* * *
      Бобер занял Лопасню уже через два часа после ухода рязанцев. Но всего лишь конным полуполком Лазутчики Олега (а они обязательно остались посмотреть! и обязательно донесут!) должны были довести, сколько войска у него в тылу, чтобы он перестал опасаться.
      К вечеру же 8-го, когда полуполк основательно расположился у Лопасни, раскинул вокруг все полагающиеся дозоры (а лазутчики должны были уйти), когда Олег прошел Каширу, а Константин вернулся из леса на Оку и тоже развернул свои дозоры, Бобер подтянул все серпуховское войско к Лопасне и тут заночевал.
      * * *
      9-го Никифор поднял свои полки ни свет, ни заря и уже через два часа после начала марша вошел в разоренный Ростиславль. Делать здесь было нечего, и Никифор не остановился бы даже на привал, однако его обессилевшее войско дальше так двигаться не могло. За эти два часа шедший сзади обоз оказался уже переполненным отставшими. Мороз усилился, и кроме просто хромавших, обессилевших и притворявшихся обессиленными появились обмороженные. Посоветовавшись с Корноухом, Никифор остановил полки. Два часа грелись, приводили себя в порядок и обмозговывали донесения разведчиков. Те свистели по Оке, что Олег идет, и идет быстро. Спереди же, от Глебова, ничего нового не поступало.
      Никифор нервничал. До Глебова оставалось около 20 верст, а дорога начиналась скверная, по неимоверно вихляющему влево-вправо, уже сильно заваленному снегом руслу Осетра. Совсем не то, что по Оке.
      Эти два потерянных часа показались старому воеводе веком. Корноух как мог успокаивал его, резонно замечая, что дальше Ростиславля сегодня Олег уж никак не двинется. Однако Никифор поуспокоился немного лишь когда пошли дальше. Дорога действительно оказалась тяжелой и измотала быстро. Вечером, уже на подходе к Глебову, Никифор получил от разведки пренеприягнейшнй сюрприз: коломенцы из Глебова, оказывается, давно ушли.
      Куда!? Где они!? Этого первые вестники сказать не могли, и старик чуть не впал в истерику, заметался. Помог опять Корноух, теперь уже от воеводы не отлучавшийся:
      - Ну куда они могли пойти, кроме как дальше по реке?
      - Ага, так и пойдут! И гонись за ними! У нас уже все пешцы обезножили! Шутка?!
      Можайские пешцы были действительно измотаны до предела (жалко было смотреть) и только добрались до жилья (благо, в Глебове почти все дома уцелели), не дожидаясь ужина, повалились спать.
      - Какой им смысл без нас по чужому княжеству зайцами скакать? успокаивал, не совсем, впрочем, уверенно, Корноух воеводу. - Где-нибудь поблизости должны ждать.
      - Должны... А нету! Где?!
      К счастью, следующий же разъезд разведчиков объявил, что коломенцы рядом. Обложили зарайский острог. И Никифор пришел в себя. Стал креститься и творить благодарственные молитвы.
      * * *
      9-го числа, не очень и торопясь, Бобер в еще не сгустившихся сумерках подошел к Кашире. Константин со своим полком встретил его в полной готовности. Он не исключал, что Бобер сразу может пройти дальше, чтобы максимально приблизиться к Олегу. Но тот повел себя на удивление спокойно. Велел располагаться на ночлег, причем капитально: ставить лагерь, коней свести вместе, поить и кормить, проверять ковку, устраивать на ночь по возможности в тепле и прочее, то есть выходило, что завтра могли и на месте простоять. Воины были довольны. Вместо изнурительных маршей, к которым они себя приготовили, получалась пока легкая прогулка. Полк же, ведомый Константином, вообще второй день грел животы у бивачных костров. Все были сыты, здоровы, полны сил и желания догонять и бить рязанцев. Командиры, однако, от такой войны, совсем пока не "бобровской", были в недоумении.
      Ночевать Бобер расположился, разумеется, в тереме у Гришки. Дарья, которую он сумел-таки слегка притиснуть в темном уголочке, со счастливым лицом металась по дому, командуя устройством ужина и ночлега.
