- И то, и другое, и третье, - отвечал огненный. - Весь наш остров наполнен камнями разного рода. Я - камень мужской, а вот она - женщина. Кстати, как тебя зовут, дорогая?
      - Анит, - улыбнулась огненная женщина. - Мы давно мечтали друг о друге, но никак не могли воссоединиться. Ведь камни не двигаются или двигаются в очень редких случаях, к примеру, при извержении вулкана. То-то тогда бывает любовь!
      - Это я вас воссоединил! - похвастался старпом. - А что, приятель, нет ли у вас каких драгоценностей или бриллиантов?
      - Знаете что, - сказал огненный мужчина, - нам с вами болтать некогда. Ведь мы сгораем, у нас нет времени. Так что, извините нас, господа, мы делом займемся.
      И они снова слились в любовной и огненной игре.
      Обнимаясь, обвиваясь, обволакиваясь, они поднимались все выше и выше в небо, удлинялись их руки и ноги, дым и пар, как белые и черные нимбусы, стояли у них над общей теперь головой, раздался крик боли и счастья, взрыв и... они растаяли, вместе с остатками дыма улетели в небеса.
      Только дух опаленных кедровых шишек расстелился над островом.
      Потрясенные картиной огненной эротики, мы долго сидели, задумавшись над тщетой.
      - Попробуем еще разок, - сказал старпом. - Хотелось бы получить ответ насчет драгоценностей.
      Он взял в руки очередной камень и шепнул ему на ухо:
      - Слушай, камень, внимательно! Сейчас я тебя брошу, и как только ты воспламенишься, немедленно скажи мне: есть на острове драгоценности или бриллианты? Или нет? А дальше дуй свою любовь. Пойми, доне надо украсить свой брачный чертог.
      Старпом кинул камень в груду других камней.
      Брошенный долго скакал, отталкиваясь боками то от одного камня, то от другого. Вдруг приник к какому-то, и снова явились брызги искр, дым, шипенье, пламя и в пламени новые огненные мужчина и женщина.
      Как мы ни кашляли, как ни кричали, эти двое не обращали на нас внимания, они сгорали, обнимая друг друга, уходили все выше в небо, в нимбы, в бездну, и наконец откуда-то из запод-небесья раздался слабый крик:
      - Бриллиантов нету!
      - А где они? А где? - кричал старпом, но огненные любовники пропали в космических сферах.
      - Надо бы еще попробовать, - вздохнул старпом. - Интересно, где же все-таки бриллианты?
      - Так вы весь остров сожжете, - сказал капитан. - Ладно, пробуйте в третий раз. Последний *.
      Глава XLVIII. В рассол!
      Старпом взял в руки третий камушек и только размахнулся, как лоцман сказал:
      - Позвольте, а что это у вас все старпом да старпом камни бросает? Дайте и мне попробовать, я тоже люблю наблюдать огненные любовные игры. Пахомыч, отдай булыжник!
      - Да здесь их полно, - отвечал старпом. - Бери да бросай!
      - Передайте этот булыжник лоцману, - приказал капитан. - Я не позволю сжечь в любовной игре весь этот остров. К тому же посмотрите-ка на те два главных камня, которые венчают всю эту пирамиду.
      Да, мы совсем забыли про два огромных камня - черный и красный огромнейшие яйца на макушке острова.
      - Смотрите, какая между ними узкая щель, - продолжал капитан. - Не дай Бог их сдвинуть, представляете себе, что тут начнется?! Догадываетесь? Так что, лоцман, кидайте этот небольшой булыжник и - хорош.
      Лоцман схватил булыжник и шмякнул им в какой-то камень неподалеку от нас.
      Слишком уж близко ударил лоцман, и сам ошпарился, и нам пришлось отбежать на несколько шагов.
      С шипеньем и клекотом явились перед нами новые фигуры: мужчина и женщина. Они кинулись друг к другу, но тут же отпрянули в стороны.
      Мужчина снова кинулся к ней, но женщина оттолкнула.
      - Нет-нет, - повторяла огненная женщина, - я с тобой обниматься и сгорать на пару не собираюсь.
      - В чем дело? - сокрушался огненный человек.
