Теперь нам необходимо обратиться к вопросу о взаимоотношениях Ярослава с Византийской империей. К сожалению, многие историки, находившиеся под влиянием западноевропейской идеологии, всячески принижавшей и искажавшей облик Византии (как главной соперницы Запада в эпоху Средневековья), стремились так или иначе противопоставить Русь и Византию,- в частности и при освещении событий времен Ярослава Мудрого. Только в последние десятилетия стали появляться исследования (В. Г. Брюсовой, Г. Г. Литаврина, польского историка Анджея Поппэ83 и др.), аргументированно отвергающие это надуманное противопоставление.
      Казалось бы, борьба Руси с Византией налицо, ибо, как хорошо известно, в 1043 году Ярослав отправил своего старшего сына Владимира (вообще-то старшим был Илья, но он умер еще в 1020 году) в поход на Константинополь,поход, правда, неудачный, так как сильная буря на Черном море погубила большую часть русского флота еще до начала боевых действий. Однако ныне достаточно убедительно доказано, что это был поход не против Византии как таковой, а только против определенных сил, стремившихся захватить власть в Империи.
      С 1028 года, после кончины своего отца, Константина VIII, носительницей легитимной власти в Византии стала его дочь Зоя (сыновей у Константина не было); однако вскоре она начала подвергаться всякого рода унижениям и насилиям, и, наконец, в апреле 1042 года ее вообще отстранили от власти и постригли в монахини. В результате в Константинополе вспыхнуло мощное восстание, в котором, что может показаться удивительным, самое активное участие приняли находившиеся в городе русские; как сообщает знаменитый хронист, современник событий Михаил Пселл, они "все готовы были пожертвовать жизнью за царицу"84.
      Впрочем, это не может удивить, если вспомнить, что Зоя была племянницей Анны - родной сестры ее отца, императора Константина VIII и супруги Владимира Святославича; таким образом Зоя являлась двоюродной сестрой Ярослава Мудрого12. Вместе с тем как дочь императора, не имевшего наследника мужского пола, Зоя представала в глазах ее сторонников, в том числе русских, законной властительницей; "хотим законную наследницу!" кричали восставшие на площадях Константинополя.
      И Зоя была немедля возвращена к власти. Вскоре, 11 июля 1042 года, она вступила в брак с представителем знатного рода Константином Мономахом. Однако всего через несколько месяцев обнаружилось, что Константин имеет намерение "заменить" Зою своей любовницей Склиреной, из-за чего 9 марта 1043 года произошло новое восстание под лозунгом "Не хотим Склирену царицей, да не примут из-за нее смерть матушки наши Зоя и Феодора!" (Феодора - младшая сестра Зои, ставшая ее соправительницей). Но главное было даже не в Склирене, а в очередной попытке отстранения Зои от власти,попытке, которая и вызвала, очевидно, поход Руси, чей флот подошел к Константинополю через четыре месяца после восстания, в июле 1043 года (вполне вероятно, что Зоя сама обратилась к своему русскому двоюродному брату за помощью).
      В результате гонения и интриги против Зои прекратились, и она спокойно царствовала до своей кончины в 1050 году в возрасте 72-х лет (после смерти Зои роль носительницы законной власти исполняла ее сестра Феодора). В 1046, по всей вероятности, именно благодарная Зоя устроила бракосочетание сына Ярослава Мудрого, Всеволода, с дочерью своего супруга (от предыдущего его брака) Константина Мономаха,- которая, конечно, считалась теперь и ее дочерью,- Анастасией; в 1053 году Анастасия родила сына - в будущем одного из славнейших русских князей - Владимира Всеволодича Мономаха85.
      Уже изложенные факты (а круг подобных фактов можно бы значительно расширить) показывают, что взаимоотношения Руси и Византии при Ярославе проблема весьма сложная, и речь должна идти об участии Ярослава Мудрого во внутренней борьбе, развертывавшейся в Империи (что свидетельствует как раз о самых глубоких связях с Константинополем), а не о борьбе против Византии как таковой.
