Владимир Кожевников
      Забытый. Москва.
      Издательство и автор благодарят
      Константина Зуева,
      Владимира Гнатушенко,
      Вячеслава Зигоренко,
      Бориса Шульпина
      за активное содействие в издании этой книги
      "Эх, российская дорога,
      Семь загибов на версту..."
      Из песни
      Дороженька, ты, дорога... Безответная мученица и жестокая мучительница наша. Кто проторил тебя, в какие незапамятные времена? Сколько народу топтало тебя, проклиная без конца и без устали твои загибы и буераки, бездонные колдобины и непролазную грязь? Тянешься ты, начинаясь от носков моих сапог, кажется, без конца, то на изволок взбегаешь, то в низинку скатываешься, бредешь то посуху, то по грязи, виляешь то влево, то вправо без всякой, будто, на то причины, мучаешь путника бесчисленными своими заворотами, и пока едешь по тебе или идешь, то уверяешься с каждой верстой все крепче, что не кончишься ты никогда. А когда доберешься до цели изумишься не на шутку: уже все?! И как не было тебя! И в этом вся ты, дорога, как две капли воды похожая на суетную и мятущуюся, нечистую и душную, бестолковую нашу жизнь.
      Много времени в дороге - для дум. В начале - о прошлом, о том, что оставил позади. В конце о том, к чему едешь, что встретишь, к чему привыкать - о будущем.
      Вот и Дмитрий, пока петляли реками до Смоленска, больше вспоминал.
      Дед... Алешка... речка... "тот бок"... озеро, где чуть не утонул... отец... монах!
      Дед Иван... козел Федька... Волчий Лог... первый бой... сон!
      Первый поход... разведка... "Олений выгон"... Юли!
      Несчастная битва на Турье... выздоровление... Юли!!
      А потом свадьба... Любаня... Орден... поединок с рыцарем - бр-р-р!!
      Дальше дети... Почему он так редко вспоминает детей, думает о них? Ведь когда решался ехать в Москву, они выходили главной причиной. Детей чтобы по миру не пустить! А они уже большие: Борьке восемь, и Мишке семь скоро. Чудно! Да ведь уж десять лет свадьбе! Господи! Сколько, оказывается, всего уже было! На добрую жизнь набирается. Ведь потом была еще битва с Орденом, гибель деда, первый дерзкий успех. За деда он им ха-аррашо отомстил, гадам!
      А потом... Арбалеты... чехи... Синяя Вода!.. И нелады с Олгердом... смерть отца... братец Федор...
      Да-а, много всего. Приглашение в Москву... "Ох, Москва, Москва... Какая ты?"
      На Руси и сейчас-то ни одну дорогу настоящей не назовешь, а уж тогда... Тогда настоящей была одна дорога - река. И летом, и зимой. Но хоть и хороша она была, и гладка, да все же - "семь загибов на версту", а главное - вела не всегда туда, куда тебе надобно. И потому даже русскому человеку, даже при таком обилии рек, приходилось торить дорогу через дремучий, страшный Оковский лес. Ну, насчет "страшный", может, и сильно сказано, ведь лес был кормильцем и защитником (прежде всего от татар, которым он по-настоящему был страшен и которые люто его ненавидели), и мало кто из здесь живущих плохо его знал и боялся. Страшен он был для пришедшего издали без доброй охраны. Но... Лес - не кум и не сват. Он сам по себе. И в нем бывало жутко всякому, особенно зимой.
      Летом лес шумел громадными кронами, звенел комариным писком, рассыпался гамом, свистом, стрекотом птиц, цеплялся за полы крапивой, малиной, голенастыми папоротниками, перегораживал путь полусгнившим валежником, чудовищно разросшимися корневищами, караулил глубокими яминами под трухлявыми пнями, шипящими оттуда змеями, пугал медвежьим рыком из темной чащи, лешачьим оханьем и диким хохотом кикимор.
      А зимой обволакивал глухой тишиной, стрелял ослепительными искрами, отскакивавшими солнечным днем от колких снежинок, оглушал треском лопавшихся от мороза стволов, окружал непролазными сугробами, в ненастье же пеленал жуткими (вот уж где действительно жуткими! для всех!) полотнами метели, а по ночам останавливал кровь в жилах истошным волчьим воем.
