- У меня есть компания. Одинокому человеку не приходится выбирать, но я доволен своими друзьями. Был Уильям, существо, похожее на дельфина - я готов поклясться, что он разумен. В конце концов, до него добрались чернуги. И несколько дней у меня гостила маленькая птичка, мяучка. И Мелисса... Ах, бедная Мелисса...
      Неожиданно Стренг взял себя в руки и отбросил сентиментальное настроение.
      - Вот посмотрите, - сказал он. - Примечательный прибор. - Он подошел к сонару и включил его. На экране появился косяк маленьких пятнышек. Видите? Это рыба. Неплохой прибор? Чувствительность такая, что можно различить мельчайшую плотву - черт возьми, с таким прибором я не боюсь сесть на мель!
      Это стало у него навязчивой идей - публичные попытки привлечь внимание к своим трудностям и вымученная похвала чему-нибудь несущественному. Вряд ли сонар понадобится ему, пока он не окажется недалеко от Риверсайда.
      Я думаю, что человек через какое-то время исчерпывает темы для разговора. Даже такой человек, как Стренг. Он еще не проплыл и половины пути, а уже заездил запас тем до тошноты. Пока он, правда, избавлял нас от наихудшего - своих упражнений по психологии, но я чувствовал, что это послабление не вечно. Ощущение одиночества росло, и он начал сравнивать свое плавание с некоторыми эпическими странствиями в незнаемое. Поминались Хартсборн и "Эндевер", Д'Азбель Бю и "Тиграм Хаунд".
      Другой темой служил Передающий Эффект.
      - ...этот могучий океан сейчас такой спокойный, такой безопасный. И все же давайте вспомним об ужасном опустошении, причиненном Разумами в их слепой ненависти ко всем живым существам...
      Когда Стренг ступал на эту дорожку, Баркер, как правило, морщился. Об ужасном разорении, которое учинили Разумы, следовало забыть, но невозможно было сообщить Стренгу, чтобы он заткнулся.
      - Мне сегодня снова пришлось изобразить прерывание трансляции, говаривал Баркер, - но я не могу это делать слишком часто. Проклятый независимый наблюдатель начинает что-то подозревать.
      Юрист в отпуске поселился в Премьер-сити, но иногда посещал студию и подолгу наблюдал за трехмерным изображением. Держался он при этом обособленно, почти ни с кем не разговаривая.
      Я перестал бывать в студии, не вынеся нецензурируемой критики катамарана. Поскольку Баркер избегал меня, я заключал, что дела не улучшались.
      Но однажды любопытство пересилило... В Риверсайде уже наступил полдень, а у Стренга была ночь. Он взглянул на звезды, пожал плечами. Щурясь, посмотрел на освещенную каюту и отпер дверь. Повернулся к нам и поднялся в кокпит, ведя за собой крупную фигуру. Это существо село, и в свете, падающем из каюты, я увидел лицо в профиль...
      Это был он сам. Это был Стренг. В кокпите сидели два Ральфа Стренга.
      - Классический синдром самовлюбленности, - объяснила впоследствии Алтея Гант. - Защитный механизм аморфа вошел в ступор из-за того, что у Стренга, очевидно, просто нет "ты" - нет идеала, нет предмета любви, нет ничего такого, во что может превратиться аморф, чтобы угодить ему. Аморф, наверное, начал несколько пробных изменений и от всех отказался. Потом наконец осознал, что больше всех Стренг любит самого себя... Должна признаться, я была лучшего мнения об этом человеке. Не следовало, очевидно, дарить ему аморфа.
      - Возможно, только аморф и удерживает его сейчас в здравом рассудке, заметил Баркер. - По крайней мере, у него есть общество его самого, раз уж нет никакого другого.
      - Вот уж, действительно, общество самого себя, - усмехнулась Алтея Гант. - Аморф эгоцентриста отличается от любого другого. Обычный аморф является идеалом - он воплощает все хорошее, что человек знает о своем "ты". Он основан только на этом знании, а поскольку никто не знает о другом человеке всего, это неполный образ.
      Но аморф эгоцентрика - дело другое. Он может в точности продублировать Стренга, поскольку телепатически воспринимает разум Стренга.