      Кстати сказать, сама мысль о борьбе Ярослава с Византией решительно противоречит коренным основам его внешней политики; как уже сказано, утвердив свою власть, Ярослав стремился и сумел установить мирные отношения со всеми соседними и более отдаленными государствами. Это, в частности, выразилось в имевших непосредственно политическое значение браках сыновей, дочерей и сестер Ярослава с отпрысками иностранных династий; благодаря этим бракам Ярослав (сам женившийся на дочери короля Швеции) породнился с властителями Франции, Германии, Норвегии, Венгрии, Польши и, как уже сказано, Византии (ближайшие его потомки продолжали эту традицию, включив в число своих родственников королей и князей Англии, Дании, Чехии, Хорватии).
      Проблема взаимоотношений Руси и Византии невольно обращает наше внимание к личности самого выдающегося сподвижника Ярослава - митрополита Киевского Илариона. Как ни прискорбно, многие историки создали ему совершенно необоснованную репутацию некоего беззаветного врага Византии. Сошлюсь еще раз на германского русиста Лудольфа Мюллера, который посвятил личности и творчеству Илариона свои основные труды. В 1989 году Л. Мюллер не без недоумения говорил, что само поставление Илариона в митрополиты "очень часто интерпретируют... в том смысле, что оно было якобы совершено без разрешения и против воли Константинопольского патриарха... Нигде не сказано, что избрание Илариона совершилось иным способом, чем избрание всех других митрополитов Константинопольской церкви (в состав которой входила Киевская митрополия.- В. К.)... А именно: постоянным Синодом Константинопольской патриархии... По моему мнению, Ярослав попросил своего шурина - византийского императора Константина IX - воспользоваться своим влиянием на Синод, чтобы тот избрал любимца Ярослава... Значит, никакого раскола, никакого антагонизма... не было. По крайней мере, никакой достоверный источник не говорит об этом, и в сочинениях Илариона я не вижу ни одного антивизантийского выражения"86.
      Л. Мюллер допустил здесь одну словесную неточность, которую, впрочем, могло бы допустить сегодня и большинство русских авторов: он назвал императора Константина "шурином" (что означает "брат жены") Ярослава; в действительности император был зятем Ярослава - то есть мужем его сестры (хоть и двоюродной) Зои, а также одновременно и сватом - отцом жены Ярославова сына Всеволода. Но это двойное родство (или, вернее, свойство) тем более подкрепляет точку зрения Л. Мюллера.
      Выше цитировалось "Слово о законе и Благодати" митрополита Илариона, которое в последнее время общепризнанно в качестве одного из великих творений русской литературы и мысли. Да и вообще митрополит Иларион принадлежит к немногим величайшим деятелям России за всю ее историю: правда, все его достижения нераздельно связаны с деятельностью Ярослава Мудрого и немыслимы вне ее.
      Жизнь Илариона началась, по-видимому, еще при Владимире Святославиче. Высшая образованность Илариона побуждает прийти к выводу, что в молодости он учился в Византии. Возвратившись, он стал иеромонахом - настоятелем церкви Святых Апостолов в резиденции Владимира и, затем, Ярослава Берестове (пригород Киева). В работах современных историков, филологов и искусствоведов, касающихся деятельности Илариона, доказывается, что именно он был основоположником Киево-Печерской лавры - этого духовного и культурного средоточия Древней Руси, что он играл существеннейшую роль в созидании главного тогдашнего собора - Святой Софии (в особенности, в формировании ее монументальных фресок), что именно он заложил основы русского летописания и т. д. Приблизительно в 1048 году Иларион, как полагают, возглавил русское посольство в Париж (позднее, в 1051 году, дочь Ярослава Анна стала королевой Франции).
