде, так что фактически сын уже был, в сущности, соправителем отца.
      Но вскоре же после вокняжения Юрия в Киеве Андрей уходит туда, где началась его деятельность,- в совсем еще юный город Владимир. Летопись сообщает, что "отец же его негодоваше на него велми".
      Поскольку не было никаких сомнений в том, что Андрей после кончины уже пожилого отца (Юрию было тогда не менее шестидесяти лет) займет киевский престол, его поступок сам по себе был необыкновенен: впервые прямой наследник правителя Киева отказывался от своей высокой доли. Но уход Андрея из Киева во Владимир имел и неизмеримо более масштабный и глубокий смысл.
      Русские историки давно осознали судьбоносное значение этого события, но до самого последнего времени оно, это осознание, не было развернуто и доказательно выражено.
      Еще С. М. Соловьев в своей "Истории России с древнейших времен" писал об уходе Андрея Боголюбского из Киева: "Этот поступок Андрея был событием величайшей важности, событием поворотным (курсив С. М. Соловьева.- В. К.), от которого история принимала новый ход, с которого начинался на Руси новый порядок вещей"4.
      Позднее В. О. Ключевский говорил о времени Андрея Боголюбского: "Историческая сцена меняется как-то вдруг, неожиданно, без достаточном подготовки зрителя к такой перемене. Под первым впечатлением этой перемены мы не можем дать себе ясного отчета ни в том, куда девалась старая Киевская Русь, ни в том, откуда выросла Русь новая, верхневолжская"5.
      Приходится признать, что ни С. М. Соловьев, ни В. О. Ключевский, сознавая грандиозность "поворота", "перемены", вместе с тем не раскрыли конкретно сам ход дела. Это впервые, пожалуй, было осуществлено в исследовании Ю. А. Лимонова "Владимиро-Суздальская Русь" (1987), посвященном, главным образом, деятельности Андрея Боголюбского (стоит отметить, что ранее, еще в 1967 году, Ю. А. Лимонов опубликовал первое в историографии обстоятельное исследование Владимиро-Суздальского летописания). Здесь показано, как (цитирую) "северо-восточный регион, неизвестный по сути дела нашим летописцам до второй половины XII века, менее чем за сто лет превратился в крупнейший центр Руси, в одно из наиболее мощных государственных образований Восточной Европы... Июнь 1157 г. (начало самостоятельного правления Андрея Боголюбского после кончины Юрия Долгорукого.- В. К.) - дата исключительно важная в истории Руси. Она знаменует также официальный акт создания самостоятельного государственного образования на северо-востоке, очага будущего политического центра всей русской нации"6.
      Сейчас уже просто невозможно представить себе русскую историю без земель, расположенных между Окой и верхней Волгой - территории, в центре которой - Москва. Но подлинное историческое бытие этой части страны началось достаточно поздно - когда собственно Киевская (то есть южная) Русь и ее северная часть (земли вокруг Полоцка и Витебска, Новгорода и Пскова и, наконец, Ладоги) уже имели за плечами долгую и содержательную историческую жизнь. В связи с этим нельзя не сказать, что в составленных позднее летописях воплотилось стремление "удревнить" историю северо-восточной Руси: так, согласно летописным сообщениям, город Ростов существовал будто бы уже в середине IX века, а Владимир-на-Клязьме был основан не Владимиром Мономахом, а еще Владимиром Святославичем (ныне эта давно отвергнутая легенда снова безосновательно оживлена).
      Нет сомнения, что Волга и Ока с древнейших времен находились в сфере интересов и деяний Руси, ибо по этим рекам шел имевший в свое время большое значение путь на Восток; по нему двигались и русские купцы, еще в IX веке доставлявшие северные меха до самого Багдада, и воины Святослава, сокрушившие в 960-х годах Хазарский каганат. Но нет оснований полагать, что здесь имелись тогда сколько-нибудь значительные русские поселения.
      Как уже говорилось, начало энергичному развитию этих земель положил Владимир Мономах; до его времени в них даже еще не утвердилось по-настоящему христианство, и, скажем, в 1070-х годах ростовские "язычники" убили (или, по другим сведениям, жестоко избили) пришедшего из Киева епископа Леонтия, причисленного впоследствии, в 1164 году, к лику святых7. С другой стороны, согласно археологическим исследованиям, до Владимира Мономаха в Ростовской земле не было сколько-нибудь значительного градостроительства8, а затем здесь всего за несколько десятилетий вырастают многочисленные города.
