Константин КОВАЛЕВ
      КАЮЩИЙСЯ АРИСТОКРАТ
      Послесловие к сборнику Николая Александровича Бердяева "СУДЬБА РОССИИ"
      Так назвал русского философа XX века Николая Александровича Бердяева профессор колледжа Св. Антония в Оксфорде Ричард Клндерсдей, когда мы познакомились с ним и он подарил мне одну из своих многочисленных книг, посвященных русской истории начала XX века, в данном случае о П. Б. Струве. Там же, еще в Оксфорде, я с нетерпением открыл раздел книги, озаглавленный "Бердяев", и в добавление к услышанному прочитал: "Если Булгаков (отец Сергий Булгаков - известный богослов и мыслитель, профессор многих российских и европейских университетов. - К. К.), сын священника и семинарист, представлял традиционный тип русского радикально настроенного интеллигента, то Николай Александрович Бердяев представлял другой: кающегося дворянина"...
      В самом деле, казалось, ему было за что каяться. В первую очередь происхождение. Легальный марксист на заре века, да к тому же из богатых аристократов. Революционер с автобиографией, ведущей свое начало из древнего русского дворянского и татарских родов, графского французского рода Шуазель, да к тому же еще и потомок французских королей. Повадки его всегда были "узнаваемы", привычки - неисправимы. Борис Зайцев описал свою первую встречу с Бердяевым так: "...Большая комната, вроде гостиной, в кресле сидит красивый человек с темными кудрями, горячо разглагольствует и по временам (нервный тик) широко раскрывает рот, высовывая язык. Никогда ни у кого больше не видал я такого...
      Бердяев был щеголеват, носил галстуки бабочкой, веселых цветов, говорил много, пылко... В общем, облик выдающийся" [Б. Зайцев. Мои современники. Лондон, 1988, ?. 61 - 62.].
      Каяться ему приходилось и за изменения в своем миросозерцании: с марксистского - на глубоко религиозный, как это принято у нас говорить философско-идеалистический, а под конец жизни, напротив, за чрезмерное увлечение Советами, почему и отвернулась от него значительная часть русской эмиграции...
      Родился он в Киеве, а скончался - в предместье Парижа.
      Переезд из родины в далекие края длился у Бердяева всю жизнь.
      Он не стремился уезжать из России. В 1922 году он был выслан за ее пределы вместе с другими деятелями науки и культуры.
      Но его "вторжение" на Запад началось значительно ранее. Основоположник некоторых постулатов персонализма и экзистенциализма, он уже нашептывал свои идеи многим европейским мыслителям, хотели ли они этого или нет. Его негромкий голос, раздававшийся со страниц газет и журналов российских столиц, его первые книги поражали многих. "Смысл творчества" вообще заставил кое-кого призадуматься об истоках и назначении человеческого бытия в эпоху революционного переустройства мира и в преддверии военных потрясений, каких еще не видывала цивилизация.
      Наиболее знаменательным событием для него и для многих его друзей и единомышленников стал его переход, вернее, возвращение к Православию. "До самого семнадцатого года оставался он вольным философом и публицистом, писал Н. Зернов в своей книге "Русское религиозное возрождение XX века", самобытным и радикальным, но неуклонно идущим к Православию... Его возврат в Церковь тоже взволновал русскую интеллигенцию, считавшую его "своим", несмотря на то, что он не был типичным интеллигентом. Его обращение имело значение не только для России, но и для всего Западного мира" [Н. Зернов. Русское религиозное возрождение XX века.
      Париж, 1974, с. 167 - 169.].
      Это свое обращение он аргументированно объяснял на страницах сборников "Проблемы идеализма", "Вехи", "Из глубины".
      "В эпоху кризиса интеллигенции и сознания своих ошибок, в эпоху переоценки старых идеологий необходимо остановиться и на нашем отношении к философии" - так начинал он свою статью "Философская истина и интеллигентская правда" в сборнике "Вехи" (1909). А заканчивал он ее словами: "Мы освободимся от внешнего гнета лишь тогда, когда освободимся от внутреннего рабства, т. е. возложим на себя ответственность и перестанем во всем винить внешние силы. Тогда народится новая душа интеллигенции". Так Бердяев еще раз обратил внимание на важнейшую роль непосредственно личности в установлении и обновлении общественной жизни в России.
      Первая мировая война пробудила в нем поразительную энергию.
