-- Ну нет, тут надо чего-нибудь посерьезнее.
      Стал я перебирать свои вещи. Встряхнул рюкзак -- чувствуется в рюкзаке что-то тяжелое. Елки-палки, да это же бинокль! Хороший бинокль. Все в нем цело, и стекла есть, и окуляры крутятся.
      Протер я бинокль сухой тряпочкой, вышел на крыльцо и навел его на дядизуев двор. Хорошо всё видно: Нюрка по огороду бегает, укроп собирает, дядя Зуй самовар ставит.
      -- Нюрка,-- кричит дядя Зуй,-- хрену-то накопала?
      Это уже не через бинокль, это мне так слышно.
      -- Накопала,-- отвечает Нюрка.
      Повесил я бинокль на грудь, зашел в магазин, купил два кило подушечек и пошел к Нюрке.
      Самый разный народ собрался. Например, Федюша Миронов пришел в хромовых сапогах и с мамашей Миронмхой. Принес Нюрке пенал из бересты. Этот пенал дед Мироша сплел.
      Пришла Маня Клеткина в возрасте пяти лет. Принесла Нюрке фартук белый, школьный. На фартуке вышито в уголке маленькими буковками: "Нюри".
      Пришли еще ребята и взрослые, и все дарили Нюрке что- нибудь школьное: букварь, линейку, два химических карандаша, самописку. ,,
      Тетка Ксеня принесла специальное коричневое первоклассное школьное платье. Сама шила. А дядя Зуй подарил Нюрке портфель из желтого кожзаменителя.
      Братья Моховы принесли два ведра черники.
      -- Целый день,-- говорят,-- сбирали. Комары жгутся.
      Мирониха говорит:
      -- Это нешкольное.
      -- Почему же нешкольное?-- говорят братья Моховы.-- Очень даже школьное.
      И тут же сами поднавалились на чернику. Я говорю Нюрке:
      -- Ну вот, Нюра, поздравляю тебя. Тебе теперь уже семь лет. Поэтому дарю тебе два кило подушечек и вот -- бинокль.
      Нюрка очень обрадовалась и засмеялась, когда увидела бинокль. Я ей объяснил, как в бинокль глядеть и как на что наводить. Тут же все ребята отбежали шагов на десять и стали на нас в этот бинокль по очереди глядеть.
      А Мирониха говорит, как будто бинокль в первый раз видит:
      -- Это нешкольное.
      -- Почему же нешкольное,-- обиделся я,-- раз в него будет школьница смотреть?
      А дядя Зуй говорит:
      -- Или с учителем Алексей Степанычем залезут они на крышу и станут на звезды глядеть.
      Тут все пошли в дом и как за стол сели, так и навалились на калитки и на огурцы. Сильный хруст от огурцов стоял, и особенно старалась мамаша Мирониха. А мне понравились калитки, сложенные конвертиками.
      Нюрка была очень веселая. Она положила букварь, бинокль и прочие подарки в портфель и носилась с ним вокруг стола.
      Напившись чаю, ребята пошли во двор в лапту играть.
      А мы сели у окна и долго пили чай и глядели в окно, как играют ребята в лапту, как медленно приходит вечер и как летают над сараями и над дорогой ласточки-касатки.
      Потом гости стали расходиться.
      -- Ну спасибо,-- говорили они.-- Спасибо вам за огурцы и за калитки.
      -- Вам спасибо,-- отвечала Нюрка,-- за платье спасибо, за фартук и за бинокль.
      Прошла неделя после этого дня, и наступило первое сентября.
      Рано утром я вышел на крыльцо и увидел Нюрку.
      Она шла по дороге в школьном платье, в белом фартуке с надписью: "Нюри". В руках она держала большой букет осенних золотых шаров, а на шее у нее висел бинокль.
      Шагах в десяти за нею шел дядя Зуй и кричал:
      -- Смотри-ка, Пантелевна, Нюрка-то моя в школу пошла!
      -- Ну-ну-ну...-- кивала Пантелевна.-- Какая молодец!
      И все выглядывали и выходили на улицу посмотреть на Нюрку, потому что в этот год она была единственная у нас первоклассница.
      Около школы встретил Нюрку учитель Алексей Степаныч. Он взял у нее цветы и сказал:
      -- Ну вот, Нюра, ты теперь первоклассница. Поздравляю тебя. А что бинокль принесла, так это тоже молодец. Мы потом залезем все на крышу и будем на звезды смотреть.