      * * *
      Выше было показано, что при Ярославе Мудром Русь как бы вошла в прочные берега и сосредоточилась на "внутренних" делах. Но этому, если вдуматься, не соответствовало размещение ее центра, ее столицы, ибо Киев находился не столь уж далеко от южной границы Руси. Это было совершенно уместно или даже необходимо в эпоху "странствий", и закономерно, что другой важнейший город Руси IX-Х веков, Ладога, также размещался на пограничье и был как бы северным "филиалом" Киева (все это убедительно доказано в целом ряде новейших трудов историков и археологов).
      Своего рода завершение государственного формирования Руси и ее воля к внутреннему сосредоточению, в сущности, предопределяли перенос ее "центра" в глубь страны. Правда, во времена Ярослава Мудрого едва ли кто-либо думал о том, что величественнейший Киев перестанет быть столицей. Однако в 1157 году, всего через сто лет (срок для истории не очень уж долгий) после кончины Ярослава, столицей Руси фактически стал совсем еще молодой город Владимир-на-Клязьме.
      Широко распространено представление, согласно которому это перемещение столицы Руси объясняется прежде всего и главным образом набегами на Киев кочевников южнорусских степей, в особенности половцев. Правда, при углублении в суть дела неизбежно возникает вопрос: почему же Русь так убоялась степняков именно в XII веке, а не допустим, в IХ-м, когда с юго-востока на Киев также нападали многочисленные враги, а страна была, без сомнения, гораздо менее развитой и могучей? Но еще существеннее другое: ведь именно в начале XII века набеги половцев (не говоря уже о других кочевых племенах) почти полностью прекратились!
      Выдающимся специалист по истории "кочевых" народов С. А. Плетнева, опираясь на исчерпывающее исследование источников. составила выразительную таблицу, демонстрирующую хронологию и интенсивность половецких набегов на Русь9. Из таблицы явствует, что наибольший половецкий натиск приходится на 1090-е годы, затем имеет место постоянное снижение "показателей", а между 1120 и 1150-м годами не было ни одной атаки половцев, нанесшей сколько-нибудь значительный ущерб Руси! В этом нет ничего удивительного, ибо Владимир Мономах сумел нанести половцам такие сокрушительные удары и в то же время проводил по отношению к ним столь взвешенную политику, что немалая их часть в 1018 году предпочла вообще удалиться на тысячу верст от границы Руси, на Кавказ, где половецкие воины, в частности, стали своего рода наемниками правителя Абхазского царства10 Давида Строителя, а оставшиеся у границ Руси половцы всецело "замирились". И нападения половцев на Южную Русь вновь становятся нередкими и наносящими ущерб только с 1160-х годов,- то есть тогда, когда "центр" Руси уже находился в недосягаемом для них Владимире.
      Величие Киева имело к этому моменту в большей мере исторический, нежели живой современный смысл. Мощь и действенность Руси как бы перелились к северу. Это, кстати сказать, со всей ясностью выразилось позже в "Слове о полку Игореве", где после рассказа о вызванном набегами половцев "золотом слове со слезами смешанном" тогдашнего киевского (уже, в сущности, "областного"...) князя звучит обращение к князю Владимирскому Всеволоду Большое Гнездо (внуку Владимира Мономаха):
      "Великий князь Всеволод! Не помыслишь ли ты прилететь издалека, отцовский золотой престол поберечь? Ты ведь можешь Волгу веслами расплескать, а Дон шлемами вычерпать"... и т. д. (перевод Д. С. Лихачева). То есть Киев предстает уже только как "отцовская" реальность (отец Всеволода Юрий Долгорукий в самом деле правил в Киеве), а сыновья уже перенесли в далекий северный край наследное могущество.
      Один из крупнейших русских историков новейшего времени Д. Н. Насонов полагал, что уже Владимир Мономах замышлял перенести центр Руси к северу11, хотя окончательно осуществил это в 1157 году его внук, старший брат Всеволода Большое Гнездо Андрей Боголюбский, вполне сознательно и добровольно ушедший в 1155 году из Киева во Владимир, где он (беру только одну сторону дела) за кратчайший срок выстроил монументальный собор Успенья Богоматери (1160) и церковь Покрова Богородицы на Нерли (1165), которые не только не уступали зодческим достижениям Киева, но и в определенных отношениях далеко превзошли их и принадлежат к величайшим творениям мировой архитектуры.