      В 1915 - 1916 годах, можно сказать, выявился во всей своей силе Бердяев-публицист. Именно в это время он окончательно находит свой стиль неповторимый, узнаваемый сразу же, лишь только стоит раскрыть книгу или статью в журнале. Стиль энергический, немного напряженный, в чем-то повторительный, убеждающий, эмоциональный, очень личностный. Неизвестно, чего больше в трудах Бердяева - философии или художественной публицистики. Видимо, и то и то в одинаковой мере присуще ему, а потому и получил он определение "философский публицист".
      "Вопросы философии и психологии", "Биржевые ведомости", "Русская мысль", "Утро России", "Христианская мысль", "Труды и дни", "Русская свобода" - эти издания были буквально заполнены статьями Бердяева. А кроме того, он еще пишет книги, философские работы большого объема.
      Именно большинство из этих предреволюционных статей и вошли затем в его сборник "Судьба России", у которого также своя неповторимая судьба.
      В 1918 году Бердяев пишет значительную статью "Духи русской революции", которую решает отдать в подготавливаемый сборник "Из глубины". Но сборник не успевает увидеть свет в том трудном для страны году и был опубликован лишь три года спустя. Однако, Бердяев успевает отдать работу в журнал "Русская мысль", где она и печатается. Одновременно он решает составить книгу из ряда очерков, статей и публикаций, написанных за последние годы и ставших в 1918 году чрезвычайно актуальными.
      Он решает озаглавить этот сборник "Судьба России". Долгое время Бердяев жил в Москве неподалеку от Арбата, по словам Б. Зайцева, в доме, где когда-то жил А. И. Герцен. Здесь Бердяев и написал большую часть своих статей, вошедших в "Судьбу России".
      Основой сборника стал весьма поэтичный и в то же время написанный с привычным "бердяевским" пафосом этюд "Душа России" (впервые вышел отдельной книгой в Москве, в 1915 г.).
      Большинство других статей были соответственно опубликованы с 1915 по 1917 г.
      "О вечно-бабьем в русской душе" - опубликована впервые в "Биржевых ведомостях" в январе 1915 г.; "Война и кризис интеллигентского сознания" там же и тогда же, но в июле; "Темное вино" - там же, в том же году, в октябре; "Об отношении русских к идеям" - в "Русской мысли", январь 1917 г.; "Конец Европы" - "Биржевые ведомости", июнь 1915 г.; "Задачи творческой исторической мысли" - там же, в декабре 1915 г.; "Судьба Парижа" - одна из ранних в этом сборнике - там же, в ноябре 1914 г.; "Религия германизма" там же, в июне 1916 г.; "Движение и неподвижность в жизни народов" - там же, в мае 1916 г.;
      "О частном и историческом взгляде на жизнь" - там же, в сентябре того же года;
      "Об отвлеченном и абсолютном в политике" (в сборнике название статьи несколько изменено) - там же, в августе 1915 г.;
      "Слова и реальности в общественной жизни" - там же и тогда же;
      "Дух и машина" - там же, в октябре 1915 г.
      Этот неполный перечень говорит о том, какой подход к составлению книги избрал автор. Она не являлась сиюминутным откликом на события, происходившие в стране в 1918 году, когда книга увидела свет. Напротив, дописав отдельные статьи для сборника, Бердяев словно бы выступал с позиций последовательного ретроспективного анализа и оценки сложившейся ситуации, революционных преобразований, возможных перспектив общественного переустройства.
      Начинал он с общих рассуждений о России, переходил к болевым проблемам опутавшей Россию войны, а заканчивал насущными задачами политики, общественной и социальной жизни.
      Книга увидела свет быстро. Тираж ее был в значительной степени ограничен. Вот почему сборник стал библиографической редкостью. Более того, в часть тиража переплетчиками вручную была вклеена специальная записочка, располагавшаяся перед титульным листом:
      "Книгоиздательство извиняется перед автором и читателями, что выпускает настоящее издание в таком мало привлекательном виде. Но цены на бумагу и типографские работы дошли до пределов, явно угрожающих русскому просвещению, и единственная возможность сделать книгу более доступной по цене широкому кругу читателей - это понижение требований к ея внешности".
      И в самом деле, быть может, это издание на желтой бумаге с едва читающимся шрифтом было единственным в своем роде за всю жизнь автора...