      После Смоленска дружине Дмитрия пришлось войти в этот лес, и хотя Смоленская дорога уже тогда была, пожалуй, лучшей в Русских княжествах (вполне обозначенная просека, часто попадающееся вдоль пути жилье), на легкость и скорость продвижения это не влияло. Разве что заблудиться было нельзя.
      Снегу вывалило столько, что кони то и дело вязли по брюхо, быстро выбивались из сил. Дмитрий не торопился (куда? зачем?). Берегли коней, подвигались медленно. На ночевку останавливались рано, засветло, чтобы как следует подготовиться к ночи, запасти дров для многих костров.
      По ночам одолевали волки. От них огонь разводили по большому кругу, загоняя лошадей внутрь. Как только темнело и разгорались костры, привал оказывался в кольце зеленых огоньков. И начинался концерт! Под такие звуки тяжело было уснуть. Зато думалось легко. Спокойно.
      "Да, Москва... Как меня встретишь? А ну как не придусь тебе ко двору? Как у Олгерда. Что тогда? Больше уезжать некуда. И назад пути нет. И никуда нет! Это тебе не Бобровка. Значит... Плоха ли, хороша покажется, принимай ее как есть и ни о чем не думай больше. Нечего думать. Все думано-передумано. Располагаться надо, обосновываться и... Что - "и"? Жить! Воевать, войско строить, обучать, готовить, натаскивать - служить! Дело делать, успеть сделать. А то вон оглядываешься - сколько уже пролетело! Полжизни пролетело! А сколько упущено! И ничего не сделано. Ну... не то чтобы ничего... Синяя Вода мне, чай, Господом зачтется?.. Но все, что сделано, потеряно. Все по новой! Одно утешение: чему научился, что приобрел - то все со мной.
      Опыт. Арбалеты, чехи. Чехи поехали-таки! Раздолбаи вы мои бедные. Как вас облапошили... Но почему облапошили?! Может, они тут в десять раз лучше заживут.
      Ну и не только чехи. Корноух поехал, беззаботная головушка! Все бросил. Алешка, Гаврюха. Жаль, Станислава не будет. Кем его заменить? Алешка не командир, ему б только по лесу шастать. Гаврюха? Этот разведкой не занимался. Ладно, поглядим. Главное - монах при мне, с ним не пропаду. И присоветует, и поддержит. А Любаня! Такая помощница! И Москва ей привычна.
      Да я, оказывается, очень даже обеспеченный со всех сторон человек! В отношении людей, в первую очередь. Важных, нужных, любимых, любящих! Любящих... Ведь и Юли со мной. Ах, Юли! Как же я ошибся! Думал - пройдет. Не прошло! И теперь уж не пройдет, видно. Ну и хорошо, ну и ладно. Только бы в тайне удержать.
      А насчет нужных, Ефим этот - просто бесценный мужик, выходит! Из дерьма золото делает! Как он смолян ловко обул! Те даже не обиделись! Боюсь, усядется покрепче в Москве, под себя грести начнет. Да черт с ним гребет, лишь бы мои интересы соблюдал. Но без меня ему никуда, и он это лучше всех понимает. Так что мои дела - его дела.
      Мои дела... Как ты их видишь, твои дела? С чего начнешь? Получишь удел, как в Бобровке, и начнешь в нем полк готовить? По-своему. Но ведь что это - полк? В масштабах такого-то княжества. И даже не одного, а над многими главного. Так, мелочь, фу! Нет, надо побольше что-то как-то... Но для этого необходимо себя зарекомендовать. Кто тебе вот так, с бухты, барахты, войско доверит? Правда, Люба с монахом должны прежние мои дела приподнести, подвести фундамент. Но это слова, а нужны дела. Чтобы не услышали, а увидели. Не увидят - войско не доверят. Войска не будет показать ничего не сможешь. Замкнутый круг! Опять на монаха надежда, авось убедит...
      Что ж они развылись-то нынче?.. Никогда раньше так не заливались, твари..."
      Волки не дают задремать, раскатываются на два голоса, как в церковном хоре. Только больно уж уныло. И громко.