      Она улыбнулась своей скупой улыбкой.
      - Так что если Стренг устанет, он запросто может удалиться в каюту и уйти в запой на несколько дней, бросив все на аморфа. Никто не заметит разницы, да ее и нет.
      Но Стренг, насколько мы могли судить, продолжал появляться лично. Он страдал от все более длительных периодов депрессии, начал все более неадекватно реагировать на пустяковые дефекты судна, стал открыто пичкать себя лекарствами от воображаемых болезней. Ему удавалось удерживаться в рамках светской любезности всего часа два с утра. Он даже начал признавать свои недостатки.
      - Долгое одиночное плавание выявляет неожиданные отрицательные черты человеческого характера, - ударился он однажды средь бела дня в философию. - Больше всего я жалею, что у меня не хватило здравого смысла захватить с собой "Иммунол". Мне не помешал бы сейчас некоторый отдых...
      Но у него не было "Иммунола". Только алкоголь, а это не одно и то же. Два часа спустя начал барахлить насос, и Стренгу пришлось разобрать его, заменить прокладку и при этом обжечь руку о горячий металл...
      На этот раз я его пожалел.
      Позже, когда наступила ночь и он сидел в кокпите с аморфом, ведя с ним бесконечный философский спор, я пожалел и аморфа. По-моему, он не знал, чего хочет Стренг - чтобы с ним соглашались или наоборот.
      Именно в тот раз, когда мы с Сюзанной вышли из студии, внезапно ослепленные дневным светом, Сюзанна спросила:
      - Ты видел, Кев?
      - Что видел?
      Она посмотрела мне в лицо.
      - Может быть, мне показалось. Но пока Стренг говорил со своим двойником, на экране сонара появилось что-то большое. Очень большое.
      - Чернуга?
      - Нет... Совсем не похоже... - Она посмотрела вдаль на ленивую бурую воду Дельты. - Я надеюсь, Ральф не заметил. Это было... Это было какое-то чудище, Кев.
      14
      Но не морское чудище разрушило загоны Марка Суиндона через несколько дней. Топлива для траулеров оставалось все меньше, и поселок зависел от больших коралловых отмелей неподалеку от устья, где Марк разводил и откармливал аркадийских толстиков.
      - Одному Богу известно, сколько они протянут, - признался мне однажды Марк, когда траулер Перса Уолтерса "Арктур" выгрузил на причал сверкающий улов. - Загоны пока еще экспериментальные. Рыбы в них хватит всего месяцев на шесть. Нам придется оснащать парусные суда, Кев.
      - Первый шаг на пути к первобытной жизни, - задумчиво констатировала Джейн. - Неужели мы смиримся с этим? Многие до сих пор думают, что все как-нибудь уладится, что мы договоримся с Организацией и вернемся к нормальной жизни. Когда цивилизация в двух шагах от нас, даже Свободолюбивые никак не могут поверить, что нам действительно грозит откат к нулю.
      А вскоре Перс Уолтерс сообщил однажды утром, что рыбные загоны разрушены и толстики исчезли...
      - Ничего не осталось, - рассказывал он на причале недоверчивым слушателям. - Ни свай, ни сетей, ни рыбы - только несколько палок и обрывков веревки на берегу. Чернуги или наши рыбаки на маленьких траулерах не могли этого сделать. Хотите знать мое мнение? По-моему, они специально въехали туда на морском комбайне и ходили взад-вперед, пока все не испортили. Мерзавцы! Ох, мерзавцы!..
      Непосредственным результатом инцидента стало формирование трех небольших вооруженных отрядов, которые на следующий день решили напасть на посадки Организации в северной долине. Они взяли с собой корзины для трофеев, и поселок с воодушевлением проводил их в путь.
      "Покажем проклятой Организации, что мы не собираемся сидеть, не поднимая задниц, и голодать!" - гласило общее мнение.
      Всю первую половину дня облачка дыма на склоне свидетельствовали о лазерной баталии, а под вечер налетчики вернулись с пустыми руками.