      Многообразная и в высшей степени весомая деятельность, в ходе которой Иларион явно выступает как глава русской церкви, оказывается в противоречии с тем, что он вроде бы очень недолго являлся митрополитом - с 1051 по 1054 год; уже в 1055-м митрополитом Киевским стал византиец Ефрем. Но в недавней работе В. Г. Брюсовой87 весьма убедительно показано, что Иларион, скорее всего, занял митрополичью кафедру в Киеве значительно ранее 1051 года,возможно, в 1044 году.
      Полной загадкой остается, увы, судьба Илариона после. кончины Ярослава Мудрого (20 февраля 1054 года): об этом до нас не дошло никаких сведений. Широко распространена версия, согласно которой Иларион был отстранен от своего поста под давлением Византии, но в свете новейших исследований это решение представляется крайне сомнительным. Гораздо естественнее предполагать, что Иларион был во враждебных отношениях с наследником власти Ярослава - его старшим (из живых к тому времени) сыном Изяславом, который лишил Илариона его высокого поста.
      Это был явно мало похожий на отца правитель, который многократно вступал в тяжкие конфликты с киевлянами, со многими своими родственниками, изгонялся из Киева и, в конце концов, погиб в междоусобной схватке. Хорошо известна его вражда к творцам главной святыни Руси, Киево-Печерской лавры,преподобным Антонию и Никону, которых он даже заставлял надолго уходить из Лавры. А ведь Антоний и Никон были ближайшими сподвижниками Илариона, и есть все основания считать, что гонения на них связаны именно с давней Изяславовой враждой к митрополиту. И поскольку роль Илариона как митрополита была чрезвычайно значительной в жизни государства, Изяслав, придя после смерти отца к власти, вероятно, отстранил его от митрополичьей кафедры. Это, разумеется, было совершенно противозаконной и даже дикой акцией, и летописцы предпочли умалчивать о столь принижающем как власть, так и Церковь факте...
      Так или иначе митрополит Иларион оказался в глазах потомков пропавшим без вести. Однако его свершения, осуществленные им в нераздельном сотрудничестве с Ярославом Мудрым, не исчезли (кстати сказать, даже и сам Изяслав Ярославич, в конечном счете, "помирился" со сподвижниками Илариона преподобными Антонием и Никоном, получившим прозвание "Великий", и они продолжали свою плодотворнейшую деятельность в Киево-Печерской лавре).
      В заключение необходимо привлечь внимание к исключительно важному результату Ярославовой эпохи. Русское государство до начала правления Ярослава Мудрого существовало уже более двух столетий, и мы, конечно, много знаем об историческом величии, о героике и драматизме этих столетий - от Кия до Владимира. Но память об этих столетиях дошла до нас либо в устных преданиях, зафиксированных намного позднее летописцами (правда, есть у нас еще и немало "современных" сведений о Руси IX-Х веков из иноязычных, иностранных хроник и иных источников), либо в виде археологических материалов (так, ни одного целого здания от этих веков не сохранилось), подвергающихся заведомо субъективной расшифровке. Между тем русская культура (в самом широком значении слова), дошедшая до нас от эпохи Ярослава, представляет собой всецело очевидное наследие, сохраняющее свою не могущую быть превзойденной ценность - то есть она полновесно существует и сегодня, сейчас. Это и собор Святой Софии в Киеве, и Новгородская София (которая, в отличие от Киевской, дошла до нас в почти первозданном виде), и целый ряд других творений зодчества, это ценнейшие фрески и мозаики, это проникновенное "Слово о законе и Благодати" митрополита Илариона и восходящие непосредственно к эпохе Ярослава элементы Киевских и Новгородских летописей, и т. д.
      Продолжающееся доныне полноценное бытие созданной при Ярославе Мудром русской культуры - самое яркое, пожалуй, проявление сущности этой эпохи,первой подобной эпохи в истории Руси-России. Притом - повторю еще раз культура, сотворенная во времена Ярослава, вне всякого сомнения, обладает и сегодня своей непревзойденной и не могущей быть превзойденной ценностью. И поскольку неоспорима громадная роль самого Ярослава Мудрого в сотворении этой культуры, он по праву может быть назван одним из величайших созидателей России.