      * - Андрюха, не пожалей пару стрел. Достали они меня, спать охота.
      * - Стрелы-то такие, князь, когда еще сделаем? Жалко, - Корноух откликается свежим голосом, значит, и ему уснуть не удается.
      * - Может, потом отыщешь...
      * - Ну да, там отыщешь. Там так разметут и закопают...
      * - Да Бог с ними, со стрелами, спать-то и самому, небось, охота.
      * - Еще бы! Ладно. Петр, Матвей, дойдите на ту сторону. Только по одной! А я тут... - Корноух встает, идет за арбалетом.
      Через минуту он садится за угол шатра, осторожно, чтобы волки не заметили, поднимает свое оружие.
      * - Зугг! - и там, за кострами раздается жалобный, почти человеческий: уй-й! И с противоположной стороны поляны несется душераздирающий предсмертный вопль.
      Концерт моментально смолкает. А через малое время начинаются возня, рык, мельтешение, шорох.
      * - Ну вот, заснуть успеем, - Дмитрий поворачивается на бок и закрывает глаза.
      * * *
      Жилья вдоль дороги хватало. Дружинники засматривались на него с интересом: как они тут? Похоже на наше, не похоже?
      Усадьбы выглядели небедно. Избы большие, просторные. Много хлевов для крупной и мелкой скотины. Но сразу бросалось в глаза, поражало: не было видно нигде ни одного воинского дозора, ни одной заставы.
      "Что ж такое? - ломал голову Дмитрий, - Или бояться некого, или столь беспечны?"
      Правда, останавливаясь в деревнях, он со второго же раза приметил: встречали их только ветхие старики и старухи, молодых не было. Прятались, значит, а стало быть - следили, наблюдали. Значит, какая-то система предупреждения и охраны была! А коли укрывались - значит было где!
      Князь сам обстоятельно расспрашивал встречавших стариков: чьи, как живут, часто ли налетают лихие люди?
      Те отвечали почтительно, но без угодливости, и уж точно без боязни: живем потихоньку, как все. Похвалиться шибко нечем, но с голоду не пухнем. Лихие люди? Редко. Как Иван Данилыч, царство ему небесное, у себя начал их шугать, они сперва было к нам сюда... Так он им вслед стал отряды гнать, до самого Смоленска. И пропали они как-то, перевелись... Это на нашей памяти уже было, хорошо помним. Раньше отбою не было - беда! А теперь редко... да и то, шайкой-то не назовешь, шальные какие-нибудь, отмороженные... С ними и сладить легко. Вот ежели князь какой с дружиной попрет, тогда лихо.
      * - А как же сторожите?
      * - А никак, - старики отводили глаза, - на то княжья дума. У него дружина, у него сила.
      * - Но сами-то, вот тут, в деревне?
      * - Дыть посматривают мужики. Если что, молодые успевают попрятаться. А мы... опенки-перестарки, кому нужны?
      * - Хорошо, княжья забота, говорите. А княжьи дозоры есть? Заставы?
      * - Слыхали - есть. Но не видали. К нам ни разу не наведывались.
      Дмитрий качал головой: чудно! Но это была еще смоленская земля. А на границе с московской попалась и застава.
      Рядом с мытным двором располагалось странное сооружение, вроде большого хлева, окруженное крепким частоколом. Ворота, большие, мощные, были настеж, перед ними на скамье у забора сидели четверо в полушубках, с копьями, изредка громко похохатывали.
      Мытники с подошедшим караваном распорядились деловито, быстро. Вышли, остановили, главных пригласили в избу, расспросили. Узнав, что обоз не купеческий, объяснили уже собравшемуся что-то платить князю, что "если же кто поедет без торгу, то с того ни мыта нет, ни пошлин", чем изрядно его удивили и обрадовали. Не столько тем, что платить не надо, сколько честным исполнением закона и бескорыстием.
      * - А это кто же? - не утерпел Дмитрий, указал на неказистое укрепление. Мытники ответили охотно, с явной неприязнью:
      * - Застава княжеская, аль не видите. Развалились, дармоеды, как коты на завалинке.
      * - И много их тут?
      * - Почти полсотни морд. Всю душу вымотали.