      Никто не пострадал. Враг владел высотами и целился низко, но колонисты не могли наступать под не прекращающимся огнем. Если бы ситуация обострилось, ничто не помешало бы хедерингтоновским сторожам поднять прицелы и сжечь поселок, который лежал на противоположном склоне совершенно незащищенный...
      За всеми этими раздорами, спорами по поводу путешествия Стренга и растущей нехватки продовольствия об аморфах как будто забыли. В эти трудные дни я часто натыкался на них в самых неожиданных обликах и местах.
      - Ни черта я о них не знаю, - заявила однажды миссис Эрншоу, когда я спросил, куда подевалась ее личная гвардия, при помощи которой она нанесла поражение Организации. - Сначала я держала их поблизости. Потом они разбрелись. Мне не до них.
      И в самом деле, когда кончилась мука и всем в поселке пришлось сесть на диету, состоящую из рыбы и дикорастущего риса, основные силы старушки стали уходить на защиту своего лидирующего положения. В любую минуту мог произойти переворот.
      - Не вернуть ли их Организации? - предложил я. - Мы можем выиграть на этом.
      - Черт с ними.
      Миссис Эрншоу посмотрела в окно. В дневном свете ее лицо выглядело более старым, а жесты - не столь энергичными. Я замолчал, и мы посидели в тишине, глядя на прохожих. Мимо деловой походкой проследовал Чиль Каа с необычайно целеустремленным видом.
      - А где мисс Коттер? - наконец спросил я.
      Уже несколько дней я не встречал компаньонку миссис Эрншоу.
      - Она переселилась в пустующий домик, и я рада, что избавилась от нее. Она мне осточертела. Все время соглашалась со мной. Да, Бернардина, нет, Бернардина, - передразнила старушка. - Она всю жизнь ждала, что я умру и оставлю ей что-нибудь по завещанию. - Миссис Эрншоу неприятно захихикала. - Что ж, Организация ей здорово удружила. Я теперь не распоряжаюсь своим имуществом, так что Элси напрасно тратила время. Я сказала ей, чтобы убиралась к черту.
      Я промолчал. Элси Коттер прожила с миссис Эрншоу много лет, и мне было жаль, что нынешние передряги разрушили их отношения. Но факт остается фактом - тяжелые времена часто приводят к подобным разрывам, какую бы сентиментальную чушь ни пороли те, кто считает, что тяготы и невзгоды сближают людей. Мне было жаль мисс Коттер. По-моему, миссис Эрншоу судила о ней несправедливо.
      На следующий день я посетил мисс Коттер. Она приготовила сладкий чай, настоянный на каком-то местном корне. Вкус получился отвратительный; впрочем, хитроумные напитки, которыми она потчевала меня до блокады, были не лучше. Мы поговорили о том о сем, но не обсуждали миссис Эрншоу.
      Я уже начал скучать и ушел мыслями в студию к Сюзанне и Баркеру, как вдруг открылась дверь и появилась миссис Эрншоу. Она поставила на стол тарелку с овсяным печеньем и любезно кивнула мне.
      - Спасибо, Бернардина, - сказала мисс Коттер.
      Миссис Эрншоу села.
      - Рада видеть вас, мистер Монкриф, - поздоровалась она так, будто мы едва знакомы. - Вы должны приходить чаще. Приводите вашу милую девушку, мы составим четверку для бриджа.
      Мне стало дурно. Я осторожно сказал:
      - Рад видеть, что вы ладите друг с другом.
      - О, да мы всегда ладили. Скажу вам честно, не знаю, что бы я делала без Элси...
      Старушка ласково улыбнулась мисс Коттер.
      - Очень вкусное печенье, Бернардина, - заявила мисс Коттер, улыбаясь в ответ.
      - Я уже не молода, и мне нужен крепкий помощник, - сообщила миссис Эрншоу. Ее лицо как-то разгладилось, резкие бульдожьи черты смягчились. Я позабочусь о том, чтобы Элси была хорошо обеспечена, когда меня не станет.
      - Спасибо, Бернардина.
      Я встал, и мисс Коттер тоже встала, чтобы проводить меня.
      - Не беспокойтесь, - заплетающимся языком проговорил я.
