– Расписку? – сыграл удивление Поликарп, выкатив вперед нижнюю губу. – С распиской придется обождать, голуба. Я сначала должен отчитаться перед своими ребятами на кругу. Я ведь давал тебе деньги из общей кассы.

– А как же договор с Владимиром Евгеньевичем?

– Кто это? Ах, Володя! И что с того, дорогуша? Зачем ты сюда приплел Мишкольца?Да, мы с ним договаривались, что ты сегодня принесешь деньги, но, что я тут же верну расписку, об этом ни слова!

– В таком случае, напишите мне расписку в получении от меня денег, воспользовался Федор советом Балуева.

– В таком случае, голуба, ты идешь на х…! Поликарп никогда и никому не давал расписок! – заорал гробовщик так, что даже портрет матери задрожал на стене, не говоря уже о Федоре, у которого все внутри перевернулось.

Ему нельзя было ехать сюда одному! Не зря так расстраивался Геннадий Сергеевич – он предвидел что-то подобное.

– Чего ты ждешь? Иди! – Поликарп указал ему на дверь вездесущим жирным пальцем.

– Я никуда не уйду, пока… – начал Федор, но телефонный звонок перебил его.

Рассвирепевший Поликарп крикнул в трубку:

– Да! – собираясь вылить на кого-то свой гнев, но тут же размяк и расплылся в обворожительной улыбке. – Володенька! Дорогой! Сколько лет, сколько зим! А у меня тут твой человечек!

Мишкольц на другом конце провода терпеливо выслушал восторженные приветствия Карпиди и без эмоций сказал:

– Я тоже рад тебя слышать. Надеюсь, мой человечек тебя не сильно утомил? Дай-ка ему трубку, если не сочтешь за труд.

Федор ухватился за нее, как за палочку-выручалочку, и даже дрожь в коленях прошла. Владимир Евгеньевич, как всегда, был немногословен.

– Он деньги посчитал?

– Нет.

– Расписку отдал?

– Нет.

– Новую расписку написал?

– Нет.

– Передай ему трубку. Федор повиновался.

– Послушай, Поликарп, ты не помнишь, какой сегодня день недели? – издалека начал Мишкольц.

– Пятница. Через пятнадцать минут наступит суббота. У тебя что, нет под рукой календаря?

– Я хочу тебе напомнить, что еврейская суббота наступает в пятницу, после заката солнца.

– Поздравляю…

– А это значит, – не обратив внимания на поздравление, продолжал Мишкольц, – что, по нашим законам, я не имею права сегодня говорить о делах. В этот день я обычно поручаю мои дела самым верным друзьям. И, представь себе, ни разу еще не ошибся.

– Завидую…

– Так вот, сегодня я поручаю их тебе, дорогой, и надеюсь завтра, на закате солнца, когда закончится святая суббота, поблагодарить за оказанную услугу.

Мишкольц разыграл любимую карту гробовщика, которого хлебом не корми, дай только поразглаголь-ствовать о мужской дружбе и взаимовыручке. К тому же Карпиди слыл в определенных кругах стойким интернационалистом. Ему, например, принадлежало такое высказывание: «Армяне – тоже люди». Или: «Я с детства любил евреев!»

– Хорошо, Володенька! – с воодушевлением откликнулся он. – Кушай спокойно фаршированную рыбу и думай о светлом. Я не подвожу своих друзей!

Дальнейшее происходило, как в немом, убыстренном фильме. Ни слова не говоря. Поликарп вынул из кармана ключ от выдвижного ящика, куда несколько минут назад спрятал деньги, уверенным движением руки отпер его, пошарил внутри, достал измятую пожелтевшую бумажку, в которой Федор сразу признал свою расписку, и швырнул ее на пол. Парень не выказал себя ни гордецом, ни задетым за живое аристократом. Нагнулся. Поднял скомканный листок и вылетел из проклятой конуры, пожелав «спокойной ночи».

Во дворе его обшарили голодные собачьи глаза. «Даже дворняги в этом месте похожи на шакалов!»

