- Беспокоюсь, сэр, - наклонился старпом к капитану, - как бы в этих местах наша собственная гениальность не понизилась. Не пора ли на "Лавра"?
      - Прощайте, Калий! - сказал капитан, обнимая поэта. - И поверьте мне: гениальность, даже пониженная, всегда все-таки лучше повышенной бездарности.
      Боцман Чугайло схватил якорь, все мы уцепились за цепь, и боцман вместе с самим собою и с нами метнул верп обратно на "Лавра".
      Сверху, с гребня полудевятого вала, мы бросили прощальный взор свой на остров пониженной гениальности.
      Там, далеко внизу, по улицам и переулкам метался Калий Оротат, а за ним гнались вновь ожившие пятнистые собакоиды.
      Часть вторая ГРОТ
      Глава XXXI Блуждающая подошва
      Легкий бриз надувал паруса нашего фрегата. Мы неслись на зюйд-зюйд-вест.
      Так говорил наш капитан сэр Суер-Выер, а мы верили нашему сэру Суеру-Выеру.
      - Фок-стаксели травить налево! - раздалось с капитанского мостика.
      Вмиг оборвалось шестнадцать храпов, и тридцать три мозолистых подошвы выбили на палубе утреннюю зорю.
      Только мадам Френкель не выбила зорю. Она плотнее закуталась в свое одеяло.
      - Это становится навязчивым, - недовольно шепнул мне сэр Суер-Выер.
      - Совершенно с вами согласен, кэп, - подтвердил я. - Невыносимо слушать этот шелест одеял.
      - Шелест? - удивился капитан. - Я говорю про тридцать третью подошву. Никак не пойму, откуда она берется?
      - Позвольте догадаться, сэр, - сказал лоцман Кацман. - Это - одноногий призрак. Мы подхватили его на отдаленных островах вместе с хей-морроем.
      - Давно пора пересчитать подошвы, - проворчал старпом. - Похоже, у кого-то из матросов нога раздваивается.
      - Эх, Пахомыч-Пахомыч, - засмеялся капитан, - раздваиваются только личности.
      - Но извините, сэр, - заметил я, - бывают на свете такие - блуждающие подошвы. Возможно, это одна из них.
      - Подошвы обычно блуждают парами, - встрял лоцман, - левая и правая, а эта вообще не поймешь какая. Что-то среднее и прямое.
      - Возможно, она совмещает в себе левизну и правоту одновременно, сказал я, - так бывает в среде подошв.
      - Не знаю, зачем нам на "Лавре" блуждающая подошва, - сказал Пахомыч. К тому же она ничего не делает по хозяйству. Только зорю и выбивает. Найду, нащекочу как следует и за борт выброшу.
      - Попрошу ее не трогать, - сказал капитан. - Не так уж много на свете блуждающих подошв, которые охотно выбивают зорю. Если ей хочется - пускай выбивает.
      По мудрому призыву капитана мы не трогали нашу блуждающую подошву и только слушали по утрам, как она выбивает зорю.
      Чем она занималась в другое время суток, мне совершенно не известно, наверно, спала где-нибудь в клотике.
      Боцман однажды наткнулся на спящую блуждающую подошву, схватил ее и дал подошвой по уху зазевавшемуся матросу Веслоухову.
      Но потом аккуратно положил ее обратно в клотик.
      Глава XXXII Остров голых женщин
      Никаких женщин мы не смогли различить поначалу даже в самую сильную телескопическую трубу. Да и то сказать: у трубы топталось столько матросов, что окуляры отпотевали.
      Наконец на песчаный бережок вышли две дамы в резиновых сапогах, кашпо и телогрейках. Они имели золотые на носу пенснэ.
      Заприметив нашего "Лавра", дамы принялись раздеваться.
      Мы крепились у телескопа, как вдруг боцман Чугайло содрал с головы фуражку, шмякнул ею об палубу и прямо с борта кинулся в океан.
      Ввинчиваясь в воду, как мохнатый шуруп, он с рычаньем поплыл к острову.
      Мы быстро сплели из корабельного каната лассо, метнули и вытащили боцмана обратно на "Лавра".
      Тут неожиданно напрягся матрос Вампиров. Сжал губы, побледнел и вывалился за борт.