      * - А что так?
      * - Да служба княжеская тут больно легка. Разбойников нет. Если враг какой объявится, обязательно из Смоленска народишко какой-никакой побежит, под защиту, аль за помощью. Предупредит. Так что делать им тут нечего. Брагу дуют, безобразят, да нас, мытников, мытарят, - собеседник невесело покривился на свой каламбур.
      Дмитрий покачал головой, поманил пальцем Константина, пошептал ему что-то. Тот в свою очередь пошептал сотникам.
      С мытниками распрощались сердечно. Когда уже уселись в седла, чтобы двигаться дальше, из ворот заставы вышел не очень и высокий, но громадного размаха в плечах мужик, без полушубка, в наспех натянутой кольчуге, в шлеме, застегивая на ходу пояс с мечом - это, надо полагать, были атрибуты власти. Он по-хозяйски остановился посреди дороги в пяти шагах от головы отряда, широко расставил ноги и положил левую руку на рукоять меча:
      * - Кто такие? Отвечать княжьей стороже!
      Голос его был хрипл, борода свалялась, глаза, то ли спросонья, то ли с похмелья, были мутны и слезились. Дмитрий выехал вперед:
      * - Я князь Волынский. Еду на службу к Великому князю Московскому, отмахнул рукой назад, - с дружиной. С мытниками дела урядили, с законами и порядками вашими познакомились, можете пропускать.
      * - Хм! - здоровяк запустил пальцы в бороду, пытаясь разодрать ее на отдельные космы. - Как же я вас пущу, когда вы на содержание заставы не дали?
      * - А разве вас не князь содержит?
      - Хха! - мужик даже руками развел, поражаясь наивности вопроса. - Да что ж мы за застава будем, коли сами не сможем себя содержать?!
      * - Действительно...- теперь настал черед князю Волынскому удивиться столь замечательной мысли, созревшей в столь не подходящей для того голове, - и сколько ж это?
      * - Это? - мужик долго осматривал отряд, прикидывая, очевидно, все: и количество, и богатство снаряжения, и неведение местных обычаев (он чуть ли губами не шевелил, высчитывая и боясь продешевить), - ээ-мн... э-э... пять рублев!
      * - Сколько-сколько?! - Дмитрий из рассказов Любы знал, что самая тяжкая дань для Орды собиралась по полтине с целой деревни.
      * - А скоко слышал! - детина вытащил, наконец, пятерню из бороды, сложил ее в чудовищный кулак и хряпнул им о колено. - Много вас тут ездит, каждый спрашивать будет! Оглох, что ль?
      * - Не оглох, - Дмитрий значительно глянул на Константина, - просто узнать бы хотелось, на сколько ж вам такого содержания хватит. Если не секрет.
      * - Не секрет. А может и секрет... Обоз у вас порядочный, народу много, такие гости нечасто попадаются.
      * - Вот именно, - и Дмитрий хлопнул своего гнедого меж ушей рукавицей.
      Константиновы молодцы метнулись мгновенно. Девятеро к забору, где расселись сторожа, пятеро на стоявшего на дороге, который, несмотря на то, что сразу получил пинка в брюхо и согнулся пополам, тяжко заворочался и начал отшвыривать нападавших как щенков, остальная дружина ворвалась внутрь частокола. Там взлетел и затих истошный бабий визг.
      Через минуту все было кончено. Здоровяк, хоть и с великим трудом, но связан. Перепугавшихся мытников успокоили. Раскудахтавшихся поварих заставили замолчать и продолжать свое дело, чем некоторые из них, ожидавшие насилия и всяческих безобразий, оказались явно недовольны. Внутри частокола сгрудились в кругу дружинников человек тридцать очумелых, не успевших, кажется, и испугаться, всклокоченных мужиков. Из первых же их ответов выяснилось, что половина заставы на охоте, и Дмитрий не стал дольше ломать комедию, опасаясь, как бы кто из охотничков не вернулся пораньше и не схватился за лук.
      Мужику ототкнули пасть, спросили, кто старший. Тот угрюмо молчал. Кто-то из мытников подсказал:
      * - Он и есть старший.