      - Ты мне совсем не нравишься. В тебе больше дыму, чем огня.
      И действительно, новоявленный воспламенившийся пылал не так активно, он скорее тлел, и если до колен ноги его были раскалены как угли, то выше он совсем терялся в дыму и в копоти.
      - Коптишь, брат, слишком коптишь небо, - объясняла женщина. - Я лучше сольюсь в игре с кем-нибудь из этих джентльменов, ну хотя бы с тем, кто бросил в меня камень. Вполне приличный человек и, кажется, лоцман. Сейчас возьму, сожму и сожгу его в своих любовных, объятьях.
      И она, играя призрачным алым бедром, направилась к лоцману.
      - О нет! Только не это! - вскричал потрясенный лоцман. - Я не люблю огненных ристалищ, терпеть такой любви не могу! У меня уже была одна, которая сожгла вор душу, хватит! Целуйте капитана или старпома! Да и чин-то у меня маленький. Всего-навсего лоцман!
      - О нет! - твердила женщина, протягивая к лоцману жаркие длани. - Ты бросил в меня камень! Ты разбудил! Ты!
      - Эй, девушка! - крикнул старпом. - Извините, вы не подскажете нам, где тут у вас драгоценности? А?
      - Вот они, драгоценности, - говорила девушка, оглаживая свои бедра, чресла, перси, ланиты, флегмы, гланды и шоры. - Вот перлы!
      - А другие? - крикнул старпом.
      - А другие у него, - указала она на лоцмана огненным пальцем и буквально ринулась к нему. Шлейф раскаленной пыли взметнулся над нами, а лоцман, как сидел, так неожиданно и подпрыгнул и бросился в воды океана.
      Он вынырнул довольно далеко от берега, как следует отфыркался и закричал:
      - Иди сюда, кобылка моя! Иди сюда, о полная перлов! О, какие объятья я тебе приготовил! Волна! О волна - соленая перина моей любви, сотканной из крови, пота, соли и огня! Прими мою огненную подругу!
      - Фу, подонок, - плюнула огненная любовница. - Какой у вас, оказывается, хитроумный и противный лоцман. Такой действительно проведет караван верблюдов в игольное ушко. Спрятался от жара сердца в соленый холодок. В рассол! В рассол!
      Огорченная, металась она, заламывая руки, и наконец всосалась обратно в камень.
      - Ну, а мне-то что ж теперь делать? - ныл дымный мужчина. - Куда мне деваться? Никто меня не любит, никому я не нужен. Поджарьте хоть на мне шашлык или вскипятите чайник.
      Ну, мы добродушно повесили чайник на нос дымному мужчине, дождались, пока он закипит, заварили краснодарского и долго сидели вокруг обиженного судьбой любовника, как будто возле костра.
      Попили чайку, спели несколько песен.
      - Подвесьте еще чего-нибудь, подвесьте, сварите, накалите, просушите. Я хочу быть полезным.
      - Нечего, брат, нам больше вешать, - сказал старпом. - Извини. Была бы уха, мы бы тебе уху на ухо повесили.
      К вечеру отправились мы на "Лавра" и долго смотрели с борта, как дотлевает на берегу неудачный любовник.
      Глава XLIX. Ненависть
      *****
      - Я что-то ненавижу, а что именно - позабыл, - обмолвился однажды лоцман Кацман.
      .......................................................................
      Глава L. Ведра и альбомы (Остров Гербарий)
      Ведра и альбомы (Остров Гербарий)
      .......................................................................
      - Эх, Старпомыч, - рассмеялся капитан, - зато многое находим! Подумаешь, ерунда: кто ищет, тот всегда найдет. Он знает, что ищет, и находит это. Для меня эта пословица устарела. Я - ничего не ищу, я только нахожу!
      .......................................................................
      - Эй, на острове! - крикнул Пахомыч, изрядно притормозив ручным кабельстаном.
      - Чего изволите? - высунулся все тот же борджовый лик.
      - Ну как вы тут? Засушиваете, что ли?
      - Не всегда, - послышалось в ответ, - только если уж очень мокрые.
      - А потом чего делаете?
      - В ведра складываем.
      - В какие еще ведра?
      - В эмалированные. С крышкой.
      - А не в альбомы?