      Мы мигом метнули лассо, но в момент покрытия Вампиров предательски нырнул, и лассо вернулось на борт пустым, как ведро.
      Тщательно прячась за волнами, Вампиров приближался к женщинам. Мы метали и метали лассо, но находчивый матрос всякий раз нырял, и наш адский аркан приносил лишь медуз и электрических скатов. Правда, на семьдесят четвертом броске притащил он и тарелочку горячих щей с профитролями.
      Выскочив на песок, Вампиров, простирая длани, бросился к голым женщинам. В этот момент наше зверское лассо ухватило все-таки за ногу находчивого матроса, проволокло по песку и задним ходом втащило обратно на корабль.
      И вдруг на берегу рядом с женщинами объявились два подозрительных типа. Ими оказались мичман Хренов и механик Семенов.
      Втайне от нас дружки спрыгнули в океан с другого борта и, не дыша, проплыли к острову под водой. Не говоря лишнего слова, они увлекли хохочущих женщин в заросли карбонария и челесты.
      Мы как следует навострили лассо и метнули его в эти заросли, надеясь, что оно само найдет себе пищу.
      И оно нашло.
      Притащило на борт два золотых пенснэ.
      Как два тонколапых краба, пенснэ забегали по палубе, корябались и бренчали, пока матросы не засунули их в банку с водой.
      Им насыпали в банку хлебных крошек, и пенснэ успокоились. Они плавали в банке, поклевывая крошки.
      Из зарослей же карбонария слышался неуемный хохот. Это сильно раздражало нас, и мы снова метнули лассо. На этот раз петля притащила что-то плотное.
      Какой-то бочонок, оснащенный десятком пробок, обмотанных проволокой, как на бутылках шампанского, хлопал себя по животу крылышками, подпрыгивал на палубе, и внутри у него что-то булькало.
      - Что за бочонок? - сказал старпом. - Что в нем? Не понимаю.
      - Э, да что вы, Пахомыч, - улыбнулся капитан. - Совершенно очевидно, это - неуемный хохот. Вы слышите? В зарослях все стихло.
      - Ихний неуемный хохот? - удивлялся старпом. - В виде бочонка?
      - Совершенно очевидно.
      - Отчего же мы не хохочем?
      - Это же чужой неуемный хохот. К тому же и пробки закупорены. Не вздумайте их открывать, а то мы с ног до головы будем в хохоте. Он такой шипучий, что лучше с ним не связываться. Отпустите, отпустите его на волю, не мучьте.
      И мы отпустили крылатый бочонок.
      Он пролепетал что-то крыльями, подскочил и барражирующим полетом понесся к острову. Долетев до кустов карбонария, он сам из себя вышиб все пробки, хлынула пена, и взрыв хохота потряс окрестность.
      - Уберите к чертовой матери наше лассо, - сказал капитан. - Старпом, спускайте шлюпку.
      Глава XXXIII Блеск пощечин
      Прихватив с собою на остров богатые дары: перец, лакрицу, бефстроганов, - мы погрузились в шлюпку.
      Надо сказать, что никто из нас не выказывал признаков сугубого волнения или беспокойства. Немало понаоткрывали мы островов, и остров каких-то там голых женщин нас не смущал и не напугивал. Легкое возбуждение, которое всегда испытываешь в ожидании неведомого, подхлестывало нас, как попутный ветерок.
      - Как прикажете, сэр? - спрашивал Пахомыч капитана. - Отобрать голых женщин у мичмана с механиком?
      - Да не стоит, - отвечал благодушный капитан. - Пусть отдыхают от тяжелых матросских служб.
      - Надо отнять! - возмущался лоцман.
      - Успокойтесь, Кацман! Неужто вы думаете, что на этом острове всего две голых женщины? Поверьте, найдется и для нас что-нибудь.
      - Первую - мне, - неожиданно потребовал лоцман. - Это, в конце концов, я провел "Лавра" к острову.
      - Пожалуйста, пожалуйста, - согласился капитан, - не будем спорить. Берите первую.
      - И возьму, - настаивал лоцман. - Я давно уже мечтаю о счастливом душесложении.
      Так, дружески беседуя, мы обошли заросли карбонария, откуда слышались крики:
      - Ну, Хренов! Ты - не прав!