      Младший современник Ярослава - возможно, это был преподобный Никон Великий - писал о нем, в частности, так:
      "Отец бо сего, Володимер, землю взора (взорал - вспахал) и умягчи, рекше (то есть) Крещеньем просветив. Съ (сей) же насея книжными словесы сердца верных людий... Се бо суть реки, напояюще Вселеную, се суть исходища (источники) мудрости; книгам бо есть неищетная глубина..."
      И государственное строительство, и творчество культуры в эпоху Ярослава Мудрого имеет непреходящее значение еще и в том смысле, что после позднейших тяжелых испытании и резкого подчас упадка страны так или иначе сохранялся - пусть хотя бы в самой глубине исторической памяти - некий первообраз Великой Руси, взывающий к своему восстановлению, воскрешению. И он, этот прообраз, действительно воскресал и в эпоху Ивана III Великого, и после Смуты начала XVII века, и т. д. Взывает он к нам и сегодня...
      Глава шестая
      ПУТЬ РУСИ ИЗ КИЕВА ВО ВЛАДИМИР
      В историографии, как уже было отмечено, широко распространено, даже господствует представление, согласно которому после правления Ярослава Мудрого в истории Руси наступает период - вернее, даже целая эпоха - так называемой "феодальной раздробленности", распадения страны на ряд самостоятельных княжеств,- то есть, в конечном счете, отдельных "государств".
      Между тем о действительном - и имеющем заведомо негативные последствия - распаде страны уместно говорить по отношению ко времени после монгольского нашествия. Что же касается периода второй половины XI - первой трети XIII века (можно указать и точные временные границы: 1054, год смерти Ярослава, и 1240-й - окончательное покорение Руси монголами), то едва ли Русь в самом деле перестала в это время существовать как определенная целостность. И мрачные диагнозы тех или иных историков по этому поводу нередко диктовались и диктуются тенденциозно "критицистским" отношением к отечественной истории, о котором не раз шла речь выше. Вот, мол, каковы эти русские - разбегаются по своим углам и устраивают свары с верховной властью и соседями. И очевидный факт, что то же самое всецело присуще, например, средневековой истории всех основных стран Западной Европы, никак не смущает "обличителей".
      Еще более показательно другое: с таким же рвением подобные историки, когда речь заходит о последующем прочном объединении страны (начиная со времени Ивана III), готовы "клеймить" Русь за деспотизм, за подавление самостоятельности, "вольности" отдельных ее частей! Словом, как сформулировал в приведенном выше высказывании Лев Толстой, "все было безобразие" в этой самой Руси...
      Те, кто всячески "осуждают" период "феодальной раздробленности", совершенно упускают из виду, что на определенном этапе развития в любой стране происходит более или менее значительное обособление отдельных ее областей, и, хотя этот процесс обычно ведет к тем или иным негативным или даже трагическим последствиям, он в то же время имеет и безусловно плодотворные результаты.
      Русь, как и каждая страна, складывалась вокруг центра, столицы, которая вбирала в себя материальную и духовную энергию, тем самым неизбежно обделяя составляющие ее земли. И в какой-то момент в этих землях возникало упорное стремление к самостоятельному историческому творчеству во всех его сторонах - от экономики до культуры, что, в конечном счете, неизбежно приводило к определенным конфликтам с центральной властью.
      Едва ли можно оспорить утверждение, что без самостоятельного исторического творчества в Новгородской, Псковской, Тверской, Рязанской, Ростовской, Черниговской и других землях не смогло бы создаться материальное и духовное богатство Руси. Но эта самостоятельность неизбежно порождала и определенную политическую обособленность, становившуюся нередко "чрезмерной", приводившей к острым коллизиям и так называемым усобицам.