      - В какие альбомы?
      - Вот хрен морской, - плюнул Пахомыч. - Ты ведь сам орал: "Гербарий! Гербарий!" Какого же черта гербарий в ведра? А? В альбомы надо!
      - Да? - удивился борджовый. - А у нас все больше в ведра.
      - Ну вот, нэп, - вздохнул старпом, вытирая плот собла *. - Изволите видеть... добороздились... гербарий хренов...
      .......................................................................
      ........Демонкратии..........
      .......................................................................
      Солить мы их не стали, а просто нанизали на суровые нитки и развесили между мачтами сушить.
      Они долго болтались под соленым морским солнцем, хорошо провялились, и мы любили, бывало, выпить портеру и закусить вяленым гербом *** ***.
      Глава LI. Порыв гнева
      Остров, на котором ничего не было, мы заметили издалека и не хотели его попусту открывать.
      - А чего его зря открывать? - ворчал Пахо-мыч. - На нем ни черта нету. Только пустые хлопоты: спускай шлюпку, суши весла, кидай якорь, рисуй остров, потом все обратно поднимай на борт. Ей-богу, кэп, открытие этого острова - чистая формальность. Просто так, для числа, для количества, для галочки.
      - Для какой еще галочки? - спросил Суер.
      - Ну это, чтоб галочку в ведомости поставить, мол, открыли еще один остров.
      - В какой еще ведомости? - спросил капитан.
      - Извините, кэп, ну это в той, по какой деньги получают.
      - Какие еще деньги? - свирепея, спрашивал сэр Суер-Выер.
      - Рубли, сэр, - ответил, оробев, старпом. Он как-то не ожидал, что его невинные размышления насчет галочки могут вызвать такой гнев капитана.
      Я-то давно уж предчувствовал, как медленно и неотвратимо где-то зреет гнев.
      Как змееныш
      в яйце раскаленного песка, как зародыш грозы
      в далекой туче, как клубень картошки,
      как свекл,
      как жень-шень,
      как образ
      в бредовом мозгу поэта, совсем неподалеку от нас созревал гнев.
      В ком-то, в одном из нас, но в ком именно, я не мог понять, хотя и сам чувствовал некие струны гнева, готовые вот-вот во мне лопнуть.
      - Рубли, сэр, рубли...
      - Какие еще рубли? - ревел Суер.
      Старпом совершенно растерялся, он мыкался и что-то мычал, но никак не мог разъяснить, какие по ведомости получаются рубли.
      Уважаемый же наш и любимый всеми сэр расходился все сильнее и сильнее, по лицу его шли багровые пятна и великие круги гнева.
      - Рубли! - хрипел он и не мог расслабить сведенные гневом мыщцы.
      Очередной приступ гнева потряс его, спазм гнева охватил его, конвульсии гнева довели до судорог гнева, до пароксизма и даже оргазма гнева.
      - Рубли! Для галочки! Старпому! Немедленно! Прямо сюда! На палубу!
      Мы выволокли из трюма сундук с рублями, сунули старпому ведомость.
      - Ставьте галочку, старпом! Ставьте! Мы с вами в расчете! Вы у нас больше не работаете! Уволены! Вот вам ваши рубли! Ставьте галочку!
      - Ой, да что вы, сэр! - совсем потерялся Пахо-мыч. Он никогда не видел капитана в таком гневе, и мы наблюдали впервые. - Поверьте, сэр, я ничего такого... я же не против... а насчет галочки, так это я...
      - Галочки! ревел капитан. - К чертовой матери эту галочку! Вы уволены и списаны на берег.
      - На какой же берег, сэр? - уныло толковал старпом. - Придем в Сингапур, тогда...
      - Вот на этот самый, - приказывал Суер, - на этот, на котором ничего нет. Пускай теперь на нем будет списанный старпом! Давайте-давайте, не тяните! Считайте свои рубли, ставьте галочку и - долой...
      Задыхаясь от гнева, Суер спустился в кают-компанию. С палубы слышно было, как он сильно булькнул горлом в недрах фрегата.
      - Вермут! - догадался матрос Петров-Лодкин.
      - Что еще? - гневно переспросил старпом.
      - Ах, извините, старп! Херес!
