* * *
      Узнав о пропаже пленных и позорной потере смоленского обоза, Олгерд сразу вспомнил недоброе предсказание Любарта и нехорошо выругался.
      "Встанет напротив, да тебя же и по морде". Хотя это еще не совсем по морде, но... - в том, что это проделка Бобренка, он не сомневался.
      "Может, и вправду стоило отдать ему Новогрудок? Да ну! Нет у них сил по морде давать. Нету! И не скоро будут. Однако, цепок. Нигде слабины давать нельзя. Хоть чуть, да укусил, стервец! Надо все время держать ухо востро, от начала и до конца. Как с немцами! Что ж... Будем держать, только и всего".
      * * *
      ...посчитали - прослезились.
      Из пословицы.
      Громадная, на первый взгляд, добыча отряда, вернувшегося на следующий день к кремлю, изрядно приободрила (а поначалу просто привела в восторг) москвичей. "Вот мы вас как! Даже в таком положении! И мы кусаться можем!!" Не будь этого маленького успеха, совсем можно было бы приуныть. Особенно подавленным, когда стали выявлять и считать потери, оказался Великий князь. Опытные в таких делах бояре заранее прикинули убытки, смирились и уже пообвыкли. А он, по молодости и неопытности не задумавшись заранее, надеялся, что обойдется как-нибудь.
      Не обошлось. Окрестности Москвы (в радиусе теперешней кольцевой дороги) были выметены начисто. Даже Бобер удивился такой сноровке - ведь три дня всего простояли! Так что возвращенный полон (около 4 тысяч) стал казаться не столько добычей, сколько обузой: его надо было накормить, одеть и пристроить как-то зимовать.
      От Костромы, Ростова, Владимира, Дмитрова потянулись звакуированные их тоже приходилось обустраивать. Что же касается западных уделов: Можайска, Звенигорода, Волоцка - там вообще камня на камне не осталось.
      Все приходилось начинать с нуля. Бобер наблюдал это во второй раз и второй раз отметил: ни отчаяния, ни проклятий, ни обид на Бога. Москвичи посуровели лицами, подобрались, подтянули потуже пояса и взялись за дела. Все! От митрополита до последнего подмастерья. Великий князь реагировал на обрушившиеся испытания эмоциональней других, но гнев его был обращен на литвин, а больше на себя - за то, что не смог предотвратить и как-то противостоять. Это в нем Бобру нравилось больше всего, но не удивляло. Это было свойство всех москвичей: надеяться только на себя, а потому и хвалить и ругать только себя.
      Вновь, буквально в течение недели, Москва зашевелилась, завозилась, замельтешила растревоженным муравейником. Быстро вернулись из Сергиева монастыря семьи Великого князя, Бобра, Вельяминовых, родичи митрополита. Повалил народ из Ростова и Костромы, набежали мастеровые из ближних и дальних уделов в надежде на хорошие заработки. В западные уделы готовили целые караваны с помощью - восстанавливать разрушенное и наводить порядок.
      Всю хозяйственную деятельность взвалил на себя Василь Василич. Этот как никто умело мог распределять дела всем помногу и никому не в обиду. Работа на Москве привычно закипела.
      Великий князь в ней участия не принимал, сразу занявшись формированием полков для ответного удара. Олгерду, конечно, после такого разгрома ответить было нечем, а вот тверичей и смолян (особенно почему-то рассвирепел на смолян) решил отдарить сразу же. На попытку Бобра отговорить его от этих (по его мнению) мелочей, Дмитрий, упрямо уставившись в пол и прикусив губу, промычал:
      - Не-ет! Я им, бл...м, яйца прищемлю! Особенно Святославу, суке рыжей!
      Бобер понял: не отговоришь. Да и не надо! К необходимости ответного удара по Твери и Смоленску склонялись все бояре, начиная с Василь Василича. Нужны были средства для восстановления, а внутри княжества их не было. Бобер тоже это понимал, но участвовать, разумеется, не собирался и решил обратиться к повседневным своим делам: окскому рубежу, Серпухову, новой организации войска.