С утра сегодня не заладилось у Карпиди, с того самого разговора в машине с этим долговязым ментом. Пит не оправдал надежд. Решил снюхаться с Мишколь-цем и Шалуном. Что ж, посмотрим, кто кого.

Телефонный разговор с Криворотым состоялся еще До прихода Федора.

Поликарп весь день ждал звонка, но бывшая шестерка не желал поздравить его, босса, с приездом в город, с возвращеньицем. «Нет ничего глупее, когда шестерки становятся боссами!» – сказал себе Поликарп и набрал номер Пита.

– Я тебе посоветовал, голуба, не суетиться, но не настолько, чтобы забыть отца родного.

– В гробу я видел такого отца! – с ходу бросился в атаку Пит. Это был самый верный способ преодоления страха.

– А вот грубить я тебя никогда не учил, мой мальчик. Тем более грубить старшим.

– Знаешь, где у меня твои нравоучения?..

– То-то и видно. Не туда пошло. Жаль. Очень жаль. Я всегда тебя считал послушным мальчиком.

– Ты выражаешься, как старая блядь! Нам не о чем толковать и нечего делить!

– Ошибаешься. Своим восхождением ты обязан мне, и только мне!

– С какой стати? Не хочешь ли ты сказать, что довел Стара до сумасшествия? Или ты стоял рядом и намыливал ему петлю?

– Стоял и намыливал, – подтвердил Поликарп, – в переносном, разумеется, смысле. Я медленно, но верно расчищал тебе путь.

– То же самое могу сказать о себе. Только я еще при этом рисковал жизнью. Так что, считай, мы квиты.

– А девочку для чего держишь взаперти? – перевел разговор в другое русло Поликарп.

– Тебе какое дело? Я ведь не интересуюсь твоими девочками из «Андромахи», которые убивают моих людей?

– Это ты брось, голуба. Мои девочки не имеют никакого отношения к убийствам, а вот подросшее чадо председателя Овчинникова кокнуло моего человека, и хоть бы хны! А ты держишь ее взаперти, будто нет больше охотников до этой лапочки! Не жадничай, дай хотя бы пощупать! Надо же знать, из чего она сделана!

– Она тебе не по зубам, Поликарп. Сломаешь последние! Девочка слишком много знает о нас с тобой, и ты захочешь ее не только пощупать. Ты ее упустил пять лет назад, гладил по головке во время поминок, щедрой рукой подарил жизнь…

– Я упустил? – удивился Поликарп. – Ты, голуба, не перегрелся на солнышке? Этот жребий выпал тебе!

– Вот и прекрасно! Спасибо, что напомнил. С девчонкой я сам как-нибудь разберусь, а ты лучше пощупай девочек из «Андромахи». Это тебе сподручней! Одна из этих лапочек кокнула Алика. За что, не знаю. Может, недоплатил. У него в последнее время с деньгами был напряг. А может, эта шлюшка выполняла твое задание?

– Не дури, Петя. Так мы с тобой зайдем Бог знает куда! Твой Алик раньше служил шофером у Овчинникова. Поспрашивай свою красотку о нем и оставь в покое моих девочек. Я не хочу, чтобы между нами пробежала черная кошка…

– Она уже пробежала. Поликарп! Ты ее не заметил. Ты вообще не видишь дальше собственного пуза. А вот девочка не тратила времени зря. На каждого из нас составила досье и к тому же обладает компрометирующими видеоматериалами. – Пит решил подразнить гусей, зная, как действуют на гробовщика слова типа «досье» и «видеоматериалы».

– Кого компрометирующие? – сквозь зубы процедил Карпиди.

– В первую очередь тебя и Светлоликого! – продолжал блефовать Криворотый. – Так что я могу подмочить ему репутацию перед выборами. Девочкапросто клад! Ядерная бомба!

– Мы могли бы договориться… – неуверенно начал Поликарп, и это означало, что весь блеф он принял за чистую монету. На всякого мудреца довольно простоты – была его любимая поговорка. Великий блефарит, он не умел разгадать чужую игру.