      - То-то же, дубина! - в сердцах сказал Пахомыч, присел на корточки и стал считать деньги.
      - Слез он на берег или нет? - послышалось из недр.
      - Слезает, сэр, слезает, - крикнул я. - Сейчас досчитает до двух миллиардов.
      - Галочку поставил?
      - Еще нет, сэр! Вот-вот поставит!
      В недрах фрегата послышался орлиный клекот, и новая эпилепсия капитанского гнева потрясла фрегат.
      Один рубль тяжело на палубе шевельнулся, зацепил краешком вторую бумажку, третью... Некоторое время недосчитанные рубли неистово толкались, наползали друг на друга, обволакивали, терлись друг о друга с хрустом, складывались в пачки и рассыпались и вдруг сорвались с места и взрывом охватили мачты.
      Они летели
      к небу
      длинной струей,
      завивались в смерчи, всасываясь в бездонные дыры
      между облаками.
      - Ставьте же скорее галку, старп! Скорее галку! - орал Петров-Лодкин.
      Старпом, задыхаясь, дергал гусиным пером и никак не мог попасть своей галочкой в нужную графу.
      - Помоги же! - умолял он меня.
      Я содрал с него двенадцать процентов и сунул какую-то галку в графу.
      - Все в порядке, сэр! - крикнул я. - Галочку поставили!
      - Вон! - проревел Суер, и порыв капитанского гнева вынес нашего Пахомыча на остров, на котором до этого совершенно ничего не было.
      Глава LII. Остров, на котором совершенно ничего не было
      Жесткие судороги капитанского гнева по-прежнему сотрясали корабль, хотя Пахомыча уже не было на борту.
      Понимая, что порыв угасает, мы все-таки опасались новых приступов и все, кроме вахтенных, расползлись по своим каютам.
      Я спрятался за хром-срам-штевень, наблюдая за Пахомычем.
      Старпом прохаживался по острову, на котором совершенно ничего не было. Растерянно как-то и близоруко бродил он с матросским сундучком в руке. В сундучке лежало его жалованье и полный расчет.
      - Эгей! - крикнул я.
      - Эй! - отозвался старпом.
      - Ну что там, на острове-то?
      - А ничего, - отвечал старпом. - Ничего нету.
      - Неужели совсем ничего?
      - Да вроде ничего... Как-то непонятно, не по-людски...
      - Ну может, хоть что-нибудь там есть?
      - Да пока ничего не видно, - отвечал Пахомыч.
      - Ну а то, на чем вы стоите, что это такое? Не земля ли?
      - Черт его знает, - отвечал старпом. - Вроде не земля... такое какое-то... ничто.
      - Может, песок или торф?
      - Да что ты говоришь, - обиделся Пахомыч, - какой песок? Ни черта тут нету.
      - Ну а воздух-то там есть? - спросил я.
      - Какой еще воздух?
      - Ну, которым ты дышишь, старый хрен!
      - Дышу?.. Не знаю, не чувствую... кажется, и не дышу даже, во всяком случае, воздуха-то не видать.
      - Эва, удивил, - вмешался неожиданно мичман Хренов, который, оказывается, сидя в бочке, прислушивался к разговору. - Воздуха нигде не видать. Он же прозрачный. Отвечайте толком, есть там .воздух или нет?
      - Нету, - твердо решил старпом, - и воздуха нету.
      - Ну уж это тогда вообще, - сказал лоцман Кац-ман. - Заслали нашего старпома... Эй, Пахомыч, да может, там где-нибудь пивной бар или бренди продают?
      - Да нету ничего, - уныло отвечал старпом. - Главное - денег до хрена, а тратить не на что. Я уж хотел было где-нибудь сушек купить или сухарей, а ничего нигде нету.
      - Пустота, значит, - сказал Хренов.
      - И пустоты вроде нету, - отвечал Пахомыч.
      - Натура абхоррет вакуум, - сказал Кацман. - Природа не терпит пустоты.
      - Оказывается, терпит, - сказал Пахомыч. - Натура терпит даже и отсутствие пустоты. Вот я сейчас и нахожусь там, где ничего нету, даже пустоты. Только я тут и сундук с деньгами.