      Миссис Эрншоу с любезной улыбкой на лице осталась сидеть.
      - До свидания, мистер Монкриф.
      Мисс Коттер вышла со мной за дверь.
      - Пожалуйста, поймите меня, - попросила она.
      - Возвращайтесь к настоящей миссис Эрншоу, - негромко посоветовал я.
      Она посмотрела на меня укоризненно.
      - Ни за что...
      Однажды мы с Сюзанной вытащили из реки ребенка. Мы убирались в мастерской, когда услышали крики и увидели, что кто-то барахтается в воде в нескольких метрах от причала и никак не может выплыть. Я запрыгнул в ближайшую лодку и оттолкнулся - искать весла не было времени. Сюзанна с причала швырнула веревку. Мне удалось схватить утопающую и наполовину втащить на борт. Сюзанна подтянула нас, и мы отвели дрожащее дитя ко мне домой.
      Это оказалась девочка лет тринадцати; раньше мы ее никогда не видели. Я с грустью смотрел, как она стоит и вода с нее течет на ковер. Она молчала. Я предположил, что она сбежала из какого-нибудь поселка и теперь совершенно некстати свалилась мне на голову. К счастью, со мной была Сюзанна - сгусток энергии.
      - Запихни ее в горячую ванну, а я пойду одолжу какую-нибудь одежду, Кев, - распорядилась она и ушла.
      Я организовал ванну и сел с рюмкой в руке, чтобы обдумать ситуацию.
      До нас не доходили вести из других поселков; Риверсайд практически оказался изолированным, если не считать контакта Баркера с телевидением Премьер-сити. Даже в случае переворота мы бы ничего не узнали. Подросток мог оказаться предвестником полчищ беженцев, которые в настоящий момент наступают на нас как саранча. Я налил себе еще. Непонятно, откуда пришла девочка. Возможно, с юга, через лесистые холмы. Допустим, она пробиралась в поселок вдоль реки, еще не зная, кто здесь у власти...
      - Приветик.
      Я обернулся. Девочка появилась из наполненной клубами пара ванной, завернутая в полотенце. Выглядела она вполне здоровой, с круглыми щеками и довольно пухлыми губками бантиком. Гостья заговорила - уже хорошо. Я опасался, что девочка онемела от шока, что, говорят, случается с детьми. Она села на ручку моего кресла, и я заметил, что у нее на ногах нет царапин.
      - Как тебя зовут? - спросил я.
      Девочка загадочно улыбнулась. Я был таким наивным идиотом, что не понял значения улыбки.
      - Какая разница? - сказала она. - Ведь я здесь, верно? Можешь звать меня Мариэттой... как он.
      С этим таинственным замечанием на устах она повернулась, и полотенце немного сползло с ее плеч, открыв плавные очертания молодой груди. Я отодвинулся, смущенный тем, что мое тело реагирует на близость Мариэтты, на жар, исходящий от нее, еще не остывшей после ванны, на выражение ее лица, в котором я уже не мог ошибиться.
      - Кто это он? - тупо спросил я, стараясь не смотреть на острый маленький сосок, выглядывающий из-под полотенца.
      - А, забудь о нем, глупый. Думай обо мне.
      Она вскочила с детским нетерпением, и полотенце упало на пол. С чувством полной беспомощности и сосущим ощущением в животе я взглянул на совершенные формы маленьких грудей, легкий пушок между ног. Оказалось, что я стою и тянусь к ней; она все еще заговорщически улыбалась, лукаво показывая кончик языка. Я оказался в полной власти этого гипноза, привлекательности тела, в котором отсутствовала угловатость ребенка. Напротив, это было миниатюрное подобие взрослой женщины, волшебная кукла...
      И тут в мозгу как будто щелкнуло что-то, и я вдруг все понял.
      Я сел, дрожа.
      Когда Сюзанна вернулась с охапкой одежды, Мариэтта расположилась на диване, с ног до головы закутанная в полотенца. Сюзанна отвела ее в ванную, потом вернулась ко мне.
      - Похоже, этот ребенок тебе приглянулся, Монкриф, старый козел, высказалась она, мимоходом взглянув в окно.