      И историки, бичующие тех или иных князей за эти усобицы, исходят, в сущности, из чисто умозрительного "идеала", который, если вдуматься, являет собой убогую, примитивную моральную пропись, совершенно неуместную при изучении драмы Истории. Да, великие князья Руси были правы, подавляя "сепаратизм" отдельных княжеств; но по-своему были правы и "державшие" те или иные самобытно развивавшиеся земли Руси "удельные" князья. И те, и другие - полноценные герои русской истории, хотя, конечно же, многие из них несут на себе печать вины перед своими собратьями и самим народом Руси.
      Нельзя не сказать и о том, что едва ли не большинство историков безосновательно усматривает начало "распада" Руси в первых же десятилетиях после кончины утвердившего прочную государственность Ярослава Мудрого,- то есть после 1054 года. Между тем определенное единство страны сохранялось так или иначе в течение почти столетия после этой даты (можно даже указать год действительного начала "смуты" точно - 1146-й), а позднейшее очевидное и резкое ослабление центральной, киевской власти было, главным образом, обусловлено не "сепаратизмом" отдельных княжеств, а как бы исчерпанностью общерусской роли самого Киева (о чем еще будет сказано подробно).
      В продолжение шести десятилетий - с 1054 по 1113 год - на Руси соблюдался строгий порядок наследования киевской власти по принципу "старейшинства", который обеспечивал "легитимность" власти, ибо не зависел от чьих-либо субъективных решений. После кончины Ярослава один за другим правили (по старшинству) его сыновья Изяслав, Святослав и Всеволод13. Правда, возникали временные конфликты, но в целом этот порядок не был существенно нарушен. Далее, после смерти Всеволода (1093 год) стал править единственный сын (двое других умерли ранее) старшего из сыновей Ярослава Святополк Изяславич,- до своей кончины в 1113 году.
      В этом году порядок наследования киевской власти впервые (после 1054 года) нарушается: по "старшинству" должны были друг за другом править сыновья Святослава Ярославича - Давыд, а затем Олег и Ярослав, но киевским князем стал сын Всеволода Ярославича (младшего брата Святослава) - Владимир Мономах.
      Известно, что его избрало и призвало киевское вече. Здесь уместно сказать, что до сих пор, к сожалению, широко распространено ложное представление о вече (новгородском, киевском и других) как о неком народном "соборе", в котором-де участвовало все население города. Между тем еще в 1960-х годах виднейший исследователь истории Новгорода, В. Л. Янин, показал, что вече "не было общим собранием всех свободных горожан, а было сословным, представительным органом... включало в свой состав бояр и наиболее зажиточную верхушку". Сама "вечевая" площадь в Новгороде имела размер всего лишь "30х60 м, т. е. около 1800 кв. м, что приближается к величине средней боярской усадьбы. Принимая во внимание наличие на площади... трибуны и скамей (на вече сидели, как это явствует из летописного сообщения...), ее емкость возможно определить в 400-500 человек". И заведомо ошибочно "сложившееся еще со времен Н. М. Карамзина представление о всеобщности веча, якобы включавшего в свой состав все многотысячное (по крайней мере все свободное) население Новгорода"1.
      Помимо прочего, пропагандируемый до сего дня "прогрессивными" историками миф о "всенародном" вече в Древней Руси несостоятелен с чисто практической точки зрения, ибо общее собрание многочисленного и многообразного населения не могло быть "дееспособным", могущим принимать ответственные и взвешенные решения. И, конечно, Владимира Мономаха призвали в Киев немногочисленные верхние слои населения города. Летопись сообщает, что Владимир сначала отказался, не желая нарушить давно установленный порядок престолонаследия, и лишь после вторичного призвания прибыл в Киев.