– Договариваться будешь на том свете! – крикнул Пит, окончательно почувствовав свое превосходство. – Я хочу только одного, чтобы ты отвязался от меня и непомерные притязания свои засунул себе в задницу!..

Разговор был окончен. Пит бросил трубку. Минут десять Поликарп пребывал в оцепенении. Потом начал Действовать. Во-первых, приказал своим людям срочно разыскать Беспалого и доставить к нему вместе с кассетой. До завтра ждать он уже не мог. Во-вторых, позвонил директору коммерческого банка.

– У Олега Анастасовича совещание, – ответила ему секретарша.

– Пусть, как освободится, позвонит отцу, – сердечно попросил он.

Следующим звеном в бесконечной цепи был мэр. Связываться с ним напрямую он не имел права. Таков был их давнишний договор. Они держали связь через зоомагазин, через Демшина. Светлоликий всячески рекламировал свою любовь к животным. С гибелью Демшина связь оборвалась. Зачем он придумал ему это дурацкое задание на Рабкоровской? Правда, тот сам рвался в бой. Руки чесались.

Дочесались!

Он все-таки позвонил в зоомагазин другого выхода не было – и нарвался на заведующую, которая исполняла обязанности директора.

– Послушай, кукла! – обратился он к ней и почувствовал, как у той затряслись поджилки. Она сразу поняла, с кем разговаривает. – Брякни нашему дорогому и уважаемому, скажи: «Из Москвы привезли лютого волка. Если вы не побеспокоитесь до завтрашнего утра, волк может кое-кому перегрызть горло!»

– Так и передать? – изумилась заведующая.

– Я что, с тобой шутки шучу, дура?!

Она перезвонила ему через полчаса и сообщила, что мэр будет ждать его завтра в семь утра в саду Мандельштама, у летней эстрады. «На виду у всего города, идиот!» – возмутился про себя Поликарп, но корректировать ничего не стал – не до конспирации теперь!

Директор банка так и не позвонил отцу, а Беспалого доставили незадолго до прихода Федора.

– Сделка состоится сегодня! – вместо приветствия бросил ему Поликарп.

– Почему такая спешка? – Пал Палыч старался держаться независимо.

– Не надо рассуждать, голуба. Я хочу прослушать кассету.

– А как же…

– Документы оформляются в соседней комнате.

– Я хотел бы сначала взглянуть.

Следователь был на взводе. Во-первых, он не любил, когда неожиданно меняются решения, а во-вторых, его оторвали от очередной перепалки с супругой.

– Хорошо, – согласился Поликарп, почувствовав дурное расположение Беспалого, и, чтобы не терять времени даром, спросил:

– Ты присутствовал при аресте девчонки?

– Я руководил операцией, – гордо заявил следователь.

– Обыск в квартире производили?

– Нет.

– Почему?

– Квартиру взяли на себя люди Мишкольца.

– С какой стати?

– Об этом вам лучше спросить у Пита. Я не знаю, зачем он их привлек.

Криворотый не любит вдаваться в разъяснения.

– А во время ареста у девчонки были какие-нибудь документы?

– Паспорт?

– Бумаги. Папка с бумагами. Видеокассеты.

– Не смешите меня. Она вышла на прогулку с собакой, а не с видаком!

– А после ареста обыскали квартиру?

– Ничего не могу сказать определенно. Пит меня отстранил от дела. Он круто взялся за эту молодку, никого к ней не подпустил.

Информация, которой располагал следователь, ничего не прибавила к услышанному от Пита, но и не убавила. Привлечение людей Мишкольца к операции еще больше удручило Поликарпа, это лишний раз подтверждало, что Пит сделал ставку на «изумрудного короля», а не на него – благодетеля, «отца родного». И назначение Кулибиной помощницей Криворотого не сулило гробовщику ничего приятного. Он сталкивался с этой бабой. Больше не желает.

Беспалый тщательно, до последней буковки изучал Документы на загородный дом, а у Карпиди лопалось терпение. Сначала следователь выказал явное неодобрение, узнав, что его дом находится недалеко от кладбища, потом изъявил желание взглянуть хоть одним глазком на «покупку».