      За столом Бобер собрал своих воевод будто и не для совета. Потчевал всех, ел сам, много и вкусно, выпил даже с полковша меду (что для похода было делом невероятным!), благодарил и хвалил хозяйку, красневшую и неимоверно смущавшуюся от его похвал, а о деле начинать не торопился.
      В конце концов, когда воеводы совсем уже извелись, обронил как бы между прочим:
      - Теперь торопиться нельзя.
      И за столом воцарилась напряженная тишина. У каждого воеводы были, конечно, свои объяснения такого решения, но ни один не был в них уверен, болеее того, уверены они были в том, что у Бобра объяснение другое, и жаждали его услышать, потому что действовать-то дальше надо, основываясь на нем.
      - Пока он все силы в кулак не соберет... - осторожно полувопросом, но и с полуупреком решился предположить Константин.
      - Именно, именно, Константин Кириллыч.
      - А перевес?
      - Не сыграет. Он ведь может просто в сторону отскочить. И что тогда? И самое главное: узнает, что мы у него на хвосте. Тогда все наши планы насмарку.
      - Так-то оно так, - вздохнул один из полковников, Яков, - только не побил бы он нас по частям.
      - Вот тут наша главная забота и зарыта.
      * * *
      Ночевать Бобра повели в ту самую светелку, он ее хорошо помнил. Но молодаек на сей раз не было, постель была застелена, а проводившая его немолодая уже женщина лишь распахнула противно скрипнувшую дверь, даже не вошла:
      - Вот тут. Спокойной ночи, князь.
      Дмитрий разделся, прилег. Потом вспомнил, вскочил, резко дернул дверь, которая почти не успела взвизгнуть. Опять лег. На сей раз он не был утомлен, спать не хотелось, но чего-то как будто не хватало. Что-то не так было. Он сначала ощутил это как некоторый неуют, потом обратил внимание, стал вникать, выискивать причину и тут понял: он не думает о Дарье, не предвкушает ее. Что за черт!
      Представил ее так и этак, услышал ее всхлип: "шибче! шибче!", вспомнил двойную безумную ночь в колдуньиной хибарке, загорелся желанием, почувствовал упругую силу у себя "там" и успокоился. Но через малое время снова ощутил неловкость. Он думал о делах, а Дарью опять забыл.
      "Вот как, брат! Что ж для тебя Олег? Важней такой бабы? Или все-таки боишься? Пожалуй, и боюсь. Ну, не Олега, конечно. А вообще за исход. Вдруг где-то не свяжется. Сложновато, пожалуй, задумано. Попроще надо было. Но теперь уж о том никакого разговора! Сделать надо все четко, вот и все".
      Она возникла над ним как призрак, он даже вздрогнул. Тронула несмело рукой, он поймал ее ладонь. Женщина радостно вздохнула, склонилась, придавила грудью. Он потянул ее на себя, а когда упала, прижал крепко, поцеловал в шею, потянулся раздевать. Но она как и в прошлый раз шепнула:
      - Прости, не раздевай, вдруг что... - и откинулась на спину, и потянула на себя подол.
      Он вошел в нее мощно и резко, она даже всхрапнула как-то некрасиво, как хрюкнула, и напряглась, словно собираясь вытолкнуть его обратно, и тяжело заворочалась, будто вырывалась, но уже обхватила крепко ногами, уже задышала громко и все громче и наконец зашептала с хрипом: шибче! шибче!
      Он втыкался в нее все "шибче" и "шибче", ожидая экстаза, а тот все не приходил. И удивившись этому, Дмитрий понял, что мешают все те же дела. Даже в самой горячке соития где-то на окраине сознания крутилось: кони! не поморозить бы! Олег! останется ждать или уйдет? Микула! взял ли Зарайск? А когда восторг все-таки пришел и прошел, а за ним наступили минуты ослабления, он с недоумением и даже страхом осознал, что не только не хочет ее, но и не может! Такого с ним никогда не бывало!
      Дарья моментально это почувствовала. Видно, обращение с немощным Гришкой многому ее научило. Погладив и поласкав его некоторое время, она горестно вздохнула:
      - Мить, я пойду?