      За карбонарием располагалась пестрая лагуна.
      Там по песку разбросаны были маленькие ручные зеркала. Они блестели на солнце и пускали в разные стороны пронзительные зайцы.
      На краю лагуны лежала голая женщина.
      - Вот она! - закричал лоцман. - Моя, сэр, моя! Мы так договаривались.
      Лоцман подбежал к женщине и не долго думая схватил ее за колено.
      - Моя голая женщина, моя, - дрожал он, поглаживая колено.
      Дремавшая до этого женщина приоткрыла очи.
      - Это еще кто такое? - спросила она, разглядывая лоцмана.
      - Это я - лоцман Кацман.
      - Попрошу без хамства, - сказала женщина. - Ты кто такой?
      - Я же говорю: лоцман Кацман.
      Тут женщина приподнялась, подкрасила губы и, вздрогнув грудью, закатила лоцману пощечину.
      - Я предупреждала, - сказала она. - Перестань сквернословить. Ты кто такой?
      Лоцман внутренне сжался.
      - Я тот, - прошептал он, - ...
      - Который?
      - Ну тот... кто призван насладиться твоим роскошным телом. Женщина кокетливо хихикнула.
      - А я-то думала, - посмеивалась она, - а я-то думала...
      - Что ты думала, радость моя?
      - А я думала, что ты - лоцман Кацман.
      - Наконец-то, - вздохнул лоцман. - Конечно, я и есть лоцман Кацман.
      Женщина нахмурилась.
      - Не сквернословь! - сказала она и снова закатила лоцману пощечину.
      - Как-то неловко наблюдать их наслаждение, кэп, - заметил я. - Кто знает, как далеко они зайдут.
      - Оставим их, - согласился капитан, и мы двинулись по краю лагуны, направляясь к дюнам.
      Шагов через двадцать мы обнаружили новую голую женщину. Она мыла бутылки в океанском прибое.
      - Ну? - спросил капитан. - А эту кому?
      - Только не мне, - заметил я. - Мы сюда наслаждаться приехали, а не посуду сдавать.
      - Когда же это бутылки мешали наслаждениям? - резонно спросила дама, игриво полуобернувшись к нам.
      Этот ее внезапный полуоборот, океанская пена и блики портвейна на розовой коже внезапно пронзили меня, и я потянул уже руку, как вдруг старпом сказал:
      - А мне эта баба так что вполне подходит. Милая, хозяйственная. Перемоем бутылки и сдавать понесем. А есть ли у вас, баба, хоть какие приемные пункты?
      - Полно, - отвечала голая женщина, обнимая старпома, - да только сейчас все за тарой поехали.
      - А почем бутылки идут? - спрашивал Пахомыч, впиваясь в ее уста.
      - А по-разному, - отвечала она, обвивая плечи старшего помощника. Четвертинки - по десять, водочные - по двадцать, а от шампанского не принимают, гады!
      - Э-хэ, - вздохнул капитан, - как тяжело даются эти путешествия, забываешь порой не только обо всем святом, но и о простом будничном, человеческом. Ну ладно, следующая женщина - твоя.
      - Я готов уступить, сэр, - отвечал я. - Это ведь не очередь за билетами в Нальчик.
      - Нет-нет, - улыбался Суер, - капитан сходит на берег последним. Даже на берег страсти. Так что следующая - твоя.
      Я неожиданно разволновался.
      Дело в том, что я опасался какого-нибудь монстра с шестью грудями или чего-нибудь в этом роде. А чего-нибудь в таком роде вполне могло появиться в этом благословенном краю.
      Тревожно оглядывался я, осматривался по сторонам, готовый каждую секунду ретироваться в сторону карбонария.
      - Да, брат мой, - говорил капитан, - следующая - твоя. Но что-то не видно этой следующей. Постой, а что это шевелится там на скале?
      На скале, к которой мы неумолимо приближались, сидели три женщины, голые, как какие-то гагары.
      Глава XXXIV Задача, решенная сэром
      - О Господи! - вздохнул капитан, вытирая внезапный пот. - Проклятье! Следующая твоя, но какая из них следующая? С какого края считать?