      - Ну, скажешь тоже, - отпираясь, пробурчал я.
      - Кстати, о старых козлах. Какого черта нужно на причале Уиллу Джексону? - неожиданно спросила она, не отрывая взгляда от окна. - Похоже, он что-то ищет среди лодок.
      - Возможно, юное создание по имени Мариэтта, - сказал я как можно небрежнее.
      - Господи... - пробормотала Сюзанна, уставясь на меня.
      Итак, аморфы растворились в поселке. Им удалось стать своими, потому что им было что предложить роду человеческому, потому что у них имелась та рабская угодливость, которой никогда не было у Кли-о-По, так и оставшегося чужим. Все это уже произошло когда-то на планете Мэрилин и повторялось теперь на Аркадии.
      Однажды я встретил на причале двух совершенно одинаковых Полов Блейков, склонившихся над скиттером. Я остановился поговорить с ними, напомнил, как опасно трогать микрореактор. От одного Пола я дождался испуганного взгляда.
      Другой Пол улыбнулся.
      - Спасибо.
      Второй, конечно, был аморфом. Некоторое время я ломал себе голову над этой историей. Допустим, Пол оказался эгоцентриком, и его "ты" приняло его собственный облик, как в случае Ральфа Стренга. Но с какой стати аморф оказался таким благовоспитанным?
      Прошел не один день, прежде чем я выяснил, что этот аморф вообще не был "ты" Пола. Пол мало контактировал с этим существом, поскольку недавно покинул отцовскую ферму. Аморф был идеалом Эзры. Таким он хотел видеть сына... И, собственно, Пол мало отличался от идеала...
      Через два дня произошло событие, удивившее нас всех - кроме Энрико Бателли, который при этом только улыбнулся. Пол Блейк исчез - то ли вместе, то ли просто одновременно с Алисией Дежарден. Больше мы о них ничего не слышали. Аморф остался у Эзры на ферме, и всякий раз, когда я туда заходил, при виде их мирного труда невозможно было поверить, будто что-то изменилось.
      В общем, аморфы приспособились.
      Джон Толбот жил с созданием, ничем не напоминавшим его жену.
      А однажды вечером по дороге в "Клуб" я увидел в окне Хейзл Стренг, разговаривавшую с кем-то. Она улыбалась, смеялась; собеседник в ответ тоже улыбался и смеялся, и по голосам чувствовалось, что они счастливы.
      Собеседником был хедерингтоновский подарок; тот, что вначале выглядел как кошка.
      Теперь он выглядел как Ральф Стренг.
      Хейзл Стренг очень радовалась подарку. Она много лет не была так счастлива.
      А настоящий Ральф Стренг все плыл.
      - Океан, ровный как зеркало, катамаран, увлекаемый легкими тропическими ветрами, которые теплой рукой поглаживают полные груди парусов...
      Баркер выключил микрофон, усилил музыку. Трехмерные ниши демонстрировали неизменный вид "Аркадянина", оставляющего бурлящий кильватер, и Стренга, сидящего в кокпите чуть ли не в одной панаме.
      - В жизни не видел такой скукотищи, - высказался рекламный агент своим обычным голосом. - Этот бездельничает. Событий никаких. Какого черта мы передаем дурацкую чепуху?
      Рядом, задумчиво глядя на Стренга, сидела Алтея Гант. Она теперь большую часть времени проводила в студии.
      - Нам не нужно, чтобы он что-то делал, - сказала она. - Пусть будет скучно. Пусть за все плавание не произойдет ничего. Человек выполняет рутинную работу - вот образ, к которому мы стремимся.
      - Весь Сектор наверняка уже отключился. Никто не выдержит эту тягомотину больше десяти минут.
      Мисс Гант улыбнулась.
      - Они все время опять включаются, мистер Баркер. Проверяют, жив ли он еще? Вы видели вчерашнюю телегазету. Люди уже записываются в очередь, чтобы эмигрировать сюда. Аркадия стала сенсацией - с нашей помощью, заметьте.
      - Знаете, что бы я сделал? - пробормотал Баркер. - Подстроил бы какое-нибудь приключение...