      - Что ты, Даша!
      - Неужто разлюбил свою Дарьюшку?
      - Да что ты! Я сам в толк не возьму, что со мной. От забот, что ли?..
      - От забот - это бывает. Ты только не жалей меня. Если тебе не до этого, ты скажи, я не обижусь. Думаешь, я не понимаю, что у тебя сейчас в голове?
      "Умница!" - подумал он, а говорить стал, разумеется, совсем другое:
      - Даша, я очень хочу, да только вот что-то...
      - Ладно, я подожду, когда ты с победой назад поедешь, - погладила нежно по щеке и скользнула с кровати. Он попытался удержать, но она была уже у двери, шепнула оттуда:
      - Не забудешь заглянуть?
      - Ну что ты!
      - Вот и ладно, - и растворилась в темноте и тишине.
      Он почувствовал облегчение и почти сразу забыл о ней. Дневные заботы навалились мощно, дружно, но привычно, им теперь ничто не мешало. И он быстро разобрал их, расставил в ряд по значимости, определил, как и в какой последовательности заниматься ими с утра, и сразу же крепко заснул, успев, однако, удивиться напоследок: что ж это я с Дарьей-то так?..
      * * *
      Следующий день.10-е декабря, начался ожиданиями вестей из Ростиславля: когда Олег уйдет? Но прошло утро, разведчики свистели: Олег стоит. Полдень. Олег оставался на месте. Уже здесь Бобру стало ясно, что Олег решил, прежде чем атаковать, собрать в один кулак все силы.
      * * *
      Да, Олег решил сжать кулак, но кулак что-то не сжимался. Воевода Михаил несмотря на строжайший приказ (Олег очень поздно выяснил, что он у Коломны) что-то затолокся там и совсем для Олега непонятно - почему. Ведь опытный воевода, а глупостей кучу уже наделал! Поперся на Коломну - зачем? Дал москвичам безнаказанно грабить рязанские уделы! Не поторопился на помощь князю! И сейчас не торопится! Баран!!!
      Размышляя так и досадуя на воеводу, Олег в глубине души сознавал, что во многом неправ. Хорошо было рассуждать и рассчитывать задним числом, когда многое узналось, определилось. Когда наладилась связь.
      Ну хорошо, ну ладно, тогда связи не было, он действовал по-своему и где-то просчитался. Но сейчас-то! Почему его нет?! Вечер на дворе! (Это был вечер10-го числа.) Если даже сегодня придет, завтра раньше полудня не снимемся, разбираться надо. А если и сегодня не придет? Или что серьезное стряслось? Дмитрий из Москвы нагрянул? Этого быть не может, о таком даже из Москвы мне бы успели довести. Тогда что?
      * * *
      А Михаил не пришел и 10-го. Потому что войско у Коломны появилось и начало щипать его аж с трех сторон. Именно 10-го числа.
      Дело в том, что Зуевский полк, далеко от Коломны формируемый (в районе теперешнего Орехово-Зуева) и не успевший прийти к Микуле в срок, спустя некоторое время все-таки, разумеется, пошел к месту сбора и... И оказался как бы не у дел. Командовавший им воевода, с чудным и непонятным прозвищем Булах (наверное, от татарского Булак), мужик храбрый, но и осмотрительный, зная, что его за опоздание по головке не погладят, крепко задумался, как бы так сделать, чтобы выкрутиться и впечатление от опоздания сгладить. Узнав, что Коломна осаждена, он решил, что помощь ей будет самым лучшим оправданием и начал действовать как легендарный рязанец Евпатий Коловрат. Разделив полк, он обрушился на рязанцев с двух сторон, запада и северо-востока, наделал много шума и отскочил в лес, куда-то в глубь московской территории.
      Обеспокоенный Михаил развернул часть войска фронтом от крепости и сильной разведкой попытался определить, кто наскакивал и какими силами. Не сам ли князь Дмитрий пожаловал? Но стоило ему чуть отвлечься от города, как приободрившиеся коломенцы сделали смелую вылазку прямо из главных ворот (пешие, потому что коней в городе, естественно, не осталось) и успели жестоко потрепать противостоящий отряд до того, как Михаил сумел подать ему помощь и загнать коломенцев назад в стены. Довольно быстро узналось, что помогает коломенцам совсем небольшой отряд (самое много - полк), и получается какая-то бестолочь, топтание на месте. Но теперь и уходить к Олегу, требовавшему его немедленно в Ростиславль, так вот просто, выходило - нельзя! По нахальству напавших из леса и решительности осажденных Михаил видел - можно было крепко схлопотать в хвост. Положение было отвратительное!
      * * *
      Инициатива - наказуема!
      Армейская мудрость.
      Узнай Бобер об инициативах Булаха, он самолично открутил бы ему башку. Но пока ему не было ничего известно, кроме того, что Олег затоптался на месте и дает Микуле возможность творить в рязанских уделах все, что тот пожелает. И Микула времени не терял. К вечеру 11-го (Олег все стоял в Ростиславле) пришла весть о падении Зарайска.
      Олег должен был узнать об этом раньше Бобра и теперь уже, как ни верти, оставаться на месте не мог.
      * * *
      Между тем Булах снесся с коломенцами и понял, что дал маху. И по вестям из Коломны, и по прежним распоряжениям воеводы Микулы Василича выходило, что времени под Коломной терять было никак нельзя, а со всех ног мчать на помощь ушедшему войску, где каждый воин был на счету.
      Булах крепко почесал в затылке, решил вину не усугублять и приказал полку выступать вверх по Оке. Он вполне понимал, что может запросто налететь на Олега, но надеялся, во-первых, что тот, может, еще в Лопасне, во-вторых - на свою и общую окскую разведку, а в-третьих - делать-то все равно было нечего.
      Разумеется, проскользнуть незаметно мимо осаждающих было невозможно, потому Булах надеялся только на скорость. Выйдя из леса, он проскочил западнее города к берегу, ссыпался на лед и кинулся к устью Осетра.
      Воевода Михаил, уже не чаявший найти выход из столь отвратительного положения, узнав о маневре москвичей, крепко возблагодарил Господа, приказал снимать осаду и идти на соединение с князем, уже грозившим за заминку оторвать воеводе все, что только можно оторвать.
      Весть полетела к Олегу, таким образом Булах оказался меж двух огней. Счастье его было, что ходу от Коломны до устья Осетра всего 15 верст, и он успел влететь в него и, таким образом, избежать окружения, потому что Олег бросил навстречу ему почти всю свою конницу (полторы тысячи).
      Однако дорога по заваленному снегом Осетру оказалась куда как тяжелее окской, и тут рязанцы догнали-таки москвичей и так наподдали вдогон, что только сумерки спасли зуевский полк от полного разгрома, а Булах не решился дальше идти по реке, вырвался в чисто поле и кинулся на юго-восток, лишь бы подальше от рязанцев.
      * * *
      Таким образом, в достаточной степени случайно, задумки Бобра не были порушены, и исходные предпосылки операции к утру 12-го числа остались прежними. К тому же Олег потерял много времени, а это очень помогло Микуле, который за время неожиданно свалившейся передышки успел разобраться со всеми своими проблемами (главное - взял Зарайск), соединился с можайцами (Никифор чуть с ума не сошел от радости при встрече) и теперь без помех мог действовать по намеченному Бобром плану, то есть идти в глубь рязанской территории, ожидая и готовясь отразить удар Олега с тыла. Куда идти - между Бобром и Микулой точно оговорено не было, они согласились лишь на том, что идти на Рязань не стоит (такой величины город обязательно наскребет какие-то силы и может бросить их навстречу, что Микуле вовсе ни к чему), но и отклоняться далеко на юг тоже смысла нет (это затянет войну).
      Потому поздним утром 12-го Микула выступил на юго-восток, выслав вперед разведчиков с наказом: искать удобную позицию для обороны с тыла, с северо-запада. Первое подходящее местечко они нашли ему быстро, уже верстах в десяти от Зарайска, на берегу речушки Осетрика. Было это, конечно, нездорово, тем не менее Микула остановил здесь полки (позиция действительно была сильная и ему понравилась), приказал устраиваться с расчетом на битву, на встречу идущего следом Олега, а сам с разведчиками помчал дальше, на поиски нового рубежа.
      * * *
      Направление на юго-восток, выбранное Микулой из соображений всего-навего тактических (лишь бы от Олега подальше), произвело на рязанского князя впечатление сильнейшее и сквернейшее. Яснее ясного оно показывало, что Микула нацеливается на Пронск (сдружились, голубки, мать вашу растак и разэтак! и когда только успели!), где, вероятно (спрятавшись ли в стенах, соединив ли войска, загородившись ли пронцами - в общем, не важно как), собирались избежать наказания за свои "проказы" и еще усилить раскол рязанского княжества, еще сильнее привязать Владимира к Москве.
      И это вот движение коломенцев напрочь и навсегда восстановило Олега против ничего (ну ничегошеньки! ни сном, ни духом!) не подозревавшего Владимира Пронского и решило в конце концов его судьбу.
      Войско воеводы Михаила подошло к Ростиславлю 11-го вечером, потому рано 12-го двинуться Олег не смог. Пока разбирались с конями, обозами, припасами, вообще с обстановкой, времени прошло немало, и все, что успел сделать Олег 12-го числа, это к вечеру добраться до Глебова и там заночевать. Там-то он и узнал и подробности падения Зарайска, и направление дальнейшего движения москвичей.
      Микула доехал со своими ребятами до какой-то речушки, названия которой никто из разведчиков подсказать не смог (впоследствии выяснилось - Вожа), и сразу решил передвигать полки сюда. Речка была совсем маленькая, узенькая, но тот берег поднимался надо льдом на сажень, а то и больше, образуя нешуточную для коней естественную преграду, да и фланги можно было упереть с одной стороны в лес, с другой - в сильно забитую мелким осинником пустошь.
      Задача перед коломенским воеводой стояла самая отвратительная. Ему никуда не хотелось идти, ему скорей бы дождаться Олега, а там все заботы с плеч долой. Но он хорошо помнил наставления Бобра (да и сам прекрасно понимал): никак нельзя показать Олегу, что ты чего-то (или кого-то!) ждешь, потому и на месте оставаться нельзя. Лучше всего было б показать, что ты боишься его до смерти, и рвать когти что есть мочи. Но и этого нельзя!
      От всех этих прямо взаимоисключающих забот у Микулы под ложечкой сосало, а по утрам, что было ему больше всего удивительно и даже страшно, побаливала голова, так что он просто не знал, куда себя девать. И уж сейчас, увидев такую роскошную пустошь, где зайцев должно быть как блох у дворняги, обрадовался - поохочусь! Все какое-то время пройдет.
      Отправив гонцов с приказом - войску идти сюда, он кивнул отрокам на осинник:
      - Пошумим? Насчет зайчатинки.
      - Грех не пошуметь! - весело откликнулись те. - Их там, небось, туча.
      Отроки сразу же на опушке спугнули двух здоровенных русаков и, сминая с хрустом мелкий кустарник, побежали за ними в чащу, а Микула остался на тропе, ожидая, когда зайцы сделают круг. Отоптал себе удобный пятачок вокруг матерой осинки, воткнул в мягкую податливую кору пяток стрел, одну приладил на тетиву... Однако монотонные покрикивания отроков взорвались вдруг возбужденным криком, и пошел по пустоши шорох и хруст.
      "Видать, крупного кого-то... А вдруг шатун?!" - екнуло у Микулы в груди, и тут же прямо перед собой он увидел прущего на него здоровенного секача. Клыки у него были с человечью ладонь, с них летела пена, а маленькие глазки поблескивали злобной слезой. Микула потянулся за мечом, но рука скользнула по поясу - меч остался в санях.
      Опомнился он на осинке, клонившей свою хлипкую вершинку под нешуточной тяжестью прямо на кабана, который тыкался мордой в ствол и свирепо хрюкал.
      - Ко мне! Сюда скорей! - взревел что было мочи Микула. Вой и улюлюканье стали быстро приближаться, и кабан кинулся прочь. У Микулы хватило присутствия духа спрыгнуть с дерева до появления отроков, а то увидели бы они своего воеводу... Когда ребята подбежали, Микула сидел под осинкой, ел снег. Левая щека, рубаха на груди и коленки были ободраны
      - Ты что, воевода?! Никак дрался?
      - Подерешься тут с вами... Помощнички!
      - Как же ты его?
      - Напугал голой ж.... Кретин! Ни копья, ни рогатины, как пацан. Охотиться ему расхотелось.
      Однако без трофеев они не остались. Зайцев вслед за кабаном повыскакивало из чащи много, и отроки достали нескольких стрелами. Так что ужин получился на славу, да и настроение у Микулы поднялось (это он замечал за собой всегда после пережитой физической опасности), появилось легко-тревожное и почти радостное предвкушение большого события, важного дела, вообще - ДЕЛА.
      Ужинали весело, с добрым ковшом меда и бесшабашным враньем про охоту. И так же весело укладывались спать, когда настроение Микуле снова испортили примчавшие от войска гонцы. Первое, не совсем приятное, было то, что полковники его не пошли на ночь глядя на новую позицию, остались ночевать на Осетрике. Второе, уже скверное, что Олег пришел в Глебов. А третье, самое отвратительное, - Бобер потерялся.
      * * *
      Олег, узнав, что противник всего в 15-то верстах, уселся ужинать с воеводами в отличном настроении. Дом, который отыскали ему для ночлега, был, на вид, как будто и вовсе не тронут москвичами. На стол подавала хозяйка, худая, востроносая женщина с еле уловимой косиной в темных глазах. Сарафан висел на ней как на колу и только на груди оттопыривался неимоверно, неестественно далеко и невольно останавливал на себе взгляды всех мужчин.
      Будь Олег и в менее подходящем настроении, такую бы мимо себя вряд ли пропустил (бабник он был - дай боже!). Сейчас же...
      Он поманил пальцем командира своих отроков Тимофея, поверенного во всех интимных делах. Тот склонился к нему с вопросительной улыбкой.
      - Тимоха, глянь, какие у хозяйки титьки.
      - Мужа, что ль, отыскать? - Тимоха продолжал понимающе улыбаться.
      - Да. Угощать, поить, чтоб через два часа бревном валялся.
      - Дыть... - Тимоха хотел что-то сказать, но прикусил язык. - ...Добро, князь! - и исчез.
      Князь обратился к воеводам:
      - Ну, отцы-воеводы, завтра, надо полагать, будем в деле. Готовы?
      Михаил равнодушно пожал плечами, Федор откликнулся:
      - Мы-то готовы, а вот они... Они не сбегут?
      - Теперь, думаю, уже нет. Куда ж от такой-то позиции? Они, поди, и остановились-то так близко, чтобы хорошо закрепиться. Ну а уйдут - тем лучше. Догоним, да в хвост! Как Тогая. Только они - не Тогай. Разбегутся как куры, и лови их по полю. Скажите своим, чтоб арканов побольше запасли.
      Дальше разговаривали недолго. Все было ясно, а князь, как заметили воеводы, спешил отдохнуть.
      * * *
      Тимоха меж тем осуществлял испытанный и многократно опробованный маневр. Он взял из саней князя роскошную медвежью шкуру и отправился к хозяйке. Та уложила детей (вероятно, уже давно) и возилась у своей кровати, тоже намереваясь укладываться. Главная для Тимохи корысть тут была в том, что мужа при хозяйке не было. То ли его не было вовсе, что казалось сомнительным по чувствовавшемуся в доме достатку, то ли отъехал куда-то, то ли сбежал от москвичей, - в это Тимоха не вникал. Важно, что сейчас, вот тут, его не было, и время, которое князь отвел ему для мужа, он вознамерился (и это тоже раньше бывало) потратить на жену. Войдя, он шепотом окликнул:
      - Хозяйка!
      - Чего тебе? - она оглянулась и две-три секунды оценивающе осматривала его (с головы до ног, даже как будто с прищуром!), потом, не дожидаясь ответа, отвернулась.
      - Тут это... Князь хотел зайти, расспросить кое о чем... Я тут шкуру тебе принес. Жалует.
      - Чего?!! - в возгласе было столько презрения, что Тимохе, впервые, пожалуй, стало неловко, да просто стыдно. Но куда деваться?..
      - Он это... попозже зайдет... По делу. Насчет москвичей там чегой-то...
      - Шкура-то для этого зачем?
      - Нну... может, за беспокойство отплатить... или что... я не знаю...
      - Понятно, - она, не оглядываясь, продолжала возиться над постелью, и Тимоха решился. Бросив шкуру на пол к чертовой матери, он подскочил к ней, обхватил сзади, вцепившись в груди, и с силой притянул к себе. Груди оказались действительно чудовищной величины и крепости. Никогда больше за весь свой недолгий век не встретил он ничего похожего, потому и запомнил их на всю жизнь. У него мгновенно пересохло во рту, помутилось в голове, а мужское достоинство рванулось наружу, разрывая порты.
      Однако быстро, почти сразу, Тимоха про груди забыл. Хозяйка, когда он схватил ее, сильно вздрогнула, И замерла. Ни звука, ни вздоха! Замерла! Он, облапив ее, ожидал всего: что вырываться начнет, драться, царапаться и кусаться, даже кричать (хотя кричать - вряд ли, дети спали). А она вдруг прижалась к нему всей спиной, далеко выставив свой маленький и острый, как шило, зад и часто крупно задрожала. Дрожь эту прежде и сильнее всего воспринял его гордый и сильный, храбро рвущийся в бой мужской отросток. Не размышляя, он тут же изверг из себя все, что накопил за время похода, замочил и испачкал тимохины порты до самых колен и обмяк, вполне, вероятно, удовлетворенный.
      "Ну е-мое!" - Тимоха замычал и обвис на хозяйкиной спине, забыв и про груди, и про все, в панике и стыде заметавшись мыслями от изумления - как же это он так жестоко опростоволосился, к полной растерянности - как же теперь дальше-то быть?!
      Хозяйка все прочувствовала и поняла. Резко крутнувшись в ослабевших Тимохиных обьятьях, она легко, как котенка, отшвырнула его к самому порогу (он к тому же чуть не грохнулся, зацепившись за проклятую шкуру) и прошипела:
      - Ссопляк! Вон пошел! Если князь твой такой же, пусть лучше не суется!
      * * *
      Тимоха выполз на улицу как побитая собачонка. Мокрые штаны на морозе сразу отвратительно заявили о себе. И переодеваться идти - странным покажется. Да и вообще! Князя бы предупредить... Да как?! Зачем?! Поймет сразу и голову снесет вгорячах. А если она сама князю капнет?!!
      Колючий ужас шевельнулся у Тимохи в животе. Почему он раньше о таком никогда не задумался? Потому что побеждал всегда. И тут - вот тебе! Да-а... Так неуютно и позорно Тимоха никогда себя не чувствовал.
      "Что ж делать-то?" Единственное конструктивное, до чего он додумался, это хватить ковш меду. И через пять минут мир перестал выглядеть мрачным, а сам мыслитель столь уж жалким. И к штанам малость притерпелся. "Бывает!" бодрясь, сказал себе Тимоха и пошел докладывать князю.
      * * *
      Утром, в конце собачьей стражи, когда следовало уже начинать будить поваров, охранник у княжьего дома увидел такое, от чего его хватил столбняк. Из пристройки, где ночевала семья хозяев, вывалился совершенно голый босой мужик с кучей рухляди под мышкой. От него валил пар, как из предбанника. Зевнув во всю пасть с собачьим прискуливанием, он неожиданно рухнул в сугроб, как его подрезали, и замер.
      "Кондрашка!" - подумал стражник, но ни двинуться не смог, ни крикнуть, ни даже затворить широко раскрывшийся рот.
      В неподвижности мужик оставался недолго, а заворочавшись, стал подвывать, как побитый пес, завалился на бок, потом на спину, опять на брюхо, встал на четвереньки и начал хватать снег ртом, потом умываться, потом, прямо на коленях стоя, долго-долго мочился, все время тихо поскуливая.
      "Господи! Да что ж это с ним? Рехнулся!" - все недоумевал стражник. Когда же мужик, натерев морду снегом, схватил свою рухлядь и напялил на себя, стражник совсем ополоумел. Рухлядь оказалась знакомой собольей шубой, а мужик, значит... Князь! - вслух выдохнул стражник, но того уже след простыл.
      * * *
      Рано разбуженное рязанское войско привычно и споро готовилось выступать, а князь, сегодня почему-то в одиночестве, завтракал у себя в светелке. Тимоха заскочил к нему за указаниями:
      - Князь! Каких мне... - и поперхнулся, и раскрыл рот.
      - Чего ты? - недоуменно поднял голову Олег.
      - Да ты здоров ли, князь, - пришибленно прошептал Тимоха, - лица на тебе нет. - Он понял, что пришлось перенести за эту ночь князю, и не на шутку за него испугался.
      - Что, страшно? - князь гоготнул (Тимоха только мотнул головой). - Да, брат, помочалили меня нынче. Под конец уж думал - живым не уйду! А сбежать - стыдно! Ну и бабенка! Она ведьма, точно ведьма. Хорошо, хоть до смерти не затрахала. Шкуру ей оставь - заслужила.
      - Еще чего! Каждой шкуру оставлять - медведей в лесу не хватит. Тимоха оправился от вчерашнего и вскипел на хозяйку, так взявшую за живое князя и так жестоко обошедшуюся с ним, Тимохой.
      - Не каждой! - прикрикнул князь. - Оставь!
      - Ладно, - Тимоха спрятал глаза (Хрен ей, сучке, а не шкуру!). - Так тебе каких коней готовить, какого в дорогу, какого в бой? Нынче ведь догнать москвичей собрались.
      - В дорогу, пожалуй, никакого. В санях поеду. Вздремнуть часок надо. Глаз ведь не дала сомкнуть! Ну и бабенка... Да-а... А в бой Гнедка, как обычно.
      Тимоха выкатился вон, а князь велел позвать хозяйку. Та долго не появлялась, а когда вошла, посмотрела гордо, высокомерно, даже как будто с обидой. Князь выскочил из-за стола, обнял, постеснявшись, однако, хвататься за вожделенную грудь:
      - Хороша любовь твоя, Марьюшка! Хочу отблагодарить тебя чем-нибудь. Какие у тебя заботы?
      Она дернула плечом:
      - Мои заботы князьям не интересны. А таких дюбовей у тебя на каждом привале десяток.
      - Что ж так плохо ты обо мне?.. А вот такой любви у меня никогда еще не было.
      - Да-а уж... - Марья хмыкнула с еще большим недоверием.
      - А вот и да. Только мне по гордости твоей и предлагать-то как-то... боязно. Деньги тебе за постой тиун хорошие отдаст, тут уж ты не откажешься. А вот от меня... Хоть колечко возьми. Выбери, тут плохих нет, - Олег потянулся за шкатулкой, но Марья решительно мотнула головой:
      - Колечко. Муж увидит, спросит. Что отвечу?
      - Так у тебя муж? (Тимоха шепнул вчера, что мужа нет!) А где ж он?
      - В Орде. С караваном.
      - Он что, купец?
      - Купец. Только тяжко ему. Пока через пять княжеств товар протянешь, на пошлины весь изойдешь. Ты, уж если угодить хочешь, дай мужу грамоту на беспошлинную торговлю. Вот это подарок будет. Княжеский.
      - А про грамоту муж не спросит?
      - Спросит. Только грамота - не колечко, можно и стерпеть. Он хитрый. К тому же от любви моей устал давно.
      - Да уж, любовь твоя... - князь крякнул, передернул плечами, - не каждому по плечу. Но знаешь, грамота - это долго. Сочинять, писать. У меня дьяк этим занимается, его нет сейчас, а нам выступать,.. Давай, я через пару дней вернусь, тогда и напишу.