Глава 12

Войска Этельреда, не торопясь, отступили к Басингу и остановились там – король желал убедиться в том, что его стране ничего не угрожает. Легко было догадаться, что датчане не угомонятся, они никогда не бросают начатое: и лезут, и лезут, как мухи на мед. Гонцы и лазутчики короля роились близ границы, но они опасались идти далеко и потому доносили успокоенному Этельреду известия о том, что датчан поблизости нет, что ими даже и не пахнет. Об этих донесениях знал и Эльфред.

– Что скажешь? – спросил принц Аларда, рядом с которым теперь просиживал целые вечера. Алард медленно приходил в себя. – Согласись, что если датчан нет близ Уэссекса, значит, они есть где-то еще, и надо бы узнать все обстоятельства этого дела.

– Меня больше всего интересует моя жизнь и твоя, парень. Кстати, откуда эти известия? С совета эрлов?

– На советы меня больше не зовут, – довольно легкомысленно ответил молодой воин. – Я, знаешь ли, с братом поссорился. И людей у меня теперь не так много, чтоб сорить ими без толку и лазутчиков посылать в далекие дали.

– Стой. Кто с кем поссорился: ты с братом – или он с тобой?

– А Бог его знает. Не разберешь. Знаешь, как бывает: сорвались с цепи, наговорили друг другу гадостей, до баб дело дошло. Но, наверное, скорее уж виноват Этельред. Он плел какую-то чушь, будто я распоряжался его войском, как своим. Не понимаю, счего он так взбесился. Я же выиграл битву.

– Ты сам ответил на свой вопрос. Ты выиграл битву, ты – а не он. Это обычная зависть. Ты не мальчик, должен понимать.

– Я ему не завидую.

– Он король. Он считает, что должен быть всегда впереди, всегда в лучах славы и почета. Он хочет больше, чем имеет. Сейчас триумф за тобой. То, что это не по вкусу Этельреду, понятно, – Алард попытался привстать, но Эльфред мягко уложил его обратно. – Пообещай мне кое-что.

– Успокойся, не прыгай. Швы разойдутся.

– Пообещай!

– Что обещать-то?

– Ты сделаешь все, что я тебе скажу и как скажу. Я не смогу тебя оберегать в следующей битве, похоже, моя воинская песенка спета до конца, так что придется тебе самому присматривать за собой.

– От чего оберегать-то? От датчан? Я же не один, как перст. Моя дружина при мне.

– Датчане датчанами, но вряд ли кто-то из них прямо желает тебе смерти. А вот среди уэссексов такие есть.

– Ты кого обвиняешь? Моего брата?

– Почему не сделать предположение? То, что он твой брат, ничего не доказывает. Ты Этельбальда помнишь? Когда он восставал против отца, родственные чувства нисколько его не смущали. Под власть отца он подгрызся серьезно, и на него бы поднял руку, если б не заступничество добрых двух третей эрлов. Не поздоровилось бы и братьям, не будь они младшими и не представляй для него угрозы. Хорошо, что судьба быстро прибрала Этель-бальда куда надо.

– Я его плохо помню, – проворчал смущенный Эльфред.

– Этельред носит корону уже шесть лет. Достаточно, чтоб распробовать вкус власти. Ты сейчас для него – живая угроза… Парень, не ершись. Я никого не обвиняю. Я предлагаю тебе просто поберечься. Глупо пропадать по собственной беспечности.

– Глупо пропадать по любому поводу. Хорошо. Каков твой совет?

– Во-первых, не лезь в первые ряды войска в битве. Ясно? Меня рядом нет, некому тебя за уши отволочь назад.

– Ты мне что предлагаешь – сидеть в обозе?

– Не извращай мои слова. Я говорю, чтоб ты вел себя, как хороший предводитель. Если предводителя вытянули в первый ряд, его скорей всего быстро убьют. А если его убьют, то кто будет предводительствовать?

– Я больше не предводитель. Говорю же, брат забрал у меня все отряды, кроме моей собственной дружины.

– Тем лучше. Привыкни держаться в стороне от переднего края – тем быстрее поймешь, куда надо бросить резерв.

– У меня осталось всего сто человек под началом!