      Алтея Гант задумчиво посмотрела на пего. Мы привыкли к ней так же, как к солдатам и к аморфам, и часто забывали, что она заложница. Я иногда даже сомневался в этом. Организации, конечно, удобно иметь здесь наблюдателя...
      Через два дня Баркер дождался своего приключения.
      Стренг попал в шквал.
      Все произошло внезапно. Ральф дремал в кокпите, а Баркер распространялся насчет несгибаемого духа яхтсмена. Вдруг ветер переменился.
      Катамаран закружился, захлопали паруса. Стренг встрепенулся. Небо потемнело, море внезапно заволновалось, черное и грозное. При взгляде на правую нишу, где вокруг камеры, установленной на топе мачты, безумно вращалась вода, кружилась голова. Стренг вскрикнул и схватил румпель. Лодка накренилась, море надвинулось на нас.
      - Надеюсь, аморф останется в каюте, - ровным голосом произнесла мисс Гант.
      - Господи, а как же Стренг? Кто ему поможет? - вырвалось у меня.
      Паруса спутались, катамаран временно потерял управление.
      - Он справится.
      - В правом поплавке вода! Яхта не слушается руля! - кричал Стренг за десять тысяч километров отсюда.
      Катамаран беспомощно барахтался, а тонкие иглы дождя, казалось, летели в нас через студию.
      - Положение критическое!.. - возбужденно вопил Баркер в микрофон.
      Я представил себе, как от города к городу, от планеты к планете по всему Сектору начинают переключаться каналы, потому что по аркадийской программе опять пошла интересная передача, потому что одинокий яхтсмен того гляди утонет.
      - И опять старая проблема: в самый отчаянный момент катамаран Ральфа Стренга дает течь. Удастся ли преодолеть невзгоды? Или бушующая стихия восторжествует над мужественным человеком на хрупком суденышке?
      Я схватил Баркера за локоть. Он обернулся ко мне с горящими от энтузиазма глазами.
      - Кончай трепаться про хрупкое суденышко, понял? - прорычал я.
      - Фигура речи, мой мальчик, фигура речи. - Баркер отключился, предоставив событиям самим говорить за себя.
      Выкрикивая проклятия по поводу непослушных отсыревших снастей, Стренг отчаянно пытался освободить грота-шкот. Но веревка вдруг с оглушительным треском разорвалась, и гик перебросило на другую сторону, где он с такой силой врезался в ванты, что я испугался за мачту. Хлопающая на ветру ткань опустилась в кокпит, прямо на Стренга, не успевшего закрыть откидной верх. Пока Ральф выбирался из кучи-малы, катамаран продолжал кружиться, а потом кливер вдруг наполнился ветром и судно понеслось по волнам.
      Наконец Стренг освободился от липнущей мокрой ткани и набросился на румпель; катамаран жутко зарылся носом и начал поворачиваться. Ветер проник под разорванный парус, вытащил его из кокпита и сбросил на воду; управлять яхтой стало почти невозможно.
      Стренг боролся с румпелем. Раз он оглянулся на камеру - его губы растянула лихая улыбка.
      - Да он наслаждается! - услышал я изумленное восклицание Алтеи Гант.
      Стренг прихватил румпель веревкой и закрепил его, а сам пробрался по крыше каюты, чтобы отрезать разодранный грот. Он повис одной рукой на взбрыкивающей мачте, а другой резал и кромсал, и я готов был поклясться, что слышу громовой хохот. Он стоял на крыше кабины, практически голый, широко расставив ноги, с развевающейся на ветру пышной мокрой гривой седых волос, похожий на героя легенд, опьяненного силой своего бессмертия и бросающего вызов стихиям.
      Наконец фалы были отрезаны; освобожденный грот перелетел через борт и понесся прочь. Движение катамарана стабилизировалось. Стренг вернулся в кокпит и взялся за румпель. Шквал стих так же внезапно, как начался. Море успокоилось, гладко покатились волны. Выправив курс, Стренг медленно повернулся к камере и посмотрел прямо на нас, на миллиард зрителей с дюжины планет. Он снова засмеялся.
