Глава 16

— Я вижу, ты приехала, — тоскливо проворчал он и едва заметно кивнул в знак приветствия. От былого веселья не осталось и следа. Как только он увидел свою младшую дочь, его брови тут же стали угрожающе сближаться, а уголки губ брезгливо опустились вниз. И никакой приветливой улыбки на лице. Впрочем, ничего другого она и не ожидала от него. Интересно, наступит ли тот благословенный день, когда она не будет испытывать от подобного отношения ноющей боли в душе? Хоть когда-нибудь иссякнут его злоба и совершенно необъяснимое презрение к ней?

— Здравствуй, отец. Привет, Сидни, — сдержанно поздоровалась Линдсей и повернулась к Холли, которая даже сейчас держала в руке стакан с виски. — Добрый вечер, Холли.

— Хочешь чего-нибудь выпить?

— Да, немного перье было бы замечательно. Спасибо.

Сидни ехидно ухмыльнулась:

— Да, именно немного, Линдсей. Ах да, должна сказать, что совершенно забыла поручить своему секретарю послать тебе благодарственное письмо за подарки, которые ты подарила Мелиссе на Рождество. Знаешь, она такая избалованная, что даже внимания не обратила на твоего чудного медвежонка, но это все равно было очень мило с твоей стороны. Князь думает то же самое и просил передать тебе его искреннюю благодарность.

— Я рада, что ей он понравился, даже если она взглянула на него только один раз.

В этот момент на пороге гостиной появилась миссис Дрейфус с покрасневшими от слез глазами и объявила, что ужин подан.

Ройс поблагодарил ее, а потом повернулся к Линдсей:

— Ты такая тощая, что я вижу насквозь все твои тазобедренные суставы, да и каблуки у тебя все те же, к сожалению. Я же просил тебя не надевать больше туфли на таких высоких каблуках, но ты никогда не слушаешь меня. В тот раз ты выглядела отвратительно, а сейчас еще хуже.

Ройс был явно недоволен, но на сей раз не решился потребовать от нее, чтобы она немедленно сняла ненавистные туфли. Ну что ж, прекрасно, еще одна маленькая победа.

Линдсей ответила ему холодной улыбкой и очень удивилась, что сегодня он вел себя более сдержанно. Неужели на него так подействовала смерть матери?

— Мне очень жаль, отец, что я не вызываю у тебя других эмоций, — весьма учтиво парировала она.

Ройс взял Сидни под руку и повел ее в столовую, а за ними последовали Холли и Линдсей. Он не удостоил ее больше ни одним словом. Линдсей чувствовала, что он очень раздражен ее присутствием, но все же это было не так откровенно, как раньше. В ее душе зародилось очень приятное чувство собственного достоинства и ощущение внутренней силы. Неожиданное и непривычное чувство, и оно ей понравилось.

— В понедельник сюда придет мой старый друг, специалист по отделке жилых помещений, — надменно сообщила Холли, когда они вошли в столовую. — Я хочу вычистить все эти грязные углы и устранить гнетуще-официальное убранство наших комнат.

— Боже милостивый, Холли, надеюсь, ты не собираешься залепить все стены вощеным ситцем? — с нескрываемой издевкой спросила Сидни, медленно поворачивая голову к мачехе.

Холли сделала вид, что оскорблена до глубины души. Оскорблена в своих лучших чувствах. Она невольно повернулась к мужу, как бы требуя от него защиты и поддержки, но тот все свое внимание в этот момент сосредоточил на поварихе Дорри, которая поднесла к нему огромный серебряный поднос с жареной бараниной. Улыбнувшись поварихе и поблагодарив ее, он наконец-то уделил внимание вяло текущему разговору.

— Так что там насчет ситца? — манерно осведомился он и посмотрел на Сидни.

— Я просто высказала вслух свое мнение относительно намерения Холли украсить эту комнату.

— Украсить эту комнату? — медленно повторил Ройс и так же медленно повернул голову к жене, удивленно вскинув вверх бровь. — Что за идея! Она ни к чему не смеет прикасаться в этом доме. Во всяком случае, без моего позволения. Хотя, конечно, здесь немного темновато, да и вообще как-то мрачно, тебе не кажется, Сидни?

— Твоя жена сказала то же самое.

— Ах, вот что! У нее, несомненно, нарушено чувство гармоничного восприятия света и тени. Не обращай внимания.

Холли вспыхнула, но отец и дочь не обратили на это абсолютно никакого внимания.

— Сидни, скажи мне, пожалуйста, что здесь можно сделать, чтобы комната обрела другой вид? — бестактно допытывался Ройс.