      В самые первые суматошные дни после ухода литвин, пока не вернулась Люба, он сумел-таки исчезнуть ненадолго с глаз своего окружения и смотаться в Балашиху. Усадьба осталась цела, хотя и ограблена вчистую: в сараях ни курицы, в доме ни тряпки. Впрочем, все село было цело, и в некоторых дворах уже копошились возвратившиеся хозяева. Дмитрий нашел мужичишку пошустрей, спросил, знает ли он этого дома хозяйку, а когда тот сказал, что знает, и начал хвалить, сыпанул ему горсть денег, так что тот онемел и выпучил глаза, и попросил за домом присмотреть, чтобы не разломали и не сожгли. А хозяйка, как вернется, пусть даст знать.
      - Дыть кому ж?! - мужик подобострастно заглядывал в глаза.
      - Ты ей лицо мое опиши - она поймет.
      - Да, мил человек, личность у тя... Что усищи, что глазищи - ни с кем не спутаешь!
      * * *
      Данило Феофаныч, не доехавший до Переяславля и командовавший во время нашествия своими подопечными из Дмитрова, вернулся в Москву вместе с князевой родней. Как бы во главе этого домашнего табора. На пиру, устроенном Великим князем при встрече, он демонстративно уселся рядом с Бобром и подчеркнуто у него одного очень подробно и обстоятельно повыспросил все подробности осады, из первых рук, так сказать. Настроение у него, в противоположность другим приехавшим, было очень приподнятое, боевое, он оценивал случившееся ни в коем случае не как поражение, а почти как победу, а если уж говорить о его дипломатии, то как полную победу. То, что удалось всерьез (и как он надеялся - надолго) столкнуть лбами Литву и Орден, давало возможность управиться со многими внутренними делами и попытаться сделать главное из них: окончательно прищемить хвост Мишке Тверскому, без чего невозможно было решать никакие внешние дела, ни государственные, ни церковные.
      Пользуясь таким его веселым и легким настроением, Бобер с помощью ковша и умелых заинтересованных вопросов вытащил Феофаныча на такой разговор, который запомнил надолго, а для себя осознал, наконец, в полной мере как сложность всей вершившейся вокруг политической жизни, так и щекотливость положения московских руководителей, а заодно и то, насколько не главной пока еще оказывалась его теперешняя деятельность по реконструированию московской армии на фоне тех грандиозных усилий, которые предпринимались москвичами, а особенно митрополитом и Данилой с его дипломатическим окружением, для того чтобы не дать утонуть, исчезнуть, быть раздавленным, растоптанным молодому и слабому московскому государственному образованию.
      - Вот уж не думал, что для устройства церковных дел надо бить Литву, Бобер подзадоривал Феофаныча осторожно, но тот не намеревался осторожничать, оценивать вопросы, он развивал собственную мысль, а так как был уже навеселе и побаивался сбиться, то следил больше за собой:
      - Хха! Церковные... Церковные у нас, да и не только у нас, стоят сейчас впереди государственных. Разве не так?
      - Может, и так. Но ведь они очень общие, и как их привязывать к конкретному месту и времени?
      - Людей объединяют и разъединяют идеи. Главная и самая могущественная идея - религия. Христианин не пойдет защищать басурман от христиан, да и вообще от кого бы то ни было, а христиан от басурман - пойдет! Христианин легко кинется бить басурман (просто так! просто за то, что он иноверец! смотри, что новгородские ушкуйники творят), а вот бить христиан - крепко сперва подумает! И слава тебе, Господи, что дядя твой Олгерд - такой упертый кретин! Крестись он и поддержи христиан, что бы тогда сказал Константинополь? Не посадил ли бы он тогда в Киеве угодного Олгерду митрополита и не подчинил ли Алексия ему? Ведь сил у Вильны поболее, чем у Москвы, да и вообще Москва под татарами, ее невозможно считать самостоятельной силой, а Константинополю - и вот где съезжаются и сливаются дела церковные и государственные - дозарезу нужна сила, помощь со стороны, потому что сами они уже не в состоянии справиться с наседающими на них турками. И почему они ставят на Москву и поддерживают Алексия, хотя он вынужден благословлять татар? Да потому, что язычнику Олгерду глубоко начхать, что сделают с Константинополем турки, а Москве (и подмятой, и зависимой) - нет! Москва хоть как-то, да поможет. А если помочь ей подняться?! Отшвырнуть татар! Стукнуть, а еще лучше - обратить в христиан язычников-литвин! Тогда и турок можно перестать бояться. Они ставят на нас, потому что им пока ставить больше не на кого. А для нас поддержка Константинополя - это сейчас все!
