— Это злой бог, жестокий, — холодно ответила Гуннарсдоттер, косясь на Орма. Она напрягла память. — Зачем он отправил своего сына что-то там искупать? Зачем это было нужно? Что — без этого не мог простить… что там… грех простить — не мог?

— О чем ты говоришь… Бог устанавливает мировые законы, по которым все мы живем, которым мы должны подчиняться. Как же он может позволить себе творить, что в голову взбредет? Он должен соблюдать законы, которые сам же дал людям.

— Как конунг, — едва слышно ответила женщина, и священник нагнул голову, чтоб ее услышать.

— Именно, — сакс помолчал. — Как иначе научить людей ответственности за свои поступки? Только показав свой пример.

«Правильно», — подумала Хильдрид. Потом вспомнила собственных детей — и сына, и дочь.

А сейчас, сидя на корме корабля, который проскреб носом по гальке, и через планшир стали прыгать викинги, она ощущала, что впереди маячит какая-то отгадка, и достаточно лишь напрячься, да протянуть руку — и она твоя. Но не получалось, а подобное «подвешенное» состояние выводило из себя. «Нет, не зря на боевые корабли не допускают женщин, — с раздражением подумала она. — Бой, друзья гибнут, а я думаю о каком-то Боге…»

Она подняла лопасть рулевого весла, закрепила его и вынула из ножен меч. Тут же рядом возник Альв:

— Не лезь в бой, — сказал он и тут же помчался на нос драккара — перемахивать через планшир и кидаться в битву. По палубе он бежал очень забавно, торопливо переваливаясь с боку на бок — давала о себе знать раненная некогда нога, осенью она начинала ныть.

Хильдрид, конечно, пропустила слова Альва мимо ушей, но, добравшись до носовой части корабля, обнаружила, что следовать за ним ей ни к чему. Схватка кипела не на берегу, а прямо в воде, по колено, кое-где и по пояс. Мешанина драки превращалась в подобие чудовищной похлебки. С внезапной ясностью Гуннарсдоттер поняла, что сделала ошибку — причаливать на драккаре надо было не прямо перед деревней, а чуть в стороне, чтоб противник не смог помешать высадке.

Положение викингов Хильдрид и в самом деле оказалось не особенно завидным. Воины Эйрика встали стеной, и каждого, кто пытался выбраться из воды; простым напором опрокидывали обратно. Им проще было покончить с врагом здесь, чем позволить выбраться на берег и сплотиться. В драке по пояс в воде она, довольно ловкая с мечом, но маленькая и слабая по сравнению с мужчинами, была бы бесполезна.

Она схватила лук, который всегда держала при себе — старый, отполированный руками хозяев, тщательно завернутый в холщовую ткань, тщательно сберегаемый и в бурях, и в боях. Лихорадочно разматывая тетиву, она краем глаза заметила какое-то движение и резко пригнулась. Копье, брошенное чьей-то сильной рукой, лишь слегка щелкнуло ее по шлему, но от удара перед глазами слегка потемнело. Зажмурив глаза и сидя на корточках, как девочка, Гуннарсдоттер развернула вощеную жилку, стянула рога лука и выглянула из-за планшира уже со стрелой на тетиве. Заметив ее движение, один из викингов Эйрика метнул топор, но слегка промазал и лишь расколол край борта. В ответ он тут же получил стрелу в глаз и кувыркнулся навзничь.

Хильдрид не суетилась и не путалась. Момент слабости миновал, она больше не думала и не чувствовала — она действовала. Стрелы с тетивы ее лука слетали с такой быстротой, что это сделало бы честь любому лучнику. Конечно, не все стрелы попадали в цель, но свою роль они сыграли — часть викингов прикрылись щитами, среди людей Эйрика возникла заминка. Люди Хильдрид оказались достаточно сообразительны, чтоб этим воспользоваться, и как только возникла даже не брешь, а намек на брешь, туда немедленно кинулся Хольгер. Он был не слишком высок, но весьма массивен. Справа его прикрывал Торстейн, слева — Харальд, который хоть и не был особенно мощен, но зато быстро реагировал и ловко действовал мечом.