– Целых сто человек, парень, это ж три большие деревни народу!.. Фу, измучил меня. Мне не по силам сейчас с тобой спорить. Пойми, я тебе добра желаю. Если б я мог поручиться за Кенреда, что он не взбесится и не забудет следить за твоей безопасностью, я б так не волновался. И не докучал бы советами, которых ты все равно не послушаешь, молодой головорез.

– Послушаю, почему же нет, – раздумчиво ответил принц. – Но больше, чем за братом, буду следить за теми, кого можно считать людьми Вульфтрит.

– Вот это разумно! – обрадовался Алард. – Молодец. Эта дура считает, что если тебя не станет, власть тут же перейдет к ее старшему сопляку. Вот уж пусть и не ждет. Если вас обоих с братом не станет, вУэссексе начнется такая дележка власти, что мы и не заметим, как нас быстренько захватят датчане.

Эльфред ничего не ответил. Он чувствовал настоящее смятение, но природная вера в лучшее заставляла его верить, что рано или поздно сложная ситуация так или иначе разрешится. Брат должен если не признать свою неправоту, то хотя бы сделать вид, что ссоры и вовсе не было – чем не выход? Помощь человека самого близкого, то есть родственника, иной раз неоценима.

Почувствовав, что эрлы воспринимают с удивлением и подозрением отсутствие принца на советах, Этельред через своего человека передал, что младший брат должен являться на советы, как всегда.

Эльфред, конечно, явился.

– Это же понятно, – твердил король. – Датчане больше не решатся на набег. Мы их здорово потрепали, – он не смотрел на брата. – Что им тут делать? Они предпочитают нападать на тех, кто послабее.

Кто-то из эрлов согласился с правителем, но были и такие, кто усомнился. Эрлы неуверенно переглядывались, один из них – молодой, всегда державшийся Эльфреда и привыкший, подражая, смотреть на мир его глазами – выразил уверенность, что северные разбойники еще появятся на границе.

– С чего бы, – фыркнул Этельред. – На поле боя остались многие их предводители: например, король Бегсцег…

– Конунг Берси, – негромко поправил принц.

Правитель недовольно покосился в его сторону и продолжил:

– И не только он – еще графы Эск, Сидрок Младший и Сидрок Старший, Осберн, Френи и Гарольд…

– Графы на севере тоже называются эрлами. То есть ярлами.

– Эльфред, это нам знать не обязательно.

– Прошу прощения.

– Все эти имена мои люди узнали от пленных. Это серьезная потеря даже для северных бандитов.

– Уверен, в этом году они больше не появятся на границах Уэссекса.

– Но я бы все-таки постоял у Басинга – для надежности, – мрачно заметил Эльфред. – Я слышал, будто датчане сейчас грабят Мерсию.

– Вот именно! Они заняты в Мерсии и завязнут там надолго.

– Они пока не завязли в Мерсии глубоко, и появление их на границах Уэссекса вполне возможно. Сколько знатных людей погибло у Эсцедуна, а датчане мстительны. Ассер говорил мне, что…

– Твой монах нам не указ, – решительно ответил Этельред. – Что он знает о военном деле?

– Да, разумеется, – миролюбиво ответил принц. – Я не о том. Они всегда почитали себя непобедимыми. Если они не тряпки, то попытаются отомстить. А то, что они не тряпки, все знают, – Эльфред обвел эрлов взглядом, и те согласно загудели. – Да и трудно ли в этом убедиться? Граница близко. Достаточно лишь выступить вперед и взглянуть, не кружат ли северяне поблизости.

Король оглядел своих людей – даже тем, кто был уверен, что датчане получили свое и больше не сунутся, показалось неплохим ходом еще и помаячить на границе, мол, мы здесь, на страже и вас, заморские головорезы, дальше порога не пустим. Хмель победы бушевал в жилах саксов, и они, пожалуй, не отказались бы еще разок помериться силами с датчанами.

Впрочем, и сам Этельред не видел в предложенном шаге ничего плохого. Он не торопил своих людей, но спустя три дня войско было готово выступить. И выступило бы, если б к полудню, когда успели только конников вывести мимо Басинга, а пехота еще месила грязь под самыми стенами старых укреплений, на пути саксов не встали датчане.