      * - Что ж ты?! Как воюешь, командир? Похоже, раньше-то и не пробовал никогда. Или воевал? Старший все-таки.
      Мужик тупо молчал. Он все никак не мог вникнуть: никого не убили, баб не насилуют, и мытники вольно стоят рядом с этим безбородым и вроде как ухмыляются даже...
      * - Ну, воевать не можешь - ладно (мужик покривился). Но как же ты Москве весть подашь, князева надежа? Вот я вас всех тут сейчас переловлю, передавлю как мух, да и дальше. И до самой Москвы! И как?!
      * - Ну, всех-то, положим, не переловишь, - прорезался, наконец, бородач.
      * - Всех может, он колдун, - весело воткнул Константин.
      * - Да уж, не прост, - тяжело вздохнул детина.
      * - Как зовут-то?
      * - Васильем.
      * - Тупяк у него прозвище, - проговорил старший мытник.
      * - За что так?
      * - За то, что напролом всегда, только на силищу свою надеется. На медведя без рогатины ходит.
      * - Неужели?! Это как же?
      * - А так. Обнимает и шею скручивает, и весь сказ.
      Дмитрий обалдело уставился на необъятные плечи мужика:
      * - Правду говорит?
      Тот только ухмыльнулся криво.
      * - Ну-ка развяжите его. Слушай, Тупяк, будь я твой князь, сидел бы ты у меня на скотном дворе, рога быкам ломал для потехи. Или на цепи, вместо медведя. Командиру заставы надо не медведям шеи крутить, а на своей шее что-то путное носить (мытники оскорбительно заржали). Ты не вздумай шум поднимать. Я действительно к князю Московскому на службу еду. Я ему - зять!
      У Тупяка, да и у всех мытников, отвисли челюсти.
      * - Чтобы такого безобразия я у тебя больше никогда не увидел. Все перемени! Сам знаешь или подсказать?
      Тупяк, когда его развязали, даже не переменил позы, а тут только чуть пожал плечами.
      * - Заставу перенеси в лес, не каждый туда должен дорогу знать. Но и не далеко, чтобы мытники в случае чего успели укрыться. Вода чтоб была внутри забора (родник, колодец) обязательно! Я вижу - тут у тебя нет ни рожна. Воякам своим брюхи подбери - срам! Мыт чтобы пуще глаза берегли, а не "на содержание заставы" (мытники одобрительно загудели). Дозоры расставь поприщ на десять в смоленскую сторону, чтоб раньше всех обо всем знать. Вот тогда ты будешь сторож! Кто у тебя воевода?
      * - Струков Михайла, воевода князь-Владимира.
      * - Отвечай, возмешься за дело, или пожаловаться на тебя?
      * - Ты не пожалуешься, эти разболтают, - Тупяк безнадежно махнул рукой на мытников, - мне теперь только зад подставляй...
      * - У меня болтунов нет. Да и среди мытников ваших я баб не заметил, Дмитрий значительно взглянул на мытников - те перестали улыбаться и приосанились.
      * - Что ж, коли обойдется... мне никто никогда два раза не наказывал.
      * - Посмотрим. А теперь угости обедом.
      * - Дыть, князь... На такую ораву... - Тупяк тряс головой, все еще приходя в себя.
      * - Ну, можно подумать... И погреб у тебя, конечно, совсем пустой. Коли с каждого по пяти рублев "на содержание"...
      * - Да не с каждого! - с разнесчастным видом развел руками хозяин. Много вас.
      * - Да ты меня хоть со старшими моими угости.
      * - Ну, о вас какой разговор! - Тупяк вмиг повеселел, обернулся к своим, - А ну давай, мужики, мечи из заднего погреба.
      Те вытаращили глаза (Дмитрий заметил и смекнул: погреб, видать, был не для всех) и без звука кинулись выполнять.
      За столом, уставленном так густо, что лишней миски не воткнуть, отхлебнув душистого московского меда, отведав икры, вязиги и копченой гусятины, волынцы мигом разговорились и подружились со сторожами.
      * - А что ж на Волынщине, знать, не сладко, коль к Москве потянулись?
      * - Ну, нам-то вовсе неплохо жилось. Да за князя нашего обидно. Знаете - каков?! - и дружинники пригибали головы и понижали голос. - Под землей видит! Колдун!