      - Не знаю, капитан, - тревожно шептал я, пожирая женщин глазами, справа, наверно.
      - Это почему же справа? Обычно считают слева.
      - В разных странах по-разному, сэр, - терялся я, прерывисто дыша.
      - Чтоб не спорить попусту, возьмем из средины, - сказал Суер-Выер. Средняя твоя.
      - Простите, капитан, - сказал я, - я не возражаю против средней, но в нашем споре есть и другое звено, которое мы недооценили.
      - Что еще за звено? - раздражился внезапно Суер.
      - Дело в том, - тянул я, - дело в том, что мы не только не знаем, какая следующая, то есть моя, но не знаем, и какая ваша. К тому же имеется и одна лишняя.
      - Лишних женщин, мой друг, не бывает, - сказал Суер-Выер. - Как и мужчин. Лишними бывают только люди. Впрочем, ты, как всегда, прав. Куда девать третью? Не Чугайле же ее везти?! Давай-ка глотнем джину.
      Мы сели на песочек, глотнули джину и продолжили диалог. В голове моей от джину нечто прояснилось, и я держал между делом такую речь:
      - Капитан! Вы сказали, что следующая - моя, а ваше слово в наших условиях, конечно, - закон. Но вспомним, что такое женщина? Это, конечно, явление природы. Итак, у нас было первое явление - оно досталось лоцману, второе - старпому, и тут возникло третье, состоящее сразу из трех женщин. так нельзя ли ваши слова истолковать так: следующее - твое. Тогда вопрос абсолютно решен. Все три - мои.
      - Не слишком ли жирно? - строго спросил капитан. - Не зарывайся. Ты, конечно, на особом положении, на "Лавре" тебя уважают, но твоя - одна. Таковы условия игры... Это уж мне... как капитану, полагается две.
      - Ну что же, сэр. Вы - капитан, вам и решать. Попрошу отделить мою долю от группы ее сотоварищей.
      - Сейчас отделим, - сказал капитан, встал и, заложив руки за спину, принялся дотошно изучать женщин.
      - Мда... - говорил он как бы про себя, - мда-с, эа-дачка-с... Но с другой стороны, с другой-то стороны, я всегда был справедлив, поровну делил с экипажем все тяготы и невзгоды, поэтому, как благородный человек, я не могу позволить себе лишнего. Итак, одна - твоя, другая - моя, а третья лишняя.
      - Вряд ли, дорогой сэр, вряд ли кто из них захочет быть лишней. В конце концов, мы этим можем обидеть вполне достойную особу. Это не украсит нас с вами, сэр, нет, не украсит. Пойди-ка скажи прямо в лицо человеку: ты лишний. Это же оскорбление!
      - Тьфу! - плюнул капитан. - Какого черта мы не взяли боцмана? Ладно, пусть будет по-твоему. Явление - так явление, следующее - твое! Забирай всех троих, а я пошел дальше.
      - Вот это гениально, сэр! - обрадовался я. - Я всегда говорил, что вы гений. Девочки! Спускайтесь ко мне, у меня тут найдется для вас кое-что вроде шерри-брэнди!
      - Стоп! - сказал Суер.
      - В чем дело, кэп?
      - Ты неправильно оценил мой поступок. Ты назвал его гениальным - нет. Это - добрый, это - благородный поступок, но - не гениальный.
      - В данной ситуации это вполне уместное преувеличение, сэр, - потупился я.
      - А как бы хотелось найти гениальное решение! Да, теперь я понимаю Калия Оротата. Все вроде бы хорошо, но - не гениально. Прощай, друг, насладись как следует на свежем воздухе. Я пошел дальше.
      - Постойте, сэр. Эти женщины - мои, но следующие - ваши. Я беспокоюсь, что ждет вас впереди, ведь там на какой-нибудь березе могут сидеть сразу пять или десять голых женщин. Это. может печально кончиться.
      - Как-нибудь разберусь.
      Сэр Суер-Выер застегнул китель, стряхнул с рукавов пылинки и, откозыряв дамам по-капитански, направился прочь. Он прошел пять шагов и вдруг круто развернулся.
      - Идти мне дальше незачем, - с неожиданной строгостью во взоре сказал он. - За эти пять шагов я решил задачу: одна женщина - твоя, а две - мои.