Появление северян стало полной неожиданностью, но воины были опытные и мгновенно развернули конный строй. Эльфред повернул своего жеребца и, расталкивая воинов, заспешил к брату.

– Здесь стоило бы пехоту направить влево, там земля ровнее и есть шанс охватить датчан с двух сторон, а, может, и с трех, – сказал он.

Старший брат ответил ему холодным взглядом.

– Возвращайся на свое место. Я тебе отдаю право повести на датчан конницу. Тебе в прошлый раз отлично дался этот шаг. Но если собираешься самовольничать, лучше сразу скажи. Либо ты повинуешься всем моим приказам, либо я прикажу увести тебя отсюда, и в битве ты участия не примешь.

– Я буду повиноваться, но, брат, сейчас нельзя пускать конницу. Посмотри, какие буераки, сколько кустов. Лошади ноги могут переломать. По мне, так вывести скорее пехоту вперед и занять вот тот удобный пригорок. А потом пусть северяне нападают первыми – мы им покажем второй Эсцедун.

– Я покажу, а не ты! – шепотом рявкнул Этельред, и в глазах его зажегся опасный огонек. – Я не собираюсь давать датчанам возможность делать первый шаг.

– Но на этот раз так было бы лучше.

– Молчать!

Эльфред прикусил губу. Ярость рвалась из тисков сдержанного характера, да так зло, что на миг у принца потемнело перед глазами. Но он сдержался. Ссора не принесет плодов. Если брат что-то решил, он сделает. Молодой воин слегка поклонился и, непочтительно развернув своего коня репицей к королю, ударил его пятками. Жеребец закусил удила и рванулся вперед. Это был не тот конь, на котором принц ездил прежде, а черный и норовистый скакун, на котором он преследовал убегавших, должно быть, доставшийся ему от погибшего эрла. Конь был неплох, отличался выносливостью и силой, а норов… Ну, так Эльфред и сам был норовист.

Он не хотел вести своих людей в атаку на плотно сбитый строй датчан. На всех этих выбоинах придется снизить бег лошадей почти до рыси, иначе кони переломают ноги, и какой тогда толк от конной атаки? Хорошо, когда конница налетает на строй пеших на всей скорости, какую только могут позволить четыре ноги и крепкие мышцы животного. Если конник умело управляется с длинным копьем, пехотинцу несдобровать. Удара, усиленного скоростью бега коня и его тяжестью, не выдерживают ни щиты, ни шлемы, ни, зачастую, нервы.

Только кто может испугаться лошадки на рыси? У кого дрогнут руки при виде легкого прогулочного бега? Вернувшись к своим людям, Эльфред оглядел их мрачным взглядом и, поколебавшись, ничего не стал говорить. В войске Этельреда было две с половиной сотни конников, и лишь шестьдесят из них подчиняются сейчас младшему брату короля.

Принц оглядел своих людей и буднично, негромко сказал:

– Ну, что ж…

Рядом с ним тут же появились Кенред и Эгберт, оба с решительным выражением на лицах, полускрытых шлемами.

Эльфред улыбнулся. Глупо будет выглядеть конное войско, если разгонится на ровном месте, в поле, а потом на буераках примется лихорадочно сбрасывать скорость. Датчане обхохочутся. Но здесь можно предпринять кое-что, чем он погнушался в прошлый раз. Перед глазами мелькнули лица Аларда и Этельреда. «Если старик прав, брата это взбесит еще сильнее».

– Так, ребята, – Эльфред оглядел двести пятьдесят человек взглядом, от которого им хотелось подтянуться. Принц умел смотреть взглядом, который становился для подчиненных ему воинов крепкой уздой. Каждый солдат должен чувствовать эту узду даже тогда, когда не видит командира. И сейчас принц видел – здесь все готовы повиноваться ему. – Так. До буераков скачете вместе, а там делитесь на две части и, пока я отвлекаю датчан, обходите их строй справа и слева. Атаки с наскока уже не получится, но и не надо. Атакуете, когда дам знак.

– Это как же ты собираешься отвлекать их? – с подозрением осведомился Кенред.

Эльфред отбросил в сторону копье и вынул из ножен меч. Усмехнулся.