      Дядя Зуй, Пантелевна, тетка Ксеня, Мирониха и еще много народу стояли у школы и глядели, как идет Нюрка по ступенькам крыльца. Потом дверь за ней закрылась.
      Так и стала Нюрка первоклассницей. Еще бы, ведь ей семь лет. И долго еще будет. Целый год.
      ---------------------------------------------------------------------------------------------
      * Стожок *
      У излучины реки Ялмы в старой баньке жил, между прочим, дядя Зуй.
      Жил он не один, а с внучкою Нюркой, и было у него все, что надо,-- и куры и корова.
      -- Свиньи вот только нету,-- говорил дядя Зуй.-- А на что хорошему человеку свинья?
      Еще летом дядя Зуй накосил в лесу травы и сметал стожок сена, но не просто сметал -- хитро: поставил стог не на землю, как все делают, а прямо на сани, чтоб сподручней было зимой сено из лесу вывезти.
      А когда наступила зима, дядя Зуй про то сено забыл.
      -- Дед,-- говорит Нюрка,-- ты что ж сено-то из лесу не везешь? Ай позабыл?
      -- Какое сено? -- удивился дядя Зуй, а после хлопнул себя по лбу и побежал к председателю лошадь просить.
      Лошадь председатель дал хорошую, крепкую. На ней дядя Зуй скоро до места добрался. Смотрит -- стожок его снегом занесен.
      Стал он снег вокруг саней ногой раскидывать, оглянулся потом -- нет лошади: ушла, проклятая!
      Побежал вдогонку -- догнал, а лошадь не идет к стогу, упирается.
      "С чего бы это она,-- думает дядя Зуй,-- упирается-то?"
      Наконец-таки запряг ее дядя Зуй в сани.
      -- Но-о-о!..
      Чмокнет дядя Зуй губами, кричит, а лошадь ни с места -- полозья к земле крепко примерзли. Пришлось по ним топориком постукать -- сани тронулись, а на них стожок. Так и едет, как в лесу стоял.
      Дядя Зуй сбоку идет, на лошадь губами чмокает. К обеду добрались до дому, дядя Зуй стал распрягать.
      -- Ты чего, Зуюшко, привез-то? -- кричит ему Пантелевна.
      -- Сено, Пантелевна. Чего ж иное?
      -- А на возу у тебя что?
      Глянул дядя Зуй и как стоял, так и сел в снег. Страшная , какая-то, кривая да мохнатая морда выставилась с воза -- медведь!
      "Рру-у-у!.."
      Медведь зашевелился на возу, наклонил стог набок и вывалился в снег. Тряхнул башкой, схватил в зубы снегу и в лес побежал.
      -- Стой! -- закричал дядя Зуй.-- Держи его, Пантелевна!
      Рявкнул медведь и пропал в елочках. Стал народ собираться. Охотники пришли, и я, конечно, ними. Толпимся мы, разглядываем медвежьи следы.
      Паша-охотник говорит:
      -- Вон какую берлогу себе придумал -- Зуев стожок.
      А Пантелевна кричит-пугается:
      -- Как же он тебя, Зуюшко, не укусил?..
      -- Да-а,-- сказал дядя Зуй,-- будет теперь сено медвежатиной разить. Его, наверно, и корова-то в рот не возьмет.
      ---------------------------------------------------------------------------------------------
      * Выстрел *
      Школа у нас маленькая.
      В ней всего-то одна комната. Зато в этой комнате четыре класса.
      В первом -- одна ученица, Нюра Зуева.
      Во втором -- опять один ученик, Федюша Миронов.
      В третьем -- два брата Моховы.
      А в четвертом -- никого нет. На будущий год братья Моховы будут.
      Всего, значит, в школе сколько? Четыре человека.
      С учителем Алексей Степанычем -- пять.
      -- Набралось-таки народу,-- сказала Нюрка, когда научилась считать.
      -- Да, народу немало,-- ответил Алексей Степаныч.-- И завтра после уроков весь этот народ пойдет на картошку. Того гляди, ударят холода, а картошка у колхоза невыкопанная.
      -- А как же кролики?-- спросил Федюша Миронов.
      -- Дежурной за кроликами оставим Нюру.