      - Фиг вам! - заявил он.
      - Значит, у нашего героя снова триумф, - пробормотал Марк Суиндон.
      На море опускались сумерки; мы сидели в студии и ждали неподцензурных комментариев Ральфа по поводу бури.
      - Герой? - Морт Баркер хмыкнул. - Ошибаешься, Марк. Его ненавидят всеми фибрами души - это половина удовольствия. Им хочется, чтобы он погиб ведь людям всегда хочется, чтобы погиб укротитель львов. Их раздражает его всемогущество, его самоуверенность. Для рейтинга как раз нужна буря.
      - Мне казалось, что он сдает, - задумчиво произнесла Сюзанна. - Вчера я бы не поверила, что он выдержит такую бурю.
      - Его бы прикончила еще одна неделя бездействия, - сказал Марк. - Ральф жаждет активности. Он человек мнительный, и ему вредно сидеть без работы, потому что появляется слишком много времени для размышлений.
      Стренг прибрал палубу, аккуратно поставил запасной грот, свернул веревки в бухты и установил на ночь автопилот. Затем уселся в кокпите с пивом в руке и завел благодушные речи. Как и следовало ожидать, монолог состоял в основном из самопоздравлений.
      - Страх рождается в сознании, - говорил Стренг. - Его не существует, пока вы сами не вызовете его. Любой, у кого есть хоть немного здравого смысла, может уничтожить страх логикой. Для такого человека, как я, сегодняшний день явился увлекательным приключением. Я рисковал жизнью на ненадежном судне, и помощи ждать было неоткуда...
      - Опять за свое, - проворчал я, обращаясь ко всем в студии. - Морт, какого черта он все время ругает катамаран?
      Баркер смутился.
      - Да потому что ему так велели, - ответила Алтея Гант.
      - Черт побери, что это значит?
      - Так мы договорились перед отплытием. Мистер Монкриф, будьте благоразумны. Мы все знали, что плавание опасно и всякое может случиться. Готовя публику к возможной неудаче, следует напирать на один из трех факторов: на планету, на самого Стренга или на катамаран. Обвиняя планету, мы лишим смысла всю затею. Взваливать вину на себя Стренг заведомо не станет - не такой он человек. Остается катамаран. В случае чего вина должна пасть на него.
      Я уставился на них, пораженный.
      - Какая же это реклама? Вы же заключили договор, помните?
      - Да... - виновато протянул Морт Баркер. - Видишь ли, Кев, мы удалили твое имя с яхты, так что с этой стороны ты защищен. А когда Ральф вернется домой, устроим тебе море рекламы.
      Рядом со мной взорвалась Сюзанна:
      - Вы мерзкие подлецы, вот вы кто! Шайка вонючих мерзких подлецов!
      Я тоже начал что-то кричать. Мы никак не могли успокоиться и пришли в себя только при виде Стренга, который орал на нас из трехмерной ниши.
      Передача на публику закончилась; теперь он мог в свое удовольствие излить гнев.
      - ...мог погибнуть! - кричал он. Аморфа не было видно. - Идиотская яхта течет, как решето, паруса рвутся в клочья, автопилот все время ломается, так что мне полночи приходится стоять у руля! Нечего и мечтать, что я сумею вернуться к сроку. Насосы каждый день останавливаются из-за того, что на обмотку попадает морская вода. Что стоило создать соответствующую защиту? Но нет, Монкриф сказал, что и так хорошо. Он даже пытался доказать мне, что два насоса ни к чему. Черт, я иду не лучше, чем на обычной яхте!
      - Пойдем отсюда, Кев, - сказала Сюзанна. - Чего ради все это слушать?
      - И как будто этого мало, - немного тише продолжил Стренг. - Вернулся Чарли.
      Все зашевелились; Морт многозначительно посмотрел на Алтею Гант. Я уже встал, а Сюзанна была на полдороге к двери, но мы остановились, почуяв интересное.
      Стренг подошел к кормовой камере. Сверху мы видели, как он поворачивает кронштейн; панорама левой ниши переехала с яхты на волнующееся морс.