– Иди на х…, Паша, – по-простому ответил Поликарп. – Посмотришь завтра. Не понравится, продашь или поменяешь. Главное, документы оформлены грамотно.

– Я не считаю, что это главное, но Бог с вами!.. Прослушивание кассеты не доставило особой радости. Предложение одного из боевиков Пита пустить пареньку кровь призывало к действиям. От Беспалого не ускользнуло, как покраснел Карпиди, набычился, облился потом, услышав про сына. Его и без того подвижные глазки затравленно забегали. Поликарп, правда, уловил, что тот следит за его реакцией. Он остановил запись и пробормотал:

– Шел бы ты, голуба…

Следователя не пришлось долго упрашивать, его и так уже воротило от этой комнаты с засаленными стенами, трухлявой мебелью и лампой дневного света.

Оставшись один. Поликарп перекрутил запись на начало. Он слушал, сжав кулаки, как будто готовился ринуться в бой. Пит не скрывал от своих соратников, что главную опасность для их организации представляет Карпиди, потому и повернул в сторону Мишкольца.

– Когда они объединятся, будет поздно! – произнес вслух Поликарп.

Он отметил, что вопрос о сыне был снят с повестки дня Кулибиной, ее идеалистической фразой насчет крови. Боевик, предложивший пустить пареньку кровь, грубо вставил: «Не бабские это дела!» Поликарп всегда придерживался такого же мнения, но сейчас он был на стороне бабы. И Пит вроде был на ее стороне, но вряд ли оставил заманчивую мысль о пареньке. О его пареньке!

Он снова набрал телефон приемной директора коммерческого банка.

– Олег Анастасович уехал домой, – сказали ему.

– Вы передали мою просьбу?

– Да, но он, видимо, закрутился с делами… Нет, не закрутился Олежек с делами! Причина другая! Не желает разговаривать с отцом – вот и все! А почему не желает? Ему, видите ли, претят советы отца! Он уже сам с усам! Никто не спорит, что паренек вырос. Двадцать восемь лет – такой возраст, что можно уже обойтись и без посторонних советов… Но не без советов отца!

Обратный путь до кладбищенских ворот Федор преодолел значительно быстрее. Парни Шалуна встретили его радостными возгласами:

– В штаны навалил, старичок?

– Сортир платный у него?

– Что ты там так долго делал, дружок?

– Гробовщик, наверно, чаем отпаивал, чтобы больше не хотелось!

Их плоские шутки его не трогали. Что они понимали в жизни, эти раскормленные рожи? Что они могли знать о завтрашнем дне? Он молча остановился в воротах и с чувством воскликнул:

– Когда я уже избавлюсь от вас?!

Это их еще больше рассмешило, но вдруг омерзительная сцена ликования бывших палачей высветилась, будто на них направил прожектора Великий Осветитель, чтобы получше разглядеть лицо каждого. Нет, не пришло еще время. Не зашкалила большая стрелка часов.

Это были всего-навсего зажженные фары автомобиля, въезжающего в кладбищенские ворота. И тут же раздался сигнал в виде знакомой мелодии Шопена.

– Кого еще несет нелегкая в такое время?

Парни расступились, с любопытством разглядывая ночного посетителя прискорбных мест.

Ушел с дороги и Федор. Его тоже заворожила эта картина. Может, на самом деле существуют упыри? Только сейчас они разъезжают в шикарных машинах!

За рулем сидел молодой человек интеллигентного вида, в очках. Он, в свою очередь, тоже рассматривал подозрительную компашку у ворот. Ему хорошо были знакомы подобные компашки, и он прекрасно знал, для чего они собираются по ночам. И затравленный, несчастный вид одного из парней говорил ему о многом.

Неожиданно автомобиль остановился. Приоткрылась дверца, и молодой человек в очках обратился к Федору:

– У вас проблемы? Помочь?

Нет, упыри не могут так улыбаться!