      * - Ну-у-у ! - отворяли рот слегка захмелевшие сторожа.
      * - Вот вам и "ну"! Сами видели, как он старшого вашего... Да это что! Каков воевода! Немцев бил! Татар разбил! Про поляков уж и говорить нечего, он их за людей не считает.
      * - Татар?!!
      * - Татар!
      * - Что-то, брат, ты загибаешь...
      * - Да вы что, про Синюю Воду не слыхали?!
      * - Про Синюю слыхали, так ведь это когда было?
      * - Три года как.
      * - Дак ведь и командовал там этот главный ваш, как его?..
      * - Знамо, главный. Да наш-то командовал как раз тем флангом, который татар переломил и погнал!
      * - А из вас был там кто?
      * - Все до единого.
      * - Ух ты! - сторожа по-новому взглядывают на своих гостей: с уважением и завистью.
      * - Потому мы за ним и пошли - с ним не пропадешь. Умница, храбрец! Своих в обиду ни за что не даст! и того...
      * - Чего?!
      * - Ну... колдун... - рассказчик переходит на шепот, - глаз у него тяжелый и вообще...
      * - Так чего ж он с Волыни-то подался?
      * - С Олгердом, Великим князем, чего-то не поделил. По нашему разумению, тот побаиваться нашего стал, ревновать. Придираться начал, прижимать. Вот наш и решил сюда, к шурину.
      * - Да, к Москве ноне многие тянутся. И всякому находятся привет и место. Не хватает народу. Самого бедного мужика бояре наши привечают. А уж такого филина, как ваш, князю нашему во как надобно! Как он нас скрутил - я и понять ничего не успел!
      * - На это он мастер.
      * - Наш-то князь, вишь, молод очень. Ему бы таких воевод побольше. Ведь прут и грозят со всех сторон!
      * - Таких, как наш, много не бывает. Такой, может, он один и есть!
      * - Ну уж ты расхвастался.
      * - Вот те ну! Слушай, случай расскажу...
      * * *
      Тупяк сидел подле князя, ревностно следил, чтобы у того не пустела кружка, доливал, потчевал любимыми закусками, отвечал на вопросы. Вопросы сыпались на него во множестве. И простые, и сложные. Неожиданные.
      - Сколько точно поприщ до Москвы? Какие еще ведут в Москву дороги? А в Смоленск? Самого Великого князя видел ли? Каков он? Был ли уже князь в каком деле или еще не обстрелян? А сам ты много ли бился? С кем? Когда в последний раз? Застав много еще до Москвы? Одна?! И такая же? А сама Москва как укреплена?
      Василий явно не справлялся. Отвечал, что мог. Но чувствовал: гостю этого мало, а что рассказывают - то ему уже известно.
      "И чего пытает? Через два дня на месте будет, сам все увидит. Или задумал чего?.. А вдруг недоброе?! Что-нибудь на нынешнее похожее... Как я тогда? Голову потеряю! Но вроде не похоже... Если б замышлял, вряд ли тогда нас так быстро отпустил. Да ведь и предупреждали, что зять князев поедет. Такому как не ответить? Крут, стервец, шустр. А так, вроде, и ничего: простой, не чинится..."
      Все, что знал и мог сказать, выложил Тупяк безбородому. Расстались друзьями. И давно уже скрылся в лесу последний волынский всадник, разбрелись кто куда напившиеся и наевшиеся сторожа, а Василий, вернувшись за стол, сидел в одиночестве, отхлебывал из жбана, смотрел в одну точку и раздумывал, как переделывать заставу, потому что с появлением этого человека (он как-то естественно, сразу, как данность, ни на миг не засомневавшись, принял это) по-старому в их укладе остаться уже ничего не могло.
      * * *
      Насчет Москвы Дмитрий не понял. Сначала даже подумал, что перепутал дороги и выехал на какую-то людную бестолковую свалку.
      Оказалось - на пожарище.
      И не было никакой путаницы. Потому что Москвы - не было.