      Создание новой столицы - и это, конечно, имело исключительно важное значение - было неразрывно связано с традицией Киева. Начать с того, что сам тот ландшафт, в котором Мономах основал город Владимир, был во многом схож с киевским (это отмечено целым рядом исследователей), особенно если учитывать, что Клязьма в XII веке являла собой могущую быть сопоставленную с Днепром, гораздо более полноводную реку, чем ныне. Нет оснований усомниться, что Владимир Мономах избрал место для строительства города-крепости, исходя именно из этого. Но и его внук Андрей Боголюбский предпочел сделать своей столицей этот совсем еще юный город (хотя поблизости находились существовавшие уже не менее полутора веков крупные города - Ростов и Суздаль), основываясь, по-видимому, и на этих соображениях.
      В 1164 году Андрей создал монументальные Золотые ворота Владимира, с очевидностью соотнесенные с киевскими. А киевские Золотые ворота, в свою очередь, восходили к цареградским, константинопольским. Нельзя переоценить и тот факт, что, отправляясь в 1155 году навсегда во Владимир, Андрей Боголюбский взял с собой, как сказано в Лаврентьевской (составленной, кстати, уже именно во Владимире) летописи, "икону святую Богородицю, юже принесоша в едином корабли с Пирогощею из Царяграда... и украсив ю и постави и в церкви своей Володимери".
      Речь идет об одной из двух (вторая - "Богородица Пирогощая") наиболее ценимых на Руси икон византийского происхождения,- так называемой "Богородице-Умиление" ("Елеуса"). Известнейший искусствовед В. Н. Лазарев (1897-1976) отметил: "Можно было бы многое сказать... о той колоссальной роли, которую Владимирская икона сыграла в развитии русской государственности и культуры... Фигурируя почти во все критические моменты русской истории (впоследствии, в 1480 году, она была перенесена из Владимирского Успенского собора в Успенский собор Московского Кремля.- В. К.), Владимирская икона неизменно оставалась одной из наиболее почитаемых святынь России"12. Нельзя не сказать и о том, что в Древней Руси эта икона считалась (хоть безосновательно) творением евангелиста Луки и, таким образом, символизировала связь Владимира не только с Константинополем, но и с древнейшим, первоначальным христианством.
      Исследователь, посвятивший жизнь культуре и истории Владимирской Руси, Н. Н. Воронин, писал, что в деятельности Андрея Боголюбского выразилось стремление "всеми средствами поднять и укрепить значение своей новой столицы и доказать ее равноправие с "матерью градов русских" Киевом и самим "восточным Римом" - Царьградом"13.
      Вместе с тем в новом центре Руси возникают и совершенно новые черты государственности, культуры, духовности. Так, именно здесь складывается столь существенный для последующего русского бытия проникновенный культ Богородицы: "...Андрей Боголюбский установил во Владимире особое почитание Богоматери. Ей ставились храмы, ей организован был новый праздник Покрова... Летопись времени Андрея Боголюбского и строилась как цепь чудес Богоматери. Летописцы стремились доказать, что Владимир и владимирские князья находятся под особым покровительством Богоматери... Это настойчивое восхваление Богоматери начинается в летописи приблизительно с 1160 г.- года построения во Владимире собора Успения Богоматери..."14.
      Разумеется, это только одно из выражений новой эпохи русского исторического бытия. Но нам сейчас важнее задуматься о другом - о том, что новое бытие в глубине Руси создавали, в основном, люди, пришедшие из собственно Киевской, южной Руси.
      Как уже сказано, начало Владимирской Руси положил - вполне осознанно или, быть может, без такого прямого осознания (но это в определенном смысле еще более значительно, ибо свидетельствует о непосредственном проявлении в действиях личности воли самой Истории) - один из величайших киевских князей Владимир Мономах.
      Что же касается его сына, Юрия Долгорукого, то он почти всю свою жизнь провел во Владимирской Руси,- хотя и не в самом Владимире (где он, правда, выстроил княжеский двор и - в 1128 году - храм, посвященный его небесному покровителю святому Георгию), а в тридцати верстах от него к северу, в Суздале. Но он все же еще тянулся к Киеву и в самом конце жизни стал князем Киевским; само его прозвание "Долгорукий" объясняют стремлением и способностью владеть и Владимирской, и Киевской землями.