      Книга увидела свет в апреле-июне 1918 года. Чуть ранее то же издательство "Лемана и Сахарова" выпустило небольшую книжечку Бердяева "Кризис искусства", представляющую из себя также сборник статей. Таким образом, из крупных книг, посвященных вопросам социально-политического и философско-исторического плана, "Судьба России" стала последней книгой Бердяева, опубликованной на родине. Ибо "Философия Достоевского" (1921 г.) и "Конец Ренессанса" (1922 г.), выпущенные в Петрограде, уже не имели столь решающего и этапного значения, как сборник статей 1918 года - более объемный и по составу и по содержанию.
      Бердяев, выпуская книгу в свет, уже осознавал начало новой эры в истории России н, самое главное, некоторую запоздалость своих оценок. Вот почему он без обиняков так и начинает предисловие к сборнику:
      "С горьким чувством перечитывал я страницы сборника статей, написанных за время воины до революции. Великой России уже нет, и нет стоявших перед ней мировых задач... Все переходит в совершенно иное измерение. Те оценки, которые я применял в своих опытах, я считаю внутренне верными, но неприменимыми уже к современным событиям. Все изменилось вокруг в- мире, и нужны уже новые реакции живого духа на все совершающееся".
      Эти новые реакции появятся у него в окончательно сформировавшемся виде уже после эмиграции, когда он будет издавать журнал "Путь", руководить издательством "ИМКА-ПРЕСС", выпускать одну за другой свои философско-публицистические статьи и книги.
      В том 1918-м он будет активен как никогда. Напишет еще одну книгу "Философия неравенства" (выйдет в 1923 году в Берлине), будет избран вице-президентом Московского союза писателей, вместе с М. А. Осоргиным (а председателем был Б. Зайцев), неожиданно для многих сделает шаг навстречу Русской Православной Церкви, от которой по представлению друзей был далек, а на самом деле, по его же словам, не терял связи никогда. Шаг этот в том году будет иметь скорее политическое, нежели духовно-практическое значение. Он принимает участие в знаменитом крестном ходе, возглавляемом патриархом Тихоном. Наконец, в этом году задумывает и в общем-то открывает свою "Вольфилу" - Вольную Философскую Академию, в которой читает лекции и собирает многочисленную аудиторию.
      Так активен он не будет даже позднее. Книг напишет много.
      И о судьбе России. Еще далеко будет до последних - "Русской идеи" и "Царство Духа и Царство кесаря". Однако уже после Второй мировой войны, увидев свое отечество со стороны после чудовищных военных потрясений и в разгаре сталинского режима, он нисколько не усомнится в своей прежней идее "Нового Средневековья" - периода в истории человечества, когда духовное начнет преобладать над материальным, когда лучшие достижения цивилизации совпадут с лучшими духовными идеалами. Судьба России для него была в этом смысле если не исключительной, то во многом определяющей.
      "Царство Духа и Царство кесаря" - книга, над которой он работал до последней минуты и за рукописью которой он скончался у себя в доме в Кламаре под Парижем. В ней Бердяев пытается словно бы вновь обобщить и пересказать уже сказанное. На первый взгляд насыщенный и даже сложный текст книги, думается, вей-таки не требует дополнительных комментариев, необходимых специальному научному изданию. В данной книге, которая попадет, наконец, в руки нашего читателя, мы сохранили некоторую орфографию и написание слов такими, какими их употреблял сам автор. Ибо особенность языка была свойственна ему не только в "Царстве Духа и Царстве кесаря", но и практически во всех работах. А стилистические неровности есть выражение интонации самого философа, и что как не эта естественная интонация для нас сегодня дороже всего, ведь мы привыкли лишь к "выверенным" и выхолощенным текстам с отработанными формулировками.
      В своей последней книге Бердяев размышляет о настоящем и будущем общества, в котором мы живем. Судьба современной России продолжает интересовать его в первую очередьг Многое, очень многое он предопределял и предугадывал. Например, о бюрократии:
      "Самой мучительной проблемой в социализме является проблема свободы. Как соединить решение проблемы хлеба для всех людей, от которой зависит сама жизнь людей, со свободой, от которой зависит достоинство людей?.. Не будет греховных форм эксплуатации человека человеком, не будет классов в том смысле, в каком они созданы капиталистическим строем. Но образуется новый, привилегированный правящий слой, новая бюрократия, та, что теперь названа "организаторы"
      Или еще - о революции и культуре, о положительных чертах русского человека:
      "Революционность определяется радикальным уничтожением прошлого Но это иллюзии революции. Яростное уничтожение прошлого есть как раз прошлое, а не грядущее. Уничтожить можно лишь прогнившее, изолгавшееся и дурное прошлое. Но нельзя уничтожить вечноценного, подлинного в прошлом... Наиболее положительные черты русского человека, обнаружившиеся в революции и войне, необыкновенная жертвенность, выносливость к страданию, дух коммюнотарности, - есть черты христианские, выработанные христианством в русском народе, т. е. прошлым".