– Все в порядке, – ответил Федор, и впервые за последние дни лицо его просветлело. – Спасибо…

Олег Карпиди вошел в кабинет отца без стука. Он всегда запросто обращался с боссом, даже во время совещаний за круглым столом. Круглый стол находился в гостиной их старого дома, где Олежек когда-то сиживал на коленях у бабушки. Отца он впервые увидел в семь лет, когда Поликарп вернулся с зоны. Их отношения с тех пор складывались по-разному. Сначала он побаивался папашу-зека, хотя тот проявлял к сыну поистине отцовскую заботу, следил, чтобы у паренька все было, чтобы паренек ни в чем себе не отказывал. Олега отдали в специализированную школу с математическим уклоном. Потом был финансовый институт в Москве, потом стажировка в Канаде и, наконец, собственный банк. «Все должно иметь логическое завершение!» – искренне радовался отец успехам сына.

Почувствовав себя самостоятельным человеком, надежно и крепко стоящим на ногах, Карпиди-младший перестал испытывать страх не только по отношению к отцу. Своими парнями стали для него люди со страшными лицами, забывшие собственные имена. Но всех он привык держать на расстоянии, в том числе и отца.

– Явился – не запылился! – приветствовал сына Поликарп. – Сколько можно тебя ждать? Брезгуешь нами, что ли? – Хоть он и испытывал в этот день огромное чувство разочарования, копил в себе злость и досаду, с сыном все равно обращался мягко, сердечно. – Присядь-ка на минуту, не побрезгуй…

Олег не раз высказывал отцу, что для резиденции можно найти место и поприличней, чем эта кладбищенcкая конура. «Я тут вырос, сынок. Меня тут каждая могилка знает. Каждый покойничек смирнехонько лежит в своем гробике, пока я тут», – отшучивался гробовщик. «Так построй хотя бы новый дом вместо этой конуры!» – не унимался сын. «Зачем на кладбище роскошь?» – «Видел бы ты кладбища в Канаде!» – «В Канаде – не у нас! Наших людей оскорбляет, когда кто-нибудь наживается на их горе! Роскошь не к лицу гробовщику! Человек, входя в мою контору, должен испытывать прежде всего отвращение, а вернувшись домой, радоваться жизни!» «Ты прямо Ницше, ей-Богу!» – разводил руками Олег – крыть было нечем.

– Сейчас-сейчас, – предупредил Поликарп, – мы с тобой послушаем забойный музон. Так, кажется, говорят на дискотеках?

– Не знаю. Я не хожу на дискотеки. Олег со вздохом опустился в продавленное кресло. Карпиди достал из выдвижного ящика крохотный, портативный магнитофон советского образца с кассетой Беспалого.

– Что это? – поинтересовался банкир.

– Это тайная вечеря, сын мой, – с пафосом ответил отец и добавил уже без пафоса:

– В доме у Петьки Криворотого!

Олег поморщился, но ничего не сказал. Он еще не перенял у отца манеру учить всех уму-разуму. Тем более толковать с боссом о том, что прослушивание чужих разговоров безнравственно, было бы смешно.

Поликарп включил запись. Сейчас он ее слушал уже с каким-то мазохистским наслаждением, любуясь реакцией сына и попутно отмечая, как тот все-таки похож на него. И действительно, посторонний человек, заглянув к ним в комнату, мог бы без ошибки определить, что это отец и сын. Только Олег был чуть выше ростом, стройнее да с пышной шевелюрой. Что еще его отличало? Очки на интеллигентном носу и, пожалуй, глаза. Взгляд у банкира был спокойный, не вороватый.

Отец выключил магнитофон на выкрике боевика:

«Дать бой Поликарпу!»

– Я совсем не знаю этих людей, – удивился Олег.

– Главное, что они тебя знают и, как видишь, не пылают любовью к нам обоим.

– Что ты собираешься предпринять? – напрямик спросил сын.

– В первую очередь я хочу, чтобы ты исчез из города, а там видно будет.

– Это невозможно! У меня полно дел!

– От дел надо отдыхать, – изрек очередную мудрость Поликарп, – и лучше всего летом.

– Когда я должен исчезнуть?

– Сегодня ночью.

– Это фантастика! Мне ведь надо поставить в известность заместителя, дать ему миллион поручений!