      Вокруг кремля, по размерам внушительного, но выглядевшего ужасно (полуобвалившиеся башни, черные, изъеденные огнем стены), негусто, как пробивающаяся весенняя трава, торчали новенькие, небольшие домики (кто-то успел наспех отстроиться). Все же остальное было громадной жуткой (просто мороз по коже! слава Богу еще - снег белым прикрыл) свалкой обгорелых бревен.
      Но народу копошилось множество! Расчищали места под новое строительство, везли лес, звенели топорами. В воздухе перемешались запахи старой гари и свежей душистой щепы. На площади перед кремлем бойко торговали.
      "Где ж они живут? Зима ведь. В землянках, что ли? Или прямо у костров???"
      Все, что слышал Дмитрий о Москве, как представлял этот богатенький, крепкий городок, не умевший воевать, но подгребавший под себя хитростью и ловким напором все больше и больше, покупавший за деньги мир и тишину своему люду, простой, но и себе на уме, гостеприимный, но и колючий, беззаботный, но и ухватистый, может, и такой, как представлял, а может, и другой, - все это разом рухнуло. Просто не оказалось этого ничего.
      А встала перед лицом великая человеческая беда, но переживаемая без стонов и слез, проклятий и жалоб, однако и без щегольства, самолюбования, а деловито и обыденно. Достойно. Как будто все это в порядке вещей, так и надо, и дальше так же будет, и много всякого еще будет, но мы все переможем, пересилим, переживем, а по-своему все-таки устроим.
      Как это - "по-своему", постороннему не понять, но мы-то знаем, да не скажем, да и кому какое дело! Москва свое не упустит, Москва свое дело туго знает!
      "Настырный народ! Семь раз до тла горели, разорялись дочиста, а сколько другого всякого терпели - не перечесть, не запомнить! А вот не ломятся! И лезут на прежнее место, прут, как тараканы, - даже огонь их не берет! Пожалуй, с такими можно дел наделать..."
      * * *
      Приняли гостей приветливо, ласково, но тихо. Никого из московской верхушки в городе не было. Все уехали в Коломну на свадьбу. Там Великий князь Московский и Владимирский Дмитрий Иоаннович сочетался браком с дочерью Великого князя Суздальского и Нижегородского Дмитрия Константиновича Евдокией, приходившейся будущему мужу пяти-, а, может, и четвероюродной (до сих пор историки до конца не определили) сестрой.
      Уехала в Коломну и Люба с детьми. Ну и с Юли, конечно. Встретил "бобров" один монах. Предупрежденный гонцами, он перехватил их на границе посада, где Дмитрий задумался над московской бедой. Облапил князя, поздоровался с Константином, поприветствовал дружинников. Дмитрий обомлел: монах был не в рясе, в светском платье.
      - Ну как тебе вид, князь?
      - Как обухом по голове. Особенно это... - князь ткнул пальцем в монахов полушубок.
      - Об том после.
      - А это? - князь махнул рукой в сторону пожарища, - И не предупредили. Где ж нам жить-то?
      - Жить-то? Жить дома. Поехали! - и махнул рукой дружине. Поехали. Дмитрий не утерпел:
      - А куда все-таки?
      - Я ж сказал - домой. В кремль, в стены, - Ипатий указал рукой вперед. - Вон, видишь за стеной на холме, там, пожалуй, самое высокое место, - каменный храм?
      - Вижу.
      - Храм Спаса называется. При нем монастырек. Там и митрополит раньше жил. А от храма сюда к стене, ниже по склону, вон новые крыши виднеются. Видишь?
      - Да.
      - Вот это и есть наш... твой дом.
      - Не сгорел, что ли?
      - Ну да ты что! Все до тла погорело, в кремле только каменные храмы уцелели. Хотя и им досталось... Новое. Говорю ж: новые крыши. Княгиня расстаралась. Так что... Мы давно уж тебя дожидаемся. Соскучились, честно говоря. Да и дел накопилось!..
      - Уже?!
      - А как же ты думал?! И с каждым днем все больше. Ты это... Устал с дороги-то?
      - Нет. А что?
      - Тогда давай ребят разместим быстро - и ко мне. Говорить будем.
      * * *
      Когда сели за стол, Дмитрий сразу, не дожидаясь никаких движений со стороны Ипатия, налил из кувшина полные жбаны, поднял свой:
      - Ну здравствуй, отче?