      Но, как сказано в одной из летописей, "князь великии Андрей Юрьевич приде ис Киива на великое княжение и отселе бысть великое княжение в Володимере"15.
      Возможно, эта запись выразила более позднее осмысление совершившегося, и общепризнанным, "официальным" великим князем Руси, правящим уже не в Киеве, но во Владимире, стал не сам Андрей, а его младший брат и преемник Всеволод Большое Гнездо, чье правление во Владимире началось в 1176 году. Но, по существу, эта запись верно оценивает событие.
      Вглядываясь в ход русской истории, мы видим, что великие или подлинно выдающиеся государственные деятели X-XI веков - Ольга, Святослав, Владимир, Ярослав - нераздельно связаны с Киевом. Следующий крупнейший правитель, Владимир Мономах, закладывает первый камень новой, северо-восточной Руси. А его действительно выдающиеся преемники - Андрей Боголюбский, его брат Всеволод Большое Гнездо, Александр Невский (внук Всеволода) - это уже деятели Владимирской, а не Киевской Руси.
      Но вполне понятно, что во Владимирскую Русь переместились отнюдь не только князья и их ближайшее окружение. Дело шло о самом широком, поистине народном переселении. Это с полной очевидностью выразилось, например, в переносе во Владимирскую Русь целого ряда названий городов и даже рек (что является своею рода исключительным фактом в истории и свидетельствует с несомненностью о "массовом" переселении). Едва ли не первым осмыслил эти явления В. О. Ключевский. Приведя дошедшие до нас гордые слова Андрея Боголюбского о Владимирской Руси, которую он "городами и селами великими населил и многолюдной учинил", Ключевский ставит вопрос о том, "откуда шло население, наполнявшее эти новые суздальские (то есть, иначе говоря, владимирские.- В. К.) города и великие села", и говорит следующее:
      "Надобно вслушаться в названия новых суздальских городов: Переславль, Звенигород, Стародуб, Вышгород, Галич,- все это южнорусские названия, которые мелькают чуть ли не на каждой странице старой киевской летописи... Имена киевских речек Лыбеди и Почайны встречаются в Рязани, во Владимире-на-Клязьме, в Нижнем Новгороде. Известна речка Ирпень в Киевской земле... Ирпенью называется и приток Клязьмы во Владимирском уезде... В древней Руси известны были три Переславля: Южный, или Русский... Переславль-Рязанский (нынешняя Рязань) и Переславль-Залесский... Каждый из этих трех одноименных городов стоит на реке Трубеже. Это перенесение южнорусской географической номенклатуры на отдаленный суздальский Север было делом переселенцев, приходивших сюда с Киевского Юга... Наконец, встречаем еще одно указание на то же направление колонизации... в народной русской поэзии. Известно, что цикл былин о могучих богатырях Владимирова времени сложился на юге, но теперь там не помнят этих былин и давно позабыли о Владимировых богатырях. Зато богатырские былины с удивительной свежестью сохранились на далеком севере. О Владимировых богатырях помнят и в центральной Великороссии... Как могло случиться, что народный исторический эпос расцвел там, где не был посеян, и пропал там, где вырос? Очевидно... эти поэтические сказания перешли вместе с тем самым населением, которое их сложило..." В. О. Ключевский обращает внимание и на тот факт, что уже "Юрий Долгорукий, начав строить новые города в своей Суздальской волости, заселял их, собирая людей отовсюду и давая им "немалую ссуду"..."16.
      Нельзя усомниться и в том, что во Владимирскую Русь переселялись из Киевской люди наиболее деятельные и, пользуясь современным определением, культурные. Об этом безусловно свидетельствуют уже хотя бы те великолепные храмы, которые были воздвигнуты за краткий срок, начиная с середины XII века, во Владимире и рядом на Нерли, в Переславле-Новом (как его нередко в те времена называли), Юрьеве-Польском (город, основанный в честь своего небесного покровителя Юрием Долгоруким), Суздале и т. д.