      Кроликов в школе было немало. Их было больше ста, а именно сто четыре.
      -- Ну, наплодились...-- сказала Нюрка на следующий день, когда все ушли на картошку.
      Кролики сидели в деревянных ящиках, а ящики стояли вокруг школы между яблонями. Даже казалось, что это стоят ульи. Но это были не пчелы.
      Но почему-то казалось, что они жужжат! Но это, конечно, жужжали не кролики. Это за забором мальчик Витя жужжал на специальной палочке.
      Дежурить Нюрке было нетрудно.
      Вначале Нюрка дала кроликам всякой ботвы и веток. Они жевали, шевелили ушами, подмигивали ей: мол, давай-давай, наваливай побольше ботвы.
      Петом Нюрка вымела клетки. Кролики пугались веника, порхали от него. Крольчат Нюрка выпустила на траву, в загон, огороженный сеткой.
      Дело было сделано. Теперь надо было только следить, чтобы все было в порядке.
      Нюрка прошлась по школьному двору -- все было в порядке. Она зашла в чулан и достала сторожевое ружье.
      "На всякий случай,-- думала она.-- Может быть, ястреб налетит".
      Но ястреб не налетал. Он кружил вдалеке, высматривая цыплят.
      Нюрке стало скучно. Она залезла на забор и поглядела в поле. Далеко, на картофельном поле, были видны люди. Они ползали по полю, как маленькие ситцевые жуки. Изредка приезжал грузовик, нагружался картошкой и снова уезжал.
      Нюрка сидела на заборе, когда подошел Витя, тот самый, что жужжал на специальной палочке.
      -- Перестань жужжать,-- сказала Нюрка.
      Витя перестал.
      -- Видишь это ружье?
      Витя приложил к глазам кулаки, пригляделся как бы в бинокль, и сказал:
      -- Вижу, матушка.
      -- Знаешь, как тут на чего нажимать?
      Витя кивнул.
      -- То-то же,-- сказала Нюрка строго,-- изучай военное дело!
      Она еще посидела на заборе. Витя стоял неподалеку, желая пожужжать.
      -- Вот что,-- сказала Нюрка,-- бери ружье и садись на крыльцо. Налетит ястреб -- стреляй беспощадно. А я сбегаю за ботвой для кроликов.
      Витя сел на крыльцо, положив ружье на ступеньку, а Нюрка достала из чулана ведро, порожний мешок и побежала в поле.
      На краю поля лежала картошка -- в мешках и отдельными кучами. Особый, сильно розовый сорт. В стороне была сложена гора из картофельной ботвы.
      Набив ботвой мешок и набрав картошки, Нюрка пригляделась -- далеко ли ребята? Они были далеко, даже не разобрать, где Федюша, а где братья Моховы.
      "Добежать, что ль, до них?" -- подумала Нюрка.
      В этот момент ударил выстрел.
      Нюрка мчалась обратно. Страшная картина представлялась ей -- Витя лежит на крыльце весь убитый.
      Мешок с ботвой подпрыгивал у Нюрки на спине, картофелина вылетела из ведра, хлопнулась в пыль, завертелась, как маленькая бомба.
      Нюрка вбежала на школьный двор и услышала жужжание. Ружье лежало на ступеньках, а Витя сидел и жужжал на своей палочке. Интересная все-таки это была палочка. На конце -- сургучная блямба, на ней петлею затянут конский волос, к которому привязана глиняная чашечка. Витя помахивал палочкой -конский волос терся о сургуч: жжжу...
      -- Кто стрелял? -- крикнула Нюрка.
      Но даже и нечего было кричать. Ясно было, кто стрелял,-- пороховое облако еще висело в бузине.
      -- Ну погоди! Вернутся братья Моховы! Будешь знать, как с ружьем баловать. Перестань жужжать!
      Витя перестал.
      -- Куда пальнул-то? По Мишукиной козе?
      -- По ястребу.
      -- Ври-ври! Ястреб над птичником кружит. Нюрка поглядела в небо, но ястреба не увидела.
      -- Он в крапиве лежит.
      Ястреб лежал в крапиве. Крылья его были изломаны и раскинуты в стороны. В пепельных крыльях были видны дырки от дробин.
      Это было так чудно. Глядя на ястреба, Нюрка не верила, что это Витя его. Она подумала: может быть, кто-нибудь из взрослых зашел на школьный двор. Да нет, все взрослые были на картошке.