      - Здравствуй, сыне.
      Дмитрий глотнул и поставил, собираясь пережидать, пока монах не спеша, со смаком прикончит свою долю (мед был удивительно вкусен, сладок, отдавал в нос яблоками), но к огромному своему изумлению увидел, что тот, сделав глотка три, тоже отставил посуду, сцепил в замок пальцы, похрустел суставами, насупился.
      - Отче! Да ты, никак, пить бросил?!
      - Бросишь тут... Не тот случай. Нельзя!
      - Во как! Ну-ну, рассказывай.
      - Рассказывать много надо. Все сразу, пожалуй, не осилим. Даже начать с чего - не знаю.
      - Начни-ка тогда с начала.
      - А?! Пожалуй. Приехали - встретили нас! По самому высокому рангу! И поселили в отцовские хоромы, их князь Иван занимал, когда Семен жив был. Когда Иван помер, они Великой княгине остались, Александре Васильевне, ну а когда и она... никого не осталось, они за Великим князем числились. И вот: он их, значит, сестре дарит. Жаль, ты их не застал, роскошные были хоромищи. До тла сгорели, даже растаскивать на пожарище ничего не пришлось. Эх-хе-хе...
      - А почему ж такие же не отстроили? Денег пожалели, что ли? Тут ведь впечатление! Жидиться-то, пожалуй, не стоило.
      - И-и-и, сыне! Тут Любаня распорядилась, а я согласился. Мудро, по-моему. Как нагляделись мы на эту страсть! Такого пожара я никогда не видывал. Да что я, местные все, и те не помнят. Не было такого! Княгиня мне и скажи: зачем, мол, роскошествовать, все равно через год или два сгорит. Строить так надо, чтобы только все необходимое было, только не бедней других, конечно, а так... Неизвестно еще, сколько Мите денег понадобится, чтобы здесь прочно на ноги встать. Он ведь не ремесленников с собой ведет, войско. А войско содержать надо.
      - Ох, деловуха!
      - Да ты знаешь ли... И все вокруг в кремле поскромней строятся. Дошло, видно.
      - Что ж они не берегутся-то никак? Не первый раз, чай, горят.
      - А как тут убережешься?! Сухмень все лето - хоть бы дождиночка пала. Речки малые, даром что в лесу, в тени - все пересохли. Я на Лихоборку тут рыбачить наладился, дак знаешь, сколько пескарей дохлых на перекате увидал! Не успели, видно, в омут проскользнуть. Там и омут-то сам с варежку стал. Да что речки! Солнышко само оспой заболело, глянешь - черные точки видать!
      - Это и мы видели...
      - Ну! А посад-то немал! И все дерево, солнышком прокаленное. Как солома! А все живут, печи топят, кузни стучат, гончары горшки обжигают!..
      - Ну ладно. Дальше-то что?
      - Что - дальше? На чем мы?.. А! Ну так видишь, как князь сестру отличил? Неслабо?!
      - Неслабо. Но ведь и логично, вроде. Есть - что, есть - кому...
      - Э-э, сыне! Пусть так. Но для нас-то с тобой! Соображай! В великокняжеские хоромы, считай, поселились! То есть мы сразу ближе всех к Великому князю встали! Я заметил: дядя великокняжеский, Василий Василич, губы поджал, когда князь объявил, где сестричка жить станет.
      - Этого нам еще не хватало!
      - Ничего. Не без этого. Проглотят - деваться некуда.
      - А разве дядя ему не советовал? Неужели сам все? Ведь молод...
      - Это митрополит - верно знаю. Будь дядина воля, ни за что бы не позволил!
      - Ну да, это ведь с самого начала тянулось. Не родня им Любаня...
      - Даже не это главное. Главное - престиж! То он первым был, а то сразу - второй.
      - Ну так уж и сразу!
      - Ну пусть не сразу. И даже по делу он, может, до самой смерти первым останется. Но по чину - нет! А первый - ты! Сразу ты! Соображаешь, какие возможности?! Так что тебе теперь чинно (ха-ха!) держаться придется, никуда не денешься.
      - О-хо-хоо... Больно мне это нужно... Наградил Господь.