      - Это - малогениально, сэр. Вы сами были за справедливость.
      - Все справедливо. Итак, послушай: одну женщину - тебе, другую - Суеру, а третью - Выеру.
      Глава XXXV Бездна наслаждений
      Благородные дамы все это время внимательно слушали нас, хотя и не проронили ни слова. Их веское молчание подчеркивало природное благородство.
      Когда же капитан закончил, крайняя справа, недаром отмеченная мной, повела плечом.
      - Уважаемые господа! - проговорила она. - Мы с удовольствием выслушали ваши ученые доводы и насладились философским спором. Позвольте и нам принять участие в поучительной беседе.
      - Просим, просим, - расшаркались мы с капитаном.
      - Прежде всего позвольте представиться. Меня зовут Фора, а это мои подруги - Фара и Фура. Итак, ваша первая задачка: какая женщина следующая? Так вот, следующая - я. Почему я? Очень просто: считать надо не слева и не справа, а с той стороны, с какой вы подошли. Вы подошли с моей стороны, следовательно, я и принадлежу этому достойному джентльмену, чья очередь. - И Фора состроила мне глазки. - К сожалению, он - некапитан, и это омрачает дело. Но с другой стороны, я хочу иметь цельного мужчину, и этот факт дело упрощает.
      - Какая ерунда, - фыркнула Фара, сидящая посредине, - считать надо не с края, с которого они подошли, а с первого взора. Так вот, этот джентльмен-некапитан первым обратил свой взор именно ко мне. Я прекрасно заметила, с каким наслаждением глаза его бродили по моему прекрасному телу. Именно я, Фара, а не Фора, принадлежу ему.
      Выслушивая Фару, я невольно яростно краснел, никак не ожидая, что из-за меня разгорится сыр-бор. Нет, этот сыр-бор был мне бесконечно душевно близок, но капитан... я видел, что он мрачнеет и...
      - Что за чушь? - сказала Фора. - И как ты докажешь, что он бросил свой взор именно на тебя? Если хочешь знать, дура, у него взор всеобщий, во всяком случае очень обширный. Он охватывает всех женщин и страстно скользит по ним. И я всею кожей чувствовала это скольжение.
      - Интересно, а меня-то здесь будут слушать? - раздраженно сказала Фура. - Кто считает с краю? Кто считает с первого взгляда? Только идиотки. Считать надо не с краю и не со взгляда, считать надо с первого поцелуя. Вот когда этот господин вопьется кому-нибудь из нас в сахарные уста, тут и начнется настоящий счет.
      - Это верно! - неожиданно воскликнула Фора.
      Она легко соскочила со скалы, подбежала ко мне и сказала:
      - Впивайся скорей!
      И я, конечно, незамедлительно впился.
      - Так и знала, что Фора обскачет нас на повороте, - сказала Фара с печалью - видно, я ей сильно понравился. - Ладно, придется покориться судьбе. Ну что ж, я готова служить Суеру, тем более что это первая половина капитана. Суер, я твоя!
      - Ну а я не собираюсь служить второй половине сомнительной фамилии, сказала Фура. - Нет, Выер, я - не твоя! Если б мне досталась первая половина, то есть Суер, я бы еще подумала, а уж Выер - нет, увольте, я лучше пойду собирать опенки. Пусть Суер наслаждается с Фарой, а Выер болтается без дела!
      - Как .же так! - воскликнула Фора. - Как это мы можем позволить Выеру болтаться без дела? Какой-никакой, а все-таки Выер. Чего в нем такого уж плохого? Ну, Выер, ну и что? Не так уж мы богаты, чтоб разбрасываться Выерами налево и направо.
      - А мне Суера достаточно, - сказала Фара, - а до Выера и дела нет. Кому нужен - пускай берет.
      - Спать с Выером! Какой кошмар! - сказала Фура, возводя очи к небу. Отдавать свою чистоту второй половинке капитана! Нет, нет! Увольте!
      - Перестань паясничать, Фура, - сказала Фора. - Вчера еще ныла: мне бы хоть какого Выера... Твоя мечта сбылась! Забирай Выера и не мешай нашим наслаждениям!
      Тут Фора обняла меня и трепетно увлекла в дюны.