— Ну, — медленно начала Сидни, — я бы сделала ее более светлой и более просторной, чтобы все громоздкие и тяжелые вещи не давили на психику и не съедали пространство. Но все зависит от того, отец, какой эффект ты хочешь получить и сколько времени и денег готов потратить на это. — После этого она долго рассказывала ему о современных концепциях светового оформления комнат, о качестве и расцветке штор и о расстановке мебели в соответствии с требованиями дизайна жилых помещений. — Все это, безусловно, потребует много времени, немало денег и, естественно, хорошего вкуса. Полагаю, что ты должен положиться в этом деле только на себя, отец.

Ройс самодовольно кивнул и принялся кромсать ножом громадный кусок баранины.

— Да, я непременно займусь этим, но только чуть позже.

— Холли, дорогая, передай, пожалуйста, овощи, — слащаво-приторным голоском промолвила Сидни. — Вот, правильно, побольше накладывай себе зеленого горошка, а не картошки.

— Ройс, ты хочешь сказать, что сам станешь заниматься украшением комнаты? — робко поинтересовалась Холли. — Ты это имел в виду?

— А что, неужели в моих словах есть хоть какая-то двусмысленность? — глумливо посмеиваясь, спросил он у жены.

Линдсей долго молчала, а потом нервно заерзала на стуле.

— Мне бы хотелось помянуть бабушку и мою маму, — нарочито громко сказала она, чтобы хоть как-то прервать надоевшую болтовню. — Мир их праху.

Ройс снисходительно кивнул и поднял свой бокал с вином.

— Как это набожно и благочестиво в твоих устах! — не без ехидства заметил он. — Впрочем, не стану с тобой спорить, Линдсей, хотя все-таки должен заметить, что ты вряд ли хорошо знала как ту, так и другую. Да что там говорить! Ты даже на Рождество не удосужилась приехать домой. А твоя бабушка, между прочим, очень ждала тебя и была жутко разочарована, когда ты не приехала. Если не ошибаюсь, она несколько раз упоминала об этом прискорбном факте, правда, Холли? Что же касается твоей матери, то она вообще не заметила твоего отсутствия, что, впрочем, вполне понятно. Как может пьяный человек замечать что-либо вокруг себя? — С этими словами он махнул рукой в сторону Холли.

Было такое ощущение, как будто занавес опустился в финале этой мрачной пьесы, а за этим занавесом осталось жуткое и мерзкое прошлое, которое никогда больше не появится на этой сцене. Прошлое осталось позади, оно ушло безвозвратно и никогда больше не будет теребить ее израненную душу. Линдсей медленно поднялась из-за стола, осторожно отодвинула стул и швырнула на стол салфетку. Она уже не ребенок и никогда не будет им. Настало время для решительных действий. Сколько можно бояться этого тирана! Она вполне взрослый человек и может делать то, что хочет, и то, что считает нужным в данный момент. А хочет она немедленно покинуть эту комнату, которая уже давно пропахла мерзостью и ничтожеством.

— В какое время завтра состоятся похороны? — спросила она с отсутствующим взглядом.

— В полдень, — отрезал отец. — Садись, Линдсей.

— Нет, покорно благодарю, отец. С меня достаточно. В церкви Святой Марии?

— Да. Садись, моя девочка, — грозно повторил он, понизив голос. — Все свои амбиции можешь оставить для Нью-Йорка, а я не позволю тебе демонстрировать в моем доме дурные манеры, которых ты нахваталась с детства. Господи, как ты сейчас похожа на свою покойную матушку!

— Благодарю, отец, — с поразительным спокойствием ответила Линдсей. — Доброй ночи, — обратилась она к Холли и Сидни и с чувством собственного достоинства вышла из столовой. Она шла медленно, стараясь во что бы то ни стало не ускорять шаг, не обратиться в бегство. Все нормально. Ей удалось одержать очередную и очень важную победу. Пусть знают, что она уже не маленькая девочка, а вполне взрослый человек с развитым чувством собственного достоинства и твердыми моральными принципами. Добравшись до своей комнаты, Линдсей вдруг обнаружила, что очень хочется есть. Слава Богу, что здесь есть боковая лестница, по которой можно спуститься на кухню.

У двери кухни она остановилась, услышав громкий голос миссис Дрейфус:

— Понимаешь, Дорри, их неспособность уважать людей переходит всякие границы. Это просто обезоруживает меня и сбивает с толку. Я ни за что не останусь здесь после смерти миссис Гэйтс. Как только пройдут похороны в эту пятницу, я сразу же вручу нынешней миссис Фокс прошение об уходе.

— Ей это не очень понравится, — с нескрываемым удовлетворением проворчала Дорри. — Ей придется самой убирать весь дом в следующие выходные. Да, боюсь, что это определенно вызовет у нее приступ бешенства.

Линдсей удовлетворенно ухмыльнулась. Слава Богу, что ее здесь не будет, когда Холли придется увольнять миссис Дрейфус.

— А у нашей Линдсей все прекрасно в Нью-Йорке, — неожиданно сказала повариха. — Мне говорили, что она прекрасно устроилась. С каких это пор она стала для них «нашей Линдсей»? Дорри никогда не угощала ее в детстве печеньем или сдобными булочками, как об этом часто пишут в сентиментальных романах или показывают в таких же сентиментальных кинофильмах. Линдсей хорошо помнила, что повариха выгоняла ее из кухни всякий раз, когда она заходила туда.

— Похоже на то, — неохотно согласилась с ней миссис Дрейфус. — И все же мне очень приятно видеть здесь Сидни. Она такая красивая, безупречная и совершенная в своих формах, что ее фотографии сейчас печатают почти во всех модных журналах.

— Нашу Линдсей тоже часто печатают, — вступилась за нее Дорри.

— Да, я знаю, она тоже очень хорошая женщина, но Сидни какая-то другая, ни с кем не сравнимая. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Ее особенность и несравненность иногда вызывает у меня приступ тошноты. Конечно, она отличается от своей сестры, но отнюдь не в лучшую сторону. В этот момент Линдсей решительно вошла на кухню. Не то чтобы она испытывала отвращение к подслушиванию чужих разговоров, просто она боялась, что вот-вот услышит что-либо крайне неприятное.

— Добрый вечер, — сказала она, добродушно улыбаясь. — Я ушла из-за стола, потому что там образовался самый настоящий гадюшник для любителей ужалить друг друга. У вас есть что-нибудь такое, что можно съесть на ужин?

На кухне она снова стала молодой леди из господского дома, которой было позволено перекусить за небольшим столиком, но ни в коем случае не проявлять самостоятельность. Получив небольшую порцию салата, Линдсей подумала, что сейчас для них она уже не «наша Линдсей», а одна из господских детей.

— Вам бы очень понравился Нью-Йорк, миссис Дрейфус, — сказала Линдсей, жадно поглощая домашнюю булочку, которую приготовила Дорри. Она обожала такие булочки с детства и считала их самым вкусным из всего того, что ей предлагали.

— Ха! Это город преступлений и всеобщего разврата! Линдсей позабавило подобное отношение к Нью-Йорку.

— Столкновения с преступностью можно легко избежать, если проявлять элементарную осторожность, а что касается разврата, то от него можно держаться подальше.

— Мисс Линдсей, не говорите так. У вас нет того жизненного опыта, которым обладает миссис Сидни.

— Да. Это так.

Вернувшись в свою комнату, она тут же позвонила Тэйлору. Он ответил на втором звонке, а Линдсей улыбнулась, представив его озабоченное лицо.

— Неужели это моя прелестная невеста, с которой все должно быть в полном порядке?

— Да, я действительно в полном порядке. Последовала небольшая пауза.

— Надеюсь, ты не даешь себя в обиду, дорогая?

— Ни в коем случае. Моя семейка… Знаешь, они все время терзают друг друга, стараясь уколоть как можно больнее, и меня в том числе… Короче говоря, здесь все осталось по-прежнему, и я не представляю для них какой-либо ценности. Вернусь домой завтра ночью, как мы и договорились.

— Полночным рейсом?

— Да. И тебе вовсе не обязательно встречать меня в аэропорту, Тэйлор, — сказала она, будучи абсолютно уверенной в том, что он не станет истолковывать их буквально.

— Хорошо, не буду.

— Ну ты и мерзавец! — неожиданно выпалила она в трубку. Тэйлор весело захихикал.

— Разумеется, я приеду, дорогая, что за вопрос. Буду стоять у трапа самолета и ухмыляться как дурак, ожидая тебя. А сейчас расскажи мне, что там у вас происходит?

Она, естественно, ничего не стала рассказывать ему, да и не могла этого сделать.

Тэйлор все прекрасно понял и долго убеждал ее не волноваться, не переживать, не обращать внимания и так далее и тому подобное.

— Кстати, сегодня вечером у меня были гости. Угощал китайскими блюдами Инока. Ему очень понравилась наша новая квартира, и он сказал, что она вполне соответствует твоему вкусу, но для меня слишком фешенебельная. Кроме того, он обратил внимание на наш персидский ковер и сказал, что у меня превосходный вкус. А мои пирожные с сюрпризом произвели настоящий фурор. Знаешь, что мне на этот раз выпало? «Ты настоящий ангел во плоти. Остерегайся тех, кто коллекционирует птичьи перья». Каково!

Линдсей весело смеялась, а Тэйлор остался доволен тем, что напряжение в ее голосе стало постепенно спадать.

— Инок и Шейла передают тебе привет.

Затем они долго болтали о погоде и о других вещах, которые вряд ли можно было назвать жизненно важными для них обоих.

— А у меня есть новое дело, — неожиданно обрадовался Тэйлор, немного озабоченный тем, что разговор подходил к концу и говорить уже было практически не о чем.

— Какое дело? Снова компьютер какой-нибудь? Или на сей раз дельце для сыщика?

— Последнее. Один человек хочет, чтобы я проследил за его женой. Он почему-то убежден, что она подстроила ограбление их дома, в результате которого оттуда вынесли почти все ценные вещи, включая ее дорогие украшения. Все покрыто мраком, но ты же знаешь, что я очень люблю разгадывать всякие тайны. Короче говоря, завтра я встречаюсь с этой загадочной леди. Насколько я могу понять, это роковая женщина. Ее муж вполне откровенно заявил мне, что у нее в данный момент есть два любовника. Представляешь? Не один какой-нибудь для приличия, так сказать, а целых два!

— Смотри не стань третьим, — шутливым тоном произнесла Линдсей. — Ну что ж, желаю удачи. — После этих слов наступила долгая пауза. — Я очень соскучилась по тебе, Тэйлор, — смущенно сказала она. — Честное слово.

— Я тоже, — послышался ответ на другом конце провода.

На следующее утро Линдсей не спускалась в гостиную до тех пор, пока не настало время идти в церковь. К сожалению, у нее не было с собой черного платья, но она успокоила себя тем, что ее мать никогда не любила одежду темного цвета. Правда, Линдсей не знала, изменились ли ее предпочтения за последние годы. Как бы там ни было, она надела все белое, включая туфли на высоком каблуке.

Впервые в жизни Сидни ничего не сказала, увидев свою сестру.

Церковная служба прошла в обстановке элегантной сдержанности и необыкновенной торжественности. Церковь Святой Марии была переполнена, что еще больше усиливало ощущение трагичности. Правда, ее отец все-таки не удержался от хамства и во время службы указал ей на молодого человека, который, по его мнению, был последним любовником ее матери.

— Слава Богу, — тихо шепнул он ей на ухо, — что он хоть выглядит более или менее прилично и демонстрирует определенное уважение к памяти твоей матери. Надеюсь, что этот юный мерзавец не станет посягать на ее деньги.

После службы к Линдсей подошла Пола Кеттеринг из газеты «Кроникл», которая вела там полосу светской хроники. Она была вполне откровенна и начала без каких бы то ни было предисловий:

— Ваша бабушка была замечательной женщиной, мисс Фокс. Я давно уже хотела сказать вам об этом. Она очень верила в то, что вы добьетесь успеха в любом деле, которое выпадет на вашу долю. К счастью, это действительно так. Насколько я знаю, у вас все сейчас нормально. Она гордилась вами и часто вспоминала о вас. Разумеется, о вашей сводной сестре она тоже часто думала. Я помню, как когда-то она сказала: «Сидни, или просто Княгиня, как ее сейчас называют, всегда приземлится на мех норки, который смягчит ее падение. А Линдсей упадет на самое неподходящее место и будет терпеливо сносить боль. У нее это прекрасно получается». Она сказала это еще в прошлом году, когда согласилась дать мне интервью. С тех пор меня преследует желание рассказать вам об этом.