      - Ну уж, так уж...
      - Ну почти все. Ты понимаешь, сейчас то, что патриарх окорачивает ставленников Олгерда в Киеве и подвластных Олгерду епархиях, даже не главное.
      - Вот как! А что же? - Дмитрий искренне удивился.
      - Главное, что мы сохраняем определенное равновесие с Ордой.
      - Но каким же образом? Я не вижу связи, - Дмитрий действительно не успевал следить, размах расуждений Данилы подавлял.
      - Орда снова начинает стягиваться в один кулак, и если бы не два обстоятельства, нас уже бы так погладили по головке, что мало не показалось. Но Орда собирается под Мамаем. Это самый сильный там сейчас человек, и если Орда соберется, объединится, то (по моему мнению) только под ним. Я видел его в Сарае, слышал его разговор. Он умнее всех тамошних ханов и огланов, вместе взятых, так что... Но Мамай возрос на каффианских и сурожских деньгах. От взаимодействия с этими городами, с их купцами, он имеет больше, чем от всей причерноморской Орды. Я абсолютно уверен, что он никогда не пойдет вразрез с интересами причерноморских городов. А те, в свою очередь, ничего не могут без Константинополя. Ты представляешь Константинополь?! Все европейские товары идут на Восток, и прежде всего в Кафу и Сурож, через него.
      - Ты был там?
      - Был, конечно!
      - Что, впечатляет?
      - Да уж не то, что Сарай. О, Константинополь - это потрясающий город! Он громаден, он прекрасен, он величествен, но главное - там люди со всего света и там можно найти все! Представляешь, если Константинополь хоть малость обидится на Кафу? Пролив Босфор такой узенький! Кафа никогда и не подумает как-то конфликтовать с Константинополем, а Мамаю очень невыгодно ссориться с Кафой. И это очень обнадеживает! Но если он соберет и подчинит Орду...
      - Но если ее соберет и подчинит кто-то другой, нам будет только хуже.
      - Да, просто без него она бы могла еще долго или вообще не объединиться. Но теперь поздно об этом говорить. А в том, что Мамай поднялся и укрепился, велика и твоя с твоим дядюшкой заслуга.
      - Моя?!! - Дмитрий был ошарашен, но сразу понял, куда клонит Феофаныч. И о чем он сейчас скажет.
      - А чья же?! Те западные царьки, которых вы разгромили на Синей Воде, составляли весьма сильную оппозицию Мамаю. Причем в самом Крыму, в сердце его владений. Он их сильно опасался, ведь там (я, правда, не знаю - кто) были чингизиды. И тут вдруг вы!
      - Вдруг... - криво усмехнулся Дмитрий. Дело, которое он считал главным из всего сделанного до сих пор, показалось - да что там! Оказалось дешевым обманом, а это было отвратительно!
      - Ну конечно не вдруг. Я не очень давно получил верные сведения. Впрочем, я никогда не сомневался, просто тогда не знал наверняка.
      - Чего?
      - Что у Олгерда с Мамаем была в тот момент договоренность насчет Ябу-городка. Олгерд шел наверняка, зная, что Деметру Мамай не поможет.
      Дмитрий живо вспомнил все подробности того сложнейшего для Литвы года, когда в разгар подготовки южного похода Орден трижды наносил Олгерду удар в спину, и тем не менее тот не отказался от этого предприятия, хотя потери и уступки Ордену могли оказаться вполне сравнимы с приобретениями в результате разгрома татар. Да, он просто не мог отказаться от уже обговоренных условий, потому что боялся Мамая больше, чем немцев.
      - Но стоила ли овчинка выделки? Ведь насколько я знаю, все южные области Литвы, подольские, киевские земли возвратились к выплате дани татарам.