      Считается, что Владимир Всеволодович был "внеочередно" призван к верховной власти за свои высокие личные достоинства. Он в самом деле был человеком высочайшего уровня (о чем еще будет речь), но едва ли уместно полагать, что именно это сыграло определяющую роль как в его избрании, так и в отсутствии прямого сопротивления (во всяком случае сведений о таком сопротивлении не имеется) вокняжению Владимира в Киеве со стороны "законных" претендентов на этот пост - Давыда, Олега и Ярослава Святославичей (хотя ранее чрезвычайно воинственный Олег не раз предпринимал атаки на многих князей, и в том числе Владимира и его сыновей).
      Дело, по-видимому, не только (или, вернее, не столько) в личных качествах Владимира Мономаха, но прежде всего в той мощи, которой он обладал ко времени своего избрания киевским вечем. Уясняя происхождение этой мощи. мы тем самым выявим исключительно существенную проблему истории Руси в XII веке.
      Отец Владимира Мономаха, Всеволод, был, как уже сказано, одним из младших (пятым по счету) сыновей Ярослава Мудрого, и потому получил от отца не столь уж значительный основной удел - Переславскую землю (ее центр Переславль-Русский, ныне - Хмельницкий - расположен в 80 км к юго-востоку от Киева) - землю, во-первых, малую по площади и, во-вторых, наиболее доступную набегам степняков. Но, помимо того, Всеволоду досталась северо-восточная земля - Ростово-Суздальская. Она, напротив, была обширнейшей, ее пределы терялись в заволжских лесах, однако земля эта тогда являлась самой "неразвитой" и малоосвоенной и имела небольшое и редкое русское население.
      История этой земли тщательно исследована в труде В. А. Кучкина "Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X-XIV вв.", где показано, в частности, что даже город Ростов, существование которого многие возводят еще к IX веку, в действительности был основан только в самом конце Х или даже в начале XI века2.
      Но в течение второй половины XI - первой половины XII века совершается очень интенсивное развитие этой земли. Если в середине XI века в ней имелись, по-видимому, только три заметных города - Ростов, Суздаль и Ярославль, то к середине XII уже существовали Владимир-на-Клязьме, Переславль-Залесский, Тверь, Звенигород, Устюг, Углич, Юрьев-Польской, Дмитров, Москва и т. д.
      Как общепризнанно, Владимир Мономах был отправлен в Ростов своим отцом Всеволодом Ярославичем еще в юном возрасте, в 1068 году, и позднее постоянно возвращался сюда и "сажал" здесь своих сыновей - Мстислава и затем Юрия по прозванию Долгорукий. Но быстрое и плодотворное развитие Ростовской земли, конечно, нельзя объяснить только деятельностью Владимира и его сыновей; деятельность эта, надо думать, лишь подкрепляла и "оформляла" широкое освоение и заселение Ростовской земли, которая ко времени призвания Владимира в Киев (1113 год) была уже совсем иной, чем в 1054 году, когда ее получил после смерти Ярослава отец Владимира - тогда еще молодой - Всеволод.
      К 1113 году Владимир Мономах явно был наиболее сильным на Руси князем, чему, разумеется, способствовало не только резкое усиление Ростовской земли, но и сама личность Владимира как государственного деятеля, полководца и человека высокой культуры.
      Владимир Всеволодович Мономах - один из наиболее выдающихся правителей Руси-России за всю ее историю. Этому утверждению нисколько не противоречит сказанное выше о необходимом для возвышения роли Владимира интенсивном развитии его удела - Ростовской земли, ибо, не имея опоры на быстро возраставшую мощь этой земли, Владимир и не сумел бы во всей полноте осуществить себя в качестве исторического деятеля. В его судьбе счастливо слились личные достоинства и объективный ход дела в Ростовской земле.
      Помимо всего прочего Владимир Мономах - первый правитель Руси, сочинения которого дошли до нас. В них предстает поистине покоряющий духовный облик достигшего своего высшего уровня русского человека конца XI - начала XII столетия. К этому времени прошло более столетия после Крещения Руси, и в написанном, по всей вероятности, в начале 1097 года послании Владимира к его двоюродному брату Олегу Святославичу воплотилось проникновенное православно-христианское самосознание будущего правителя Руси (в 1093-1113 годах в Киеве правил, как мы помним, сын старшего сына Ярослава - Святополк Изяславич).