Линдсей было приятно слышать эти слова, хотя отчасти они ее огорчали. «Терпеливо сносить боль» — да, у нее это действительно хорошо получается. Перед ее глазами неожиданно возник образ бабушки и ее мягкая улыбка, когда она произносит эти слова. Линдсей так расчувствовалась, что неожиданно заплакала. Пола Кеттеринг дружески похлопала ее по плечу:

— Мне не хотелось расстраивать вас, мисс Фокс. Я просто хотела сказать вам это…

Линдсей взяла себя в руки, вытерла слезы и поблагодарила эту женщину за добрые слова. Когда служба наконец-то закончилась, вся семья вернулась в свой дом. Единственным новым человеком на этот раз был мистер Грейсон Делмартин, старый друг Гэйтс Фокс и ее преданный адвокат, который еще в 1959 году выиграл очень важное для нее дело. Тогда какой-то пьяный водитель врезался на полном ходу в ее великолепный рододендрон и уничтожил почти все экзотические растения. Вскоре он подал в суд на нее, требуя возместить издержки на ремонт автомобиля, но ушлый мистер Делмартин повернул дело так, что тому самому пришлось платить хозяйке этого дома за уничтоженные растения. Гэйтс Фокс говорила тогда, что этот адвокат сделал почти невозможное, проявив недюжинный талант в своей области. С тех пор он верой и правдой служил миссис Гэйтс Фокс, оставаясь с ней до самого последнего дня.

Когда все вошли в дом, Линдсей сразу же направилась вверх по лестнице в свою комнату, чтобы сложить вещи и немного отдохнуть, но мистер Делмартин остановил ее:

— Одну минуточку, Линдсей. Я понимаю, моя дорогая, что вы хотите побыть одни, но я должен выполнить последнюю волю вашей бабушки и зачитать ее завещание. При этом должны присутствовать все члены семьи без исключения. Пожалуйста, спуститесь на минутку в библиотеку!

Какая разница? Что это даст? Тем не менее Линдсей послушно спустилась в библиотеку и уселась позади отца, Холли и Сидни.

Вскоре мистер Делмартин огласил ту долю наследства, которую миссис Фокс завещала миссис Дрейфус, Дорри, бывшему дворецкому Лэнсдорфу, а также всем организациям, в которых она долгое время работала, включая благотворительные фонды и фонды по охране окружающей среды. Когда этот долгий список закончился, мистер Делмартин поднял свое худощавое лицо, пристально оглядел всех присутствующих и снял очки. Его последующие слова прозвучали отчетливо, ясно, с явным желанием избежать двусмысленных толкований:

— Полагаю, что даже вы, мистер Фокс, не отдаете себе полного отчета в том, каким состоянием обладала ваша матушка. Оно огромно, накапливалось в течение многих десятилетий и объясняется прежде всего тем, что миссис Фокс умела очень хорошо подбирать себе финансовых советников и специалистов, которые неустанно приумножали ее богатства, оставленные еще ее мужем.

— Да, она была одаренной женщиной, — надменно отозвался судья Фокс. — К тому же ей постоянно везло в финансовых делах. Думаю, что пора переходить к делу, Грейсон.

Мистер Делмартин сохранял абсолютное спокойствие, и его не задели слова хозяина дома. Он снова напялил очки, разложил перед собой огромную кучу бумаг и принялся зачитывать главную часть завещания:

— «Я оставляю один миллион долларов своему сыну Ройсу Чэндлиссу Фоксу. Я оставляю один миллион долларов своей бывшей невестке Дженнифер Фокс. Я оставляю один миллион долларов моей нынешней невестке Холли Фокс. Я оставляю один миллион долларов моей старшей внучке Сидни Фокс ди Контини. Я оставляю пять миллионов долларов своей праправнучке Мелиссе ди Контини. И, наконец, я оставляю свой особняк, расположенный по адресу Бэйберри-стрит, 358, моей младшей внучке Линдсей Фокс. Кроме того, я оставляю ей всю оставшуюся часть моего финансового капитала, все свои акции и ценные бумаги, все движимое и недвижимое имущество, которым располагала до своей смерти. Она может распоряжаться всем этим по своему собственному усмотрению. Она всегда была доброй душой, и я надеюсь, что со временем у нее появится достаточно мудрости и зрелости, чтобы справиться со всеми трудностями, которые неизбежно встречаются на жизненном пути. Не сомневаюсь, что она правильно поймет всех тех людей, которые ее окружают. Очень хочу верить, что наследство, которое я ей оставляю, поможет ей обрести счастье и то чувство защищенности, которое она, несомненно, заслужила».

В библиотеке воцарилась гробовая тишина, не нарушаемая даже дыханием. Все застыли в неподвижности, не веря своим ушам. Подобное затишье бывает только перед ужасающей бурей. Причем доминировавшее поначалу удивление постепенно сменялось нарастанием возмущения, гнева и закончилось неконтролируемым взрывом ярости. Все загалдели одновременно, не слыша и не понимая друг друга.

Первой со своего места вскочила ошарашенная Холли. Она отшвырнула стул в сторону с такой яростью, что он улетел в дальний угол библиотеки, а ее лицо стало пунцовым от невыразимого возмущения.