– Самым простым и понятным способом. Давайте, вперед.

Когда конница разгоняется и несется единым строем, это очень красиво, как красивы и сами скачущие кони, и рвущиеся вперед люди. Когда эта конница несется на тебя, это еще и страшно, и ладони начинают отпотевать на древке. Впрочем, тот, кто пережил хоть одну конную атаку, уже не так пугается несущегося на него вала. Человек начинает понимать, что это можно пережить, и что крепкое копье в его крепких руках вернее защитит его, чем бегство.

Датчане ждали конницу спокойно, лишь выставили вперед копья и стиснулись плечами. Когда кони стали замедлять бег, датчане удивились, но даже не поменяли положения рук. А вот когда от общей массы конных воинов отделился один, в кольчуге и на большом черном жеребце, кое-кто начал переглядываться. Это было нечто странное. Правда, стоило только Эльфреду спешиться и красивым жестом направить меч на датчан, как все стало понятно. Есть ли поступок более естественный для предводителя, нежели желание схватиться в виду войска с избранным вражеским воином? От строя датчан отделился один норманн, и с ревом бросился на Эльфреда.

А из отдаления за всем происходящим наблюдал король и его эрлы. Этельред грыз ногти, даже не замечая этого, и когда конный строй поделился надвое и стал расходиться, являя взгляду сзади идущих фигурку принца, замершего в ожидании, правитель Уэссекса закричал:

– Я же не приказывал ему!.. Я же велел…

– Разве можно приказать быть мужественным, быть воином и мужчиной? – изумился Осмунд Холенский, чей конь приплясывал рядом с жеребцом Этельреда. – Твой брат – добрый воин, отличный военачальник. Таким братом можно гордиться.

Король сжал челюсти. Старший брат никак не мог догадаться, что Эльфреда любят не за подвиги или победы – его любят потому, что он таков, каков есть, и ничто не может переделать этого двадцатиоднолетнего мужчину.

Голова Эльфреда была свободна от дум. Он рассеянным взглядом смотрел на несущегося датчанина, на огромную жердину, которая, видимо, должна была именоваться копьем, и стоял совершенно неподвижно, чуть присев на расставленных для устойчивости ногах, словно бы даже не понимал, что вот-вот будет пробит датским оружием, как бабочка булавкой. Его неподвижность обманула северянина, глаза вспыхнули ярым пламенем, норманн уже раззявил рот для ликующего вопля и приготовился налечь всем телом, чтоб пробить и кольчугу, и тело насквозь.

В последний миг Эльфред вдруг шагнул вправо. Движение его было таким стремительным и легким, что облик принца на миг размазался в пространстве, и копье ударило в то место, на котором он только что находился. Принц ощутил близость вражеского оружия; он рисковал, но чем больше риск, тем большую он обещает удачу. Молодой сакс чувствовал противоестественную легкость. Он развернулся на месте, ударил мечом по копью сверху, чтоб направить его в землю, и тут же боком налетел на противника.

Тот подался вперед, надеясь на удачу, и равновесие его нарушилось. От толчка викинг полетел на землю. Он все еще сжимал свою жердину, и Эльфреду, который кинулся за ним, разок пришлось пригнуться почти к самой земле. Древко огромного копья просвистело у него над головой. Принц подлетел к противнику и изо всех сил ударил мечом вниз, в усатое лицо северянина, на котором еще не успела появиться растерянность, ударил так, как обычно воины добивают раненых – одним ударом, чтоб те поменьше мучились. Металл разбил скулу норманна и краем задел висок, и живое выражение лица сменилось потоком крови.

Викинг заревел. Нельзя было поверить, но он еще был жив. Широкий меч засел в височной и скуловой костях, чтоб выдернуть его обратно, надо было перехватить рукоять, а времени не оказалось. Руки норманна еще жили, и, отпустив свое оружие, Эльфред прыгнул, чтоб не получить по ногам древком копья. Не надеясь, что этим все закончится, он ударил ногой, попал по мускулистому – все двадцать три дюйма в обхвате, бицепсу и сломал противнику предплечье. Но тот уже затих, пальцы на жердине окостенели, и душа, если она была у датчанина, упорхнула прочь.