      Фара кинулась к Суеру, а Фура топталась на месте, не зная, с какого бока к Выеру приступить.
      Но тут Выер, не будь дурак, сам приступил к ней, да так ловко, что она взвизгнула.
      А нам с Форой было уже не до них.
      Адские наслаждения - вот что стало предметом нашего неусыпного внимания и заботы.
      Мы падали в бездну наслаждений и старались эту бездну углубить, расширить и благоустроить.
      В конце концов нам удалось создать очень и очень приличную бездну наслаждений, и только к закату мы начали из нее потихоньку выбираться.
      Выбравшись из бездны, мы вернулись на берег океана.
      Там уже сидели Фара с Суером и Выер с Фурой.
      Фура с Выером, к счастью, вполне примирились, непрерывно чмокались и строили друг другу куры.
      - А Выер был не так уж плох, - смеялась Фура, раскладывая на салфетке салаты и копчености. - Еще и неизвестно, какая половина капитана интереснее!
      - Знаешь, милый, - сказала Фора, обнимая меня, - это очень правильно, что вы не пошли дальше и остались с нами. Там, за скалами, живет голая женщина с шестью грудями. Ее звать Гортензия. Очень опасное существо.
      Глава XXXVI Гортензия
      Утомленные салатом и копченостями, подруги наши скоро задремали, и мы с капитаном отползли от салфетки в сторонку и, прячась за кустами челесты, постепенно ретировались.
      - Послушайте, кэп, - сказал я, - там, за скалами, живет женщина с шестью грудями. Таким первопроходцам, как мы с вами, даже неловко пройти мимо этого феномена. Надо бы вернуться, посмотреть, в чем там дело.
      - А ног-то у нее сколько? - спросил Суер.
      - Вроде бы две.
      - Ну ладно, давай поглядим на нее хоть с полчасика. Обогнув скалы, которые в основном состояли из обломков моржового глаза, мы вышли на берег лимонного лимана.
      В лучах заката к нам спиной сидела на берегу голая женщина.
      - Добрый вечер, мэм! - покашлял у нее за спиной Суер.
      - Добрый вечер, сэр, - ответила женщина, не оборачиваясь.
      - Ну что? - шепнул Суер. - Что ты скажешь?
      - Пока ничего не могу сказать. Не пойму, сколько у нее грудей. Не зайти ли сбоку?
      - Неудобно, - шептал капитан, - сама повернется.
      - А вообще-то приятный вечер, мэм, - галантно продолжал сэр Суер-Выер. - Не хотите ли развлечься? Выпить шерри или сыграть партию в серсо?
      - Мне недосуг, - ответила женщина.
      - Ну хоть повернитесь к нам, - предложил капитан.
      - А это зачем? Вы что, хотите посчитать, сколько у меня грудей?
      - О что вы, мэм, мы люди благовоспитанные...
      - А если не хотите считать, что же мне поворачиваться? Суер растерялся.
      - Черт возьми, - шепнул он, - сидит как монумент. По количеству спины, там действительно должно быть полно грудей. Шесть уместится точно.
      Я все вытягивал шею, чтоб посчитать, но ничего не получалось.
      - Ничего не вижу, сэр, - шептал я. - Не то что шести, и двух-то не видать.
      Женщина смотрела в океан. Полированного теплого мрамора были ее плавные плечи, крутые локти и плотная спина.
      Тяжелые волосы, ниспадающие на квадраты лопаток, не дрогнули под порывами ветерка.
      Ствол позвоночника был прям, как пальма.
      - Хорошо сидит, - шепнул Суер. - Мощно!.. Но страшно подумать, что будет дальше?! А вдруг обернется, и придется считать груди!.. Кошмар!
      - Ничего страшного, сэр, - потихоньку успокаивал я капитана. - Шесть это не так уж много.
      - Госпожа Гортензия! - сказал Суер. - Мы много слышали о вас и по глупости захотели посмотреть. Простите, мы не хотели вас обидеть.
      Гортензия медленно повернула голову вправо, и стал виден ее медный профиль.
      - Я - привыкла, - внятно сказала она.
      - Извините, мэм. К чему вы привыкли, не понимаю?