      Но вернемся к вопросу о причинах этого перемещения центра Руси во Владимир. Как уже было сказано, оно реально совершилось именно тогда, когда набеги степняков на южную Русь почти полностью прекратились (и возобновились, и нарастали именно по мере того, как основные силы Руси перетекали во Владимирскую землю). Вообще (об этом также шла речь выше) к 1120-м годам половцы оказались совершенно бессильными в борьбе с Киевской Русью, и значительная часть их даже удалилась на Кавказ. В содержательной работе А. И. Попова отмечено "несомненно верное указание летописи на то, что в первой четверти XII в. половцы были почти полностью вытеснены русскими за пределы этих (южнорусских.- В. К.) степей"17. Речь идет при этом о "воинственных" половцах; "мирная" же их часть, в сущности, вошла тогда в состав Руси. Поэтому популярное, как это ни странно, и до сих пор объяснение "переноса" столицы Руси на север половецкой опасностью лишено сколько-нибудь серьезных оснований.
      Есть и гораздо более масштабное истолкование "ухода" Руси подальше от степи: "предчувствие" монгольского нашествия, которое началось через сто тридцать лет после того, как Владимир Мономах приступил к закладке фундамента Владимирской Руси, и спустя восемьдесят лет после того, как Андрей Боголюбский перенес центр Руси из Киева во Владимир. И хотя приход неведомых до того монголов был, как известно из многих источников, полнейшей неожиданностью для современников, в этом толковании, пусть даже не лишенном мистического оттенка, есть свой смысл,- но смысл, раскрывающийся только во всей целостности истории Руси. Исходя из знаменитого шлегелевского определения историка как пророка, обращенного вспять, есть все основания утверждать, что если бы главная мощь Руси осталась ко времени монгольского нашествия вблизи Степи, судьба государства и культуры была бы, без сомнения, существенно иной и, возможно, вообще не создалась бы великая держава по имени Россия...
      Говоря об этом, я отнюдь не присоединяюсь к столь модным ныне "альтернативным" рассуждениям об истории. Никакой "альтернативы" не было и не могло быть, так как, начиная еще с Владимира Мономаха, шло последовательное и неуклонное перемещение Руси на север. Это явно был единственный исторический путь страны. Но те, кому это интересно, вправе видеть в движении Руси на север судьбоносный смысл, связанный с грядущим нашествием монголов.
      На мой же взгляд, важнее и плодотворнее другой аспект проблемы: в начальной истории Руси ее "центр" находился близко к южной границе (от Киева до притока Днепра реки Рось, которая так или иначе была пограничной, всего лишь полтораста верст); на границе располагался и другой, северный "центр" Руси - Ладога. Днепр выводил Русь в Черное море, а Ладожское озеро и вытекающая из него Нева - в Балтийское. И в этом заключалось глубокое и богатое историческое содержание: для созидающейся великой государственности и культуры необходима была эта прямая открытость в мир. Само собой напрашивается естественное сопоставление: Петр Великий в 1703 году перенес столицу из глубины страны на морскую границу с Западом. А в XII веке осуществился как раз обратный исторический ход: перенос центра в глубь страны, в ее условный "центр".
      Этот перенос, это поистине великое переселение было, без сомнения, чрезвычайно нелегким делом: ведь даже по прямой линии Владимир отстоит от Киева на тысячу километров; к тому же на водных, речных путях приходилось преодолевать тяжкие волоки, а по дорогам через могучие девственные леса (напомню, что Владимирская земля называлась и "Залесской") нужно было не только проезжать, но и в прямом смысле прокладывать путь. И тем не менее переселение свершилось.
      Как отмечает современный украинский историк, из южной Руси во Владимирскую "шли в плодородные районы ополий14 земледельцы, градостроители, ремесленники, художники-иконописцы, зодчие, книгописцы"18.
      Стоит упомянуть еще об одной точке зрения, присущей русском историографии: Киев, мол, потерял первенствующее значение потому, что половцы и другие степные племена перерезали столь важные для этого города торговые пути на юг и юго-восток; именно потому Киев и "захирел". Но это умозаключение имеет заведомо поверхностный характер. Во-первых, как показал еще выдающийся востоковед А. Я. Якубовский (1886-1953) в своей работе "Дешт-и-Кыпчак (Половецкая степь) в XI-XIII вв. до прихода монголов", "было бы глубочайшим заблуждением считать, что между русскими... и кочевой половецкой степью отношения сводились только к постоянной вражде... отношения между русскими князьями и половецкими ханами не мешали нормальному ходу торговли. Купцы со своими товарами свободно проходили с одной стороны на другую, нисколько не рискуя подвергнуться нападению... Ипатьевская летопись под... 1184 г. сообщает... "Едущим же им и устретоста гости, идущь... ис Половець, и поведома им, яко Половци стоять на Хороле". Приведенный факт - не случайное явление. Свобода прохода караванов через враждебные лагери весьма характерна"19.