– У тебя нет его домашнего телефона?

– Есть, но ведь…

– Когда дело идет о жизни и смерти, не надо ни с кем церемониться, мой дорогой. Поднимай его с постели и давай свои долбаные поручения.

– А как быть с Наташей? – задал сын самый важный вопрос.

– Ее лучше взять с собой.

– Она может не перенести самолет. В ее положении это опасно.

– Еще опасней оставлять ее здесь. Выбирай сам.

– А куда, по-твоему, мы должны исчезнуть?

– Я вас посажу на первый утренний московский рейс. Но Москва – это тоже ненадежно. Пит в последнее время проявляет чудеса хитрости, и узнать наш московский адрес ему не составит труда. Через два-три дня я вас переправлю в Грецию, к моим друзьям.

– Опять самолет! – застонал Олег.

– Что поделаешь? – развел руками будущий дедушка.

– А сколько мы там пробудем? – совсем поникшим голосом спросил банкир.

– Месяц, а может, и два. Лучше всего вам вернуться после выборов мэра.

Будет неплохо, если девочка родит в Греции, – подбодрил его Поликарп. – Там родилась твоя бабушка. – Он ткнул жирным пальцем в портрет женщины на стене и сглотнул комок, подступивший к горлу. – Бабушка будет радоваться на том свете!

Олег поднял голову, поправил сползшие на нос очки и тоскливо посмотрел на портрет женщины, закутанной в цветастую материю, машинально покачал головой, как это делала в детстве бабушка, когда он озорничал, и заключил со свойственной ему рассудительностью:

– В конце концов, и там можно найти работу. Попробую открыть филиал…

– Теперь у меня развязаны руки! – потирал руки Поликарп, когда во дворе взвыл мотор машины Олега.

К старому пешеходному мостику в парке Лермонтова он приехал заранее, чтобы хорошенько обследовать местность. Ведь Криворотый мог спокойно спрятать людей по эту сторону моста. Федор предупредил босса, что, если он заметит его людей, сделка не состоится, он развернется и уедет. Пит клялся, что с его стороны не будет никакого подвоха, он заинтересован в получении кассеты.

Федор обшарил заросли кустарника, наведался в близстоящую беседку, заросшую крапивой, дошел даже до «чертова колеса», заржавевшего, годного разве что на металлолом. Нигде ни души, как в фантастическом фильме. Он ощутил себя инопланетянином, прилетевшим на Землю, когда там все человечество вымерло.

Вернулся к мосту. До назначенного времени оставалось пятнадцать минут.

По ту сторону тоже все спокойно. Уродливой грудой кирпичей с амбразурами окон возвышается трехэтажный корпус завода, еще один вымерший объект. Прямо на дороге, ведущей к мосту, сиротливо стоит автокар, брошенный кем-то впопыхах.

Тишина и свежесть настолько переполняли его измученную душу, что Федор подумал: «В такое утро мне не может не повезти».

Ночь он провел в обдумывании последних деталей ближайшего будущего.

Оно по-прежнему рисовалось ему в радужных красках, несмотря на неимоверные трудности, ожидавшие их с Настей. А будущего без Насти он уже не представлял.

Минувшей ночью все переигралось. Они не поедут ни к ней, ни к нему. Ее разыскивает милиция и наверняка ведет наблюдение за домом на проспекте Мира. В доме Федора может устроить облаву Пит. Они поедут по Колымскому тракту, никуда не сворачивая, пока не окажутся загородом. Там придется немного поплутать. Он повезет Настю в маленький районный центр, где живут его родственники. Много родственников. Он сам из тех мест. Это, конечно, тоже большой риск, ведь в маленьком городке они будут у всех на виду. Но долго они там не задержатся, может, только до конца лета, потом что-нибудь придумают. Денег, заработанных на последней изумрудной ходке, им на первое время хватит. А потом она позвонит своему опекуну, чтобы тот снова сдавал квартиру и причитающуюся ей часть денег перечислял на Настин счет в банке. Правда, счета пока никакого нет, но со временем они его откроют. Главное – уйти от преследования, скрыться, затаиться.