      - Этого вполне достаточно, - сказал вдруг наш капитан сэр Суер-Выер, неожиданно появляясь на палубе. - Пахомыч с деньгами - это уже Бог знает сколько! Несчастный остров, на котором совершенно ничего не было, вдруг так многообразно разбогател. В сундуке - полно денег, а в Па-хомыче - бездна разума. Даже на острове Цейлон нет подобного богатства... Впрочем, не думайте, что я так уж быстро остыл. Да, да, не думайте! Поостыл немного это верно, да и то скажите спасибо хересу.
      - Сэр, - сказал Пахомыч, - дозвольте вернуться на корабль и поблагодарить херес лично, с глазу на глаз.
      - Ничего, не беспокойтесь, я ему передам ваши приветы... а вам, старпом, я вот что посоветую... поищите как следует, вдруг да и найдете на этом острове что-нибудь.
      - Что именно искать, сэр?
      - А вот этого я не знаю. Не может же быть, что на нем совершенно ничего нет. Должно быть хоть что-нибудь в каких-нибудь кустах.
      - Да нету же и кустов, сэр! - воскликнул старп со слезами в горле.
      - Ищите! - настоятельно порекомендовал капитан. - А если ничего не найдете, так и останетесь на этом острове, как единственный признак наличия чего-то в пространстве.
      - Сэр! Сэр! Я лучше здесь оставлю рубль! Этого вполне достаточно! Пространство будет заполнено!
      - Одним рублем? - усмехнулся Суер. - Нет, старпом... ищите!
      - Сэр! - негромко сказал я. - Это ведь невыполнимая задача. Ведь нету совершенно ничего. Посмотрите на него, сэр.
      Пахомыч действительно бродил по острову, шарил, как слепец, рукою в пространстве, придерживая левой сундучок.
      - Ты думаешь, что он ничего не найдет? - спросил капитан, скептически оглядывая меня.
      - Да ведь невозможно, сэр! На острове совершенно ничего нет: ни земли, ни травинки, ни воздуха... ни даже пустоты... только ничто.
      - Да? Ну тогда ответь мне на один вопрос. На острове ничего нет, а как же мы его видим?
      - Я и сам в недоумении, сэр. Вроде ничего нету, а мы что-то видим.
      - В том-то и дело. Мы видим НЕЧТО. Подчеркиваю: видим НЕЧТО. Только не знаем, как это называется, но оно ЕСТЬ!
      Я вперился в пространство, пытаясь разобраться, что же я, собственно, вижу.
      И видел какой-то вроде бы остров, зигзаги и точечки, звездочки в крапинку или мокрые капельки,
      туманные полосы, оранжевую суету сует,
      шелуху шепота,
      чешую неясных движений,
      какое-то вливание...
      действительно, НЕЧТО, а вот что именно - неясно.
      - Ну и что ты скажешь? - спрашивал капитан. - Как все это объяснить? Как назвать?
      - Затрудняюсь, сэр. НЕЧТО - самое точное слово.
      - И даже очень хорошее слово, - сказал капитан. - Хорошее, потому что точное! Понял? Нам кажется, что НЕЧТО - расплывчатое слово, не может быть точным, а оно - точное! А теперь я выскажу тебе одну свою великую догадку: во всяком НЕЧТО имеется ЧТО-ТО.
      Капитан закончил свое могучее рассуждение, и не успел я еще осмыслить его, как на острове, на котором ничего не было, послышался какой-то шум, всхлипыванья, плач и сдавленный крик Пахомыча:
      - Нашел!
      Глава LIII. Е мое
      О Боже, Боже, Боже мой!
      Спаси и сохрани нас, ищущих, не знающих что, и видящих НЕЧТО, не понимая, что это такое!
      Не во тьме,
      не во мгле,
      не в свете,
      не в пустоте,
      не в наполненности,
      не в тумане и не в пелене, а только в том, что можно было бы назвать НЕЧТО, стоял наш старпом и кричал полушепотом:
      - Нашел! Нашел!
      Сундучок с деньгами, полный свой расчет и жалованье, он грубовато пнул пяткой и прижимал к груди найденное, какой-то белый сверток или даже большой кулек.
      - Сахар, что ли? - сказал было Хренов, но тут же фрикусил безык.