      Да, видно, ястреб просчитался. Как ушла Нюрка, он сразу полетел за крольчатами, а про Витю подумал: мал, дескать. И вот теперь -- бряк! -валялся в крапиве.
      С поля прибежали ребята. Они завопили от восторга, что такой маленький Витя убил ястреба.
      -- Он будет космонавтом! -- кричали братья Моховы и хлопали Витю по спине.
      А Федюша Миронов изо всей силы гладил его по голове и просто кричал:
      -- Молодец! Молодец!
      -- А мне ястреба жалко,-- сказала Нюрка.
      -- Да ты что! Сколько он у нас кроликов потаскал!
      -- Все равно жалко. Такой красивый был.
      Тут все на Нюрку накинулись.
      -- А кого тебе больше жалко?-- спросил Федюша Миронов.-- Ястреба или кроликов?
      -- И тех и других.
      -- Вот дуреха-то! Кроликов-то жальче! Они ведь махонькие. Скажи ей, Витька. Чего ж ты молчишь?
      Витя сидел на крыльце и молчал.
      И вдруг все увидели, что он плачет. Слезы у него текут, и он совсем еще маленький. От силы ему шесть лет.
      -- Не реви, Витька! -- закричали братья Моховы.-- Ну, Нюрка!
      -- Пускай ревет,-- сказала Нюрка.-- Убил птицу -- пускай ревет.
      -- Нюрка! Нюрка! Имей совесть! Тебя же поставили сторожить. Зачем отдала ружье? Сама должна была убить ястреба.
      -- Я бы не стала убивать. Я бы просто шуганула его. Он бы улетел.
      Нюрка стала растапливать печку, которая стояла в саду. Поставила на нее чугун с картошкой.
      Пока варилась картошка, ребята все ругались с ней, а Витя плакал.
      -- Вот что, Нюрка,-- под конец сказал Федюша Миронов,-- Витька к ястребу не лез. Ястреб нападал -- Витька защищался. А в сторону такой парень стрелять не станет!
      Это были справедливые слова.
      Но Нюрка ничего не ответила.
      Она надулась и молча вывалила картошку из чугуна прямо на траву.
      ---------------------------------------------------------------------------------------------
      * Чистый дор *
      Лесная дорога пошла через поле -- стала полевой. Дошла до деревни -превратилась в деревенскую улицу.
      По сторонам стояли высокие и крепкие дома. Их крыши были покрыты осиновой щепой. На одних домах щепа стала от ветра и времени серой, а на других была новой, золотилась под солнцем.
      Пока я шел к журавлю-колодцу, во все окошки смотрели на меня люди: что это, мол, за человек идет?
      Я споткнулся и думал, в окошках засмеются, но все оставались строгими за стеклом.
      Напившись, я присел на бревно у колодца.
      В доме напротив раскрылось окно. Какая-то женщина поглядела на меня и сказала внутрь комнаты:
      -- Напился и сидит.
      И окно снова закрылось.
      Подошли два гусака, хотели загоготать, но не осмелились: что это за человек чужой?
      Вдруг на дороге я увидел старушку, ту самую, что искала в лесу топор. Теперь она тащила длинную березовую жердь.
      -- Давайте пособлю.
      -- Это ты мне топор-то нашел?
      -- Я.
      -- А я-то думала: не лесовик ли унес?
      Я взял жердь и потащил ее следом за старушкой. В пятиоконном доме распахнулось окно, и мохнатая голова высунулась из-за горшка с лимоном.
      -- Пантелевна,-- сказала голова,-- это чей же парень?
      -- Мой,-- ответила Пантелевна.-- Он топор нашел.
      Мы прошли еще немного. Все люди, которые встречались нам, удивлялись: с кем это идет Пантелевна? Какая-то женщина крикнула с огорода:
      -- Да это не племянник ли твой из Олюшино?
      -- Племянник! -- крикнула в ответ Пантелевна.-- Он топор мне нашел.
      Тут я сильно удивился, что стал племянником, но виду не подал и молча поспевал за Пантелевной.
      Встретилась другая женщина, с девочкой на руках.
      -- Это кто березу-то везет? -- спросила она.
      -- Племянник мой,-- ответила Пантелевна.-- Он топор нашел, а я думала: не лесовик ли унес?