      - Каким татарам! И какую дань!
      - То есть ты полагаешь, что уговор между Мамаем и Олгердом существует до сих пор?
      - Я не думаю, я знаю.
      - Но против кого же?.. Хотя понятно...
      - Да. Против нас прежде всего. Но это если слишком окрепнем. Мамаю нас в черном теле нельзя держать, ведь мы подданные Орды. Ему от нас деньги нужны. Потому для нас сейчас главная задача: показать себя Орде ограбленными дочиста Литвой. Что и нетрудно. И вообще, в принципе, правда. А Литве подставить ножку с помощью Ордена, что почти уже сделано. А в самой Литве поддерживать оппозицию Олгерду, Андрея прежде всего, но не дать ему сесть на литовский стол в случае смерти старого мерзавца. А Ордену не дать задушить Литву. А Орду не спровоцировать на помощь Твери. А Тверь придушить, но придушить так, чтобы Олгерд опять не влез, а там еще и немцам себя показать... В общем, видишь, что дел у меня, необходимых и срочных, всегда больше, чем возможностей их сделать, - Феофаныч глядел весело, задорно и тянул к Дмитрию ковш - чокнуться, а тот, придавленный и пришибленный развернутой перед ним картиной, не сразу даже и сообразил, что глава московской дипломатии просто хочет с ним выпить.
      Продолжение этого разговора воспоследовало довольно быстро. Прошло всего с неделю, Юли все не давала о себе знать, и Бобер совсем было уже собрался в Серпухов, когда его вдруг позвал к себе Данило Феофаныч. "Опять насчет Олгерда чего-нибудь? Неужели он немцев стукнул? Это было бы удивительно. А может, они его?!"
      Данило встретил как всегда - радушно, но озабоченно:
      - Медку?
      - Нет, конечно.
      - Почему?!
      - Раз позвал, значит, задачка. Значит, не до меда.
      - Хм! Как ты меня... Но сегодня никаких задачек. Сегодня только слушать и запоминать. А потом исполнять.
      - Во даже как! А кто приказывает?
      - Ну, если тебя так заботит субординация... - Феофаныч едва заметно усмехнулся (и Бобру стало стыдно), - ...то митрополит.
      - Боже упаси! - Дмитрий поднял руки, протестуя. - Я подумал, если это князь...
      - Ладно, углубляться не будем. Дело важное. Очень! Помощнички у нас очень ретивые оказались.
      - Рыцари?
      - Да. Оказывается, они сразу и туда, и сюда поперли.
      - Сюда?!
      - Ну, не вздрагивай. Они как обычно - Псков, Новгород... Расчет-то простой: мы ведь не поможем, ежели что. А там еще... В Новгороде несчастье. Пожар. Сегодня весть получили. Уверен, что Новгород официально запросит помощь Москвы. Существует старинный уряд, еще от 1267 года, по нему Великий князь идет либо сам, либо посылает старшего сына. Не меньше!
      - Господи! Как же нам сейчас не до них!
      - Не то слово. Но уклониться невозможно. Слабость показать нельзя! Вот и сообрази, зачем я тебя позвал.
      - Та-ак... Сам князь пойти не может.
      - Это уж точно.
      - Сына у него пока... ни старшего, ни младшего. Стало быть - брата?
      - Больше некого.
      - Хм! Брат маловат, зато советник - хват. Все понятно, Феофаныч.
      - Ну так! А коли понятно - вперед,
      - А с какими шишами?! Войска нормального полка не наберется! Ну люди ладно, в стенах кое-кого сберегли, слава Богу. Снабжение! Снарядить нечем. А там ведь не просто Новгород, там всю область надо прикрыть. А там Плесков! И у него тоже... Это тебе не Орден на Литву натравить. Тут реальная сила нужна.
      - Это твое дело! - неожиданно жестко отрезал Данило. - Если я дипломат, то ты полководец. И каждый из нас должен решать свои задачи своими средствами. Я свои решаю, ни у кого помощи не прошу. Реши свои сам. Я тебе сочувствую, но помочь не смогу ничем. В Новгород идти придется. И именно тебе! Ясно?