Принц схватился за рукоять своего меча и, чтоб вытащить его, наступил на голову убитому, не испытывая к нему ни малейшего почтения. А за его спиной из сотен сакских глоток уже несся ликующий вопль. Что конный, что пеший строй колебались, как трава, тревожимая ветром; воины ждали приказа, но Эльфред, не желая вновь нарываться на обвинения, молчал, и Этельред тоже медлил. Он смотрел на бездыханное тело датчанина, распростертое у ног своего младшего брата, и кусал губы.

Норманны, разумеется, не собирались ждать, пока он что-нибудь придумает. Лишь миг промедления, когда они поняли, что их сотоварищ погиб, и вражеский юнец непринужденно вытаскивает из его тела свой меч, а потом закричали и кинулись вперед.

Развернувшись, принц увидел несущийся на него вал, ощетиненный копьями и мечами. Он вздрогнул, побледнел, и тут рядом с ним неведомо откуда появился Кенред, держащий в поводу Эльфредова черного жеребца. Молодому воину понадобилось так мало времени, чтоб оказаться в седле, что он и сам поразился. Через пару мгновений он оказался среди своих, а спустя еще пару мгновений на уэссекцев налетели норманны.

Хорошо атаковать, когда ты в седле, а противник пеш. Еще очень неплохо, когда конные налетают на противника, уже занятого схваткой. А вот когда конных атакуют пешие, это ни к чему хорошему не приводит. В один миг Эльфред сообразил, что такое положение настолько невыигрышно, что либо всех конников нужно спешивать, пока не поздно, либо бросать их в атаку, навстречу датчанам.

– Вперед! – завопил принц.

Кто-то послушал его. Кто-то просто не разобрал, что он кричит. Времени, чтобы сообразить, что нужно делать, оставалось слишком мало, неудивительно, что кто-то запаниковал. Слаженно, как один, на врага кинулся только отряд Эльфреда – они привыкли слушать его и сразу выполнять все, что сказано.

Норманны налетели, как шторм в открытом море. Сообразив, что конники – всего две с половиной сотни человек – остались без поддержки, Этельред приказал пешим воинам выступать, и скоро на поле близ старых укреплений Басинга началась такая неразбериха, какая бывает лишь в схватке. Король и сам не знал, что где происходит, где датчане, а где его подданные. Он все рвался в самую гущу битвы, и потому не имел никакого представления, как идут дела.

Эльфред тоже не знал, но и не пытался узнать – указали же ему, чтоб он не совал нос туда, куда позволено совать носы только королям. Он следил за своими людьми, и все пытался сбить их в единый отряд. Шестьдесят человек – не так уж много, но и не слишком мало, особенно в схватке, где играли роль не столько сила и умение каждого отдельного воина, а единство всего сообщества.

Шестьдесят воинов Эльфреда прекрасно знали друг друга и, пожалуй, даже не представляли себя отдельно от всех. Поддерживать товарища, хранить жизнь предводителю и повиноваться любому приказу, потому что главе виднее, было для них так же привычно, как дышать или пытаться спасти свою жизнь.

В битве, как всегда, терялось ощущение времени, и принц не смог бы сказать, когда он почувствовал неладное, но чувствам он привык доверять и, сделав знак Эгберту, чтобы тот прикрыл его, отвлекся от боя, закрывшись щитом, привстал в стременах.

Он скорее почувствовал, чем увидел движение сакского войска, потому что уэссекцы отступали по одному. Отдельные фигурки, кто торопливо, в панике, а кто неспешно, шаг за шагом, бдительно следя за происходящим вокруг, потянулись к королевскому шатру, разбитому на пригорке… «Зачем его там поставили? – вяло удивился принц. – Кому он там нужен»? Он закричал:

– Держись, стой насмерть! – но в грохоте его едва расслышали даже собственные воины, а вот крик «Бежим!», рвущийся из сотен глоток, был слышен куда лучше.

– Стой! – побагровел Эльфред. – Стой, отбросы!