Большая стрелка часов неумолимо двигалась к цели. В окрестном пейзаже ничего не изменилось, если не считать не на шутку раскаркавшихся ворон над корпусом завода. Может, какой-нибудь кустарь-одиночка наведался туда по старой памяти, как в скобяную лавку. Да только там наверняка уже все разворовано. Или бомж, нашедший здесь пристанище, раскрыл ясны очи и принялся делать зарядку, вот вороны и ошалели, не ожидая от бомжа такой прыти. Да и кто вообще разберет этих дурных птиц? Захотелось покаркать, вот и раскаркались! Вороны никак не могли уняться, но Федору надоело строить домыслы насчет их безобразного поведения – нарушили такую вселенскую благодать!

Вдали на горизонте появилась белая машина. Он сразу узнал «Волгу»

Пита. Сердце забилось чаще. Федор бросился к «опелю». Быстрым движением руки открыл бардачок. Достал видеокассету. Прижал ее к груди.

– Какая ты молодец! Какая умничка, что сохранила эту реликвию! – шептал он, будто Настя могла его слышать.

Ему казалось, что «Волга» едет очень медленно. Секунды равнялись часам. Он оглянулся, еще раз обшарил взглядом свою территорию: заросли кустарника, беседку, «чертово колесо». Никакого движения, все тихо, все в порядке, осталось совсем немного.

«Волга» остановилась возле моста. Федор с удовлетворением отметил, что Настя жива и невредима, сидит на заднем сиденье между двумя амбалами. Первым из машины вышел Криворотый и крикнул Федору:

– Покажи!

Федор поднял кассету над головой.

– Как договорились! – предупредил Пит. – Без глупостей!

Они договорились, что босс лично, без охраны переведет Настю через мост и только тогда получит кассету. Условие не очень выгодное для Пита, но тот его принял. Мост был короткий, всего пять-шесть метров в длину, и все равно не хотелось подставлять спины бравым парням Криворотого. Как только Настя окажется рядом, а Пит повернется и пустится в обратный путь, они сбегут вниз по ступенькам и станут неуязвимы из-за невысокой насыпи, если кому-нибудь взбредет в голову стрелять с того берега.

Амбалы вытащили из машины Настю. Пит со знанием дела снял с нее наручники. Он не очень-то торопился. Перебросился парой слов с парнями. Помахал рукой Федору – сейчас, мол, приду! Внимательно осмотрелся вокруг. «Тоже, видать, боится западни!» – подумал Федор. Его уже пробирала нервная дрожь нетерпения, а тот все почему-то медлил.

Наконец он взял Настю за руку, как маленькую девочку, и направился с ней к мосту. Федор внимательно следил за амбалами. И тот и другой держали правую руку на кобуре, не спуская с него глаз. "Не надо делать лишних движений!

– приказал он себе. – Кто знает, что на уме у этих ребят?"

Они прошли половину пути, и Федор уже мог различать выражения их лиц.

Пит был внешне спокоен и даже весел, но глаза его неустанно шарили за спиной Федора. Настя остановившимся взглядом смотрела вперед, но скорее не на него, а сквозь него.

И вот свершилось! Они подошли вплотную. Пит взял кассету и выпустил Настану руку из своей.

– Ты ничего не перепутал? – недоверчиво спросил он. – А то всучишь мне «Неуловимых мстителей»! Хотя мстители-то уловимы! – скаламбурил он.

– Это то, что вам надо, – дрожа всем телом, заверил его Федор. По телефону он был куда смелее и обращался на «ты».

– Ладно. Обманешь – пожалеешь. Из-под земли достану! – Потом он обратился к Насте:

– Ничего не скажешь на прощание?

– Чтоб ты провалился на обратном пути! таково было ее пожелание.

– Ну, спасибо! Отблагодарила, значит? – рассмеялся Криворотый и, повернувшись к ним спиной, крикнул через плечо:

– Пока, ребятки! Совет вам да любовь! – и быстро зашагал назад.