      - Ясно, - Бобер поднялся уходить. Подумал: "обиделся дипломат-то?"
      - Погоди, не все.
      - Опять не все, - Бобер сел.
      - КАК ты поможешь Новгороду, для Москвы не так уж и важно. Важно эту помощь ПРОДЕМОНСТРИРОВАТЬ. Показать и Ордену, и Литве, и новгородским котам жирным, что Москва стоит, крепко стоит и еще другим помогает! Конечно, очень не помешало бы еще немцев и стукнуть малость, но ты, думаю, это сможешь как-нибудь. Только там попутно другое выворачивается. Поважнее первого, пожалуй.
      - Черт возьми!
      - Ты об Андрее Олгердовиче не забыл? Письмо наше, как Иоганна подключили... Так вот: контакт с ним установлен. Он очень не прочь с нами общаться. Но прежде всего с тобой.Ты знаешь, что он отколол во время похода Олгерда на Москву? Я только вот узнал. Разорил две родовых волости Мишки Тверского - Хорвач и Родню. "Случайно", конечно.
      - Ни х.. себе! Ну и шустряк!
      - Так вот. Поэтому когда расположишься в Плескове - кстати, Иоганна обязательно забери с собой, - постарайся встретиться с ним лично, Иоганн тебе поможет, а мое мнение подскажет. И считай это своим главным делом.
      * * *
      "Вот это да-а!" Такого жесткого приказа в Москве Бобер еще не получал. Ни от князя, ни даже от самого митрополита. Но оскорбиться или обидеться ему даже в голову не пришло. Он только удивился решительному тону Феофаныча и призадумался: насколько же высоко, оказывается, стоит тот в принятии московских решений, если даже ему, Бобру (а ведь он лучше других знает и как никто понимает его отношения с Великим князем!), приказывает так безапелляционно! Именно сейчас очень ясно Бобер понял, какие мощные, совершенно независимые и не соприкасающиеся друг с другом силы живут и зримо, ощутимо действуют в Москве. А если вдруг силы эти наскочат, натолкнутся друг на друга?!
      Нет! Такого не должно случиться никогда, потому что тогда-то и произойдет катастрофа, сравнимая разве что с Батыевым нашествием. Не случайно так страшно смелу с московской дороги Алексея Петровича*. Чиркнули жернова - и нет человека! И какого человека!
      На то и есть в Москве Алексий, чтобы жернова эти никогда не соприкоснулись, а двигались по собственным орбитам. И только тут, пожалуй, осознал Бобер во всей полноте значение для Москвы и для всей Руси этого человека.
      Он не стал предупреждать Великого князя перед тем, как действовать, решив, что там без него улажено. Примерно в таком же тоне, как говорил с ним Данило, он поговорил с Владимиром. Тому это было вовсе не внове, потому он ни удивляться, ни философствовать не стал, а спросил только:
      - А кого возьмем? И сколько?
      - Ну, своих, серпуховских, конечно, да еще радонежских с ярославскими. Заодно и посмотрим, как наша новая система работает, - Бобер, говоря это, уже спохватился: "Не посмотрим. Они ведь собраны уже, где-нибудь у Дмитрова стоят. А серпуховцев забрать - окский рубеж оголишь. Вот тебе и задачка..."
      - А вдруг татары? - несмело предположил Владимир.
      - Татары - да, это помнить надо. Только держать твоих все время на рубеже - не дело. Засидятся. Вдруг татары долго не сунутся? Мелкими шайками до осени точно не полезут. Только... - и Бобер замолчал, подумав еще об одном: "А вдруг Дмитрий, собираясь на смолян, уже зачел какие-то его полки в свой актив?! Выпрашивай тогда, доказывай, а главное - жалуйся... Нет! Зря я с ним сразу не поговорил!" Однако опасался Бобер зря. Дмитрий и бровью не повел:
      - Не-ет, Вовкиными полками распорядись сам. Я на них не претендовал. И не буду! Учти.
      - Почему?
      - Тезка, ведь договорились. Это уже новое войско, ему по-новому и воевать. Его к настоящей войне надо готовить, против татар. А тут что я пойду? Опять, как ты говоришь, шуметь, да кулаками махать. Не будем развращать! Так?!