Клин викингов Хильдрид словно какая-то загадочная воля вколотила в массу викингов Эйрика. Теперь предстояло расколоть вражеский строй, это было нисколько не легче. В тесноте, где едва можно было повернуться — оба отряда жали изо всех сил — и руки-то не поднять. Не размахнуться толком, вместо того, чтоб наносить удары, они еле-еле стучали друг по другу, а иногда и тыкали, хоть это было не принято.

Спуская тетиву, Гуннарсдоттер покосилась вбок и, конечно, не попала туда, куда хотела, но зато заметила, что «Змей» и следовавший за ним драккар без имени поступили умнее, чем «Лосось» — они обошли скопище викингов Эйрика один справа, другой слева, и с них воины начали выбираться прямо на берег. Следом за ними камыши кинулись месить и викинги с остальных кораблей. Они и ударили в тыл отряду Эйрика.

Но отряд был большой, и сперва от напора на фланги вражеского войска викингам Хильдрид было не жарко, не холодно. Все они уже были мокры с ног до головы, и мечтали только об одном — выбраться из реки на берег. Они нажали раз, другой, и Эйриковы воины в конце концов подались, отступили, скорее даже не от тех, кто лез из воды, а от тех, кто ударил с боков. Чтоб встретить их лицом, приходилось отойти к догорающим домишкам селения. И они отошли, оставив в воде реки несколько бездыханных тел и троих раненых.

Среди них был и Торстейн. Он дополз до мелководья и ткнулся лицом в траву, измолоченную ногами. Хильдрид перемахнула в воду, прикрываясь щитом, бросилась к Торстейну, закрыла и его. Мужчина тяжело дышал, но с помощью дочери Гуннара сумел выбраться из воды. За спинами своих викингов женщина разрезала ремешки кожаного доспеха и стянула с него одежду. Взглянула на раны.

— Сможешь добраться до корабля?

— Не без помощи.

— Сейчас, позову кого-нибудь.

Вдвоем с Альвом, словно по волшебству появившимся рядом, они смогли помочь Торстейну забраться на драккар. Альв помог снять с раненого доспех и одежду, и Хильдрид занялась лечением. Она не обращала внимания на свистящие стрелы, на грохот и шум, на крики — отвлекаться было нельзя.

— Прости, я лечу плохо, — сказала она. Альв качнулся вперед, и в его щит громыхнуло брошенное копье. Женщина, над головой у которой раздался грохот и ругань Альва, лишь вздрогнула. Она вытащила из сумки завернутые в тряпку сухие травы, сунула их в рот — жевать.

— Раны — ерунда, — ответил Торстейн, морщась. Хильдрид выплюнула на кровоточащие полосы горькую кашицу, прижала пальцами и стала обматывать широкой холщовой полосой. — Ох, жжет.

— И хорошо, что жжет. Все, давай, ползи к мачте и сиди там.

— Дай мне мой меч и щит.

— Сейчас, принесу.

Схватка перетекла к поваленной на землю плетеной оградке деревни, а потом вдруг затихла. Предводитель отряда, бросившего недограбленную деревню, выбрался в первый ряд и, уставившись на Хольгера — тот, забрызганный чужой кровью, свирепо толокся впереди и выглядел весьма внушительно, — спросил:

— Вы кто такие? Чего сюда пришли?

Говорил он зычно, и Хильдрид услышала его слова, даже притом, что находилась далеко. Она вцепилась в планшир свободной рукой и захохотала. Надо было сначала вступить в бой, убить по паре десятков человек, и лишь потом спросить — а что, собственно, происходит?

— Мы — воины Орма Регнвальдарсона.

— Кто это такой? Где он? — предводитель зашарил взглядом по отряду.

— Его здесь нет.

— А вы тогда чего тут делаете?

— Нет уж, сначала ты ответь — вы-то кто такие?

— Мы — воины Эйрика Харальдсона.