      В 1095 году завязалась распря между сыновьями Святослава Ярославича Давыдом и Олегом,- и, с другой стороны, сыном Владимира Мономаха, Изяславом. Распря эта не затрагивала центральную власть Руси; речь шла об особенных уделах названных князей. Давыд и Олег "законно" претендовали на уделы, принадлежавшие их отцу Святославу,- Смоленск и Муром. Но Давыду - по всей вероятности, как второму по старшинству (после Святополка) внуку Ярослава был предоставлен Новгород, и тогда сын Владимира Мономаха, Изяслав, взял себе Давыдов Смоленск. Однако вскоре новгородцы "изгнали" Давыда (причины этого не вполне ясны), и он вернулся в Смоленск, изгнав оттуда, в свою очередь, Изяслава, который отправился в Муром. Но для Олега Святославича Муром являл собой отцовское наследство, и 6 сентября 1096 года около Мурома произошло сражение Олега и Изяслава, во время которого сын Владимира Мономаха погиб...
      Олег затем, в самом конце 1096 года, вторгся еще и в Ростовскую землю (о чем упомянуто в послании Владимира), но был разбит и изгнан обратно в Муром старшим сыном Владимира, Мстиславом.
      Казалось бы, Владимир, уже обладавший тогда немалой силой мог и должен был отомстить Олегу за гибель сына и за набег на Ростов и Суздаль. Он даже написал, напоминая о междоусобицах при Ярославе Мудром и его сыновьях: "Были ведь войны при умных дедах наших и при блаженных отцах наших..." И признался, что его "сердце" зовет его к мести... Но "душа" призывает к иному, борясь с "сердцем".
      Вглядимся в это его послание к Олегу, написанное ровно девять столетий назад, но принадлежащее к вечным творениям русского Слова (для большей ясности ниже дан перевод, сделанный Д. С. Лихачевым):
      "О многострастный и печальны аз! Много борешися сердцем, и одолевши, душе, сердцю моему, зане тленьне сущи, помышляю, како стати пред Страшным Судьею, каянья и смеренья не приимшим между собою.
      Молвить бо иже: "Бога люблю, а брата своего не люблю, ложь есть". И пакы: "Аще не отпустите прегрешений брату, ни вам отпустить Отець вашь Небесный"...
      Господь бо нашь не человек есть, но Бог всей вселенеи, иже хощеть, в мегновеньи ока вся створити хощеть, то сам претерпе хуленье, и оплеванье, и ударенье, и на смерть вдася, животом владея и смертью. А мы что есми, человеци грешны и лиси? - днесь живи, а утро мертвы, днесь в славе и чти, а заутра в гробе и бес памяти, ини собранье наше разделять.
      Зри, брате, отца наю: что взяста?.. но токмо оже еста створила души своей...
      Дивно ли, оже мужь умерл в полку ти? Лепше суть измерли и роди наши. Да не выискывати было чюжего - ни мене в сором, ни в печаль ввести. Научиша бо и паропци, да быша собе налезли, но оному налезоша зло... несм ти ворожбит, ни местьник. Не хотех бо крови твоея видети... понеже не хочю я лиха, но добра хочю братьи и Русьскей земли...
      Не по нужи ти молвлю, ни беда ми которая по Бозе, сам услышишь; но душа ми своя лутши всего света сего.
      На Страшней При бе-суперник обличаюся".
      То есть: "О я, многострадальный и печальный! Много борешься, душа, с сердцем и одолеваешь сердце мое; все мы тленны, и потому помышляю, как бы не предстать перед Страшным Судьею, не покаявшись и не помирившись между собою.