– Бежим! – дернул ее за руку Федор, и они чуть не кубарем скатились по ступенькам.

До машины оставалось несколько шагов. Они исчезли из поля зрения амбалов Пита.

– Пусти! – вдруг остановилась Настя и выдернула свою руку.

– Ты что, Настя? – он изумленно вытаращил глаза. – Надо скорей уезжать! Они могут нас перехватить! По ту сторону моста хлопнули дверцы и заработал мотор.

– Ты – трус! Мелкий трус! – закричала она. – Почему ты не выстрелил ему в спину? Больше такой возможности не будет никогда!

– Но мы бы погибли!

– Мы и так погибнем!

– Сядь в машину! Прошу тебя! Так опасно стоять! Надо ехать!

«Волга» Пита отъехала от моста.

Федор снова схватил Настю за руку и поволок к машине.

– Пусти! – кричала она. – Пусти! Я не хочу с тобой! Оставь меня в покое! Я тебя ненавижу! Ненавижу! Ты трус! Ты не понял самого главного! Все меня предали! Все! И никто ни черта не понял!

Он уже дотащил ее до машины, осталось только открыть дверцу и запихать ее туда вместе со всеми несправедливыми словами в его адрес.

Он перевел дыхание и спросил:

– Чего я не понял?

– Что иначе…

Она недоговорила. Раздался выстрел.

– Ой, как больно! – прошептала Настя. – Как жжет… – и упала к нему в объятия, уткнувшись подбородком в плечо.

Правая рука Федора почувствовала влажную, липкую ткань.

– Что это?

Он не мог ничего понять. Вокруг не было ни души. Ни в кустах, ни в беседке, ни на «чертовом колесе», ни на старом пешеходному мосту – нигде! Кто же стрелял? И тут он задрал голову выше. Из-за насыпи был виден только третий, последний этаж заводского корпуса. В одном из окон стоял человек. С карниза свисало ружье с оптическим прицелом.

– Что ж ты больше не стреляешь, гад? – недоуменно произнес Федор, а потом истошно заорал человеку в окне:

– Стреляй! Стреляй в меня, гад!

Тот скрылся. И только вороны продолжали оголтело каркать.

– Не надо, Феденька, – попросила Настя. – Поехали…

Он бережно усадил ее на переднее сиденье, взялся окровавленными руками за руль.

– Потерпи немного. Мы скоро приедем. Он обманывал не только ее, но и себя. Ночью Федор прикинул, что дорога до его родного города займет не меньше пяти часов, а значит, надо было на ходу принимать решение, ища другой вариант, но здраво рассуждать в таком состоянии он не мог. Его колотила мелкая Дрожь.

Мысли путались.

– Сейчас-сейчас, – приговаривал Федор. – Еще немного…

Приговаривая так, он тем не менее действовал по-задуманному и свернул на ту самую узкую дорогу, которая вливалась в Колымский тракт и на которую он так надеялся еще несколько минут назад.

Дорога оказалась ухабистой. Их бросало из стороны в сторону. Настя вскрикнула и потеряла сознание.

Он продолжал путь, пока не услышал у самого уха ее хрип.

Они не доехали метров двухсот до тракта. По обеим сторонам дороги волновались сосны лесопарка. С трассы доносился гул машин. Каким не правдоподобным и недосягаемым был теперь этот гул!

– Настя! Настенька! – Федор крепко обнял ее, прижался к бледной, но горячей щеке. Он пытался докричаться и беспомощно твердил:

– Что же делать?

Настя только хрипела, и ему казалось, что это длится очень долго.

Потом она умолкла. Открыла большие кошачьи глаза, но его не узнала. Уж больно далек от мирской суеты был этот взгляд. Тело ее содрогнулось. Так иногда содрогаются девственницы перед тем, как отдаться неизведанному. Он снова припал к ее уже охладевшей щеке, сжал в объятиях, будто мог удержать в ладонях эту крохотную, неокрепшую жизнь.

«Опель» стоял посреди дороги, и разъехаться с ним не представлялось никакой возможности. «КамАЗ», вставший ему в хвост, просигналил три раза.