— Это Кровавой Секиры-то? — Хольгер говорил громогласно и с довольным видом оглянулся, должно быть, ища взглядом Хильдрид. — Угадали.

Дочь Гуннара поднялась и перепрыгнула через фальшборт. Выбралась на берег и начала пробиваться к Хольгеру. Разговор тем временем продолжался.

— Что здесь, интересно, делают воины Эйрика? Ему, кажется, полагается быть в Нортимбраланде. А здесь не Нортимбраланд.

— Ты-то кто такой, чтоб я перед тобой отчитывался?

— Орм Регнвальдарсон служит конунгу Ятмунду, — ответила за Хольгера Хильдрид — ее пропустили сквозь строй довольно быстро. — Это земли Ятмунда. Все понятно?

— Пусть твой Орм Регнвальдарсон сидит со своим конунгом Ятмундом и не лезет в дела Эйрика.

— Дела Эйрика? Если Кровавая Секира хочет грабить с полным правом, пусть отправляется в Нортимбраланд и грабит себе сколько угодно.

— Чтоб какой-то сопляк поучал моего конунга, что ему делать?

— Больше тебе нечего сказать? — холодно осведомилась Хильдрид. — Только ругань?

Викинги зашумели. Не понять было, кто шумел больше — та или другая сторона. Хольгер положил Гуннарсдоттер руку на плечо и мягко стал теснить ее назад, себе за спину. И вовремя — отряды вновь кинулись навстречу друг другу. Преодолеть расстояние в два шага им удалось в считанные мгновения. Хильдрид толкнули, она едва не упала и тут же поняла, что расслабляться не стоит — можно погибнуть, причем не от топоров и мечей противника, а от ног собственных воинов, если случайно упасть на землю.

Грохот и шум оглушал, и вскоре женщина перестала воспринимать звуки. Она нечасто оказывалась в мешанине боя, где схватка не распадалась на десятки мелких очажков. В обычном бою двигаться легко, есть где размахнуться, есть куда отступить. Поддерживать строй в первых рядах ей приходилось едва ли не впервые в жизни. Она выставила щит и нажала, как и ее соседи. Хотя Хольгер пытался убрать ее за спину, напиравшие викинги невольно вытолкнули женщину обратно.

Схватка еще не началась, оружие лишь поднялось, но еще не опускалось, воины пока еще жали друг друга щитами, будто мерились силами. А спор между Хольгером и предводителем отряда противника продолжался. Видно, человек Эйрика не считал Хильдрид достойной длительного разговора, ну, а Хольгер выглядел солидно — настоящий предводитель.

— Здесь мерсийские земли, что себе позволяет ваш так называемый конунг?

— А ты не указывай! Наш конунг делает то, что считает нужным.

— Ага. Привык разбойничать в родной стране, сюда приперся грабить?

— Какое твое дело? Да ты…

Чужак замахнулся, и вместо лица Хольгера тут же появился щит с помятым умбоном. Воин Эйрика замахивался не оружием, кулаком, а о том, что в кулаке — клинок, он просто забыл. Но этот жест вызвал ответ, и схватка закипела с новой силой. Дочь Гуннара стиснули с двух сторон, и сперва она с холодным чувством обреченности подумала — она погибнет оттого, что не сможет поднять рук, но у этого факта оказалась оборотная сторона. Все удары, которые были направлены в нее, принимали на себе ее соседи — те, кто мог поднять руки и могли размахнуться.

Потом теснота стала немного поменьше, и, припомнив все, чему ее учили, женщина подняла щит, закрывшись так, чтоб поверх него можно было все видеть, и чуть отвела назад руку с мечом, для удобства размаха. Она и не замечала, с кем обменивалась ударами — опыт и навык все делали за нее. Хильдрид подставляла умбон щита под удары мечей и топоров, куда-то била в ответ. Иногда клинок было трудно выдернуть обратно, и она понимала, что попала во что-то — либо в дерево или кожу щита, либо плоть. Но результатов своих действий она не видела. Единственное, что было очевидно — она еще жива.