      Во-вторых, совершенно верно говорится в очерке Р. М. Мавродиной "Киевская Русь и кочевники" (здесь дан обзор изучения проблемы, начиная с XVIII века) по поводу сокращения торговли Киева с югом в XII веке: "...во времена господства половцев в Причерноморье торговые пути уже не играли такой большой политической роли... иначе в Русском государстве нашлись бы силы для защиты этих путей, как было, например, в X-XI вв."20.
      И в самом деле: торговля с Византией, Закавказьем, Хорезмом, Багдадом, которая на ранних этапах истории Руси была одним из существеннейших проявлений необходимого тогда "выхода" в мир, во всю евразийскую Ойкумену, в XII веке уже не имела прежнего - первостепенного, в определенном смысле даже решающего для развития русской государственности и культуры значения. И торговая роль Киева ослабела вовсе не по воле половцев, а по внутренней "воле" самой истории Руси.
      Разумеется, торговля - лишь одна из сторон того "выхода" в мир, о котором идет речь. Роль Киева как "центра", находящегося тем не менее - как ни странно - очень близко к тогдашней границе Руси, снизилась к XII веку не только в этом плане, но и в целом ряде отношений. И именно поэтому стал и возможен, и необходим перенос столицы в "действительный" центр Руси.
      Нельзя не сказать, что многие историки выражали "сожаление" по поводу неизбежно произошедшего после этого переноса резкого умаления роли и даже прямого упадка Киева. Особенно горько и подчас даже гневно высказывались об этом украинские историки, в частности, наиболее знаменитый из них М. С. Грушевский (1866-1934).
      В своем труде, посвященном именно той эпохе, когда совершилось перемещение центра Руси во Владимир, М. С. Грушевский подверг исключительно суровой критике деятельность Юрия Долгорукого и его сына Андрея Боголюбского, осуществивших это самое перемещение - хотя предпочел умолчать об изначальной роли в этом деле отца Юрия, Владимира Мономаха, стремясь представить его преданным "киевлянином". С другой стороны, М. С. Грушевский чрезмерно высоко оценил последних (перед "перемещением") киевских князей, не помышлявших об уходе на север, в частности, одного из внуков Владимира Мономаха, Изяслава Мстиславича.
      "Проживи Изяслав лишний десяток-другой лет,- писал М. С. Грушевский,переживи он Юрия (Долгорукого, который был дядей-сверстником Изяслава.- В. К.)... и, быть может, история Киевщины не сложилась бы так печально"21. Иначе говоря, если бы Изяслав жил до 70-80 лет (он умер около 60-ти) и самим фактом своего существования и княжения оттеснил бы на второй план таких дурных людей, как Юрий Долгорукий (между прочим, он пережил Изяслава всего лишь на три года), а также его сын Андрей Боголюбский, центр Руси-де не переместился бы из Киева во Владимир...
      М. С. Грушевский много говорит о "неприязни" утвердившегося во Владимире Андрея Боголюбского к Киеву, даже о присущем, мол, ему своего рода пренебрежении этим городом: "Конечно, Андрей мог добиться и киевского стола, но сделаться киевским князем ему было несподручно"; он предпочел его "бросить, как ненужную вещь, отдать первому попавшемуся", хотя вместе с тем "наложил на нее (Южную Русь.- В. К.) тяжелую руку и давал чувствовать ее при всяком удобном случае и унижая, гнетя Юг, старался возвысить себя и свою волость в глазах современников; эту политику провел он с обычною, ни перед чем не останавливающеюся энергиею и, нужно признаться, с немалым успехом" (цит. соч. с. 221; естественно высказать мысль, что этот "немалый успех" опирался на объективно-историческую потребность!).
      То же самое М. С. Грушевский говорит о преемнике Андрея, владимирском князе Всеволоде Большое Гнездо. После смерти в 1194 году киевского князя Святослава (того самого, чье "золотое слово" звучит в "Слове о полку Игореве") "по родовым счетам старейшим приходился Всеволод, но Всеволод, подобно брату (т.