      Впрочем, цитировать можно всю книгу. Но еще лучше - ее прочитать. Терпеливо. Со вниманием.
      Олдос Хаксли когда-то взял эпиграфом к своему роману "О дивный новый мир" слова Бердяева, почему-то выпавшие из советских изданий последнего года:
      "Утопии, к несчастью, осуществимы. И, может быть, настанет время, когда человечество будет ломать себе голову над тем, как избавиться от утопий".
      И в самом деле, если Бердяев сам стремился к Новому Средневековью, в чем-то утопической стране будущего, то во всяком случае, делал это, максимально заостряя внимание на проблемах насущных, повседневных, духовно важных для каждого человека.
      Именно потому он всегда выделялся среди своих известных современников-философов "На чисто философских весах некоторые современные русские философы весят больше Бердяева: так Лосский И Франк имеют больше чисто философских заслуг, чем Бердяев, о. Павел Флоренский превосходит его высотой религиозно-философских прозрений, а о. Сергий Булгаков выше его в богословском отношении. Но в Бердяеве есть, по крайней мере, одна черта, которая выделяет его из других: он был философом профетического, пророческого духа, он был в высшей степени чуток к болезням века сего..." [С. А. Левицкий. Очерки по истории русской философской и общественной мысли. Франкфурт-на-Майне, 1981, с. 137.] Сам себя он называл "верующим вольнодумцем". Профессор Дональд Лоури, написавший о нем прекрасную книгу и знавший Бердяева лично, охарактеризовал его как "мятежного пророка".
      Еще один профессор - Матвей Спинка, также автор книги о философе называл его "пленником свободы", в отличие от Н. Валлена, озаглавившего свою книгу "Апостол свободы". Еще, когда речь шла о его отношении к свободе и его свободолюбии, его "скрещивали" то "фанатиком", то "рыцарем свободного духа".
      Запад долгое время изучал Россию "по Бердяеву". Ибо в чем-то он был "над" многими важнейшими вопросами. Для Советской России он был неприемлем, но и для эмиграции - не свой, особенно в конце жизни. "Он был нетерпим к малейшему проявлению лжи, раболепия или компромисса... Испытав на себе принудительное равенство, введенное в России, он написал блестящее его опровержение, книгу "Философия неравенства". Оказавшись в среде русской эмиграции, Бердяев выступил против огульного осуждения коммунизма и сыскал себе в глазах реакционеров репутацию "красного философа" [Н. Зернов. Русское религиозное возрождение XX века. Париж, 1974, с. 168 - 169.].
      А это писал он сам:
      "Борьба за свободу, которую я вел всю жизнь, была самым положительным и ценным в моей жизни... Все столкновения с людьми и направлениями происходили у меня из-за свободы".
      "Я постоянно слышу, что у меня "мировое имя"... Я очень известен в Европе и Америке, даже в Азии и Австралии, переведен на много языков, обо мне много писали. Есть только одна страна, в которой меня почти не знают, - это моя Родина..."
      В самом деле, библиография работ Бердяева постоянно уточняется. Но по данным нового Собрания его сочинений, которое выпускается теперь в Париже, число его статей, публикаций и книг достигает 483 наименований, он переведен на 20 языков мира.
      Среди этих книг - "Царство Духа и Царство кесаря" и "Судьба России". Если первая хорошо известна миру в переводах, то вторая не переиздавалась целиком на Западе. Отдельные статьи из нее Бердяев включил в специальный том, названный им "Типы религиозной мысли в России", и даже незадолго до кончины, в 1944 году, написал к нему предисловие. Но книга при его жизни не увидела свет.
      Лишь в вышеупомянутом Собрании сочинений 3-й том отдан для подборки, куда вошли только две статьи из "Судьбы России".
      Такова судьба его трудов, в настоящий момент, быть может, счастливая...