      - Сижу здесь с шестью грудями, а всякие идиоты за спиной ходят.
      И она снова отвернулась к пространству океана.
      Мы с капитаном совершенно поникли.
      Выбравшись из бездны наслаждений, мы пока соображали туго и не могли осознать сразу той силы и вечности, которая сидела к нам спиной. Мы-то думали, что шесть грудей - это так просто - тяп-ляп! - можно выпить шерри, хохотать и тунеядствовать, а тут - литая бронза, скала, гранит, монумент, гора, вселенная.
      - Я бы повернулась к вам, - сказала вдруг Гортензия, - но мне не хочется менять позу. Вы понимаете? Некоторые люди, имеющие позу, охотно ее меняют, а с потерей позы теряют и лицо.
      - Госпожа, - сказал Суер, - поза есть поза. Но важна суть дела. Позвольте один вопрос. Вот вы имеете шесть грудей, но на все это богатство имеется хоть один младенец?
      Гортензия повернула голову влево, и тут профиль оказался платиновым.
      - Сээээр, - сказала она, - а вы можете представить себе младенца, вскормленного шестью грудями?
      - Нет, - чистосердечно признался капитан.
      - А между тем такой младенец имеется.
      - О Боже! Вскормленный шестью грудями! Какой ужас! Невиданный богатырь! Как его имя?
      - Ю.
      - Ю?
      - Ю.
      - Всего одна буква! Ю! Какого же он пола?
      - Уважаемый сэр, - внимательно сказала госпожа, - подумайтека, какого рода буква "Ю"?
      - Женского, - немедленно ответил Суер.
      - А мне кажется, мужского, - встрял наконец я.
      - Почему же это? - раздраженно спросил Суер. - Всем ясно, что все гласные - женского рода, а согласные - мужского.
      - Извините, сэр, конечно, вы - капитан, вам виднее, но я придерживаюсь совсем другого мнения. Я не стану сейчас толковать о согласных, это, в сущности, должно быть многотомное исследование, но насчет гласных позвольте высказаться немедленно. Так вот я считаю, что каждая гласная имеет свой род:
      А - женского рода,
      О - среднего,
      Е - женского,
      Ё - среднего,
      И - женского,
      Й - мужского,
      Ы - среднего, сильно склоняющегося к мужскому,
      У - женского с намеком на средний,
      Э - среднего,
      Ю - мужского и
      Я - женского.
      - Все это высказано убедительно, - сказал Суер-Выер, - но и как-то странно. Похоже или на белиберду, или на научное открытие, правда, подсознательное. Но насчет буквы, или, верней, звука "Ю" я совершенно не согласен. "Ю" - как нежно, как женственно звучит.
      - Нежно, возможно, - завелся вдруг я, - но ведь и мужественное может звучать нежно, черт подери! А что вы все привыкли - "Бэ" да "Вэ", "Гэ" да "Дэ". Ю - это сказано. Даже рисунок, даже написание буквы "Ю" выглядит чрезвычайно мужественно. Там ведь есть палка и кружочек, причем они соединены черточкой.
      - Ну и что?
      - Да как же так, сэр? Палка и кружочек, вы вдумайтесь! Палка и кружочек, да еще они соединены черточкой! Это же целый мир, сэр! Это вселенная, это намек на продолжение рода и вечность всего сущего!
      Гортензия неожиданно засмеялась.
      - Вы недалеки от истины, - сказала она, - но все равно истина вам никогда не откроется. Вы еще много откроете островов, ведь, в сущности, каждый шаг - открытие острова, а толку не будет. Возможно, вы и доплывете до Острова Истины, возможно... А теперь приготовьтесь! Мне пришла блажь изменить позу!..
      - Постойте, мэм, не беспокойтесь, - сказал вдруг торопливо сэр Суер-Выер. - Не надо, не надо, мы и так верим, а видеть не обязательно...
      - Да, да, госпожа, - поддержал я капитана, - умоляю вас... расскажите лучше, как найти младенца по имени Ю, а позу оставьте...
      - Есть такой остров цветущих младенцев, запомните... а позу придется менять, придется. Приготовьтесь же...
      Медленно-медленно шевельнулось ее плечо, локоть пошел в сторону, явилась одна грудь, другая, третья... и мы с капитаном, ослепленные, пали на песок.