      Сэр Суер-Выер определенно растерялся.
      Я лично видел, как пальцы его сжимались и разжимались, как будто искали что-то возле карманов брюк.
      Находка старпома, очевидно, потрясла его, а, может, еще сильней потрясла собственная догадка: там, где ничего нет, все-таки что-то имеется или может вдруг зародиться, возникнуть и явиться перед нашим взором.
      - Лафет! Лафет! - шептал капитан, нервничая пальцами у брюк.
      Никто из нас никак не мог догадаться, о чем это бессознательно бормочет сэр, мы растерянно переглядывались, наконец меня осенило, и я пододвинул капитану пушечный лафет, на который он и присел в изнеможении.
      Да, я понимал эту внезапную опустошенность и бессилие капитана. Порыв гнева измотал его до основания, великая догадка и находка старпома вовне осязаемого потрясли разум. Он знал,
      он догадывался,
      он предвидел,
      он ожидал и жаждал этого
      и все-таки был потрясен!
      И все мы были потрясены, но, конечно, не с такой силой, ибо разум наш был форматом поменьше, пожиже, похилей. Жидкий разумом Хренов даже вынул фляжку из нательного пиджака и глотнул бормотухи.
      - Шлюпку! - скомандовал я. - Шлюпку за старпомом!
      Матросы во главе с Веслоуховым бросились выполнять команду, скинули шлюпку, заплюхали веслами. Сэр Суер-Выер благодарно сжал мое запястье. Рука у него была влажная, горячая и сухая.
      Шлюпка повернулась, развернулась и вот уже двинулась обратно к "Лавру". На носу стоял старпом, полный смысла и одухотворенности. Белый сверток он прижимал к груди.
      Сундучок свой с деньгами он совершенно забросил, и остров, на котором ничего не было, запросто мог оказаться островом рублей, да матрос Вампиров в последний момент подхватил сундучок с собою в шлюпку, и остров остался в своем первозданном виде, если, конечно, не считать свертка, везомого на "Лавра".
      Торжественно взошел на борт наш тертый старпом и протянул находку капитану.
      Суер принял ее с поклоном, быстро развернул белые материи, и мы увидели младенца. Завернутый в одеяло, он спал, доверчиво прижимаясь к жесткому кителю нашего сэркапита-на.
      - О! - восклицали мы. - О!
      - У! - сказал Чугайло, тыча в младенца своим дубовым пальцем.
      - А? - спрашивал лоцман Кацман.
      - Э, - тянул мичман Хренов.
      - Ы! - выпятился Вампиров.
      - И, - хихикнул Петров-Лодкин.
      - Е, - предложил стюард Мак-Кингсли, вынося поднос фужеров сахры.
      - Е, - добавил я, почесав в затылке. - Е мое.
      - Ю! - воскликнул капитан, догадываясь, кого мы заимели на борту.
      Он поднял высоко находку, показывая команде, и тут уж младенцу ничего не оставалось, как немедленно проснуться, открыть глазки, зевнуть,
      почесаться,
      потянуться,
      сморщить носик,
      нахмурить лобик
      и отверзть уста:
      - Я!
      Глава LIV. Род
      Скрип и шелест,
      шлеп и гомон,
      тыканье пальцами,
      засаленные конфетки "Каракум", объедки пирогов с морковью, крики "тю-тю-тю" - все это тянулось, вертелось и приплясывало вокруг капитана с ребенком на руках.
      Всякий мало-мальски приличный член экипажа строил харю, надеясь такою харею младенца развлечь.
      Боцман же Чугайло скакал козлом, приставив ко лбу обгрызенные свои указательные пальцы:
      - Идет коза бодучая!!!
      Без тени улыбки строгими серыми глазами рассматривал младенец нашу немытую публику.
      В этой всеобщей галиматье первым пришел в себя наш тертый старпом.
      - Поднять концы! - приказал он. - Отнять со дна грузилы и якоря. Подымите также чугунную рельсу, которую мы скидывали для усиления груза, а ту тыщепу-довую гирю, которая усиливала рельсу, хрен с ней, можете не подымать!