      - Так, тезка, так. Большой камень ты у меня с души снял.
      - Какой камень, дурень?! Ведь обговорили все давно, чего ж тебе еще?!
      - Да все! Все!
      - Ты сколько войска-то возьмешь?
      - Сколько снаряжу. Полка три.
      - Ну ты даешь! На немцев - с тремя полками?!
      - Я их и одним бил.
      - Ну гляди, тебе видней. Раз бил...
      - Поглядим. Ты, тезка, без меня вот что сделай... Коломна без воеводы осталась. Я долго присматривался... Микулу бы Вельяминова туда. Парень он способный, думать умеет. По-моему - справится. Только чтоб делал все по-новому. По-нашему!
      - А не молод?
      - Ну-у... - и Бобер отвернулся, завозился, начал искать что-то у пояса, изо всех сил стараясь подавить, не показать рвущийся наружу дурацкий смех.
      * * *
      Из подошедших к Рождеству (1369 г.) в окрестности Москвы полков только Серпуховский отвечал почти всем Бобровым требованиям. Еще бы не отвечать его подготовил и привел сам Константин. И в придачу к нему были отсидевшие осаду арбалетчики, теперь уже полные четыре сотни, с подручниками - 800 морд, еще целый полк!
      - Кто же на Оке-то остался? - вздохнул Бобер, встречая Константина. Тот пожал плечами:
      - Гришку с его людьми от Каширы поближе потянул, больше некого. Небывальцев, конечно, понатыкал. Много! Но... сам понимаешь. Одна надежда, что и без нас пообтешутся как-то.
      - Да, маловато одеяльце. Хошь на голову, хошь на ноги - как хочешь, а туда и сюда не хватает.
      - Не кручинься, князь. Прорвемся.
      Радонежский и Ярославский полки порадовали Бобра лишь хорошей справой и укомплектованностью. "Заработала, кажись, система-то", - усмехнулся он в усы. Но больше радоваться было нечему: все воины, кроме воевод, были небывальцы. На его недовольный вопрос один из воевод резонно огрызнулся:
      - А где я их возьму, бывальцев? Рожу? Их не брать, их делать надо. В бою! - чем очень Бобру понравился.
      - Тебя как звать-то, умник?
      - А че, запомнить хошь, чтоб при случае башку снести? Аль в самое пекло сунуть? Эт я уж изведал. Митрием меня кличут.
      "И этот! Кажется, на Москве одни Митьки".
      - Прямо так уж сразу... Зачем мне толковому воеводе башку сносить?
      - Кто тя знат. Никто не любит умней себя-то.
      - А ты считаешь себя умней?
      - Ну а чо...
      - Молодец! А где воевал, с кем?
      - Я с Акинф Федорычем лет десять по рубежам мотался. Царство небесное! Крепкий был воевода. Умный! Думал, прежде чем делать.
      - Да, жалко, не повезло ему. Или чего-то не додумал? Ты не знаешь?
      - Не знаю, - резко опустил глаза "умник", и Бобер понял: знает. "Надо будет его когда-то как-то раскрутить".
      - Ну что ж, давай делать бывальцев. Настоящих наделаешь, спасибо скажу.
      - Из спасиба шубы не сошьешь, а из кажного сопляка бойца не сделашь.
      - Вот как? Ну давай хоть из кого получится, - Бобру почудилось что-то очень знакомое, он напрягся, припоминая, - где же он это слышал? Кто это (недавно ведь!) говорил? Но так на сей раз и не вспомнил.
      * * *
      Грамота от новгородцев пришла на Крещение (1369 г.), и Бобру (а официально, конечно, Владимиру) осталось только отдать приказ о выступлении, так как полки были полностью готовы и уже маялись ожиданием.