      Впоследствии сэр Суер-Выер уверял, что наблюдал семь грудей, я же, досчитав до пяти, потерял сознание.
      Глава XXXVII Ихнее лицо
      Втянув головы в плечи, как плетьми болтая руками, по берегу океана бродили мичман Хренов и механик Семенов. В стороне валялась кучка полосок от тельняшки, которая и оказалась лоцманом Кацманом.
      Старпом Пахомыч что-то бодро обрасопливал в сторонке.
      - Ну как, друзья?! - спросил Суер. - Насладились ли вы?
      - Так точно, сэр! - хрипло прокричали Хренов и Семенов. - Отлично насладились! Спасибо за заботу, сэр!
      - Будете еще острова-то открывать?
      Вернувшись на "Лавра", долгое время мы все-таки не могли прийти в себя, потрясенные островом голых женщин. Высаживаться на острова, на которых таких женщин не обреталось, как-то не тянуло.
      Наконец Мы заметили в бинокуляр некоторый безымянный островок. Там росли стройные сосны и над ними клубился отличный сосновый воздух.
      - Сосновый воздух - полезная вещь, - сказал Суер-Выер. - Не высадиться ли?
      И мы решили прогуляться просто так, ради воздуху, под соснами, по песочку, в зарослях вереска.
      Спустили шлюпку, открыли остров и начали прогуливаться, нюхая воздух.
      - Под соснами всегда хороший воздух, - говорил Суер.
      - Много фитонцидов, - влепил вдруг Пахомыч.
      - Чего?
      - А что?
      - Чего много?
      - Гм... извините, сэр. Много воздушных витаминов, не так ли?
      - Отличный воздух, - поддержал я старпома, - приятно нюхается.
      - Настоящий нюхательный воздух, - поддержал нас всех и лоцман Кацман.
      Так мы гуляли, так болтали, и вдруг я почувствовал что-то неладное.
      Воздух был отличный, все мы дружны и согласны, и все-таки происходило нечто, что крайне трудно объяснить. Я-то это заметил, а спутники мои, к удивлению, ничего не замечали. Они по-прежнему восхваляли воздух.
      - Тонкопарфюмированный! - восклицал лоцман.
      - Не щиплет глаза! - восторгался старпом.
      - Нет, вы знаете, - захлебывался от восторга лоцман - вы знаете, что это за воздух, этот воздух - озапачехонный!
      - Чего-чего? Какой?
      - А что? О-за-па-че-хонный! - сказал вдруг старпом, поясняя лоцмана.
      Капитан почему-то молчал, а я снова остро почувствовал... нет, невозможно объяснить... впрочем, ладно. Я почувствовал, что сливаюсь с капитаном в одно лицо.
      Повторяю: в одно лицо.
      Это было совершенно неожиданно.
      Я даже затормозил, ухватился руками за сосну, но лицо Суера влекло меня неудержимо, и я совершенно против воли стал с ним сливаться, совершенно забывая идиотское слово "озапачехонный".
      К изумлению, лицо капитана совершенно не возражало. Оно сливалось с моим просто и естественно, как сливаются струи Арагвы и Куры.
      Все же я чувствовал себя Арагвой и тормозил, тормозил и даже оглянулся.
      Боже мой! Лоцман и Пахомыч уже слились в одно лицо!
      Это была не Кура и не Арагва! Деликатность лоцмана и махаонство старпома, слившись, превратились в моховое болото, из которого торчали их торфяные уши и носы! Отмечу, что, слившись в одно лицо, они костыляли каждый на своих двоих! Я хотел поподробней осмотреть их, как вдруг капитан гаркнул мне в ухо:
      - Ну ты что? Будешь сливаться в одно лицо или нет?
      - Кэп, - бормотал я. - Капитансэр! Я чувствую, что сливаюсь с вами в одно лицо. И я не против, поверьте, но я это испытываю впервые в жизни и не знаю, как себя вести.
      - Что мы с тобой? Ерунда! - припечатал Суер. - Целые нации сливаются порой в одно лицо и даже разные народы, потом-то попробуй-ка разлей. А ты меня неплохо знаешь, надеюсь, доверяешь и запросто можешь сливаться.