      Матросы быстро выполнили указ, легкий бриз подхватил паруса нашего фрегата, и мы самым благополучным образом понеслись, как обычно, на зюйд-зюйд-вест.
      Старпом беспокойно оглядывался на остров, на котором ничего не было, и вид у него был тревожный, будто он чего-то украл.
      И действительно, если вдуматься в смысл дела, в поступке старпома было что-то преступноватое: обнаружил младенца, схватил, уволок. А если оставил сундук с деньгами, так уж надо было его оставлять, а не передоверять Вампирову.
      Спасибо, что легкий бриз быстро оттащил "Лавра" в сторону, да ведь и без тыщепудовой гири тащилось легче! Стал бы старпом раскидываться направо и налево тыще-пудовыми гирями?! О, вряд ли! Старп чувствовал себя виновным.
      В скором времени остров, на котором ничего не было, растаял за линией горизонта.
      Младенец оглядел фрегат самым внимательным образом, осмысленно измерил глазом расстояние между мачтами, выпростал из-под одеяла ручонку, обвел все вокруг пальчиком и сказал свое первое слово:
      - Лавр! Подумавши, добавил:
      - Георгиевич!
      - Ну, едрить твои котелки! - закричали матросы. - Ну его к едрене фене! Какой смышленый несмышленыш!
      Сэр Суер-Выер все еще не мог прийти в себя, и мне пришлось взять на себя инициативу. Я поприветствовал малютку изысканным поклоном и сказал:
      - Господин Ю! Каким образом вы угадали название фрегата?
      Младенец трезво оглядел меня и отчетливо вымолвил:
      - Дураку ясно, что это не крейсер "Аврора". Расстояние между мачтами указывает, что это и не фрегат "Паллада". Остается одно - "Лавр Георгиевич".
      - Блестящее браво! - сказал я. - Позвольте еще один, но, извините, не совсем скромный вопрос. Так вот, задолго до вашего появления на борту мы поспорили, какого рода буква "Ю"? Хотелось бы узнать ваше мнение.
      - Можете меня развернуть, - сказал молодой господин. Мне стало неловко, и сэр Суер-Выер неодобрительно повел плечом.
      - Ну, тогда я сам развернусь, - сказал младенец. - Гипотезу надо доказывать. Тут дело научное.
      Он развернулся, и все увидели, что в свое время я был неукоснительно прав.
      - Очень хорошо, - сказал мудрый Суер, - я проиграл в споре. Однако любопытно, верно ли мой друг определил род и других гласных.
      - С точностью до гранулы миллиграмма, - подтвердил милейший господин Ю. - Но мне и самому любопытно, - продолжал он, - сумеет ли наш друг определить и род всех согласных?
      - Не думаю, что сейчас время подобных рассуждений и определений, заметил Суер-Выер. - Согласитесь, мы только что нашли вас там, где ничего нет. Вас породило Нечто, а мы тут болтаем о звуках и о буквах. Нам бы сейчас задуматься о Великом Нечто, о Конце и, конечно, о Начале.
      - В Начале было Слово, - улыбнулся младенец, - а в Конце, очевидно, Слова уже не будет. Но об этом мы еще подумаем позже, а Слово, как известно, состоит из звуков, которые изображаются буквами. Не так уж важно, но любопытно определить род гласных и согласных звуков. Начинайте же, дорогой мэтр, а мы послушаем. Вначале только запретите матросам курить эти противные гаванские сигары из города Калязина.
      Чугайло растолкал сигары по матросам, и я начал:
      - Поверьте, я не тороплюсь. Все, что я скажу, это плоды долгих размышлений и тщательного взвеса на весах подсознания, сознания, знания и умения подмечать невидимое. В принципе я могу определить род букв, как латинских, так и американских, но сейчас речь идет о буквах славянских, принятых в современном русском языке, определение рода которых я и предлагаю:
      Б - мужского рода,
      В - женского,
      Г - среднего,
      Д - мужского,
      Ж - женского,
      З - женского,
      К - мужского,
      Л - женского,
      М - женского,
      Н - среднего,
      П - мужского,
      Р - среднего,
      С - женского,
      Т - мужского,
      Ф - среднего,
      X - женского,
      Ц - среднего,
      Ч - среднего,
      Ш - женского,
      Щ - мужского.