Но его никто не расслышал. Движение в направлении королевского шатра напоминало хлынувшую сквозь обломки плотины воду, дергающую и рвущую водоросли, привыкшие к покою, и все же оставляющую их позади. Через несколько минут принц понял, что если он не отведет своих воинов вслед остальным, то они окажутся в окружении и без толку лягут. Эльфред скрипнул зубами, но противостоять очевидному было невозможно.

– Раненых в седла! – зычно гаркнул он. – Быстро. Отступаем боевым порядком. Тот, кто бросит щит, потом еще и от меня получит, если останется жив. К королевскому шатру на пригорке – вперед!

Для конных куда труднее отступать боевым порядком, чем для пеших – нельзя заставить коня пятиться назад, будто рак. Тут не может быть промежуточных состояний, либо ты держишь коня мордой к врагу и дерешься, как сумасшедший, либо показываешь противнику лошадиный хвост и улепетываешь. Единственное преимущество, которого у конников никто бы не мог отобрать – верхами гораздо легче делать ноги, чем пешком. Но и тут надо быть осторожным, чтоб не потоптать своих же.

Выучка и здесь сыграла решающую роль. Большая часть конников Эльфреда не постеснялась показать датчанам, как хороши пышные хвосты сакских скакунов, остальные – их было не больше десятка – стали прикрывать отступление. Их кони, взбудораженные и взбесившиеся от дикой смеси страшных запахов – мокрого железа, крови, человеческого страха и ярости, удушающего ощущения смерти, пропитавшего воздух – почти уже не повиновались седокам, они вертелись, изгибали шеи и так яростно работали копытами, что мало кто из норманнов решался приблизиться к ним. Животные плохо понимали, что происходит, и где их ждет спасение.

– Назад! – краснея от натуги, орал Эльфред.

Едва совладав с непокорными лошадьми, его люди еще немного попятились назад, а уж оттуда дорога к холму с королевским шатром была открыта. Больше не беспокоясь о войске, заботу о котором брат так решительно снял с него, принц скомандовал отступление, и все те конники, которые еще уцелели в мясорубке боя, поскакали за ним. Ни на холме, ни где-нибудь вокруг не было видно Этельреда, но зато его эрлы командовали своим отрядам отступление, и командовали так громко и уверенно, что прочь от Басинга кинулись все, кто еще мог идти или ехать.

Эльфред не знал, насколько серьезен разгром, насколько далеко придется отступать, но понимал, что придется следовать чужому примеру. Один в поле не воин, и пятьдесят уцелевших конников его отряда не в состоянии что-нибудь сделать без чужой поддержки.

Единственное, что интересовало Эльфреда – куда именно отступает армия Уэссекса. Сперва этого было не понять, оставалось лишь надеяться, что те, кто ведет всю эту ораву, не завлекут ее в болота или в какое-нибудь еще гиблое место. Окружающую местность он знал не слишком хорошо, потому что большую часть жизни прожил близ Солсбери, и, поглядывая по сторонам, на голые деревца и унылые пустые поля по сторонам дороги, не представлял, куда лежит их путь.

– В Мертон! – крикнул кто-то, видимо, мучимый тем же вопросом. – Мы идем к Мертону!

И принцу полегчало.

Мертон был небольшим, но крепким замком. Там жил граф Суррей и его семья (сейчас граф в войске своего короля, а его жена и дети, скорее всего, в Уилтоне) и, разумеется, ворота замка растворятся перед отступающим войском Уэссекса. Вряд ли норманны смогут взять этот замок, так что у воинов будет передышка, а гонцы, возможно, смогут передать весть о поражении в другие графства и помочь королю собрать еще войско. Возможно, они приведут подмогу даже из Корнуолла.

По приказу Эльфреда все его конники взяли к себе на седло раненого, но кони быстро выбились из сил, и пришлось сделать привал. Саксы, поставленные дозорными, вздрагивали от каждого шороха, даже от чересчур громкого крика ворона в ветвях ближайшего дуба. Впрочем, это и понятно, с чего бы птице кричать в лесу, как не при виде человека? Те, кому выпало отдыхать, лежали на плащах и наскоро наломанном лапнике в обнимку с оружием и тоже поминутно поднимали головы и осматривались.

– У меня есть немного сухарей и вяленого мяса, – сказал Эгберт, присев рядом с принцем.