      - Вот... Видите его? - спросил Стренг.
      Вода была черной, и видно было плохо. Мне показалось, что я что-то разглядел, но уверенности не было.
      - Значит, океаны Аркадии безопасны? - Стренг все еще говорил тихо, почти удивленно, что резко контрастировало с недавней вспышкой. - А вы видели, какие клешни у этого монстра? Как у краба, а? Не понимаю, почему я не выпустил его на экран в дневные часы? Подумайте об этом, парни. Подумайте и пошлите мне весточку, если хотите. Вы знаете, где меня найти...
      - Это Какой-то бред, - неуверенно проговорила Алтея Гант. - Там ничего нет.
      - С точки зрения рекламы, это будет полный провал, - заявил Морт Баркер. - Вы понимаете, Алтея? Он описывает гигантскую разновидность маленьких рачков, из которых образовывался Разум. Черт возьми, один взгляд на такое - и весь Сектор запаникует! Можно себе представить! Они решат, что эти животные могут объединиться, так же, как маленькие, сформировать Разум величиной с дом и взять под контроль всю планету!
      Картинка вновь переместилась, показался знакомый всем кокпит.
      - Ну вот, это был Чарли, - спокойно сказал Стренг. - И мне кажется, он голоден. Да... Если б я только мог уговорить проклятого аморфа искупаться, мне удалось бы избавиться от них обоих...
      По дороге из студии Сюзанна сказала:
      - Морт говорит, что аморф все время соглашался с Ральфом, и потому Ральф запер его в каюте. А... Кев, как ты думаешь, правда, Ральф может его убить?
      - Если ему понадобится, - коротко ответил я. Я был сыт по горло Стрснгом; я был сыт по горло всей подлой шайкой. Они провели меня, как сосунка. С самого начала никто не собирался приписывать успех плавания катамарану. Напротив, из меня готовили козла отпущения. - Хватит об этом, - добавил я. - Поговорим о чем-нибудь другом.
      Мы прошли по поселку, не сговариваясь пересекли мост над рекой и начали подниматься между деревьями к северному хребту, где надеялись провести время повеселее. Стоял теплый тихий день. Наверху мы остановились и оглянулись на поселок; на улицах не было ни души, кроме Чукалека, ковылявшего к "Клубу".
      За "Клубом" виднелась студия. Ее плоская крыша густо заросла антеннами.
      - Мерзавцы, - пробормотал я.
      Но Сюзанна уже успела прийти в себя.
      - Надо уметь прощать, - тоном оракула возвестила она. - Особенно если ничего нельзя поделать. Кроме того, прощение улучшает настроение.
      - Только не у меня. Я предпочитаю думать о людях плохо. У меня есть теория: чем больше мерзавцев меня окружает, тем лучше я выгляжу на их фоне. В данный момент по сравнению с этими подонками я просто святой.
      - Тогда призови Бога отомстить за тебя и испепелить эти антенны!
      Я представил себе эту картину и почувствовал себя лучше.
      - Черт с ними.
      Мы пошли дальше.
      - Мне кажется, что у нас сейчас есть два варианта, - задумчиво сказала Сюзанна.
      - Варианты А и В?
      - Лучше назовем их вариантами один и два. Первый: мы ложимся вот тут на траве и, возможно, занимаемся любовью. Вариант два, боюсь, тебе не понравится, - поспешно добавила она, когда я крепче обнял ее.
      - Все равно скажи. Я люблю тебя слушать.
      - Мы пройдем до конца дороги, до утесов. Там мы ляжем где-нибудь на траву и займемся любовью.
      Я подумал.
      - Вариант один, - решил я. Сюзанна прижалась ко мне.
      - А потом, может быть, и альтернатива два?
      Второй вариант мы так и не осуществили. Солнце грело, под нами стелилась первобытная трава, и здесь, на вершине хребта, кусты и деревья надежно укрыли нас от цивилизации. Так что мы часа два резвились, как пара животных, дав полную волю инстинктам. Когда мы наконец снова оделись, голова у нас кружилась от любви, и я снова думал, как хорошо, в конечном счете, быть человеком и продолжать любить после окончания действа.