      - Очень и очень много спорного, - сказал сэр Суер-Выер. - Почему "X" женского, рода? В чем дело? Почему "Щ" - мужского, когда видна явная баба? Не понимаю, не принимаю, требую массу уточнений и дополнительных доказательств. Нужна настоящая проверка!
      - Извините, сэр, но как-то неловко задирать буквам юбки. Я слышу и читаю их рисунок.
      Младенец господин Ю засмеялся и так говорил:
      - В русском алфавите осталось только два знака, нерастолкованных вами. Это твердый и мягкий знак. Скажите, пожалуйста, какого они рода?
      - Дело проще пареной репы. Твердый знак - женского, а мягкий - мужского рода.
      - Браво! - воскликнул младенец-господин. - Позвольте закончить дело таким философским пассажем: правы все мы, так или иначе воспринимающие букву-звук, для кого она - среднего, для кого - женского, для кого мужского рода. В этом истина. Каждая буква несет в себе единство трех родов, триединство. Все три рода в одной букве! Поэтому-то каждая буква гениальна! А теперь давайте займемся тем, для чего созданы буквы.
      - Чем же это? Чем? - спрашивал пораженный нашей философией старпом.
      - Буквы созданы для того, чтоб ими играть. Давайте поиграем: пусть каждый член экипажа назовет свою любимую букву.
      - А! - ахнул старпом. Он отделался первым и свободно вздохнул. Кр'оме' того, ясно было, что эта открытая буква соответствует его прямой натуре. За ним покатились и остальные буквы и персонажи, пока не доехали до "З". Никто не решался ее полюбить. Я даже не знаю почему. Какая-то заминка в подсознании.
      - Зе, - заявил наконец матрос Зализняк.
      - И, - икнул механик Семенов.
      - Й, - икнул вслед за ним и Хренов.
      - Вот это уже совсем непонятно, - сказал Суер-Выер. - С чего это вы, Хренов, любите "и краткое"?
      - А что, разве нельзя, кэп?
      - Можно, но непонятно. Объяснитесь.
      - Видите ли, кэп. Я эту букву обожаю, потому что с нее ничего никогда не начинается. С других букв как начнут, как поедут, а тут все спокойно, душа не болит.
      - Прекрасно, - сказал капитан, - но доиграем в другой раз. Меня интересует, что делать с этим младенцем? Надо найти ему место. Кем он, собственно, будет числиться?
      - Юнгой! - крикнул младенец.
      - Да, друг, - сказал Суер, обнимая меня, - когда НЕЧТО породило младенца - это было гениально! И даже пока он рассуждал на своем уровне, все было неплохо. Но вот он превращается в юнгу! НЕЧТО породило юнгу! Кошмарный сон! Вот она, настоящая пониженная гениальность! НЕЧТО - и вдруг какой-то юнга, фырк, бырк, тюрк, шурк, кунштюк. О горе нам! НЕЧТО порождает НИЧТО!
      Главы LV-LVI. Крюк
      Младенец-господин-юнга-Ю соскочил с бочки, сбросил одеяло и, оказавшись нагим, заявил:
      - Я наг, сэр! Где ваш кастелян?
      - Спился! - гаркнул Чугайло.
      - И где теперь?
      - Утопили!
      - Подать ему тельняшку и штаны, - приказал старпом. Боцман сбегал в рундук, притащил тельняшку, усевшую после многотысячных стирок, и выполосканные до предела брюки-клеш.
      Младенец облачился, превратился в юнгу и тут же принялся скакать и летать, как воробушек, по мачтам.
      - Какое счастье! - кричал он. - Теперь я юнга! Я всю жизнь об этом мечтал! Быть юнгой на таком великом корабле, как "Лавр Георгиевич", под водительством сэра Суе-ра-Выера! Гениальная судьба для молодого человека! НЕЧТО породило юнгу! Пусть оно и дальше порождает юнг, кассиров, трактористов и парикмахеров. Впрочем, вы немного ошиблись, капитан. Меня породило не НЕЧТО. Мою маму зовут Гортензия, а вот папа... действительно неизвестен. Не знаю, где папа, не знаю. Может быть, и найдется на островах Великого Океана!