Сперва отряд, напавший на деревню, был меньше, чем войско, пришедшее с реки. Но потом откуда-то из-за леса выбежал еще один, и немаленький, потом еще один, и перевес ненадолго оказался на стороне людей Эйрика. Заметив прибавление, викинги с четырех последних драккаров, пришедших из устья Северна, которые пока не вступали в бой, пристали к берегу чуть ниже по течению и, оставив корабли между деревьев, понеслись в битву. Берег уже не мог вместить такое количество сражающихся, и схватка постепенно переместилась на догоревшую деревеньку. Там едва курились остатки бревен, шесты, на которых держались соломенные крыши, сгорели совсем, и лишь то, что было закопано в землю, хоть как-то, но сохранилось. Меся ногами дымящуюся землю, викинги проваливались в ямы, которые остались на месте землянок, опрокидывали друг друга на бывшие накаты у сгоревших стен.

Никто уже не считал раненых и даже не вспоминал, с чего все началось. Да и важно ли? Викинги Эйрика прекрасно понимали, какие претензии могут к ним иметь воины Ятмунда, они ведь знали, что давно заступили на территорию Мерсии. Чего еще можно ожидать от воинов «конунга всей Британии»?

Порой битва затихала, когда обе стороны решали, что неплохо бы слегка передохнуть. Тогда схватка на оружии ненадолго сменялась схваткой на словах. Оскорбления так и сыпались. Обе стороны пропускали мимо ушей то, что говорилось им, потому что спешили высказаться сами.

— Ваш конунг уже привык бежать от сильного! — кричал Харальд. — Молодец против овец. Нет, чтобы выступить на Лундун — выбрал кого послабее!

— Молчали бы! Вы, прислужники Ятмунда! Упали до того, чтоб перед каким-то саксом лебезить.

— Сам боится встретиться с нашим конунгом — вас послал! Вас и вашего Орма… Какого там — Регнвальдарсона, так?

— Какой еще конунг? Конунгом вместо него давно уже стал Хакон. Какой Эйрик конунг? Сам отдал братцу власть, а теперь на что-то претендует?

— Он в Нортимбраланде конунг!

— Какой он конунг? Он за Нортимбраланд присягу приносил конунгу английскому.

— Ятмунду он присягу не приносил!

— Вы трусу служите!

— Это кто трус-то? Ятмунд от брата с войском не бегал.

— Да завяжи ты язык узлом, или я тебе его завяжу!

Схватка возобновлялась. Там, где стоял Харальд, прекрасно умевший бесить противника, битва начиналась быстрее, по краям словесная перепалка затягивалась. Но, впрочем, как только фланги понимали, что центр уже дерется, сперва вяло, а потом и с примерным пылом начинали драться тоже. Ровных участков было маловато, и вытянуться единым строем оба отряда не могли, поэтому с неизбежностью битва из цельной схватки превратилась во множество драк.

Как только появилось свободное место, рядом с Хильдрид появился Альв, схватил ее за плечо и дернул к себе. Ей казалось, что он косит глазом, хотя косоглазия у него никогда не было. Лицо было обезображено каким-то странным застывшим выражением, и Гуннарсдоттер с изумлением поняла, что это ярость.

— Я тебе сказал не лезть в бой! — заорал он, но в шуме боя его крик прозвучал почти сдержанно. — Я тебе сказал — держись в стороне!

Женщина ненадолго задержала на викинге спокойный взгляд. Под наглазьями он видел ее глаза, которые показались ему безмятежными.

— Если ты еще раз позволишь себе заговорить со мной таким образом, — сказала она спокойно, — ко мне ты больше не подойдешь.

— Я буду тебя охранять, хочешь ты того или нет!

— Я тебе не собственность, чтоб ты мной распоряжался! — взбесилась Хильдрид. Она сильно оттолкнула его и, отвернувшись, ринулась в бой.

— Нашли время выяснять отношения, — крикнул ей незнакомый викинг, мимо которого она пробежала. Брошенную фразу сопровождал смех, он казался неуместным в битве.

Дочь Гуннара даже не обернулась.

Бой затягивался. Время приближалось к полудню. Изнемогая, женщина постепенно начала чувствовать, что кольчуга изрядно весит, что из-за меча болит запястье, а щит в левой руке становится все тяжелее. Она двигалась все медленнее, но ни одного удара кого-либо из противников не пропускала, потому что и противники тоже вымотались, и били уже далеко не так быстро, не так сильно. Вымотались все, и первое дыхание, кажется, уже иссякло, а второе еще не открылось. Удача не желала склоняться ни на чью сторону — количество воинов было приблизительно равно.

А потом отряд Хильдрид как-то незаметно поделился. Те, кто сражался в первом ряду, попятились, и на их место встали те, кому драться почти не пришлось. Альв, как всегда бывший начеку, оказался рядом с Гуннарсдоттер, ухватил ее за локоть и оттянул назад, к берегу, к кораблям. Она не сопротивлялась. Там уже лежали раненые, и несколько викингов возились с ними, поили их и обмывали раны. Альв черпанул из большого котла первой попавшейся кружкой и протянул воду Хильдрид — черпать прямо из реки было нельзя, в воде стояла кровь. Женщина жадно напилась.

Они оба молчали и не смотрели друг на друга.

Гуннарсдоттер стащила шлем и провела мокрой ладонью по лбу. Солнце поднялось и начинало жарить — конечно, не так, как в середине лета — но тоже от души. Даже теперь воины потели в своих доспехах и подкольчужниках, да так, что лишь привычный нос мог притерпеться к запаху. Посмотрев вверх, Хильдрид подумала, что лучше бы над ней развернулось пасмурное небо, серое, как беспросветность. Только дождя не надо, осенью дождь такой же холодный, как и воды широкой полноводной реки, берущей свое начало в валлийских горах.

Взгляд женщины скользнул по водам Северна и застыл. Солнце гуляло по зеркальной глади, которую кое-где морщил ветер, а кое-где — течение, слепило глаза, и лишь потому, что Хильдрид ходила на кораблях с четырнадцати лет, она умела смотреть вдаль сквозь это сияние. И отчетливо разглядела квадратные полосатые паруса и приподнятые носы нескольких драккаров. Верить не хотелось, и Гуннарсдоттер была бы только рада, если б могла решить, будто ей показалось. Но ей не показалось.

Еще несколько мгновений потребовалось женщине, и она, приглядевшись, узнала драккар Эйрика Харальдсона — этот шел самым первым. Следом спешил еще один знакомый ей драккар. Вытянувшись, она показала рукой.

— Эйрик, — лаконично объяснила Хильдрид.

Стоявший рядом с ней раненый с котелком в руках — у него было перевязано плечо, но рана, судя по всему, была неопасна, поэтому он помогал ухаживать за остальными — вытянул шею, приглядываясь тоже, и странно вскинул головой, будто испуганная птица.

— Точно, Эйрик! — крикнул он.

Женщина-ярл торопливо натянула подшлемник, потом и шлем, и, несмотря на попытки Альва задержать ее, кинулась искать Хольгера. Впрочем, он оказался неподалеку — стоял, прикрывшись щитом от случайных бросков издалека, и пытался почесать в затылке. Но шлем здорово мешал.

— Ты видишь? — спросила она его, схватив за локоть.

Хольгер обернулся, посмотрел сперва на нее, а потом и на реку. Прищурился. Даже под шлемом и бородой было видно, как он поджал губы.

— Вижу.

— Что будем делать?

Хольгер пожал плечами.

— Ну… Драться. Что ж остается-то? Не бежать же.

— Нет, конечно.

Она качнула головой и плотнее натянула шлем. Посмотрела на небо.

«Скоро увидимся, а»? — подумала она весело. Перехватила щит.

Но тут откуда-то издалека загудел рог. Хильдрид вдруг почувствовала, как забилось сердце, подскочив чуть ли не к горлу, как день, еще мгновение назад казавшийся лишь преддверием к иному миру, засиял новым светом. Знакомый звук рога, который хранился на корабле ее покойного мужа, на «Змее», и который Орм взял с собой в поход.