      Дорога через Тверь, самая короткая и удобная, была сейчас москвичам, разумеется, заказана. Чтобы не нарываться на неприятности, пошли через Волок Ламский, уцелевшую (как ни странно!) Ржеву, а дальше по Волге вверх до озер: Пено, Вселуг, Стерж, из Стержа по лесу с проводниками до речушки Стабенки, по ней уже без всяких проводников до речки Полы, а по ней до самого Ильменя. Ни о рыцарях, ни о литвинах в этих местах ничего слышно не было. Зубцовские к проходящим отнеслись исключительно мирно (даже торг не прервали, не то что запираться), если и дали знать в Тверь, то на отряде это никак не отразилось, и Бобер уже на 11-й день похода впервые увидел со льда Ильмень-озера изумительные купола церквей этого города, к которому относился с издевкой, но сейчас не мог не восхититься.
      В морозной дымке, над волшебной бахромой инея, разукрасившего столпившиеся на берегу сосны, легко, как облака, парили белые стены, а над ними золотые, зеленые, синие и даже простые желто-серые деревянные купола образовывали в лучах неяркого, красного от мороза, недавно взошедшего солнышка дивную радугу.
      Воины завздыхали, заохали, начали креститься на кресты куполов, и хотя были донельзя замотаны непривычно быстрым маршем, заулыбались и весело загалдели.
      Бобер вел отряд с максимальной скоростью не потому, что хотел кого-то там упредить, перехватить или перегнать, ведь он не знал о немцах ничего. Просто решил посмотреть, кто на что способен в его войске. И понимал, конечно, что в данных обстоятельствах не очень-то разглядишь, потому что каждый будет стараться изо всех сил, никто не покажет виду (первый поход! он вспоминал свой первый поход), и все-таки... Под опытным взглядом сразу отделились: опытные от новичков, заботливые от беззаботных, исполнительные от неслухов, подтянутые от распустех, сообразительные и инициативные от пассивных исполнителей. Именно с этого похода Бобер начал выискивать, оценивать и запоминать будущих командиров своего нового войска.
      * * *
      Новгород встретил совершенно равнодушно. Даже неприветливо. Только что не враждебно. Люди на улицах оглядывались без улыбок, не заговаривали, не останавливались посмотреть на большую, грозно и красиво смотревшуюся рать.
      Официально, правда, приветили хорошо: выехали навстречу, за стены, набольшие чиновники во главе с посадником и кончанскими старостами. Представитель епископа благословил. Князю отдали положенные почести. Войско разместили в городе. Для князя и его приближенных посадник устроил пир. Кончанские старосты вежливо, но настойчиво интересовались численностью войска, что не могло не насторожить Бобра. Когда Владимир сказал, что войско все здесь, что в нем 3 тысячи человек, и когда посадник, вновь вежливо и напряженно улыбнувшись, посомневался, не маловато ли на немцев, Бобер по наитию брякнул:
      - Мы могли бы привести и тридцать. Но сколько времени их придется здесь держать? Вы готовы кормить такую ораву?
      И по кислым улыбочкам старост, да и по выражению лица самого посадника, понял: не готовы! Он попал в самую больную точку! Они и это-то войско рады были бы куда-нибудь спровадить.
      "Так вот в чем дело, богатенькие мои новгородцы! Прижимистые мои новгородцы!!! За каким же ... тогда вы вообще нас звали?! Насколько можно судить, немцы не близко". И все больше Бобер укреплялся в мысли о том, что эта просьба о помощи была вызвана не столько угрозой со стороны Ордена, сколько желанием выяснить реальную силу Москвы. Новгород не хотел оказаться у разбитого корыта, поддержав "не того". Поход Олгерда потряс Москву. Но насколько?! Сможет она быстро распрямиться и вновь диктовать "низу" свою волю, тогда необходимо не только остаться ей верным, но хорошенько поддержать, подсобить, что даст громадную выгоду в дальнейшем. А если она надломилась? Не поднимется? А на первое место выйдет Тверь? Не выгоднее тогда отвернуться от Москвы?! И чем раньше, тем лучше! Как благодарен тогда будет Новгороду Михаил Тверской, и какую можно будет поиметь тогда от этого выгоду!
      "Вот вы о чем заботитесь, толстозадые мои, а не о немцах вовсе!" почти ласково посматривал на новгородских руководителей ублаготворенный северными медами Бобер:
      - Вань, как думаешь, собирались они воевать против немца?
      Иоганн круглил на хозяев внимательный глаз:
      - По ним не видно.