      Так, пока мы шли по деревне, Пантелевна всем говорила, что я ей племянник, и рассказывала про топор.
      -- А теперь он березу мне везет!
      -- А чего он молчит? -- спросил кто-то.
      -- Как так молчу? -- сказал я.-- Я племянник ей. Она топор потеряла и думает, не лесовик ли унес, а он в малине лежал. А я племянник ей.
      -- Давай сюда, батюшка племянник. Вот дом наш.
      Когда выстраивается шеренга солдат, то впереди становятся самые рослые и бравые, а в конце всегда бывает маленький солдатик. Так, дом Пантелевны стоял в конце и был самый маленький, в три оконца. Про такие дома говорят, что они пирогом подперты, блином покрыты.
      Я бросил березу на землю и присел на лавочку перед домом.
      -- Как называется ваша деревня?-- спросил я.
      -- Чистый Дор.
      -- Чего -- чистый?
      -- Дор.
      Дор... Такого слова я раньше не слыхал.
      -- А что это такое -- Чистый Дор?
      -- Это, батюшка, наша деревня,-- толковала Пантелевна.
      -- Понятно, понятие. А что такое "дор"?
      -- А дор -- это вот он весь, дор-то. Все, что вокруг деревни,-- это все и есть дор.
      Я глядел и видел поле вокруг деревни, а за полем -- лес.
      -- Какой же это дор? Это поле, а вовсе не дор никакой.
      -- Это и есть дор. Чистый весь, глянь-ка. Это все дор, а уж там, где елочки,-- это все бор.
      Так я и понял, что дор -- это поле, но только не простое поле, а среди леса. Здесь тоже раньше был лес, а потом деревья порубили, пеньки повыдергивали. Дергали, дергали -- получился дор.
      -- Ну ладно,-- сказал я,-- дор так дор, а мне надо дальше идти.
      -- Куда ты, батюшка племянник? Вот я самовар поставлю.
      Ну что ж, я подождал самовара. А потом приблизился вечер, и я остался ночевать.
      -- Куда ж ты? -- говорила Пантелевна и на следующее утро.-- Живи-ка тут. Места в избе хватит.
      Я подумал-подумал, послал, куда надо, телеграмму и остался у Пантелевны. Уж не знаю, как получилось, но только прожил я у нее не день и не месяц, а целый год.
      Жил и писал свою книжку. Не эту, а другую.
      Эту-то я пишу в Москве, гляжу в окошко на пасмурную пожарную каланчу и вспоминаю Чистый Дор.
      ---------------------------------------------------------------------------------------------
      * Вода с закрытыми глазами *
      Ю. Молоканову
      С рассветом начался очень хороший день. Теплый, солнечный. Он случайно появился среди пасмурной осени и должен был скоро кончиться.
      Рано утром я вышел из дома и почувствовал, каким коротким будет этот день. Захотелось прожить его хорошо, не потерять ни минуты, и я побежал к лесу.
      День разворачивался передо мной. Вокруг меня. В лесу и на поле. Но главное происходило в небе. Там шевелились облака, терлись друг о друга солнечными боками, и легкий шелест слышен был на земле.
      Я торопился, выбегал на поляны, заваленные опавшим листом, выбирался из болот на сухие еловые гривы. Я понимал, что надо спешить, а то все кончится. Хотелось не забыть этот день, принести домой его след.
      Нагруженный грибами и букетами, я вышел на опушку, к тому месту, где течет из-под холма ключевой ручей.
      У ручья я увидел Нюрку.
      Она сидела на расстеленной фуфайке, рядом на траве валялся ее портфель. В руке Нюрка держала старую жестяную кружку, которая всегда висела на березке у ручья.
      -- Закусываешь? -- спросил я, сбрасывая с плеч корзину.
      -- Воду пью,-- ответила Нюрка. Она даже не взглянула на меня и не поздоровалась.
      -- Что пустую воду пить? Вот хлеб с яблоком.
      -- Спасибо, не надо,-- ответила Нюрка, поднесла кружку к губам и глотнула воды. Глотая, она прикрыла глаза и не сразу открыла их.
      -- Ты чего невеселая? -- спросил я.
      -- Так,-- ответила Нюрка и пожала плечами.
      -- Может, двойку получила?
      -- Получила,-- согласилась Нюрка.
      -- Вот видишь, сразу угадал. А за что?
      -- Ни за что.