      Ибо кто молвит: "Бога люблю, а брата своего (Олег - двоюродный брат Владимира.- В. К.) не люблю",- ложь это. И еще: "Если не простите прегрешений брату, то и вам не простит Отец ваш Небесный"...
      Господь наш не человек, но Бог всей вселенной,- что захочет, во мгновение ока все сотворит,- и все же Сам претерпел хулу, и оплевание, и удары, и на смерть отдал Себя, владея жизнью и смертью. А мы что такое, люди грешные и худые? - сегодня живы, а завтра мертвы, сегодня в славе и чести, а завтра в гробу и забыты,- другие собранное нами разделят.
      Посмотри, брат, на отцов наших: что они скопили? ...Только и есть у них, что сделали душе своей...
      Дивно ли, если муж (сын Владимира.- В. К.) пал на войне? Умирали так лучшие из предков наших. Но не следовало ему искать чужого и меня в позор и печаль вводить. Подучили ведь его слуги, чтобы себе что-нибудь добыть, а для него добыли зла... И не враг я тебе (Олегу.- В. К.), не мститель. Не хотел видеть крови твоей...
      Ибо не хочу я зла, но добра хочу братии и Русской земле... Не от нужды говорю я это, ни от беды какой-нибудь, посланной Богом, сам поймешь, но душа своя мне дороже всего света сего.
      На Страшном Суде без обвинителей сам себя обличаю".
      Прежде всего стоит сказать, что это послание, по-видимому, произвело громадное впечатление на Олега. Осенью того же, 1097 года, Олег прибыл в принадлежавший Владимиру Любеч, где состоялся знаменитый съезд князей во главе со Святополком Киевским. На Любечском съезде, по летописному сообщению, было провозглашено: "...почто губим Русьскую землю, сами на ся котору (распрю, раздор) деюще?.. ноне отселе имемся в едино сердце, и блюдем Рускые земли". И с этого времени Олег, который прожил до 1115 года, не предпринимал никаких значительных "котор" ("татищевские" сведения о его нападении на Ростовскую землю в 1113 году3 явно недостоверны; они попросту "перенесены" из 1096 года),- хотя ранее, до 1097 года, Олег "Гориславич" был самым безудержным "которщиком" на Руси. В частности, Олег не стал оспаривать призвание Владимира на киевский престол,- несмотря на то, что "по старейшинству" он имел больше прав на этот престол, чем Владимир.
      Но, конечно, значение послания Владимира отнюдь не исчерпывается этой стороной дела. Слово Владимира Мономаха воплотило в себе своего рода нравственную, духовную основу самого бытия Руси,- Руси, которая, невзирая на самые тяжкие испытания и конфликты, пережила позднее и монгольское нашествие, и Смутное время начала XVII века, и все последующее... В глубине русского бытия всегда светилось - пусть подчас только как еле заметная свеча - то, что столь сильно и ярко выражено в этом бесценном послании одного из ее великих правителей.
      Личность Владимира Всеволодича - как и сама Русь к середине XI века словно бы вобрала в себя тогдашний мир: внук Ярослава Мудрого, он одновременно был правнуком прославленного шведского короля Олафа (на чьей дочери Ингигерде был женат Ярослав) и внуком византийского императора Константина Мономаха (его дочь была матерью Владимира); сам он обручился с Гитой - дочерью последнего собственно английского (англского) короля Гаральда II, убитого в 1066 году завоевавшими Англию норманнами. И, конечно, все эти идущие с Запада и Юга "нити" как-то сплелись в личности Владимира. Старшего своего сына, Мстислава, он женил (в конце XI века) на дочери очередного шведского короля, Христине, однако позже, в начале XII века, выбор супруг для младших сыновей был совсем иным: Ярополка Владимир женил на осетинской княжне, а Андрея и Юрия Долгорукого - на дочерях знатных половецких ханов. В этом выборе, надо думать, проявилось осознание "евразийской" судьбы Руси.