      - А что ж они тогда хотят, как думаешь?
      - Нас поглядеть, - равнодушно пожал плечами Иоганн.
      - По-моему - тоже! Князь, - Бобер повернулся к Владимиру, - а ведь нас сюда не воевать пригласили, а кулаками махать.
      - Да? - Владимир улыбнулся неуверенно. - Ну что ж, помашем?
      - Да теперь уж куда деваться.
      * * *
      Немцев у Новгорода не было. О каких-то их движениях вести шли от Плескова, и Бобер, не мешкая, не давая расхолодиться воинам, двинул полки на запад.
      Пошли назад по Ильменю, дальше по руслу Шелони до Опоки, и тут встретили плесковских гонцов, торопившихся в Новгород с вестью, что Плесков обложили немцы.
      - Как мы вовремя, однако! - от души удивился Бобер. - И много их?
      - Много!
      - Ну сколько много-то? Пять тысяч, десять? А может, сто! Сколько?
      - Может, и десять. Черт их сосчитает, весь город обложили и за рекой стоят!
      - Охх! Есть среди вас хоть один (гонцов было пятеро), чтоб толком обсказал? Опытный!
      - Есть, - пророкотал сивый как лунь бородач, - немцев тыщь пять, самое много - семь. Конных меньше половины, да вообще мало.
      - Та-ак! А что это может означать? Серьезно намерены город брать? Или наоборот?
      - Какое там - брать! Грабить пришли, сволочи! Народ напугают, загонят в стены, вокруг все почистят, да и назад. В первый раз, что ли.
      - Ага... Ты вот что... Как тебя?
      - Карп.
      - Ты, Карп, останься с нами, а вы поезжайте с Богом, известите Новгород. - И когда гонцы уехали, повернулся к своему воеводе: - слышь, Константин, а может, мы их?.. Тихонечко подкрадемся, да тюкнем как следует.
      - С удовольствием, князь!
      - Не подкрадетесь, - решительно вмешался Иоганн.
      - Почему?
      - Коли они грабить наладились, то по своим правилам. Теперь по всем окрестностям знаете сколько шаек шныряет! А в сторону Новгорода особый присмотр - ждут. И посматривают: когда те спохватятся и пошлют сильное войско. Тогда они не спеша свернутся и поминай как звали. Если же Новгород вообще не соберется, то нагребут, сколько смогут допереть, и уйдут.
      - Но Новгород, считай, уже собрался, ведь мы здесь!
      - Я о нас и говорю. Заметят и кинутся назад. Пока будешь осторожничать да красться, они сбегут.
      - Хм! Резонно. Тогда что ж? Вперед?!
      - Вперед! - необычно резко отрубил Иоганн, и Бобер прищурился на него с интересом:
      "Помнит! Ох, как он их помнит, гадов! Интересно вот, взять бы в плен парочку "белоглазых" да дать их ему допросить..."
      * * *
      Произошло именно так, как предположил Иоганн. Московские полки стремительно двинулись вперед и сразу наскочили на небольшую (человек 50) ватажку грабителей. Ватажка разбежалась, оставив в руках москвичей под завязку набитый награбленным добром обоз и пятерых, самых жадных и неповоротливых.
      - Иоганн, - усмехнулся в усы Бобер, - допроси.
      - На предмет? - хищно поджал губы Иоганн.
      - Ну-у-у... чтобы все сказали, что знают. Сам понимаешь...
      - Понимаешь, - эхом отозвался Иоганн.
      Немцы были не простые солдаты, даже на первый взгляд. Они высокомерно поджимали губы, глаз не прятали, смотрели презрительно, на все вопросы цедили сквозь зубы: Nicht ferschtehen. Но Иоганн так сверлил их единственным глазом, что они отворачивались.
      - Есть кто из Мальборка?
      Немцы опустили головы.
      - Вас сейчас повесят. Оставлю того, кто из Мальборка. Немцы равнодушно пожали плечами. Судя по этому жесту, жизнь их нисколько не интересовала. И Бобер, и Владимир, и Константин, следившие за допросом, были заинтригованы, лишь Иоганн смотрел равнодушно: