Глава 19

Гунлейк отпустил руку Хокона. Хафтер замер, уставясь на дверь, в которую вышел Клив. Меррик сверлил свою жену взглядом, в котором не было видно никаких теплых чувств. Наконец Хафтер прервал всеобщее молчание.

– Энтти, – мрачно сказал он, – клянусь богами, если бы ты не держала на руках нашего спящего сына, я бы удавил тебя. Женщины вроде тебя опасны; пожалуй, от них даже больше вреда, чем от этих сволочных саксов и датчан.

Рорик прочистил горло:

– Чесса, стало быть, ты солгала? Скажи, Клив в самом деле заснул, так и не дав тебе никакого удовлетворения? Ни ласк, ни слов любви, короче, ничего, кроме храпа?

Чесса закрыла лицо руками:

– О Рорик, прости меня. Я и не подозревала, что что-то не так, пока нынче утром Клив не ушел из спальни, не поцеловав меня. Я видела, что ему стыдно, но не понимала, почему. Он вообразил, что ночью не оправдал моих надежд, вот почему утром он повел себя так странно. Я солгала, потому что не могла смотреть, как он страдает.

– А теперь ты говоришь правду, Чесса? Чесса подняла голову. Ел лицо покраснело от смущения, нижняя губа дрожала.

– Но он ошибался, Рорик! Он напрасно вбил себе в голову, будто не оправдал моих надежд. Ну, хорошо, я признаюсь: он любил меня не пять раз, а только три А потом заснул. Простите мне мою ложь.

– Но теперь-то ты точно говоришь правду Чесса? – спросил Меррик.

Она долго не отвечала. Остальные тоже молчали, не сводя с нее пристальных взглядов. Даже собаки притихли, все, кроме Керзога, который негромко поскуливал у ее ног.

Наконец Чесса заговорила сдавленным, прерывающимся голосом:

– Ну хорошо, я скажу вам всю правду, хотя мне.., мне так неловко об этом говорить… Дело в том, что у Клина такой огромный… Когда он разделся, я испугалась, что если он овладеет мною, то это меня просто убьет. От страха я заплакала, но Клив был очень нежен и бережен, и я отдалась ему. Он был очень добр и заботлив, но с таким огромным… – Она зябко передернула плечами и заговорила еще тише:

– Я думала, что умру, но, конечно, не умерла. После того, как все было кончено, он долго успокаивал и целовал меня. Он сказал, что скоро все заживет, а до тех пор он меня больше не тронет. Из меня вышло ужас сколько крови. Вот почему он чувствует себя виноватым. Он сделал мне больно и вызвал сильное кровотечение и теперь корит себя за это. В конце концов он и правда заснул, но только после того, как успокоил меня и убедился, что со мной все в порядке. А вам он сказал, что заснул и не оправдал моих надежд, потому что не хотел, чтобы я чувствовала себя неловко. В действительности это я не оправдала его надежд, потому что оказалась не такой, как другие женщины. Внутри у меня все чересчур узко. Это не он никудышный муж, а я никудышная жена. Не он, а я во всем виновата.

– Чесса, – медленно проговорил Меррик, сознавая, что все мужчины с нетерпением ждут его вопроса, – а какие у него размеры?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, я хотел спросить, что именно показалось тебе таким большим? Длина или толщина? Или же ты действительно какая-то не такая?

– Не знаю.

Чесса огляделась по сторонам, и ее взгляд упал на толстенную деревянную ручку, вделанную в цепь, на которой висел котел для варки пищи. Она показала рукой на эту ручку.

– По-моему, толщина была вот такая, а длина… – тут она еще больше понизила голос, – длина, пожалуй, такая, как у ножки вон того стула.

– Так как же все было на самом деле? – спросил Рорик. – Сколько раз он овладел тобою: один, три или пять?

– Один, потому что он был ужасно крупный и причинил мне боль. Он и потом хотел меня, но был так добр, что не утолил своего желания. Я не могла заснуть, потому что видела, как он мучается, но всякий раз, когда я просила его сделать то, чего ему хочется, он отказывался и говорил, что больше ничего не станет со мною делать, пока внутри у меня все не заживет.

– Вот что, – веско сказал Меррик. – Будем считать, что у Чессы то место и впрямь узковато. И еще будем считать, что она не может судить ни о длине, ни о толщине мужского орудия. Откуда невинной девушке знать о таких вещах? Она просто не может в этом разбираться.

Чесса улыбнулась и молча потупила глаза. Благодарение богам, настроение мужчин изменилось. Они снова шутили и смеялись. Впрочем, что ей до них? Ей сейчас нужен только один мужчина – ее муж.

Клив стоял на мостках наверху палисада, прислушиваясь к взрывам смеха, то и дело доносившимся из дома. О боги, что же еще сказала им Ларен? Что умения любить у него столько же, сколько у кобеля, полезшего на суку? Теперь он стал всеобщим посмешищем – и все из-за своей дуры-жены. – Клив!

Он обернулся и увидел ее: она стояла и подножия палисада и смотрела на него широко раскрытыми глазами. Ночь была светлая: на небе сияла почти полная луна и пропасть ярких звезд. Он увидел дорожки слез на ее лице, и весь его гнев вмиг улетучился.

– Что с тобой, Чесса? О боги, что они сказали тебе, почему ты плачешь?

Это хороший знак, подумала Чесса и выжала из себя жалобную улыбку.

– Со мной все хорошо, – сказала она нарочито слабым, тоненьким голоском. – Но я беспокоилась о тебе, Клив. Пожалуйста, пойди со мной. Мне хочется переночевать на твоем корабле. Там есть одеяла. Мы будем там одни, и нам будет удобно.

– Нет. Ведь в доме осталась Кири.

– Кири сейчас спит вместе с другими детьми. Мы с ней уже обо всем договорились. Отныне она будет спать в одной кровати с нами только в том случае, если мы ее сами попросим. Правда, она пригрозила, что опять перестанет есть, если мы не будем приглашать ее достаточно часто.

Чтобы скрыть свое смущение, Клив натянуто рассмеялся.

– Но почему ты хочешь переночевать на корабле?

– Потому что мужчины еще не решили, что с тобой делать. Думаю, будет лучше, если сегодня вечером ты больше не покажешься им на глаза. Некоторые из них предлагали раздеть тебя догола, чтобы получше рассмотреть твое телосложение.

– Это зачем же?

– Ну, дело в том, что я призналась им в своем обмане. Я сказала им, как все было в действительности – что ты взял меня не пять раз и не три, а только один, потому что эта часть тела у тебя ужасно крупная и ты меня сильно поранил, а потом по доброте не стал больше трогать меня, хотя тебе и хотелось. Когда я выходила из дома, я услышала, как Рорик сказал, что нет никакого смысла тебя раздевать, потому что это ничего не даст. Он сказал, что о настоящих размерах мужского отличия можно судить, только когда мужчина хочет женщину. А начальная величина этой штуки значения не имеет.

– Чесса, – медленно проговорил он, слезая по лестнице с мостков. – Ты что, сказала им, что у меня очень большая мужская плоть?

– Ну разумеется. Ведь это же правда. Когда я увидела тебя без штанов, я чуть в обморок не упала Я им так и сказала. Клив, пойдем на корабль прямо сейчас. От всех этих разговоров о том, сколько раз ты меня взял, и рассуждений о длине и толщине, мне захотелось поскорее узнать, как это должно происходить на самом деле.

Клив запустил руку в волосы, как делал всегда, когда начинал чувствовать себя не в своей тарелке.

– Вчера я не оправдал твоих надежд, Чесса, но сегодня все будет иначе. Согласен, мы проведем эту ночь на корабле, но предупреждаю тебя: я не сказочный герой, а всего лишь обычный мужчина, такой же, как и любой другой. Кстати, надеюсь, ты не сравнивала мою мужскую плоть со стволом вон того дуба?

– Нет, до этого я, к сожалению, не додумалась. Ведь в зале, где мы сидели, не было дубов.

– Что ж, и на том спасибо. Я не спрашиваю, с каким именно предметом ты сравнила мое мужское достоинство, потому что не сомневаюсь: завтра мне и так скажут. А теперь пойдем, еще немного – и ты узнаешь, что вышла замуж за самого обыкновенного мужчину, а не за божество, у которого между ног помещается дуб.

– Это великолепно, – прощебетала Чесса и взяла его под руку. – Какая чудесная ночь, не правда ли? Мне нравится соленый запах моря и шум волн, бьющихся о скалы. Думаю, когда корабль будет качаться, мне это тоже понравится.

Клив посмотрел на нее так, словно она сошла с ума, потом схватил ее за руку, и они вместе выбежали из ворот палисада. Старый Олгар посмотрел им вслед и ухмыльнулся. В лунном свете блеснули два последних зуба, еще оставшихся у него во рту.

– Ох, да что же это такое! – Клив сел на пятки и уставился на свою жену. – Не иначе как это боги наказывают меня за то, что я в конце концов все-таки согласился взять тебя в жены. Сколько раз, сколько раз все кому не лень спрашивали тебя, не начались ли у тебя месячные? И вот пожалуйста!

– Клив, у меня болит живот.

Клив потряс головой и, снова запустив пальцы в волосы, стащил стягивавший их кожаный ремешок. Приглядевшись, он заметил, что лицо Чессы побледнело, а губы сжались.

Он негромко выругался и сел рядом с ней.

– Может, мне сходить попросить у Мираны какого-нибудь снадобья от колик в животе?

– Не надо. Мнрана сейчас наверняка блаженствует в постели со своим Рориком. Надеюсь, что этой ночью на остров не нападут никакие враги, потому что, если таковые найдутся, никто из мужчин их не услышит. Сегодня они будут слишком заняты со своими женами.

– Ну, я-то услышу, – сказал Клив и глубоко вздохнул. – Я услышу.

На следующий день, когда все собрались за обедом, Меррик объявил:

– Мы отплываем в Шотландию через два дня. Я проверил припасы – они готовы к погрузке на корабли.

– Хорошо бы сделать остановку в Йорке и прикончить Рагнора, – сказал Хафтер. – Ведь из-за этого ублюдка тебе, Клив, пришлось прицепить накладные груди и размалевать лицо.

Клив в ответ только рассмеялся.

– Из него получилась настоящая красотка, – заметила Чесса. – Мужчины с него глаз не сводили. А когда он пришел как-то раз в мою комнату, то не позволил мне обнять его, потому что боялся, как бы у него не отвалились груди и не потрескался слой краски на лице.

– Но у него же такие приметные глаза, – сказала Мирана. – По ним ты должна была сразу узнать его – Его правый карий глаз был закрыт повязкой, так что я видела перед собой просто размалеванную шлюху с большими грудями, которая шлялась по дворцу и в конце концов заявилась в мою комнату.

– А когда я это сделал, – сказал Клив, – она обняла меня так крепко, что мои груди едва не отвалились.

Послышался смех и такие соленые шутки, что даже у Чессы покраснели уши. Про себя она благодарила богов за то, что мужчины настроены так благодушно и никто больше не угрожает убить Клива за его оскорбительное превосходство.

Клив сообщил Чессе, что пригласил Кири спать вместе с ними. При этом вид у него был такой страдальческий, что казалось, еще немного – и он заплачет. На сей раз все трое не пошли в спальню, а улеглись возле очага, завернувшись в теплые одеяла. Кири примостилась между отцом и Чессой.

– Через два дня мы поплывем в страну, которая зовется Шотландией, – сказал Клив, целуя ее в лобик. – А точнее говоря – в местечко, называемое Инвернесс. Это торговый город на берегу залива Морэй-Ферт. Там много викингов, но среди жителей есть и другие народы.

– Да, Кири, – подтвердила Чесса. – Там, живут пикты, древний народ, о котором я ничего не знаю, и еще бритты, саксы, скотты. Они верят в разных богов. Викинги верят в Одина, верховного бога-воина, хранителя неба и земли. И еще они верят в сына Одина – Тора, бога грома и бурь, которому наши моряки молятся о ниспослании хорошей погоды. В Дублине, где я жила, наше племя называли племенем Тора.

– Ты не забудешь имени наших богов, Кири?

– Нет, отец. Фрейя поможет мне сохранить их в памяти.

– А некоторые викинги стали христианами. Теперь у них есть монахи, настоятели, священники и епископы, которые говорят им, во что верить и как жить. Они считают, что существует только один бог. У христиан есть своя Валгалла, похожая на нашу, но в отличие от нас они считают, что их единственный бог позаботится обо всем: и о плодовитости их женщин, и об урожае, и о победе в битвах. Пожалуй, для одного бога это будет многовато. Нормандский герцог Ролло и те викинги, что живут и правят в Данло, – христиане, во всяком случае, они так себя называют. А теперь, золотко, мы все заснем, потому что мне очень хочется поцеловать Чессу, но я не могу, так как это причинит мне боль. Спокойной ночи, Кири.

– Спокойной ночи, отец. Спокойной ночи, Чесса.

– Очень скоро, Кири, – шепнула Чесса, – мы поплывем в Шотландию, навстречу удивительным приключениям.

– Отец, а почему ты не можешь поцеловать Чессу?

– Спи, Кири.

Сам Клив долго не мог заснуть. Ему было страшно. Кабы знать, что их ждет в Шотландии! Наверное, его уже никто не помнит. Должно быть, за двадцать лет, что он не был дома, все там изменилось до неузнаваемости. Да и кто он был такой, чтобы остаться в памяти людей? Всего-навсего малый ребенок, который сгинул много лет назад. А что, если все, что он помнит, исчезло, превратилось в прах? Что, если, приехав в его родные края, они не найдут там ничего знакомого? Теперь у него есть жена и ребенок. Что же ему тогда делать?

Глава 20

День выдался прохладный, солнце безуспешно пыталось пробить своими лучами туман, лежащий на воде, окутывающий берег. Только вершины самых высоких гор возвышались над плотной белой пеленой.

– Кири, золотко мое, – сказал Меррик, – насколько я знаю, в Шотландии это считается ясным летним днем.

– Ясным? Но ведь солнце едва видно, не то что дома.

– Как я уже сказал, в Шотландии и такой день называют солнечным.

Кири сидела у него на коленях.

– Тогда мы, наверное, уже почти приехали, да, дядя Меррик?

– Да, Кири. Теперь мы поплывем по заливу к торговому городу Инвернессу, а оттуда по реке Несс – к озеру Лох-Несс. Твой папа помнит, что на западном берегу озера был длинный скалистый мыс, изогнутый как полумесяц. На этом мысе стоял большой деревянный дом, что-то похожее на усадьбу Малверн.

– А у отца там есть мама? У меня теперь будет бабушка?

– Не знаю, золотце. С тех пор прошло очень много времени, а человеческая жизнь не бесконечна, хотя нам бы и хотелось, чтобы те, кого мы любим, жили вечно. Но возможно, у твоего отца еще остались в Шотландии тети и кузены. Но ты пойми, Кири: с тех пор, как твой отец покинул свой родной край, минуло целых двадцать лет. Никому из нас неведомо, что мы там найдем.

– Чесса говорит, что нас ждут удивительные приключения, – Пока их что-то не видно, – ответил Меррик. По правде говоря, ему вовсе не хотелось встретиться с кораблем других викингов, ищущих поживы, – только не теперь, когда на корабле полно припасов и с воинами плывут женщины: Чесса, Ларен и Кири. Однако давненько его боевой корабль “Серебряный Ворон” не мчался навстречу атакующему врагу. Давно его воины в остроконечных шлемах и длинных кольчугах не стреляли в грабителей из своих луков и не прыгали на борт вражеского корабля, чтобы завязать бой. Эх, все-таки хорошо было бы вновь помахать мечом, славным мечом, который принадлежал его отцу, а потом его брату Эрику! У этого меча есть имя – он зовется Рубака, – а длины в нем целых три фута, клинок из железа, рукоять выкована из бронзы и украшена рубинами и серебром, которыми он сам инкрустировал ее три года назад, когда был в маленьком торговом городке Радовня, что находится к югу от Киева.

– Да, пока что обошлось без приключений, – проговорил он, отогнав вдруг нахлынувшие воспоминания и вновь перенеся внимание на малышку Кири. Потом, скосив взгляд, крикнул:

– Эй, Эллер, твой нос что-нибудь чует? До берега уже рукой подать, но я почти ничего не вижу из-за этого проклятого тумана. И такие вещи происходят летом! Летом! Ох, сдается мне, что этот так называемый утренний туман продержится весь день. Клянусь богами, этот край кого угодно собьет с толку, но сердце говорит мне, что он богат, и здесь есть какая-то тайна, что-то волшебное. Чесса права: здесь нас ждут приключения.

Кормчий Эллер постучал пальцем по своему носу и отрицательно покачал головой. Другой рукой он продолжал крепко держаться за руль. Меррик подумал, что из Эллера получился хороший кормчий. В этом плавании он вел корабль просто отменно. Он выучился почти всему, что знал и умел старый Фиррен. Тот, бедняга, помер прошлой зимой.

– Надеюсь, у Эллера не начнется насморк, – заметила Кири.

– Однажды он схватил насморк, – сказал Меррик. – Мы тогда только что вышли из Бирки и плыли по Балтийскому морю [7]. Нос у Эллера был так забит соплями, что он ничего не мог учуять. Из-за этого мы едва не разбили корабль.

– Инвернесс!

Ну вот они и приехали. Все плавание заняло всего лишь восемь дней – благодарение богам за теплую погоду и постоянные западные ветры, которые дуют в этих краях летом. Только один раз налетел шквал с дождем, да и тот продолжался недолго. И вот наконец они добрались до Инвернесса. Всем не терпелось поскорее сойти на берег.

На “Серебряном Вороне” плыли тридцать мужчин, в основном из Малверна. Все они были закаленные в боях воины, готовые к любым неожиданностям, все искусно владели и мечами, и боевыми секирами, а также умели применять другое оружие викингов – военную хитрость. Все воины привезли с собой немало товаров, которые они рассчитывали сбыть в Инвернессе, и Меррик надеялся, что это плавание не только поможет Кливу вернуть свое законное наследство, но и принесет изрядный барыш.

Торговый городок Инвернесс выглядел так же, как выглядел Йорк много лет назад, до того как там пышным цветом расцвела торговля. Инвернесс был меньше, его постройки были не так хороши, как в Йорке, укрепления тоже не производили большого впечатления. Пожалуй, подумал Меррик, своим видом он напоминает Бирку. Впрочем, нет, в Бирке есть деревянные мостовые, а тут улицы не замощены и в дождливую погоду наверняка раскисают и становятся опасными. А дождей в этих краях, надо полагать, выпадает предостаточно. Совсем как в Ирландии, где из-за частых дождей куда ни глянь – везде ярко-зеленая трава. Вот только туман здесь не такой, как на Изумрудном острове, там он обволакивает все равномерно, а тут напоминает клочья паутины; где густо, а где пусто. По мере того как время подходило к полудню, туман редел, но, похоже, полностью он не рассеется никогда.

Они пришвартовали “Серебряный Ворон” и приведенный из Малверна торговый корабль у самого дальнего причала, рядом с торговым кораблем из Дублина и двумя другими – один приплыл с Шотландских островов, а другой – с более северных Оркнейских.

Половина воинов осталась на корабле, остальные сошли на берег. Клив взял Кири на руки и вместе с Чессой направился в центр города.

Вдоль узких улиц стояли тесные ряды деревянных строений – лавок, где торговали всем, чем угодно: мехами, украшениями, обувью, мечами, топорами, луками и стрелами. Было немало таких, где обменивали или продавали рабов. На рынках торговали рыбой, мясом, зерном, овощами, причем все товары были разложены под кожаными навесами, чтобы уберечь их от солнца, когда это самое солнце все-таки показывалось на глаза.

– Куда мы идем, отец? – спросила Кири.

– Мы, золотце мое, ищем баню. Ты у меня грязная, как та вошь, которую я нынче утром снял с головы Эллера. И мы с Чессой тоже обросли грязью. Я хочу, чтобы ты, моя красавица, снова стала пахнуть душистым медом, тогда я смогу целовать твое маленькое ушко и не морщить при этом нос.

Кири засмеялась и все продолжала смеяться, когда Клив, наконец отыскав баню, оставил ее и Чессу на попечение древней старухи-банщицы. Баня представляла собой бревенчатую хижину с такой же, как и у большинства других построек Инвернесса, соломенной крышей.

Стоящий внутри горячий пар окутывал густой пеленой установленную в середине громадную деревянную лохань и расстеленные вокруг нее соломенные половики.

Чессе эта тесная, убогая баня показалась прекрасной, как сама Валгалла.

Когда через два часа Клив, тоже вымывшись, пришел вместе с дюжиной малвернских воинов, чтобы встретить из бани жену и дочь, он принес с собой только что купленные женские и детские платья и новые украшения для Чессы: две серебряные броши с Шотландских островов, на которых с боков и сверху был выгравирован чертополох, и золотое кольцо с Оркнейских островов, искусно сплетенное из пяти тонких прутков. Чесса поглядела на кольцо с восхищением. Она знала толк в украшениях; отец часто дарил ей красивые браслеты, кольца, броши, сделанные из такого чистого золота и серебра и такой тонкой работы, что Сайра сгорала от зависти (при этом на нее было очень интересно смотреть), но никогда еще ей, богатой ирландской принцессе, не доводилось видеть ничего изысканнее и изящнее этого кольца. Позабыв о дюжине наблюдавших за нею мужчин, о Кири и старой банщице, Чесса бросилась Кливу на шею. При этом она едва не сбила его с ног, так как он вовсе не ожидал столь бурного проявления благодарности и восторга.

– О, как же они прекрасны! – воскликнула она. – Это самые великолепные украшения, которые я видела в жизни! Ты просто чудо, Клив, ты лучший из людей и самый лучший… – тут она осеклась, сконфуженно посмотрела на мужчин из Малверна, которые начали зловеще хмурить брови, и, потупив взор, тихо, но так, чтобы они ее слышали, продолжила:

– ..самый лучший на свете муж и любовник. В общем, о таком мужчине, как ты, женщина может только мечтать.

Кливу захотелось придушить ее.

– Замолчи сейчас же, – прошипел он, – или я тебя изобью. Неужели тебе так хочется, чтобы они меня убили?

– Хорошо, – прошептала Чесса, улыбаясь. – Я замолчу, хотя мне кажется, что я сказала чистую правду. – С этими словами она чмокнула его в губы. – Разве ты, Клив, не великолепный любовник?

– Я тебя задушу.

– А что ты купил мне, отец?

Кливу пришлось сделать над собой усилие, чтобы переключить внимание с жены на дочь. Он перевел взгляд на Кири и, улыбнувшись, протянул ей маленький браслет из сверкающего полированного серебра.

– Чесса – дочь короля Ирландии, – сказал он. – Полагаю, это и тебя делает важной особой. Этот браслет очень идет тебе, Кири.

У воинов, пришедших с Кливом, был недовольный, понурый вид. Они явно завидовали ему, и Чесса знала, почему: они тосковали по своим собственным женам и детям. Наверное, они тоже выменяли свои товары на золотые и серебряные украшения, но пройдет еще много времени, прежде чем они смогут надеть их на своих жен.

Пройдет много времени, прежде чем они вернутся в Малверн.

– О-о, белые язычники!

Все мужчины обернулись и увидели старика, до того древнего, что ему явно следовало умереть еще лет двадцать назад. У него была длинная, неопрятная седая борода, свисающая едва ли не до пояса, и совершенно лысый череп. На старике было длинное черное одеяние, подпоясанное веревкой. Он широко улыбался, показывая беззубые десны.

– К нам сюда часто приезжают черные язычники, – сказал он, подойдя ближе, и Чесса подумала: “Вот идеальная пара для Альны”.

– Но долго они тут не задерживаются, – продолжал между тем седобородый старец. – Немного побудут в наших краях, а потом возвращаются к себе в Данло. Им не подходит наш климат.

– Чесса, о чем это он? – прошептала Кири, во все глаза глядя на старика.

– Понятия не имею. Клив, может, ты знаешь?

– Знаю. Белые язычники – это мы, викинги из Норвегии, а черными язычниками здесь называют датчан. Мы отличаемся от них тем, что, как правило, выше ростом и волосы у нас более светлые, ну и, конечно, мы куда честнее этих проклятых датчан.

Меррик улыбнулся старику.

– Я Меррик, владетель Малверна, что в Норвегии, – сказал он. – Мы здесь для того, чтобы вернуть домой одного нашего друга. Он покинул здешний край, когда был малым ребенком. Его семье принадлежит крепость Кинлох.

Старик вдруг съежился на глазах, даже морщины на его лице, казалось, стали глубже. Он, не мигая, уставился на Клива и попятился.

– Ох, чур меня, чур, – тихо проговорил он. – Ты.., ты один из них, один из тех демонов, которые умеют вызывать чудовище.

– Каких демонов? – спросила Чесса.

– Какое чудовище? – спросил Меррик. Старик дрожал всем телом, его узловатые руки нервно сжимались и разжимались.

– Он.., ну, тот, что владеет Кинлохом.., он называет себя Властелином ночи. Он суров и жесток, так же жесток, как те графы, что правят на Оркнейских островах. Он приказывает своим людям убивать и забирать Себе все, что им приглянется. Он демон, он служит злу, он хуже дьявола, который с каждым днем подбирается к нам все ближе. Мы не знаем, кто сильнее: христианский Бог или христианский дьявол, и не хотим узнавать, потому что это опасно. Но у нас тут есть свой собственный дьявол – твой родственник, этот проклятый Властелин ночи, Властелин зла. Уходи отсюда, уходи! Ты такой же, как он и его приспешники! Да, ты чудовище, такое же чудовище, как он. Теперь я это ясно вижу – достаточно один раз посмотреть на тебя, чтобы все понять.

– Весьма любопытно, – заметил Клив, глядя вслед старику, который удирал с проворством, удивительным для его преклонных лет. – Стало быть, я происхожу из семейки демонов и прихожусь сродни этому.., как его… Властелину ночи и зла. Такому же мерзкому, как христианский дьявол. Как видно, этому старичку не понравилось мое безобразное лицо. Честное слово, все это похоже на одну из историй, которые сочиняет Ларен. Кстати, где она?

– Скоро придет, – ответил Меррик. – Они с Эллером сейчас продают миски из мыльного камня. Хорошие миски, самые лучшие из тех, которыми тут торгуют. Их вырезала Сарла перед тем, как она.., э-э.., сошла с ума.

На это никто ничего не сказал.

Они покинули Инвернесс через несколько часов, задолго до того как стемнело, и поплыли по узкой реке Несс, разглядывая маленькие поселения, стоящие на ее берегах, и высматривая какую-нибудь укромную бухточку, где можно было бы провести ночь. Подходящая бухта отыскалась только в устье, там, где река впадала в озеро Лох-Несс. Оба корабля, военный и торговый, завели в узкий залив и вытащили на берег.

Вечером похолодало, а туман, так и не рассеявшийся с утра, стал еще плотнее, Ларен приготовила жаркое из оленины, восхитившее всех.

– Теперь я вспомнил, – сказал Клив, насаживая на нож кусок нежного оленьего мяса. – Вспомнил, что здесь всегда было полно оленей и еще кроликов и тетеревов. А в озере водится пропасть рыбы: тут тебе и лосось, и сельдь – так что в этих краях никто никогда не голодает, даже зимой все сыты, потому что здесь не бывает таких лютых морозов, как в Норвегии.

– В общем, тут край изобилия, – заключил Меррик, обращаясь к Кливу. – Но что ты скажешь об этом треклятом тумане? Сейчас не зима, а лето, и что же? Мы все дрожим от холода и чуть ли не стучим зубами.

Чесса, державшая на руках Кири, подсела ближе к костру.

– Клив, – сказала она, – расскажи нам о том человеке, который женился на твоей матери после того, как умер твой отец.

Клив невольно вздрогнул.

– Его звали Варрик. Знаешь, что я помню лучше всего? Холод. Мне было холодно всегда, даже когда я ложился возле очага.