      Она снова глотнула воды и закрыла глаза.
      -- А домой почему не идешь?
      -- Не хочу,-- ответила Нюрка, не открывая глаз.
      -- Да съешь ты хлеба-то.
      -- Спасибо, не хочу.
      -- Хлеба не хочешь, домой не хочешь. Что ж, так и не пойдешь домой?
      -- Не пойду. Так и умру здесь, у ручья.
      -- Из-за двойки?
      -- Нет, не из-за двойки, еще кое из-за чего,-- сказала Нюрка и открыла наконец глаза.
      -- Это из-за чего же?
      -- Есть из-за чего,-- сказала Нюрка, снова хлебнула из кружки и прикрыла глаза.
      -- Ну расскажи.
      -- Не твое дело.
      -- Ну и ладно,-- сказал я, обидевшись.-- С тобой по-человечески, а ты... Ладно, я тоже тогда лягу и умру.
      Я расстелил на траве куртку, улегся и стал слегка умирать, поглядывая, впрочем, на солнце, которое неумолимо пряталось за деревья. Так не хотелось, чтоб кончался этот день. Еще бы часок, полтора.
      -- Тебе-то из-за чего умирать? -- спросила Нюрка.
      -- Есть из-за чего,-- ответил я.-- Хватает.
      -- Болтаешь, сам не зная...-- сказала Нюрка.
      Я закрыл глаза и минут пять лежал молча, задумавшись, есть мне от чего умирать или нет. Выходило, что есть. Самые тяжелые, самые горькие мысли пришли мне в голову, и вдруг стало так тоскливо, что я забыл про Нюрку и про сегодняшний счастливый день, с которым не хотел расставаться.
      А день кончался. Давно уж миновал полудень, начинался закат.
      Облака, подожженные солнцем, уходили за горизонт. Горела их нижняя часть, а верхняя, охлажденная первыми звездами, потемнела, там вздрагивали синие угарные огоньки.
      Неторопливо и как-то равнодушно взмахивая крыльями, к закату летела одинокая ворона. Она, кажется, понимала, что до заката ей сроду не долететь.
      -- Ты бы заплакал, если б я умерла? -- спросила вдруг Нюрка.
      Она по-прежнему пила воду мелкими глотками, прикрывая иногда глаза.
      -- Да ты что, заболела, что ли? -- забеспокоился наконец я.-- Что с тобой?
      -- Заплакал бы или нет?
      -- Конечно,-- серьезно ответил я.
      -- А мне кажется, никто бы и не заплакал.
      -- Вся деревня ревела бы. Тебя все любят.
      -- За что меня любить? Что я такого сделала?
      -- Ну, не знаю... а только все любят.
      -- За что?
      -- Откуда я знаю, за что. За то, что ты -- хороший человек.
      -- Ничего хорошего. А вот тебя любят, это правда. Если бы ты умер, тут бы все стали реветь.
      -- А если б мы оба вдруг умерли, представляешь, какой бы рев стоял? -сказал я.
      Нюрка засмеялась.
      -- Это правда,-- сказала она.-- Рев был бы жуткий.
      -- Давай уж поживем еще немного, а?-- предложил я.-- А то деревню жалко.
      Нюрка снова улыбнулась, глотнула воды, прикрыла глаза.
      -- Открывай, открывай глаза,-- сказал я,-- пожалей деревню.
      -- Так вкусней,-- сказала Нюрка.
      -- Чего вкусней? -- не понял я.
      -- С закрытыми глазами вкусней, С открытыми всю воду выпьешь -- и ничего не заметишь. А так -- куда вкусней. Да ты сам попробуй.
      Я взял у Нюрки кружку, зажмурился и глотнул.
      Вода в ручье была студеной, от нее сразу заныли зубы. Я хотел уж открыть глаза, но Нюрка сказала:
      -- Погоди, не торопись. Глотни еще.
      Сладкой подводной травой и ольховым корнем, осенним ветром и рассыпчатым песком пахла вода из ручья. Я почувствовал в ней голос лесных озер и болот, долгих дождей и летних гроз.
      Я вспомнил, как этой весной здесь в ручье нерестились язи, как неподвижно стояла на берегу горбатая цапля и кричала по-кошачьи иволга. Я глотнул еще раз и почувствовал запах совсем уже близкой зимы -- времени, когда вода закрывает глаза.